г.Пермь, 1896 год
– Держите ее! Она сейчас упадет….
Елка рухнула на пол. Нина открыла глаза от грохота. Наступило рождественское утро.
Девочка шести лет вскочила в кровати, отмахнула сон и в миг залезла на подоконник с ногами, чтобы посмотреть завалил ли снег лавочку у ворот. Через белизну пуха краснело пятнышко. Ах, моя варежка! Снег продолжал закапывать город. Кажется, за всю зиму такие снегопады бывают только единожды. Падает, падает, день, второй, на третий только останавливает. И все вокруг настолько красивое, что аж захватывает дух. Снег оказывается в таких местах, где его даже не ждешь. Каждая веточка дерева и каждая иголочка становятся белыми и держат на своей спинке снежную шапку. Окна соседних домов, крыши, трубы с горкой снега, крылечки замело. Снежное великолепие. Зима на миг становится декорацией к зимней сказке. Глаз не может нарадоваться и бегает по белой картине в поиске. Однажды в книжной лавке она наткнулась на открытку с видом зимнего городка в Германии. И все на ней было так красиво и нереально, маленькие красочные домики, аккуратные елочки возле калитки, дети играют в снежки, а дамы медленно прогуливаются по дорожке. Открытка ожила перед её глазами. Она себя пообещала, что сегодня будет волшебный день.
Елка упиралась верхушкой в потолок. Она была слишком высокой, но было решено не спиливать верхушку, а просто загнуть. Живую елку давно не хотели ставить, но отец Нины решил, что все-таки Рождество один раз в году и потерпеть неудобства от её размещения можно. А именно перемещение мебели в гостиной и обилие маленьких иголочек, которые к концу рождественской недели словно разбегались по всему дому и их можно было найти повсюду: и в кровати у дочки, и среди страниц документов, которые хозяин проносил с собой из канцелярии, и даже в складках платья тети, которое она снимала уже дома.
Нина сидела на диванчике и рассматривала шары. Их привезли из столицы, из магазина елочных игрушек. Она помогала отцу доставать каждый шар из крафтовой коробочки с вензелем «Санкт-Петербург». Ей это представлялось так далеко, что она даже сомневалась в его существовании. Неужели и правда может существовать город с таким названием?
Ниночка росла в деревенской глуши. Мама умерла рано, отец значился в формулярном списке – чиновником третьего класса и всегда был на службе. Она не понимала, чем он занят. Видела только, как он расстегивает желтые пуговицы пиджака и вешает его, приходя домой на спинку стула. Они жили в Перми. На самой ее окраине, в конце улицы Монастырская, где резко заканчивались каменные дома и начинались деревянные. У реки Камы. На лето ее уводили к бабушке, по Сибирскому тракту, в сторону Кунгура. Вся ее детская жизнь делилась на холод в городе и тепло у бабушки. В свои восемь лет она уже ходила в гимназию….
Детство прошло очень стремительно, как пролистнулось страницы одна за другой. Где-то абзацы легкие и с воздухом, где-то плотные и сжатые и трудночитаемые. Промелькнула ее шестнадцатая зима. Первый год, когда елку в доме не установили.
Весной ей исполнилось шестнадцать , она сидела на лавочке у дерева и читала книгу. Отец был на службе, она готовилась к экзаменам. Нужно было держать ответ по русской литературе и истории. Историю она знала на «отлично», а вот литературные произведения не успела прочитать. Автор писал о природе, о переходе лета в осень, она старалась прочувствовать каждое слово, осознать то ли имел писатель или нет. У неё с собой всегда был блокнотик, она выписывала понравившиеся фразы. Мелким почерком карандашом царапала по бежевой бумаге. Ее влекли заботы.
Нужно было дойти до площади Черного рынка и купить свежих яиц и молока. Она покупала его всегда в одном и том же месте. На рынке её хорошо знали. Всегда приветствовали: «Доброго дня, Ниночка!» Знали, что сирота, растет без матери, традиционно жалели. Хотя в след кидали: «благо отец порядочный, служит в конторе». Звали его Степан. Людям всегда хочется верить в символы, не вникать в детали и нюансы, а считывать реальность по понятным знакам. Китель, улыбка, прическа, золотые пуговицы. Домашнее хозяйства Нина привыкла вести одна. Покупать продукты, готовить несложные блюда и натирать полы по субботам, делать мелкие дела по дням неделям.
В городской газете она однажды прочитала, что у каждого дня есть свое назначение. По понедельникам следует протирать пыль со всех предметов, по вторникам – менять постельное белье, по средам – пересаживать цветы и поливать, по четвергам – …по пятницам, по субботам –мыть полы, а воскресение – ходить в церковь. Она так привыкла и четко придерживалась этого графика. Отец её поддерживал и считал, что во всем должен быть порядок и правило. Даже в женском хозяйстве. Нине нравилось заниматься бытом, это был только её мир, в который никто не вторгался.
– Дочка, а где мой нож для писем? Куда ты его убрала? – обычно говорил отец после обеда.
– Папа, он в верхнем ящике стола. Под твоими записями, – отвечала уверенно Нина.
