Чужая планета

Чужая планета, или мои земные приключения. Часть 1. В объятьях сумерек.

Содержание
Часть 1. В объятьях сумерек
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Часть 2. Тени из прошлого
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Часть 3. Вертикальный предел
Глава 1
Глава 2
P.S

 

 

 

 

Повествование ведется от первого лица молодой девушки — Маргариты, которая сталкивается с целым рядом социальных проблем. В ходе рассказа читатель вместе с героиней переживает самые распространенные проблемы современной женщины, которая с трудом балансирует между собственным счастьем и отношениями в обществе. Маргарита приходит к легкому и простому принципу ответов, позволяющих не только по-другому посмотреть на острые вопросы в ее жизни, но и полностью решить их. Эта книга создана для помощи женщинам, которые безуспешно ищут выход из кризисных ситуаций.

 

Часть 1. В объятьях сумерек

Глава 1

Прохладный, но ласковый майский ветер трепал челку Марго и старательно выбрасывал пряди ее рыжих волос из тугого пучка, собранного на затылке. Последние же изо всех сил сопротивлялись и старались сохранить первоначальную форму, заданную строгой рукой своей хозяйки. Шумели беспокойные листья деревьев, перемешиваясь со сбивчивыми трелями таких же непоседливых птиц. Май во всей своей красе дышал полной грудью, жил в каждом дуновении ветра, в каждом цветке, в прохладе разбегающегося по сторонам озера у дома, в каждом задумчивом лице встретившегося прохожего.
«С самого рождения я чувствовала себя чужой и из другого места. Я испытываю чувства и эмоции, которые недоступны другим. Мои глаза видят глубже, чем поверхность форм и одежды. Я вижу вещи, которые люди обычно не замечают. Окружающие меня люди – чужие и самые близкие – никогда не понимали меня. Со временем я приняла этот факт за норму и перестала обращать на него внимание. Жаль, но для этого мне потребовалось примерно 10 000 дней со дня моего рождения.
Слова «как у всех» или «норма» никогда не относились к моей жизни, начиная с первого ее дня. Я родилась щуплой

девочкой с длинными, будто заточенными под острый угол, узкими ногтями, которые были аккуратно сложены вместе в единые опасные кулачки-колючки. На голове у меня были волнистые длинные волосы, но почему-то фиолетового цвета. Над мамой шутили врачи, что она что-то не то съела, а меня же в шутку называли «выскочкой», которая не успела родиться, как покрасила волосы.
А еще я почему-то точно знаю, где и когда я должна быть. Причем не всегда понимаю, зачем, но со временем оказывается, что это и была для меня наилучшая точка прохождения касательной кривой в жизненной плоскости. Я предчувствую, где и когда я должна прогуляться, чтобы встретить как будто случайно того, кого задумала. Или как ехать за рулем, чтоб пропустить красный коридор из светофоров и беспрепятственно приехать к намеченному месту и в срок. «Классно!» – скажете вы. «Согласна», – отвечу я. Еще меня считают излишне сентиментальной, страдающей слабостью и мягкостью сердца. Я не могу пройти мимо божьей коровки, тонущей в зеленой тине цветущего озера, я не могу убить комара, сидящего у меня же на шее, я не могу насадить червяка на крючок.
А еще я ношу часы своего отца и тонкое колечко на безымянном пальце правой руки, купленное в церковной лавке, с надписью: «Спаси и сохрани Боже».

Я вижу сны и рисую картины, которые всегда имеют плохую привычку сбываться. Из всех возможных моих приятелей дружить по-настоящему получается только с энергетически тонкими, бестелесными существами – хранителями мест. Когда многие болтают с подружками по телефону, я же предпочитаю перед сном разговаривать с иконой Христа, с иконой Матроны. Одним словом, с теми, кто всегда выслушает и обязательно поймет.
С рождения я остро чувствую чужую боль и в прямом смысле могу пережить чужие чувства «на собственной шкуре». Наверное, поэтому за какие-то пять минут я могу заговорить с любым человеком на любые темы. Еще через пять минут он будет считать меня хорошим человеком, еще через пять – другом, а еще через час покажет мне спрятанную от чужих глаз свою боль, свой самый жуткий страх, преследующую его манию, свои мечты и планы. При этом совершенно для меня не важно, кто этот человек: врач или рабочий, профессор или домохозяйка, политик или физрук. Таким образом, спустя двадцать пять лет я похожу на живой склеп, состоящий из множества тайн, кошмаров и несбывшихся чьих-то надежд, которые я надежно храню в глубине своей памяти.
Из-за того, что я никому о них не рассказываю, из всего множества хранящихся тайн я помню лишь единицы. Со временем я забываю ход произошедших когда-то и с кем-то

событий, особые их обстоятельства и детали. В конечном счете, у меня остаются лишь воспоминания о воспоминаниях. Наверное, так и должно быть. Наверное, так действует в своей власти над сознанием людей время, превращая наше прошлое в мелкий песок, разлетающийся в разные стороны при первом дуновении ветра.
Когда мне было десять лет, я неожиданно для себя поняла, что приклоняясь к цветку, животному или дереву – я могу подарить жизнь или освободить от нее же. Я до сих пор с этим не разобралась, но я точно знаю, что человек не может взять на себя больше, чем он есть, больше, чем дано ему. Так или иначе, как цветок, который не решает, какого цвета он будет, где и когда вырастет, так и я не решала, какого цвета будут мои глаза и волосы и кем я буду и есть сейчас.
Я – пришедшая на прогулку по этой планете. Я – жизнь дающая и ее отпускающая.
Я – воплощенное благословение и проклятье в одной личности.
Я – та, которая может подарить океан богатств, но сама ничего не имеющая.
Я – та, которая в минуты отчаяния молится о единственной и простой просьбе – о возможности вернуться домой.

И все это составляет уже мою скрытую от всех тайну, мой повторяющийся кошмар, мои мечты и мои планы.
Это – я. »

Марго шла неторопливыми шагами от дома, голова была
«как всегда, где-то», а на ее лице отражались сосредоточенность и занятость мыслей. Внезапно блуждающий взгляд зацепился за что-то острое, заставил ее замедлиться и остановиться. Зеленое, свободного кроя летнее платье из шифона с легкостью струилось по фигуре Маргариты и покорно сбивалось в широкие воланы у ее колен. Ветер застенчиво заигрывал со сборками ее платья, слегка колыхал их в разные стороны от остановившегося на остановке автобуса, выдавая красиво отливающую на солнце текстуру ткани. Спадающие непринужденной волной волосы, сосредоточенные глаза, которые почему-то никогда не улыбались. Даже тогда, когда Марго смеялась заливистым, раскатистым хохотом, ее глаза жили какой-то своей собственной жизнью: всегда выделялись из общей гармоничной структуры выражения ее лица и первыми при встрече замечались окружающими.
Автобус, тяжело пропыхтев, тронулся, с ревом мотора устремился вперед и через мгновение превратился в шумящую вдали коробочку на больших колесиках, а после и вовсе растворился за поворотом. Марго устремилась рассматривающим взглядом вдаль, бегло перебирая в руках
ручки маленькой замшевой сумки, и, отпустив для себя пару- тройку минут на размышление, решилась свернуть за поворот, уводящий ее в противоположную сторону от намеченного ею маршрута – ее дома.
После пришел еще один автобус. Потом еще один. И еще. Марго все не возвращалась обратно. Остановка общественного транспорта в час пик задыхалась от потока желающих уехать. Она, подобно расторопной кровеносной артерии, моментально наполнялась пассажирами и работала на повышенных оборотах. Пешеходы крутились вихрем юлы на остановке, толкались локтями, ворчали на подножках подъехавшего общественного транспорта. Автобус качался под натиском раздосадованных ожиданием пассажиров и то и дело просаживался на пружинах вверх-вниз, пыхтел и уезжал, освобождая место для следующего. Городские автобусы спешили на посадку и менялись местами, шипели и грелись в лучах ласкового мая, пока не затихли в объятиях уютных надвигающихся сумерек, внезапно заставших врасплох опоздавших к последним рейсам пассажиров. Суета, захлебнувшись закатом, затихла. Город уснул.

Глава 2

То ли дождь, то ли стук в дверь запоздалого спутника барабанил все прошлое утро, падал на чистую пожелтевшую листву весь прошлый день, стучал по крыше тяжелыми каплями и бился о скользкое оконное стекло, беспомощно скатываясь по нему к мокрому карнизу весь прошлый вечер. Сгустившиеся сумерки подчинили своей воле ускользающие дневные тени минувшего осеннего дня и тяжелым, мокрым, темным сгустком нависли над городом, торжествуя над ним в своей слепой власти.
Тук, тук, тук.

– Да….

Усталый мужской голос в полночной тишине дома прорезал умиротворенный покой. Мужчина едва не разбудил уютно спящую рядом супругу.
Тук, тук, тук.

Потирая затекшие ноги, кряхтя, присаживаясь на край смятой кровати, Матвей Петрович Головин – мужчина средних лет и отличного телосложения, в прошлом офицер по должности и внутреннему призванию – торопился на ночной стук.
Наспех закутываясь в теплый халат, сшитый бережными руками заботливой супруги, благодаря офицерской выправке,

спустя одно мгновение он уже спускался к тяжелой скрипучей входной двери. Матвей Петрович, он же «МаПет»
– так когда-то называли его в шутку товарищи по службе, был в прошлом первоклассным оперативным работником.
На счету МаПета были раскрыты самые громкие дела. На погонах друга-одноклассника, который перевел его к себе в отделение, вскоре заблестели две горящие позолоченным блеском отличницы – звезды подполковника. Максим Петрович был лучшим по службе, внимательным и отзывчивым соседом, верным и преданным другом и, конечно, заботливым мужем. Его фотография много лет подряд гордо, демонстративно, показательно висела на доске почета в коридоре отделения. На него равняли молодежь, писали хорошие рапорты, а сам МаПет то и дело получал путевки в санаторий за вредность, ну и премиальные, конечно.
– Добрый вечер, – неброско сказал МаПет, простым и неназойливым взглядом оглядев стоящего напротив и промокшего до последней нитки мужчину лет пятидесяти с засученными по локоть рукавами белой рубашки, скрывающими так мокрую дорожную грязь. С его челки расторопный дождик проложил дорогу и, на правах хозяина возникшего положения, торопливо и настойчиво капал прямо за шиворот.

– Ну и ночка выдалась. Не правда ли? Я – Михаил, из газеты «Народный вестник». Я только с поезда. С вами должны были связаться из нашей редакции.
– …

– Я – журналист.

– Проходите, чего стоять на пороге.

Дом Матвея Петровича был ведомственной квартирой, привыкшей встречать то офицеров по распределению, то приехавших в город на время делегации, то вот… командирующихся. Михаил снял с носа запотевшие очки, прищурил глаза, оглянулся и, протерев краем мокрого пальто окуляры, принялся вместе с чемоданом размещаться на новом месте.
– Вот, здесь кровать, а там полотенце. Чай не предлагаю, простите. Спал очень плохо. Бессонница, мать ее за ногу. Кухня внизу, все удобства там же.
– Мне кажется, или вы и есть тот самый Матвей Петрович Головин – отставной офицер, двадцать восемь лет на службе МВД в оперативном? Это, кажется, вы занимались делом о пропаже рыжеволосых девушек, которое гремело в девяностых в Кишенево? Я изучал это дело.
Матвей Петрович неохотно отрезал внезапно возникший разговор:

– Разговоры давайте оставим до утра. Располагайтесь.

Ночные шорохи вскоре затихли, отпуская на волю уставших от дневной суматохи людей и их запутанные в долгой дороге, в осенней непогодице и в бессоннице, тягучие и провальные сны.
Раннее утро усталых мужчин случилось только к обеду. На стенах в гостиной, в коридоре вдоль лестницы на второй этаж, а также, как оказалось, и во всем остальном доме красовались большие и маленькие медальоны-косули, сделанные талантливой рукой охотника, выделанные с особым терпением и достоинством.
– Увлекаетесь? – спросил Михаил сонного Матвея Петровича, спускающегося вниз.
– Да, слабость, – коротко, но по существу ответил тот, сонно почесывая затылок и доставая из холодильника пачку холодного молока.
Стал вкрадчиво закипать сонный чайник, начала отчаянно потрескивать в сковороде полюбившаяся своей простотой еда на завтрак любого мужчины в отсутствие его женщины – глазунья с репчатым луком. Супруга МаПета – Наденька, в отличие от любимого мужа, не имела на работе повышенной вредности и, как следствие, ранней пенсии.

Поэтому каждые два дня через два Наденька ходила с утра на работу в почтовое отделение, расположенное за углом ее дома, работать оператором почтовой связи.
– Наверное, вы спросите, что я делаю в этом городе? – Михаил опередил вопросительный взгляд МаПета и вступил раньше его инициативы.
– Конечно. Если вас не затруднит.

– Я – журналист. Михаил Степанович Покровский.

– Не походите, – вспыхнул своей внезапной улыбкой Матвей Петрович, перебив вступление своего собеседника.
Вопросительный взгляд Михаила донесся до старого оперативника и заставил продолжить его внезапно начатое замечание.
– Обходительный больно. Ваш брат-журналист этим качеством не блещет, прямо скажем.
– Ну и кто же я, по-вашему?

Матвей Петрович спрятал неуместный в непринужденной беседе оценивающий взгляд себе под ноги и размеренно ответил:
– По-нашему вы, Михаил, излишне честолюбив. Это было видно по рукавам, которые вы испачкали в дороге и наспех засучили и спрятали.

Значит, не можете переносить неопрятность. В молодости я знал журналистку, которая могла оторвать подол у своей любимой длинной юбки и повязать на себе голову, если ей вдруг, к примеру, нужно было попасть незамеченной в церковь. Она могла легко отломать каблуки на своих лаковых туфельках, если они своим стуком мешали работать или обращали на себя излишнее внимание. Вы не такой. Вы – острожный, вкрадчивый, все внимательно взвешивающий и оценивающий, не делающий поспешных выводов. Человек, работающий в чистоте и привыкший к ней, и не исключено, что в белом. Не вам говорить, что тонкое и белое носить в холод и грязь непрактично. Но привычка, брат, дело особое!
– МаПет усмехнулся, покрутил в руках коробок спичек и заключительно ударил последними с шумом о стол.
– Вы, Миша, врач. И, наверное, в недалеком прошлом хороший.
– А вы, наверное, в недалеком прошлом хороший бывший оперативник, – добавил Михаил. – И бывших, как мы с вами точно знаем, не бывает.
– Так, что случилось? – с вопросительным и острым взглядом прокатился по Михаилу МаПет. – Неудачная операция? Сварливая жена или тянущая под венец надоедливая любовница? Нужна передышка в вашей блестящей карьере? Перерыв, так сказать.

– Я психотерапевт. Двадцать лет самоотверженной работы в городской клинике сделали свое грязное дело. Перегорел. Не могу, да и не хочу больше. Всю свою молодость я вытаскивал щипцы из намертво зажатых рук маразматиков, вытирал мокрую пену у рта бившихся в припадке молодых и красивых женщин, видел десятки и сотни сломанных судеб и навсегда ушедших от нас несчастных больных. Мой знакомый узнал о моем решении уволиться и пригласил меня вести рубрику «Народного вестника», работать в ней обозревателем. Кто бы мог подумать, но очерки пишу я неплохо, и, как оказалось, мой многолетний опыт пришелся как нельзя кстати. А что до дел сердечных, так там все просто
– incompatibles, alien us – плохая совместимость. Ну, вы понимаете?
МаПет по-отечески заулыбался собеседнику и, с шумом затягивая горячий кипяток в рот, иронично отметил:
– «Мы хорошо понимаете», Михаил Покровский. Мой инкомпатибилс алиенус уже как два часа на работе, и дай-то
Бог ее не достанут особо вежливые местные посетители и она в хорошем настроении вернется домой. А то я не советую попасть вам или кому-то еще под горячую ручку моей
Наденьки.

Мужчины понимающе засмеялись. Обстановка стала более мягкой и располагающей к дальнейшему общению.

– Ну а здесь вы зачем? Какое дело «Народному вестнику» до нашего провинциального брата?
– Дело в том, что много времени тому назад к нам в редакцию обратилась некая Ирина Ковальчук – мать двадцатипятилетней дочери Маргариты Ковальчук – с заявлением о ее пропаже. Она просила редакцию сделать об этом обстоятельстве заметку.
МаПет не торопился с встречными вопросами и податливо кивал головой.
– Вы наверняка видели материалы этого дела или знаете, что никаких следов бедняжки, ничего, кроме последней операции по банковской карте, совершенной в тот же день исчезновения, полицией так и не было найдено.
– Так вы здесь по этому делу? Но позвольте, оно ведь закрыто! И, более того, насколько мне известно, всю работу, что можно было сделать, полиция уже сделала, и сделала на отлично!
– Да, но вы не знаете одной детали. Во вторник этой недели, двадцатого числа, соседка Ирины Ковальчук видела пропавшую Маргариту стоявшей на остановке 57 маршрута. По ее словам, она оказалась поздно вечером и, по всей видимости, ждала автобус. И это находясь в 150 метрах от своего дома. Одета она была, по словам очевидицы, не совсем по сезону.

