Приставы пытаются играть свою, отдельную, скрипку. Рядом со мной встаёт темноволосая женщина с хвостиком, очень похожая на детскую сестричку Н. из роддома. Там потом будет пробегать и блондинка, похожая на активистку против реновации Кэрри, и совершенно отвратительные рожи, будто выписанные по случаю из самого пропитого российского уезда. Мой приезд спонтанен, борьба со мной и теми, откуда я приехала, обозначена через образы, я просто мысленно представляю, как они, узнав накануне, метались, собирая свой нехитрый передвижной театр. Женщина стоит, плотно прижавшись, я не боюсь её, она не излучает опасности, даже наоборот. Потом происходит смещение к экрану, а на её место встаёт тот самый, что терроризировал журналиста «Дождя» – с крючковатым носом, немного высокомерно выпячивающий служебную дубинку. Они прижимаются так ко мне по очереди, и я вскользь, сквозь волнение, чувствую полное отсутствие запаха – от них не пахнет ни потом, ни духами, ничем. Все в бронежилетах – после нападения и убийства сопровождающих какого-то урку мой приезд квалифицирован как минимум вызывающий беспокойство. Крёстная мать мафии – это звучит гордо, ахаха. И абсолютно беспочвенно. Попутно меня смешит мысль, что так проверяется моя сексуальная ориентация. Нет, я, конечно, далека от столичных причуд и наклонность имею к крепким парням с чувством юмора и башкой на плечах, ну, маленькая слабость – мужчины в форме, тоже какая-то авантюрная нотка в этом есть, «Кармен» российского производства с Игорем Петренко в роли соблазнённого служаки. Это да, имею склонность, красота ролевых игр.
Он стоит, мнётся от собственной значимости, чем отстранённо меня очень веселит, совершенно непонятно, с чего они взяли, что какие-то особенные фигуры, что я поведусь на это внимание. Из того интернетного совета не хватает букета, да, букета, и пусть он бы был очень неуместен, но без него, увы, у парня ничего не вышло. Тем временем начинает говорить Серебренников, я включаю диктофон на телефоне. Служака произносит: «Девушка…», вытягивая из меня хоть какие-то слова (всё это время я кружу по зданию как безмолвная белая птица), и я в ответ тихо протягиваю: «Диктофон». Наклёвывающийся воздыхатель не знает, что ещё придумать, переминаясь с ноги на ногу, и параллельный спектакль снова берёт в свои руки девушка с хвостиком – она склоняется и тихим голосом говорит: «можно я?». Низкорослый крепыш возвращается к экрану, он злится и грубо кричит на весь коридор: «Освобождаем проход!». Даже сквозь эмоциональный заслон я внутренне вздрагиваю, потому что смутно ощущаю показное оскорбление (журналисты и блогеры пытались заретушировать этот момент в своих интернет-лентах словами «освобождаем коридор», да это лишь уловка интеллигентных людей, не желающих даже воспринимать культуру и этику путинских урядников), но напряжение настолько велико, что вульгарные выходки незнакомых фигур при исполнении практически тут же забываются, носатый исчезает, а она полуторжественно выводит к экрану пристава, который проверял документы на входе. Высокий, немного лопоухий, с азиатчинкой в разрезе глаз, они разыгрывают немую сцену сватовства, парень немного ошалело жмурит глаза и глуповато улыбается, «хвостик» спокойно стоит рядом.
Я сижу с краю, слева – проход, справа – похоже, журналисты. Девушка рядом забавно копирует мои движения, отчего злится «телохранитель», она быстро набирает на телефоне информацию, льющуюся с экрана, открывает параллельные вкладки, где читает соседей, их сообщения в Яндексе (не Гугле), снова возвращается на свою страницу, и так всё время. Я кратко пишу в блокнотике и оставляю несколько заметок на своих страничках в фб, вк и гугл +, к прочему несколько фотографий собравшихся людей. Видео снимать запрещено, и я просто прячу второй телефон с короткими записями в рюкзак. Толпа бурлит. Они будто делят меня – чьей среды я обитатель, Бабченко в своих комментах окрестил меня «любительница вы трупов наша», да и училась я на филфаке, поэтому журналистская богема мне не чужда, фсиновцы будто в курсе, что я ладила с кпсниками, и по ещё каким-то причинам, подтягивали меня к себе, у судей была своя линия поведения. А я просто сижу еле живая и считываю волны чужих эмоций – они все очень злы на режиссёра, а именно ради него я туда и приехала. Я хотела увидеть его живым. Я могла не успеть.
Когда они это поняли – а крепыш в первую очередь – то рассердились разом все. Грубые выкрики, скабрезные реплики, мерзкие жесты. Будто все урядники и все на одно лицо. В какой-то момент я просто поражаюсь этому своему умению вызывать бурю эмоций и негодования именно кротким поведением. Настенька из детского фильма «Морозко», ни дать ни взять, змея подколодная и прочая при абсолютно миролюбивом поведении. Моему терпению по отношению к отморозкам могут позавидовать даже искушённые монахи, и это не гордыня, это факт, и я очень устаю, такой моральный груз, такая тяжесть, у меня сил осталось очень мало, кажется, что их хватит на год-два, не больше. А отдохнуть не дают, мучают и мучают. Сверху до низу мучают, везде находят заложников и мучают, большевистская система подавления и контроля, её трудно сдерживать. Царь Прилепен, пёс режима.
Все выслушаны, и суд удаляется для принятия решения. Мы встаём, впереди длинный коридор, люди выстроились в две шеренги по бокам, я среди прочих людей – в самом конце, у выхода на лестничную клетку. Их ведут прямо ко мне, так задумано, и, если вначале я, стоявшая на острие, отошла в толпу ради съёмки, то сейчас всё убрано, люди всё понимают, расступились и ждут. Ждут, что произойдёт. Яркое жёлтое пятнышко в конце коридора. Я забываю дома хвост лисы – а его-то я планировала взять, блокпост такой блокпост. Ведут.
Ведут быстро, они полубегут по коридору, первым идёт Малобродский. Светова лжёт тем, кто там не был и читал сообщения в сети, лжёт, давя на жалость, тем самым оскорбляя приставов и ставя под сомнение уже любое информационное заявление – Малобродский идёт без наручников. Когда они достигают конца коридора, он хватается за руку рядом стоящего человека. В наручниках он бы сделать этого не смог. Кажется, это мужчина, возможно, это рукопожатие, я не запоминаю этого момента, я просто сияю от того, что он жив-здоров, этот совершенно чужой мне человек, который в инете просил меня позвонить – наверх, и которому от моего приезда перепала такая вот малость – пройтись по коридору без наручников. В зал он шёл в них. После перерыва, когда их привезли второй раз для оглашения решения – тоже. Им давался шанс, Малобродский выбрал другого человека.
Автор публикации
