Смута. Поэма. (Полный текст)

«Поражение может превратиться в победу, если вынести из него урок, если потерпеть и покаяться. А величие может стать прелюдией великого краха и неисцельного сокрушения, если, ослепнув от блеска успехов и побед, не замечать за каждым событием жизни Недреманное Око, зорко наблюдающее за каждым шагом человеческим.»
Протоиерей Андрей Ткачев.

Пролог.

Тем Божий промысел услышен и понятен,
Свою гордыню кто безумную смирил.
Средь светлых мыслей им греховный путь уж неприятен,
Не победим лишь тот, себя кто прежде победил.

Часть 1. Престол.

О русском бунте сказано не мало,
Ленивый только не сложил о том словцо.
Но забывать об этом тоже не престало,
Ни приведи Господь взглянуть ему в лицо.

И что бы до конца ты понял, мой читатель,
Язык тех лет нашёл свои слова.
Дух мудрости вложил в него Создатель,
«Поруха» называлась та пора…

Фундаментом печальных тех событий,
Была интриг боярских тяжкая цена,
Потомков не оставивший правитель,
Зима средь лета и Ливонская война.

Политика «закручиванья гаек»
Длиной в полвека, принесла свои плоды.
Под новгородцев плач, опричных свист ногаек,
К закону, к власти, уваженья стёр следы.

Ивана Грозного эпоха завершилась,
Трон принял Фёдор, слабый духом Царь.
На нём судьба династии решилась,
Потомков не оставил Государь.

Семь сотен лет державного правленья
Под скипетром варяжских сыновей,
К концу пришли и без тени смущенья,
Заспорили бояре, кто древней.

При Фёдоре фактический правитель,
Царёвый шурин, родом был он мал.
Мурзы татарского потомок, дум властитель,
Был Годунов Борис и «серый кардинал».

Исход борьбы Царица разрешила
И дань свою семейственность взяла.
На Мономахов трон Бориса посадила
И мир оставив, в монастырь ушла.

То время воцаренья Годунова,
Всё отдано невиданным пирам.
В дороге встречному обещанное слово,
Собрало всю Москву к его столам.

В нём хитрый ум повелевал над сердцем,
Сказав, что крымский Хан идёт войной,
Пять сотен тысяч в битву с иноверцем,
Собрал он, став уж без войны герой.

История не даст на то ответа,
Сбирался ль на Москву Кызы-Гирей.
Когда послы его явились для совета,
Узрев ту силу, мир просили лишь скорей.

Двенадцать дней всё войско пировало,
Даря Борису добрые слова.
И мудрым, ласковым, счастливым называло,
Столами за Окой заставив все луга.

Бывал я там и видел град Касимов,
Луга топтал в окрестностях его
И щук ловил среди Оки разливов
И дичь стрелял у брата моего.

На тот момент судьба благоволила
Борису и окончательно была взята Сибирь.
Дружина царская Кучума стан разбила,
Бежал и сгинул он, как без зимы снегирь.

Настало время рассказать тебе, читатель,
О сыне младшем Грозного Царя.
Недолгий жизни путь отвёл ему Создатель,
В народной памяти как символ сохраня.

Рождён был в «блудном», незаконном браке,
Седьмой женой и церковью гоним,
«Падучей» болен был, не чтим в наследной драке
И в Углич сослан, мать осталась с ним.

С Димитрием уж там беда случилась,
Погиб, но непонятно, правда, как.
Молва вдруг на Бориса ополчилась,
Но я не убежден, совсем, что это так.

Как сказано чуть выше, незаконный
Наследник был Димитрий, это факт.
Несчастный случай, а не случай уголовный,
Причиной был, гласит дознанья акт.

На суд истории оставив те сужденья,
Вернёмся мы к Борису, наконец.
Напоминает, на мой взгляд, его правленье,
Петра Великого политики конец.

Сближенье с Западом, советники, науки,
Наполнили Борисову Москву.
Попытки первые брить бороды и вместо платья брюки,
Пока что не пришлися ко двору.

Но чем уж был похож он на Ивана,
Так это подозрительности крест.
Донос любил, стукачества отрава
Цвела по всей стране, до дальних мест.

Читая на невинных те «изветы»,
Он в ярости решенья принимал.
Сейчас живущим то знакомые сюжеты,
Он уж тогда своих врагов в Сибирь ссылал.

Народ Московский люто озлобился,
На ссылки и изъятие добра.
В ответ на зло, мятежный дух родился,
То была смуты первая пора.

Часть 2. Голод.

На третий год от царства Годунова,
Весной пришла «египетская казнь»,
Закрыло солнце тьмой, оно не вышло снова,
Всё лето шли дожди, земных работ боязнь.

А в августе ударили морозы,
Погибло всё, что было накорню.
Потоком горя лилИсь голодных слёзы,
Взлетели цены от гроша к рублю.

Три Солнца, три Луны всходило в небе,
Огонь ночами небо застилал.
Но думал люд лишь о насущном хлебе,
В молитвах руки к небу простирал.

Рожали женщины, животные мутантов,
А зверь и рыба сгинули тот час.
Признаться надо, не хватает уж талантов,
Весь ужас описать, немеет глас.

Неведомые звери появились,
Орлы парили жутко над Москвой.
От бурь и вихрей башни вдруг валились,
И волки с псами бились меж собой.

Средь бела дня комета появилась
И старцы молвили, уж правду не тая,
Что то, звезда Бориса закатилась,
Грядёт опасность Царству, жаля как змея.

