ОН так хотел поговорить с тобой
на третий день, когда его не стало::
им пахли вещи, стулья, одеяло,
река им пахла, камушки, прибой.
Он так хотел прижаться головой,
плечом, рукой, небритою щекою.
На третий день мир, словно под тобой,
София-матушка течёт большой рекою
со всеми фресками. Вдоль Храма. Говори!
О том – блиндаж широк, стреляют скоморохи,
борцы, медведи – позывные их.
Я вижу эру всю вдоль всей эпохи!
А, впрочем, не об этом: о любви!
Я, мамочка, люблю тебя! Я сын твой.
Люблю всё также, словно бы живой.
Или сильнее! Вот мои ладони.
Да…пуля-дура холодит внутри.
Да, пуля-дура, ей я был уронен.
Но не упал. Взлетел. Летать во сне
любил я с детства. Вот и полетели.
Убить нас невозможно, в самом деле,
быть воином – жить вечно в синеве!
И видеть лютики вдоль линий горизонта.
Я – тот, скрепляющий собою пламя фронта,
пусть на куски раздроблен и расшвырян.
Ведь кто-то должен воевать был ради мира!