Промозглый ветер яростно хлещет лицо стынущей на лету изморосью, настырно бьётся под куртку, оседая за воротником. Порывы холодного воздуха до рези щиплют слизистую, приходится часто смаргивать. Наши с Дургой глаза встречаются. В этом поединке воли проиграет слабейший. Из-под её густых, набухших от дождя ресниц, светится холодная решимость, оглушая сильнее стылого шквала. Меня бьёт дрожь гнева и страха, скрытая непогодой. Я впервые благодарю жестокую стихию за возможность спрятать эмоции. Гадаю, чувствует ли Дурга то же. На её гладком, бесстрастном лице, застыл каждый мускул, и только шокер, направленный мне в грудь, слегка подрагивает в руке. Ей хочется выстрелить. Я вижу это во всей её позе, взгляде, в приоткрытых от нетерпения губах. Но все же она медлит. Дает мне шанс сделать «правильный» выбор. Отчетливо ожидая обратного. Я слышу свой пульс. Ловлю его, глубоко дышу, стараясь сохранить самообладание.
Дверь за спиной женщины распахивается, выпуская новые фигуры в защитных одеждах. Среди них Вера, в нелепом плаще поверх привычной толстовки и протертых брюк. Она смотрит на меня с ужасом и неверием. Кричит. Но я не могу разобрать слова, тонущие в жутком вое непогоды. Я хочу подойти, обнять ее, увести подальше отсюда. Дурга ловит мой взгляд и слегка качает головой, пока пальцы переключают шокер в режим поражения. Меня охватывает отчаяние. В глазах немного плывет. Уши закладывает от назойливого звука. С удивлением осознаю, что сам издаю его. Я вою. Оскалившись. Загнанный в угол. Пытаюсь понять, как же так вышло. Какого черта я забыл на этой крыше, со всем тем дерьмом, в которое влез.
***
Схожу с магнитки чуть ближе площади Стабильности, туда дойду пешком, это куда проще, чем возвращаться по Большой спирали. Солнце палит как свихнувшийся фотонный рефлектор. Подхваченные привычным движением очки с уф-защитой, небрежно болтавшиеся на горловине облегающей футболки, садятся на нос. В зеркале тонированных перегородок станции проскальзывает мой силуэт. Наплевав на пассажиров, ожидающих внутри, строю рожи двойнику в отражении и легко взъерошиваю волосы, на манер поп-идола Тарун Сингха, чтобы выглядеть еще брутальней. Ухмыляюсь. Хорош, как новенький багги Чинкара моторс! Сегодня я хочу привлечь внимание. Экокожа и заклепки. Девчонки пищат от таких рисковых пижонов, а шпана почтительно расступается. Хамовато подмигиваю уставившейся на меня нескладной девице по ту сторону, она густо краснеет и отводит взгляд. Я в ударе!
За станцией нахожу неприметный магазинчик с табличкой «закрыто». По-хозяйски распахиваю дверь. Недовольным бренчаньем отзываются колокольцы над косяком. Сердитая голова с гнездом отросших дредов поднимается из-за прилавка, сыпля поток ругательств. Мутные глаза шарят по помещению.
– А, Близнец! Мать твою, так! – потрескавшиеся губы расплываются в улыбке, обнажая недостаток зубов. – Ждал тебя не раньше полудня, – продавец распрямляется, показав узкие сутулые плечи в мешковатом балахоне. Линялое полотно на груди украшает едва различимая выцветшая эмблема малоизвестной этно поп-панк команды.
Демонстративно вскидываю руку с дорогими часами, которые на днях выиграл у одного конторского лопуха.
– Точность вежливость королей. Двенадцать, ноль две, – про себя замечаю, что Дрищ осунулся ещё сильнее. Тот озадаченно чешет струпья вокруг порта над ухом.
– Че-т я выпал, – выйдя из-за стойки, он по-приятельски жмет мне руку. Следом волочится зацепившийся за ветхую штанину коннектор. Дрищ неловко дергает ногой, скидывая провод, и отшвыривает тот обратно за прилавок. От продавца тянет мочой и тошнотно приторным смрадом болезни. Я едва заметно морщу нос, пока он не видит.
– Ты достал? – заискивающий голос вызывает одновременно отвращение и жалость, – Давай уже сюда.
Извлекаю маленький пакет из кармана, демонстративно машу перед самым носом приятеля, и вскидываю руку, сухие пальцы ловят воздух. Я сильно выше Дрища. Мутные глаза умоляюще мечутся между мной и пакетом. Язык нетерпеливо ходит меж шершавых губ. Во взгляде проскальзывает понимание:
– Да, да. Вот держи, – он суетливо роется в бездонном кармане балахона, где меж всякого мусора едва находит кредстик и протягивает мне.
Стик я принимаю, но руку опускать не спешу. Дрищ нетерпеливо мнется, видно, как желваки ходят под кожей, обтянувшей череп.
– Что еще?
– Ты обещал, завязать, – замечаю почти равнодушно.
– Да, да, – он судорожно трясет косматой головой, выбившиеся дреды ходят плетями по спине и плечам, – скоро, скоро… – и я отпускаю пакетик. Дрищ подхватывает его трясущимися пальцами:
– Еще чутка, чтоб не ломало.
Кладу руку ему на плечо и заглядываю в глаза. – Сегодня был последний, – но мы оба знаем, что это не так. Мне по правде жаль Дрища, когда-то он был крутым кодером. Немало дел мы провернули старой командой. А теперь он даже дек едва удержит. Виртом мозги разъело в кровавый кисель. Я мог бы отказать ему в поставках, но прекрасно понимаю, что не я, так кто-то другой. По крайней мере я достаю товар сносного качества, доплачивая из своих. Однажды надоест смотреть на его мучения, и я подсуну такой зловред, что Дрищ окончательно спечётся, даже не поняв, как сдох. Однажды. Но не сейчас.
Покидаю затхлый сумрак магазина. Антрацитовая экокожа на мне почти мгновенно раскаляется, начиная припекать. Хорошо, что до площади я доберусь, только когда солнце уже скроется за плексигласовым шпилем молла. Я не спешу. Мой день спланирован так, чтобы оставить место новым возможностям. Никогда не знаешь, что поджидает тебя за углом. Я люблю сюрпризы. Только выгодные, конечно. Сестра говорит, что меня носит точно перекати-поле. Я всегда смеюсь на это. Любая энтропия стремится к упорядоченности. Если кто-то решит, что моя жизнь – это хаос, он конкретно ошибется. У меня есть цель. О да, детка! Такая, что просто закачаешься! Но, как и любая цель, она требует подготовки. И подходящих возможностей. А пока они не появились, кому какое дело, как я трачу свое время. Я покажу на что способен. Однажды. Но не сейчас.
