РЕВЕРАНС 2
2024Альманах Миражистов2024
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БАЛТИН,
Анна МАМАЕНКО, Евфросиния КАПУСТИНА
Фазиль ИСКАНДЕР
Москва -Красноярск
2024
Казимир Малевич Чёрный супрематический квадрат 1918г
РЕВЕРАНС 2
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БАЛТИН,
Анна МАМАЕНКО, Евфросиния КАПУСТИНА
Фазиль ИСКАНДЕР
Москва -Красноярск
2024
Кузьма Петров-Водкин Купание красного коня 1912г
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
адрес
nikolaier@mal.ru
Или по телефону 8 950 401 301 7
Кошек нарисовала Кристина Зейтунян-Белоус
© Коллектив авторов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов
Константин Кедров
Без неба я не существую
Без неба я не существую
Когда о чем-то повествую
Но небо это тоже люди
Христос понравился Иуде
Иуда нравился Христу
За искренность и прямоту
Учителей не предают
Но по дешёвке продают
И Леонардо горевал
Что ученик разворовал
Но вороватый ученик
В суть Леонардо не проник
Учителя не продавал
А потихоньку торговал
От совершенства далеки
Учителей ученики
Не понимает ученик
Когда учитель так велик
Да, это истина и знак
От Маяковского отрекся Пастернак
Что делать ход истории таков
Учитель предает учеников
Закон истории изведан
Все преданы, никто не предан
Я в интернете не искал
На всех оскаленный оскал
Я злобу не воспринимаю
Я только ласку понимаю
Вы скажете, я старомоден
И ни на что уже не годен
Возможно, это старомодно
Теперь любить людей не модно
Но что мне мода и не мода
Когда любовь моя природа
Кто в наше время не озлобился
Тот человеку уподобился
Младенец нежится в утробе
Еще не ведая о злобе
О да, я горбился и гробился
Взрослел. Но так и не озлобился
Что делать если я угробленный
Уйду из мира не озлобленный
И все же более иль менее
Пойми мое недоумение
Скрипач на скрипочке играет
От счастья сердце замирает
Не плачь, любимая, не плачь
Играй на скрипочке скрипач
Жизнь закончилась мирская
Допускаю, допускаю
И не вызывает страха
Жизнь отшельника-монаха
Хорошо живет монах:
Он поэзии монарх
Я с поэзией в душе
Стал всемирный атташе
Я конечно понимаю
Что Всевышнему внимаю
Жизнь доверена экстазу
И кончается не сразу
Вовсе не кончается
Вечно начинается
Не монах я, а послушник
Жизни вечный непослушник
Это послушание как непослушание
Всегда всемирен, всегда безмирен
Я только Богу и Лене верен
И откликаюсь на отзвук лирный
Всегда безмерный, всегда всемирный
Твое учение не забыто
Спаситель, проданный на Авито
Но вряд ли нас чему-то обучат
Ученики, что друг друга учат
Войду влюбленный в твою обитель
Не ученик твой и не учитель
Стоит пустующий пьедестал
О нет, я верить не перестал
Не буду, Господи, лицемерить
Всегда я буду в Елену верить
Всегда во всем остается прав
Спаситель смертию смерть поправ
Я знаю это не мной устроено
Что лира мира на мир настроена
И эта лира средь многих лир
Всегда настроенная на мир
Да, сам не знаю почему
Я верен сердцу и уму
Сезам откройся, откройся дверца
Сердечный ум и умное сердце
Мир бессердечен, но разум вечен
Я в эту веру вочеловечен
И я все ночи напролет
Как Гаршин падаю в пролет
Пока гудит последний нерв
Как Рерих я стремлюсь наверх
Я знаю жребий мой измерив
По-своему прав в мире Рерих
Я знаю, смертью смерть поправ
Прав Николай и Святослав
Пускай беснуется Америка
Не устареет вера Рериха
Хотя наш мир дисгармоничен
Я знаю – Рерих безграничен
Да в этом мире всюду траур
Он видел радугу из аур
Вот так спалив все пепелища
Сияет радугой Челищев
Мой дядя самых честных правил
Челищев Павел Савл и Павел
Неопалима Купина
И в спектре спектра глубина
Я знаю глазу не дано
Увидеть дно где все одно
Я знаю мир дисгармоничен
И Шостакович в нем вторичен
Ужасен мир и не бескровен
Первичны Моцарт и Бетховен
Моя любовь всегда первична
А ненависть всегда вторична
Беда рифмуется с бедой
Вторичны ненависть с враждой
На скрипочке Эйнштейн играет
И красота не умирает
Я по-немецки не фирштейн
Играй на скрипочке Эйнштейн
Барахтаясь в потоках Риччи
Как Гулливер и Перельман
И я тону в потоках речи
Не завершив в стихах роман
Я знаю речь моя не внятна
Но любящим сердцам понятна
Я знаю истина нема
Бывает горе от ума
Ах, Боже мой, какое горе
Но Гулливер не тонет в море
Не тонет в море Гулливер
Он провозвестник новых вер
Все путы разума распутав
Гремит в оркестре Темирканов
Ты великан средь лилипутов
И Гулливер средь великанов
Пускай глумится изувер
Не тонет в море Гулливер
Гори сияй мой звезда
В туннель уходят поезда
Обманчив свет в конце туннеля
Пиши стихи, мели Емеля
Мели Емеля. На мели
Останутся все корабли
Заговорит во мне немое
У Лукоморья руки моя
Низы берут свои верха
Чтобы войти в размер стиха
Размеренный стиха размер
Для насГомер всегда пример
Я к вам пришел Гомером полн
Плыви мой челн по воле волн
Уходит поезд в Забайкалье
Ушла Алиса в Зазеркалье
Из моря выплывет Улисс
Попав в объятия Алис
О, океан, пойми Улисса
О, зеркало, пойми Алису
Любви всепоглощающая сила
Меня с земли на небо возносила
И та же сила я – всегда ей внемлю
Меня с небес отправила на землю
Земля и небо встретились друг с другом
Я стал для всех помощником и другом
Угомонись неумолимый враг
Я только друг, я всем желаю благ
Есть сила непонятная благая
Изнемогая людям помогая
Изнемогая грусти избегая
Мы с ней живем друг другу помогая
Бог, я Тебе помог
А мне поможет Бог
Вот Камасутра, вот вам Аюрведа
Я знаю, ждет нас разума победа
И даже обезумевшего Разина
Я знаю, ждет в конце победа разума
Вы скажете безумье Разин Ленин
Да, это так. Но разум неизменен
Живи свободно радостно живи
Но разум подчиняется любви
Сияй любовь. Ее я славословлю
Земля и небо созданы любовью
Да, ненависть и злоба счастье рушит
Но мой покой безумье не нарушит
Я верю вам и вы мне тоже верьте
Взойдем при жизни, а не после смерти
Я много раз к вершине восходил
Как солнце – заходил и восходил
Вы скажете, с ума ваш разум сходит
Да, он как солнце – всходит и заходит
Все вместе красота и безобразие
Рождается миров разнообразие
В союзе красоты и безобразия
Рождается миров разнообразие
Мир образен когда разнообразен
Когда в объятьях тонет Стенька Разин
Опять закат зажегся и погас
По небу скачет огненный Пегас
Не в первый раз, отнюдь не в первый раз
На книжной ярмарке я вышел на Парнас
Зачем взлетает в небеса
Сияя крыльями оса
Затем, что там на небесах
Пегас, Пехасес и Пейсах
Джульетта вышла на балкон
Она для радости открыта
Куда ты скачешь звездный конь
И где опустишь ты копыта
Раскольников берет топор
Не завершился русский спор
Когда закончилась пора
Истории от топора
Вдруг о Шекспире все заговорили
Быть иль не быть – я выбираю «или»
Что лучше – изумруд или сапфир
Я выбираю «или» – и воскрес Шекспир
Я соображаю словно рожаю
Никому на свете не подражаю
Стих мой существует без подражания
Как листвы таинственное дрожание
Все дрожит на дереве, все трепещет
Что-то предвещает и что-то шепчет
Стих возник из шепота и признания
Что слова приходят из подсознания
Лес трепещет и душа трепещет
На листве прощальный лучик блещет
Луч прощальный вечный и печальный
Сколько сразу вспыхнуло мгновений
Вечный повод для стихотворений
Лучик на листве не угасай
На поляне зайчик хокусай
О миг отрадный, миг отрадный
О сладкий зайчик шоколадный
Я зла не ведаю, не ведаю
Я только радость проповедаю
Комиссары по природе красные
Аксельбанты золотом атласные
Я одиночество внезапно полюбил
Поскольку я всю жизнь зависим был
Теперь живу один без имени без отчества
О, одиночество! Святое одиночество
Сны разгадывать не надо
Пусть они владеют нами
Оставайтесь с нами снами
Оставайтесь снами с нами
Где-то в дальнем переулке
Я гуляю на прогулке
На прогулке я гуляю
И судьбу благословляю
Что гуляю на прогулке
Где-то в дальнем переулке
Перестань себя так вести
Перестань сиять и цвести
Или нет, продолжай сиять
Устаревшей, как буква «ять»
Отменённая буква «ять»
Продолжай цвести и сиять
