Дар

Как известно, у каждой семьи есть свой ангел-хранитель. Известно это только посвящённым людям, конечно. Но вы среди них, ведь вы же читаете это, верно? Так вот, ангел-хранитель, да. Когда несколько людей образуют объединение, называемое словом «семья», те ангелы-хранители, которые были у до этого каждого человека по отдельности уходят к другим людям, а над «семьёй» берёт шефство один ангел на всех; его выбирают из тех, что поопытнее или тех, что пошли на повышение.

У семьи Голиковых, разумеется, тоже был свой ангел-хранитель. Его звали Табрис, и он недавно заменил прежнего хранителя, которого перевели на другой пост, наверх; или как ангелы ещё полушутя это между собой называли «ушёл в контору». За относительно небольшой срок службы Табрис добился некоторых успехов: внушил отцу семейства Петру Николаевичу, что к иногда случавшимся неуспехам детей в школе нужно относиться более спокойно, в следствие чего вечерняя проверка дневников перестала походить на кульминации шекспировских трагедий; его супруге, Марине, он постепенно дал смириться с мыслью, что не стоит казнить себя сумасшедшими диетами и ядовитым чувством вины, если прибавилось несколько лишних килограммов, а лучше начать делать по утрам зарядку или всерьёз задуматься о своём рационе; старшей их дочери Лене Табрис как мог помогал в нелёгком деле преодоления перипетий переходного возраста с непременными перепадами настроения и каждодневными драмами из-за нового прыща или новой любви; что же до младшего, Никиты, то ангел был к нему особенно внимателен, зная, как после смены школы мальчику нелегко вливаться в новый коллектив второклашек.

Короче говоря, Табрис изо всех сил старался помогать, направлять и защищать, как того и требовал его статус. И в своём деле он был, как ни крути, довольно успешен.

Так думал, сидя вечером на засыпанной снегом крыше, демон по имени Барбатос. Как, я не сказал? Конечно, если у семьи есть ангел-хранитель, то есть и демон-искуситель. И делает он ровным счётом противоположное ангелу —сбивает с истинного пути, вместо того, чтобы на него направить, ломает волю, вместо того чтобы укрепить её, заставляет поддаться пороку, вместо того чтобы от него оградить.

Всё это входило в компетенцию Барбатоса, и он, точно также, как и ангел, старался изо всех сил.

Этот Новый год Голиковы решили встретить на даче. Решение получилось почти единогласным, лишь немного повозмущалась Лена. Она планировала встретить праздник с подругами и угомонилась только после того, как родители объяснили ей, что отпускать её одну на ночь ещё рановато — даже к подругам. «Леночка, Новый год — семейный праздник», сказал тогда Пётр Николаевич. И был безусловно прав.

Они приехали сюда вчера днём. Первыми залетели дети, а отец семейства ещё долго ходил туда-сюда в машину, таская пухлые пакеты с продуктами; потом ему всё равно пришлось ехать в местный магазин, потому что забыли мандарины, и маслины, и шампанское, и что-то ещё; Марина заботливо набросала список на салфетке, сказав, что «иначе ты, Петя, точно что-нибудь забудешь».

Так пустующий долгое время загородный дом наполнился жизнью, которую в него вдохнули нагрянувшие из беспокойного города хозяева. Тут и там замелькал свет, дети бегали с первого этажа на второй и обратно, и снова на второй этаж; потом наверх начала бегать мама, потому что надо было на всех застелить свежее постельное бельё; потом пропал пульт от телевизора, и все кинулись его искать; потом приехал папа; потом настал вечер, и все захотели перекусить; а мама только попила чаю и пошла готовить, иначе завтра она всё не успеет; потом нашёлся пульт…

Тридцатое декабря пролетело в суете и немного взбалмошном веселье. Ангел и демон, согласно предписанию, последовавшие за семьёй, наблюдали за своими подопечными издалека, то вися как воздушные шарики под потолком, то скользя бесплотными призраками промеж кирпичных стен, не успевая следить за Голиковыми, то разбредавшимся по разным углам, то стихийно собирающимся вместе. Оба представителя потусторонних сил знали, что сегодня уже вмешиваться в жизни членов семьи не будет ни один, ни второй. А завтра и послезавтра это будет запрещено. Значит, можно немного перевести дух.