Следующая остановка в «Шестилапых котах» у Данилы. Вообще, в наших кругах в чести меткие прозвища. Но Данила, владелец питейной, стойко уверен, что бармена завсегдатаи должны знать по имени. Так больше доверия, считает он. Оттого мы добродушно зовем его Данила Сергеич. Я вот терпеть не могу свое имя, простое донельзя, никакого подтекста. Близнецом назвался еще в малолетстве, пока отирался со шпаной. Уже тогда я научился то сливаться с толпой, то притягивать взгляды эпатажными образами. По правде говоря, я хорош, как топовая вирт-модель, но без должного прикида совершенно невыразителен, настолько, что трудно запомнить, если я того захочу. Сегодня не хотел.
«Коты» расположены чуть в глубине от центральных улиц, но мой путь лежит через более шумный и многолюдный бульвар. Хочу показать себя. Здесь, среди зажиточной публики, стекающейся из спальных районов, намного проще найти, чем бы поживиться. Ну или склеить холеную цыпу, которая тут же, в ближайшей подворотне, вопьется своими аккуратными коготками в мою упругую спину, пока, спустив штаны, мы будем энергично наставлять рога её вялому брокеру или клерку.
В таких местах кипит совсем другая жизнь. Яркие голографические витрины магазинчиков и закусочных навязчиво выпрыгивают прямо на тротуар, предлагая всевозможные товары и экзотические блюда из натуральных ингредиентов. Говяжьи вырезки, медальоны из кролика, виноград. После них вкус моей обычной синтетической жратвы вызывает приступы тошноты. Я люблю этот район также сильно, как презираю его аудиторию.
Пройдя несколько кварталов, замечаю в толпе блондинку, с которой перепихнулся на прошлой неделе. Не помню, как её зовут. Вообще, я редко запоминаю имена. Зато лица – всегда. Девица фальшиво смеётся, обнажая дорогие белые зубы. Рядом волочится угрюмый мужик при галстуке, с ворохом оксоразлагаемых пакетов, умудряясь тянуть за собой белобрысую спиногрызку. Та капризничает и упирается, пока беспечная мамаша ржёт в проекцию голочата, зависшего перед лицом.
Опускаю голову и сворачиваю в проулок, чтобы выйти к служебному входу «Котов». Выщербленные бетонные стены задворок исписаны люминесцентным граффити – фантасмагорией уличных стилей и банд, с кричащими оспинами политических лозунгов – дихотомией экстремизма и потворства. Над головой нависают обломки проржавевших пожарных лестниц. Мусорные контейнеры тошнит содержимым. Зловоние почти ощутимо въедается в кожу и глаза. Напротив нужной двери намалевана какая-то сутра на санскрите – не могу разобрать за яркими пятнами свежей краски, замазавшей слова. Кому-то фраза пришлась не по душе. Данила сочувствует индуктам, а вот его посетители чаще всего – нет.
Захожу внутрь. Сразу же, с порога, меня обдаёт маслянистым жаром из кухни. Густой дух от готовящегося синтомяса сбивает с ног. У плиты хлопочет Аглая. Хлестко приобнимаю её пышные бедра одной рукой, другой выхватывая поварешку и пробуя мутное варево карри в кастрюле. На вкус как помои. Но я изображаю восторг и с упоением зарываюсь в теплые, наливные груди, чтобы отбить тошнотворный запах стряпни. Аглая хохочет и нехотя отбивается. Напоследок звонко шлепаю её ягодицу и выхожу в зал под летящие вслед сальные шутки. Данила почти сразу замечает меня и расплывается в широченной радушной улыбке. Его огромные руки едва не выбивают мой дух, пока обмениваемся дружескими объятьями. Посмеиваясь в бороду, он что-то кричит мне, сквозь грохот индийского техно-рейва, и жестом приглашает в подсобку.
Здесь чуть тише и можно разобрать слова.
– Клиент уже ждет, – сообщает Данила.
Бросаю взгляд за его плечо на фигуру, повернутую к нам спиной. Необычайный рост и тяжелый защитный плащ с капюшоном выдают индукта. Вот черт!
– Ты же знаешь… – я не успеваю закончить фразу, как Данила уже закрыл дверь, оставив нас наедине. – Я не веду дел с индуктами, – добавляю про себя по инерции. У меня мороз по коже от их магнитокинеза. Ходячие генераторы, блин!
Посетитель медлит, но все же поворачивается под конус тусклой потолочной лампочки. Даже в этом блеклом свете его лицо с синими прожилками вен едва не фосфоресцирует белизной. Несмотря на защиту, его заметно трясет. Похоже, имеет сильное поле, таким всегда хреново вблизи центрального генератора. Голос у него красивый, низкий, раскатистый.
– Мне обещали лучшего курьера, – говорит без эмоций, но слова цепляют.
Снимаю воображаемую шляпу и отвешиваю нарочитый поклон. Я еще спрошу с Данилы за эту подставу. Он понимал, что я откажусь, знай заранее, с кем придётся встретиться.
– Нужно доставить пакет. Важный, – индукт машинально тянется к запаху плаща.
– Двадцать тысяч, – ломлю я цену, чтобы отпугнуть, – и по штуке за степени риска. Определяю сам.
– Посылка конфиденциальная.
– Все равно узнаю, что там, – говорю прямо, ни к чему вести игры с заказчиком, даже таким.
Тот с шумом втягивает воздух. Видно, как ходят его челюсти. Явно взвешивает. У меня хорошая репутация. Если за что берусь – рот на замке. Да и выбор у индукта небольшой, мало кто с ним свяжется.
Молчание затягивается. Облегченно выдыхаю и пожимаю плечами, готовый уйти.
– Идет, – произносит индукт, – здесь чипы с данными, – на свет появляется сверток.
Про себя чертыхаюсь.
– Даю пятьдесят тысяч кредитов. Половину сейчас. Остальное при вручении, – он удовлетворенно наблюдает, как мои глаза вспыхивают алчным огнем, а рука тянется к пакету, – но посылку не вскрывать, – он отодвигается, выжидая.
