На основе реальных событий[1]
26 декабря 1920 года
Заведующему Кубано-Черноморской областной Рабоче-крестьянской инспекции Г.И. Гук:
«Нами, по распоряжению городского партийного органа, была произведена работа по проведению ревизии на «Центральном складе конфискованного имущества», оборудованном в бывшем Летнем театре, и находящимся в ведении «Комиссии по изъятию вещей у буржуазии», конторы «Ущемления буржуазии».
Выявлено нижеследующее:
1) В течение ноября текущего года на вышеозначенный склад, свозилось со всех районов, и улиц города изъятые у вражеского сословия различные предметы, высокой и повышенной ценности.
2) В нарушение выданной строгой инструкции, после доставления на склад, изъятое имущество никак не описывалось, акты приёма-передачи не составлялись.
3) Конфискованные вещи не сортировались, и, работниками склада, сваливались в «различные кучи в самом хаотическом состоянии».
4) В этой куче валяются, в полном беспорядке:
— битая посуда,
— мраморные и гипсовые статуэтки,
— Остатки дорогих иностранных и нашенских граммофонных пластинок,
— лампы, стёкла, тарелки, вазы, стаканы, графины
— А также и другая домашняя посуда,
Всё это общим объёмом в несколько возов.
Далее. Комиссией выявлено:
…Помимо, перечисленных упущений было также установлено, что такие предметы, как швейные машины и разные технические и больничные принадлежности:
— примусы,
— термометры,
— и другие вещи,
Вследствие неупаковки и небрежного, к оным предметам, отношения, и совсем пропали!
Зато на складе наличествуют вещи, конфискации не подлежащие, как-то:
— старые женские шляпы,
— гребёнки и булавки, нужные для этих шляп,
— другие мелкие хозяйственные вещи.
Опять-таки из-за халатного отношению к порученному государственному делу, всё вышеперечисленное свалено в общую кучу мусора, и многое уже безвозвратно погибло.
И это притом, что на складе в должном достатке имеются, конфискованные у чуждого революции элемента:
— Сундуки,
— Большие баулы,
— деревянные и металлические лари.
(некоторые из них находятся всё ещё в не отрытом виде!)
Актов или описей таким сундукам в складе при вскрытии их, нами не обнаружено!
И главное!
В ходе работы комиссии обнаружена недостача:
— золотых браслетов,
— колец,
— иных ювелирных изделий,
— денежных средств на трудно подсчитываемую сумму.
Руководитель ревизионной группы,
инспектор Отдела летучих ревизий А.Г. Ларский
***
К данному документу прилагалась секретная записка, следующего содержания:
«В ночь на 23 декабря в складе было произведено хищение мануфактуры, посредством выемки окна из комнаты, где находилась последняя. О хищении было сообщено в уголовный розыск и в Областную Чрезвычайную Комиссию»[2].
Обшарпанный кабинет срочно организованного отдела по борьбе с хищениями государственной собственности
— И ведь что интересно, — Игнатыч, бывший слесарь одного из заводов, а ныне сотрудник, советских органов правопорядка, скрутил самокрутку, затянулся, выпустил в потолок струю сизого дыма и продолжил:
— Я сходил на ентот треклятый склад, чёрт бы его побрал! И узрел, что двери театру завсегда, опечатываются аж двумя печатями: заведующего складом, и уполномоченной Облинспекции!
— И у меня сплошные непонятки, — бывшая курсистка Маша Окунева, взяла со стола папку и стала её отгонять от себя табачный дым:
— Никто из нашенских милиционеров, мне так толком не объяснил, почему люди, стоящие в ту ночь на посту, в ту ночь, до сих пор не арестованными и даже, как следует, со всей пролетарской принципиальностью, не допрошены!
И ещё почитайте это, — она открыла папку и протянула её Игнатычу, — на мой взгляд, имеет место самая настоящая контрреволюция.
Но старик от предложенного документа отмахнулся:
— Дочка, ты уж того, сама… вслух, я очки-то, отродясь не носил, интеллигента из себя нисколечко, не корчил, и буковки эти, ручкой нацарапанные…
Окунева не стала дожидаться окончания его монолога и вслух затараторила:
— «Объяснительная записка.
На сегодняшний день, состояние, до недавнего времени, вверенном мне театре, никак не приспособленным под склад, для хранения отобранных у классового врага вещей, мне не известно.
Вследствие того, что я, утром двадцать седьмого декабря был грубо арестован, и с того момента, и по сегодняшний день, содержался поперва в подвале нашего революционного ЧК, а потом переправлен в Екатеринодарскую тюрьму. Где и буду находиться, аж до самого вынесения мне приговора нашего справедливого пролетарского суда.
Бывший заведующий складом Евлапий Панюшкин».
***
Читая это, девушка не заметила, как в кабинет вошёл недавно прикомандированный к их отделу, бывший следователь царской полиции Аслан Юсупович Аутлев:
Кивком головы, поприветствовав Игнатыча, обратился он к Маше:
— Я погляжу, папка у тебя толстенная, и кроме этой галиматьи, там наличествуют и стоящие документы.
— Ой, дядь Аслан, да там ерунда всякая, к делу не относящаяся.