Танкетки на босу ногу, легкое платье, без верхней одежды и с большой сумкой наперевес. Вам не кажется это странным?
Максим Петрович задумчиво перевел взгляд с собеседника на пол и стал неторопливо прохаживаться вдоль комнаты, со скрипом прокатывая каждый свой новый, тяжелый и прижимистый шаг по доскам старого деревянного пола.
– Этого не может быть, – заключил он.

Глава 3

– Скажите, – нарушив нависшее в недоумении молчание, добавил МаПет, – что вам удалось узнать о Маргарите Ковальчук?
– Ну, – задумчиво затянул своим баритоном Михаил, – со слов ее матери удалось установить, что Марго с детства отличалась замкнутостью и необщительностью.
– Социопатка?

– Не думаю. Скорее всего, здесь мы имеем дело с осознанной социальной дистанцией. Самоотречение ее от общества не по нужде, а по желанию. И, несмотря на скудную, так сказать, социальную активность, в ее поведении прослеживается активная и полноценная жизнь. Не исключено, что внутренний мир Марго был полон красок, чудес и даже любви. Социальная отстраненность Марго – прежде всего ее, как странно это бы ни звучало, выбор, а не вынужденное положение общепринятого изгоя, навязанное социумом.
– То есть изгоем была не она, изгоями были для нее мы?
Все мы? Такое может быть?

– Вполне. Такие люди видят наше общество не во взрослом и ответственном ключе, а в ключе, напоминающем по развитию, к примеру, детский сад. Ну, к примеру, придя в детский сад, мы – взрослые люди – первые пару часов найдем, чем там заняться и о чем поговорить при встрече с ребенком. Но спустя день, два, месяцы – мы устанем от навязанной некомфортной обстановки и, не имея выбора, будем жить дальше в собственном мире, где есть место всем тем вещам, которых были мы лишены при реальной жизни, – тишине и покою, любви или признании. В общем, недостаток одного должен всегда где-то и чем-то компенсироваться. Я в этом точно уверен. Да и вспомните, как называли ее в школе? Марсианка, мне кажется?
– Вот как? Мда…

– Вы, я так понимаю, не будете отрицать, что ее поведение и реакция на некоторые вещи, мягко говоря, непонятны и ставят в тупик вопросы любой логики. И все же я спрошу вас. Скажите, здесь, в малом городке, где все выросли на глазах друг у друга, и знают все-превсе на свете о соседях, их родственниках и родных. Что вы думаете о Марго? Что вы о ней знали?
МаПет поднял взгляд на Покровского, с сухим шорохом почесал свою бороду, и добавил с настороженностью в голосе:
– Я думаю, только одно. Что все мы на самом деле ничего не знали о Марго.

Глава 4

Новый, вдруг всплывший из ниоткуда факт о Маргарите Ковальчук, словно тень из прошлого, возбудил ум Матвея Петровича и теперь не давал ему покоя. Он часами прохаживался с задумчивым видом по комнатам, что-то записывал в свой старый блокнот, перебирал старые копии дел, которыми он занимался раньше.
Звонок мобильного телефона стал кричать о своем присутствии и разрывать дребезжанием внутреннюю подкладочную ткань старого пиджака. МаПет внимательно смотрел на фотографии Маргариты Ковальчук, хранившиеся в его копии дела, поочередно перебирая и наспех чертя красными крестиками места, где последний раз видели Маргариту случайные свидетели. Нехотя прерывая свое занятие и не отрывая глаз от складывающейся в его голове схемы, МаПет автоматически снял трубку и тихо бросил в нее безразличное: «Але».
Озадаченный и с нотками отчаяния непрерывный женский голос прервал упорядоченную сосредоточенность его мыслей и заставил переключиться на себя:
– Когда?

– …

– Еду.

Уже спустя четверть часа по тихим улицам провинциального городка машина МаПета парковалась у дома, где проживала мать Маргариты – женщина пятидесяти пяти лет, с заметной сединой и давно не крашеными волосами.
Молодая девушка лет двадцати пяти встретила МаПета у кромки дороги и буквально выхватила его из остановившейся машины. Она сбивчивым голосом, второпях и вкратце разъясняла по ходу событий суть происходящих вещей:
– Понимаете, она так уже шесть часов сидит. Я ничего не могу с ней поделать. После пропажи Маргариты мы вместе с мамой приглядываем по-соседски за Ириной Петровной, и я забегаю, время от времени. Ирина Петровна давно страдает беспамятством. Ее сознание давно стало спутанным. Она говорит странные вещи, мол, кто-то ей деньги под дверь все время подбрасывает. Да она не то что меня, дочь родную вспомнить не может, но сегодня на нее что-то нашло. Может, вы отведете ее домой?
– Почему вы не вызвали скорую?

– Скорую-то? Вызвали, как раз два часа назад она и уехала. Ничего не понимаю, она уже давно спать должна. А она вон – девушка показала рукой на сидящую седую женщину. – Ну не караулить же ее постоянно. В самом деле. У меня и свои дела все-таки есть.

– Мда. Что тут будешь делать?

Сняв свое теплое пальто с изношенными рукавами, МаПет наспех набросил его на тонкие плечи женщины в простом домашнем халате, которая сидела возле калитки.
– Ирина Петровна, пойдемте-ка с вами домой.

– Как же я пойду. Сейчас Маргарита придет.

– Ну, вот и хорошо. А мы ее дома подождем. А пока вы мне чайку горяченького нальете, а то я замерз что-то сегодня.
– А я вот все думаю, кто мою дочку накормит? Ведь уже столько времени прошло, голодная же она. Кто ее накормит- то? Без денег ушла. Документы все дома. – Голос Ирины Петровны оборвался на месте, где должен был скатиться в плач, но остановился в молчании, включенном по усилию воли.
Несмотря на многолетнюю практику и то, что оперативник много что повидал, мысли МаПета почему-то вдруг не нашли ответа, зашли в тупик от беспомощности этой пожилой женщины.
– Ну, ну, Ирина Петровна. Пойдемте. Придет ваша Маргарита. Дождитесь меня, – бросил он вслед молодой взволнованной особе, что прервала его планомерный одиночный мозговой штурм.

Ирина Петровна послушно обмякла на плече МаПета и, без конца проговаривая свое переживание, послушно зашагала к своему дому. Через пару минут Матвей Петрович вышел из дома Ковальчук, стал промакивать носовым платком несуществующий пот на лбу и вышедшее из-под контроля напряжение.
– Расскажите мне, дорогушечка, о Марго?

– У, какой вы оборотистый! – Мария резким кивком головы убрала с носа нависшую от начеса челку, чтобы иметь возможность более внимательно смотреть на Матвея Петровича.
– Я – Мария, подруга и ее соседка. Я много что знаю. А что вы хотите конкретно услышать?
– Все: как жила, с кем встречалась, кто ее парень?

– Парень? – удивленно передернула плечами Маша.

По бегающим Машкиным глазам было видно, что она крутит в свое голове фразу, которая наиболее полно бы объяснила ее изумление.
– Понимаете, товарищ Матвей… Трович. – Маша забыла его отчество, отчего применила универсальное и ко всему подходящее свое уникальное сокращение. – Марго не была замечена в отношениях. На все вопросы, мол, что и почему, отвечала уклончиво.

Ну, я все-таки однажды докопалась до нее. Мол, говорю, что с тобой не эдак? Может, дефект какой-то есть? А она мне с усмешкой: «Если бы. Не везет. Это у нас семейное». Ну и рассказала, что ее бабушка в своей молодости вышла замуж за нелюбимого; а любимого мужчину, Ивана, предала. Ивана того сосватали за грамотную бухгалтершу с двумя детьми, а бабка ее необразованная была, не полюбилась его матери. Иван тот в новой семье пожил-пожил, да вопреки строгому слову матери снова к ней метнулся. А бабушка Марго гордая была, не приняла его назад. Спустя год вышла замуж за первого, кто к ней посватался, и жить с ним стала. Да и время такое тогда было, послевоенное, непростое. Тяжело без мужика было жить. Всю жизнь промучилась с чужим мужиком нелюбимым и сама себя в могилу свела. Говорят, что однажды бабушка Марго на базар ехала мед продавать да по пути Ивана того и встретила. Он, говорит, мимо тогда идет да вслед ей говорит: «Что же ты, Танюшка, на чужого мужика меня поменяла. Проклятая ты теперь». А когда бабка Марго домой вернулась, то слух донесся, что, мол, Иван-то ее еще прошлой ночью преставился. Я думаю, что с тех пор носит проклятье своей бабки весь ее род.
– Вы верите во все это? Вы – взрослая и образованная женщина – в какие-то проклятья?
– Знаете что! – Маша остановилась и воткнула тугие кулачки в покатистые бока своей кожаной куртки.

– У меня бабушка в третьем поколении ведунья была. Весь город к ней ходил за помощью. Ее не то, что собаки – люди боялись. Бывает, как взглянет на прохожего, так все ему и выложит, как и зачем он живет, что от всех скрывает да чем грешен. Никто с ней не любил даже рядом стоять. Дорогу перебегали, увидав ее еще издали. О! Какая была!
– Я бы тоже дорогу перебегал. – МаПет не сдержал своего смешка.
– А я Марго говорила, проклятье бабкино на ней, а она мне не верила… Нужно было вовремя дурехе родовую карму счистить. Эх, да что теперь?! Так-то, голубчик. С тех пор все женщины в ее роду кого ни полюбят – то ошибаются. И более того, те их безжалостно предают. – Маша своим лицом приблизилась к носу Матвея Петровича и, прищурив глаза, вкрадчивым голосом продолжила: – Бросают, да жестко так, врагу не пожелаешь.
– И что? Вы хотите сказать, что Марго ни с кем не встречалась?
– Встречалась, я же говорю, но ненадолго все это. Бросают ее все. Да она потом и сама отказалась от всего этого, надоело, говорит. Одной поспокойнее будет.
– Ну а как вы вот это все объясните? И сыщик протянул какие-то старые письма, свернутые треугольниками по типу полевой военной почты, потертые от частых перечитываний письма, где небрежным мужским броским почерком вырисовывались очень теплые признания. Маша стала перебирать их, наспех прочитывая убегающие вверх строчки, и удивленно приподняла бровь.
– Откуда это у вас?

– Это было в дневнике Марго. Мне его лично передала только что мать Маргариты. В помощь. Вы знаете этих людей?
Маша растерянно всматривалась в свернутые письма и не торопилась отвечать.
– Имена, которыми подписаны письма, мне незнакомы. Я не знаю этих людей. А кого знаю, так они так написать просто не смогут. Слишком большой опус.
– Ну вот, а говорите, что вы много что знаете. Да еще и конкретно.
Матвей Петрович без ожидания ответного Машкиного слова направился к своей машине, оставив ее наедине с озадаченным и, мягко сказать, перекошенным на вид лицом.

Часть 2. Тени из прошлого Глава 1
19.10.2001. (20 лет спустя)

«Моя мама сегодня была сильно на меня злая. Она громко на меня кричала и махала руками. Папа кричал тоже и даже толкался. Она говорит, что вечером к ней на работу пришла тетя Эля и сказала, что ее Ирка сказала, что я украла у нее какое-то кольцо. Это кольцо ей подарил Иркин папа. Моя мама долго кричала и говорила, что я ее опозорила. А я ничего про это не знаю. Все дома молчат. Никто со мной не разговаривает. Долго уже. Пусть молчат. Мне так лучше. Лучше, чем кричат. Дорогой Боженька, сделай так, чтобы все это прошло. Я хочу, чтобы все было как раньше. Дорогой Боженька, забери меня отсюда. Мне здесь не нравится. Приходи поскорей и забери меня. А еще привези мне одну шоколадку, пять шоколадных конфет и четыре, нет, пять бутылок лимонаду. Желаю тебе здоровья и счастья. Марго».
В тесной, но уютной хрущевке с полосатыми обоями синего цвета три девчонки лет восьми, с тоненькими косичками, в атласных лентах разных цветов, старательно закрученных руками матери, играли у Ирки в гостях. У нее у единственной во всем доме был красивый аквариум, где плавали две золотистые рыбки и на дне лежали цветные камешки.

Ирка жила с мамой и бабушкой в большой для хрущевок четырехкомнатной квартире. То ли в силу маленького роста, то ли в силу впечатлительного возраста, но Марго, которая делила одну маленькую комнату вместе со старшей сестрой, где ровно помещались две койки-кровати и один маленький письменный стол, предназначенный для уроков, эта квартира показалась стадионом. Играть здесь было весело и интересно. Можно было прятаться в длинном коридоре за шкафом или бегать по просторным комнатам и потихоньку перебегать из комнаты в комнату, пока «вода» тебя не видит. Прятки, пятнашки, догонялки, пение в воображаемый микрофон- скакалку и игры в артисток могли до самого вечера не прекращаться и прерываться лишь досадным обеденным перерывом или ужином. Играть хотелось все снова и снова, и казалось, что сама Ирка вместе с соседкой Дашей были и сами очень рады такой удачной и озорной компании. После этого вечера, когда девчонки разошлись по домам, и произошел тот случай, когда почему-то все решили, что Марго виновата в пропаже Иркиного кольца. Буквально на следующий день пришла тетя Эля прямо к маме Марго на работу и устроила прилюдно оскорбительный самосуд, где она была и прокурором и адвокатом и судьей в одном лице, которое заключило, что кольцо у ее любимой доченьки именно украли, и именно Марго.
Вечером, когда Маргарита спокойно дожидалась родителей дома, они как по сговору пришли на удивление поздно, вместе и в очень плохом настроении. Мать кричала и называла Марго воровкой. Выкручивала ей и без того тонкие маленькие ручки и орала во все свое горло. Отец, который по природе был немногословен, но вспыльчив, в итоге, накрутившись материной истерикой, не выдержал, подхватил Марго за плечо и бросил на стоящий платяной шкаф. Марго, не говорившая ни слова, только и могла что молчать, испуганно втягивать голову в плечи после очередного натиска взрослых. Она молчаливо продолжала ждать, когда закончится этот кошмар.
Это был страшный для Марго вечер. Вечер, в который она поняла, что ее спокойствие можно легко нарушить и для этого не обязательно делать что-то плохое. С того времени Марго замкнулась. Она ни с кем не разваривала. Глядя на всю эту картину, старшая сестра – единственная из всей семьи проявившая сочувствие – села напротив и спокойным голосом спросила:
– Ты брала это кольцо?

– Марго молчала и сидела смирно, с втянутой на всякий случай в плечи головой, от очередной вспышки гнева или внезапного подзатыльника, стремящегося ей в голову или в плечо.

Спустя некоторое время, когда она почувствовала себя в безопасности, Марго смогла сказать только одно:
– Я не помню.

– Ты брала кольцо?

– Я не помню. Я не знаю.

То ли от неожиданности, то ли от страха все смещалось в ее детской памяти. Вспомнить в подробностях и обстоятельно, как именно она провела тот день в гостях у соседки, Марго так и не смогла.
Дома с маленькой Марго еще долго потом никто не разговаривал. Ни когда Марго возвращалась со школы, ни когда собиралась в нее. Школа была единственным местом, где можно было хоть ненадолго забыться от всего этого кошмара, поговорить с друзьями, учителями.
Прошел месяц. Марго, возвращаясь из школы, видела, как напротив ее дома Дашка и Ирка прощаются друг с другом у подъезда, вернувшись из школы домой. Ирка обняла Дашку и случайно пересеклась взглядом с Маргаритой. Она брезгливо приподняла верхнюю губу, не сказав Марго при этом ни слова, и с важным видом направилась к себе домой.
Ирка жила на первом этаже многоквартирного дома. Марго остановилась на мгновение напротив ее окна, чтобы посмотреть, как Иринка приходит домой. На пороге ее ждала порхающая в заботе бабушка, на столе уже стояли румяные пирожки, которые дожидались определенного момента – это, видимо, был Иркин приход. Мать заботливой рукой снимала с газовой плиты пыхающий во все стороны свистящий чайник, который уже через мгновение отразил в носу Маргариты свой тонкий аромат из трав и заварки. В нем однозначно были мед и смородина. Уже через пять минут вся семья была в сборе за круглым столом с кружками ароматного чая и пирожками с печенью, которые Марго также угадала по запаху. Маргарита опустила глаза и пошла домой. Дома не ожидалось никого, поэтому можно было побыть до вечера в тихой и безопасной обстановке, когда квартира предоставлена в твое полное и безграничное распоряжение. А вечером, когда все вернутся с работы, можно будет, не привлекая внимания отсидеться у себя в комнате. А там скоро и ночь. Здесь главное – быстро лечь под одеяло и уснуть. Поднимать с кровати и будить не будут. Это проверено. В выходные приходилось сложнее. Они длились, как правило, очень долго, и всегда, когда проходили, наступало вдруг внезапное облегчение.
За приоткрытой форточкой раздавались тихие разговоры семейства, обволакиваемые ароматами яств, любви и свободы. Вдруг, будто в испуге от внезапного ветра, кружевная занавеска едва дрогнула и слегка дотронулась до края печи. Огонек бесшумно, будто тень, ярким искристым комочком подхватил в свои объятья тонкое полотно штор, словно подол убористой юбки, и застенчиво стал играть с ним. Яркие огоньки мгновенно разбежались мелкой россыпью бусин по открытому окну, дальше метнулись к потолку, обоям, и через мгновение уже зашуршали шипеньем сердитой гадюки по всей комнате.
Из-за угла донеслось:

– Что за запах? А дым откуда? Горим!

– Ты печь не выключила, дура. Перекрывай газ, ты з…

– Бу-у-уф-ф-ф-ф-ф.