Прищурившись изучаю его. Мужик как мужик. Где подвох? В горле слегка пересохло. Пятьдесят кусков – щедрое предложение, чтобы я мог поступиться своими принципами. Обычно я не беру груз вслепую. Мало ли чего попадется, можно и вляпаться по-крупному. Но жажда легкой наживы пересиливает. Ударяю с гигантом по рукам и обсуждаю детали доставки.
Спрятав за пазуху сверток, проверяю поступление кредитов и выхожу из подсобки, отсалютовав на прощание. Теперь можно и горло промочить.
На улице еще светло, но в баре приятный сумрак. Столики забиты местными забулдыгами, подпольными курьерами вроде меня, и проститутками, набирающимися перед сменой. Подсаживаюсь к одной у стойки. Так, ради компании. Я небольшой любитель продажной любви, если платят не мне. Да и эта не в моем вкусе. Костлявая как смерть. На голове метелка пергидролевых волос с вплетенной оптикой. Впалые щёки покрыты люминесцентными татухами. Мы пропускаем с ней по стаканчику. Затем еще. И еще. Вот она уже тянет тощие пальцы к моей ширинке.
– Прости, подруга, я сегодня занят, – кричу ей в ухо сквозь музыку. Расплачиваюсь за нас обоих и выхожу на воздух. С Данилой разберусь потом. Когда придет вторая часть оплаты. Сегодня еще много дел.
На улице посвежело. Солнце опустилось уже достаточно низко, но еще не настолько, чтобы зажглись городские огни. Внезапно накатившая тревога заставляет оглянуться. Пара незнакомых мужиков вываливается из бара и, не глядя на меня, нетвердой походкой правит в проулок. Порядком набрались ребята. Бывает. Закуриваю, попутно разминая затекшие ноги. Может стоило развлечься с костлявой? Черт с ней. На площади сегодня будет много породистых цыпок с надменными лицами и разнузданной моралью. Мне всегда есть из чего выбрать, особенно в костюме мачо.
Двигаю к центру. Сверток во внутреннем кармане ничуть не тяготит. Доставлю его позже, вечером, когда соберусь на окраину. Все знают, что возвращаться по Большой спирали – то еще удовольствие. Попробуй пропустить свою станцию и потом полдня потратишь, чтобы добраться куда надо, меняя направление на конечных. Приходится всегда заранее планировать маршрут.
Пока иду, под курткой пробегает холодок, точно кто-то буравит меня. Оборачиваюсь. Несколько случайных прохожих, да путана скучает у входа в бордель. Даже ей нет до меня дела. Списываю все на дешевый химический виски.
За углом утыкаюсь взглядом в гигантский экран информационной службы. «С» – совместный, – вещает красивая женщина в сари из ролика, – «т» – трудолюбивый (камера переключается на радостных рабочих, стоящих за станками), «б» – биологически разнообразный (теперь две женщины на экране, одна миниатюрная – явно статик, другая бледная и выше на две головы – индукт, обе в ярких нарядах, сливаются в дружеских объятьях), «л» – либеральный, «н» – нравственный, «с» – свободный (показывается захватывающий дух вид на город с высоты полета дрона), «т» – традиционализм (над головами калейдоскопом расцветает гигантская голографическая мандала, лепестками осыпаясь на прохожих). «С. Т. Б. Л. Н. С. Т – Стабильность», – весь экран заполняет эмблема биоты «Новый Липецк». Я, наконец, отрываюсь от рекламы, глаза слезятся из-за ярких красок. Хренова пропаганда зомбирует почище наркоты. Красиво заливают! Равные возможности. Ага. Конечно. Если ты безработный парень-статик, выросший на улице, ты волен выбирать в каком сорте фекалий сегодня искупаться, чтобы урвать свой кусок. Равные возможности. С кем? С богатеями из корпораций? Или с индуктами, построившими религию вокруг своей способности вырабатывать ЭМП?
На площади уже гремит музыка и зажигаются огни. За летними столиками собираются шумные компании праздно отдыхающей молодежи из толстосумов. Поодаль, тесонитовый оптический фонтан облепила свора уличной шпаны, развлекающейся в ожидании, когда можно будет обчистить карманы ужравшихся гуляк. На глаза вновь попадается пьяная парочка из бара, похоже, решили продолжить банкет по-крупному.
Я подхожу перетереть с Шишаком, пацаненком лет четырнадцати, заправляющим своей чумазой когортой. Иногда, то там, то сям, приходится пользоваться их услугами. По правде сказать, в такой компании я чувствую себя в доску своим, будто снова вернулся в голодное детство, когда мы с матерью скитались по улицам в поисках еды или случайного заработка. До того, как она встретила нового мужа, а у меня появилась полноценная семья и какой-никакой, но дом. Пока бродяжничал, много дерьма повидал, но помнится-то всегда только хорошее.
Шишак сидит на парапете фонтана, болтая ногой и что-то втолковывая ревущей шестилетке. Девочка трет грязными кулачками заплаканные глаза и покорно внимает наставлениям. Когда подхожу, Шишак отвешивает малой почти ласковый подзатыльник и отсылает прочь.
– Че как, Близнец? – мальчишка протягивает руку, предварительно обтерев ее об штаны.
– Все путем, – отзываюсь на приветствие.
– О как упаковался! Тёлок седня клеишь? – Шишак скабрезно хмыкает и изображает неприличный жест.
Я снисходительно киваю и добавляю: «Чуть позже».
– Глянь вон тех, – Шишак тычет пальцем в направлении группы гогочущих девиц, – мы с бульвара их пасем. Но че не поделиться с братаном.
Кидаю оценивающий взгляд в указанную сторону. Хорошая наводка. Как бы невзначай запускаю руку в карман и роняю кредстик, полученный от Дрища. Шишак ловко его подхватывает и прячет в необъятном худи. Я мог бы и не платить, но знаю, как нелегко приходится этим детям.
Прикинув, что с делами управлюсь быстро, распутно подмигиваю намеченной добыче в духе «жди меня, детка» и двигаю в другую сторону. Путь преграждает обалденно красивая чикса, под стать мне затянутая в кожу. Удивлённо вскидываю бровь, когда горячая штучка тычет мне в грудь алым ноготком.
Она сжимает в кулаке мою футболку и тянет к себе. Чуть грубо провожу большим пальцем по узкому подбородку, ее мятное дыхание с привкусом афродизиака обжигает ноздри. Ярко-красные губы впиваются в меня под улюлюканье и свист уличных мальчишек. Она манит за собой.
