Чолема

 

Это бывает после похорон родственника. Зиновий хорошо знал о таких манифестирующих болезнях. И, как врач, всё мог объяснить с научных позиций. Но черт задери, не было у него, сорокапятилетнего здорового мужчины ни малейших предпосылок к такому. Во-первых, тетка Магда давно жила вдалеке, навещал он ее один раз в пять-шесть лет, не питая каких-то особых сердечных чувств к пожилой фурии. Как, собственно, и она к нему. Когда-то ходили слухи, что тетя по молодости, шаманила на Алтае, но это его мало занимало. Во-вторых, смерть ее наступила после длительной болезни, не была неожиданностью, и само прощание прошло в общем-то без всякого надрыва. Чинно, обыденно, если не считать одной несущественной мелочи, о которой Зиновий быстро забыл, вернувшись домой к жене и пятилетней дочери. Жена Ева спросила, как все прошло. Он ответил, что подобающе, на том и забылось.

***

Через месяц, или полтора у него на фоне полного благополучия появились напоминающие диабет странные симптомы. Странность их отмечали и коллеги, потому что ни уровень сахара крови, и никакие другие анализы и обследования, проведенные ему многократно, не показывали отклонений от нормы. И тем не менее, Зиновий испытывал ежеминутный голод, чудовищную ненасытность. Жор был фантастическим, а вес он терял. Большой нос его стал заостряться, кожа сереть, вьющиеся раньше густые волосы распрямляться и редеть. Врач объяснял себе эту чертовщину депрессией кризиса среднего возраста, хоть и не мог припомнить определенно, из-за каких таких экзистенциальных переживаний он мог начаться.

На работе это пока не сказывалось, и, когда Ева, опасаясь, кроме прочего, за быстро оскудевающий семейный бюджет, стала уговаривать мужа сходить к психотерапевту, Зиновий отмахнулся, считая тех ловкими шарлатанами. В-общем, ситуация пока зависла в воздухе. И неизвестно, как бы она разрешилась по-хорошему, и вообще как-нибудь разрешилась, если бы у Зиновия не началось другое…

В один из вечеров он возвращался из поликлиники, и, не дотерпев из-за изнурительного голода, зашел в ближайшее кафе. Взяв мясную солянку, грибное суфле, отварную рыбу, пару куриных котлет, большой стейк, картофель, салаты, кисель, сметану и пирожные он уселся в дальнем конце зала у раковин умывальников, чтобы не привлекать любопытные взгляды. Когда солянка ароматной теплотой потекла к желудку, Зиновий зажмурился, а, открыв вновь глаза, закашлялся, давясь едой. Из-за колонны, отделяющей его стол от умывальников, показалась тень. Это была огромная, до потолка, неподвижная тень от сидящей птицы. Она что-то держала, едва различимое, в клюве. Еле справляясь со спазмами кашля и столбенея, Зиновий почувствовал — то, что находится за колонной знает о нем. Знает о нем всё, и наблюдает. Взвыв, он вскочил, опрокинув стол с посудой, и ринулся прочь из кафе, сбивая стулья, посетителей, ломая двери. Как добрался домой, он не помнил.

Будучи скрытной натурой, жене Зиновий не рассказал ничего, но согласился сходить к психотерапевту, а заодно на МРТ головного мозга. На МРТ все было нормально. Пожилой, холеный психотерапевт Юлиан Эдуардович, поблескивая золотой оправой, долго, как водится, интересовался детскими травмами. Но на втором сеансе снова подвел разговор к тому событию, после которого всё началось:

— Давайте, голубчик, расскажите подробнее о том, что упоминалось ранее, как несущественная мелочь… Может, вы намеренно ее хотели забыть?

— Ну нет, — этот надменный Юлиан все больше раздражал его. — Да… нестоящая чепуха. Ну… Меня позвали как врача… помочь, может, чем-то, когда старушка… Короче, когда эта грымза была еще жива, но уже почти не выходила из ступора.

— Допустим, помощь уже была напрасной. Так?

— Так и было.

— Она говорила вам что-то? Что вспоминается?

— Мычала, стонала… — Зиновию вдруг захотелось послать всё на хрен и уйти. — А! Если это… Выеденного яйца не стоит… Тетя Магда незадолго до конца попросила сахарина.