Мелкая крошка из стекла и щепок с жаром вперемешку, словно доносящаяся из пасти рычащей собаки, перемела улицу между стоящими друг напротив друга домами.
20.11.2001

Месяц спустя, прочитав на ночь «Отче наш», Марго наспех записывала что-то быстрыми и испачканными в чернилах от ручки тонкими пальцами:
«Ночью перед сном я спросила у Боженьки: Где сейчас т. Эля и б. Нина? Мне кажется, что они сейчас с тобой. Передай им, что я за них сегодня помолилась».
Тихий лай непоседливой собаки одобрительно подтвердил ее мысли.
«Я верю, что совершенно все-все должно наладиться. Дорогой Боженька, как сейчас живет Ирка в интернате? Скажи ей, что мы за нее всем классом переживаем и ждем в гости. Спокойной ночи. Марго».
После, быстрым движением руки, Маргарита щелкнет по шумному выключателю, выдающему ее не положенное по режиму вечернее бдение, и закутается носом в пушистое одеяло. Сестра допоздна где-то гуляла, и можно было представить, что эта маленькая комнатка только ее.
Утопая в перине, хрустящей от свежести, Марго по наитию будет долгим взглядом всматриваться в лицо Иисуса Христа, смотрящего на нее строгим, внимательным взглядом с висящей на стене иконы напротив ее кровати. В темной комнате, сквозь призму ночной неустанной игры теней и сумерек, ей будет казаться, что лик Святого Христа меняет свои очертания, оживает под напором ее маленького пытливого взгляда и по-отечески заботливо, легко и спокойно смотрит на нее, словно в ответ.
Спустя какое-то время, незаметно для себя самой, Марго закроет глаза под тяжестью ее усталых ресничек, и уже через одно мгновение по комнате разнесется тихое шуршание, походящее на осенний ветер, – спокойное и тихое детское посапывание. Тоненькие детские ручки, вжавшие в бархатное одеяло все дневные переживания маленького сердца, со временем тихонько ослабнут и бесшумно скользнут вниз по
одеялу. Тишина ее комнаты вместе с внимательным взглядом Облика Христа, с заботой смотрящего на это затихшее от собственной усталости дитя, будут хранить покой девочки до первых лучей солнца и следующего дня, и через пять лет, когда рядом на стене повиснет любимый портрет музыканта, и через десять лет, вися по соседству с расписанием лент в институте.
В лучах вечерних сумерек будут меняться цвет и текстура обоев, бережно прикрепляться на кнопки и безжалостно отрываться постеры и модных актеров, и звезд. Будут вешаться полочки под косметику и любимые книжки. Будут меняться местами предметы, появляться новые и бесследно пропадать куда-то старые изжитые вещи, но икона Христа будет всегда висеть на своем месте – на краю дверного проема, напротив кровати Марго, уже большего размера и с выцветшими от времени краями желтого цвета.

Глава 2

Михаил, посвятивший сегодняшний день изучению города, пришел домой голодный и поздно. Матвей Петрович, сидя на диване, перебирал засаленные страницы старого, когда-то выписываемого им журнала «След зверя».
– Вот послушайте, – сказал он. – Косуля – это чуткое и грациозное животное с длинной красивой шеей, изящными ногами, заканчивающимися острыми копытцами. Задние ноги животного длиннее передних, что обуславливает движение преимущественно скачками, позволяет совершать прыжки высотой более двух метров и длиной до шести метров, завораживая своей красотой.
– Да, впечатляет, – добавил Михаил, снимая пальто и усаживаясь рядом.
– Летом косуля становится ярко-рыжей с бурым оттенком на спине, подобно рыжеволосой лесной красавице.
МаПет, не отрываясь от своего занятия, протяжно заметил:

– Вы имеете усталый вид, много что за сегодня успели?

– А вы, оказывается, скромняга? – вопросом на вопрос ответил Покровский. – Я был сегодня в районной библиотеке, что на улице Горького, и из местных газет я узнал, что в девяностых годах вы руководили волонтерским движением добровольцев?
Вот здесь даже напечатали о вас очерк. – И Михаил протянул сжатый в его руке лист снятой копии старой газеты.
– Да… как же я был молод и хорош, – добавил с сожалением МаПет, – не то что сейчас. Сейчас я больше похожу на старую развалину.
– Активист, – док продолжил читать очерк из копии старой газеты, – передовой волонтер в 1989-м, руководитель поисковой экспедиции в 91-м, имеет почетную грамоту за самоотверженный труд.
– Сейчас по мне и не скажешь, верно? – МаПет улыбнулся.
– Да, я не хвастлив. Я всегда хотел помочь людям, вот и работу выбрал не из спокойных, как и вы, впрочем, и везде еще умудрялся успевать – и в волонтерских отрядах, и на работе, и дома. А сейчас что с меня взять. Да и как не помочь в таком случае? Я не из равнодушных. Знаете, сейчас время такое. Люди крутятся все время вокруг своей работы, семьи, денег, забот и прочего. Никому ни до кого нет дела.
– Вы правы. – Док одобрительно покачал головой.

– А почему этому вашему преступнику, похищавшему девушек, дали такое смешное прозвище «Везунчик»?
Он что, лотерею выиграл, или инкассатор об него запнулся, выронил сумку и не стал назад отбирать?

– Да нет, – улыбнулся своей странной улыбкой МаПет. – Везло ему постоянно. То следы с места преступления дождь размоет, то рация барахлит на задании, то еще что-то. Скользкий, как налим. Так и не поймал его никто.
– Куда он в итоге делся?

– Да умер где-нибудь. Не бессмертный поди. Так ему и надо! Туда и дорога! Столько девок попортил, паршивец! Красавицы, все как на подбор!
– Я сегодня был у Петровны. Совсем плоха стала старушка.
Она мне передала вот это.

На этой фразе Матвей Петрович с вдумчивым взглядом протянул розовенький маленький блокнотик с потрепанными от частых перечитываний мягкими краями и выцветшими желтыми страничками. Заглавными буквами на лицевой его части аккуратно было написано «Мой дневник» и трепетно, видимо, еще детским почерком, выведено розовое сердечко посередине – с аккуратно пришитыми пуговками серебристого цвета в виде цветов.
– Ну, док, не хотите взглянуть?

Аккуратно перелистывая страничку за страничкой, доктор увидел конверты с пылкими признаниями, подписанные мужскими именами и адресованные девушке по имени Марго.

– Что вы по этому поводу думаете?

– Вы читали это, Матвей Петрович?

– Конечно.

– А вы вчитывались?

– Не понял?

Доктор ткнул в текст письма свой палец и продолжил:

– В этих письмах вы не найдете ни одной ошибки. Мальчишки редко бывают аккуратистами с замашками перфекционистов, вы уж извините. – Док извиняющейся посмотрел на МаПета.– Да и почерк у них на удивление схож. Вот… смотрите, здесь в трех местах буква «З» написана одинакова.
– Что вы хотите сказать?

– А то, что эти письма ей никто не писал.

– Ну вы меня, конечно, простите. Я совершенно ничего не смыслю в ваших психиатрических штучках, но то, что не существует того, что лежит прямо под моим носом, я никак не могу себе позволить вообразить.
– Дорогой мой Матвей Петрович. Дело в том, что эти письма ей никто не писал. Это Марго их сама себе написала.
– И зачем, позвольте спросить вас?

– Все просто. Ей просто очень хотелось, чтобы ей кто- нибудь когда-нибудь вот так написал.
Спустя какое-то время доктор в прошлом и журналист в настоящем Покровский принялся изучать через дневник исчезнувшую Марго – то ли нового пациента, то ли новый типаж для своего очерка.
05.06.2004

«Сегодня я гуляла в лесу. Я люблю это место. Тихо потрескивают ветки деревьев, запутавшись в листьях друг друга. В них со свистящим шорохом проносится ветер, причесывая спутанные листья в толстые и тугие косы деревьев. Ветер резво пробегает, касаясь своей невидимой ладонью цветущих трав, разгоняя тем самым по лесу их цветущий и яркий аромат.
Мне было восемь, когда я поняла, что лес – живой, и что он нас слышит. С ним можно разговаривать о чем угодно, и он всегда-превсегда тебя выслушает. А еще я узнала, что, оказывается, в любом месте на нашей земле, куда только может дотянуться своими лучами прекрасное солнце, везде- превезде есть хранители мест. Они бывают доброжелательные и не очень, строгие и игривые, заботливые и даже опасные. Но мой хранитель не такой. Он очень- преочень любит меня. И это факт! Я проверяла. А главное, что мой хранитель может не только дружить со мной по-настоящему, бескорыстно и взаимно, но и помочь мне. Он может за меня заступиться, прям как взаправдашний парень. Главное – не бояться его. Да и все. Однажды мальчишки Вовка с Сережкой включили недалеко отсюда громкую музыку, но мой хранитель не такой – он тихий и ласковый, совсем не любит шума. Сначала он сделал музыку потише, потом еще потише, а потом у Вовки еще долго не включался магнитофон. Вот у него и лицо-то было! Ха! Видел бы он себя. Да и правильно! А однажды я увидела в лесу птичку – это был птенец. Он выпал из гнезда и, видимо, сильно ушибся. Я взяла его в руки, и мне так больно от всего этого стало, что я подумала про себя: «Вот если бы я могла ему хоть чем-то помочь!» Вдруг птенец зашевелился и стал цепляться за мои ладошки колючими, как иголочки, ножками. Я принесла его домой и стала ухаживать, и уже через два дня птенец окреп и выпорхнул в открытое окно, увидев свою стайку, пролетающую мимо. Дорогой Боженька, пусть у него все будет хорошо. Твоя Марго. Аминь».
07.06.2004

«Помолилась перед сном, легла в кровать, но что-то спать так и не хочется. Много всего разного сейчас в моем сердце. Я сняла со стены икону Иисуса и прижала к груди. Лежу и чувствую, как хорошо и тепло от таких объятий. Сама не поняла, как уснула и проспала легко и спокойно до самого утра. Куст сирени, который растет у самого крыльца нашего дома, запутал и вырвал кусок лайкры с моих новых колготок. Я наругалась в сердцах на негодяя за это, а через неделю куст спилили соседи. Говорят, его все равно спилить бы пришлось
– сохнуть стал, заболел, наверное».

05.07.2004

«Сегодня был ужасный день. Сегодня на уроке рисования нам задали произвольную тему. Все нарисовали цветы в вазе, природу, семейный портрет, а я почему-то Дашку Кривулю с переломанной ногой и портфелем. Тамара Петровна мне поставили тройку, ну а я понесла эту тройку в портфеле домой. Дома попало, конечно. Мама говорит, что за пение, физ-ру и ИЗО просто позорно нести домой тройки, особенно для девочки. А вечером во дворе я увидела, как привезли домой Дашку Кривулю. С гипсом и портфелем наперевес. Оказывается, она по дороге из школы упала, потом ее увезли в больницу, и она только вернулась домой. Она почему-то смотрела на меня и улыбалась. Не знаю, почему, и улыбалась ли бы я, если бы у меня был на ноге вот такой же ужасный и тяжелый гипс».
12.09.2004

«Сегодня я шла в школу и как всегда опаздывала на этот чертов урок рисования…»
…Выкурив очередную сигарету, Митька по кличке Лютый принялся в компании травить свои несуразные и никому не
нужные байки. Все бы ничего, но на глаза ему попалась Маргарита, девочка из его класса, несущая тяжелый рюкзак за плечами, поверх которого послушно болтались две тоненькие косички, заканчивающиеся большими белыми бантиками.
– Эй, марсианка, – кто-то из стоящей компании на углу школы окрикнул Маргариту.
– Ты по-русски не очень, да? Я говорю, иди сюда.

Маргарита не поддалась на откровенную провокацию, поправила впившиеся лямки тяжелого рюкзака и направилась к входу.
– Это глухая марсианка. У нее уши в одном месте.

– Ха-ха.

– Там, где у тебя постоянно штаны рвутся.

– Эй, алло! Ты смотри не сядь нигде на уроке, а то рисовичка сегодня новую тему дает. Не услышишь. – Хохот.
Раскатистый залп одноклассников схлопнулся за спиной вместе с тяжелой входной школьной дверью, испортив день с самого утра.

Скрип окаянного старого деревянного пола под ногами Матвея Петровича разрезал упорядоченный ход мыслей доктора Покровского, погрузившегося целиком своим сознанием в свое чтение.
– Изучаете?

– Да, – ответил док, сняв очки и сжимая пальцами уставшую от них переносицу.
– Не хотите отвлечься?

– Отличная идея!
Легкое потрескивание просохшей березки в камине согревало своим теплом всегда озябшее в это холодное и мокрое время года тело и завораживало своим светопреставлением взор. Такое, казалось бы, простое и существующее еще со времен динозавров, уютное изобилие становилось особенно ценно, когда за окном то и дело слышалось завывание осеннего ветра, перекатывающегося от одного окна к другому.
Кружка горячего чая была как никогда кстати, и док пошел на кухню ставить чайник.
Усевшись поудобнее напротив греющего ноги камина, не хотелось говорить о делах и работе.
– Расскажите, Матвей Петрович, как вы познакомились со своей Наденькой? Наверное, еще когда учились в военном училище?
На грубом лице МаПета появилась легкая и едва уловимая взору постороннего улыбка, раскатившаяся своей теплотой по грубому лицу и смягчившая остроту его глаз.
– Наденька – моя вторая жена. Я жил и работал после распределения, и у нас не было долгих ухаживаний и вечеров под луной. Мы с ней, как вы говорите, инкомпатибилс алиенус.
Другое дело Любонька. Это моя первая жена и, как показало время, единственная моя любовь.

Если бы вы видели, какая это была женщина! В ней было, как говорится, все! Карие глаза с таким, знаете, глубоким взглядом. О! – Матвей Петрович выкинул вверх руки. – Моя Любаша была сама грация! Длинные ноги, высокая шея, талия. Я когда ее увидел, то сразу же понял, что буду полным дураком, если упущу ее.
– И что же? – Глаза МаПета внезапно отразили скрытую от всех неописуемую тоску, которую ничем нельзя утолить и напоить, насытить.
– Я был полным дураком.

По его пустому от печали взгляду было бы даже незнакомцу заметно, какую глубокую борозду на его сердце нанесло это событие, произошедшее так давно в его жизни. Отчаяние, злость и негодование навсегда отпечатались на его лице и исказили внутренний балансир спокойствия и уравновешенности до неузнаваемости. Такие события всегда наносят необратимое уродство, как смертельная схватка с диким зверем, в которой, вы израненный дерзкими шрамами, проглотивший и переживший чудовищный страх, чудом остались в живых.
– С моей работой семейное положение – это большая редкость. Не знаю, как Надюха моя меня терпит.
Нависшее молчание стало мешаться под ногами, и от него делалось неуютно и не по себе.
– Я возвращался со смены. Было уже поздно и, еще подходя к дому, я заметил, что в окнах не горит свет. Когда я вошел в дом, то увидел, что Любы нет дома. Спустя пару минут я увидел, что на ее туалетном столике нет украшений, а еще через пару минут я заметил, что нет и ее вещей. На следующий день я узнал, что прошлым вечером из города также уехал Стас – мой любимый и близкий друг. Она уехала с ним. С тем, кому я с такой гордостью и показал свою Любу. Хорошая, говорит, у тебя жена. Я еще радовался, что они сошлись характерами и подружились, в гости его всегда звал. Хм. Дурак.
После того как Люба ушла, я долгое время не помнил себя. Все для меня тогда смешалось – день, ночь. Я не помнил, что ел, когда спал. Не знал, какой сегодня день недели, закончился ли старый месяц и начался ли новый. Все, что у меня осталось от моей Любоньки, – это ее портретное фото, которое я выпросил у нее еще в самом начале нашего знакомства. Я заметил его в кошельке и наглым образом выпросил. Я был как бы в беспамятстве. Такое отрешенное состояние сильно облегчало мою боль, словно укол обезболивающего в нарывающую рану, и подвешивало в состояние прострации и невесомости. Я мог часами сидеть с ее фотографией в руках и повторять ее имя. Матвей Петрович уставился в одну точку и, вторя себе в такт, стал раскачиваться на стуле и отчеканивать при этом каждый раз с разной интонацией имя:

– Люба! Люба… Люба? Люба, Люба?! – Одна и та же Люба получалась у него то с удивлением, то с восторгом, то с разочарованием, то с неприязнью в голосе. Столько жило в его сердце разных и непохожих друг на друга Люб, но, бесспорно, родных его сердцу. Находясь в таком положении, доку показалось, что Матвей Петрович потерял счет времени и не отдавал себе отчет в своих поступках. «Вот она – та невесомость», – подумал док. Как будто прочитав его мысли, МаПет встрепенулся, собрался с усилиями и подтянул к себе кружку горячего чая.
– Я был очень хороший и добрый друг, муж, сосед. Я никого не обижал. Наоборот, я всегда берег то, что имел, и ценил это.
– И что, – продолжил док, – вы не пытались ее искать? МаПет ухмыльнулся.
– Скажите только! Я – и не искать?! Я искал ее днем и ночью, как сумасшедший, выслеживал ее часами, сидел у дома ее родственников, подруг и знакомых. Я обошел всех, кого я знал и кого знали те, кого я знал. Но так и не нашел ее. Да оно и к лучшему. Это я теперь так думаю. Зачем? И так все ясно. Она бы ко мне не вернулась. Приходя с работы в пустой дом, я мечтал, что я становлюсь все ближе и ближе к ней. Потом мне представлялось, что она совсем где-то близко, вот, буквально здесь, за поворотом.
Мне представлялось, как нашел ее и как она пока меня не замечает. Я мечтал, как провожаю ее взглядом до дома с работы, как утром она просыпается и как я вижу ее распахнутое окно. Я мечтал, как снова подойду к ней и объяснюсь с ней. Как буду просить у нее еще один шанс. Я мечтал все время, и даже ночью.
– Да, вот оно – последствие отличной службы, запечатленной на доске почета. Однако, цена! – помотал укоризненно головой док.
– Вы знаете, мой отец мне всегда говорил, что если ты, сынок, берешься за что-то, то делай это хорошо. Иначе ты просто сам себя компрометируешь. Меня так воспитывали во всем. Чтобы я со школы двойку принес или еще хуже, чтобы кто-нибудь отцу сказал, что Митя ваш плохой? Упаси Боже! Отец мой таких бы люлей дома отвесил, мало не покажется. Я считаю, что правильно отец меня воспитал. Благодаря ему никто и никогда вам не скажет, что г… Матвей Петрович плохой человек.
– Да, это я уже понял, – протянул вдумчиво доктор.

