В подобных злачных местах немудрено найти не столь уж тщательно припорошенный листьями труп, так что никто из жителей Нахтала даже не удивился. Отнеслись как к обыденности — немного посмаковали в скромных газетёнках да обсудили как следует, со смаком в кулуарах, после чего предали забвению, стоило только найтись сплетне куда более занимательной.
Например, следовало обсудить как можно скорее снижение удоя коров да то, что вновь нашли истерзанных ягнят — никак иначе это связано с дурным волчьим воем; или то, что госпожа Чансад вновь вернулась к истокам и кроит платья с пышными юбками, силясь вернуть их в моду; или последнюю свадьбу, на которой невеста была прелесть как хороша, а вот жених-то — малость бледен и несчастен, а потому стоило молодой выбрать себе другого мужа.
Иными словами, тем для пересудов находилось предостаточно, и про очередного безымянного мертвеца думать забыли, так и не сойдясь, растерзали его дикие звери или сам по дурости решил насладиться видами природы, не зная лесу, а потому замёрз насмерть ледяной осенней ночью. Нахтальцы часто сталкивались со смертью случайных путников, а вариантов умереть в здешних местах, не зная, что называется, броду, — плёвое дело.
Таким образом, куда более интересными и важными представлялись обсуждения, шедшие внутри небольшого отделения нахтальской милиции. Казалось бы, защищать граждан не от чего, кроме дикой природы, в голодные времена тщательно, но тщетно силившейся посягать на святую человеческую жизнь, однако и в таких отдалённых городках находились и свои дебоширы, и свои загадки, и свои мутные легенды. Одной из таких легенд как раз были «лесные мертвецы».
В пропахшем насквозь этанолом и формалином помещении делается дурно любому не привыкшему человеку, вот только обоим, склонившимся над телом, отвратный запах длительного гниения настолько привычен, что уже не отвращает. Любое мерзкое, даже тухляки и чучела разной степени гнилостных изменений, вскорости обратится в привычное и незаметное, если претерпевать отношения с таковым в достаточной степени долго и тесно. Куда больше внимания этой пары привлекала культяпка, оставшаяся от левой руки погибшего.
— Уверена? — мужской голос полнится усталостью, бессонницей и редкостным раздражением. Его ничуть не радовало пребывание здесь, и ещё меньше могла порадовать перспектива добавить очередной, хоть и условный «глухарь» в и без того увесистую папку аналогичных происшествий.
— Да, — кивает женщина, едва ли не единственная постоянная работница нахтальской прозекторской, если не считать временной помощи в виде рук пары-тройки порядочно проспиртованных санитаров, готовых за пару бутылок таскать любых бегемотов. — Левую руку удалили по локтевому суставу посмертно и весьма профессионально, как и в прошлые разы.
Что довольно странно (или страшно, смотря как подумать), если учесть, что таких мертвецов находят уже шестьдесят лет как. Либо у давнего любителя мертвечинки появился подражатель-преемник, причём довольно (или сравнительно?) давно, либо по лесам гуляет чокнутый дед с пилой, что тоже не внушало избыточного оптимизма.
Мужчина нахмурился.
— Что-нибудь интересное?
— Возьми копии отчётов, если так интересно, — специально для тебя сделала, — чуть улыбается она, но тут же серьёзнеет. — Особых примет нет, но явно не местный: уже бы хватился кто-нибудь и побежал подавать заявление. Приезжий тоже не со стороны города, если твои ребята вдруг, конечно, не находили брошенных авто, ещё не разобранных на кусочки. Судя по одежде, очередной горный походник. Документов я тоже нигде не нашла. Единственное, в этот раз на одежде были срезаны все бирки.
Иными словами, новый посетитель безымянного кладбища на двадцать втором километре от Нахтала.
— Заключение для захоронения я тоже сделала. Дело за вами.
«Увезите поскорее только», — читалось в её взгляде. Оно и понятно: вряд ли она хочет, чтобы этот безымянный валялся в морге ещё тринадцать суток (а то и больше), если вдруг он захочет упереться в заведомо бессмысленной попытке разузнать хоть что-то о творящемся и отыскать родственников. И сам видел, как оно бывает: лежат штабелями грязные, вонючие, голые; холодильников не хватает; аромат расцветает такой, что глаза режет даже самому обвыкшему, и невольно радуешься, что живёшь в таком холоде большую часть года. Хорошо, когда похоронники увозят синюшные трупы через недельку, если денег хватило и все бумажки собраны вовремя и пестрят всеми положенными печатями и подписями.
Следователь решил не упираться излишне и уже завтра написать муниципальному ритуальном предприятию, чтобы поторопились закопать труп №91316. Ни машины, ни личных вещей, ни документов, ни жалоб, ни очевидного криминала, кроме этой злосчастной отрезанной, да и то посмертно, руки. Все умерли своей смертью, заплутав в лесах — замёрз ли по итогам, был ли пожран медведицей по итогам отчаянных злоключений. Ничто не указывало на то, держали ли их где-то перед смертью, истязали ли — всё выглядело абсолютно естественно.
И каждое такое тело появлялось раз в десять лет, и поначалу его предшественники не обращали внимания. Одно тело списали на случайность, решив, что ампутация была прижизненной. На втором поменялся следователь, да тот был занят иными проблемами маленького северного городка, ведь время тогда было неспокойным. У третьего вместо тела остался практически скелет, так что ни у кого не вызвали удивления повреждения костей, да и медицинский эксперт в то время был не лучшим. Четвёртое нашли изодранным медведем, и только недавно, после эксгумации, Валерия Олеговна подтвердила, что левая рука была прижизненно отрезана — из-за этого им вдвоём немного пришлось влезть в конфликт с начальством, но обошлось только выговором. Пятое, найденное ровно десять лет назад, уже застало его младшим следователем, и стало сигналом действовать, но за столько лет он ничего не добился — только обнаружил проблемную молодёжь, приносившую в жертву кладбищенских голубей.
Порой ему Владиславу Андреевичу казалось, что у него разыгрывается паранойя, или что он видит то, чего на самом деле не существует, но картина выходила слишком мрачной и тревожной, да и подтверждённой судебно-медицинскими исследованиями. Начальство не горело желанием давать делу ход и считала мнительность избыточно буйной; намекали, что, должно быть, в таком отдалении от цивилизации малость трогаешься рассудком и что лучше бы сменить обстановку. Однако он не стал отказываться от этого места, так и оставшись в Нахтале.
И вот теперь — такой же труп. Всё, что он мог, — это положить очередное тело в чёрный полиэтиленовый пакет, довезти до морга и отправить словесный потрет безымянного мертвеца да две его фотографии в профиль и анфас в бюро регистрации несчастных случаев, надеясь, что, может, кто-то ищет своего потерянного и найдёт в ближайшие пять лет — до того, как кремируют и увезут в братскую могилу. До того оставалось их потерянному лежать под убогим холмиком земли на кладбище, где нет ни одного имени — где только железные номера на палках.
Владислав Андреевич вздыхает и потирает переносицу. Он не сомневался, что поиски снова ничего не дадут, но не хотел опускать это дело: кто-то всё ещё ходил по лесам уже шестьдесят лет как и искал тела, чтобы отрезать им левую руку. Кто это мог быть? Зачем ему именно левые руки?
Возможно, некоторые тайны люди не узнают.
Автор публикации