– Вообще-то, у меня еще дела, – пытаюсь возразить, но изящный палец на губах и сладкий аромат феромонов выбивают все мысли.
Мы поднимаемся в номер дорогого отеля на верхних этажах молла, по дороге прихватив шампанское. Вместо разговоров красотка зажимает меня в пневматическом лифте, стягивая одежду. До кровати добираюсь в одних расстегнутых штанах. Не проронив ни слова, она седлает меня и откупоривает выпивку. Искристые брызги стекают по точёному подбородку, пока она пьёт прямо из горла. Делаю глоток из протянутой бутылки и отставляю в сторону, зарываясь лицом в открытое декольте. Девица страстно извивается в моих объятьях.
Краем глаза замечаю, как её левый зрачок неестественно съехал в сторону и, моргнув красным, сканирует куртку, брошенную на пол. Передо мной пляшет мутная взвесь. Что не так с этим шампанским! Трясу головой, чтобы сфокусироваться. Но от резких движений плывет еще больше. Распутница скачет на мне как оголтелая. К горлу подступает тошнота. Не сдерживаюсь и извергаю содержимое желудка прямо на торчащие груди. Девица с неожиданной силой бьет мне в солнечное сплетение, и, впечатавшись затылком в стену, я почти отрубаюсь. Едва успеваю отклониться, когда в сантиметре проносятся стальные когти боевых имплантов. Девица лупит наотмашь по лицу второй рукой, мой рот брызжет густой слюной с привкусом железа. В глазах мелькают кровавые всполохи. На грани ускользающего сознания улавливаю новый замах модифицированной руки. В коридоре раздаются громкие голоса, мерзавка на мгновенье замирает. Пользуясь моментом, нащупываю почти полную бутылку шампанского и обрушиваю на её висок. Обмякшее тело нелепо валится на пол, давая мне фору. Хватаю свои вещи и в чем мать родила выскакиваю из номера. В глазах по-прежнему плывёт, желудок выворачивается наизнанку. Не помня себя долетаю до станции, уже одетый, и запрыгиваю в ближайший вагон. Без сил падаю на сиденье, хватаясь за голову. Только сейчас приходит осознание – во я встрял!
***
Усердно заметаю следы, часами петляя как бешеная крыса сквозь тоннели трущоб и канализаций. Есть только одно место, где можно залечь на дно. Хорошо, что я никогда не распространялся о своей семье, а со смертью отчима вообще стал редко появляться дома.
В грузовом лифте поднимаюсь на нужный этаж и застываю перед дверью. Несколько глубоких вдохов помогают успокоить сердцебиение. Коротко стучу, принимая вальяжную позу, и натягиваю безмятежную улыбку. Не сработало.
– Опять во что-то вляпался? – Вера сверлит меня укоризненным взглядом.
– Разве я не могу навестить любимую сестренку? – выдаю непринужденным тоном, а сам нервно озираюсь.
Вместо ответа, получаю снисходительную ухмылку и приглашение войти.
Мне дают передышку. Приняв душ и устроившись с ногами на продавленном диване, жадно поглощаю овощные консервы из банки. Вкус отвратный, но все съеденное мной за день растерялось по дороге. С завистью кошусь на сестринского кота, уминающего из миски настоящий мясной корм. Мы со зверюгой обмениваемся многозначительными взглядами.
– Когда ты уже начнешь питаться нормально? Твой кот жрет лучше.
Не отрываясь от монитора, Вера заливается очередной нудной лекцией на тему веганства. – Кот – хищник, ему природой положено. А я существо высокоорганизованное, способное подавить свои низменные инстинкты. Кроме того, растительная пища полезна для циркуляции праны.
Беззвучно изображаю ртом бла-бла-бла. Вера, все так же не глядя, швыряет в меня массажным мячиком для йоги, подхваченным со стола: «Паяц!»
– Ты где таких слов набралась? – смеясь, подхожу сзади и кладу ей руку на плечо, слегка массируя. – В универе что ли? Или у вас в конторе программеры так разговаривают?
– Не дури, – она выворачивается, – в своей шайке будешь простачком прикидываться.
Вере явно не до меня, похоже, застал её в момент какой-то важной работы. Склонившись над монитором, силюсь понять, чем она занята, но, бросив попытки, отхожу обратно вглубь комнаты. С деланно скучающим видом играюсь ранее пойманным мячом.
– Как мама?
Сестра пожимает плечами: «Была у неё на прошлой неделе. Она даже не помнит какой сейчас год. Ты же знаешь – в вирте время идет по-другому».
– Ты скучаешь по родителям? – вдруг спрашиваю, ловя подкинутый мяч.
Вера, наконец, поворачивается и, облокотившись на спинку кресла, смотрит исподлобья.
– Ты ностальгировать пришел? – она, как и я, не любит вспоминать время, когда мы были настоящей семьей. Её отец, мой отчим, до последнего вкалывал на заводе, отхватив сердечный приступ прямо на рабочем месте. Моя мать, не выдержав потери, разделила между нами полученную страховку и на оставшиеся деньги слиняла в иную реальность, бросив всё и вся. Я отказался от своей доли, чтобы сестра смогла окончить университет. Иногда мне кажется, что этот мой поступок тяготит её, заставляя прощать постоянные выходки. Впрочем, связь между нами и до этого была чертовски крепкой, настоящей.
Беззлобно швыряю мяч в вылизывающегося кота, тот недовольно шипит и прячется под диваном, едва проталкивая упитанное мохнатое тело.
– У меня есть кое-что для тебя, – словно вспоминая, извлекаю из кармана маленький пакет. Вера ловит его на лету.
– Ого! Чип последней модели! – она с подозрением поднимает на меня свои серые глаза с зелеными крапинами. Что бы ни происходило, всегда прихожу к ней с подарком, ценность которого напрямую зависит от величины моих неприятностей.
– На этот раз что-то по-настоящему крупное? – Вера пересаживается на диван, жестом приглашая присоединиться.
Нехотя опускаюсь рядом, не решаясь поймать ее взгляд.
– Да взял я тут одну шабашку, – мямлю как провинившееся дитя. Сестра выжидающе молчит. Поборов малодушие, вываливаю: «В общем, надо было посылку с данными доставить. И походу, там что-то до фига ценное, раз одна телка с боевым имплантом ради них пыталась меня завалить».
– Что за данные?