Продолжай говорить невнятно
Все понятное непонятно
Я сегодня внезапно понял
Что не понял себя, не понял
9 сентября 2024 г
Константин Кедров
За что вы мучили меня
Вдали от самых отдаленных мест
И Бог не выдаст, и свинья не съест
Но где те отдаленные места
Конечно же в обители Христа
Ищите истину поэты
Иначе будете отпеты
Незабываемый итог
Я эту истину изрек
Дарован человеку Бог
Дарован Богу человек
В извечной сутолоке вождей
Поэту суетно и грустно
Искусство делает людей
А люди делают искусство
Давно забыто и затвержено
Что истина всегда повержена
Судьба отчаянно петляет
Но истина испепеляет
Прощай проклятьем заклейменный
Советский быт испепеленный
Зачислили на журналистику
Преподавали талмудистику
И в подсознанье журналистику
Вбивали вечную мудистику
Он был поистине трагический
Историко-филологический
Все вперемешку: демагогия,
История и филология
Был труден этот путь и долог
Но я историк и филолог
За нас все было решено
Учили шествовать колонной
В стране, где все запрещено
Вставал проклятьем запрещённый
Запрет опережал запрет
Поэзия физкульт привет
Отчаянно хрипел Высоцкий
Пел вечный тунеядец Бродский
Из вечной глубины вселенской
Сиял Андрюша Вознесенский
Поэт как провод оголенный
Вставал проклятьем заклеймённый
И воскресают просветленные
Стихи проклятьем заклейменные
Бомб взрываются мегатонны
Опаляя двадцатый век
Все прогрессы реакционны
Если рушится человек
Что в сознаньи остается
Остается, что поется
На Авито, на Авито
Продается Нова Вита
Продается Вита Нова
Но она давно не нова
Но любовь не продается
Остается и поется
Над помойкой вьется галка
Что останется на свалке
Коммунизм капитализм
И с марксизмом ленинизм
Перестройки новостройки
Недостройки на помойке
В сердце рана ножевая
Но поэзия живая
Эта истина до века
Где всего, всего живого
Бог увидел человека
Человек увидел Бога
Ведь не зря Фейербах изрек
Человек человеку Бог
От горизонта до горизонта
Все бесконечная линия фронта
От горизонта до горизонта
Тянется вечная линия фронта
Нам открыто все, что сокрыто
От простого земного быта
Быт земной от любви завеса
И не нами пишется пьеса
Актеры уже не играют
А только живут умирают
Галерка полна интереса
Когда же закончится пьеса
В игру эту каждый включается
Но пьеса никак не кончается
Ничего-то в мире не понимаю
Только бесконечной любви внимаю
Понимай музыку понимай
Из футляра скрипочку вынимай
Стал мой день сегодняшний как вчерашний
Словно под арест посажен домашний
Водворён природой под арест
Оглашаю музыкой окрест
Видно так природою суждено
Всё одно однако не всё одно
Заглушай музыкою рыданья
Оглашай музыкою мирозданье
Мечется в руках скрипача смычок
Как поёт за печкою в ночи сверчок
Ничего на свете не понимая
Только бесконечной любви внимая
В борьбе за истину неистов
Быть может на исходе дня
Хочу спросить у коммунистов
Зачем вы мучили меня
Я шел вперед своей дорогой
На вашу не претендовал
Ну объясните ради Бога
Зачем вы били наповал
Да вашу глупость понимая
Я в ваши глупости не лез
Любовью мир весь обнимая
Я говорил: «Христос Воскрес!»
Боясь как ладана молитвы
Дежурили у входа в храм
Храм превращая в поле битвы
И били сапогами в срам
Не надоело вдохновенно
Плясать у адского огня
Но спрашиваю откровенно
За что вы мучили меня?
Как вы тиранили тирански
Прикаянных и неприкаянных
Прощаю всех по-христиански
Раскаянных и нераскаянных
В борьбе за истину неистов
Быть может на исходе дня
Хочу спросить у коммунистов
Зачем вы мучили меня?
2 сентября 2024 г.
Г Москва
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
ИЗ ЧАШИ ОСЕНИ МОЕЙ
ОКТАВА ПАМЯТИ ДОСТОЕВСКОГО
Россия-процентщица грабит наивный народ,
Хоть знает, что скоро её кто-нибудь да убьёт…
Хоть видит, что входит! – наверно, убийца и вор, –
Почти не скрывая за пазухой острый топор…
Почти не скрывая, увы, азиатский акцент…
И всё-таки просит с клиента смертельный процент…
Покуда над городом гневно грохочет гроза…
И Фёдор Михайлович смотрит с портрета в глаза…
НЕ ОБЕЩАЙ!
Не обещай ни счастья, ни любви…
Всё это – дефицит между людьми.
Не обещай! Неважно – там ли, тут –
Обещанное сразу отберут…
Вернуть пообещают, это да,
Но не вернут – нигде и никогда.
***
Век мирской истекает…
Сколько зим – столько лет…
Где артист Луспекаев?
Окуджава? Привет!
Смерть поёт, что вот-вот
Ей в любви повезёт…
ИНФАРКТ МИОКАРДА
Он убивал в себе любовь
То алкоголем, то развратом…
И, ощутив на сердце боль,
Вдруг расщепился, точно атом…
Врач констатировал «инфаркт».
Смерть без любви – прискорбный факт.
ИИСУС
– Я в первый раз в Израиле воскрес…
Там был у нас взаимный интерес…
А вот в России – грешный, напоказ
Воскреснуть не могу в который раз…
– Да, с этим здесь проблема…Всюду смерть.
Увы, здесь можно только Умереть.
ЭПИТАФИЯ
– Пейте над моей могилой!
Пойте и пляшите!
И стихи – небесной силой
Полные – пишите…
Чтобы я воскрес…
Вот мой интерес.
ПСЕВДОНАРОДНЫЕ ЧАСТУШКИ
– Ой, подружка, ты права!
У меня от страсти
Раскололась голова
На четыре части…
Приходи ко мне на чай!
Утоли мою печаль…
Или сам я вечерком
Вновь нагряну с коньяком!
СНЫ
Смотрю в окно – там сакура цветёт…
И сон мне навевает гаолян…
Миг – и счастливым стану я вот-вот…
И полечу туда, где океан…
Как в детстве или в юности мечтая
Японии достичь или Китая…
Все сны мои до ужаса просты:
Открылась в небо дверца самолёта –
И я смотрю…И прыгнуть мне охота
В глубины высоты и красоты…
Навстречу Солнцелунному лучу…
Я прыгаю…И в ужасе лечу…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
ХОТЕЛОСЬ
Хотелось быть вместе, всего лишь!
Но всюду, увы, – беспредел:
Наш поезд ушёл – не догонишь…
А наш самолёт – улетел…
МОЛВА
– Кто нужнее всего
Нам с тобою, молва?
– Не хочу никого –
Только Хлебникова!
***
Всюду – безбожная
Страсть к омолаживанию,
И к огорошиванию,
И к огораживанию…
ПОД ЗАНАВЕС
– Стихотворения –
Чудо творения…
Слава Творцу,
Мне, молодцу!
***
Антарктида моей души – подо льдом…
Атлантида моей души – под водой…
Андромеда моей души – в небесах,
А вокруг – молодой Звёздный прах…
***
Мелодия звучит во сне
И наполняется словами…
Гармония во мне и вне
Важней, чем хаос между нами…
***
Хватит нам покупать, продавать!
Братья! Нужно – дарить, даровать
Всем – О, Господи Боже, прости, –
Сколько смогут к Тебе унести!
ИЗ ЧАШИ ОСЕНИ
Из чаши осени моей
Глядят в меня умерших лица…
И говорят: – Не пей! Не пей! –
Но пью – и не могу напиться…
Сентябрь 2024 КрасноЯрск
ЗНАК СВЫШЕ
ФУТУРИЗМ
На трассе – бешеные скорости,
Как в манифесте Маринетти…
И нет ни в ком покорной робости
Перед лицом грядущей смерти…
Лишь я дрожу, как жёлтый лист –
Хотя в душе и футурист…
РУСАКОВУ СОНЕТ НА ТОТ СВЕТ
Вот и осень наступила –
Вдруг, всерьёз, без дураков…
– Ах! – И умер…- Где могила?-
Друг мой Эдик Русаков.
Он – прозаик. Я – поэт.
Но для нас могилы нет!
Есть осеннее пространство…
Миг и вечность… Глубь и высь…
Воля. Рабство и тиранство.
Ах! Сошлись – и разошлись,-
По дороге в рай и в ад
Наблюдая звездопад,
Новой жизни благодать…
Дай Бог встретиться опять!
12 сентября 2024 г
ОТВЕТ-ПОЛУСОНЕТ
– В любую щёлку я пролезу!
В любую дырку я пройду!
Любую тезу-антитезу
С собой сквозь дверцы проведу,
Мне на земле преграды нет!
Каков вопрос – таков ответ:
Бессмертный пропуск на Тот свет…
2024
ЛЕТАЮЩИЙ ПРИНЦ
Антуан Жан-Батист Мари Роже де Сент-Экзюпери.
Был Антуан де Сент-Экзюпери
Большим поэтом, что ни говори…
Но, будучи Большим, когда летел,
Всегда стать принцем Маленьким хотел…
Недаром нам, всем, кто бескрыл и мал,
Пропел его пропеллер – и пропал…
Я и ТЫ
Я ушёл от тебя
И пришёл к себе,
И ушёл в себя…
Ты ушла от себя
И пришла ко мне,
Но меня не нашла…
И пришла в себя,
И ушла к себе,
И ушла в себя…
Так с тех пор и живём,
Каждый – сам по себе –
Хлеб жуём…
СОНЕТ ПРО СПИНОЗУ и ПОЭТА
В рабовладельческой отчизне
Меж господином и рабом
Спиноза думает о жизни,
Согнувшись под своим горбом…
– О чём ты думаешь, Спиноза? –
Спросил его хмельной поэт.
