Один писатель читал и причитал:
– О Боже, какие бездари! Какие графоманы, Боже мой!
Бог и явился перед ним. Говорит:
– Ты же писатель, а они не должны причитать.
– Почему?
– У вас ведь бальзам на сердце. Начнете что-нибудь писать, так непременно этого бальзама отведаете. И вам хорошо! Даже если очень плохо. Кто отведает этого бальзама, тот никогда не причитает. Потому что благодарен ему, который облегчает все твои горечи и печали.
– Но ведь причитаю не когда пишу, а когда читаю.
– А ты не читай чужое. А только близкое. Чужой образ – не образ, а бельмо. А близкий образ – что птица, выпущенная из клетки: улетая, она уносит твой дух ввысь! И оценить чужое нельзя, оценивают только близкое.
– Почему же так много чужого и неинтересного?
– Свое и интересное – это слова-синонимы, как и – чужое и неинтересное. Надо смириться – весь мир состоит из того и другого, того – половина, и – этого. Надо ориентироваться. Всё имеет право на жизнь и публикацию.
– Значит, я читаю чужое, потому и причитаю?
– Не только. Среди чужого есть произведения, а есть – слова, слова, слова…
– Как их отделить друг от друга?
– Если цепляет и раздражает – это произведение, а если гладит и раздражает – это слова, слова, слова…
– Видно, я слишком часто читаю – слова, слова, слова…
– И у тебя, – Бог пристально посмотрел на писателя, – произведения мало напоминают сеть. А ведь произведение не рассказ, а ловля человеков: чем больше читателей у тебя в сети, тем ты выше как автор. Тебе надо бы больше расставлять крючки и сети!
– Я не ловлю чужие души, а выражаю свою.
– Именно этим ты отличаешься от гениев. Хотя одно другому не мешает.
– У меня нет опыта, чтоб расставлять сети и крючки.– вздохнул писатель.
– Это опыт не наживной, а от рождения. Он либо есть, либо его нет. И потом у тебя мало любопытства и безрассудства, а они – как чернила для ручки.– Бог как будто стал присматриваться.
– У меня много написано, но ничего еще не написано.
– Пиши и будет написано.
– Писать пишу, но читать свое не интересно.
– Так ты причитал, читая свое?! От своего каждый причитает, но молча.
– Я многого еще не достиг.– писатель снова впадал в уныние.
– Я мог бы многое тебе дать, но теперь поздно. Жди нового рождения, там видно будет.
– Я не буду спать ночами, но напишу гениальное! Я ведь еще жив!
– Как много я тебе не додал. А ведь мог бы дать. Если б знал тебя до твоего рождения. А теперь знаю, значит, в новом рождении додам.
Бог исчез. Писатель же улыбнулся себе в зеркало и отправился на презентацию альманаха.
Автор публикации
