Чувствительный фотограф

Алые волны диких маков, позолоченные вечерними лучами, колыхались от проходящей мимо электрички. Яркий солнечный лучик протиснулся между двумя трепещущимися пунцовыми лепестками и утонул в глубине моей камеры. Щелк-щелк.

Пекро՛ ‒ деревушка у железной дороги недалеко от границы между бельгийскими Фландрией и Валонией. Дома ‒ пряничные, с коричнево-красной черепицей на крышах. Слева поле с картошкой, справа дорога во Флориваль, позади темнел лесок. Солнце терялось там, за его зелеными шапками. Воздух здесь свежий, травяной, майский.

Целых две недели я ездил мимо Пекро, любуюсь алыми перекатами. Нигде в окрестностях не было так много маков. Они поднимались ярким ковром к железнодорожным путям и даже росли прямо на них, пробиваясь из-под камней, и у изгороди на полустанке. Две недели я смотрел, как маковый огонь разгорался все сильнее и сильнее, охватывая все вокруг железной дороги. Наконец, они околдовали меня, нашептали взять камеру на работу, а потом высадиться в Пекро на закате.

У меня было тридцать минут до последнего поезда. Пламенные цветы вокруг меня, голубовато-золотое небо надо мной. Тихо здесь, птицы щебечут. Жителей ‒ никого. Все сидят дома, телевизор смотрят или в своих садах работают. Никто не видит человека, рыскающего с камерой среди маков. А эти, как некие духи огня, с невесомыми, почти нематериальными лепестками, смотрят в небо своими черными глазами. Им нет дела до того, что я пристально гляжу на них своим одноглазым фотоаппаратом. Но они качают пунцовыми головами, зовут: посмотри, посмотри! И я смотрю и дрожу от восторга и азарта…

Но вскоре мимо меня что-то с шумом проехало, и маки колыхнулись дружной волной. Поезд!

‒ Эй! Attendez![1]

Я бросился к полустанку, размахивая свободной от камеры рукой. Запрыгнул в поезд в последний момент и упал на ближайшее сиденье, пытаясь отдышаться.

«Слабый я человек, да, слабый, ‒ думал я, чувствуя, что до сих пор руки дрожат. ‒ Слишком чувствительный… Всего лишь маки какие-то, а я разволновался… просто псих». Я принялся глубоко дышать, чтобы успокоиться, как мне советовали психологи.

Я всегда был такой чувствительный. Однажды в детстве родители водили меня в картинную галерею в Брюсселе ‒ и я рыдал все время, стоило только мне посмотреть на картины великих мастеров. Меня ругали, а потом просто увели оттуда. Никто, даже я сам, не мог понять в чем дело. Но потом понял, что тогда я просто очень глубоко чувствовал настоящее искусство и не мог сдержать эмоций.

Родители учили меня не плакать, потому что мальчики не плачут. И я старался не плакать публично, но рыдал запершись в своей комнате. Меня учили быть твердым, решительным, а я сильно тревожился обо всем подряд и чувствовал себя слабым, как былинка в поле, как маковый лепесток. С возрастом, конечно, стало немного легче: оброс толстой кожей, заматорел, просто иногда нервы шалят. Как сейчас.

Десять минут ‒ и я дома. Маки на платформе и на путях рдеют здесь и там, но здесь не так, как в Пекро. Было уже поздно, поэтому поужинав, я сразу лег спать, оставив печать фотографий на выходные.

Мне приснился странный сон. Огромное алое маковое поле, и я на нем, но я не фотограф, а один из маков. Даже не цветок вовсе, а просто один из тонких легких лепестков. Я дрожу на свежем ветру, радуюсь, лечу вместе с другими лепестками. И был там еще кто-то другой, кто смотрел на нас ‒ и на меня ‒ с восхищением и улыбкой. Стоял над нами с фотоаппаратом в руке, а потом наклонился. Щелк-щелк. В этот момент солнечный луч пробился между мной и моим соседом, и все во мне загорелось, засветилось…

Я проснулся в слезах. Тогда я впервые подумал, что, может быть, есть кто-то больше меня, кто смотрит на меня, слабого, чувствительного, тревожного, и думает, что я прекрасен.

[1] Подождите!

Автор публикации

не в сети 2 года

Соня Пучкова99

Комментарии: 26Публикации: 16Регистрация: 16-02-2022