Рома в очередной раз внезапно зашёл в квартиру и стал что-то искать. Он вёл себя так, будто его преследуют и складывается впечатление, что ему необходимо собрать вещи и быстро спрятаться. Бабушка безмолвно глядела на него из комнаты и качала головой, что-то шептала себе под нос. Рома увидел её и глубоко вздохнул.
– Что такое? – рявкнул в сторону бабушки.
– Ты давно дома не появлялся. Сдохну- не вспомнишь!
– Я за тебя волнуюсь! Ба, неужели ты не замечаешь мою заботу?
– Гдеж. она твоя “забота” этакая?
– Как это понимать, ба? – с волнением и обидой взглянул на свою бабушку Рома
– Таблетки мои ты так и не купил. Паскуда, деньги взял, а не купил!
– Я был занят.
– Занят… Ну, ясно… – тихо и безнадежно промолвила старушка.
Рома что-то взял из комода и быстро двинулся к выходу. По нему было видно, что тут кислорода ему не хватает.
– Ба, я забегу обязательно, попьём чаю, как в старые добрые, пожалуешься на здоровье. Пиши, звони, если что. Я побежал.
Не успела старуха произнести и слова, как тяжёлая дверь захлопнулась, пропал шум в доме, а вместе с ним и слова куда-то делись, хотя только что Нина Фёдоровна хотела крикнуть «Возвращайся скорее».
Ромке было уже двадцать шесть лет и не имел специального образования. Подрабатывал где только мог: разгружал «газельку», красил что-то, то ещё какая-либо пыльная работёнка. Брался он, впрочем, абсолютно за всё, деньги нужны были каждый день. Тратил он денег на еду сильно меньше, чем на «веселье». Это было его убежищем, его страстью, беспамятством и в то же время всей его памятью. Он находил одноразовых друзей, одноразовое убежище и он был счастлив, прибывая во всём этом круговороте его богемной, как он сам выражался, жизни.
В один из декабрьских дней он забрёл в квартиру к бабушке. Состояние его оставляло желать лучшего, работы не было, а соответственно, еды и радости тоже.
Шаг в квартиру. Скрип половицы. Тишина.
-Бабушка – дрожащим голосом произнёс страшный и падший человек.
Волосы были жирными, борода отросла и выглядело это мрачно. Его боязливый взгляд быстро и по несколько раз бегал из угла в угол.
-Ба?
Раздался жуткий гул, вибрация. Сердце замерло. Страх полностью окутал Рому. Он встал как вкопанный. Вдохнуть невозможно! Вдруг, стук сердца раздаётся в ушах. Минуту дикого ужаса и наконец стало ясно, это холодильник работает.
-Бабушка, где ты? Спишь? -Ещё пару аккуратных шагов и он входит в тёмную комнату. Бабушка лежит на кровати, и мягкий свет накрывает её лицо.
-Спишь? – Протягивает руку внук и касается её.
Он точно знал в чём дело. Он знал это чувство, когда дотрагиваешься до человека, а вместо тёплого касание укол иглы.
Мертва.
Скорая помощь, полиция, сбережения бабки на самые скромные похороны.
Всё.
И раз за разом Рома слышал её голос. Он слышал, как она просит о помощи.
– Так, надо отвлечься.
Выбегает на улицу и быстро спускается по лестнице. Собственный топот он слышал так громко, будто выстрелы гремят под его ногами. Тяжёлая дверь подъезда скрипит и свет царапает глаза. Он выдержит все преграды, ему сейчас нужно только одно – «радость». У него бабушка умерла.
Без перерыва, две недели он помнил лишь о хорошем и не думал ни о чём. Один раз он даже заплакал, но не понял от горя или от счастья и от этого ему в душе стало не по себе. Бабушкина квартира стремительно превращалась в мрачное, мерзкое и грязное место.
-Стоп. Хватит. Неужели мне всё равно?
Тусклый свет освещал очень маленький санузел. Изредка мерцающий свет падал на грязный туалет, у которого протекал бачок, на раковину, которая была вся в пепле, грязи и крови, на зеркало, в котором видно лишь силуэт вместо отражения из-за того, что оно было в каких-то разводах и пятнах. Грязная штора закрывала происходящее в ванной, но дырка в шторе открывала все секреты. Бежит вода и, съёжившись, сидит бледный, худощавый человек. Он смотрит в никуда и поёт себе под нос «мерзкий-мерзкий дым, мерзкий-мерзкий ты, мерзкий-мерзкий я». Он не выходит уже довольно долго. Ему это не нужно, ведь за шторой его ждёт всё искусственное. Этот человек считает и себя ненастоящим, будто он в театре. Он пытается смыть с себя грим, но каждый раз отражение в зеркале остаётся прежним. И вот, произнося в очередной раз строчку «мерзкий-мерзкий я» он начинает плакать. Он не знает, либо рушить сцену, на которой он играет, либо увольняться из этого театра.
Автор публикации
