Бабочки летают, бабочки!
Матрос любил свой студёный, пропахший замороженной рыбой трюм еще и за то, что каждый месяц в нём наступала весна – такое морское исчисление! Это, когда заканчивалась полностью выгрузка, и через открытую горловину в трюм проникал яркий луч воистину весеннего – для обледенелых переборок и палубы – солнца. И сверху, с подволока, начиналась самая настоящая апрельская капель – всё таяло, и весь трюм был «на оттайке». И трюмный матрос подолгу стоял тогда в этом капельном перезвоне в одиночестве ( всех других как тем же весенним ветром сдувало из трюма вслед за последней отправленным стропом с замороженными коробами), блаженно созерцая очередную трюмную весну – как венец суровым морским трудам.
И тогда: «И стоило жить, и работать стоило!».
Но, до прихода трюмной весны следовало потрудиться несколько недель в морозном трюме. В лютый мороз, под вой стужи из мощных вентиляторов. И в полном одиночестве, которое впрочем, матрос воспринимал за благо. Не стоит у тебя над душой рыбмастер, не подгоняют невольно сноровистые товарищи – ухватил себе приехавшую по заледенелому лотку коробку с рыбой – да и неси себе на уготованное ей место в ряду таких же коробов. И за такой работой есть возможность и подумать, поразмыслить о своём, повспоминать, помечтать, или даже сочинить что-то вроде:
О трюм! Мороз под тридцать даже в мае.
О трюм – не просто нагроможденье коробов:
Кто прелести твоей не постигает,
Тот радость жизни всей постигнуть не готов!
Конечно, по такому стишку матрос оставлял несчастным почти всех жителей планеты, но – не менять же теперь последнюю строчку, что в такую хорошую рифму удалась!
Бывали в трюме и тяжелые дни – вахты, когда приходилось бегать «на дальняк», но спокойных вахт получалось в разы больше. А сегодня так и вообще выпало трюмному – почти что выходной. Посчастливилось в первом твиндеке закладывать первый шар. Нет – это не как в бильярдную лузу шар целлулоидный, и не как картофелину в лунку, — это закладывать коробами вровень перемычку между двумя подступивших вплотную – с кормы и с носа, — рядами коробов. Работа – не бей лежачего! Потому как, только подхватил с лотка приехавший короб, да, пройдя лишь несколько шагов, его и плюхнул. Причем, расстояние всё сокращается, и выше плеча поднимать не надо – семь, всего, в высоту рядов.
Бывает же такая лафа!
В полном таком умиротворении, мурлыча под нос какую-то песню, дорабатывал уже вахту трюмный, как вдруг прямо из- под ног взвилась в свете трюмных ламп бабочка и принялась кружить в углу, между двумя рядами коробов.
Бабочка – здесь, на морозе!.. Почему нет? Просто – это трюмная бабочка – Трюмофляй – живущая в морозном трюме. Никто её не видел, и потому не ведает о её существовании. Только для матроса и воспарила она сейчас – чтоб покружив немного, безжизненно упасть на заснеженную палубу.
— Бабочки летают, бабочки! – по делу вспомнил тут трюмный давно забытую песню, что пел в его детстве старший брат: история повторяется!
А бабочка всё кружила в свете трюмных ламп, как в лучах софитов, то воспаряя, то опускаясь почти до палубы, радуя забывшего о своих коробах трюмного матроса.
Наконец маленький клочок полиэтилена, оторванный от какой-то упаковки рыбного брикета, вырвался из воздушного завихрения, создавшегося в этом уголке, перестал кружить и плавно опустился на палубу.
А счастливый матрос, которому иллюзорная бабочка по-настоящему согрела душу, принялся за своё дело. Искренне радуясь в душе: кабы не трюм – где бы он смог увидать её: бабочку Трюмофляй?!
Автор публикации