Борис велел начать раздачу хлеба
И деньги кучами он сыпал из казны.
Но цены тем он лишь поднял до неба,
Корыстолюбцев хитрых тоже не отнять вины.

Во зло оборотив благодеянье,
Из дальних мест стремились все в Москву.
Тем самым лишь усилив прозибанье,
Как скот народ уже жевал траву.

Пошло под нож реально всё живое,
Собаки, кошки, лошади давно.
Бросали семьи, словно не родное,
И ели то, о чём сказать срамно.

Боялся путешественник хозяев,
В дворах гостинных режут, хоть беги.
Ужасной пищи добывали страх не чая,
На рынке с «страшным мясом» продавали пироги.

В одной Москве тогда погибло полмильёна,
А по Руси так не считал потерь никто.
Кто прятал хлеб, объявлен вовсе вне закона,
Царь продотряды снарядил в ответ на то.

Беда, известно, не одна приходит,
Не дав опомниться, кто голод пережил.
ТолпЫ разбойников с Украйны ветер гонит,
Их под Москвой разбив, Басманов жизнь сложил.

Так пошатнув Бориса государство,
Закончился великий этот глад.
Русь ждали новые и бОльшие мытарства,
Войны гражданской боль, почти распад.

Часть 3. Самозванец.

Из гроба тень Димитрия восстала,
Вам расскажу об этом, сам того боясь.
То время лицедейства, лжи настало,
Казнь новая свершилась, воцарясь.

Жил сын боярский бедный галичанин,
Отрепьев Юрий, рос он без отца.
Умён был, грамотен, ленив, слегка печален,
В беспечной праздности избрал путь чернеца.

В монашестве был наречён Григорий,
Умом и словом ярким удивлял.
Знал много книг и мудрость их историй,
Постиг и лучше старых книжников каноны сочинял.

В душе мечтателя уже родилась, зрела,
Мысль чудная, злым бесом внушена:
«Если Царевичем себя представить смело,
Даст власть «Димитрию» доверчиво страна…»

И говорил монах, хотя порой и в шутку:
«На трон я сяду, буду Царь в Москве!»
В лицо ему плевав, смеялся люд за «утку»,
Секрет был в том, что верил он себе.

Дошли в Москву о том Царю изветы,
Борис велел сослать безумца в Соловки.
Но утекли, песком сквозь пальцы, те секреты,
Родня спасла его, сказав ему: «Беги!»

Живя в бегах, открылся Самозванец
И в первый раз писал о том письмо.
Он тайно в Киев пробирался как скиталец,
Бродяг и иноков там было уж полно.

Литва давно всю ненависть сбирала,
Изменников к себе всегда ждала.
И слухов Гришкиных там семена сажала
И страшных всходов тучи собрала.

Уговорив товарища бродягу,
Назваться именем своим,
Ушёл он в мир.
У запорожцев вольных проявив отвагу,
Войне, мечу, коню учИм,
Стал духом командир.

Закончил школу по грамматике латинской
И в польской преуспел наверняка.
Как должен Цезарь разбираться в книге римской
И словом мудрым строить Царство на века.

Слугой служив у пАнов Вишневецких,
Сказался присмерти больным обманщик сей.
Духовнику он рассказал о письмах редких,
Которых загодя припас для этих дней.

С сомненьем пАны прочитали те бумаги,
Красноречиво лжец всё в красках рассказал.
И что бы окончательно поверили бедняге,
Златой в каменьях крест он показал.

Пан тот литовский ахнул в восхищеньи,
Уж рядом с троном видел он себя.
Застлало мнимой славой ум, сомненья,
Трубил на всю Литву, болтать любя.

Дождь золотой прошёл над Самозванцем,
Был ласков с ним Король их Сигизмунд.
Сам Папа был пленён в письме мерзавцем,
Алмаз желая, им подсунули корунд.

Но не об истине мужи сии судили,
А только лишь о пользе для себя.
Войны усобной они Руси сулили
И православной веры сердцем не любя.

СобрАлось в Львове войско интервентов,
Вести Лжедмитрия на древнюю Москву.
Приняв всей Польши сброд без сентиментов,
Хоть было страшно, меч давать ему.

С коварством, лишь достойным иезуита,
Уж вёл Лжедмитрий письмами войну.
Писал он в них, что будет Русь разбита
И казаков сзывал идти к нему.

И начался в тот год «поход крестовый»,
Под флагом Рима, Польши и Литвы.
Без боя города сдавались власти новой,
«Димитрий» именем своим лишь брал форты.

Вы спросите: «В чём их побед причина?»
Божественность Природного Царя!
Да и Борисова двуличных действий мина,
Уж не любима стала боле с того дня.

Лишь Новгород ответил им достойно,
Камнями, пулями и ядрами со стен.
Стояли воины на стенах града стройно,
Скорей желая смерти, но не плен.

Тем дали время войску для подхода,
Собрать в кулак защитников ряды.
Лишь долю малую от крымского похода,
Нашли бойцов, прошла любовь страны.

И грянуло жестокое сраженье,
Разбиты в пух захватчиков полки.
И бросив всё своё вооруженье,
Бежали, как поджав свой хвост волкИ.

Лжедмитрий выжыл, спасся лишь случайно,
Но факт такой мы здесь должны сейчас принять,
Что смело бился он, как витязь и отчайно,
На раненом коне ушёл, не дав себя пленять.