– О будущей судьбе колхоза…
– Очнись! Давно колхозов нет!
И ни рабов, и ни господ…
Взгляни, как – счастлив – весь народ
У речки водит хоровод,
Ест шашлыки и водку пьёт!
– Колхозов нету, говоришь?
Так проходи, чего стоишь?
ПОКАЯНИЕ
О, Муза! Я должен признать:
В тебе лишь – моя благодать…
Грешно без тебя просыпаться…
С тобою грешно засыпать…
И, чтобы покаяться, вновь
Шепчу я тебе про любовь…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
С УМА СШЕДШИЕ
С ума сшедшие
Хотят покончить с жизнью…
А покончившие с ней –
Хотят воскреснуть…
ЗЛОДЕЙ
Медоточивая Медея
И ясновидящий Ясон
Искали вне себя злодея,
Чтобы сказать: – Виновен он!
ИМЯРЕК
Я вчера удивил имярека,
И меня рассмешил он, зараза:
– Ты – поэт ХХ1- го века?
Значит, я – ХХ1-го глаза!
***
Всё хорошо, что гениально,
В чём остроумие и прыть…
А слабоумие – банально…
И что об этом говорить?
***
ЭПИГРАФ «Пусть стихи мои в старости
Не печатают в «Юности!» Лев ТАРАН
– Я всю жизнь без усталости,
Рифмовал благоглупости –
И стихи мои в старости
Напечатали в «Юности»!
Николай ЕРЁМИН КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск Сентябрь 2024г
Александр БАЛТИН
Альманах Миражистов
* * *
Я рыбку-ёршика поймал –
Такую маленькую рыбку…
И жизнь спонтанно осознал,
Как совершённую ошибку.
Вот также ловят на соблазн
Меня, и я его глотаю.
Так было раз, и много раз.
И рыбку ныне отпускаю.
Отпустят ли меня? Едва ль,
Коль не осознана реальность
Как то, что дарит вертикаль,
И в жизни видишь лишь банальность.
* * *
Смерть в определённом смысле
Будет пологичнее, чем жизнь.
Длительность её поднимет числа
На другие, мыслишь, виражи.
Плиты и кресты местами крыты
Бархатисто-золотистым мхом.
Ветер налетает сколь сердито?
Он покой не трогает притом.
А и вся-то жизнь – одно движенье
К смерти – по шажку, всегда вперёд.
Осенью красивые деревья,
Только к бездне страшен поворот.
* * *
На сероватой стали неба
Прорезан золотистый свет.
Порою он важнее хлеба,
Пусть жизни затемнён сюжет.
Мучительно неоднородной –
Хотя одна – даётся жизнь.
Свет неба – чистый и свободный,
Гляди в него, его держись.
НЕУМОЛИМОСТЬ РОСТА
Младенец годовалый счастьем –
Его щитами – защищён.
А взрослому сколь много сласти
Подарит мир? Не должен он.
Но есть неумолимость роста –
Был взрослый, а теперь старик.
И тут увидеть рост не просто,
Как яви осознать язык.
Смерть в состояние: младенец
Вернёт: потусторонний днесь.
И только сильный ум оценит
Жизнь и посмертие, как весть.
ЛЕСНЫЕ СОНЕТЫ
1
В овраге лабиринты нор
Барсучьих, сложные извивы.
Красиво осень перспективы
Дарует – цветовой напор.
Медвежий рык протяжен – бас.
От павшего лосёнка волки
Отходят, хоть ворча, сейчас,
В сопротивленье нету толка.
Красавец лось идёт сквозь лес,
Где сосны встанут до небес.
А живность мелкая – по норам.
Сколь душу леса не понять,
Столь просто, в общем, осознать:
Что зверь – то норов.
2
Лес – чаша, к небу поднимают
Её огромные дубы.
И рысьи очи прожигают
Слой воздуха, как взгляд судьбы.
Медведя с лосем поединок
Разрушив тишины надел,
Кровавой суммою картинок
Заполнил данность, как сумел.
Накручивает петли заяц.
Он может испытать ли зависть
К медвежьей мощи? Никогда.
Волк тощий серый пробегает,
И книгой запахи читает,
Богата оными среда.
3
Погрыз лосиный на ольхе.
Качаются немного ветки.
Сорока на кривом суке
Болбочет нечто, так не редко.
Чей хвост? А вот огромный пень,
Опята зыбкие мерцают.
И полосато ляжет тень,
Но тени свету не мешают.
Лесные тропы, завитки,
Нагромождение всего, и
Сорока, лопоча с ольхи,
Не тратит сгустки личной доли.
Лес, как тотальный монолог,
Какого не усвоить слог.
4
Розоваты сосны корабельные,
Дальше камни, кои опушил
Мох, и всё спокойное, бездельное.
Не зачем растратить сгустки сил.
Леса грандиозное строенье,
Что архитектура на века.
А какое ныне настроенье
У небес? Ответьте, облака.
К озеру медведь крадётся, истов
Будет в ловле толстобоких щук.
В дебрях редко раздаётся выстрел
Для потехи и звериных мук.
Ибо лес – он жив собой вполне,
Как хотелось жить когда-то мне.
5
Лес под небом – с небом говорит,
Небо изливается дождями.
И листва, играя, закипит –
Будто в грандиозной водной яме
Размещён великолепный лес.
Ну а после – тысячи сияний,
Птичий цвирк и торжество небес,
Не был чудо-лес в кипучей яме.
Ибо весь он весть, его размах,
Километры густоты зелёной.
Озеро лежит в его руках
Чашею, собою утолённой.
Скит глубок. И те, кто в нём живут
Ведают неведомый маршрут.
6
Белеют кости, истлевают,
Охота вечная идёт.
И куропатку убивает
Лиса, закончился полёт.
Кровь на траве: куница быстро
Бежала, жертвы кровь текла.
Так есть. И вечно, вечно было.
Смерть бьёт в свои колокола.
И вместе лес – кипенье жизни,
И шаровой её объём.
И звери не бывают лживы
Притом.
Сияет лес, и он синеет –
Жизнь понимает, как умеет.
* * *
Я выполнил своё предназначенье,
Библиотеку сочинивши книг,
Родивши сына… Только не постиг
Я бытия язык, а в нём – лученье,
Мученье и так далее… Но я
Живу, хоть не дышать мне облаками.
И часто ощущение – я в яме
Сильней, чем обольщенья бытия.
МЕРЦАНИЯ
1
Мерцание огней осенних,
Зажглись фонарики везде.
Красиво – будто из последних
День. Элегично. И т. д.
Мерцания в душе порою
Блеснут опалово… Лови.
Но я не понял, я не скрою,
Высот Божественной любви.
2
Мерцания стихов, дождя,
Разнообразные мерцанья.
И не узнаешь никогда
Код и пределы мирозданья.
3
Мерцающие щели страха,
Когда ты осознал – труба.
Щитами не закрыться Баха,
Когда пришла она – судьба.
* * *
Плыви на небеса, кораблик,
Лишь областью не ошибись.
Чудесны облаков кораллы,
Сияющая нежно высь.
Повыше! Ибо невозможно
Существованье на земле,
Плыви, кораблик… Это сложно.
Но не сложней, чем жить в золе.
Александр БАЛТИН
КОСМОС КОСМОСА
Алхимия словесности
включает в себя историю,
мистику,
многообразие параллелей,
звёздность небес:
всё,
сложно-соединённое незримыми нитями,
игрой и мыслью:…
Именно так и организует поэтический космос Константин Кедров-Челищев, открывая своей монументальной, звёздной работой,
совмещающей теорию и поэзию,
новый альманах, «Курс-ор в поэтический космос»…
выпущенный Николаем Ерёминым: под брендом МИРАЖИСТЫ.
«Поэтический космос» –
Это поэма в прозе, исполненная Константином Кедровым-Челищевым…
Где мерцают созвездия,
рассматриваемые
с точки зрения сказочной метаметафорической символики:
«Если окинуть взглядом ночное звездное небо, мы окажемся в знакомом нам с детства мире волшебной сказки. Скачет на Пегасе — Сивке-бурке Иван-Царевич — месяц, заплетает созвездие Волосы Вероники Дева — Варвара-краса длинная коса, она же Лорелея у немцев и золотоволосая Алтынчеч у тюркских народов; вращается вокруг Полярной звезды — яги, Малая Медведица — избушка на курьих ножках, сияет хрустальный ларец созвездия Цефея — Кощея. А рядом созвездие Кассиопеи, похожее на перевернутую букву М и на латинское W (дубль-вэ). Кстати, МИР по-русски и WELT по-немецки начинаются с этого знака МW»
***
Стереотипы – бич сознанья,
вместе они –
клетка банальности:
именно разрушая оную и отбирая у мозга бич,
можно выйти в поля подлинной мысли, что и делает Николай Ерёмин,
«Ломая стереотипы»:
Директор школы, помню, в класс вошёл,
И заявил, что кончилась эпоха,
Где Маяковский – это хорошо,
И где Есенин – это очень плохо…
И попросил дежурного по классу
Сходить купить всем по бутылке квасу…
И целый час – в глазах тоска и грусть –
Есенина читал нам наизусть…
Сергей Есенин в качестве учителя жизни вряд ли подойдёт:
но…
как открыватель звёздного звучания русского слова –
вполне…
***
Красивый и выверенный стих Галины Булатовой
вибрирует чудом веры:
чьё внешнее воплощение
– храмы –
прорастают в словесную музыку стихотворения:
…В пригороде Казани, Старом Аракчино,
То, что перед глазами, чудом наречено:
Десять обычных соток выстраданной земли
Не куражом высоток – храмами проросли!