– А что, ваш отец всегда так с вами вел себя строго? Ну, были ли у вас совместные теплые вечера, дела, не знаю, рыбалка что ли?

– Отец? Отец, он… Отец меня любил. Да, любил. – МаПет резко встал со стула и отвернул от дока свое лицо, переводя свой взгляд на окно напротив. – Любил. Как мог.
– Скажите, он бил вас?

– Иногда. Обычно он кричал и выходил из себя. Он был будто в беспамятстве. В эти моменты я не узнавал его: у него были огромные глаза, смотрящие сквозь тебя и ничего не соображающие, слюни скатывались с краев его губ, и он заходился в гневе припадками. Но я его ни в чем не виню.
– Хотите поговорить об этом?

– Я уже все рассказал вам, док. Я считаю, что в строгости и только можно воспитать серьезного и ответственного человека. Посмотрите на наше молодежь, которой все и вся дозволено, а потом скажите мне, что я и мой отец были неправы.
Вырвавшийся тяжелый взгляд из-за спины МаПета пересекся с глазами дока и заставил его переменить тему.
– Вы читали дневник Марго?

– Так… что мне девчачьи штучки.

– А знаете, что удивительно?

– …
– Наша Марго не только не была серенькой мышкой, которая жила сама по себе и всем была без надобности, а имела о-го-го какой успех. И знаете у кого?
– У кого же?

– У сына президента нефтедобывающей компании ЗАО
«РосНефГаз», местного криминального авторитета и вора в законе Е. Г. Лапырева по прозвищу Ляпа.
– У кого?

Из рук МаПета выпала его любимая кружка, с визгом прокрутилась на пальце и с дребезгом разлетелась мелкими крошками по полу.

Глава 3

30.09.2015

«Сегодня странный случился у меня день. Я торопилась успеть на ленту. У ворот института встретила Геру и его известную на весь институт шумную компанию. Сегодня вроде никому до меня не было дела, т. к. главным объектом глубоко интеллектуального ума Геркиных динозавров был новенький спортивный автомобиль Вадика Лапырева. Папаша уехал с новой мадам на юга, оставил сыночку подарок. У таких как Вадик свои заморочки. Они умудряются в ответ на такие подарки вести брезгливо своим носом в сторону и всем говорить, что их отцы никудышные папы, мол, опять от своих детей откупаются. Хм… Чудаки, да и только. От меня бы кто так откупился! Хоть один разик. Да только вот взять с меня нечего, да и не нужна я никому.
Я проходила мимо их противной компании и буквально влетела в спину Юрки Холкова с потока. Мой раздаточный материал к докладу разлетелся в разные стороны. Блин!»
– Смотри куда прешь!

Марго присела на корточки и продолжила собирать разлетевшийся материал, приготовленные к своему выступлению.
– Эй, глухая что ли?

Юрка подошел к Марго в плотную и наступил на лист бумаги, лежавший прямо перед ее носом. Марго, понимая, что отмолчаться сегодня не выйдет, подняла свой взгляд с пола, вдоль грязного ботинка Юрки Холкова, и стала, потихоньку приподнимаясь, вставать. Вдруг с ботинками Юрки рядом возникла еще другая пара ботинок, хозяин которых сказал:
– Держи, а то опоздаешь! – Это был Вадик Лапырев. Он старательно, как мог, собрал остальную раздатку и вручил Марго в виде лохматой пачки.
– Ну, бери, – усмехнулся Вадик. – Чего уставилась?

Марго выхватила листы и убежала на пару, которая началась все же без нее.
После, проходя к выходу по коридору института, она снова увидела Вадика в компании ее соседки по дому и по парте Маши, в сопровождении звезд вечеринок – Николь и Паллет, которые так всегда себя всем представляли.
– Ну что? Жду тебя в восемь, и смотри не опаздывай, красавчик! – протянула Маша.
Вадик медленно наклонился близко-близко к лицу Машки, чуть не коснувшись кончика ее губ, медленно переместился к ее уху и стал шептать, по всей видимости, что-то пошлое.
Машка, покраснев, закатила глаза и в ответ захихикала на весь коридор института.

– Фу-у-у, – протянула Марго, – тоже мне красаф-ф-фчег!

В этот же день, когда Марго засыпала, в памяти она стала перебирать свой доклад, планы на завтра и… почему-то вспомнила неожиданно для себя, как пахнет рубашка Вадима.
31.09.2015

На следующий день в обеденном перерыве между лентами Вадим, который не очень-то любил питать себя любимого в местной столовой, покрутив носом в разные стороны, незаметно сядет за спинами Маши и Марго. Изображая вид, увлеченный обедом, он будет вслушиваться в разговор.
– О! Машка! Вторая книга просто супер! Ты знаешь, я заснуть без слез не могу. В ней так все жизненно, с таким чувством любви написано, у меня аж мурашки по коже сейчас бегут, когда я тебе про это рассказываю. – Это… как ее? – Маша пыталась вспомнить название… «Милый в страсти»?
– Нет. – «Лики страсти». Я тебе рассказывала. Сага вторая,
«Любовная любовь».

– О! Точно!

– Там такая красивая история любви! Вот мне бы такую, Маша!

– Тебе бы хоть какую, Гоша! Говорю я тебе – сплошное мужиковое невезенье, тебе карму рода чистить надо. Срочно! А то в девках и просидишь. Я тебе говорю. У меня бабка в шестом, Гоша, в шестом поколении ведунья была! Нужно в полночь встать лицом к окну и в форточку прокричать курицей, а затем быстро проговорить: «Где курочка кричит, туда мой петушок спешит!» Все! Гоша, все понимаешь?
– Что все?

– Все изменится, вот увидишь. Помнишь, я тебе рассказывала про соседку тетю Аню. Вот она так сделала, и за сутки… Гоша, за сутки ее ухажер увез к себе в Саратов. И теперь живет себе наша тетя Аня и бед не знает. А ты! Просто мы, милая, не знаем, что и от чего у нас происходит. Запомнила? «Где курочка кричит, туда мой петушок спешит!»
– А я по аюрведе прочитала.

– Что? – перебила ее Машка. – Это что, заболевание такое?

– Нет, я по аюрведе прочитала. Там нужно жить и питаться… короче, если соблюдать все рекомендации, то даже гомеостаз лучше…
– Водолаз лучше! Гоша! – встряла Машка. – Делай как я говорю. Будешь у нас самая прайсовая. Ясно? Завтра мне напишешь.

Не сдержав вырвавшегося смеха, Вадик выдал свое положение.
– Ой. Привет, красотуля! – мяукнула Машка. – Хочешь к нам?
Увидев, как Марго внезапно покраснела и стала стучать зачем-то ложкой по столу, Маша добавила: – Э… я… это… сейчас… вот туда… и… обратно… А ты, – Маша с усилием рукой вдавила Марго, решившую встать за ней следом, обратно в ее стул, – а ты кушай, кушай, Гоша!
– Привет, – так легко и просто сказал Вадик.

– Привет, – не так же легко и не так же просто ответила Марго. Разговор развернулся удивительно просто. Спустя тридцать минут Маргарита уже улыбалась и вела себя легко и уверенно. Вдруг Вадим, прервав разговор, одним рывком вскочил со стула и направился вслед идущей по коридору девушке в черном. У нее то путалась в ногах, то по-хозяйски развевалась, словно флаг у всех на обозрении, застрявшая в тугой резинке юбки лента оторванной туалетной бумаги. Он медленно, будто подкрадываясь, подбежал со спины и наступил на ленту ногой. Бумага послушно отпустила хозяйку и осталась лежать под ботинком Вадика.
– Вот. Я быстро. – Вадик сел на свое место, оставшись незамеченным для девушки в черном. Марго проводила глазами счастливицу. Эта девушка села к парню.
Они держали друг друга за руки и имели слегка смущенный друг перед другом вид, который бывает у всех влюбленных при первых свиданиях. Видя всю эту картину, Марго поняла, насколько спасительным для этой девчонки был выпад Вадима. Она тогда подумала, что так же незаметно и легко действуют в нашем мире ангелы. Что бы все мы без них делали?
31.09.2015

22:30

– О боже! Как я могу так жить без тебя? – всхлипывая от слез, прошептала Марго, перелистывая страницы толстенной книги.
Красивая синяя обложка с позолоченными большими буквами «Любовная любовь» сверкала в тусклом освещении ее ночника.
– Как же я был неправ! Прости меня, дорогая! Я всю жизнь ждал только тебя. Вот это чувство! – сквозь всхлипы протянула Маргарита.
22:30

Тяжелое желтое свечение бра напрягало и без того уставшие за день глаза Вадика. Он быстро листал страницу за страницей, и лишь изредка останавливался с хмурым внимательным видом на некоторых из них.

Книга синего цвета с позолоченными буквами на обложке
«Любовная любовь. Часть 2. Лики страсти» изображала трогательный поцелуй мужчины и женщины. Уставшая от веса тяжелой книги рука Вадима перелистывала хрустящие, беленькие и только что из печати страницы, которые еще пахли типографской краской и хранили запах своего издателя. Глаза Вадика то щурились, то удивлялись при чтении, но не лишались своей сосредоточенности при этом.
23:30

– О! Дорогая моя, прости меня, – прошептала Маргарита, вытирая опухший и красный от слез нос. Марго имела привычку всегда читать вслух самые важные и серьезные сцены из книги.
23:30

Шумное и томное дыхание, переходящее в храп, поднимало и опускало тяжелые страницы книги, придавленные к носу Вадика своей твердой обложкой. Спустя мгновение одна из страниц воткнулась своим краем в надбровье и разбудила его. Вадик с удивлением нашел на своем лице книгу и, взяв ее в руки, долго сквозь прерванный сон пытался вспомнить событие, которое их привело к этой встрече. Не найдя тому объяснения, он бросил книгу в сторону на прикроватную тумбу и провалился в сон.

00:30

– Вот, казалось, всего лишь мгновенье назад она держала его за руку, но теперь уже никогда не смогла бы обнять его. Точка.
Щелчок выключателя раздался в уже давно уснувшей квартире. Опухшее от слез лицо Маргариты зароется носом в подушку, а на следующее утро передаст свои плаксивые приветы в виде отекших как колбаски заплаканных Маргаритиных век.

Глава 4

С тех пор случайные встречи Марго и Вадика Лапырева будут носить легкий дружеский характер. Вадим зачем-то станет провожать тайным образом Маргариту до дома, стараясь не попадаться ей на глаза и делая это так, для успокоения души, как он сам себе объяснит позже. Так же решительно, но не без усилий он все же прочтет до конца книгу «Любовная любовь. Лики страсти».
21.10.2015

Возвращаясь с последних двух пар, которые учебная часть поставила с 18:30 по расписанию, Марго, уставшая и голодная, поднималась по пустой лестничной клетке домой. Застрявший ключ в замке входной двери с шумным звяканьем прокрутился и оставил хозяйку у входа.
– О нет, – растерянно сказала Марго, – она опять забыла ключ в замке! Теперь спит, наверное. До утра не достучишься. – Маргарита с покорным видом повернулась спиной к двери, спустилась по ней на пол, нащупала в сумке оставшийся с обеда бутерброд, достала учебник и стала жевать свой поздний ужин.
После быстрого перекуса ей захотелось спать. Марго положила под голову сумку, прижалась спиной к своей двери и стала проваливаться в сон.

Легкие искрящиеся снежинки закрутились в сознании Марго, летали под распахнутым небом и едва спешили упасть и растаять.
Непонятно, но то ли от затекшего бока, то ли от чьего-то напористого взгляда Марго открыла глаза:
– Ты мне сейчас снишься?

– Почему ты здесь? – не найдя других слов, удивленно, вопросом на вопрос, сказал Вадим.
– А ты?

– Я не увидел свет в твоем окне. Ты вошла в подъезд, а свет так и не зажегся. Подумал, может, что случилось с тобой в этом подъезде. А ты вот… спишь.
– Ты знаешь мое окно? Откуда?

Потирая затекшие ноги, Марго начала подниматься.

– Моя мама… она забыла ключ в замке, а сама спит. У нее бессонница, ей прописали снотворное.
– Идем, я отведу тебя к себе.

– Неудобно как-то. Твои родители не так поймут.

– У меня родитель – папа, и тот на юге с очередной мадам, поэтому никого не стеснишь. После того как мамы не стало, он не на шутку гуляет. То ли с горя, то ли от радости. Я так и не понял. Давай ко мне.

Маргарита молчала в раздумье.

– Не дело так, – не отступал от нее Вадим. – Голова завтра болеть будет, а у тебя контрольная по расписанию.
– И это ты тоже знаешь? Какое тебе дело до меня и моего расписания?
В коттедже Вадика с частной охраной и двумя спящими у ворот питбулями – Пиратом и Квадратом – Марго вжала голову в плечи от увиденной роскоши. Белая мебель с резными ножками, ослепительная люстра, висящая в холле, красивые картины в полный рост: все это изумило Маргариту.
– Прямо как в моей книге «Лики страсти». В ней главный герой…
– Я знаю… – оборвал ее рассказ Вадик. – Там главный герой Марк переехал с юга, а мой папа только уехал. У нас там тоже дом. Там удобнее, чем в отелях.
Марго встала в оцепенении и во все глаза смотрела на Вадика, как на живое произведение искусства.
– Ночевать можешь здесь. Здесь ванная, полотенце в шкафу. Ты осматривайся, я в душ.
– Он читает «Лики страсти», – шепотом выпалила в пустоту свое удивление Маргарита, оставшись одна.
Несмотря на кричащие отовсюду комфорт, роскошь и изобилие, провалившись в легчайшую перину с одной тысячей подушек разных размеров и форм, у Марго не получалось уснуть. Закутавшись в махровый халат, который почему-то пах как рубашка Вадима и по своей сути ему же и принадлежал, Марго вышла на балкон. Моросящий легкий дождь, переходящий временами в порывистый ливень, наполнил воздух свежестью и залез за шиворот своим холодом.
– Не спится? – донеслось из темного угла, который единственный был не освещен уличными фонарями. Марго вздрогнула от внезапности. В кресле сидел Вадик и курил сигарету. Добравшись до фильтра сигареты, огонек обжег его пальцы, и Вадик стал тушить его в горшке-пепельнице, где, по всей видимости, раньше кто-то рос.
– Не тронь, – Марго выхватила горшок из рук Вадика и поставила его под бежавшую с крыши струю дождевой воды.
– Что? Он же давно засох. В доме нет ни одной женщины, так что у него не было шансов.
– Смотри. – Марго поднесла горшок к своему лицу и слегка дунула на него темным дыханием.
– Обещай не выбрасывать. Иногда для того, чтобы увидеть в безжизненном и мертвом уродстве прекрасную жизнь, нужна просто вера и…

– И?

– И время. Не выбрасывай, ладно? Пообещай мне.

– Знаешь что странно? Тебе не нужна роскошь, тебе и без нее хорошо и уютно. Ты, в отличие от нас всех, более жизнеустойчивая, ты не теряешься без денег и положения, тебе не нужны мои деньги, и ты никогда не попросишь у меня дорогих подарков. Мне порой кажется, что тебе даже просто внимания не нужно. Ты какая-то особенная. С тобой мне так легко и просто. С тобой я могу быть таким, какой я есть, – наглым балбесом, который умеет в своей жизни одно
– прожигать деньги своего отца. – Вадик рассмеялся. – Завтра я тебя отведу в одно место.
– Куда?