Ослеплены победой и успехом,
Бориса воеводы унились.
Дав время «Дмитрию» обзавестись доспехом
И новые полки вокруг него сбрались.

В разгар войны «удар» хватил Бориса
И умер прям на троне Годунов.
Прибрал Господь к рукам хромого лИса,
Уйдя, оставил всё в терзанье он волков.

Часть 4. Лжедмитрий.

И так, во время смерти Годунова,
В Путивле спрятался на время наш беглец.
Во все концы он пишет письма снова,
Людей везде смущая, как хитрец.

Им в них он обещает просвещенье,
Открыть в Москве наук Университет,
Бориса воинам дарует он прощенье,
Боярам от суда иммунитет.

Священников ласкал и их и наших,
Смущал, сажал за стол к себе домой.
Варил в уме обманов злую кашу,
Пытаясь, тщетно, сблизить меж собой.

Предав коварно сына Годунова,
Всё войско им тогда передалось.
И гордо Самозванец молвил слово,
Всем на Москву в поход идти пришлось.

Интриг московских зло известно,
Изменами всегда живёт оно.
Сейчас у нас всё так же, если честно,
Видать, то изменить не суждено.

Ещё вчера давав торжественно присягу,
Наследнику Феодору в Кремле,
Спеша они душили там беднягу
И мать его, предав скорей земле.

В столицу важно въехал Самозванец
И был её Царём провозглашён.
Он был в глазах народа как страдалец,
Лишь чудом провиденья воскрешён.

С боярами он властвовал лукаво,
Талантом лицедейства даровит.
Он изменил порядок Думы, право,
Оклад удвоив всем кто там служит.

Облегчил тяжку участь он холопов,
Крестьян уважил, этакий хитрец.
Сулил вернуть солдат всех из окопов
И обещал войны любой конец.

Он «древнюю традицию» нарушил,
В коррупции мздоимцев уличил.
Недавно я у нас такое слушал,
Себя и нас борец в Германии лечил…

На самом деле дерзкие интриги
Он плёл, с Европой он в политику играл.
Готовя всему миру уж вериги,
На Турцию крестов поход сбирал.

То было дополнительной причиной,
Пантифика поддержки подлецу.
Ещё в Литве примерил он личину,
Латинской веры, всё равно лжецу.

Бояре ушлые в нём быстро разобрались,
Кто он такой, зачем и почему.
Уж в разговорах даже не смущались
Сказать: «Не долго править здесь ему…»

Он нужен был, чтоб Годуновых
Свалить им легче было с ним.
И знали, меж собой, Царей уж новых,
Ну, а народу, как-нибудь уж, «объясним».

В Москву на свадьбу понаехали поляки,
Марину Мнишек как невесту привезли.
Устроили кругом гулянки, драки,
Не знали, глупые, что «русских ты не зли»…

На свадьбе пил, гулял победно уж царишка,
И спьяну бросил управления дела.
А гайдуки из свиты пана Мнишка,
Врываться к людям начали в дома.

В угаре пьяном бросились на девок
И москвичей прохожих грабили средь дня.
Собак стреляли, кошек, будто белок,
«Что не указ им Царь», истошно все вопя.

Народ у нас, как есть, всегда спокойный,
Но лучше, пришлый, наше лихо не буди.
На беспредел ответ тебе достойный
Он даст, тогда, пощады уж не жди.

И дружно, вместе, заговорщики решили,
Использовать удачный тот момент.
Когда поляки, сдуру, нагрешили,
Сполна отвесить Самозванцу комплимент.

На день другой, ударили в набаты,
Народ кричал, что: «Ляхи бьют Царя».
Ворвались к «Дмитрию» в кремлёвские палаты,
В окно он выпрыгнул, здоровье повредя.

Бежал к стрельцам он под суровую защиту,
Но выдали боярам беглеца.
Застрелен был, изрублен и избитый,
Да так, что не увидишь и лица.

Народу тут на лобном месте объявили,
Что дерзкий Самозванец был убит.
Слова Царицы матери твердили,
И Марфа те слова им подтвердит.

Погост воров, упившихся, замёрзших,
Обрёл себе Лжедмитрия навек.
В забытом месте и густой травой заросшем,
Без отпеванья, как не человек.

В пылу расправы народ избил и ляхов,
Закрыл в домах и резал, как свиней.
Весь гнев излив на тех, кто в польских бляхах,
И лишь немногим удалось прожить тех дней.

В конце же мая вдруг пришли морозы
Решили все, что мёртвый мстит «колдун».
И вспомнили Лжедмитрия предсмертные угрозы,
Наговорил на сотню лет вперёд болтун.

Тогда ретивые могилу раскопали,
Достали тело и в котле его сожгли.
Забивши в пушку пепел, ляхам отослали
Всё выстрелом, туда от кель пришли.

Но чуть подальше от Москвы народ не верил,
В убийство «доброго, природного» Царя.
Не долги дни покоя рок Москве отмерил,
Восстания с границ встаёт заря.

Кровавым полднем та заря сменилась
И смерть вокруг творила пир горой.
Шли с юга войска, земля опять дымилась,
Рождён теперь Лжедмитрий был Второй…

Часть 5. Боярин.

То было удивительное время,
Сменилось за год четверо Царей.
Боялись все принять уж власти бремя
И выбрали бояре, кто старей.

Василий Шуйский новый стал правитель,
Седьмой десяток, полон, не высок,
С холодным сердцем, скуп, всех старых тем ценитель
И льстивый сильно, с лаской голосок.