Где безмятежный Будда правит цветок–ковчег,
Льёт византийский купол золото на мечеть.
Из тесноты ущелий к дали, что так светла,
Вместе идут священник, лама, раввин, мулла…
Письмо Светланы Щербаковой Николаю Ерёмину
живописует отдельные моменты литературного бытия.
А Владимир Монахов предлагает парадоксальные афоризмы:
*
Я верю дьяволу: он нас легко обманет!
*
Самый крепкий сон перед телевизором
Таков Курс-ор, предложенный Николаем Ерёминым миру…
Уведёт ли он кого-нибудь в поэтический космос?
Будем надеяться…
Александр Балтин, город Москва
Космос Ники,
стихами говорящей
Николай Ерёмин – монументальный;
Ник. Ерёмин – частушечный, звонкий, упруго-жизнерадостный, (скачет
детский
мячик…)
Николай Ерёмин –
иронический, метафизический, –
иронический метафизик,
предлагающий множество словесных лестниц, –
поднимаясь
по иной из них –
словно прикасаешься к облакам…
Николай Николаевич Ерёмин, наконец,
вырастивший космос звёздно-сладкой клубники,
и назвавший очередной том вкусно:
Клуб Ника.
Ягода, полная земной спелостью, орошённая небесными лучами; но – и клуб победителей
очевиден:
впереди идёт богиня Ника, которая стихами говорит.
…ибо, какими бы серьёзными болезнями ни было поражено тело, дух стиха молод,
он играет с любыми болезнями,
легко разгоняя их: прозрачный и сочный, весёлый и исполненный шампанской жизнерадостности:
Камень в сердце,
Камни в почках,
Камни в желчном пузыре,
Отрицая сон и ночку,
Пробудились
На заре…
Чтоб, как памятник,
И впредь
Продолжал я каменеть…
Стиль поэта работает с окрестным
и внутренним,
сугубо своим, –
материалом бытия,
очень характерным, узнаваемым без подписи…
Огонь жизненности, идущий по проводам строк,
в основном кратких,
бьёт сгустками искр в читательское сердце.
А вот – лапидарно рисуется
круг всеобщности:
пусть через алкоголь, (как же в России и в поэзии без него?) рисуется, чтобы запомниться
и сохраниться
в ячейках памяти читателя:
– Выпьем за тех, кто своё не допил!
Кто не допел, не дошёл, не доплыл…
Чтобы когда-нибудь, – Эх! – как сейчас,
Кто-нибудь где-нибудь выпил за нас!
Точно из рукава фокусника
высыпает Николай Ерёмин бликующие мыслью четверостишия,
вектор оных определяя каждому конкретно:
Парадоксальная эпоха:
Ей хорошо, когда мне плохо…
Где вновь страдает, чуть дыша,
Моя контрастная душа…
Эпитеты интересны, точны, –
и контрастность души поэта становится открытием для читающего.
Живое и мёртвое – противоположное, казалось бы – а вдруг – вариант оборота одной медали? – так или иначе –
живое и мёртвое исследуется через речь египтолога,
изобретённую, конечно, изощрённым умом поэта:
– Всю жизнь боролся я с безумием
У окружающих людей…
Они же поклонялись мумиям,
Рабы, кто – чувств, а кто – идей…
И на просторах всей Земли
Им Пирамиды стро-и-ли…
В которых – век за веком – в ряд –
Живые мумии царят…
Николай Ерёмин-мистик:
часто мелькают в книге Клуб Ника тени запредельности,
своеобразные сомнения с шероховатыми линиями догадок, полутонов, –
сложности, вмещённой во внешнюю простоту:
Между этими
И теми,
У кого вопросов нет,
Вдруг
Возникла
Тема тени:
Кто – поэт?
Кто – не поэт?
То есть,
Был он или нет?
Где из тьмы
Глядят на нас
Фото: в профиль
И анфас.
…Но –
ведь из тьмы
глядит свет!
Световая составляющая в поэзии Ерёмина превалирует,
он из тех – кто никогда не сдаётся…
Вновь на фоне стихов пустяковых
Я в кафешке провёл выходной…
Там, где много поэтов цветковых,
А цветаевых нет ни одной…
Но зато в этом славном кафе
Можно спеть и сплясать подшофе!
Всегда у него находится какое-нибудь «зато»,
вспыхивающее
оперением жар-птицы!
Вероятно, стихи – выдохнутые, услышанные – работают сами по себе в человеческом множестве,
вне зависимости от наличия или отсутствия аудитории;
А Николай Ерёмин – словно и не пишет, а записывает –
спущенное
по золотящимся дугам-каналам
из неизвестных сфер в недра его поэтической души…
Впрочем, он считает, что никогда не стоит забывать и о вороньем предупреждении:
каррр – зловещий
всегда может ворваться…даже в светлые вещи:
Мне кукушка считает года:
– Будешь жить и везде, и всегда! –
Ку-ку-ку… – И влюблён, и не стар!
…А в ответ раздаётся: – Кар-каррр…
Отсюда – и метафизика, позволяющая
(или заставляющая) стоически относиться к действительности, бушующей окрест.
И, конечно,
предпочтение отдаётся
курсу : – Я люблю:
Бизнесмен держался курса,
Типа – доллара к рублю…
А поэт держался пульса,
Типа – Я тебя люблю! –
Но, в итоге, меж забот
Тут – дефолт, и там – дефолт:
Шли по курсу, каждый рад…
– Ах! – и нет пути назад…
Сладкая ягода – Клубника!
Сладка и речь в книге КЛУБ НИКА
богини,
имя которой – Ника.
И Николай Ерёмин,
совместивший сии образные явления,
отправил в мир поэзии космический корабль,
густо наполненный всем-всем:
замечательным,
драгоценным,
живым…
Александр Балтин Город Москва
Анна МАМАЕНКО
Альманах Миражистов
Я, Мамаенко Анна, –
Была. Состояла. Участвовала.
Помощником библиотекаря, внештатным корреспондентом, сторожем, редактором издательства, землекопом в археологической экспедиции, литературным консультантом, подсобником на стройке, озеленителем, завлитом театра,собственным корреспондентом федеральной газеты “Тайное и явное”. Член Союза журналистов России.Публиковалась, привлекалась, увлекалась…
Склонна к самоиронии, болезненной рефлексии и необдуманным поступкам… Жертв и разрушений нет.
Волшебники
За тихими пределами, закрытыми дверями,
живут себе волшебники за дальними морями.
С надеждой смотрят за море, хорошей ждут погоды.
Чему-то улыбаются, касаясь небосвода.
В трамваях не качаются, не ездят поездами.
Лежат в постельках узеньких, укрыты небесами.
Хорошие и добрые, с глазами молодыми,
живут на тихом острове, печальны и незримы.
Лишь, как мечты, сбываются, спускаясь по ночам,
видны воздушным шарикам да мыльным пузырям.
Приносят сновидения хорошие в охапках.
Сидят они на зонтиках и на промокших шапках.
И если в тёмной комнате не можешь ты уснуть,
к тебе такой волшебник придёт когда-нибудь.
И если дождик льётся, беда со всех сторон –
под влажную подушку положит добрый сон.
И если в этот вечер тебя никто не ждёт –
цветное одеяльце конвертиком свернёт,
устало сядет в ноги, погладит по щеке,
и запоёт тихонько на забытом языке…
© Copyright: Мамаенко Анна, 2018
Свидетельство о публикации №118062604737
Страна Вивисекция
В краю добродушных незлых палачей,
под светом каштановых тихих свечей,
на плахе, покрашенной в живенький цвет,
лишается жизни весёлый поэт.
Ликуя, трепещут во многих местах
флаги на виселицах и крестах…
Трибуны восторженно вскрикнут «Ура!!!»
при виде украшенного топора.
Палач симпатично взмахнёт от плеча…
Прелестные детки «Виват!!!» закричат.
Потом рассмеются и песню споют
о том, как они беззаботно живут,
и станут улыбки вокруг расточать…
Лишь только поэт будет глупо молчать
под сенью каштановых тихих свечей.
В краю добродушных незлых палачей.
© Copyright: Мамаенко Анна, 2018
Свидетельство о публикации №118022106399
Конец Буратино
Сломанный Буратино становится смирным.
«Я продал азбуку. Я больше не буду.
Дай мне спички, я сам справлюсь.
На этот раз все будет быстро»
Сломанный Буратино в углу на коленях.
Ему не больно и уже не страшно.
Только там, где должно быть сердце,
сучок смолистый, заноза – сука.
Папа Карло его не слышит.
Любимый папа занят делом,
выстругиванием нового Буратино,
вместо неудавшегося экземпляра.
В углу Буратино тихонько стонет.
К нему подбирается голодная крыса.
Буратино очень хочется плакать.
Но он не может. Он просто кукла.
«Папа, папуля, папочка милый…»
Но Карло занят своей работой.
Он делает нового Буратино,
послушного, сильного и немого.
«Папочка, миленький, дай мне спички»
«Нет, сыночек, возьми стамеску,
сам из себя настрогай, будь ласков,
серой покрой и ползи к камину»
Завтра Пьеро, Артемон и Мальвина
придут проведать больного друга.
А Папа Карло с доброй улыбкой
им скажет: «Такой никогда не жил здесь.
Вы ошибаетесь, милые дети,
нельзя из полена сделать мальчишку.
Да и вообще, вам пора в кроватки.
