АПОФАТИКА РУССКОЙ ВСЕЛЕННОЙ
МАРИАННА ДУДАРЕВА: АПОФАТИКА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ КАК НОВОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ КУЛЬТУРНОЙ ПАРАДИГМЫ
Сама жизнь апофатична. Непознаваема. Культура как составляющая жизни, а точнее сказать, ее нравственный и образный концентрат, сгущение основного признака человеческой жизни – психизма, работы Духа, – апофатична тем более. Обращаясь к пространству мирового христианского богословия (и Православного, и католического, и протестантского), мы можем довериться той простой мысли, что катафатическое богословие, восходящее от положений разума к существованию (сущности) Бога, к состоянию человека, предельно близко оказывающегося подле Божества и Божественного, – это богословие, этот вектор катафатики не противоречит богословию апофатическому. Феномен богословия, основанного на отрицании, говорит нам о непознаваемости Бога, а значит, и Мiра. Тютчевское “мысль изреченная есть ложь” – это не о лжи как о бытовом обмане, и даже не о так называемой “святой лжи”: это о невозможности, неспособности постигнуть Бога мыслью и претворить, перелить эту мысль в слово, в Логос. Хотя и тут парадокс – следуя Евангелию от Иоанна, мы вынуждены признать, что “Слово было Бог”, и знак равенства тут торжественно ставится между Логосом и Теосом.
Разум – вполне определенное состояние Живого, тварного, сотворенного по образу и подобию Божию, и это состояние фиксирует, запечатлевает само себя посредством Логоса.
А апофатика? Чем тогда человек может принять, познать и понять Бога, если внутри апофатики он так или иначе отказывается от работы разума и обращается к материям трансцендентным – к неизреченности, безграничности, непостижимости?
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему…
А. С. Пушкин в стихотворении “Жил на свете рыцарь бедный…” абсолютно четко обозначил этот апофатический, непостижимый, необъяснимый объект: “одно виденье”. Видение – непостижимо. Звездное небо – необъяснимо. Жизнь и смерть – несказуемы. Эта частица-приставка “не-“, это таинственное отрицание, отвечает сама за себя, обозначая негласное табу, территорию сакральности, границу которой не только нельзя переходить, запрещено перейти, но, в первую очередь, перейти НЕВОЗМОЖНО.
Писатель, филолог, фольклорист, танатолог, доктор культурологии, автор нескольких знаковых для современной русской культуры книг-исследований, Марианна Дударева совершила, на наш взгляд, серьезное философское открытие, впрямую применимое к новому познанию, рассмотрению и постижению сокровищ русской и мировой культуры в 21-м веке. Она первая стала исследовать апофатичность русской культуры, воплощенной в наиболее характерной и наиболее известной, знаменитой в мировых масштабах ее ипостаси – в пространстве русской словесности.
Марианна Дударева, в своей книге “Танатологический дискурс русской словесности конца Нового времени. Введение в апофатику культуры”, рассматривает конкретных авторов – русских писателей Нового и Новейшего времени, и конкретные литературные произведения как примеры русской культурной апофатики; таким образом, перед нами вырисовывается новая картина русского культурного Мiра, где все явления, вербальные и событийные, образные и интеллектуальные, не разложены по полочкам привычных классификаций и толкований (объяснений), а напротив, вписываются в общую гигантскую фреску Необъяснимого, в масштабное многофигурное изображение Великой Тайны, которая есть несказуемая тайна Бытия, тайна, связывающая воедино целый ряд бытийных архетипов. Само существование этой тайны должно нас примирить с неизбежным земным страданием и заставить под иным углом, в ином ракурсе посмотреть на неотвратимость Смерти. Сама конечность жизни становится, в свете этой неведомой (и никогда и никем не разгаданной!) тайны, странным и прекрасным обещанием жизни в Мiре Ином; это Иномiрие, обладающее признаками и Рая, и Ада, где течет и мертвая, и живая вода, где по небесам плывет дом-град-корабль Небесного Иерусалима, может приметами, штрихами, символами-знаками проникать в наш здешний и сиюминутный Мiръ, в Мiръ живых, и через сон, зеркало, видение, пророчество, через целое соцветие иных символик, намеков и указаний вести нас туда, куда, апофатически, никому из живущих на земле при жизни хода нет.
Марианна Дударева рассматривает ряд произведений русских писателей именно в таком апофатическом ключе, и перед нами вырисовывается новая, удивительная, вместе реальная и ирреальная картина русской литературы, где Время рифмуется со Смертью и вечностью, и в результате – с перманентным Рождением, с целым неохватным эоном Рождения-Ухода-Воскресения; мы понимаем, что русские писатели всегда, постоянно, лейтмотивно, судьбоносно обращались к тематике Смерти, чувство которой, прикосновение к которой дает героям романов, рассказов, повестей, стихотворений, поэм новое, обостренное, мистическое чувство жизни; и не просто жизни как торжества Биоса, апофеоза Природы, а жизни как необоримой и необъяснимой Божией силы. Это парадокс, да, спору нет, но русская литература, и Марианна Дударева превосходно показывает это, почти вся парадоксальна и апофатична.