И чтоб понятно было, что это за «птица»,
Он в Угличе расследовал дела.
Не найден был тогда цареубийца,
«Несчастный случай», вот его слова.

При Самозванце, этот же боярин,
Признал «Димитрия» вновь живым опять.
Когда ж убит был, сброшен и бесславен,
Признался, плача, что вынужден был врать.

Он отменил Лжедмитрия законы,
Вернул всё в Думе на круги своя.
Доносы ложные пресёк, невинных помня стоны,
Опалу запретил, припомнив уж себя.

Старался армии вернуть её величье
И дипломатии выстраивал шаги.
Но был наследника лишён он в жизни личной,
И понимал уже, кругом одни враги.

Пресечь чтоб слухи, что выжыл Самозванец,
Велел из Углича Димитрия везти.
Пятнадцать лет лежал в гробу уж тот страдалец,
Нетленным тело оказалось воплоти.

При перевозке чудеса случались,
Кто болен был, потрогав, исцелён.
К мощам его со всей страны стекались,
Чуть позже был к святым он причислён.

В Москве, тем временем, волненья начинались,
Ведь буйны головы привыкли к грабежу.
На Красной Площади вновь толпы собирались,
Порядка, совести чтоб перейти межу.

В сердцах, Василий и отречься уж пытался,
Бояре ближние молчат, изумлены.
Венец он сняв, в них жезлами бросался,
Увы, приняв его, не скинешь… как жены…

Признаться нужно, Шуйский, как боярин,
Типичный образ, всем известный встарь.
Молва народная зазря не скажет даром,
И нарекла его Василий Полуцарь…

Часть 6. Бунт.

Кнутом и просто уговором,
Москву Василий усмирил.
Все разошлись к домам со спором
Как суд он честно сотворил.

До времени Москва утихла,
Но часть страны опять дымит.
Народ ослеп, в умах всё рыхло
И ждёт, кто душу совратит.

Уж сгинул первый Самозванец,
Но те, кто рядом, близок был,
На пульсе власти держат палец,
Василий многих их простил.

Забыть их, лучшая награда,
Была б, за лож и за обман.
Но сохранилось имя гада,
Попал он в памяти капкан.

Шаховский, именем Григорий,
В Путивль послан был служить.
Тот воевода много горя
Принёс, нормально с тем не жить…

ПредАл он Шуйского прощенье,
Созвал на площадь граждан сход.
И объявил, что ждёт их мщенье,
С мечом Василий к ним придёт.

Сказал, что жив ещё Димитрий
И не был он в Москве убит.
Что, ждёт он помощь их для битвы
И с ними трон свой возвратит.

Народ в словах не усомнился,
Боясь за жизнь свою, восстал.
Димитриев лишь дух явился,
А бунт Украйну всю объял.

Народа реки побежали,
Впадая в шумные моря.
Вокруг Шаховского собрали,
Большую силу на Царя.

Кто честен был и не предатель,
Тех били, вешали и жгли.
Прости опять меня, читатель,
Мы в том не далеко ушли.

Доказывал народ злодейством,
Любовь к Природному Царю.
И свил венец злой фарисейством
И вёл, в крови весь, к алтарю.

Шаховский распускал и слухи:
«Ушёл Димитрий, жив здоров.
И видели его старухи,
К Литве скакал и был таков!»

Спрос, как известно, предложенье,
Рождает быстро, помню я.
Он не замедлил с появленьем,
Но где? Да, Мнишкова семья!

Литва и Польша говорили,
Что въехал жить он в тёщин дом.
Его, до времени, там скрыли,
Храня секрет в чертоге том.

И Самозванец новый свету,
Был явлен, там же, где в первОй.
Разведка донесла секреты,
Василию, кем был злодей второй.

Высок был ростом, смугл, кудрявый,
Покляпый нос, ещё глазаст,
Брадой и усом был чернявый,
В латинском, польском был горазд.

Имел особую примету
Он, бородавку на щеке.
И по Шаховского совету,
Писал лишь письма, вдалеке.

Был сей обманщик дворянином,
Молчанов, имя Михаил.
За колдовство он был судимым
И Фёдора Царя убил.

И потому, явить боялся,
Свою личину пред толпой.
Знаваем быть не собирался,
Хотел отдать он жребий свой.

Москва безмерно волновалась,
Готова вновь менять Царей.
Над нею туча собиралась,
Письмом подмётным, у дверей.

Царя Василия укоры
Презрев, в Украйне бунт кипел.
Шаховский сеял там раздоры
И скоро, рать собрать сумел.

Писал от «Дмитрия» указы,
В них ставил Царскую печать.
В Россию нёс он ту заразу
И призывал там бунт начать.

Холоп Болотников возглавил,
Шаховским собранную рать.
Он в первом же бою ославил
Себя позором и бежать.

Но так угодно провиденью,
Видать уж было, одному.
Гоним по Царскому веленью,
Чиновник в плен попал к нему.

Он вёз победные медали,
С охраной, царским войскам.
На них, бежавшие, напали,
Таившись прежде по лесам.

Бежала царская охрана,
И в панике, за ней, войска.
Не зря, что радоваться рано,
Твердит пословица, века…

Катился бунт и снежным комом,
В себя вбирая города,
С разбоем, воровством, погромом,
На Русь с Украйны шла беда.

К Москве с боями продвигаясь,
Его роптали войска.
Лжедмитрий, там не появляясь,
Лишил их барского полка.