Спите спокойно. Чудес не бывает»
© Copyright: Мамаенко Анна, 2011
Свидетельство о публикации №111072407917
Двадцать пятый час
Медленно время тянется. Звёздный обоз качается.
Ночь никак не кончается. Лишь петушиный крик
гонит назад нечистого, на вокзалы и пристани.
На расстояние выстрела. В лунный пустой рудник.
Тихо шаги расходятся по одиноким комнатам.
Круги по воде разводятся. Звёзды ложатся спать.
Мы на круг собираемся, чтобы начать всё заново,
тёмными, окаянными. Умеющими летать.
Солнце за нами катится. С нами судьба расплатится.
Чёрной монетой свалится в белую прорезь дня.
Значит – ещё останемся. Пристани и пристанища.
Долго идти до кладбища. Не забывай меня…
Значит – сошлось всё правильно. Над фонарями и травами.
Над вековыми заставами. На перепутьях сна.
Время нас делать сильными. Битыми и двужильными.
Вольными. Изобильными. Значит – пришла весна.
Ветер бросает под ноги нашу Хартию Вольностей.
Закаляет солнечным обжигом. И не уйти назад.
Вот и идём, весёлые, по городам и сёлам мы.
Звёздными новосёлами тянемся на закат.
Всё непременно сбудется. И правый суд рассудится.
И по местам рассядемся, как было оно не раз.
Да только уже не верится. Болезнь моя – воля-ветренница.
Радужница. Разнотравница. Мой двадцать пятый час…
© Copyright: Мамаенко Анна, 2018
Свидетельство о публикации №118030406913
Евфросиния КАПУСТИНА
Альманах Миражистов
Кате читали Пушкина
Кате читали Пушкина. Сказки смеялись папиным.
Катя просила заново. Катя просила все.
В эту весну, как водится, Катины щёчки в крапинку.
Папу куда-то вызвали. Носит дрова сосед.
Катя читает Пушкина. Строчки смеются папиным.
Буквы трясутся папиным, прыгают в жёлтый лист.
Папа играет с пушками. Катя скребёт царапины.
Катя рисует длинное: «Папа – артиллерист».
Папу рисует с пушками. Думает, что для Пушкина.
Мама молчит стеклянная, смотрит сквозь дочкин лоб.
Катю кладут у бабушки. В доме огни притушены.
Мама качает шарфики, хочет идти в окоп.
Катя читает Пушкина. Сказки молчат и хмурятся.
Кто-то походкой папиной Катю ведёт гулять.
Кате качели хочется. Зубится ствольным улица.
Катя летит над пушками. Кате сегодня пять.
© Copyright: Евфросиния Капустина, 2020
Свидетельство о публикации №120031807980
Каждый третий уйдёт в проржавевший закат
Каждый третий уйдёт в проржавевший закат,
В задымление труб, в кружева эстакад.
Он захочет уйти в тишь зелёных полей,
В щебетание птиц, за верха тополей.
Только каждый десятый пойдёт до звезды,
Став платочком для слёз не потребует мзды.
Возведёт Стоунхендж, Тадж-Махал, Колизей –
Превратив сам себя в говорящий музей.
Каждый сотый пойдёт умирать за других,
Загоняя до смерти любимых гнедых.
Каждый тысячный станет молиться за мир
И уйдёт от родных на далёкий Памир.
Размывая оттенки водою дождей,
Свет-художник по небу разлил божоле.
Я сбиваюсь со счёта, закаты дробя…
Миллионный дойдёт до всего и себя.
© Copyright: Евфросиния Капустина, 2016
Свидетельство о публикации №116122604782
Нас хватает
Нас хватает.
Выжить. И жить. На всё.
И на всех, конечно же —
даже кошек.
Всё, что в руки падает мы несём.
Бог о нас заботится.
Он хороший.
Мы хотели строить —
и рубим лес.
Мы его не насмерть, а как у Крузо —
Чтоб живое.
Долгое.
Чтоб воскрес,
Всякий, кто встречается с Иисусом.
Каждый шаг шагает за свой режим.
Обниматься в паузах.
Это мило.
Нас хватает.
Выжить. И даже жить.
Помолись, чтоб надолго.
Чтоб хватило.
© Copyright: Евфросиния Капустина, 2018
Свидетельство о публикации №118090304324
Фазиль ИСКАНДЕР
Альманах Миражистов
0000000
Все стихи Фазиля Искандера
Источник – портал 45-я параллель
https://45parallel.net/fazil_iskander/index.html#biography
Абхазская осень
Дай Бог такой вам осени, друзья!
Початки кукурузные грызя,
Мы у огня сидим.
Ленивый дым,
Закручиваясь, лезет в дымоход,
И, глядя на огонь, колдует кот.
Дрова трещат, и сыплются у ног,
Как с наковальни, яростные брызги.
Замызганный, широкобокий, низкий,
К огню придвинут чёрный чугунок.
Мы слушаем, как в чугунке торопко,
Уютно хлюпает пахучая похлёбка.
Золотозубая горою кукуруза
Навалена почти до потолка,
И наша кухня светится от груза
Початков, бронзовеющих слегка.
А тыквы уродились – чёрт-те что!
Таких, наверно, не видал никто:
Как будто сгрудились кабаньи туши,
Сюда на кухню забредя от стужи.
Они лежат вповалку на полу,
Глядишь – вот-вот захрюкают в углу.
И прежде чем варить их над огнём,
Те тыквы разрубают колуном.
Нанизанные на сырой шпагат,
На гвоздике у закопчённой дверцы,
Как ленты пулемётные, висят
Три связки перца.
Вот, до поры всю силу свою пряча,
Блестит в графине розовая чача.
А только рюмку опрокинешь в рот –
Ударит в грудь. Дыханье оборвёт.
И на секунду горла поперёк
Стоит, как раскаленный уголёк.
Над медленным огнем сидим. Глядим.
Желтеет пламя. Голубеет дым.
Мы не спешим. Мы пьём за чаркой чарку,
Как мёд густую, сладкую мачарку.
Вдруг – настежь дверь. И прямо из тумана –
Им хоть по снегу бегать босиком –
Ребята входят. Вёдрами каштаны
Несут с собой. И следом – ветер в дом.
Сейчас в лесу во всей осенней мощи
Багряные каштановые рощи.
…Огонь поленья лижет, языкат,
А в кухне запахам от запахов тесно.
Вином попахивает поздний виноград,
И виноградом – раннее вино.
Баллада об отречении Джордано
А. X.
Отрекаюсь, господи Иисусе,
Отрекаюсь, хмурый Магомет.
С разумом, как с дьяволом, в союзе
Утверждаю: благодати нет.
Нет в Иерусалиме Иордана,
Есть обыкновенная река.
Неаполитанец, я, Джордано,
Утверждаю: истина горька.
Если видишь всё с небесной кручи,
Если ты придумал забытьё
Здесь в груди Джордано, всемогущий,
Что тебе неверие моё?!
Я ли прочертил железом веху?
Я ли озарил кострами век?
Ты помочь не можешь человеку,
Как тебе поможет человек?
Верующих веру не нарушу,
Но и раб, что входит в божий храм,
Тёмное сомненье прячет в душу,
Верует с грехами пополам.
Потому что страшно человеку,
Думает живое существо,
Звёздную оглядывая реку:
Неужели нету ничего?..
Отрекаюсь! Будут вечно трусы
Взорами глотать пустую синь.
Отрекаюсь, господи Иисусе.
Совесть мне ответствует: «Аминь».
И неверие, огромное, как вера,
Передам я брату своему,
Потому что совесть – это мера,
Большего не надо никому.
Но, сойдя с заоблачных кочевий,
Самодержца сдерживая тик,
Ты воскликнешь, господи, во гневе:
«На костёр, – прикажешь, – еретик!»
Что же я отвечу? Был я молод,
Занималось утро в серебре,
Но за твой пронизывавший холод
Я готов согреться на костре.
Знаю, у огня столпится оголь,
Руки греть и бормотать: «Иисус…»
«Господи, на одного не много ль?» –
Я подумаю и с дымом вознесусь.
Снова раб возьмётся за тележку,
Но, преданье смутное храня,
Юноша подымет головешку
И прикурит молча от огня…
Баллада об украденном козле
Пока не напьются мои быки (одры! в заготовку пора!),
Мы будем курить и чесать языки, пока не спадет жара.
Мы будем курить табак городской, которому нет цены…
А вот что случилось над этой рекой за год до германской войны.
То было лет пятьдесят назад, но я говорю всегда:
Да здравствует крупный рогатый скот, а мелкий скот – никогда!
Вот так же слева шумел Кодор, но я ещё был юнцом,
Вот так же мы в горы стадо вели (мир праху его!) с отцом.
За веткой черники (эх, губошлёп!) я приотстал слегка.
Но вот вылезаю я на тропу и вижу издалека:
Чужой человек волочит козла…из нашего стада козёл.
Я сразу узнал козла своего, узнал и того, кто вёл.
Когда-то он в доме гостил у нас. Видать по всему – абрек.
Не то из Мингрелии беглый лаз, не то цебельдинский грек.
Но мы не спросили тогда у него: кто он! куда! зачем!
Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.
– Стой, – говорю и навстречу ему, – это наш, – говорю, – козёл.
Ты, помнишь, когда-то гостил у нас, ты с нами садился за стол.
Но мы не спросили тогда у тебя: кто ты? куда? зачем?
Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.
Но он усмехнулся в ответ и сказал, тряхнув на плече ружьё:
– Право моё за правым плечом, и то, что я взял, – моё.
Мало ли где я гулял и пил, и съеденный хлеб не клеймо.
А то, что я съел у отца твоего, давно превратилось в дерьмо.
