В том бою под Синявино, что на Волховском фронте.
Вся дивизия наша угодила в котёл.
Ротный, чудом каким-то, тех, кто выжил из роты,
Тёмной ночью от немцев по болоту увёл.
Мы прорвались к своим. Столько радости было,
Что остались в живых, я бы так вот сказал.
Но в спасении нашем обстоятельство всплыло:
Если жив ты остался, значит трусом ты стал.
«Я солдат пожалел, – в «Смерше» высказал ротный.
Натерпелись они без еды и без сна.
Их шинели пропитаны жижей болотной.
…Отдых нужен солдату, даже если война»
«Капитан, ты что пьяный? – особист ухмыльнулся.
Немец, рвётся к Москве! А ты слюни пустил?!
А-а-а…я понял. Хочешь к «фрицам» примкнуться?!
Лепишь заговор, сука?! И солдат навострил?!»
Ротный был сибиряк. Не юлил, не елозил.
Говорил всё как есть. Сдержан, взвешена речь:
«Я, товарищ майор, подчинённых не бросил.
И мой долг командирский – солдата сберечь.
Потому, как солдат для страны, что святыня.
Коли надо, он жизнь за победу отдаст.
Но зачем посылать зря солдата на мины?
Кто-нибудь мне ответит, здесь, сейчас вот из вас?
Вам ли знать: сытым, чистым, лощёным.
Нацепившим себе орденов до ушей,
Перещупавшим баб на диване казённом.
…Как воюет солдат, и как кормит он вшей.
Как в душе просит Бога перед каждой атакой.
Чтобы спас тот его, дав пожить хоть чуток!
Вам ли знать, сколько их с продырявленной каской,
Закопали мы наспех… в торфяной островок.
Для меня – они все сыновья! А для вас то?
Есть солдат, нет солдата – интерес небольшой…
Я мужик православный и со мной моя правда.
Видит Бог мне не нужно знать о правде другой.
Трибунал шёл два дня. Ротный к нам не вернулся.
Уже позже, в штрафбате, я случайно узнал,
Что расстрелян он был. С той поры я замкнулся.
Но, нет-нет, а о нём завсегда вспоминал.
Автор публикации