– Хрен его знает, – чешу затылок, – шибко много бабла отвалили, чтоб я не вскрывал.
– Ты же обещал, не лезть в мутные дела…
Картинно вздыхаю и склоняю голову. – Да, да. Ты, как всегда, права. И с индуктами дела иметь зарекался.
При упоминании магнитных мутантов глаза Веры вспыхивают.
– Эти «дата» от индукта?
Утвердительно киваю, закусив губу.
– Они с собой?
– Дурак я что ли, тащить такое сюда! Я хоть и раздолбай, но тебя подставлять не собираюсь. Спрятал их в надежном месте, пока не решу, что дальше делать.
– Ты должен их доставить! – Вера чуть не подскакивает. – Это может быть важно.
– Ты опять за свое, – отмахиваюсь, – Я знаю, как ты тащишься от этой всей их индуистской херни. А мне эта тема как-то до лампочки.
– Да как ты не понимаешь?! – в негодовании она едва не машет руками. – Дело не в культуре и не в образе жизни. Речь идет о правах человека. Сколько их еще будут держать в чертовых гетто?»
Закатываю глаза, Верин идеализм порой подбешивает. – Да сколько можно то? Ты лучше меня знаешь, что никто их там не держит. Не наша вина, что мутанты не могут жить в нормальном поле.
– Не называй их так! – Вера вскипает. – Способность вырабатывать и накапливать собственное ЭМП – эволюционный прорыв. А мы их гнобим, будто уродов.
– И что ты предлагаешь? – говорю с ядовитым смехом. – Отключить главный генератор?
– А хоть бы и так, – Вера скрещивает руки на груди и надувается.
– Ну и шутки у тебя, малая.
В ответ раздалось недовольное пыхтение. Сузив глаза, всматриваюсь во вздернутый профиль.
– Чем вы занимаетесь там в это вашем тайном фан-клубе? – спрашиваю, а у самого под ложечкой сосет. Вера примирительно поднимает руки.
– Ладно, ладно, раскусил, – она лукаво смеется, – хотим поработить всех человеков. Желать сделать тебя индукт, жалкий людишка, – Верины руки мечутся в театральных пасах перед моим носом. Её кривляния перерастают в шутливую борьбу. Мы катаемся по дивану, как в детстве, хохоча во весь голос и щекоча друг друга. Наигравшись, откидываюсь на спинку дивана:
– Ты ж моя любимая зараза.
Лицо сестры светится теплой улыбкой. Мы еще какое-то время болтаем о всякой чепухе. Затем Вера, посерьёзнев, оборачивается ко мне.
– Так что ты намерен делать?
– Пока не знаю, – отвечаю я честно.
Она мягко берёт мои руки в свои, заглядывая прямо в глаза, словно в самое нутро:
– Пообещай поступить правильно.
Хочу ответить, но она останавливает:
– Я знаю, ты сторонишься этой темы. Но ты хороший человек. Сделай хоть раз что-то не только ради выгоды, – в голосе ни тени упрека.
Целую Верину макушку и упираюсь в нее подбородком.
– Ну они так-то мне еще двадцать пять кусков торчат за доставку.
Сестра хмыкает и шутливо ударяет меня кулачком.
Поздно ночью устроившись под старым пледом и проваливаясь в сон, нахожу в себе силы для вопроса:
– Ты правда думаешь, эти «дата» стоят того, чтобы рискнуть головой?
– Я почти уверена, – доносится из спальни, – Позволь мне гордиться тобой.
***
Просыпаюсь уже за полдень, так и не приняв решение. В Вериной квартире темно: она не отключила фильтры на окнах, уходя на работу, дав мне возможность отдохнуть. Шлепаю босыми ногами на кухню, адски хочется кофе, пусть и из этого дешевого тошнотного порошка, что вечно покупает сестра. По дороге наступаю на кота, неловко пытаюсь извиниться и получаю когтями по пальцам.
На столе остывший завтрак из слипшейся каши с фруктовым ароматизатором. В животе урчит, пока копаюсь ложкой в сгустках безымянной крупы. Какого хрена я сижу здесь и раскисаю как это суррогатное варево. С удивлением нахожу в себе признаки страха. Вот блин! Я не раз бывал в передрягах. Получал по морде и не только, но профессиональных убийц за мной еще никто не посылал. В какую хрень я ввязался?! Можно прижать к стенке Данилу. Но я искренне сомневаюсь, что он хоть что-то знает. Не в его правилах лезть в дела клиентов. Туда же отчаянно не хочется лезть и мне.
Тем не менее посылка не доставлена. А значит, по-тихому уйти в тень не выйдет. Остаётся подтереть сопли и разобраться, что к чему. Не спеша одеваюсь, оттягивая неизбежное, и выхожу из квартиры. Солнце ещё в зените, жарит точно на адской сковородке. Сегодня я выбрал самые невзрачные штаны и ветровку, не хочу привлекать внимание. Приходится щуриться от яркого света, эти очки слишком приметные, а те, что попроще, остались в моей берлоге. Ещё в ранней юности я понял, что аксессуары всегда выделают тебя из толпы. Когда вступил в банду по малолетству, набил татуху, крутую такую, во всю руку, но пришлось свести. Прятаться и растворяться – мой девиз на сегодня.
Магнитка везёт меня ещё дальше от центра. Спасибо, что хоть не надо двигать в обратку – Гетто индуктов всегда строят на внешних кругах Большой спирали, где поле слабее, чтобы обитатели не страдали от избыточной напряженности. Дорога занимает несколько часов. Чем дальше, тем сильнее ощущается влияние мутантской культуры, с её рудиментами древних учений. Что-то там про чакры и движение энергии. Говорят, это помогает контролировать внутреннее ЭМП. Эффективней использовать его для антирад защиты и магнитокинеза у тех, кто посильнее.
За окном вагона все чаще мелькают девчонки в ярких сари, больше даже статики – молодежь вообще падка на всякую экзотику. Но встречаются и индукты, в накинутых поверх одежды защитных плащах. Стены размалеваны цитатами из Упанишад в обрамлении лотосов и прочей религиозной мути. Через открывающиеся на станциях двери доносится монотонное гудение мантр.
Схожу в нужном месте, какое-то время пытаюсь сориентироваться в этой пестроте – как будто на фестиваль попал. Мне здесь не комфортно, вряд ли я на самом деле ощущаю нехватку поля, скорее даёт о себе знать общая нервозность. Но на всякий случай разжевываю антирад таблетку.