Как пёс на поминках, блевотой давясь, я вылакал этот стыд.
Что делать? – когда говорит ружьё, палка в руке молчит.
Но всё же я снова напомнил ему. – Ты с нами садился за стол.
Но мы не спросили тогда у тебя, куда и зачем ты шёл.
Но он толкнул меня и сказал: – С дороги, иначе конец!
Недосчитает не только козла к вечеру твой отец. –
Потом он ударил козла ремешком и начал спускаться в падь.
Что делать? – когда говорит ружьё, палка должна молчать.
Но он не знал, что навстречу ему товарищ идёт с ружьём.
«Ну что ж, – я подумал, – спускайся вниз, а мы наверху подождём…»
Пожалуй, он слишком много сказал про стадо и про отца,
Но раз он такое всё же сказал, я дело довёл до конца.
И вот, когда он спустился вниз (внизу шумела река),
Навстречу товарищ спускался с горы, я видел издалека.
Я всё, что надо ему прокричал, я был опозорен и зол,
И голос мой, скрытый шумом реки, над вором, как ворон, прошёл.
Короче, когда я спустился вниз, всё было готово там.
Стоял он, словно в петле повис, и руки держал по швам.
А рядом товарищ сидел с ружьём, в тени постелив башлык.
У ног – чужой винтовки затвор, как вырванный прочь язык.
Я бросил палку. Винтовку взял, на место вложил затвор.
– Теперь, – говорю я, – тебе молчать, а мне вести разговор.
Я снял ремешок с моего козла и бросил ему: – Держи!
И если чёрта скрадёшь в аду, своим ремешком вяжи.
Так, значит, съеденный хлеб не клеймо и право за тем, кто сильней?
Право твоё за правым плечом, я буду стрелять левей!
Ослепнув от страха, попятился он к обрыву за шагом шаг,
Туда, где, давясь камнями, поток скатывался во мрак.
Я мог бы и выстрела не давать, единственного того,
Но я перед Богом хитрить не хотел, я выстрелом сбросил его.
С тех пор немало воды утекло, окрашенной кровью воды.
Я знаю меру своей вины и меру своей правоты.
В меня стреляли, и я стрелял и знал предательский нож,
И смутное время меньшевиков, и малярийную дрожь.
В меня стреляли, и я понимал, что это вернётся опять,
Что будут стреляющих из-за угла, из-за угла убивать.
Конечно, что такое козёл? Чесотка да пара рогов.
Но честь очага дороже зрачка – наш древний обычай таков.
И если ты вор, живи, как вор, гони табуны коней.
Но в доме, который тебя приютил, иголку тронуть не смей.
С тех пор немало воды утекло, взошло и ушло травы.
Что ж, родины честь и честь очага не так понимаете вы.
У каждого времени есть своё, которое будет смешным,
Но то, что завтра будет смешным, сегодня не видят таким.
Мы гнали водку из диких груш, вы – свет из дикой воды.
Но и тогда не пили из луж идущие вдоль борозды.
Два главных корня в каждой душе – извечные Страх и Стыд.
И каждый Страх, побеждающий Стыд, людей, как свиней, скопит.
Два главных корня в каждой душе среди неглавных корней.
И каждый, Стыдом побеждающий Страх, хранит молоко матерей.
Что ж, древний обычай себя изжил, но тот ли будет рабом,
В котором сначала кровь из жил, а доблесть уходит потом.
Пусть родины честь и честь очага не так понимаете вы,
Но если сумеете вечно хранить, вы будете вечно правы.
Но правом своим и делом своим вам незачем нас корить –
Мы садим табак, мы сушим табак, мы просим у вас закурить.
Буйволы
Буйволы по берегу крутому
Всем своим семейством толстокожим
В полдень потянулись к водоему,
Входят в воду, выбирают ложе.
Тяжелее броненосных глыб,
Черные, лоснясь до синевы, –
Над водою лишь рогов изгиб
Да сопение жующей головы.
Вот лежит недвижно и угрюмо
Стадо молчаливых работяг.
Нравятся мне эти тугодумы
За медлительный, но твёрдый шаг.
За характер, не гадающий заранее –
Камни ли ворочать, в горы ль, в грязь.
Много людям сделали добра они,
Перед ними не ласкаясь и не льстясь.
Им под стать, где трактор не пройдёт,
Землю выпахать и, встретивши врага,
Защищаться, выставив вперёд
Узловатые, гранитные рога.
Пусть медлительны в работе буйволицы,
Их доить дояркам нелегко,
Но зато в подойники струится,
Как смола, густое молоко.
Каждый день по берегу крутому,
В полдень появляясь неизменно,
Буйволы проходят к водоёму,
Отработав утреннюю смену.
В парке
Над парком гремит радиола,
Сзывая парней и девчат, –
Танцует вечерняя школа,
За поясом книжки торчат.
Здесь пришлый народ и окрестный
Плясать до упаду готов,
Здесь девочки с фабрики местной,
Матросы с торговых судов.
От страсти хрипит радиола.
Ботинки и туфли гремят.
В обнимку вечерняя школа
И кожобувной комбинат.
Хозяин портального крана –
Пускай не изысканный вид,
Но мелочь порой из кармана
Гусарскою шпорой звенит.
Случайный стоит посетитель,
Глядит, ошарашен и дик.
Застёгнутый наглухо китель.
Сапог антрацитовый шик.
Теряет он в топоте, в громе
Сознания трезвого нить.
Но некому в этом содоме
Тяжёлый портфель поручить.
А вот и знакомые лица.
Танцуют с военных времён.
Им боязно остановиться,
Им страшно лететь под уклон.
На шаткие доски настила
Из круга семьи и подруг
Войны центробежная сила
Их вбросила в бешеный круг.
Пора бы какую новинку,
К домашнему, что ли теплу.
Но словно заело пластинку,
И некому сдвинуть иглу.
А впрочем, гремит радиола,
Ботинки и туфли гремят,
В обнимку вечерняя школа
И кожобувной комбинат.
Но вот я заметил в сторонке
Кривляясь на узкой тропе,
С подружками рядом девчонка
Танцует сама по себе.
И в каждом движенье насмешка
И вызов небрежный судьбе,
Зелёная крепость орешка,
Уверенность, что ли, в себе.
Сияет глазастое чудо,
Которое не позабыть
И чёрт его знает, откуда
Её бесшабашная прыть!
Смеётся панамка, спадая
С летящих дождинок волос,
Смеётся осанка лихая,
Смеётся облупленный нос.
Как будто не крови томленье
Её пародийный протест,
А хочет найти поколенье
Свой голос, свой собственный жест.
Девушка с велосипедом
О девчонка в красной майке,
Душу не трави!
Подмосковная лужайка
Посреди Москвы.
Прислонясь к велосипеду,
Молча ты стоишь
У Московского Совета,
У цветных афиш.
В красной майке, в чёрных брюках
Молча ты стоишь
Юной вестницею юга…
Каплет с крыш…
И нахлынула такая
Вдруг печаль,
Неподатливо-тугая,
Как педаль.
Отливают лак и никель
Новизной.
Может, нужен тебе ниппель
Запасной?
Юность с кислыми дарами:
Хлеб, война, кизил.
Я любимую на раме,
Понимаешь, не возил!
Но вопросы безответны
У жар-птиц.
У колёс велосипедных
Много спиц.
В майской майке, огневая,
На седло
Ты садишься, понимаю,
Не назло.
Мчишь без памяти,
Глотая холодок.
Только рубчатый на памяти
Следок…
Дедушкин дом
Да пребудут прибыток и сила
В том крестьянском дому до конца.
Его крыша меня приютила,
Не от неба – от бед оградила,
Без него моего нет лица.
Славлю балки его и стропила,
Как железо, тяжёлый каштан.
Червоточиной время точило
Его стены.
Войною когтило
Душу дома,
Да выжил чудила,
Хлебосол, балагур, великан!
Так пускай же огонь веселится,
Освещая могучие лица
Молчаливых, усталых мужчин.
Приспущены женщин ресницы,
Веретёна кружат. Золотится
Старый дедовский добрый камин.
Дым очажий во мне и поныне.
Он со мной. Он в крови у меня,
Обжитой, горьковатый и синий.
…Дом стоял на широкой хребтине,
Как седло на спине у коня.
Двор округлый, подобие чаши,
Алычою да сливой обсажен,
Под орешней раскидиста тень.
Мытый ливнями череп лошажий,
Он на кол на плетнёвый насажен,
Нахлобучен, надет набекрень.
Неба мало столетнему грабу.
Тянет яблоня мшистую лапу,
Ядра яблок бодают балкон.
По накрапу узнай, по накрапу
И на щёлканье, и на звон
Зрелый плод. Он румяней и круче.
Чаще в полдень звездою падучей
Детству под ноги рушится он.
Тёплый вечер и сумрак лиловый.
Блеют козы. Мычит корова.
К ней хозяйка подходит с ведром,
Осторожно ласкает имя,
Гладит тёплое, круглое вымя,
Протирает, как щёткой, хвостом.
Жадно пальцы сосцы зажали.
Зазвенели, потом зажужжали
Струйки синего молока.
…Я не знаю, что это значит:
Храп коня или лай собачий
Всё мне слышится издалека.
И когда мне теперь неуютно,
И какая-то горечь подспудно
Лезет горлом, сжимает виски,
Глядя в тёплую темень ночную,
Тихо-тихо сквозь зубы шепчу я:
– Милый дедушкин дом, помоги!
Помоги мне. Неужто напрасно?
Или чем-нибудь веку опасна
Родниковая ранняя рань?