Молва звала их «перелёты»,
Они метались взад вперёд.
Вот именно за их «полёты»,
Пятнадцать лет платил народ!

Без них Болотников остался,
С отборным сбродом под Москвой.
Разбит опять, бежал, спасался
В Калуге, в банде воровской.

Собрал остатки банд разбитых,
Валы и рвы копать велел.
Похожи на собак побитых,
А он, как волк, со стен глядел.

Парад безумный самозванства,
Границ не знает никогда.
Болезнь, такая же, как пьянство
И популярная всегда.

Родив десятки самозванцев,
Пьянела ими вся страна.
И возвышая лишь мерзавцев,
К распаду близилась она.

Лжепётр, сын Царя ФедОра,
Пришёл с Казанской стороны.
Илейкой звали того вора,
КазАки шли, ему верны.

Но как Лжедмитрия казнили,
Бежали волгою на юг.
И там с Шаховским уж дружили
Ведь враг Москвы любой, им друг.

Решил идти спасать Калугу,
Где уж Болотников сидел.
КазАков вёл на помощь «другу»,
Но дальше Тулы не сумел.

Неся огромные потери,
Сойдясь, злодеи заперлись
За стены Тулы и сидели,
Со стен с отчаяньем дрались.

Писали уж в Литву и Польшу,
Чтоб те, «Димитрия» везли.
И что не верят им уж больше
И чтоб любого уж нашли.

Нашли другого Мнишка слуги,
Матвей Верёвкин, был он жид.
Был груб, свиреп и взгляд хапуги,
Хитёр, умом был знаменит.

Знал языки, читал еврейский,
С собой таскаемый Толмуд.
В раввинов книгах иудейских,
Взял мудрость злую этот плут.

И у предателей набрался,
Дворцовых тайн он полон воз.
Смущать и лгать тренировался,
Ответ был прежде, чем вопрос.

А польский говорит историк,
Что ненависть вела к нему.
Все русский помнили топорик
И казнь, ушедших на Москву.

Опять собрались под знамёна,
Те, кто скучал и крови ждал.
Дала на то добро корона
И каждый лях их поддержал.

Явился смелый Самозванец,
Известный людям кличкой «Вор».
И пил ту славу, как скиталец,
Вступила рать в Руси простор.

Часть 7. Вор.

Злодей с поляками шагает,
Берёт без боя города.
Ворота имя открывает
И Вор, сам лично, иногда.

На этот раз, кривил душой,
В тех городах, преступно, люд.
Ведь был здесь прошлою порою,
Лжедмитрий, память передадут.

Но кто то, искренне бросался,
Вору к ногам, душой силён,
К Царю Василию врывался с его письмом
И был казнён.

Тогда измором взял Василий,
Засевших в Туле бунтарей.
Рекою город затопили,
Сухого места нет уж в ней.

Казнён Лжепётр, иль Илейка,
Болотников был утоплён,
Шаховского, судьба злодейка,
Спасла, был в ссылку помещён.

Москва звенит колоколами
И славит Шуйского Царя,
Шумя победными пирами,
Толпа ликует, рано, зря…

Бунтует южная Россия,
От Волги устья до Десны.
Назвав Царём худого змия,
Ум окунула в злые сны.

А Вор томился в ожиданьи,
Он ждал из Польши войска.
Как ждут, собравшись уж, пираньи,
В толпу сбиваясь для броска.

Треся седою бородою,
Стрелою впился бес в ребро.
Он наградил Царя собою,
Его жениться понесло.

Предался роскоши и неге,
Лениться начал и слабеть.
Споткнулись многие в том беге,
Любить в сединах, как болеть…

И Царь, как двигатель народный,
Москву всю начал тормозить.
Старик уж был он сумасбродный,
Не в силах время вспять пустить.

На зиму распустил он войско,
Послав донцов Калугу брать.
Пошли они красиво, броско,
В Калуге стали бунтовать.

Те воевать не собирались
И Шуйского предав Царя,
Все Самозванцу передАлись,
Надеялся Василий зря.

Собрав в кулак свои дружины,
Узнав, что войско по домам
И спит как витязь из былины,
Лжедмитрий шёл по городам.

Вот Самозванец под Москвою,
Разбил он царский арьергард.
Гоним сюда своей судьбою,
Под лесом польских алебрд.

Здесь в Тушино взял оборону,
Валы и рвы там до сих пор.
И миром требовал корону,
Жалел Москву, хоть он и Вор.

Вёл Сигизмунд переговоры,
С Василием, через послов.
О вечном мирном договоре,
Всех пленных вынув из оков.

Царь отпустил Марину Мнишек,
Велев уехать ей в Литву.
Но провела всех, как мальчишек,
В объятья прыгнула к Вору.

Москву взять штурмом Вор не может,
А Шуйский, Вора победить.
Кто «перелётам» что предложит,
К тому бегут они служить.

И началось двух войск стоянье
И двоевластье под Москвой,
Везде анархия, восстанья,
Такая жизнь, хоть волком вой…

Часть 8. Лавра.

В пределах пешего похода,
На перекрёстке всех дорог,
Как нить московских войск подхода
И для снабженья, был острог.

Он звался Троицкая Лавра,
Святого Сергия дитя.
И был как лук в руках кентавра,
Врагов стрелой своей разя.

И монастырь сей, защищённый,
Стенами, башнями и рвом,
Святым был Духом укреплённый,
Но Вор решил тут взять числом.

Сия великая осада,
Себя прославила в веках.
Страны спасенье — вот награда,
За это воин пал, монах.