Если принять во внимание, что Слово-Логос изначально Божественно, понятна его онтологическая апофатичность: хоть Логос – привычное нам сочетание звуков в греческом слове, обозначающем понятие, предмет, явление, чувство, – рождение Логоса в Мiре людей необъяснимо. Хоть Бог послан человеку и человечеству как данность (верить в Бога или не верить – это уже вопрос человеческого выбора, который, кстати, человеку дает тоже Бог!..), его рождение необъяснимо, апофатично так же, как рождение (= сотворение) Мiра.
Если принять положение, что литература, созданная при помощи Божественного Логоса, во всех своих слоях, и описательно-бытовых, и космично-философских, и знаково-символических, обращается к идее Бога, к рассмотрению Его бытия в среде жизни человека, и художественным словом прикасается к проблемам рождения, жизни, смерти, бессмертия и возрождения (воскресения), то можно сказать, что тематика Смерти, танатологическая тематика, повсюду разлитая в русской литературе, во множестве ее текстов, бесконечно точно и необъяснимо тонко уловленная и отраженная в исследовании Марианны Дударевой, разворачивает перед нами веер нового познания культуры – погружения в ее апофатику. Неизреченность Смерти порождает новое благоговение перед жизнью. Смерть становится единою с жизнью, а жизнь становится вечно повторяющейся, репризной ипостасью Смерти, вечно приходящей к каждому человеку и вечно уходящей вдаль с новым рождением человека на свет. Рождение и смерть стоят не просто рядом – они являют собой единый, неразъемно-цельный, мощный архетип. В произведениях A. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. К. Толстого, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, И. А. Бунина, С. А. Есенина и других русских писателей мы видим это необъяснимое, непознаваемое единство. Марианна Дударева приоткрывает завесу молчания над апофатичностью крепчайших связей русского фольклора, русской и мировой мифологии, русской литературы.
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей…
Апофатично само вступление к поэме “Руслан и Людмила” А. С. Пушкина; апофатичен сон Татьяны в пушкинском “Евгении Онегине”; апофатичны все проявления космизма, Божества в человеческой жизни; апофатична вся вертикаль русской литературы – от волшебной сказки (“сказка ложь, да в ней намек…” – А. С. Пушкин, “Сказка о золотом петушке”) до величайших человеческих трагедий, запечатленных Ф. М. Достоевским, величайших картин Мiроздания, воссозданных Л. Н. Толстым. Марианна Дударева рельефно и убедительно показывает, как через всю толщу сверхбогатой, изобилующей живописными подробностями реальности, великолепно изображаемой русскими писателями, мастерами Слова, проглядывает необъяснимый, апофатический, страшный и прекрасный лик Инобытия.
Конь несет меня лихой!
А куда – не знаю…
“Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…” Русский человек прекрасно знает эту сказку, помнит этот властный царский приказ; стрельцу его надлежит исполнить, хотя бы для этих поисков пришлось бы пожертвовать и самою жизнью. И конь в стихотворении А. К. Толстого “Колокольчики мои, цветики степные…” – не просто конь, а ветер судьбы; это сама судьба; это и радость страсти, и обреченность любви; это лихость, задыхание, захлеб Великого Эроса, который так близко, рядом стоит с роковым беспощадным Танатосом; любовь и смерть часто изображались писателями в опасной, апофатической близости. Марианна Дударева показывает нам это. Важно – не рассказать, не объяснить, а именно ПОКАЗАТЬ; это тоже апофатическая демонстрация философского материала, его неизъяснимая экспозиция, которую надлежит либо принять, либо отвергнуть, но воспринять именно в целостности явления, в его совокупности, в СИНТЕЗЕ.
Сама книга Марианны Дударевой “Танатологический дискурс русской словесности конца Нового времени. Введение в апофатику культуры” – такой прекрасный синтез Божества и человека, Руси-России и Мiра, древности и современности, Логоса и той тайны, что стоит за Словом и часто обозначаема только молчанием (“слово – серебро, молчание – золото”), мистической русской музыкой, сакральной и необъяснимой звучащей паузой А. Н. Скрябина.
Жизнь + смерть, великий сдвоенный архетип – вот структура, природа, материя, словесная и философская, надмiрная музыка этой необыкновенной книги. Она есть новое слово не только в литературоведении, культурологии, герменевтике, но и в философии мировой культуры, где русская культура по праву, с опорою на Золотой и Серебряный век, занимает ведущее место. Марианна Дударева открывает нам новое направление человеческой мысли – огромное поле, необозримое Пространство-Время, священный Космос апофатики русской и мiровой культуры.
И высокая апофатичность культурологических исследований, открывающаяся двадцать первому веку, благодаря масштабной работе Марианны Дударевой, уже не подлежит сомнению.
Автор публикации
