В жизни только осталось, что клясться да в памяти шарить
И без водки дуреть, услыхавши знакомую весть:
За решёткою ржавой, на воле, капель заглушая,
Верещит воробей, уцепясь коготками за жесть.
Божий птах, нищета, пусть мы чем-то с тобою похожи,
Будь ты самых блатных, голубых воробьиных кровей, –
Брось свистеть, улетай, и о том, что весна на подходе,
Не ори, воробей.
Просто пропастью грязной аукнулась неразбериха,
И сомнения в горле, и мне не уйти напролом.
Где-то ждёт и меня в разорённом гнезде воробьиха,
Близорукая птаха с тоской перебитым крылом.
Оттого и тоскливо, что мне не подняться до крика
И, конечно, уже не поверить твой ворожбе.
Обалдев от весны, о свободе горласто и хрипло
Не ори, воробей.
Я и сам был горласт. Даже слишком, по чьим-то умишкам.
И за то, что удачливей всех, а иных озорней, –
Так и шёл сквозь рассветы с охапкою песен под мышкой
И с дразнилкою детской в кармане – «Сергей-воробей».
И за то предо мною захлопнули двери в морозы,
И глазели в окошки, о стёкла носы размозжив,
С воробьиными душами милые люди-стервозы,
Те, кто серо и скоро чирикал стихи на разлив.
Пусть живут и не знают до срока ошибок и розней,
Пусть приходят и к ним чудеса из весны и любви,
Пусть им снятся больными ночами до старости поздней
Убиенные ранней зимой воробьи.
Автор публикации