– Тебе там понравится. Это место тоже особенное. Не боишься? – Вадим протянул свою руку ладонью вверх.
– Не боюсь, – ответила Марго встречным движением, положив свою руку сверху.
22.10.2015

Согласно преданию, когда-то на этой горе в пещере жил старый одинокий монах. Он вел отреченный образ жизни: молился с утра до вечера за души человеческие, знал все молитвы наизусть. Даже ночью, когда стоит полуночная тишь и вокруг ни души, проходящие мимо горы люди
рассказывали, что если прислушаться, то можно услышать непрестанный и монотонный шепот старца, который без устали читал молитвы и кланялся святым. Местные жители его кормили, носили ему воды, еды, да приходили за советом или просьбой за них помолиться. Говорят, если кто в семье заболел, то первым делом бежали к нему да просили сотворить молитву за больного. Или бывало, что приходился неурожай или природное бедствие какое, также приходили к старому монаху с поклоном да просили его отмолить перед святыми напасти и бедствия.
Однажды вечером, когда наступили вечерние сумерки, местные жители увидели в этом месте необычное свечение. Сбежались люди, подумали, что случился пожар, но увидели стоящего на земле ангела. Говорят, что от него исходило радужное сияние, яркое, как от солнца. Когда образ Ангела вознесся, то в хижине нашли тело старца. А спустя время здесь забил источник. Образовалось озеро. А на том месте, где стоял Ангел, выросло вот это дерево. Говорят, что если приложить к нему ухо и прислушаться, то можно услышать тихий шепот всех молитв, которые только есть на Земле. А еще говорят, что любое желание здесь имеет возможность попасть прямо Господу в ухо. С тех пор местные жители окрестили это дерево Шепотом монаха, а саму гору – Монашкой.

Марго от изумления открыла большие карие глаза, всмотрелась в могучий ствол дерева и приложила к нему свою щеку.
Могучий ствол, раскачиваясь на ветру, потрескивал и стучал тихими пощелкиваниями. Большое дерево гудело, говорило внутренним монологом и постукивало изнутри. Марго закрыла глаза. В какой-то момент общий гул слился со звуком шороха листьев на кроне дерева и превратился в монотонный, непрестанный, то нарастающий, то утихающий шепот.
– Удивительно. – Марго открыла глаза и посмотрела на Вадима.
«Хочу знать, где на Земле прячется счастье. Хочу знать, как стать свободной от всех на свете несчастий и быть абсолютно счастливой» – сердце Марго непроизвольно вырвалось в виде мыслей, сформировав неожиданно странное для нее самой желание.
– А давай договоримся, что как только один из нас соскучится по другому, он будет проходить сюда и оставлять ему о себе небольшую весточку.
– Как здорово придумано. А какую?

– Давай делать засечки.
– Стой. – Марго отдернула руку Вадима. – Дереву же больно. Лучше давай своими посланиями будем не калечить и уродовать, а украшать.. И она протянула цветной лоскуток розового платочка в горошек. Вадим взял платочек и поднес его к лицу. Тонкий, дивный аромат, сочетающий нотки утреннего кофе и ванилина, донесся до него вместе с ветром. Вадим выбрал ветку повыше, наклонил ее до уровня своего роста и повязал небрежный бантик в мужском исполнении.
– Так ты сможешь еще издалека увидеть мой комплимент,
– сказал Вадим и отпустил упрямую ветку, которая так и норовила вырваться из его рук и отшлепать нахала по щам.
Бантик, повязанный грубоватым образом, победоносно выскочил, отпружинил и знатно повис на макушке остроносой ветки сосны, стал будто частью могучего дерева. Он тут же послушно и спокойно стал вторить его движениям, развеваясь по ветру и уже не помня, как это – лежать в чьей- то дамской сумочке и быть носовым платком.
Марго, глядя на творение Вадима, взглядом перебросила получившийся образ на соответствие ее представлениям и слегка одобрительно улыбнулась в ответ.
– Ты не такой как все! Ты, несмотря на свое положение, простой.
– Я? – Вадик засмеялся. – Простой. Вот уж новость!

– Да. Простой. Без закорючек, и… с тобой мне просто и безопасно.
02.11.2015

– Маш, я, кажется, влюбилась.

– Ну и кто этот «Мистер Победим Неприступность»?!

– Это Вадик, с юрфака.

– Это который ботаник, что ли, в клетчатой жилетке? Гоша! Это же жертва Грибоедова, «Горе от ума». Подружаха, он же – дерево! Послушай меня, тут без вариантов. Если подойдет, нужно сказать «Отсыхай отсюда, гений!»
– Да нет, не тот. Лапырев, Маша.

– Это который у тебя вызывает синдром стучащей ложки? Ах да! Ну нифига себе! – Маша, как всегда, жаргонистым образом затараторила в трубку телефона.
– Он меня позвал на вечеринку. Мне нужна твоя помощь. – Немного помолчав в переживании неудобного момента, Маргарита добавила: – И твои туфли, и кофта, ну или твое платье. Ну, в общем, ты мне очень нужна, Маша.
– Да расслабься ты, все у тебя будет – или я не подруга? – Марго с благодарностью улыбнулась в ответ.
03.11.2015

«Машка притащила свои модные в этом сезоне лаковые сапожки с острым носиком и на шпильке, джинсы-леггинсы и свитер в стиле оверсайз.
Меня мыли и красили, начесывали и завивали. Мои ноги покрывали модным в этом сезоне цветом лака, от которого я почему-то постоянно чихала. Как сказала Машка, это у меня аллергия на красоту – реакция организма на чужеродную среду обитания. Юмористка какая! Когда все, что можно было сделать, было уже сделано, у меня всплыло досадное недоразумение – у машинных суперсапожек разошелся замок. Прямо на мне – всей упакованной и готовой к дебюту».
– Ну, вот, у меня как всегда. – Марго, словно без сил, села на стул возле выхода и пораженчески опустила голову, волосы на которой были красиво уложены в длинный хвост.
– Не дрифь! – Машка с напором в голосе стала метаться по комнате, громыхая в этом своем вихре ящиками прихожей и стоящих в коридоре шкафов. – Где у тебя скотч?
– В нижнем углу… – Не поднимая головы, покорно ответила Марго, но в одну секунду содержание блуждавшей мысли достигло своего результата и Марго встрепенулась.
– Что! Зачем тебе скотч?

– За шкафом, – оборвала ее Машка и спустя мгновенье замотала скотчем ненавистный сапог. Она закончила свою работу, откусив зубами край ленты, и натянула поверх сего изобретения леггинсы.
Красивая и в дорогом туалете, просто необыкновенная Марго выпорхнула навстречу ожидавшему ее такси, загадочно пощелкивая при ходьбе непонятным шуршащим звуком.
Прошло два часа. Марго крутила рукой длинный хвост и старательно делала вид, что она не стесняется лица Вадима, расположенного так близко к ее лицу, что время от времени они чувствовали горячее дыхание друг друга. Такое ненаигранное обстоятельство было обусловлено громкой музыкой, играющей в клубе, которую никак не назовешь фоновой и ненавязчивой, и только расположившись на маленьком расстоянии друг напротив друга и было возможно хоть что-то сказать и услышать. Вадик, пользуясь случаем посильного сближения, одной рукой держал только что старательно налакированную Машкой руку Марго, второй же по-дружески обнимал ее за плечи. Он вел себя очень внимательно, расспрашивал о ее делах в институте, ее семье и выслушивал ее. От такого внезапно свалившегося счастья у Маргариты закружилась голова. Она и Он. Он и Она. От перестановки местами этих двух слагаемых всегда может существовать знак равно. Они вместе и равно. И все равно чему равно. Равно дружба, равно приятные встречи, равно учимся вместе, равно нравимся друг другу. Факт присутствия в этом сочетании знака равно уже придавал этой встрече чудесные нотки и вводил в кураж. Марго в этот вечер вела себя не так, как обычно. Она смеялась над каждой шуткой Вадика и говорила о своей жизни и целях от сердца и так искренне, как давно ни с кем этого не делала. Весь мир вдруг закрутился под ее ногами. Счастье махало ей рукой – или, вернее будет отметить, держало ее за руки и плечи.
– И-и-и, это у нас кто? – Вдруг взявшийся из ниоткуда женский голос, пронизывающий даже шумное громыхание музыки. Он содержал в себе нотки распорядителя пира по непонятной Маргарите причине.
Красивая брюнетка нависла своим вечерним декольте над ее лицом и уставилась на сидящего рядом Вадима.
Вадим опустил свои только что смеющиеся глаза в пол и убрал свою руку с руки Маргариты медленно и, как ему показалось, незаметно, как будто от опасной рептилии, которая может в любой момент напасть и укусить.
– Это у нас Маргарита Ковальчук – студентка второго курса экономического факультета. Мы учимся вместе.
Девушка в декольте кивала в ответ головой.

– А ты тоже теперь на экономическом?

– Нет… то есть, в одном институте. А ты?.. – Вадик хотел добавить «как здесь», но брюнетка его перебила и продолжила вместо него:
– А я Мариика – студентка второго курса юридического, учусь в Гарвардском университете в Бостоне, спортсменка, комсомолка и просто красавица, – Мариика расплылась в самоудовлетворении от сказанного, – и, – протянула писклявым голосом, – девушка Вадима. Надеюсь, ты не заморочил этой стохриллионной по счету бедняжке голову?

Глава 5

– Дура, ну какая же я дура. – Марго безжалостно вытирала яркую губную помаду о рукав Машкиного модного свитшота по типу оверсайз. Она говорила сквозь слезы, глядя на себя в зеркало туалетной комнаты громыхающего клуба. Холодная вода из-под крана никак не могла охладить ее воспаленное состояние и опухшие глаза.
– Дура, – булькало из-под струи с холодной водой в раковине.
– Конечно ты дура. – Маргаритины бульканья вдруг нашли чье-то подтверждение. Она подняла голову и сквозь стекающие по лицу капли смогла рассмотреть местную знаменитость, которую звали на все вечеринки, – Ксюху с потока. Ксюха стояла с невозмутимым видом и контурно красила губы помадой.
– А чего ты хотела? – Ксюша принялась растирать губами мягкую и тягучую по текстуре помаду, прокатывая ее сжатым движением между своих увеличенных губ.
– У нее папа – владелец крупной фирмы. Мариика учится в Бостоне, приехала сюда на пару недель на каникулы. У них уже давно договоренность. У них свадьба на лето намечена.
– Как – свадьба намечена на лето?

– А ты что, не знала? Сю-ю-ю-юрприз-з-з!

Маргарита при последнем, казалось, приятном слове
«сюрприз» уже не смогла больше держать себя в руках и, схватив лаковую Машкину сумочку, выскочила за дверь.
Приехав домой, она зарылась головой в подушку, и сквозь всхлипывания можно лишь было разобрать:
– Иже еси на небесах… имя твое… твое, и воля твоя как на земле, так и на небе… и прости нам долги наши…
– Бз-бз-бз, – в ответ прозвенел телефон в сумке.

– Как и мы прощаем должникам нашим.

– Бз-з-бз-з.

– Да придет царствие твое…

– Бз-бз-бз.

– Аминь. Кто это еще?
– Да…

– Ну и как у нас поживает самая зачетная девушка клуба? Вадик оценил? Я же тебе говорила, самая прайсовая у нас будешь!
– Я дур-ра, прайсовая дур-ра. – Голос Марго скатился в плач.

– Гоша, что случилось?
– … – Маргарита всхлипывала в трубку телефона.

– Не реви! Не-ре-ви – я сказала тебе.

– Я дура, Машка, и знаешь какая?

– Какая?

– Стохриллионная, Маша-а-а. – И снова голос Маргариты скатился в плач.
Маше в этот момент сделать было что-то невозможно. Все, что Машка могла сейчас сделать, – это выслушать всю наболевшую тираду Маргариты и дождаться в ее эмоциональном бое с тенью тайм-аута.
Спустя 30 минут.

– Ну все верно, Гоша, он же тебе ничего не обещал? – спокойно ее спрашивала Маша. – Или что-то обещал?
– Он говорил, что я особенная, понимаешь? – Тирада из слез и обвинений Марго перекатилась в отчаянное мяуканье в телефонную трубку.
– Да это и невооруженным взглядом видно, Гоша! Он тебе что-нибудь обещал? Там, свидания, встречи?
– Нет-т-т, – снова запыхтела в трубку Маргарита.

– Не реви! Не-ре-ви! У меня в ушах заложило от тебя. Не слышу уже. Во-от, – протянула Маша, – видишь. Ну, с чего ты взяла, что у вас отношения?

– Я в его халате спала, Маша. Он меня домой провожал.

– И-и-и?

– И все.

– Так, – отсекла вдруг Машка, – мне все понятно. Вот именно.
– Что именно? – Маргарита перестала плакать.

– Вот и все, Гоша! Я тебе говорила, нужно карму рода чистить. Нужно не в халате спать, а с хозяином халата, Гоша! Ты же не эта, как их, фетишистка. Все, решено. Я еду к тебе, ищи дома свечи и мел, мы сейчас за тебя возьмемся. У меня бабка в десятом, Гоша, в десятом поколении ведунья была. Все, дорогуша, суши слезки!
Пик-пик-пик-пик.

Примерно в такое же ранее утро доктор Покровский, въежившись в широкий шиворот своего походного махрового халата, читал местные газеты, которые со своей провинциальной неторопливостью только начали появляться в сети интернет. Ничего заурядного, броского и кричаще дерзкого не происходило. Обсуждали, как всегда, политику, отмечали местных передовиков и искали потерявшиеся кошельки или сумки. МаПет спускался по лестнице вниз. Он подошел и со спины с заинтересованным видом стал быстро просматривать новостной блок на главной полосе.
– Снова обижаются учителя и врачи?

– Да, по всей видимости, так.

– Не ново. Вот, – добавил Матвей Петрович и протянул старую пошарканную парку с пожелтевшими вазочками в форме веревки сбоку. – Это копии дела Маргариты Ковальчук. Я подумал, вам может пригодиться.
Доктор Покровский стал перебирать старательно собранные на боковую скобку пожелтевшие листки ксерокопий.
– Двадцать пятая страница, – добавил МаПет.

– На основании изложенных фактов, – вступил Покровский, – был составлен психологический портрет преступника:
Это молодой и физически сильный мужчина среднего или выше среднего роста, безжалостный импульсивный шизоид. Для таких шизотических личностей характерно небольшое заострение головы книзу, удлиненное лицо с грубым брутальным выражением, близко посаженные к носу глаза и крупный нос. Почерк похищений указывает на то, что в детстве преступник перенес психологическую травму. Похожее переживание во взрослой жизни усилило его преступные наклонности. У него может происходить заторможенность в процессе сильного эмоционального возбуждения, выпадения из реальности, из-за этого может возникнуть путаница в словах, буквах и прочие логопедические нарушения. Вот спасибо. Это, бесспорно, пригодится.
Док аккуратно захлопнул старую папку и подал МаПету руку.
– Если есть хоть какой-то шанс найти преступника или выйти на след Маргариты, то я хочу помочь вам. И вообще, можете на меня рассчитывать, – с рукопожатием ответил МатПет. Но у меня для вас подарок.
– Для меня? – удивленно спросил док.

– Да. Это ручная работа. – МаПет протянул маленький амулет, изображающий женское лицо.
– Это Девана – славянская богиня охоты. Она дает силу любому, кто его носит. Этот амулет нельзя выбросить, обменять или продать на рынке. Надеюсь, вы понимаете?
Примечательный маленький амулет поражал гладкостью текстуры и отсвечивал цветом слоновой кости в руках доктора. Он крутил его на солнце и всматривался в текстуру и узор.
– Из чего он сделан?
– Это рог косули. Я сам его сделал. У меня есть такой же. – Из распахнутого халата доктор впервые увидел кулон в форме женского лица, свисающий с кожаного шнурка на шее.
– Надо же, не ожидал, – поблагодарил восторженно доктор
– С меня причитается.

– О чем вы, оставьте, – отмахнулся от него МаПет. – Вам бы сходить с этим делом, – он показал на двадцать пятую страницу, – к нашему Василию Васильевичу – главному врачу районной психиатрической клиники.
– А это дело, – заметил Покровский и, допивая на ходу кофе, уже торопился к выходу. – К обеду буду.
Входная дверь хлопнула за его спиной и оставила МаПета наедине с его мыслями.
– Будешь, будешь, – добавил МаПет.

Спустя час, выждав некоторое время в приемном покое до возвращения Василия Васильевича – главного врача районной психоневрологической больницы, доктор Покровский сразу приступил без долгих прелюдий к сути и принялся рассказывать об обстоятельствах своего визита.
– Что вы можете сказать по этому поводу, Василий Васильевич?
– Только то, что вам и без меня известно, коллега. У него какие счеты с женщинами. Скорее всего, рос забитым,

слабым, его обижали сверстники, а может и женщины. Злопамятен, скрытен, смотрит исподлобья. Сексуальных действий ни с кем не совершал. Это говорит о том, что он живет обычной половой жизнью хорошего семьянина и не реализует свои потребности с жертвами. Но наивысшее сексуальное возбуждение все же испытывает в момент охоты за жертвами. По жизни, скорее всего, неудачник. Последователен в действиях – выходит на охоту в одном и том же месте. И достаточно хладнокровен, чтобы не запаниковать и не выдать себя.
– Вас не смущает тот факт, что он так и не был найден.
Никто его не видел и не может ни как описать?

– А что тут вы видите удивительного? Человек может уехать за границу, может заболеть и лежать, может умереть. Но, однако, в моей практике был случай, которым я хочу с вами поделиться. Лет пять лет назад ко мне поступила одна пациентка – Тамара Петровна Причко. Она лечится от проявлений хронического психоза-паранойи, у нее мания преследования.
– Разрешите мне поговорить с ней.