Пятнадцать тысяч польских ляхов
И всякой сволочи средь них.
И лишь три тысячи монахов,
Стрельцов и воинов простых.

Для всех окрестных сёл спасеньем,
В те дни являлся монастырь.
Был весь заполнен населеньем
И стар и млад стал богатырь.

И крест святой все целовали,
Что будут биться за отца.
И смертну чашу обещали
Пить до победного конца.

Вора сподвижники писали
Им письма, сдаться без войны.
Все предложенья отвергали,
Душой и верою сильны.

«В Святую Троицу мы верим
И Богоматерь нам стена,
Как щит нам Сергий перед зверем
И Никон, страха нет зерна!»

Два месяца из сотни пушек
Палят по стенам, толку нет.
Ядро твердыню не разрушит,
В Господней милости секрет…

Во сне явился Сергий мужу,
Что будет штурм он рассказал.
Где ляхи прямо в ночь и стужу,
Пойдут на приступ, показал.

Защитники готовы были,
Достойно встретить штурм врага.
И залпом точным их накрыли,
Кто выжил, кинулись в бега.

Смельчак отчаянный найдётся,
Всегда в компании любой.
За ним и остальным неймётся,
Нашёлся здесь лихой герой.

Увидя в поле, пред стеною,
Поляков небольшой отряд,
Спустились, без приказа к бою,
Напали, резали подряд.

Князь Долгорукий, вдохновлённый
Удачной вылазкой такой,
Дружины двинул окрылённый,
Горяч и страшен был тот бой.

Для многих воинов умелых,
Он был последним, с честью пал.
Как ангелов, в одеждах белых,
Наш Царь Небесный их принял.

Злодей Сапега и Лисовский
В тиши к стенам подкоп вели.
В своём сценарии бесовском,
Погибель Лавре тем несли.

Но вскрыты планы супостата
И взорван дерзостный подкоп.
Свой тайный ход ведут ребята,
Из рва ведя атаку в лоб.

Война рождает нам героев,
Как время мира мудрецов.
Богатырей, что многих стоят
И прозорливых молодцов.

Зима настала, неприятель,
До времени, сидит в домах.
Для боя силы дал Создатель
Героям Лавры, ляхам страх.

Но массу бед и искушений,
Им та готовила зима.
Нехватка дров, воды и зелий,
Пришла ужасная цинга.

Больные пухли и смердели,
Как трупы, заживо гнилИ.
Но дрогнуть воевать не смели
И крест смиренно свой несли.

В живых к весне совсем немного
Осталось иноков, бойцов.
И женщины у стен острога,
Собой меняли молодцов.

С камнями, известью и серой,
Огнём, смолою и слезой.
На стены шли и гибли с верой,
Защитников смыкая строй.

Средь ночи ринулись на приступ
Все ляхи, бились до утра.
Стояла Лавра, зубы стиснув,
Пришла осаде той пора.

Враг отступил в изнеможеньи,
Их добивают в поле, в рвах.
Сломил себе хребет в сраженьи,
Под Лаврой русской, гордый лях.

Средневековым Сталинградом
Являлась Лавра в эти дни.
«Так будет с каждым пришлым гадом,
В России!», поняли они…

Часть 9. Война.

Никто не мог узнать Россию,
Исчезла славная страна.
И отдана вся смуты змию,
Врагов, изменников полна.

Уже два года на столицу
Вор тушинский точИт топор,
Страну бесчестит, как девицу,
Никто не может дать отпор.

Изменник жить привык при смуте
И всё равно, кто Вор, иль Царь.
Насильники любовь не крутят,
Не люди уж они, а тварь.

Лежит Россия, как пустыня,
Чернеет вся разорена.
Не гибли так и от Батыя,
Как от своих, вот времена…

Господь казня, не убивает,
Свою любимую страну.
И наказанье дав, спасает,
Детей, признавших всю вину.

Его пути нам недоступны,
Для пониманья и ума.
В неверье мысли уж преступны,
Но зиму победит весна.

Как говорится, нету счастья,
Так нам несчастье помогло.
Грядёт ещё одно ненастье,
К нам Сигизмунда понесло.

Хотел он лёгкой здесь добычи,
Московский трон по нраву стал.
Как хищник шёл по крови к дичи,
Чтоб сын его Царём здесь стал.

Нам Сигизмунд был враг конечно,
Но стал врагом и для Вора.
Борьба за власть коварна, вечна,
К финалу близилась игра.

Ну, а тем временем устали
Все люди уж от слуг Вора,
И партизанить тихо стали,
Пинка уж дать ему пора.

Народ восстал на Самозванца,
Пошла волна по городам.
И отложились от мерзавца,
Воздав злодеям по делам.

Василий Шуйский нанял шведов,
Пятнадцать тысяч помощь шла.
Но не большую роль в победах,
Они сыграли, часть ушла.

Удар совместный состоялся
По тушинцам и Вор бежал.
Спасительным он оказался,
Москву от голода спасал.

А Сигизмунд уж под Смоленском,
Сбирает силы на удар.
Планируя в походе дерзком,
Москву для сына принять в дар.

Москвы дружины вместе с шведом
На встречу двинулись ему,
Не суждено тут быть победам,
Но быть, как видно, посему.

Предали наше дело шведы,
Без денег биться не хотят.
И принесли тем самым беды,
Разбили наших там ребят.

