1
Когда звезда и не до сна,
плывет небесная блесна,
я худшее беру из зол
и путь держу по жниву волн
за горизонт – земли предел,
где царство душ – не царство тел,
где одиночества лоскут
чужие души ткут и ткут,
где все похожи как один
своей судьбой; где царство льдин
и вечный холод над землей,
в печи зола, и нет конца
печальной скорби; два лица
глядят друг в друга издали,
в туманном небе корабли
дают чуть видимый сигнал;
и понимаешь, как ты мал,
ты понимаешь: всюду стынь,
в душе пурга, и вбил мороз,
что моей памяти пустырь,
в живое сердце лед заноз.
2
Но я не медлю. Волей полн,
иду босой, кромсая пятки
о деревянный частокол
косой волны. Ее загадки
меня пленят. И я не жду:
иду быстрее. Шторма скрежет
срывает плащ и кожу режет,
но верю я в свою звезду.
Она пленит. Впотьмах глубоко
мерцает, тает одиноко,
зовет. Дельфин плывет за мной
и переводит позывной.
И чайки стайками кружатся,
на волны острые ложатся.
Волна сечет – и нету их,
крикливых спутников моих.
Иду всё дале. Ветер гонит
большой корабль. Моряк трезвонит.
На судне крик, и на меня
направлен факел корабля.
3
Он светит сквозь, и сердца ропот
отчетливей, чем конский топот
терзает связки. Резкий крик
раздался. Вздрогнул материк.
И небо солевым раствором
осыпалось. Хрустальным хором
заклокотал декабрьский снег,
и расколовшись, как орех,
жемчужный купол дунул стужи
во все края. Метелью кружит
над головой моей судьба
земного сына и раба.
4
Стою один. Повсюду тишь.
Как будто ночь, как будто спишь.
И воспаленные глаза
прибиты к небу. Паруса
мешают воздуху вздохнуть.
Я понимаю, этот путь
не для меня. И я иду
по всем параметрам ко дну.
Но, стойте, – град передо мной
античной грацией распятой.
Палаты превратились в хаты,
и медный занавес густой
пленяет звезды, солнце, небо.
Под этим ржавым ширпотребом
горит земля. Везде пожар.
Тлетворный вопль горожан
наводит ужас. Я бегу,
но то и дело всё в углу.
Возврата нет. Проход закрыт
табличкой с кратким словом «быт».
5
Мне холодно. Рабочий стук
за окнами звучится с болью.
Как много горестных разлук
с самим собой. В пустом раздолье
свобода кажется пустой
и необъятной в своем праве.
Болтая с плахи головой,
в надеждах спорю об отраве.
Жуя невежества паек,
жизнь не торопит оглядеться,
чтоб применить упругость ног
и оторвать родных от сердца.
Оно и правильней. Верней
сказать, что может быть и хуже:
когда пускаешь вскачь коней,
легко и оступиться. Вчуже
ты думаешь, что этот форс-
мажор пройдет без сильных изме-
нений, и будешь попивать свой морс,
изнеживаясь в мыльной пене.
6
Асклепий, ты ли? У меня
рука в крови моей: за дело
она была отсечена.
Теперь мотаюсь очумело.
Тебе (ведь правда!) там видней,
что «правды нет – и выше». Коле
заговорили мы о ней –
пускай уходит в бездну море.
В твоих глазах цветет жасмин,
и соловьиные свирели
ласкают музыку. Один
лишь я кую из акварели
закатной радуги сюжет
и проклинаю свой бюджет.
7
День вздернут на веревке чувств.
Утопленник, возьмите якорь!
Коль в этом мире я очнусь,
то сдохну всё равно собакой.
Итак. Москва. Зима кружит.
Мороз отхаркивает резко.
Вы думали, не убежит.
Он вышел, хлопнув занавеской!
По жниву волн торОпил путь,
крылил слова отвагой мелкой.
и время не смогло резнуть
по горлу колотой тарелкой.
Автор публикации