– Поговорить с ней не удастся. Сейчас у Тамары неблагоприятный для вашего визита период: ремиссия сменилась обострением. Ей сейчас страшно все. Страшно принимать пищу, страшно переходить узкий коридор больницы, ее мысли тревожны. Ничего вразумительного сейчас от нее вы не получите. Я сожалею. У нее было сильное расстройство психики. Она считала, что за ней следят и хотят навредить. Вот ее дело – и из-за толстой и звякающей двери сейфа Василий Васильевич вытащил личное дело. Вам как коллеге я могу показать вот это.
– Этот персекуторный бред произошел в результате самостоятельного нарушения. Эта женщина утверждает, что была знакома со странным мужчиной, который постоянно следил за ней. Тамара рассказывает, что встречалась с очень хорошим парнем. Отслужил в армии. Подружки ей завидовали. Она стала замечать его скрывающимся за ее домом, в кустах у подъезда, за углом дома, стоящего напротив работы, и так далее. Она не принимала такое поведение всерьез и считала за ревность. Но однажды она шла из кино, и навстречу ей Ванька-сосед. Говорит ей – давай провожу? Она и согласилась. А у подъезда этот парень ждал. Увидел их вместе, начался скандал. Соседи стали кричать из окна, чтобы они замолчали, и тогда он поволок ее в лес, который начинается с парка за домом. Дальше мужчина стал биться в психологическом припадке, он кричал, махал руками, слюни текли из его рта. Находясь в таком умопомешательстве, он клялся, что убьет ее. Она упросила отпустить ее, пообещав, что никто и никогда ее больше здесь не увидит. В какой-то момент мужчина, глядя на нее, стал повторять какое-то словосочетание – то ли двойки, то ли пятерки. Отместки какие-то. В этот момент его хватка ослабла, и ей удалось вырваться из его рук. Преследования не было, она сумела добежать до дороги. Таксист, увидев, в каком она виде, отвез сначала в приемный покой скорой помощи, а те, не найдя никаких признаков физиологических травм или заболеваний по их части, направили к нам. И еще, – добавил Василий Васильевич, – особенность была у этого парня. Он любил собирать
фотографии девушек и всегда просил оставить надпись”на
долгую память.”

– Хм… романтик. – Покровский развел руками. – Скажите, пожалуйста! А нет ли у вас на учете подобных пациентов со схожим психологическим портретом?
– Вы знаете, есть, но появился он не так давно. Он получил в детстве травму головы, после чего стал путать буквы, слова, и его перевели в логопедический. Мы не нашли в его болезни ничего опасного для окружающих, и просто ведем его состояние посредством учета. Вот его адрес, если хотите. Но если кто спросит, я вам ничего не говорил. Вы понимаете?
– Само собой, – ответил Покровский. – Спасибо.

29.03.2016
Звонок телефона в сумке, повешенной на старой вешалке в прихожей, звонил что есть мочи и требовал, словно
маленький ребенок, пристального внимания к себе. Маргарита, проходя мимо по коридору служебного помещения, услышала знакомый звонок своего телефона. Машинальным движением руки она провалилась в пустые карманы халата и, не найдя в нем телефона, поспешила ответить на звонок.
– Да, да… Мама, нет. Нет. Никому открывать дверь нельзя.
Даже на цепочке… нет.

– Нет, уходите, – ответил тихий голос Ирины Петровны из- за входной двери. – Уходите, мне нельзя открывать никому дверь.
Разговор был окончен. Вадик, опустив букет, вышел из подъезда с опущенной головой.
31.03.2016

Здоровье моей мамы в последнее время стало шалить. Ее состояние ухудшилось, и пришлось перейти на не совсем безобидные лекарства. Но выбора нет. Я взяла академ и работаю в районной больнице. В последний раз, когда я видела Вадика, он сидел ко мне спиной в своей новенькой машине, а по его плечам грациозно расползлась, будто раковая опухоль, Мариика. Завидев меня, она приподняла верхнюю губу и еще больше усилила хватку, показав свои власть и господство над ним. Проводив меня взглядом и увидев мой пораженческий вид, шипящая гадюка

успокоилась и повернулась ко мне затылком. Жизнь моя стала обретать новый смысл. После последнего эксцесса в ночном клубе я слегла. Ничто у меня не болело, но встать с кровати было просто немыслимо. Будто стопудовая гиря повисла на моей шее и старательно тянула меня вниз. Я помню, что мама искала еду, стуча пустыми кастрюлями, нарушая мое спокойствие противными звенящими звуками. Сейчас я думаю, как хорошо, что у меня есть на попечении моя мама. Если бы не мои обязательства по уходу за ней, я, наверное, проросла бы корнями в свою кровать и как будто растворилась бы в шуме и пыли городского социума. Однажды я услышала, как мама сказала, глядя в окно:
– Вон Ирка из тридцать шестой квартиры из магазина идет. А сумка-то у нее килограмм десять, не меньше. Наверное, сервелат несет или сосиски. А может и икру. А как ты думаешь, она к нам зайдет? – На лице матери я увидела беспомощность голодной старушки. Ответственность заставила меня сначала встать с кровати, затем взять тряпку и ведро и приняться за уборку квартиры. После я поняла, что учиться пока не смогу, а образование бросать – это не дело. Пошла и написала академический, который я оставляла на нелепый для сегодняшнего дня случай – в связи с рождением моего ребенка. Оптимистка! Как-то соседка-начмед узнала, что я сижу дома, и пристроила меня к себе в поликлинику. Деньги небольшие, но платят всегда вовремя.
Тогда, подумав над своей ситуацией, я поняла, что заставило меня жить, – забота о людях. И я стала жить сквозь желание увидеть, кому нужна бы была моя помощь. Новая работа придала моей жизни смысл. А еще я завела себе новую привычку носить в кармане семена цветов и рассыпать по дороге домой: по Тимофеевской, к свороту на набережную и вдоль по Тверской…
– Маргарита, пойдем скорее, нужна твоя помощь, – раздался взволнованный голос Маринки-санитарки, с которой Маргарита работала вместе.
По всей видимости, привезли тяжелого.

– Отче наш, иже еси на небесех. – Раз, два, три, ступеньки, лестничный пролет. По длинным коридорам приемного покоя бежала Маргарита.
– Да святится имя твое. Да придет царствие твое, да будет воля твоя как на земле, так и на небе. – Лестница закончилась. Открываю дверь в приемный покой.
– Да будет воля твоя как на земле, так и на небе…

Точно. Бабушка семидесяти лет с плохим ритмом – сердечница. Таких видно и без приборов. Бледная кожа, синие губы и потерянный вид.
– Хлеб наш насущный… ибо есть царствие твое…

Успеваем докатить до реанимации. Двери закрываются.
Доктор приступает к работе.

Аминь.

30.04.2016

Я помню, когда мой отец уходил из жизни, он оставил мне свои часы. «Помни о ценности времени», – сказал он. С тех пор я поняла, что время – это единственный драгоценный ресурс, который невозможно повторить и который является самым ценным. Надевая часы моего отца, я отсчитываю каждый раз секунды моей жизни, моих ресурсов. Как я распоряжусь ими? Что я сделаю сегодня, о чем можно будет вспомнить не то чтобы через год, а хотя бы назавтра? Часы отца заставляют вдумчивее относиться к своему времени: ко сну, к встрече с родными, к своим обязанностям.
– А, это ты, моя радость. – Бабушке, которую катила Марго, стало лучше, и ее перевели в стационар. Ее мягкий и теплый материнский голос нравился Маргарите.
– Молодая такая, а тратишь время свое драгоценное время на нас. На старость и дряхлость. Тебе бы платье красивое, каблучки да на танцы. Ты как моя внучка. Она бы рада прийти, да болеет.
Маргарита, стуча шваброй и ведром, принялась мыть пол. Ее сердце почувствовало боль этой женщины и боль еевнучки. Девочка сильно страдала. Слабость разбила ее тело. Она была красива и свежа, но болезнь голодным червем подтачивала дерево ее жизни.
– Ей в Питер надо. Там у нее все получится.

– Да кто его точно знает, дочка. Что как там надо. Лишь Господь Бог, наверное.
Марго домыла пол, сняла косынку, вытерла ею пот со своего лица.
– В Питер, – посмотрела она на бабушку, – и лучше побыстрей.
01.07.2016.

«Сегодня очень красивая дата. Если сложить все цифры вместе, то получится число 8. Люди верят, что на восьмой день дневного поста душа обновляется. Сторонники Пифагора утверждают, что 8 – число надежности, а в религии число 8 символизирует божественнее правосудие. Буддисты считают, что 8 – это символ всех возможностей человека. А я люблю цифру восемь за то, что это перевернутый знак бесконечности. Он говорит о том, что в просторах нашей Вселенной нет начала и нет конца, нет смерти и нет рождения. Здесь все преходящее и бесконечно. Еще начало июля я люблю за то, что через шесть дней будет мой любимый праздник – день Ивана Купалы, а впереди останется целых 62 дня настоящего лета. Когда-то очень

хотела, чтобы моя свадьба была именно 1 июля. И тем более 2016 года!»
«На то они и мечты, чтобы сбываться», – подумала Маргарита, переворачивая настенный календарик. Мы и есть генератор всего счастливого и хорошего в нашей жизни. Нужно быть источником своего счастья и не ждать его от кого-то еще. Самим идти и жить. Жить так, как тебе хочется! Ведь время на твоих часах, как и на моих отцовских, одновременно делает нас с каждой секундой старше. Всегда кажется, что наше время придет, а оно только безвозвратно уходит.
Взяв самое необходимое и впрыгнув в ближайший автобус до Авдинеево, спустя тридцать минут Марго уже ехала в сторону храма Спасителя. Зайдя в пустую залу с горящими свечами, Маргарита прошла к алтарю. До боли знакомый строгий взгляд Иисуса внимательно смотрел на нее. Маргарита достала из кармана кольцо, купленное только что в церковной лавке, с красивой надписью «Спаси и сохрани Боже», поцеловала его и надела на безымянный палец.
«Мечтам быть», – прокрутилось в ее голове. Когда она сбегала вниз по крутым лесенкам храма, ее сердце ликовало, и ей хотелось заключить весь белый свет в своих нежных и радостных объятиях.

01.08.2016

23:00

Выкручивая тонкую бретельку своего коктейльного платья, Мариика после очередной вечеринки, изрядно перебрав спиртного, едва стояла на тонких шпильках своих лабутен, держась на поручень балкона для равновесия.
– Ты отвратительна, – тихо сказал Вадик, сидя в темном углу своего любимого кресла, которое было местом- невидимкой в его большом и полном охраны доме.
– Кто, я? – Мариика удивленно выдохнула перегар, слегка пошатнулась в сторону Вадима, но усилием руки, державшей перекладину, возобновила свое равновесие и вернулась на свою орбиту.
– Как ты смеешь так себя вести? – с надменной усмешкой протянула она.
– Скажи спасибо, что я не стал тебя при всех одергивать.

– Меня? Да что ты бы без меня делал? Если бы не наш брак, дорогой, лопнуло бы ваше ЗАО «РосНефГаз», а твой папочка бы рассчитывался с кредиторами почками своими, и твоими почками, и даже почками этой твоей матери, хотя ей они уже давно и не нужны.
– Не смей трогать мою мать. – Вадик схватил ее за руку и резко отдернул. – Я не хочу тебя видеть.

– Ой, сантименты. Сбавь скорость, милый.

Мариика сбросила неустойчивые туфли и, пошатываясь, направилась в сторону душа. Она остановилась на
полуобороте и, выдала презрительный взгляд на него:

– Ты думаешь, я люблю тебя? – бросила красная от злости Мариика Вадику в лицо. – Да ты мой домашний котенок. Захочу,- поиграю, а захочу – выброшу на улицу. – Она стала приближаться с угрожающим видом. – Чтобы через полчаса
ты был в кровати. Совсем не хотите работать. Другие для того, чтобы здесь стоять, столько на спине перележали. – Указательный палец Мариики проскользил по щеке Вадика и провалился за ворот его рубашки.
Переварив с сигаретой этот домашний кошмар, Вадик нервно затушил окурок и по привычке направил его в сторону горшка-пепельницы. Рука его замерла: среди пожелтевших и засохших стебельков, давно отрезанных на зиму еще заботливой рукой его матери, в разные стороны бились зеленые, как первая майская зелень, листочки, которые искали солнышка. Спустя пять минут решительные шаги Вадика разнесутся по ночному бульвару, унося его вдаль спящего города. Мариика посмотрела вдаль уходящей в ночь фигуре.
– Алло… да, Анечка Петровна, помните, я вас просила. Да… пора, – сказала она и положила трубку. Ее брезгливый взгляд провожал выезжающую из ворот машину Вадима.
– Ничего, я умею ждать…

05.08.2016.

– Маш, привет, – бросила мельком Маргарита.

– Привет, как поживает наша Золушка?

– Маш, я решила уехать.

– А… сорока принесла мне на хвосте, что Семен хочет сделать вам предложение? Только это тс-с-с. Секрет, понятно? Он меня попросил дать тебе примерить свое кольцо, а потом позвонить и сказать твой размер. Сюрприз готовит. Вот… прокричала курочкой… прилетел петушок. Я те говорила! У меня, Гоша, бабка ведунья была в двенадцатом, в двенадцатом поколении, Гоша!
– Я не могу без него, Маш.

– Без кого, без Лапарева твоего? Марго не отвечала.
– Ты чего замолчала. Алло. – Голос Машки внезапно переменился – Мне надо с тобой поговорить… Это срочно. Через полчаса в кафе «Добрый вечер».
Прошло полчаса. В кафе.

– Помнишь, как ты распласталась на площади и Вадик случайно тебе помог собрать твой доклад?
– Да.

– А помнишь, как он случайно сел с нами рядом на обед?

– Да.

– А я потом случайно вас оставила?

– Конечно.

– Это все не случайно.

Марго подняла на Машку свой вопросительный взгляд.

– Это он меня попросил с ним познакомить. Ему нужна была серая мышка. Интрижка для газет. Понимаешь? Дела у его отца, мягко сказать, были не очень, и нужно было переключить общественное внимание с его бизнеса. Нужно было создать положительный образ. Желательно вот с такой как ты: отличницей, приятной, воспитанной, ну… ты знаешь сама.
Марго закрыла руками лицо.

– Я тебе не говорила, потому что думала, что тебе это будет на пользу. Приятный отдых, подарки, другая жизнь, да и что говорить.
– …

– Да посмотри же на себя! Ты же не королева красоты, и у тебя нет связей, денег. У тебя никаких шансов, Гоша! Ну ты же не глупая, подумай, ну как в тебя можно влюбиться? Ты же так сама про себя всегда говорила, что ты из нас двоих умная. Вот правду ты тогда сказала. Ты дура, Гоша! И это не лечится!
– На пользу? Дура, говоришь? Ну, ну. А что ты сама через эту пользу имела свои интересы, дура бы не догадалась? Что ты сама бы пропиарилась, с мужчиной бы интересным познакомилась, замуж бы вышла да поскорее, зная, что Вадик скоро меня бросит через пару месяцев? Я дура и никогда бы не догадалась, а ты-то конечно. Другое дело! Лучшая подружка Золушки, всем говорила бы «это я их познакомила», «это благодаря мне»… Какая же дрянь! – Марго бросила на стол деньги за кофе и направилась к выходу.
– Ну а ты у нас святая! Только ты у нас хочешь счастья?
Да? Только о себе и думаешь. Но Марго не повернулась.
– Иди… иди давай. Никто и не ждет от тебя благодарностей. Больно хотелось… Посмотри на себя –
«Мисс ноль шансов»! – произнесла вслед уходящей Маргарите Маша и шмыгнула от обиды носом.

05.08.2016

23:30

«На работе наш врач – терапевт Семен Семенович – сегодня неожиданно вызвался меня провожать.
Мы медленно шли, усталые, со смены, и Семен Семенович нес мою тяжелую сумку с продуктами, купленными на бегу за углом дома».
– Что ты делаешь? – удивился Семен Семенович, наблюдая за тем, как Марго что-то бросает из карманов своего пальто.
– Бросаю семена цветов.

– Волонтеришь, значит, потихоньку? Зачем тебе это?

– Когда-нибудь они взойдут – и, возможно, какой-нибудь маленький ребенок вдохновится красотой этого мира, и он вырастет хорошим человеком. Или, например, просто прохожий с плохим настроением вдруг посмотрит на мои цветы и улыбнется. Да много причин. Дальше можно не идти. Я дома. – Маргарита показала рукой в сторону старой хрущевки. Они остановились.
– Знаете, я человек взрослый и не буду долго ходить кругами. Вы очень хорошая девушка. Я вижу, с какой заботой и, не побоюсь этого слова, любовью вы работаете.

Чужая планета, или мои земные приключения. Часть 2. Тени из прошлого.
Пациенты вас любят. За все время ни одной жалобы. Да и вы сама очень кроткий, чистый человек.
Семен Семенович подошел к Маргарите и взял ее за руку.

– Вы мне нравитесь, Маргарита. Я хочу предложить вам составить мне пару. Я во всем помогу вам. – Увидев замешательство Маргариты, Семен Семенович отпустил ее руку и добавил: – Сейчас отвечать не обязательно. Подумайте над моим предложением до завтра. Но учтите, Марго, – я предлагаю только один раз.
Поднимаясь по лестнице, Маргарита была в замешательстве. Она растерянно шарила рукой по дну своей сумки в поисках нужных ключей. Вдруг из-за угла показалась фигура Вадима и до чертиков ее напугала.
– Это… – побледенев от страха, сказала Маргарита, – ты?