Москва осталась без защиты
И вспыхнул сразу там мятеж.
Был свергнут Шуйский и закрытый
В монастыре, уж без надежд.

Бояре власть провозгласили
Семи известнейших родов.
И Владислава объявили
Царём российских городов.

Боясь набега воровского,
У них не дрогнула рука,
Короновать царя польскОго,
Пустив их в Кремль войска.

И так, что в общем, мы имеем?
Проиграна сия война!
В своей земле решать не смеем,
Теперь колония она…

Смоленск был так же взят поляком,
Чернигов стёрт с лица земли.
Все города отдались ляхам,
Те думали, навек пришли.

Вор незадолго перед этим,
Готовил план уже другой.
Мамометанский дух приметил
И турков звать хотел с собой.

«С ними Россию завоюю,
Иль не оставлю камня здесь.
Доколе жив я, не дарую,
Покоя ей!», такая спесь…

Один как лис в норе, в Калуге,
За стену спрятавшись, сидит.
С татарами и казаками в круге,
В итоге ими и убит.

Себя в истории оставил
Ногайский князь своим мечом.
На тот он свет Вора отправил,
Урусов Пётр наречён.

Он отомстил ему за хана,
Царя Касимовского казнь.
Тот был лишь жертвою обмана
А Вором правила боязнь.

Часть 10. Ополчения.

Коль был бы я мудрей, иль старше,
Не стал бы строк я сих писать,
Но молод я душой и в шарже
Мне легче жизнь воспринимать.

Цепь повторяется событий,
Живём при смутных временах,
Хоть нет таких кровопролитий,
Пришёл на смену стресс и страх.

Проходит всё, пройдёт и это.
И мы пройдём, забудут нас.
Но есть лазейка для поэта,
Останется его рассказ…

Опять к рассказу возвратимся,
К охваченной враждой стране.
И в тьму веков опять вглядимся,
Прям как в картину на стене.

Читатель, будешь ты смеяться,
Но объявился новый Вор.
И Псковским стал он называться,
Лжедмитрий Третий, ИсидОр.

Московский беглый дьяк Матюшка,
Средь Новгородских казаков,
Известен был, прост как полушка,
Сидорки нет и «Царь» готов.

Сей «Царь» не сам себя прославил,
Как прежде Первый и Второй.
Но след в истории оставил,
Случайность правит бал порой…

К нему вернёмся мы чуть позже,
Нам важен новый персонаж.
Его деянья мне дороже,
Он веры нашей мудрый страж.

Я говорю о Гермогене,
Был Патриарх Всея Руси,
Свой крест пронёс он при измене,
За то, Господь его спаси.

Служил священником в Казани,
Премудрым, книжным, чистым слыл.
Икону небеса послали
И он к ней руку приложил.

Она известна чудесами,
Лик Богородицы на ней.
Митрополитом стал, путями,
Известными одной лишь ей.

Был твёрд в вопросах русской веры,
Крестил, учил, переселял.
Чудес все записал примеры
И Богоматерь прославлял.

Он оказался там, где надо,
В Москвы лихие времена.
То ей спасенье и отряда,
Но жизнью плачена цена.

Был против вольницы боярской,
Всех ляхов, немцев под Москвой.
Он подчинялся воле царской,
Стоял за Шуйского горой.

Так по его благословенью,
С Рязани двинулся народ.
И к ополчения явленью
Пришла Россия в этот год.

Прокопий Ляпунов возглавил
Освободительный поход,
К своей, другую рать прибавил,
Вора тушинского господ.

С ним казаки объединились,
Из многих сёл и городов,
К нему призывники стремились,
Принять их всех он был готов.

Друг друга у Москвы встречали,
Их стан теперь у древних стен.
А в граде жители восстали,
Не люб уж стал им польский плен.

Поляки жителей казнили,
Была ужасная резня,
Людей там безоружных били,
Свой меч позором осеня.

Пожарский первым в град ворвался
И заварился жаркий бой.
Полякам выход лишь остался,
Поджечь сей град, ведь он не свой.

Москва горела как лучина,
Всё в пыль, дома, монастыри.
То была главная причина,
Что мы победы не нашли.

Казаки пробовали тоже,
Сразить поляков, грянул бой,
Но получив ещё построже,
Отпрянув прочь, сломали строй.

Всё ополченье составляло
Почти сто тысяч человек.
Семь тысяч за стеной стояло
Поляков, бледных уж как снег.

Но неубитого медведя,
Мы рано начали делить.
И многие уж властью бредя,
Готовы лгать, предать, убить.

И ополченье разделилось,
Доволен этим лишь поляк.
О цели главной лишь забылось,
Сидит в столице, заперт, враг.

И на границах нет покоя,
На юге крымская орда
В набег идёт и хочет боя,
А шведы — севера беда…

Презрев с Россией договоры,
Швед подлый, Новгород берёт.
Псков древний поклонился Вору,
Лжедмитрий Третий к ним идёт.

Те, что стояли под столицей,
Все Самозванцу отдались.
Остался неизвестной птицей,
Для них, его не дождались.

Блеснул над Русью луч надежды,
Над Нижним новая заря.
Надев купечески одежды,
Там Минин двинул рать в поля.

Пожарским князем возглавляем,
Идёт к Москве его отряд.
И всей Россией вдохновляем,
Люд русский к ним стремится в ряд.

Альтернативный центр власти
Он в Ярославле основал.
Толк зная в материальной части,
Там силы, деньги собирал.