Вдоль центральной улицы района раскинулся импровизированный базар – этакий лоукост-аналог нашего бульвара с восточным колоритом. На открытых прилавках, собранных из всякого хлама или просто на старых коврах, постеленных прямо на землю, бледнолицые лоточники предлагают товары местного производства – пестротканые отрезы, расшитые палантины, этнические украшения и резные поделки. Здесь же мастерица мехенди расписывает хной ладонь девочки-подростка из статиков. Её подружки трутся рядом, ожидая своей очереди, постоянно хихикая и переглядываясь.
Воздух переполняет манящий аромат специй и готовящихся сабджи – овощей, выращенных здесь же, в старомодных огородиках, прямо под открытым небом. В этой архаичности и впрямь есть своя прелесть. Выбираю первый попавшийся киоск с нехитрым меню. Взобравшись на высокий деревянный стул, сколоченный, кажется, из поддонов, приветствую повариху и заказываю дал из чечевицы. Передо мной тут же появляется глиняная миска обжигающей похлебки. Густой чесночный дух разжигает аппетит.
С жадностью набрасываюсь на органический деликатес, обжигая язык. Если верить учебникам, когда-то все на Земле ели натуральные продукты. Сейчас это сложно представить, но в былые времена, когда здесь еще существовала целая страна, только на её территории было больше двухсот миллионов гектар сельхозугодий. Но сотни лет назад, во время инверсии, магнитосфера Земли ослабла настолько, что человечество едва не вымерло под воздействием солнечной радиации. Только создание биот с генераторами поля позволило нам выкарабкаться и кое-как наладить жизнь. Тут уж было не до пахотных полей и выгонов. Настала эра синтезированной жратвы. Натуральная еда, выращиваемая на небольших вертикальных фермах теперь доступна только богачам, да индуктам, с их стихийными делянками. Сомневаюсь, что этих скудных урожаев хватит, чтобы прокормить всю растущую популяцию гетто, но слышал, будто индукты уже строят планы на земли за пределами поля. Не удивительно. Они-то способны защитить себя от радиации, не то что мы. Случайные мутации в мире без магнитосферы привели к возникновению нового вида, с естественной защитой от излучения. Каждый индукт, по сути, сам себе генератор. Только чрезмерное ЭМП для них чревато. В малых дозах это просто перегрев тканей и вегетативные дисфункции, но продолжительное воздействие может вызвать дегенеративные процессы во всем организме. Индукты сторонятся избыточных полей, и не только от центрального генератора. Они почти полностью отказались от технологий, вырабатывающих электро- и радио-загрязнения. Этакие луддиты нашего времени. Прогресс человечества, через возвращение к истокам. Может так и должно быть?
Запиваю острую похлебку кефиром из козьего молока. Притворяюсь, что растягиваю удовольствие, а сам в который раз возвращаясь к чертовой дилемме. Репутацию надежного курьера так просто уже не восстановишь. Стоит ли рисковать шкурой ради выполнения проваленного контракта? Этот пакет, похоже, даже в руки брать намного опасней, чем урановый стержень. На что меня подбивает сестра?
Над распахнутыми воротами «Гетто номер пять» светится голографический символ Манипуры в золоте и огненных всполохах. Скучающий привратник-индукт бросает на меня вопросительный взгляд. Никогда не привыкну их росту. Закинув голову, вкратце излагаю своё дело – пришел, мол, посылку доставить некой Дурге. При упоминании этого имени индукт заметно оживляется и жестом предлагает следовать за ним.
Проходим во двор. В нос ударяет навязчивый дурман сандала и мирры. Под ритмы манджира, в центре, медитативно раскачиваясь, танцует с десяток длинноногих красоток, окружая седовласого старика с ситаром. Я небольшой любитель фолка, но смотреть на стройных индукток довольно приятно. Без громоздкой защитной одежды они выглядят куда заманчивей. Мой проводник скрывается в боковой арке, бросив короткое «жди». В след ему колышутся встревоженные занавеси из разноцветных бусин, солнечные всполохи пляшут в их стеклянных глазах. Коротаю время, тупо пялясь на калейдоскопические блики.
Занавеси вздрагивают вновь, расступаясь перед индуктом. Следую за ним до вполне уютной комнаты, убранной в ретро стиле. Резной стол с массивными креслами, низкий широкий диван с узорной тканевой обивкой, пёстрые ковры – я видел такое только в вирткнижках. Похоже эти мутанты не так бедны, как прикидываются. Следом входит изящная индуктка, мой проводник кланяется и оставляет нас наедине. К женщинам у них особое отношение, вроде бы мутация передается через митохондриальную ДНК матери. Девица эта необычайно красива. Чёрные короткие волосы, безупречные черты лица, гладкая бледная кожа и тёмные миндалевидные глаза, сверкающие холодом из-под длинных ресниц. У меня аж дух захватывает. Её губы в вишневом тоне невозмутимо сомкнуты. Она словно кукла, прелестная и безучастная.
– Дурга? – догадываюсь я. Та коротко кивает. Меня передергивает в исходящем от неё холоде. Она изучает меня. Спокойно, уверенно. Затем снова кивает. Мы оба садимся в кресла друг напротив друга.
– Мы ждали тебя вчера, – ее глубокий бархатный голос обволакивает.
– Меня задержали, – отвечаю как можно небрежней.
– Мы знаем, – она складывает тонкие пальцы в витарка-мудру и снова молча сверлит меня взглядом, словно пытается влезть в самую душу.
– Ты ведь её не принес?
Выгибаю бровь.
– Посылку, – добавляет Дурга.
Откидываюсь на кресле, в позу «король мира». На самом деле, очень тяжело сохранять непринужденный вид. Медлю, как она, а затем, прищурившись, отвечаю;
– Кто-то очень не хочет, чтобы вы получили это. Так сильно, что пытался меня убить.
– Чего ты хочешь? Денег?
– Я хочу знать, что там! – выпаливаю эмоциональней, чем хотелось.
Дурга едва подавляет приступ ярости, закрывая глаза, но голос её все так же бесстрастен.
– Ты можешь посмотреть, если пожелаешь. Накопители у тебя.
– Я не такой дурак, подруга, – усмехаюсь, – не хочу сдохнуть в канаве.
– Так зачем ты пришел, Фома? – меня буквально передергивает от звука собственного имени. Похоже, я у них на крючке. Но деваться некуда.
