Дебютная роль

  Продюсер некоего успешного артиста договорился с режиссером об участии своего подопечного в съемках кинофильма. Артист был счастлив: кинороль послужила бы достойным украшением его карьеры.
Поскольку артист не имел ни актерского образования, ни опыта, роль ему досталась небольшая, хотя и колоритная: учитывая его нордическую внешность и холодный взгляд, режиссер доверил ему играть офицера гестапо, проводящего допрос советской партизанки.
Артиста нарядили в немецкую форму, загримировали и проинструктировали. Действия его были несложны, фраза произносилась всего одна, а общая длительность двух сцен составляла четыре минуты. Режиссер планировал закончить съемки до обеда.
…Форма и атмосфера произвели на артиста впечатление: он готов был до последней капли крови бороться с врагами рейха.
Его привели в кабинет. Стол, стул, лампа, телефон, табурет… По бокам – софиты, у двери – оператор с камерой.
Артист сел за стол и насупился. Солдат ввел «партизанку» и усадил на табурет. Выглядела она ужасно: гримеры постарались на славу.
Стукнула хлопушка, включилась камера.
…Глаза актера налились кровью. Он привстал со стула и, упершись руками в крышку стола, заорал:
– Ти будишь аворить, руссиш швайн?!
«Партизанка» отрицательно покачала головой.
Артист вскочил со стула, подлетел к девушке и… несмело коснулся кулаком ее скулы.
– Сто-оп! Я сказал не коснуться, а ударить! Да так, чтобы она полетела на пол! – Режиссер досадливо махнул рукой.
– Да вы что?! А если она ударится головой или еще что-то? И вообще… Я не могу бить женщину… А понарошку нельзя?
– Нельзя! Вы же видите – сзади матрас! Он в кадр не войдет… Всё рассчитано. Начинайте! Давайте, пробуйте… Придется репетировать, – поморщился режиссер.
– А если я ей зуб выбью? Или глаз?!
– Я показал, куда бить… Ну же!
Артист легко стукнул девушку по указанному месту.
– Кон-стан-тин! – произнес режиссер по слогам. – Вы меня слышите? Ау! Я сказал ударить так, чтобы она полетела на пол! Ферштейн?
Артист вздохнул и ударил сильнее.
– Константин, ну правда, давайте, наконец, работать, – подала голос «партизанка». – Я не собираюсь сидеть на этой дурацкой табуретке и в этом ужасном гриме целый день!
– Не. Я не могу. – На лице артиста выступили капли пота.
– Ладно, репетируем сцену два, – кусал губы режиссер.
Матрас убрали, табурет отодвинули. На пол набрызгали крови. Девушка легла на пол.
Артист взял «партизанку» за длинные волосы и несильно дернул.
– Ти будишь аворить, руссиш швайн?!
– М-м-м… – застонала девушка.
– Вот! – воскликнул артист. – Видите? Ей же больно… Как же я могу? А так нельзя, что я вроде таскаю ее за волосы, а потом звук крика наложить?
– Нельзя, чёрт возьми! Зритель не поверит… Делайте, что говорю! Для здоровья это не опасно… Ну?! А ты – ори и ругайся, – обратился он уже к девушке.
Артист дернул сильнее.
– Чтоб ты сдох, сучья лапа!!! – заорала «партизанка».
Артист нервно вздрогнул и отпустил ее волосы.
– Смотрите, как надо, – зашипел режиссер, чуя, что съемочный день медленно, но верно накрывается медным тазом.
Он схватил девушку за волосы и потащил к выходу.
– А-а-у-у-у-у-у-у-а-а-а-а!!! – заорала она благим матом.
Артиста затрясло, кровь прихлынула к голове. Он схватил свою фуражку за козырек и размашистым движением швырнул об пол. Торопливо, словно его могли расстрелять за медлительность, расстегнул ремень, скинул френч. Рванул дверь и выскочил вон.

С тех пор артист воздерживался от просмотра не только фильмов о Второй мировой войне, но и вообще тех, где были сцены насилия.