Наступил канун Нового года. На улице чуть потеплело. Пётр Николаевич, выйдя на улицу позже всех (он работал над материалом до глубокой ночи, поэтому проспал почти всё утро), понюхал воздух горбатым носом и важно заявил: «Будет снег». Вся его семья, покивала, прекрасно помня, насколько серьёзно патриарх относится к своим метеорологическим предсказаниям. Немного погуляв, все пошли в дом пить какао, а потом мама снова начала колдовать у плиты, приговаривая, что иначе опять ничего не успеет, и все останутся без селёдки под шубой, оливье и прочих кулинарных атрибутов праздника встречи наступающего года.

В общем, все были вполне веселы и довольны, кроме, возможно, Никиты, который на протяжении всего дня несколько раз впадал в какую-то отрешённую задумчивость. Ну и при всём желании нельзя было назвать довольным Барбатоса, со всё большим раздражением наблюдавшего как за радостной предновогодней вознёй Голиковых, так и за ставшей совсем уж благостной физиономией своего оппонента со светлой стороны.

Под вечер ему стало совсем уж тошно, и он залез на крышу, ожидая момента, когда можно будет вернуться домой, в пекло, и забыть хотя бы на день о работе. И теперь, одинокий и нелепый, как подтаявшая ледяная горгулья, задумчивый демон сидел, поддерживая уровень левитации почти на нуле и слегка подминая под собой снег; благо ему, рождённому среди пепла и огня, холод был нипочём.

Он окинул мысленным взором то, чего ему удалось добиться на своём поприще за минувший год. Немного… Он почти уговорил Петра Николаевича съездить одним вечером домой к сотруднице из офиса, делавшей тому недвусмысленные предложения и намёки; жаль, в последний момент, одумавшись, глава семейства дал по тормозам, и поехал домой, чтобы раз и навсегда забыть о подобного рода развлечениях. С его женой было чуть попроще, и Барбатос не стесняясь мял и гнул её слабую волю всякий раз, когда Марина проходила мимо кондитерской или пекарни. Сдобные булочки не совсем тот уровень, на котором ему следовало работать, но всё же лучше, чем ничего. Ещё он часто работал с Леной, эксплуатируя её нестабильные эмоциональные состояния и заставляя иногда совершать глупые поступки; но тоже только по мелочи, ничего серьёзного — так, нагрубила подруге по телефону, вырвала страницу с плохой отметкой из дневника… С Никитой даже и позаниматься как следует не получалось, потому что возле него постоянно вился этот неугомонный Табрис.

«Карьерист», — мрачно подумал Барбатос, снова вспомнив про ангела.

Да, за прошедший год особыми успехами демон похвастаться не мог. Особенно на фоне достижений своего конкурента.

Он представил своего начальника, высокого демона по имени Аббадон, который, не стесняясь в выражениях высказывает ему всё, что думает о проделанной демоном-искусителем работе за этот год. «И вы называете это злом, любезный?», говорит он. (Любезный — это если он так говорит, значит всё очень плохо.) «Я бы назвал это халтурой, любезный», заключает Аббадон и так кривит лицо, как будто святой воды отхлебнул.

«Мои, наверное, скоро отмечать будут. А может, уже отмечают», — подумал с лёгкой печалью Барбатос.

В адские духи, как и люди на земле, тоже всегда закатывают вечеринки по окончанию года. Он и его друзья-коллеги, и даже некоторые начальники, в том числе Аббадон и другие руководители отделов, ходили, как правило, в «Катабасис», бар-ресторан в популярном на любые праздники третьем круге, где Барбатосу больше всего нравилась трупная водка с тоником и молоденькая ведьмочка-официантка Горгона.

