Каникулы. А я опять болею.
Мне десять лет. За окнами снежок.
Двор превращен в волшебную аллею,
Всё выбелено, прибрано, свежо.
Деревьев кроны арками согнуты
Под сказочной мохнатой тишиной.
Молчат вороны, тикают минуты,
Шарф колется – не кукситься, больной!
Ангина не приходит в одиночку,
Меня сразил ещё один недуг:
Не терпится окончить рифмой строчку —
Одолевает стихотворства дух!
Пишу о том, что прямо перед взором.
Заснежены деревья и кусты,
Фонарь искрится ледяным узором,
Беседки — тихи, лавочки – пусты:
«Засыпая дорожки, тропинки,
Снегопад проходил над Москвой.
Снег пушистый, как на картинке —
Как красиво бывает зимой!»
Я ничего пока не понимаю
В квантитативной метрике стиха,
Я счастлив, как рыбак, когда поймаю
Глагол для рифмы: чем она плоха?
Мне грезится моих трудов изданье,
Я лаврами признания увит!..
А между строк — изнанки мирозданья
Всё явственнее неуютный вид.
Я брежу? У меня горячка, или
Воображенье хлещет через край:
Во двор, где люди изредка ходили,
Въезжает снежный призрачный трамвай!
Он весело звенит у самой двери,
Он оставляет зримый санный след,
Я одному ему смогу доверить
Стихи своих незамутнённых лет.
Он довезёт меня до школы – клёво!
Звонком пронзит каникул тишину!..
Мы не проходим в школе Гумилёва,
Не знаем, как зовут его жену.
Трамвай не скажет: быть поэтом – страшно.
Смотреть в глаза весёлым палачам.
«На выход!» — и немногословный стражник
Лениво снимет карабин с плеча.
В окно летит бодрящий снегопадец,
Промчусь в трамвае по лесной лыжне!
Он умолчит, что слово «тунеядец»,
Как приговор, повиснет и на мне.
Вперёд и вверх в космическом масштабе,
По млечным галактическим мостам!
Трамвай не ведает про то, как на этапе
В тифозной яме сгинул Мандельштам.
Мы странствуем в заснеженном пейзаже:
Занятие, что прочим – не чета!
Трамвай, прощаясь, не попросит даже
Не осуждать того, что не читал.
Я окрылён, я занят славным делом —
Поэтам все открыты рубежи!
Играю рифмой, чувствуя всем телом,
Как «хорошо
в стране
советской
жить!!!»
Автор публикации