Дай мне силы раздвинуть плечи,
Слово вымолвить по-человечьи,
Первородною свежестью грянь!
Дети Черноморья
Эй, барабанщики-банщики! Эй, трубачи-трубочисты!
Сказочники, обманщики, фокусники, артисты,
Старатели, кладоискатели, суровые землепроходцы,
Любители лимонада, сами себе полководцы!
Тычьтесь, пока не поздно, мордою в мякоть арбуза!
Позванивают и побулькивают ваши весёлые пуза.
Вам ли, товарищ, скажите, вам ли, скажите, кореш,
Гадкий утёнок зализанный, комнатный этот заморыш!
Воздух морей – полезней! Воздух лесов – полезней!
Дерево – доктор, а листик – лучший рецепт от болезней.
Карабкайтесь в горы, ребята, хватайте струю водопада,
Шатающуюся у ног,
Как всаженный в землю клинок!
(Ветер пузырит рубаху.
Солнце стоит в зените.
По-лягушачьи с размаху
В пену морскую летите!)
Где-то заливы и заводи. Где-то Стамбул и Афины.
Морем до самого полюса фыркающие дельфины!
В сторону, в сторону шуточки! Этот рыбак знаменитый
Ловит антенною удочки подводную песню ставриды.
Кработорговцы, ныряльщики, донных ракушек владельцы,
Храбрые красногвардейцы, таинственные индейцы,
Грядущие космонавты, солнцем дублённые шкуры,
Будьте здоровы, дети! Славлю вас, бедокуры!
Ежевика
С урочищем зелёным споря,
Сквозь заросли, сквозь бурелом,
Река выбрасывалась в море,
Рыча, летела напролом.
А над рекою камень дикий,
Но даже камень не был пуст.
В него вцепился ежевики
Расплющенный зелёный куст.
Почти окованный камнями,
Он молча не признал оков,
Своими тонкими корнями
Прожилья камня пропоров.
…Не без опаски, осторожно
Я ветку тонкую загнул
И гроздья ягоды дорожной
Тихонько на ладонь стряхнул.
На солнце ягоды горели,
Голубоватые с боков,
Они лоснились и чернели,
Как лак на панцире жуков.
…Ты человек. Но поживи-ка!
И выживи. И много дней
Живи, как эта ежевика,
Жизнь выжимая из камней!
Лето
Першит от влажной соли в глотке.
А ну, ещё один рывок!
Я пришвартовываю лодку,
Я выхожу на старый док.
Вокруг хохочущее лето.
Мальчишек славная орда.
От наслаждения, от света
Лениво щурится вода.
Над поплавками, свесив ноги,
Усевшись поудобней в ряд,
Пенсионеры, как йоги,
Сомнамбулически молчат.
А это что? На солнце нежась,
Лежит девчонка над водой.
Её обветренная свежесть
Прохладой дышит молодой.
Девчонка, золотая жилка,
Отчаянная несудьба,
Твоя монгольская ухмылка
Ещё по-девичьи груба.
Другому нянчиться с тобою,
На перекрёстках сторожа.
А я бросаюсь в голубое,
Где стынет медленно душа.
Ныряю. Скал подводных глыбы,
Знакомый с детства тайный лаз.
У глаз мелькнул какой-то рыбы
Не очень удивлённый глаз.
Над сваей ржавой и зелёной
Я гроздья мидий отыскал.
Сдирая до крови ладони,
Срываю мидии со скал.
Но вот, как бы огретый плёткой,
Выныриваю по прямой,
Швыряю раковины в лодку
И отдыхаю за кормой.
Огромный, добрый и солёный,
Из голубых, из тёплых вод
Промытым взором освежённый
Мир незахватанный встаёт.
Глазами жадно обнимите
Добычу мокрую ловца!
Напоминает груда мидий
Окаменевшие сердца.
Но, створки жёсткие раздвинув
Прямым охотничьим ножом,
Я, к небу голову закинув,
Глотаю мидии живьём.
Ещё останется на ужин,
На летний ужин у крыльца,
В конце концов, не без жемчужин
Окаменевшие сердца.
Ночь
Голубеет асфальт под ногами.
То ли сумрачно, то ли светло…
Голубеет вода и камень,
На песке голубеет весло.
Настороженный по-оленьи,
Слух мой ловит издалека
Говорок, похожий на пенье,
Шелест платья и стук каблука.
Вот пушистая из тумана
Вылетает стайка подруг.
Может, поздно, а может, рано
Я впервые задумался вдруг.
Я не раз попадал им в сети,
А теперь я грущу невпопад,
Потому что девчонки эти
Не ко мне, а к другим спешат.
Неужели к тебе не проклюнусь,
Никакой не вернусь тропой?
Что с тобой мы наделали, юность,
Что наделали мы с тобой.
Ведь осталась любимая где-то,
Та, которая ждёт меня,
Может быть, с позапрошлого лета,
Может быть, со вчерашнего дня.
…Теплоходы дымят на причале,
На вокзале фырчат поезда.
Разлучали нас, разлучали
Обстоятельства, города…
Мы кричали своим: «До свиданья!»
Мы ловили испуганный взгляд,
Чуть заметное губ дрожанье,
И лицо за последнею гранью,
Как деревья, огни и зданья,
Опрокидывалось назад.
Ода дуракам
Я кризиса предвижу признак
И говорю: – В конце концов
Земле грозит кровавый призрак
Переизбытка дураков.
Как некогда зерно и кофе,
Не топят дурака, не жгут,
Выращивают на здоровье
И для потомства берегут.
Нам демонстрируют экраны
Его бесценный дубликат,
И в слаборазвитые страны
Везут, как полуфабрикат.
Крупнокалиберной породы
Равняются – к плечу плечо.
А есть на мелкие расходы,
Из местных кадров дурачьё.
Их много, что в Стамбуле турков,
Не сосчитать наверняка.
А сколько кормится придурков
В тени большого дурака!
Мы умного встречаем редко,
Не встретим – тоже не беда.
Мыслитель ищет как наседка,
Не слишком явного гнезда.
Зато дурак себя не прячет,
Его мы носим на руках.
Дурак всех умных одурачит,
И умный ходит в дураках.
Дурак – он разный. Он лиричен,
Он бьёт себя публично в грудь.
Почти всегда патротичен,
Но перехлёстывает чуть.
Дурак отечественный, прочный
Не поддаётся на испуг
А есть ещё дурак побочный,
Прямолинейный, как бамбук.
Хвать дурака! А ну, милейший,
Дурил? Дурил. Держи ответ.
Вдруг волны глупости новейшей
Накрыли, смыли – наших нет.
Бессильна магия заклятья,
Но красной тряпкой, как быков,
Великолепное занятье
Дразнить всемирных дураков!
Определение поэзии
Поэт, как медведь у ручья.
Над жизнью склонился сутуло.
Миг! Лапой ударил с плеча.
На лапе форель трепетнула!
Тот трепет всегда и везде
Лови и неси сквозь столетья:
Уже не в бегущей воде.
Ещё не в зубах у медведя!
Парень с мотыгой
Откинув ситцевую блузу,
По пояс оголен, черняв,
Мотыжил парень кукурузу,
По телу солнце расплескав.
Он над обрывом шел по круче,
Ломая землю и дробя,
К дубку корявому на случай
Веревкой привязав себя.
Как бы веревке той противясь,
Он двигался за пядью пядь,
Но не могла тугая привязь
Его движения связать.
А пот зернистый и обильный,
Густой, струящийся с трудом,
Он отжимал ладонью пыльной
И стряхивал со лба рывком.
Вцепясь корнями в грунт тяжёлый,
Выравниваясь не спеша,
Тянулись к небу новосёлы,
Листвою плотною шурша.
…Каким неистовством натуры
Он был от роду наделен,
Чтоб оседлать медвежий, турий,
К чертям сползающий уклон!
Землёю мокрою завален,
Упорный, яростный, босой,
В самозабвенье гениален,
Как Леонардо и Толстой.
Парень с ястребом
Он идёт травою колкой
От дороги в стороне.
Кверху клювом перепёлки
Вздрагивают на ремне.
Ястреб взглядом диковатым
Озирает мир, крича,
С головы его лохматой,
Как с вершины кедрача.
Вот курчавый виноградник,
Вот и домик угловой.
Там весёлый палисадник
Убран девичьей рукой.
Он с заминкой свистнул тонко,
Опершись о городьбу,
И на свист его девчонка
Выбегает на тропу.
Лёгкая, летит, как пчёлка,
Бросив книгу на окне,
И на лбу трясётся чёлка,
Современная вполне.
Молода да тонкоброва,
С чайником летит она
Молодого, молодого,
Молодецкого вина.
И почти без передышки,
Зарумянившись лицом,
Поит малого из крышки,
Сполоснув её винцом.
Парень пьёт из этой чаши.
Успевай лишь подносить!
– Хорошо вино, да вяжет…
Чем бы сладким закусить?
Чем бы сладким? – белозубый
Улыбается нахал.
– Чем бы сладким? – глядя в губы,
Он решительно сказал.
Ну а ястреб? Он ревнует.
Птица птицей, да не глуп,
Ястреб хохлится, бунтует,
Бьёт кривым крылом о чуб!
Час свидания недолог.
Парень сходит под обрыв,
Ожерелье перепёлок
Той девчонке подарив.
Мимо тропок, мелколесьем
Над оврагом запылил.
Держит ястреб равновесье
Плавным взмахом крепких крыл.
Мимо тропок. Мимо! Мимо!