Вечеринки устраивали и на небесах, правда, как именно они проходят там, Барбатос по очевидным причинам не знал. «Наверняка они там сидят за столом, все в фартучках и слюнявчиках и ждут, когда будет торт с чаем», смеялись они с друзьями всякий раз, когда фантазировали, как веселятся на новогодние праздники наверху.

На свою вечеринку не так давно отправился и Табрис. Ангел тоже поднялся на крышу, в своей сдержанной манере поздравил демона с наступающим Новым Годом, после чего сухо попрощался и улетел куда-то ввысь.

«Сухарь», подумал Барбатос, глядя ему вслед. Ему тоже пора было спускаться, но он почему-то не мог себя заставить это сделать и продолжал сидеть на крыше. Он чувствовал внутри неудовлетворённость собой и своим делом, и это чувство мешало ему спокойно идти в бар встречать Новый Год вместе со всеми.

Задул северный ветер, сначала медленно, потом сильнее, всё больше и больше набирая обороты. В завихрениях морозного воздуха Барбатос услышал обещание скорого сильного снегопада.

«Разжалуют меня, — всё так же мрачно продолжил рассуждать служитель ада, глядя на сгущающиеся сумерки. — И правильно сделают. Зря я вообще на эту работу перевёлся, остался бы в канцелярии, знай, души грешные регистрируй да штампы ставь. А это всё… не моё».

Он закрыл глаза и прислушался к тому, что происходит сейчас в доме. Марина суетится на кухне, пытается одновременно готовить несколько праздничных блюд. Пётр Николаевич сосредоточенно распутывает соединившиеся в один утыканный цветными лампочками клубок гирлянды, чтобы потом пойти и украсить стоящие во дворе ёлки. Лена в предновогоднем волнении сочиняет поздравления друзьям и подругам, стараясь никого не забыть и не пропустить, и обязательно сделать так, чтобы каждое сообщение получилось уникальным и ярким. А Никита… Никита лезет на чердак?

Барбатос открыл глаза и уставился в окружившие дачу Голиковых со всех сторон берёзы и сосны. Что пацану понадобилось на чердаке?

Своим внутренним зрением демон с нарастающей тревогой наблюдал, как Голиков-младший аккуратно поднялся по ветхой лестнице и зашагал к небольшому окошку, через которое можно вылезти на крышу. Он в джинсах и зимней куртке, накинул её поверх футболки… Он что, на крышу собрался?!

Барбатос быстро усилил заклинание и сделался полностью невидимым. Как раз вовремя — через секунду створка окошка открылась и оттуда вылез Никита, чуть не разорвав при этом рукав.

«Ах, как жаль, — подумал демон, прикусив губу, — вот тебе от матери влетело бы за куртку».

Мальчик сел всего в паре метров от него. Ничего, они и ближе бывали, как в тот раз, когда он его подраться угово…

Никита посмотрел прямо на Барбатоса и сказал:

— Я тебя вижу.

«Так, спокойно! Ничего. Ничего он не видит. Это ему показалось, и он теперь думает, что… Это игра. Молчи», — мысли лихорадочно забегали в голове у демона.

— Да вижу я всё. Можешь не прятаться. Я смотрю прямо на тебя. Ты руку ко лбу сейчас приложил.

Молчать дальше смысла не было. Барбатос опустил руку и прошептал контр-заклинание. Затем, снова став видимым, еле слышно спросил:

— Как?..

— Да вот так, — чуть смущённо улыбнувшись, ответил мальчик. — Я давно всё вижу. И тебя, и… второго.

— А ещё кто-то…

— Нет. Только я. Маме как-то говорил, когда вы куда-то ушли, но она сказала — сказки.

— Ясно, — проговорил обескураженно демон. — Ну, поздравляю, сын Адама. Видеть потусторонние силы — это невероятно редкий и ценный дар.

А про себя добавил: «Который у нас называется ЧП всемирного масштаба».

— Во-первых, я сын Петра Николаевича Голикова, и тебе это известно. Во-вторых… это дар, ты сказал, да? Правда? Это как суперспособность? Как у супергероя?