– А это ты? Твоя на пару с твоей мамой крепость оказалась неприступна. Но как я понял, это ненадолго и только для меня? – Вадик кивнул в сторону уходящей фигуры Семена.
– Ты опять следишь за мной. Сколько можно? – Маргарита рассердилась. – Что женатому мужчине нужно возле моей двери?
– Я пришел за тобой.

– А своей жене, я надеюсь, ты успел сообщить об этом?

Маргарита стала открывать дверь, но Вадик резко схватил ее за ту руку, в которой звякали ключи.
– Ты не понимаешь. У меня не было выхода. У моего отца большие проблемы в бизнесе. Знаешь, что такое кредитный пузырь? Это превышение заемных средств над собственными в капитале. Так вот – он лопнул. Для того чтобы отдать кредиторам хоть какие-то деньги, и нужен был этот брак. Отец Мариики – владелец сети крупных бизнес-центров, строительной и управляющей компании. Теперь его здания – мои здания. Теперь отцу не страшны кредиторы, и наши займы в надежности. У меня есть дом, деньги. Давай убежим? Но если Мариика узнает – я не жилец. Она один раз позвонит куда нужно и подставит меня под какую-нибудь глупую случайную смерть. Ну, согласна?
– Мне Машка все рассказала.

– Что?

– Все, Вадим. Как ты искал себе девушку для своего пиара. Чем Мариика тебе не подошла? По-моему, лучшей кандидатуры и не придумать?
Маргарита подняла презрительный взгляд. Вадим не ответил и спрятал свои глаза.
– Мариика все знала, – ахнув, протянула Маргарита. – Я поняла… нужна была интрижка накануне свадьбы с прехорошенькой студенткой-отличницей?
Маргарита открыла рот от тяжести своей догадки.

– Такая как я, тихая незаметная девочка, и чем тише, тем лучше. И чем забитее, тем более интригующе. Мариика все знала с самого начала.
Вадик молчал.

– Никто бы никогда и не догадался, что я подставная утка, ведь все было по-настоящему. Какая развязка для прессы. Кого предпочтет наш самый популярный холостяк: богатую красавицу по расчету или чудовище, но по любви?
Вадик молчал.

– Какая же ты сволочь!

– Я не думал, что… будет все так.

– Как? Ты не думал, что живые двухметровые игрушки могут испытывать боль?
– Нет, я не думал, что… я полюблю тебя.

– Ах да, конечно… Я же забыла, кто я там… – Марго прищурила глаза, изображая вспоминание, – особенная! Между нами все кончено. Я никуда не поеду.
Марго хлопнула дверью и закончила разговор.

– Я буду ждать тебя в кафе у причала, ровно через неделю в 12:00, – донеслось до Марго из-за двери. – Подумай, хорошо? Но Марго не ответила.
06.08.2016

– Ты проснулся? Ну ты и спать, – стала будить своего мужа Мариика, толкая его в тяжелый бок.
– Ты где вчера был?

– Гулял, – выдохнуло тяжелое тело Вадима.

– Молодец, свежий воздух улучшает цвет лица и пищеварение. Будешь кофе?
– Нет. Я еще сплю, – раздраженно бросил жене Вадим и уткнулся носом в подушку.
– Ну что же, поспать, конечно, пока еще можно, потому что уже скоро это будет большая редкость, папуля.
– Что? – Вадим прищурил сонные глаза от света и посмотрел на жену.
Мариика подала заранее заготовленную к этому разговору справку от врача с положительным анализом крови на беременность.
Вадик стал водить по справке сонным взглядом.

– Это что?

– Это… у нас ребеночек, милый.

– Когда?

– Четыре недели назад. Я в душ. Сделай мне кофе, дорогой.

Под плеск воды, доносившийся из душевой, Вадик сел на край кровати, обхватил руками и без того вздутый мозг и сжал его через череп. Внутри возник монолог: «Если Маргарита узнает о ребенке – это конец! Все будет потеряно. Я для нее буду подобно утопленнику – мертвый. Нет, что я говорю. Да и ребенок, это же повод для дележки. Меня отец не бросил, несмотря ни на что, и я не брошу».
Весь день и все последующие дни он был молчалив и почти не общался с Мариикой. Вечерами уходил в неизвестном направлении, возвращался за полночь и нетрезвым. Наутро долго и беспробудно спал, а когда жена уходила, начинал свое бдение и пропадал ночью снова.
04.09.2016.

9:00

– Ничего не понимаю, прикинь, постоянно пьет и приходит за полночь. Его с утра вообще не добудиться. Вот тебе и справочка от тети Ани. Я думала, он за голову возьмется, а он что-то наоборот, – доносился голос Мариики, болтающей со своей подружкой по телефону.

– Дай ему время, все примет, и все устаканится. Да и вообще, я не понимаю, зачем он тебе нужен? Ты слышала про контору его папаши – вообще ни о чем. Ты себе сколько угодно таких Вадиков хоть завтра отыщешь. Зачем он тебе?
– Да я уже думаю, дура была, на фига я эту справку о беременности просила тетку Аню настряпать? Шел бы этот Вадик темным лесом. Теперь мучайся с ним.
– Ой. Мариика, мне Стасик звонит по второй линии.
Напиши мне потом, что у тебя, ладно?

– Да и я уже выбегаю. Целую. Пока.

Звук удаляющихся шарканий и хлопанья входной двери оповестил, что Мариика вышла из дома. Вадик медленно открыл глаза, скулы на его лице задвигались от скрежета зубов и злости. Он долго смотрел в одну точку на потолке, затем неторопливо сел на край кровати, спустил ноги и, наклонив лицо вниз, по-мужски тихими, беззвучными подергиваниями заплакал.
06.09.2016

– Маргошечка, – ласково поздоровался Семен Семенович.
– Доброе утро. – Он обнял Маргариту и поцеловал ее в щечку. – Как спалось?
– Не выспалась. С моей работой это состояние – хроническое. На том свете выспимся.

– Ты не забыла, что в десять у нас заявление в ЗАГС? А сегодня с меня стол. Перед коллективом надо проставиться – помолвка как-никак.
–Да помню, я помню, – отмахнулась от Семена еще сонная Маргарита.
Вечером в ординаторской было шумно и много людей. Пришли все знакомые и малознакомые и малознакомые малознакомых из соседнего, отделения. Пришел главный врач, шутил, тряс за руку Семена Семеновича и горячо поздравлял его. А еще зачем-то дарили подарки. Так, ничего серьезного. Как у нас в России говорится – на долгую память. Марго, глядя на все это торжество, уже не представлялось возможным, как вот теперь можно все это взять и бросить? Нет. Назад хода уже не было.
08.09.2016

Проснувшись рано утром в неуютных чьих-то объятиях, мешающих ночью своей тяжестью спать, Марго посмотрела оценивающим взглядом на свою кровать и спящего в ней еще пьяного, но счастливого Семен Семеновича: ничего не ойкнуло в ее сердце – не было ни счастья, ни радости. Все как-то просто по-другому, и все. Марго направилась в душ, по дороге готовя себе уютное утро. Жизнь закипела: начал вариться утренний ароматный кофе на зернах арабики, зашипела глазунья в сковороде – и, как всегда, вещали
утренние новости.

«На улице Дальневосточной вчера около полуночи в лобовом столкнулись два автомобиля», – донеслось до Марго из ванной комнаты. Она наспех накинула на себя полотенце и выглянула из-за угла коридора. Это были утренние новости.
– По данным ГИБДД, красный «майбах» принадлежал сыну известного в криминальных кругах Е.Г. Лапырева. Оба водителя скончались.
Маргарита медленно скатилась по дверному проему, села на пол и закрыла лицо руками.
– На месте происшествия был наш специальный корреспондент – Сергей Данилин.
В голове возник шум, который поддерживался звуком, издаваемым кофеваркой: «Этого не может быть. Кто угодно, только не Лапырев!»

Часть 3. Вертикальный предел Глава 1
Весна в этом году случилась ранняя: уже с первыми трелями майских птиц стали распускаться цветы. Удивительная в этом году у нас природа! Раннее солнышко греет и обнимает жаркими по-летнему объятиями и манит гулять. Цветов в этом году видимо-невидимо, особенно удивляют сады по дороге в местную районную больницу: здесь по обе стороны на удивление прохожим разрослись удивительно красивые в этом году цветы – по Тимофеевской , к повороту на набережную и вдоль по Тверской.
Быстрыми и нервными шагами, переполняемый внутренним желанием поделиться своей новой находкой, Покровский направлялся к дому МаПета. То, что он держит сейчас в своих руках, – очевидные доказательства причастности больного психопата к пропаже девушек. Это не оставляло никаких сомнений. Командировка его состоялась на все сто процентов, статья выйдет отличная. И если еще и удастся подключить к этому делу органы, то Покровский вернется не с новостью, а с бомбой. Много лет так никто и не знал, что тихий придурковатый сосед следит за девушками и тенью ходит за их спинами, пока все – и жители, и милиция – ищут маньяка. В голове Покровского его карьера вышла на новый уровень после витка обращения!

Кто бы мог подумать! Удача смотрела прямо ему в лицо и в ответ улыбалась.
– Доброе утро, дорогой Матвей Петрович.

– Что? – удивленно заметил тот. – Вы сегодня выиграли миллион долларов с утра? Вы просто сгораете от восторга.
– И вы правы. Вот. Матвей Петрович, – продолжил Покровский и положил нарисованные картины альбомного формата на стол.
– Вы стали брать уроки рисования? Ну… если хотите мое мнение, у вас как-то это не очень… получается, хотя вот… Маргарита получилась неплохо. Походит немного.
Покровский молчал и, хитро прищурив глаза, смаковал приближающийся момент ошеломительного восторга МаПета.
– Я бы потренировался еще, – сказал Матвей Петрович и положил рисунки на край стола.
Дождавшись кульминации сюжета, Покровский продолжил:
– А я нашел его, Матвей Петрович.

– Кого?

– Везунчика!

– Не смешите меня, с какими ищейками вы это сделали?

– Ни с какими. Я сам! Вот. Я нашел эти рисунки дома у местного психопата, жившего всего в одном доме от Маргариты. У него оказались и другие рисунки других девушек. Нужно сверить: есть ли среди них пропавшие? – Толстая папка бухнулась на стол старого оперативника. – Это копия дела местного психопата, страдающего шизоидом. Его мне дал Василий Васильевич по большому секрету. Вот. А это Тамара – она видела этого маньяка. Перепугал этот придурок девку до чертиков. Она уже долгое время лечится от мании преследования.
– О… вы проникли в чужой дом, – вкрадчиво растягивал свои слова Матвей Петрович, – выкрали рисунки несчастного больного, да еще и хотите пришить показания психически неуравновешенных и больных людей к делу? И даже возобновить его? Растете! – усмехнулся МаПет.
– Если сделать очную ставку этого тихого психопата и Тамары – я думаю, что мы получим положительное опознание. Пойдемте же! У вас наверняка остались связи, и вас послушают больше, чем меня?
– Это глупость, Покровский. Ваши доводы никуда не годятся и развалятся при первой же возможности! Я никуда не пойду, оставьте ваши шпионские прибамбасы.

Полиция всех давно проверила. Если ли бы что-то было для них подозрительным, я вас уверяю, они бы это нашли.
– Пока все ищут психопата, он у всех был все это время под носом.
– Не говорите чушь! Да и зачем вам я, идите сами?

– Нужно срочно всем сообщить, милиции, главе города, прессе, в конце концов!
Матвей Петрович крикнул от изумления:

– Прессе? Я знаете, не люблю всей этой шумихи. Сейчас начнется: понаедет сюда журналистика, и будут караулить и вас, и меня возле собственного дома и днем и ночью. Ужаснее положения трудно придумать!

– Я понял. Вы просто трус! Вы свой личный комфорт
ставите выше правды! Вы плохой и нечестный человек.

– Что? – В порыве гнева глаза Матвея Петровича стали большими, его руки задрожали, и он в нервной дрожи начал трясти Покровского за грудки. Да я столько лет отдал этой вашей правде, столько ночами не спал и ехал по первому же звонку. А вы? Мерзавец! Убирайтесь отсюда!
Матвей Петрович направился в комнату Покровского и стал силой упаковывать все его вещи в один маленький чемодан.

– Вон! Вон! – кричал он, и спустя десять минут и Покровский, и его чемодан стояли за дверью на улице.
11.09.2016

В это утро Маргарита проснулась с трудом от тяжелых и постоянно свисающих на нее рук Семена Семеновича. Из-за этого она плохо спала и не выспалась. В эту ночь ее также мучил кошмар, в котором приходил Вадик. Во сне он взял ее за руку, сел у ее ног и тихо сказал: «Зачем ты так? Ведь я возвращал тебя?»
Его глаза были полны темных очертаний вокруг. То ли печаль, то ли смерть отражалась в них.
Маргарита проснулась среди ночи, с трудом привела свое сознание в норму и еще долго не могла после этого уснуть. Она ворочалась с боку на бок и никак не могла выбросить Вадика из своей головы.
После трудного пробуждения противный приснившийся сон никак не выходил из ее памяти. Посидев немного и прислушиваясь к себе с чашкой чая, она решительно встала, наспех набросила плащ и вышла из дома, не оставив для Семена Семеновича записки.
Набитый нахлынувшими пассажирами усталый автобус послушно по расписанию доставил всех по адресам. Марго вышла на остановку и осмотрелась. Ничего не изменилось вокруг с того времени, когда она была здесь в последний раз.

Легкий ветер трепал ее за волосы и подталкивал в спину вперед, будто поторапливая ее.
Она остановилась у моста через речку. Здесь когда-то они были с Вадимом. Речка шумела своим тихим переливистым голосом и звала. Маргарита подошла поздороваться с ней.
– Здравствуй, матушка! Вот. Это самое дорогое, что у меня осталось от папы. Этот кулон он подарил мне в день моего шестнадцатилетия. Я верю, что вещи, которые были подарены близкими людьми, несут частичку их тепла и согревают нас в тяжелые периоды нашей жизни. Даже после их смерти.
Маргарита осторожно сняла с себя кулон и бросила в реку.
– Это тебе от меня. Если Вадиму еще можно помочь – то помоги ему. Пожалуйста.
Марго увидела, как речка подняла кулон по волнам и потащила вверх по течению.
Марго огорчилась.

– Не взяла. Не нужен тебе оказался мой подарок.

Развернувшись лицом к холодному, непрогретому весеннему ветру, Маргарита направилась к месту, о котором долго думала и к которому никак не решалась прийти. Тем временем за ее за спиной вода покрутила красивый кулончик в разные стороны, зацепила воронкой и потянула ко дну.

Кулон, видя в последний раз яркое солнце, ослепительно блеснул на прощание и уже через мгновение скрылся в зеленой тине дна.

Вот уже как год назад ушел от нас Вадик. Весна в этом году случилась ранняя. Майское солнышко отогрело закаменелый местами и серый с зимы снег, и стала отпаивать озябшие поля талой водой, отдавая дань весеннему возрождению. Временами встречались перелетные птицы, полетевшие в свои излюбленные места на каникулы.

Массовый птичий туристический беспорядок приходил в оживление и открывал новый летний сезон.
Одни птички селились по крышам, другие – в своих старых скворечниках во дворах. Вот и скворцы занялись весенней уборкой и стали выбрасывать скопившийся в их домиках мусор. Набитый нахлынувшими дачниками усталый автобус послушно по расписанию доставил оголодавших зимой по дачному сезону садоводов-любителей к их огородам. Марго вышла на остановку. Ветер продолжал толкать ее в спину и своими порывами иногда переходил все границы дозволенного. Маргарита на него не сердилась. Она податливо перебирала под его напором ногами и ускоряла шаг. Какое-то сине-красное непонятное облачко вдруг возникло из-за горизонта и привлекло ее внимание своей формой и красотой. Подойдя ближе, Маргарита увидела, что на большом могучем дереве в разные стороны машут, дрожат под порывами ветра и приветствуют ее синие и красные ленточки, повязанные на тугой узел.
– Не может этого быть!

Маргарита ускорила шаг. Она не смогла удержаться от переполняющего ее волнения, встрепенулась и стала бежать. Приближаясь к дереву и не веря своим глазам, она, задыхаясь от одышки, широкими и теплыми объятиями обняла старого друга.

Марго прижалась к стволу могучего гиганта, шумящего своей кроной и приветственно наклоняющего ветви в сторону Марго. Это были объятия.
– Здравствуй, дорогой мой. – Ее рука по-матерински трепетно и заботливо с присущей женщине теплотой и нежностью скользнула по растрескавшейся коре.
– Вадим меня ждал. Здесь. А я так ни разу и не пришла сюда. Как ты? Я вижу, что все хорошо.
Она подошла ближе и приложила к нему свою щеку. Могучий ствол, раскачиваясь по ветру, потрескивал и стучал тихими пощелкиваниями. Большое дерево гудело, постукивало изнутри и говорило внутренним монологом. В какой-то момент общий гул слился со звуком шорохов листьев на кроне дерева и превратился в монотонный, непрестанный, то нарастающий, то затихающий шепот.
– Я поняла, где живет счастье. Именно обладание счастьем
– единственный мотив и двигатель на Земле. Счастье, единоличное, эгоистичное и безраздельное. Великий человек, который может подарить такое чувство. Могущество всего мира будет храниться у его ног. Желание обладать таким счастьем уводит от него все дальше и дальше. Как оказалось, вся боль этого мира сосредоточена возле только одной вещи
– это желание жить для себя, или для своих, для своего.