Псков выдал вскоре Самозванца
И был посажен в клетку он,
Но смерть нашла того мерзавца,
В дороге ляхом был сражён.

Освободить своих пытались,
Поляки и обоз везли.
Помочь всем нужным им старались,
Но биты были и ушли.

И началась Москвы осада,
Поляки голодали в ней.
Был этот голод хуже ада,
Людей солили, как сельдей.

Сдались на милость интервенты
И вышли, очи опустив.
С иконой, под аплодисменты,
В Москву Пожарского впустив.

Очистила Москву икона,
Дав силу ста богатырей.
Но позже, став защитой трона,
Исчезла, трон исчез за ней.

Часть 11. Собор.

Москва свободна, клич раздался,
На сбор российских городов.
Широкий там Собор собрался,
От всех сословий и родов.

Объявлен пост тогда трёхдневный,
Очистить душу от грехов,
Чтоб в этот день благословенный,
Бог просвятил умы послов.

Так началися совещанья
На выбор нового Царя
И мог высказывать желанья,
Любой, пред всеми говоря.

Собор отверг всех пришлых принцев,
ВладИслав польский, шведский Карл,
Не стал рассматривать латинцев,
Отринув сей Европы дар.

Отмёл Ивана, сына Вора,
Марины Мнишковны дитя.
И день и ночь кипели споры,
Собор в базар уж превратя.

Но Сигизмунд тут рассердился,
За сына русским мстить хотел.
Москвы захвата план родился,
Но сдюжить Волок не сумел.

Волоколамск отбил три штурма,
Король с потерями ушёл.
Жолкевский под Москвой недурно
Побит был, славы не нашёл.

Так потеряв в войне надежду,
Ушли захватчики в Литву.
Учили мы не раз невежду,
Я в каждом веке их найду.

К Собору, выборам московским,
Вернёмся, тоже помолясь,
Там кандидатов с чином броским,
Хватало, с князем рядом князь.

Пожарский, Трубецкой, Вратынский,
Сын Филарета Михаил,
Других сынов достойных списки,
Там каждый город предложил.

Есть в демократии изъяны,
Как нет святых среди бояр.
Свободой выбора все пьяны,
Расхваливают свой «товар».

Но к соглашению, не могут,
Прийти посланники никак,
Закралась в сердце уж тревога,
Ведь мы земле своей не враг.

Припомним здесь о Патриархе,
Он Гермогена заменил.
Сложил закон он о монархе,
Собору сына предложил.

Характер строгий Филарета
Смирил все споры, наконец.
Послушали его совета,
Был выбран юный молодец.

Был этот выбор компромисом,
Среди боярских всех родов.
Не зря уж был закон написан,
Что не был прежде тех годов.

Ограниченье царской власти,
Вводил предложенный закон.
Вы Конституцию представьте,
Аналог был её введён.

Невинный юноша напуган
Был этим выбором в сердцах,
Быть как предшественник поруган
Боялся, трепетал в слезах.

Стоял как агнец пред закланьем,
Мать еле сына отдала
И лишь молилась с причитаньем,
С трудом сей выбор приняла.

Почти безроден, при сравненьи,
Среди влиятельных людей.
Со страхами в воображеньи,
Боялся собственных теней.

Но Филарет, наперстник строгий,
Его слепил, сковал в Царя.
Из милого он недотроги,
Монарха людям сотворя.

Он звался Михаил Романов,
Создал династию тогда.
И избежав судьбы капканов,
Стал править, долгие года.

Сия династия блистала,
Поболе чуть, чем триста лет.
Со смутой новой перестала,
Но это уж другой сюжет.

Почти не правивший Романов,
Последний, тоже Михаил,
Стал жертвой он друзей обманов,
Письмом свой трон он погубил.

Часть 12. Итог.

Нам в век семнадцатый обратно
Сейчас вернуться суждено,
Ведь по порядку, адекватно,
Должно быть всё разъяснено.

Итак, избранье состоялось,
Был Царь законный объявлён.
И смута русская кончалась,
Сим сей момент запечатлён.

Вновь власть в России появилась,
Которую признали все.
Страна из пепла возродилась,
Опору вновь создав себе.

Ещё Россия волновалась,
Захватчики не все ушли.
От смуты эхо оставалось,
Но времена её прошли.

Итоги были не весёлы,
Земель потеряно полно.
В упадке города и сёла
И населения число.

Историки о датах спорят,
Начала смуты и конце.
Ещё не раз её повторят
Потомки, с гордостью в лице.

Лет двадцать стоит нам обычно,
Такая блажь, бесчестье, боль.
Терпенье нашего народа безгранично,
Но сколько можно его делить на ноль.

Ты сам решай, как к смуте относиться,
Нам разум дан и тем наш род силён.
Коли в России привёл нас Бог родиться,
Достоин предков должен быть ты и умён…

Эпилог.

Россией Бог реально управляет
И потому живёт её народ.
Себя с доверием правителям вверяет,
Но портит власть любых в Кремле господ.

Я выход вижу только в воспитании
Достойных граждан с мудростью царей.
Сей скромный труд послужит основанием
Дальнейших выводов и планов для людей.

Откуда, спросите, я черпал вдохновение,
Так нет, поверьте, тайны никакой.
Карамзина бессмертное творение
И википедии источники порой.

На том покину, наконец, тебя читатель,
Ещё увидимся, ты только верь и жди,
Что вдохновит меня на новый труд Создатель,
Будь снисходителен и строго не суди…

10.01.2021. — 23.01.2021.
Казань.