— Чего, простите?.. — психотерапевт взял ручку.

— Сахарина, черт!

— Не сахара, а… этого? И вы нашли?

— Послушайте, коллега, — Зиновий сорвался с кушетки, пододвинулся ближе к дорогим окулярам. — Давайте закончим эти тупые допросы, голубчик. Ни к чему они не ведут… Вы мне выписали «Прозак», после него гораздо легче. Я больше не буду рассказывать, что там захотелось этой тупой курице. Всё! Это было последнее посещение. Всего хорошего!

Но легче ему не становилось. Хотя кошмар видения не повторялся, но теперь начались другие. Зиновий стал бояться углов, заборов, перегородок, барьеров и колонн. На работе и в других местах, кроме дома. Не только подходить к ним, как еще неделю назад. Но теперь даже смотреть в их сторону. Думать о них. Он был уверен, что за ним наблюдают. Неустанно и с целью. Всё, что отбрасывало тень, он обходил десятой дорогой, как содержащее угрозу. Со временем тени стали изобретательнее. Они появлялись даже в почти не освещенных местах, и двигались группами за ним по пятам. Самыми невыносимыми стали тени в снах.

На работе Зиновий в конце концов взял внеочередной отпуск. Сидел дома у телека. С перепуганной насмерть его депрессией Евой почти не разговаривал. Жизнь доктора вошла в тяжелую, ограниченную настоящими и мнимыми тенями, фазу почти полного душевного разлада. Однажды дома он так шуганулся вечером от собственного отражения в окне, что впал в запой на неделю. И только с дорогой пятилетней Алисой, небесным созданием с сомнамбулизмом, начавшимся недавно, он отдыхал сердцем, подолгу играл, не спускал с рук. Девочка чрезмерно эмоциональная, она стала ходить и говорить по ночам во сне, что расстраивало его до слез.

***

Ну вот, дорогая Магда. Пришло твое и мое время. Завтра мы посетим эскулапа. Так ты говорила, у него не было сахарина? Да? Но и желания его дать тебе в душе племянника ты не увидела. Так? Но мог бы купить и растолочь эти таблетки, что продаются. Подсластитель. Надо же! Такая малость. Последнее желание! Мелочь милосердия. Отвернулся и ушел? И жена не приехала, чтобы любимую Алисочку в последний раз тебе показать. А я ведь знаю, что ты вспоминала перед Вечностью. Как плакала о том… Как в голодном детстве лизала завернутый в кусок газетки сладчайший порошок. И ничего вкуснее для тебя не было на свете. Да, Магда? Ну, ничего. Он подготовлен почти. И я завершу дело шаманки! Милосердным будет дитя. На то я и Чолема!

***

Ночная лампа тускло освещала кресло со спящим мужчиной. Телевизор давно монотонно шуршал. По экрану неслась «метель» конца передач. Внезапно экран осветился фиолетовыми звездами. Из динамиков резко вступили бубен и комус. Мужчина встрепенулся, вскочил было бежать спросонья, но тут же сел назад. Из коридора, ведущего к спальням лился незнакомый серебряный свет. С оловянными глазами и открытым щербатым ртом, шаркая тапочками и светясь, входила в зал тетя Магда. На ней был расшитый оленями балахон. Мужчина вцепился в подлокотники и забыл дышать. Из-за угла коридора наклонилась знакомая тень от огромной птицы. Она на фоне света, и Магда у кресла застыли неподвижно. Мужчина тихо выл. Грохот бубна и звон комуса сотрясали комнаты, но голос тени звучал громче:

— Я Чолема! Прощай, эскулап!

Мужчина тяжело поднялся. Сделал шаг, но больше не смог. В зал из тени медленно выдвинулась гигантская чёрно-зелёная сова. На месте головы у чудовища горел справедливым гневом и нездешней ненавистью единственный оранжевый глаз. Вдруг он обернулся на сто восемьдесят. Исчез, и в перьях показался отполированный клюв, из которого донеслось:

— Нам нужна невинная!

Следом за этим послышались детские шажки. Вошла спящая Алиса в ночной пижаме. Мужчина, вскинув руки, задохнулся в немом крике. Последнее, что он увидел, была ручка Алисы подносящая сахарин ко рту тети Магды.