Мы всегда чувствуем себя неудовлетворенными, если что- то получилось не так, как хотелось, или не по-нашему.
Никого давно не заботят чувства других людей, и стремление ощутить внутреннюю удовлетворенность через помощь другим. Человек утратил свою созидательную функцию, унаследованную от Отца-Создателя, и сейчас применяет только разрушительную. И сам от этого разрушается. Есть ли гармония внутри урагана? Внутри торнадо или шаровой молнии? Счастье – это всего лишь обычный результат твоей необычной для социума жизни. Депрессия, отсутствие энтузиазма, желания достигать своих целей, отсутствие хорошего настроения – все это последствия нашей близорукости. Эти негативные вытекающие, конечно же, имеют плохой конец. У такого живущего мечтами человека со временем в психике начинает появляться напряжение, которое все сильнее и сильнее растет. Человек не может думать, сосредоточиться, чем-то заниматься, и начинает уходить в себя, жить в своем замкнутом мире, огороженном от общественности. Такой человек не может ни расслабиться, ни счастье как-то получить, и начинает от безвыходности погружаться в собственные мечты, жить в иллюзорном мире, соприкасаться со счастьем в своих фантазиях, скрытых ото всех, но так сильно им привлекаемых, и от них нельзя отказаться. А мечты иногда при навязчивости могут привести к искаженному сознанию, заиграть человека, завлечь гонимого страстью в опасный круговорот, в котором может пострадать не только он, но и другие ни в чем не повинные люди. Мечты, граничащие с особой навязчивостью, всегда разрушают все вокруг, и заметить такое разрушение крайне сложно. В таком положении проигрывают все, и сложно разобраться, кто пострадал больше. Нашим миром движет единственное побуждение: что-то сделать, что-то иметь, что-то сказать. И мы все ищем этот объект наслаждения, этот объект счастья. Но ищем не там, где надо, и потому неизбежно обманываемся. Нам кажется, что в человеке, в машине, в дипломе, в зарплате, в детях или отпуске лежит наше счастье. Нам кажется, что это единственное счастье и что другого быть не может, но на самом деле это не счастье – это страдание, и вся боль этого мира, вся, которую только можно придумать и испытать, находится именно в объекте нашей мечты: в наших любимых, в нашей работе, в нашем дипломе, зарплате, квартире и прочем. Это несравненное и наивысшее сверхжелание жить для себя – единственная причина всех несчастий человечества. Но стоит лишь на мгновение предположить, что у каждого из нас есть такая возможность внутреннего выбора – хоть иногда направлять наш внутренний вектор устремлений в сторону бескорыстной жизни для других, боль тут же теряет свою остроту и растворяется, словно соль в стакане с водой. Такой человек всегда чувствует себя удовлетворенным.

Он также освобождается от влияния сильного желания жить для себя и перестает чувствовать боль. Он не придает этому очень большого значения, он не чувствует боли.
Марго нагнула свисающую сверху ветку, погладила ее рукой и добавила:
– Вот как эта ветка. Что если она неожиданно для нас поставит нам пощечину, выгнувшись под нашим напором. Мы сможем почувствовать боль от удара ею по лицу, но в принципе никто же не виноват. И можно идти дальше. Но если мы окрасим этот вариант в личность и представим, что какой-то человек со злостью, но с точно такой же силой, не больше, ударит нас пусть даже этой веткой по лицу – такой удар запомнится на всю жизнь, и боль от такого удара будет гораздо глубже, чем пара ссадин на щеке. Здесь мы видим виновного, включаем свой внутренний моторчик, желающий жить для себя счастливо, и начинаем наполнять свое сердце уже другой, более тяжелой и разрушающей нас болью. Оказывается, что все чувства на этой Земле, гонимые нашим желанием счастья для себя, наполнены сильной болью и вызывают страдания у человека. Все страдания связаны только с нашим же неправильным пониманием, что такое счастье. Мы все смотрим на жизнь не так, как надо, и не так, как положено. Но есть и хорошая новость – боль существует только в зоне наших самоцелей, вне этой зоны боли нет.

Нет боли, нет личного отношения, нет виноватых. Есть только свобода и абсолютное счастье.
Вот и получается, что счастье нужно генерировать самим, а не желать его и не вытягивать из окружающих сценами: из собственных детей, которые капризничают и не дают нам счастья, из усталых мужей, которые мало получают и не дают нам счастья, из соседки, из мамы и т. д. Нужно генерировать счастье самим, потом отдавая и не желая за это платы в виде внимания, денег, повышения по службе, особенного отношения к нашим детям, подарков на 8 марта. Нужно взять за свою жизнь ответственность и не искать причины и виноватых. Радость словно тень, которая все время за тобою прячется и преследует. Но когда ты про нее забываешь и начинаешь жить для других, делиться и отдавать, – она тут же выскакивает откуда-то из-за угла и может даже наброситься. – Марго слегка улыбнулась. – А как только захочешь счастье себе – оно тут же лопнет, пум… словно пузырь мыльный. Жаль, но чтобы это понять, мне пришлось лишиться родного человека, того, кто тебя так красиво украсил.
Марго протянула к веточке атласную ленточку и завязала ее на красивый пушистый бантик.
– Это тебе от меня. Последний подарок. Прощай.

Возвратившись из поездки, Марго вышла на остановке 57 маршрута.
Прохладный, но ласковый майский ветер трепал Марго за челку и старательно выбрасывал пряди ее волос из тугого пучка, собранного на затылке. Последние же изо всех сил сопротивлялись и старались сохранить первоначальную форму, заданную строгой рукой своей хозяйки. Шумели беспокойные листья деревьев, перемешиваясь со сбивчивыми трелями таких же непоседливых птиц. Май во всей своей красе дышал полной грудью, жил в каждом дуновении ветра, в каждом цветке, в прохладе разбегающегося по сторонам озера у дома, в каждом задумчивом лице встретившегося прохожего.
Марго шла неторопливыми шагами от дома, голова была
«как всегда, где-то», а на лице отражалась сосредоточенность и занятость мыслей. Внезапно блуждающий взгляд зацепился за что-то острое, заставил ее замедлиться и остановиться. Зеленое, свободного кроя летнее платье из шифона с легкостью струилось по фигуре Маргариты и покорно сбивалось в широкие воланы у ее колен. Ветер застенчиво заигрывал со сборками ее платья, слегка колыхал их в разные стороны от остановившегося на остановке автобуса, выдавая красиво отливающую на солнце текстуру. Знакомый силуэт из прошлого прошагал мимо остановки напротив и
направился за поворот соседнего дома, где жила подруга ее
мамы. Знакомая до боли походка и силуэт приковали своей загадочностью.
Спадающие непринужденной волной рыжие волосы, сосредоточенные глаза, которые почему-то никогда не улыбались. Даже тогда, когда Марго смеялась заливистым, раскатистым хохотом, ее глаза жили какой-то своей собственной жизнью: всегда выделялись из общей гармоничной структуры выражения ее лица и первыми при встрече замечались окружающими. Автобус, тяжело пропыхтев, тронулся, с ревом мотора устремился вперед, а через мгновение превратился в шумящую вдали коробочку и вовсе пропал за поворотом.
«С самого рождения я чувствовала себя чужой и из другого
места. Я вижу вещи, которые люди обычно не
замечают. Мои глаза видят глубже, чем поверхность форм и одежды. Я точно знаю, где и когда я должна быть. Я не могу пройти мимо погибающей маленькой или большой Божьей Твари. Я ношу часы своего отца и тонкое колечко на безымянном пальце правой руки, купленное в церковной лавке с надписью: “Спаси и сохрани Боже”.
Я – пришедшая на прогулку по этой планете. Я – жизнь дающая и ее отпускающая.
Я – воплощенное благословение и проклятие в одной личности.

Я – та, которая может подарить океан богатств, но сама ничего не имеющая.
Я – такая же, как и миллион других прочих. Я – женщина.
Все это – я».

Марго устремилась рассматривающим взглядом вдаль, бегло перебирая в руках ручки маленькой замшевой сумки, и, отпустив себе пару-тройку минут на размышление, решилась свернуть за поворот.
– Как поживаешь, Маргуша?– донесся голос из прошлого. Не веря себе, на лице незнакомца она разглядела знакомые глаза. Именно эти глаза, переполненные грустью и печалью, когда-то давно снились Марго.
– Ты…

– Я…

– Ты – живой? Но я видела новости. Ты для всех умер.

– И для тебя тоже?

Марго не находила объяснений.

– Что случилось?

– На меня было совершено покушение, все выглядело как случайная автокатастрофа. Я получил сильную черепно-

мозговую травму. Около месяца лежал в коме. Отец переживал, что заказчики если узнают, что я остался в живых, то придут в больницу и убьют меня. По старой дружбе с главным врачом меня ночью в реанимации поменяли местами с другим пациентом, который скончался. Мое лицо, – Вадим показал на исполосованное шрамами лицо, – было все изуродовано. Меня мать родная не узнала бы. Неудивительно. Все меня помнят красавчиком, завидным холостяком, а теперь вон… – И Вадим показал на лицо. – Нет больше красавчика Лапырева. Ты ведь тоже не сразу меня
узнала. Я с тобой в одном автобусе ехал до Дерева и назад.
Маргарита молчала и не могла поверить в то, что она слышит его, стоит рядом с ним, держит его руку. И это не сон.
– Моя жизнь еще в опасности. Заказчики легли на дно, и их еще не поймали. Я не могу открыто жить среди людей. Пока мне приходится прятаться. Когда я лежал в тяжелом состоянии – в коме, врач говорил, что у меня не было шансов. Я ничего не видел, была темнота. – Вадим вдруг замолчал. – Пока не пришла ты. Из всего моего состояния я запомнил лишь только, как ты звала меня. Вадик, Вадик. Я пытался встать, но не мог. А ты все звала. А потом подошла ко мне и окатила ведром холодной воды, которую зачерпнула с речки. Я даже сейчас помню, какая она была
холоднючая. Бр… – И по руке Вадика пробежали мурашки…

Маргарита обняла Вадима и неожиданно для себя заплакала. – Я знаю, это ты меня спасла. Не знаю, как. – Вадик быстро пожал плечами. – Но знаю, и все.
Маргарита прижалась к его груди.

– Пошли со мной. У меня есть небольшой дом. Есть средства, на что жить. Есть ты.
– Я не могу.

– Ты замужем? За этим? С работы?

Маргарита перебирала в голове нужные слова, но решила не путаться в мыслях и ответила односложное «нет».
–Нет. Я отказала Семену Семеновичу. В тот день, когда мы должны были ехать подавать заиление в ЗАГС, в новостях показали твою аварию. Я… – Маргарита запнулась в рассказе. – Я не смогла… Я поняла, что мне кроме тебя никто не нужен.
Вадим внезапным движением прижал Марго к своему сердцу.
– А мама? – опомнилась Марго. – Как я ее оставлю?

– А маме мы будем помогать. Да и ты сможешь в любой момент ее увидеть. Или вернуться. Вот. – Вадим протянул пустой смятый конверт из-под денег. – Я оставил ей деньги под дверью. А потом и вовсе перевезем ее.

Маргарита, вдруг опомнившись, отошла в сторону и циничным взглядом смерила Вадима с ног до головы.
– Ты меня не обманываешь? – настороженно спросила она.
– Как в прошлый раз?

– Иногда для того, чтобы увидеть в безжизненном и мертвом уродстве прекрасную жизнь, нужны просто вера и…
– И – и?

– Время. – Вадим протянул Маргарите маленький цветок домашней кустовой розы. – Я не выбросил цветок, за который ты заступилась. Вот… это тебе.
«Пришел» еще один автобус. Потом еще один. И еще. Остановка общественного транспорта в час пик задыхалась от потока желающих уехать. Она, подобно расторопной кровеносной артерии, моментально наполнялась пассажирами и работала на повышенных оборотах. Пешеходы крутились вихрем юлы на остановке, толкались локтями, ворчали на подножках подъехавшего общественного транспорта.
Автобус качался под натиском раздосадованных ожиданием пассажиров и то и дело просаживался на пружинах вверх-вниз, пыхтя уезжал и освобождал место для следующего.

Городские автобусы спешили на посадку и менялись местами, пыхтели, шипели и грелись в лучах ласкового мая, пока не затихали в объятиях уютных надвигающихся сумерек, внезапно заставших врасплох опоздавших к последним рейсам пассажиров. Суета, захлебнувшись закатом, затихла. Город уснул.

Матвей Петрович, лежа поздно вечером на своей кровати, не может уснуть, все что-то крутится в его голове и мешает провалиться в сон. Неторопливым, тихим движением он осторожно целует жену в теплый бочок и выходит во двор. Старый пес, увидев своего хозяина рано утром, потягиваясь, вылезает из будки, подбегает и заискивающе шарит по его рукам холодным носом. Матвей Петрович одобрительно хлопает по холке собаки.
– Ну, ну. Иди спать.

Не торопясь он открывает сарай, в котором хранятся старые вещи. Из большого количества хлама в виде ведер, удочек, наживки, кухонной посуды Матвей Петрович достает старую коробку. Шаря руками по самому ее дну, он достает стопку фотографий. Сев на перевернутое ведро, осторожно будет трогать странную реликвию. Он станет перебирать фотографии. Счастливые и светлые лица девушек с рыжими волосами и небесно-голубым взглядом осветят своей чистотой и молодостью его глубокие морщины на лице. На обороте каждой из выцветших фотографий женской рукой выведена надпись: «На долгую память». Дрожащими руками Матвей Петрович проводит по их лицам. «Люба. Люба! Люба… Люба!» – говорит Матвей Петрович, будто заведенный. «Люба, Люба! Люба», – каждый раз меняя интонацию и гладя рукой по фотографии. В его памяти возникает множество разных и загадочных Люб: сердитых и добрых, плохих и хороших, злых и нежных. Его глаза бегают из стороны в сторону, будто рассматривая в лицах девушек какие-то свои черты. Среди них фотография Тамары – девушки девятнадцати лет – с короткой озорной челкой, которая смотрела на него ясным и уверенным взглядом, который она никогда больше не сможет себе вернуть. Спустя время Матвей Петрович бережно закроет скрипучую дверь своего амбара и едва слышным шепотом пробурчит:
«Плохие, плохие, два, два. Митя хороший. Пять… пять, пять».

P.S.

15.09.1991

Вечером, найдя Тамару в сопровождении нежданного кавалера, тридцатипятилетний Матвей сильно рассердился. Он стал кричать и махать руками в разные стороны, привлекая тем самым к себе внимание уже спящих соседей и вызывая их негодование. От этого ему сделалось не по себе, и он, сильно сжав локоть Тамары, поволок ее в прилегающий к домам лес.
– Оставь меня, Матвей. Да успокойся же ты, ревнивец чертов. Достал меня.
– Ты. Ты плохая, плохая, – не отпускал Тамару Матвей. Его глаза становились все больше и больше.
– Да отпусти же ты меня… Психопат! Я тебе не жена, чтобы мне сцены устраивать. Понял? Да и вообще я ухожу от тебя.
Глаза Матвея расширились. Он перестал повторять слова, тихо поднял камень с земли и направился в сторону Тамары.
– Ты… Ты что?.. Ты… – Одной рукой Матвей схватил ее за горло, а другой, с камнем, угрожающе замахнулся над ее головой. Тамара не могла кричать. Рука сдавила ее горло, в котором запершило и перехватило воздух. Сквозь шипящие стоны Тамара стала плакать и молить о пощаде.

– Отпусти меня, миленький, отпусти. Я… я уеду, убегу. Ты никогда меня больше не увидишь.
Матвей в оцепенении смотрел на Тамару и не решался закончить начатый суд.
– Я тебе обещаю, я клянусь тебе. Отпусти меня.

По лицу девушки покатились слезы, теплые и чистые, такие же, какие были и у него в детстве. Рука, сжимающая горло Тамары, обмякла. Она вырвалась из смертельных объятий и, не поднимая сумки с земли, убежала прочь. Находясь в оцепенении от экстаза, Матвей сел на корточки и опустил вниз свою голову, зажатую с двух сторон руками. На земле что-то сверкнуло. Это было зеркальце, которое выпало из сумочки Тамары. Она, как и все прочие девушки, убежала от него в жутком страхе и без оглядки, словно от ужасного чудовища, прочь. Подняв зеркальце с земли, Матвей посмотрел в свое отражение. На него смотрел свирепый, неистовый взгляд его отца, который бил его за любую оплошность. По его лицу так же сочился пот, и он имел вид свирепого зверя.
– Нет. Нет. Отец, нет. Я не такой. Нет.

Тридцатипятилетний Матвей, будто ребенок, заплакал и отбросил зеркальце в сторону. Это было его последнее беспамятство, которое проросло в нем незаметной для него
тихой тенью, сделалось фобией, обострилось и стало болезнью. «Нет, нет», – еще долго можно было слышать доносившиеся из темноты чьи-то крики.
Со временем брошенное, красивое, в позолоченной оправе, зеркальце срослось с землей, обросло густой травой теплого лета, покрылось инеем от леденящего душу холодного поцелуя зимы, снова пропало в едкой зелени ласкового мая. Прошли годы, сменились вокруг люди, и оно забыло теплоту человеческих рук, забыло те моменты и переживания, которые когда-то в нем отражались. Находясь в безжалостной схватке со временем, зеркальце, как и все приходящее в этот эгоистический мир людских оценок: любовь, дружба, верность, со временем обесценилось, забылось и раскололось на части.