— Да. Вроде того, ага. Очень малый процент людей способен нас видеть. Это действительно дар. Но у всех даров есть обратная сторона.

— Это как?

— Потом узнаешь, мелкий.

Снова пронёсся холодный порыв, пощекотав ледяной крошкой их лица. С крыши вниз полетела снежная пыль, сдутая сердитым ветром с кромки сугроба.

Они немного помолчали, а потом мальчик спросил:

— Слушай… а как тебя зовут?

— Нельзя говорить. Служебная тайна.

— Ну вооооот… — протянул Никита так разочарованно, что Барбатос чуть не прыснул со смеху.

— Своё не скажу, даже не проси. А второго зовут Табрис.

Глаза мальчика округлились.

— О-о. Круто. А он типа ангел, да?

— Ну да. Типа ангел.

— Получается, ты — демон.

— Получается, так.

— Круто…

Не так круто, как ты думаешь, подумал Барбатос. Но вслух ничего не сказал.

— А раз тот, который уже улетел — ангел, — продолжал мальчик, — а ты — дьявол…

— Демон.

—… демон, то, значит, он хороший, а ты плохой. Да?

Какой хитрый парнишка, снова подумал про себя Барбатос. Всё-то он знает, кто есть кто, и к чему-то ведёт…

— Ну, кто хороший, а кто плохой, с моей точки зрения, вопрос дискуссионный. Ты говори, что хотел, а то я тороплюсь.

— Да? А, по-моему, ты никуда не торопишься. Ты сюда на крышу сбежал чтобы одному посидеть.

Да разрази тебя гром, пацан, подумал демон. А вслух проговорил:

— Я жду.

Мальчик немного подумал, а потом сказал:

— Мой папа говорит, что нужно быть хорошим. Это значит нужно совершать хорошие поступки и говорить хорошие слова. Ангел — хороший. А ты — плохой. Зачем ты плохой? Тебе не стыдно? Ты не хотел бы стать хорошим?

Ох ты ж тысяча горящих кошачьих хвостов и свиной пятак в придачу, угораздило меня так напороться, подумал Барбатос. Ещё и в один из дней, когда врать нельзя. Выбрал же время мальчишка… Сам виноват, дурила, надо было в «Катабасис» лететь, к Горгоночке…

Он вздохнул.

— Послушай, парень. Давай сразу договоримся, то, что я тебе расскажу — об этом никому ни слова. Это только для тебя. Тем более никому, ни человеку, ни духу не рассказывай о том, что это рассказал тебе именно я. Усёк?

Никита поспешно закивал головой.

— Так вот, твой папа абсолютно прав. Почти. Говорить хорошие слова и делать хорошие вещи действительно нужно, но, чтобы стать по-настоящему хорошим человеком, надо ещё и думать хорошие мысли. Всегда. А это очень сложно. Это почти неосуществимо, даже, по-моему, для ангела, и тем более для человека. Понял?

Никита снова утвердительно покачал головой. И спросил:

— Ну, а ты?

— Что — а я?

— Ты можешь быть хорошим?

Демон снова вздохнул.

— Нет, я не могу быть хорошим, лады? Я и не хочу быть хорошим. Моя сущность — быть плохим.

— Тогда ты и меня можешь сделать плохим, верно? А я не хочу…

Демон, оглянувшись по сторонам (вверх и вниз), развернулся к мальчику и понизил голос.

— Так, слушай… Сейчас я тебе раскрою действительно большой секрет, и, если кто узнает об этом, мне конкретно влетит. Тебе ведь родители рассказывали о Боге?..

— Ну да, типа он на небесах живёт.

— Ага, на небесах… Наверное, на небесах. Дело в том, что он уже давно ни с кем не разговаривает. Очень давно. На нашем подземном наречии мы его так и зовём, — тут Барбатос издал странный неопределённый звук, — что в переводе на человеческий язык означает «Тот, кто молчит». Доподлинно известно, что он наш общий создатель. И вы люди, не знаете о себе самого главного — что он создал вас со свободной волей. Вы вольны быть или хорошими, или плохими, или даже и теми, и другими сразу. Нет, некоторые об этом подозревают, но это знание не держится долго в голове у человека, оно как сквозь сито проскальзывает, и всякий раз вам надо самим себе об этом напоминать, чтобы снова тут же забыть.