По щетинистой траве
В клубах пыли, в кольцах дыма
Он, как жизнь, проходит мимо
С ястребом на голове!
Первый арбуз
Над степью висит раскалённое солнце.
Сидят под навесом три волгодонца.
На степь глядят из-под навеса,
Едят с повышенным интересом.
Ещё бы!
Ребята устали за день.
Рубашки к телу прилипли сзади.
А под столом в холодном ведре
Арбуз прохлаждается в свежей воде.
Фабричным клеймом на кожуре
Кто-то старательно выскреб «В. Д.».
Его на стол кладут осторожно,
С минуту любуясь, не режут нарочно.
Но вот в него нож
вонзился, шурша,
И брызнули косточки,
скользки и липки,
С треском выпрыгивая
из-под ножа,
Как будто живые чёрные рыбки.
Арбуз просахарен
от жары
До звонкой и тонкой своей кожуры.
Прохлада ознобом проходит по коже,
А ломкие ломти на соты похожи.
Влажной землей арбуз пропах,
Он, как снег под ногами,
хрустит на зубах,
И сочная мякоть его красновата,
Как снег, окроплённый
февральским закатом.
Ещё степи пахнут палёной травой,
Ещё на рубашке пот трудовой,
Но с первой бахчи друзья принесли
Первый арбуз – благодарность земли.
Причина Бога
Когда сквозь звёздный мир, натужась,
Мы прорываемся подчас,
Пространственный и честный ужас,
Как в детстве, настигает нас.
Куда втекает эта млечность?
Что за созвездием Стрельца?
Где бесконечности конечность?
Что за конечностью конца?
Но беспредельные просторы
Рождают беспредельный страх.
И, как слепец рукой опоры,
Опоры ищем в небесах.
Тогда душевное здоровье
Всевышний возвращает нам.
Вселенная – его гнездовье,
В огнях далёких мощный храм!
И бездна не грозит, ощерясь,
И нам не страшно ничего.
Он так велик, что даже ересь
Живёт под куполом его.
Дом Бога высится над нами,
Мы в краткой радости земной
Защищены его стенами
От бесконечности дурной.
Хашная
В рассветный час люблю хашную.
Здесь без особенных затей
Нам подают похлёбку злую
И острую, как сто чертей.
Обветренные альпинисты,
Рабочие, портовики,
Провинциальные министры
Или столичные жуки
В земной весёлой преисподней,
В демократической хашной,
Вчера, вовеки и сегодня
Здесь все равны между собой.
Вот, полон самоотреченья,
Сидит, в нирвану погружён,
Провидец местного значенья,
Мудрец и лекарь Соломон.
К буфетчице, к весёлой Марфе,
Поглядывая на часы,
Склоняется в пижонском шарфе
Шофёр дежурного такси.
В углу, намаявшийся с ночи,
Слегка распаренный в тепле,
Окончив смену, ест рабочий,
Дымится миска на столе.
Он ест, спины не разгибая,
Сосредоточенно, молчком,
Как бы лопатой загребая,
Как бы пригнувшись под мешком.
Он густо перчит, густо солит.
Он держит нож, как держат нож.
По грозной сдержанности, что ли,
Его повсюду узнаёшь.
Вон рыбаки с ночного лова,
Срывая жёсткие плащи,
Ладони трут, кричат громово:
– Тащи горячего, тащи!
Они гудят, смеясь и споря,
Могучей свежести полны,
Дыханьем или духом моря,
Как облаком, окружены.
Дымится жирная похлёбка,
Сытна бычачья требуха,
Прохладна утренняя стопка.
Но стоп! Подальше от греха!
Горбушка тёплая, ржаная,
Надкушенная ровно в шесть.
Друзья, да здравствует хашная,
Поскольку жизнь кипит и здесь!
Хочу я в горы
Хочу я в горы, в горы, в горы,
Где молодые облака
Рождаются у ледника.
Я не в беде ищу опоры,
Мне жизнью были эти горы,
Мне снятся влажные луга.
Хочу туда, где водопад
Летит, как брошенный канат,
Качаясь на лету,
Где, как раздавленный гранат,
Закат течёт по льду.
Туда, где лавровишен грозди,
Глаза чумазые скосив,
Глядят без робости в обрыв,
Где пастухи играют в кости,
На камне бурку расстелив.
Хочу я в горы возвратиться,
Хочу я видеть, как волчица
Скулит от ярости и ран,
Когда, клыки ломая, тщится
Железный перегрызть капкан.
А дым бродяжий? Невесомо
Клубится, обживая кряж…
Знакомый, сызмальства знакомый,
Стократ родней родного дома
Пропахший ельником шалаш!
Там над огнём, стекая жиром,
С шипеньем каплют на дрова
Круги задымленного сыра,
Тяжёлые, как жернова.
Там пастухи коров, мычащих
И вымя, как пудовый плод,
По травам и цветам влачащих,
К загонам гонят через чащи,
Через речной холодный брод.
Друзья, я с вами. И без клятвы
Мы слово держим, как топор.
А наши нервы крепче дратвы.
Верны мы сердцем сердцу гор.
Я к вам приду. Приду не в гости,
Пройдя охотничью тропу
От мелкой дружбы, мелкой злости
В большую, трудную судьбу.
И пусть, дыша в лицо мне жарко,
Распахивая мордой дверь,
На грудь мне кинется овчарка…
Я узнан! Лучшего подарка
Не надо. Скручена цигарка.
Легко, спокойно мне теперь.
Художники
На морду льва похожая айва,
Какая хмурая и царственная морда!
Впервые в жизни я подумал гордо:
Чего-то стоит наша голова!
Мы обнажаем жизни аромат.
Всё связано – и ничего отдельно,
И творческая радость не бесцельна,
Когда за нами люди говорят:
«Мы связаны. Природа такова.
На свете любопытного до чёрта!
На морду льва похожая айва,
Какая мудрая и царственная морда!»
Цыганы на пристани
На пристани цыганы.
В глазах темным-темно.
Граненые стаканы.
Дешёвое вино.
Ладонями кривыми
Стирая пот с лица,
Сидят в лохматом дыме
Два старых кузнеца.
Давясь сухою воблой,
Переходя на крик,
Давясь слезою тёплой,
Заговорил старик
(Руками рвя у горла
Потрёпанный сатин):
– Одиннадцать помёрло,
Двенадцатый один!
Стоит мальчонка рядом,
Кудряв и черномаз.
Глядит серьёзным взглядом,
С отца не сводит глаз.
Бледнея от обиды,
Нахохленней птенца,
Глядит, глядит сердито
На пьяного отца.
А тот всё рвёт у горла
Потрёпанный сатин:
– Одиннадцать помёрло,
Двенадцатый один!
Есть лошадь, жеребёнок…
И баба тоже есть.
А это мой ребёнок,
И вот я, вот я весь!
Пока ещё не слабый,
Пока ещё в ходу,
Возьму ребёнка, бабу,
Из табора уйду.
Тебя любил я, Боже,
Покрепче, чем коня,
Цыганский бог, за что же
Обидел ты меня?!
Тобой обижен цыган.
За что узял детей?
Уйду в село на выгон
Пасти чужих коней.
Сыночек! Человечек!
Где братья? Братья – нет!
Буфетчик, эй, буфетчик!
Дай мальчику конфет!
Дай мальчику печенье,
Котлеты тоже дай!
Мученье есть мученье,
Гуляй, сынок, гуляй!
Но мальчик головою
Мотает: «Не хочу!»
Ладошкою худою
Бьёт батьку по плечу.
Он сердится. Он мёрзнет.
Он тычет кулаком.
– Пидём до мамки. Поздно.
Пидём, отец, пидём!
Подняв шапчонку с полу,
Шатаясь, встал цыган.
Его ведёт за полу
Упрямый мальчуган.
Ведёт его сурово,
Быть может, до конца
Притихшего, хмельного,
Усталого отца.
* * *
Эта страна, как огромный завод, где можно ишачить и красть.
Что производит этот завод? Он производит власть.
Власть производит, как ни крути – хочешь, воруй и пей!
Ибо растление душ и есть – прибыль, сверхприбыль властей.
И вещество растленных душ (нация, где твой цвет?)
Власти качают для власти, как из кита спермацет.
Как время крестьянам погоду ловить – самая благодать! –
Как время женщину удержать и время с женщиной рвать,
Так, думаю я, для каждой страны есть исторический миг…
Встань за свободу и стой стоймя! Не устоял – не мужик.
Мы прозевали время своё, прошляпили, протрепав.
В этой стране всё зыбко плывёт, даже тюремный устав.
Мы припозднились, гоняя дымы, вина, шары, чаи,
Глянул в окно, а там давно гниют, фашизея, свои.
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996
ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:
КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083
КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921
Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809
ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307
РОГ ИЗОБИЛИЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103
| БОМОНД
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372 |
| ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135 |
| КаТаВаСиЯ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480 |
| КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005 |
| ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424 |
| ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798 |
| СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612 |
| СЧАСТЛИВАЯ СТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121 |
| АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив”
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444 |
| 5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564 |
. 2024
РЕВЕРАНС 2
Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БАЛТИН,
Анна МАМАЕНКО, Евфросиния КАПУСТИНА
Фазиль ИСКАНДЕР
КрасноярсК
2024
Подписано в печать 2024. Формат 60х84
1/16 Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ 01-011
Альманах, надеюсь, будет отпечатан в любой типографии по желанию любого читателя, заинтересованного проявить эту встречную инициативу.
С уважением
Николай Николаевич Ерёмин, составитель альманаха
Красноярск, телефон 8 950 401 301 7 nikolaier@mail.ru
Автор публикации