– Один кореш считает, что я должен вам помочь. Так убеди меня.
Она раздраженно передергивает плечами, но будто смягчается:
– В этих файлах информация, которая поможет нам отстаивать свои интересы.
Хмыкаю.
– Дитя улиц, ты, несомненно, знаешь, каково это – быть людьми второго сорта. Мы устали от притеснений, косых взглядов и недоверия.
– Да ладно! Вы тут неплохо так устроились.
– Не суди поверхностно. Мы живем на окраинах, не имеем голоса. Наших людей избивают на улицах недалекие ксенофобы. Но не наша вина, что мы родились такими, – Дурга говорит медленно, с большими паузами, словно давая мне время осознать каждое слово. – Всемогущая природа наделила нас даром, осенила благодатью, дала нам силы противостоять невзгодам переменчивой планеты, и даже больше, – она бросила короткий взгляд на металлическую шкатулку, та, вздрогнув, проскользила по столу в раскрытую ладонь, – мы – спасение для человечества, новый шаг в эволюции. Однажды все народы переродятся, обретя власть над жизненной силой, и наступит новая прекрасная эра гармонии. Человек разумный индуктивный. Вот что я предрекаю. Но до тех пор должно смениться много поколений. Это долгий путь. И мы желаем пройти его вместе с вами – статиками, рука об руку, как полноправные партнеры. Все чего мы хотим для себя – свободы и безопасности.
Мы говорим еще какое-то время. Признаюсь честно, слова Дурги въелись в меня, всколыхнув неожиданные струны внутри. Обдумываю услышанное, пока вагон везет меня к конечной станции. Осевой вектор магнитной индукции задаёт направление движения – от центра к окраине, от окраины к центру. Большая спираль – изящный способ естественного передвижения по магнитному полю главного генератора, но чертовски долгий.
Мне дали время до утра. Солнце уже закатилось, когда я спустился в переход для смены направления. Неприятно саднит рука, разодранная котом. С удивлением замечаю, что совсем забыл про неё, как и про утренние метания. Я теперь вроде как другой человек. Идейный, что ли.
Резкая боль в затылке внезапно прерывает поток мыслей.
Открываю глаза от слепящего света. Голова раскалывается, по лицу стекает что-то вязкое. Пытаюсь закрыться руками. Не выходит, похоже, я привязан к стулу. В мутном сознании проскальзывает ленивая мысль – допрыгался. Кажется, я уже устал бояться.
В ярком ореоле лампы проступает склонившееся лицо, в нос ударяет мятное дыхание. Старая знакомая поправляет волосы над скулой, подцвеченной кровоподтеком.
– Помнишь меня? – челюстью выхватываю точный удар. Сплевываю кровью. Как безумец скалюсь в бессилии. Резкий пинок в пах заставляет сложиться. Собственный вой обращается в нервический смех.
Готовлюсь принять новый удар. Но девица отстраняется, уступая место седовласому мужику, с любопытством изучающему меня.
– Что ж, Фома Иванович Смирнов, по кличке Близнец. Вижу, моя Даша повеселила тебя, – голос ровный, почти сочувствующий. – Так повесели и ты нас в ответ.
Тонкая рука с силой хватает меня за грудки и встряхивает:
– Где посылка?! – орет девица прямо в ухо. Старик резко и властно отстраняет подручную.
– Прояви терпение, дорогая. Нашему гостю итак досталось.
Свет приглушают, и я могу рассмотреть помещение. Ничего необычного. Голые стены. Один вход. Два стула, к одному привязан я, другой стоит напротив. Седовласый садится, закидывая ногу на ногу и оглаживая жидкую бородку. На нем светлый дорогой костюм, скорее всего, из натуральных тканей. Холёные руки все в инкрустированных перстнях. Белые ровные зубы выдают высококачественную имплантацию.
– Позволь представиться, член совета биоты «Новый Липецк» – Беспалов Владимир Сергеевич, – мужик явно доволен собой. – Прошу простить нам такой нерадушный прием, – недобрый смешок, – но это дело чрезвычайной важности.
Молча ожидаю продолжения.
– Не будем юлить. Сегодня ты побывал у наших друзей – индуктов. Мы готовы выдвинуть встречное предложение, и в твоих интересах согласиться.
– Спасибо. Мне платят достаточно, – усмехаюсь окровавленными губами.
– А как насчет твоей шкуры?
Слова Беспалова заставляют собраться. Я, вроде как, уже с жизнью прощаюсь, а тут подкидывают надежду.
– С чего мне верить тебе, старик? – спрашиваю осторожно.
– Нам, статикам, нечего делить друг с другом, – седовласый улыбается словно он сама любезность. – Особенно перед лицом общей угрозы.
– И чем тебе угрожает кучка жителей гетто?
– Ты не знаешь, что в пакете? – он сочувственно кивает. – Понимаю. Тобой воспользовались без зазрения совести. Думаешь им есть до тебя дело? Твои друзья не стали рисковать одним из своих. Что, впрочем, нам на руку. Кто хватится уличного бездельника из статиков? Такие, как ты – расходный материал. Пешки в большой шахматной партии. Но я могу это изменить. Что, если я скажу, что в пакете чертежи главного генератора и запись допроса одного из инженеров, тело которого вышвырнули на свалку как мусор? А у него, между прочим, семья, дети. Настоящие, homo sapiens.
Не отвечаю, но прикидываю к чему он клонит.
– И что будет, если эти террористы хотят захватить генератор, выключив поле?
– Что мешает включить его снова?
– А если его уничтожить?
– Мы и без поля проживем достаточно. Новый построим. Уйдем в другую биоту. Что угодно.
– Ага – восклицает Беспалов, – этого они и хотят. Выжить нас из собственного города. Мало человечество страдало от солнечной радиации? Мало мы болели, умирали, боролись за жизнь? Собственным умом и вот этими руками, люди, лишенные естественной защиты, создали новые биоты вокруг генераторов. Человек разумный победил природу! Земля наша по праву.
– А как же новая ступень эволюции? – повторил я слова Дурги. – Разве индукты – это не шаг в будущее, способ человечества приспособиться?
– Мутанты – это рудимент, – Беспалов повысил голос, – они выродились в эпоху нулевого поля, когда человечество боролось за выживание. Мы преодолели этот этап. Теперь нам не нужны вырабатывающие собственное поле уродцы, встающие на пути прогресса, который разрушает их организм.