Мальчик смотрел на демона почти не моргая. Из его открытого рта выплывали облачка тепла, которые тут же воровал коварный ветер.

— Ты поймёшь, когда подрастёшь, я уже говорил, — сказал ему демон. — Запомни одно — ты сам всегда решаешь, как поступить и как думать. Подобные мне и Табрису существа могут всего лишь подтолкнуть к какому-либо действию. Но главный здесь всегда ты. Только ты. И это очень трудно знать и помнить.

Они ещё немного посидели на крыше, и Барбатос увидел, что мальчик начал немного замерзать. Демон хотел сказать, чтобы тот возвращался в дом, но промолчал.

Начал падать снег; сначала неуверенно и робко, а потом всё сильнее.

Никита, наконец, встал, и засунул руку в карман. Потом вытащил оттуда стеклянный шар с искусственным снегом и моделькой какого-то мегаполиса внутри.

Он протянул шар демону:

— Вот, держи. Это тебе. Новогодний подарок. Я ангелу тоже приготовил, но он уже улетел.

Барбатос молча уставился на шар в руке мальчика, не зная, что сказать и что сделать. Что с ним будет, если он примет подобный подарок? Может, и ничего… О подобных случаях он никогда не слышал.

— Ну, бери же. Это стеклянный шар. Сувенир. Если его перевернуть, а потом перевернуть обратно, будет казаться, что идёт снег.

Демон нетвёрдой рукой взял игрушку и слегка потряс её. Внутри шара взлетели маленькие белые снежинки и тут же начали медленно оседать.

— С Новым годом! — радостно улыбнувшись, сказал Никита.

— Да… спасибо… — Барбатос не мог поверить, что только что принял подарок от человека, которому пытался испортить жизнь несколько лет подряд, и который об этом прекрасно знал.

— Мне пора идти, скоро надо ёлки на улице наряжать. Папа будет искать меня, — сказал мальчик и полез обратно в окно. — Ты будешь где-нибудь поблизости?

— Нет, сегодня мне пора… к себе, — ответил демон, внимательно наблюдая, как его юный собеседник пытается пролезть обратно в дом.

— Ясно.

В этот раз Никита всё же напоролся курткой на гвоздь и слегка порвал рукав.

— Вот блин… А, ладно, мама зашьёт потом.

Он снова посмотрел на Барбатоса, смотрящего в оконный проём.

— Пока.

— Пока.

Демон слушал, как мальчик спускается вниз, как его встречает мама и как она, заметив испорченный рукав, начинает выговаривать ему — в первую очередь, конечно, за то, что без спроса полез на чердак.

Барбатос остался на крыше один. Он взглянул на стеклянный шар в своей руке. Потом поспешно спрятал его в складках своего плаща, который там, внизу, трансформировался в два кожистых крыла.

Его начальник Аббадон возник рядом с ним так внезапно, что Барбатос, до этого немного паривший над землёй, плюхнулся от неожиданности в сугроб.

Аббадон нетерпеливо откашлялся, и Барбатос, опомнившись, вскочил и изогнулся в церемониальном поклоне.

Начальник чуть кивнул, принимая поклон, и произнёс:

— Ну и когда же ты собирался мне об этом доложить?

— Сию же секунду… мессир… Уже лететь собирался…

— Ложь.

— Ну, может быть не прям сразу… Но позже… В «Катабасисе»… вы же тоже?..

— Я же что же?! — было видно, что Аббадон готов взорваться от негодования. — У тебя на участке объект с подтверждённой аномалией первого типа, а ты мне об этом по пьянке рассказать собирался? У тебя что, от трупной водки совсем мозги раскисли?!

Барбатос повесил голову и тихо произнёс:

— Прошу прощения, мессир. Я собирался доложить обо всём немедля.