Я просто не знала, с какого боку начать, вот и пошла в наш городской архив,
взяла, да и подшила сюда, всё, что у них было об этом театре, — девушка, хотела было положить папку на место, но следователь её забрал и усевшись на колченогий стул, стал внимательно изучать.
Десять минут спустя
— Юсупыч, ты там того, часом, не уснул, — буркнул Игнатыч, с силой вдавливая окурок в изящную мраморную пепельницу, подобранную им и принесённую сюда со склада конфиската.
— Понимаете, господа и дамы, — Аутлев оторвал взгляд, от аккуратно подшитых бумаг:
— То есть я хотел сказать… товарищи — коллеги. Опыт прошлой работы шепчет мне, что прежде всего надо досконально изучить место совершения преступления…
— Да там же одни вырезки из газет царского периода, что толкового можно из них узнать?! — бесцеремонно перебила его девушка, — ну, играли спектакли, артисты гастролировали, в общем, ерунда…буржуйская.
— Маша, мягко скажем, ты не права, — Аслан Юсупович ткнул пальцем в пожелтевшую от времени заметку:
«Перед Февральской революцией в городе работало тридцать три (!) театральных коллектива, как профессиональные, так и любительские.
В Екатеринодаре было целых три стационарных театра:
Летний, в Городском саду. («Парк культуры и отдыха имени Горького»),
Зимний (на его месте сейчас расположилась филармония)
и Северный (впоследствии переделанный под кинотеатр «Россия»).
После завершения представления в Зимнем театре, по заявке дирекции к зданию театра подавались трамваи!
Запроектировал зимний театр известный московский архитектор Ф.О. Шехтель.
При строительстве всё здание целиком покрыли цементной штукатуркой.
Из просторного фойе почтенной публике предстоит подниматься по парадной лестнице, в зрительный зал, рассчитанный, аж на тысячу триста мест, и освящённый тремя люстрами, вместивших в себя семьсот пятьдесят ламп накаливания!
А сцена установлена на передвигающихся станках, что позволяет вовремя избежать ненужного шума.»[3]
***
— Или, вот послушайте — Аутлев перевернул страницу.
1893 год. Газета «Кубанские областные ведомости».
Наша публика ищет в театре «не идейных наслаждений, а пикантных развлечений легко-музыкального характера». При этом консерваторы, в частности, представители духовенства, видели в театре угрозу нравственности, утверждая, что «нынешние пьесы сложные, пропитанные эротизмом и психологией ненормальных людей»[4].
— А мне понравилась вот эта заметка, — Маша отобрала у следователя папку и со смехом прочла:
«Цензура театрального репертуара находилась в ведении городского полицмейстера. Все афиши, либретто и тексты просматривались, чтобы получить обязательную подпись «С дозволения начальства». Цензура проявляла себя и в кинематографе.
— Или вот это:
Журнал «Театр и искусство» — В Екатеринодаре по настоянию духовенства была запрещена к демонстрации кинокартина «Жизнь и страдания Христа»: было указано, что у ангела в картине «бюст до неприличия большой», а Мария похожа на буржуйку-парижанку!»
— А эта заметка, уж точно, и обязательно, поможет нашему следствию — девушка хотела было показать язык, но передумала и, став в позу артистки театра, громко продекламировала:
«Рост цен в 1917 году привёл и к подорожанию театральных билетов: так, на выступление поэта-футуриста Василия Каменского билеты стоили от 50 копеек до 2,5 рубля (в то время как билет на трамвай в 1910-х стоил 3 копейки).
Выступление во вместительном Летнем театре (1449 мест) приносило труппе 700–800 рублей»[5]
Через несколько дней на стол начальства лёг короткий доклад следующего содержания:
«В ходе досмотровых действий было установлено, что означенное злодейство совершено ночью, причём, при весьма загадочных обстоятельствах.
Ибо бывший летний театр охранялся усиленным караулом!
Это даёт основание считать, что хищение могло быть произведено только при условии его… соучастия!
Полагаем, что следует:
— Первое. В кратчайшие сроки, всех причастных арестовать, и на принадлежащих им жилплощадях произвести тщательные обыски и изъятия.
Второе. Увеличить состав Отдела по борьбе с хищениями государственной собственности, как минимум втрое.
Третье. При помощи новых сотрудников регулярно осуществлять рейды на местные рынки, с целью выявления продаж украденных вещей».
***
Что ответило партийное начальство, и чем завершилось данное следствие я, (роясь во Всемирной паутине) ответа так и не нашёл.
Полагаю, что гипотеза, высказанная первыми ОБХССовцами[6], была верна.
Ибо революционный лозунг «Грабь награбленное» был воспринят людьми, назначенными в ту ночь, в караул…буквально!
[1]— все документальные материалы взяты с сайта: https://vk.com/public211353747
[2]— https://vk.com/public211353747
[3]— https://ruskontur.com/zimnij-teatr-v-krasnodare-utrachen/?ysclid=m33zj1lb033452403
[4]— https://vk.com/public211353747
[5]— https://www.yuga.ru/articles/society/7955.html?ysclid=m2ypvpccbo586290291
[6]— Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности
Автор публикации
