Военные песни и эпиграммы. Часть вторая

Фальстаф.

 

Добычу эту мне – за тех, кто был храбрый,

кто не шутя спешил, коня ярил, шпорил,

кто – вот они теперь – лежат, смердят трупы

геройские, – давай тому, кому нужно.

 

Как на пирушке, над столом стою битвы:

лежмя соратники, повыбил строй херес –

мне хоть бы что, один стою кричу: “Бабу!”

Так и войну отдрючу, не платя, шлюху.

 

 

***

Я – войны

веселое лицо, победный лик!

 

Античнейший герой и гомерический…

 

Силен Ахилл,

умен Улисс,

умней Терсит.

 

Как страшно этакие телеса подставить смерти,

оскудевшая природа

не сможет повторить такое чудо.

 

Умно воюю…

 

Зачем тебе победа, милый принц,

когда ее доходы не пропьешь

с Фальстафом?

 

И когда не перескажет

все подвиги твои Фальстаф по пьяни,

то где, Твое Величество, вся слава –

английская,

кабацкая,

навечно?

 

 

Еще Фальстаф.

 

Приставь мне ногу, честь,

подставь мне то, чем сесть,

восставь что между ног,

чтоб я тебя всю смог.

 

 

***

Пойдем, пора французов бить,

вставай, друг ситный, в строй,

не всё с женою егозить,

пора и со страной.

 

Как всякий праздный нищеброд,

ты призван к ней на пир –

я тут, чтоб разделить народ

на требуху и жир.

 

В котел войны насыплем дрянь,

сор натрясем страны –

идут на бой, куда ни глянь,

Британии сыны.

 

 

Побрезгует моим полком

старуха, сука-смерть, –

нас до победы целиком

войне водить, терпеть.

 

А там чего? Как победим –

французов тьмы набьем, –

Господень Иерусалим

от мавров брать пойдем.

 

 

Священная война.

 

Иерусалим.

Прокаженные короли.

Государство убывает, что кусок масла под местным солнцем.

Занятые педерастией рыцари Храма воюют храбро,

но с каким-то лишним надрывом, истерикой небоевою.

 

Неужели выучка и число солдат могут иметь значение,

неужели качество стали определяет, кому порубленному быть,

неужели глупые лошади так зависят от водопоя и корма,

неужели нам недостаточно, что мы крест против полумесяца.

 

 

Победа.

 

В Город входим, белый, белый камень,

шлемы прочь: здесь где-то Гроб Господень.

Скорбь и радость общие меж нами,

наступает миру вечный полдень.

 

***

Молча убиваем, убиваем,

лучше им, когда б мы для наживы,

глада плотского, – но веру знаем,

души наши делом испытаем,

если они к благу, к свету живы.

 

 

Большая война.

 

Просторное поле, и черные вороны вьются

над будущей смертью, и стяги волнуются ветром,

не в свалке свои на своих наши жребьи качнутся,

но в деле великом – истории пляшущим ветром.

 

 

Ушел князь…

 

Ушел князь в дальние земли,

нас смерти оставил;

ушел князь собирать войско,

мы сиротеем робко;

ушел князь, и семья томится

в ожидании, как в неволе;

ушел князь, а чужие ходят

под стенами, напирают.

 

Вернется князь победить, сильный, –

только война окончена.

Вернется князь к сожженному городу,

мертвые ему рады.

 

 

Снова война.

 

И бесполезна всякая победа,

и Русь опять дрожит в кровавой пене,

и смерть хохочет за спасеньем следом,

и русскую судьбу не переменим

 

горючую: приходит новый, сильный –

их сколько степь родит, поднимет Запад! –

кто в нашей тьме, терпении двужильном

добычу видит, чует страха запах.

 

 

Война в воздухе.

 

Хрипят моторы друг на друга,

огнем кидают и железом,

и землю пашет цепь, упруго

натянутая, – след разреза

 

везде, на протяженье взгляда;

жор гусеничный землю гложет

вглубь так, чтоб вИдны виды ада,

с земли с живой сдирают кожу.

 

 

***

Бензином пахнет, чад над полем,

стекает кровь земли нездешней –

нефть черная, и мы позволим

над нами встать всей тьме кромешной.

 

***

Природа никнет, отступает,

ее такой уже не будет,

родная видеть не желает,

что сделали над нею люди.