Аббадон отряхнул полы плаща, сам слегка смущённый от прорвавшегося волнения.

— Ну ладно… Да, уж, дела… Ваши показатели по Голиковым и так ниже среднего, а тут… Ещё и ваши рассуждения о добре и зле перед мальчиком! Я понимаю, что сегодня лгать людям мы не можем, но не до такой же степени!.. Тоже мне, правдоруб… Меру надо знать… любезный… И накиньте заклинание, будьте благоразумны; не хватало, чтобы вас и другие увидели!..

Барбатос, понимая, что наказания не избежать, совсем поник. Вот и отметили праздник, с грустью подумалось ему. Он едва слышно спросил:

— Мессир Аббадон… Что теперь будет?

— Что, что… Ничего. Голиковых передадут другому, поопытнее. С той стороны, скорее всего, тоже…

— Я имел ввиду, мессир, что будет теперь со мной?

Аббадон взглянул вниз, на двор перед домом, куда только что выбежали дети в сопровождении отца. Они вместе принялись со смехом вешать гирлянды на утопающие в снегу невысокие ёлки. Никита пару раз глянул наверх, на крышу, где стояли представители ада, и Аббадон понял, что мальчик хорошо видел Барбатоса и только чуть-чуть его самого — начальник защищался куда более прочным заклинанием невидимости, но и оно со временем потрескается и распадётся под влиянием аномалии по имени Никита Петрович Голиков.

— Ничего с вами не будет, — наконец сказал Аббадон. — Идите и празднуйте в свой «Катабасис». А то та официантка — как её, забыл? да, Горгона, — про вас уже интересовалась.

Барбатос не мог ушам поверить. Его отпускают, после всего, да просто так?

— Н-да, отпускают, — ответил начальник, иногда баловавшийся чтением мыслей. — И не приведи Люцифер я этот шарик дурацкий когда-нибудь увижу… Короче, летите. И ещё кое-что, гхм… в общем… с Новым годом.

Барбатос, скороговоркой поблагодарив руководителя и тоже поздравив того с наступающим, исчез в маленьком портальчике для оперативных агентов.

Аббадон тем временем мрачно наблюдал за затеявшим игру в снежки семейством Голиковых. Проклятье, это ж надо было такой несчастливый билет вытянуть! Такой человек, как этот пацан, встречается один на десять миллионов, и у кого же на участке он попался — у меня, у кого же ещё? И кого назначат разгребать всё это? Конечно же меня, тут и думать нечего. Ох, ещё и Вельзевулу доклад готовить… С парнем придётся беседовать, а я это ненавижу, со смертными, кажется, вообще невозможно разговаривать. Надо будет всё ему объяснять да показывать. И придётся это делать вместе с тем, кого назначат сверху… Интересно, кого? Не дай Люцифер пришлют Думу, я с ним чокнусь, он же непробиваемый… И молчит всё время… Ах, дьявол помоги, ну за что мне всё это? И зачем мне всё это? И главное — почему я?

Почему?

Задавая в никуда эти вопросы, Аббадон поймал себя на мысли о том, что смотрит он при этом невольно наверх — туда, где за медленно плывшими тяжёлыми снежными тучами мелькали холодные далёкие звёзды.

И звёзды как всегда хранили молчание, как бы предоставляя ему единственно возможный ответ: потому что.

Он услышал, как внизу позвала домочадцев мама; угощения готовы, настала пора проводить старый год. Хорошая традиция, вздохнул Аббадон.

Дождавшись, когда все уйдут, не снимая покрова невидимости, он неспешно спустился с крыши на землю. Затем он зашагал по тропинке, не оставляя следов на свежем снегу. Вдруг Аббадон остановился и посреди окутавшей его тьмы он прошептал то ли уходящему году, то ли самому себе начало старого стиха:

— Я часть той силы, что всегда…

Через мгновение он исчез в объявшем его фигуру снежном вихре, как будто его здесь никогда и не было. А сверху вниз, на землю, всё так же молчаливо и бесстрастно смотрели далёкие древние огни.