– Да почему вы так их боитесь?
– Почему?! – старик вскипает. – Разве ты не видишь? Они плодятся как кролики, пока мы боремся с бесплодием. Они отравляют умы наших детей своими сказками и песнями, взращивают религиозный культ имени себя. Нам не нужны закостенелые стереотипы, модели, рамки традиционалистского мышления. Дизайн личности по трафаретам и гороскопам. Человек разумный сам способен принимать решение. Мы все хотим свободы, мира и процветания. Но эти нелюди тянут одеяло на себя, считают себя выше и лучше нас. Одна маленькая мутация в мембране клетки, и на тебе – новые боги. Знаешь, к чему это приведет?
Не отвечаю, оглушенный потоком эмоций. Беспалов придвигается ко мне и заглядывает в глаза.
– Мы вымрем, а они захватят наши города, всю Землю. Ты готов нести ответственность за жизни миллиардов? Готов смотреть на наших мужчин и женщин, корчащихся в агонии как многие века назад? Готов заглянуть в лицо невинному ребенку, выблёвывающему легкие от радиации? Пока это лишь одна биота на грани гибели. Но война ведется повсюду, и мы должны её выиграть. Сможешь ли ты жить с кровью собратьев на руках?
– Но моя сестра…
– Твоя сестра, как и многие, одурманена красивыми баснями. Но что будет, когда она, наконец, откроет глаза? Как она посмотрит на тебя, не предотвратившего нашу гибель? Будет ли она тобой гордиться или плюнет в лицо за малодушие?
Я снова на распутье, зажат в тиски, двумя такими убедительными правдами.
– Да какого черта? Почему я должен что-то решать? Кто я? Обычный уличный разгильдяй. Какого хрена вы меня в это втягиваете?
– Иногда судьба подкидывает нам небывалую ответственность. Обрекает на сложный выбор. И нельзя знать точно, какой ты человек, пока не встанешь перед этим выбором. Именно сейчас тебе предстоит решить. Ты хочешь узнать, кто ты на самом деле? – Беспалов расслабленно откидывается обратно на спинку стула. – Отдай нам пакет, и записи помогут вывести индуктов на чистую воду. Но, уж прости покорно, выбрать сторону мутантов мы тебе не позволим, – на последних словах он многозначительно кивает в сторону Дарьи.
– Мне надо подумать, – отвечаю неуверенно.
– Не торопись, – доносится голос старика и меня снова вырубают.
***
Промозглый ветер яростно хлещет лицо стынущей на лету изморосью, настырно бьется под куртку, оседая за воротником. Рассеченная губа пульсирует как напоминание – моя жизнь сейчас не принадлежит мне. Я дышу в кредит, пока шпионы совета ожидают мой следующий ход. Беспалов дал мне выбор. Почти честный. Очнувшись в подворотне, я знал, чего от меня ждут. Тайник на крыше брошенной высотки бизнес-центра, превращенного торчками в сквот, приют для Дрища – я шёл туда напрямик. Попытаюсь уйти от слежки и, скорее всего, снова получу по башке. Или сразу – концы в воду.
Солнце этим утром решило не вставать, пряча за тучи свое гневное лицо. Не хочет смотреть, как я мечусь в поисках верного решения. Мглистое небо подгоняет меня, стегает плетьми дождя – выбирай. Извлекаю пакет, осторожно, будто маленький сверток в ладони – настоящая бомба. За спиной звуки борьбы. Беспалов прогадал с охраной.
На крышу разъяренной гарудой влетает Дурга, полы плаща трепещут на ветру как могучие крылья. Успеваю достичь парапета, драгоценный пакет повисает над пропастью улиц. Смутьянка застывает, вскинув шокер. Наши глаза встречаются. Она медлит, опасается, что я разожму пальцы. Теперь я веду игру.
За спиной женщины распахивается дверь, выпуская новых индуктов. Еле сдерживаю возглас – среди них Вера. Я хочу подойти, обнять ее, увести подальше отсюда. Она смотрит на меня с ужасом и неверием. Кричит. Но я не могу разобрать слова, тонущие в вое непогоды. Она подходит ближе. С поразительной нежностью касается руки Дурги, заставляя опустить оружие.
– Отдай им сверток, – просит Вера.
В голове путаются мысли:
– Но они уничтожат генератор.
Сестра опускает плечи и смотрит на меня с печальной улыбкой. Внутри все сжимается от тревожной догадки.
– Зачем это тебе? – кричу я в отчаянии, не веря собственным словами.
– Разве ты не видишь? За ними будущее.
– А как же мы? Как же ты сама?
Глаза Веры вспыхивают фанатичным светом: – Я стану одной из них. Перерождение. Эволюция.
– Это невозможно. Очнись! Индуктом можно только родиться.
– Не важно. Дело не в силе, а в вере, – сестра разводит руками, – Оглянись. Мы с тобой мусор под ногами богатеев. Я вкалываю как рабыня, ты продаешься тому, кто заплатит. Мы ничто в изжившем себя мире. Я всего лишь хочу обрести истинный смысл. Стать по настоящему значимой.
– И для этого ты готова пожертвовать миллионами жизней? – тугие капли дождя прячут горечь, – Разве этого ты от меня хотела? Таким ты меня видела? Убийцей?
– Посмотри на себя, Фома! Ты прозябаешь в праздности. У тебя нет принципов. Всё это твоё бахвальство, мифическая цель – лишь пустой звук. Мы оба знаем, что её не существует. Я хочу дать её тебе. Подарить смысл. Сделать тебя лучше.
Из распахнутой двери раздаются выстрелы, на крыше показывается Дарья с подручными, оттягивая на себя спутников Дурги. У входа завязывается схватка, но индукты уступают.
Вера умоляюще тянет ко мне руки:
– Поступи правильно. Позволь мне гордиться тобой.
Закрываю на мгновение глаза, сердце тоскливо сжимается. Больше нет места для раздумий. Вот она – моя истинная сущность. Прикусив губу, разжимаю пальцы, чертов сверток летит в пропасть. С трудом поднимаю набухшие веки, чтобы встретить волну ненависти и презрения. Вера что-то кричит, пока Дурга, вцепившись в руку, увлекает её за собой.
– Будь проклято твое неверие, Фома! – последнее, что я слышу, прежде чем рухнуть на колени, схватившись за голову. Однажды она простит. Однажды она поймет. Я сделал правильный выбор.
Автор публикации