После этой фразы он обычно замолкал и слышен был треск рвущейся бумаги. Его нож имел историю. Однажды его обнаружили на столе у чиновника его конторы. Обычно они были именными, а этот никто не признал. Отец сначала взял его к себе, надеясь, что объявится владелец. Но прошло больше двух месяцев, но нож так и продолжал лежать. Отец слишком щепетильный в таких вопросах даже не поленился дойти до редакции городской газеты и подать короткое объявление. Оно вышло единожды на последней странице неофициальной части «Пермских губернских ведомостей»: «В конторе по адресу Покровская, 38 утерян перочинный нож. Позолоченный. Ручка с тюльпаном. Слегла потерт. Спросить за вторым столом в будний день». За ним так никто и не пришел, ни через месяц, ни через два. Отец решил, что оставит его себе и с тех пор называл его своим.
У него, вообще, была странная привычка определять себя и свое настроение через предметы. Он давал им свои качества и настроение души, и они оживали. И словно были им, а его в этот момент не было. Они ему давали передышку от суетности дней, хотя она была также расписана по часам и дням как у дочери.
Олицетворением его характера был его домашний халат, по дому он перемещался только в нем. Даже если случайный гость, что у них было большой редкостью, заглядывал к ним на час или два, он его не снимал. Закидывал ногу на ногу, подтягивал по туже пояс и утопал в его теплых и гладких складках. Ему его подарила жена, он был бархатный с восточными мотивами по всей ткани, к его глазам и при первом взгляде создавал хороший товарный вид. Хотя был уже не первой свежести, если бы он посчитал точно, то узнал, что халату шел уже восьмой год. Семь из которых уже нет его жены, матери его единственной дочери. Халат создавал ему атмосферу спокойствия и безмятежности, в нем было неудобно что-то делать быстро, хотя вообще ничего было неудобно. Даже читать и писать. В нем можно было только сидеть и смотреть, думать и медленно-медленно засыпать. Часто утром он себя находил в волнительном состоянии и халате, ему казалось, что он только закрыл глаза, а уже пролетела ночь и оставила после себя складки на спине и некую тяжесть в голове от неправильной позы и без предварительной подготовки ко сну. Он любил ко всему готовиться в жизни, быть подготовленным к каждому слову и каждому своему состоянию. Спонтанность, импровизация и вопросы, к которым он не придумал за ранее ответ, вводили его в ступор. Он на них не отвечал, делал вид, что не услышал. Проходил мимо.
В дни, когда было пасмурно, несмотря на то, какое время года было. Он зажигал трубку и пыхтел ей, проделывая забивку табаком дважды. Это было его нормой до следующего пыхтения. Обычно он покупал табак на Черном рынке, в лавочке у Лаврентьева. Там был смешной продавец, маленький толстенький, сам не курил, но так хорошо разбирался во вкусах и запахах. Стоило только описать, что хочется получить от курения и послевкусия, так он копошился минуты две и приносил именно то, что хотелось покупателю. Поэтому отец так любил ходить за табаком сам, выделял для этого день и время.
Отец вел хроники дней, он это начал делать почти сразу после смерти жены. Как он к этому пришел, Нина не знала, может интуитивно, а может кто-то подсказал. Она догадывалась, что в этих записях разговаривает с матушкой, даже может про дочку. Но никогда, никогда она их не читала. Даже мысли не было, хотя она держала этот блокнот в руках каждую неделю по понедельникам, когда протирала пыль.
Она тоже писала. У них это было семейное. В доме всегда были письменные принадлежности. Отец покупал их два раза в год. И они всегда хранились в его подобии кабинета. Гусиным пером можно было пользоваться примерно неделю, затем оно приходило в негодность и требовалось новое. Подготовка пера требовала определенной сноровки. Кончик нужно было срезать так, чтобы края были острыми и гладкими, а перо скользило по бумаге и не оставляло клякс. Для этих целей использовался перочинный нож. Кто-то предпочитал, чтобы кончик пера был очень острым, кто-то любил потолще, поэтому починка пера была личным делом каждого.
Ниночке точил перья всегда отец. Усаживался за стол, наваливался своим весом на стол и очень внимательно и сосредоточено снимал лишнее. Она стояла и дышала через раз, настолько боялась нарушить этот священный обряд. Их было, как правило, несколько. Она знала, что беспокоить отца с одним пером непростительная роскошь. Поэтому приносила всегда пару штук. И ждала.
Во время учебы в гимназии эта магия улетучилась, но также раз в неделю она подходила со своими сокровищами, и отец без слов приступал к своим обязанностям.
Однажды их идиллия семейного спокойствия рухнула. Как рождественская елка. После визита крестной. Разговор был прямым и коротким.
– Степан Иннокентьевич, у меня к вам разговор? – сказала крестная Анна.
– Интересно! И какого же характера?
– О Ниночке!
– Слушаю.
– Она на той неделе была у меня, и я отметила, что девочка отстает в знаниях и манерах, которые ей бы уже следовало освоить к своим годам.
– И чего же она не знает или не умеет?
– Это не касается ученых знаний, скорее женских правил поведения, которые ей все равно придется освоить. Сейчас или позже.
– Анна Петровна, я очень хорошо понимаю, о чем вы толкуете. Есть вещи, которые, что греха таить, не в моей власти. Не смогу я ее научить всем женским премудростям. А наша повариха уж точно не пример для нее, хоть она к ней и тянется. Женское внимание Ниночке не повредит. С этим я с вами согласен. И что вы предлагаете?
– Я хочу, чтобы она приходила ко мне один или два раза в неделю, и мы с ней будем заниматься языками, литературой, возможно, историей. Ну и нашими женскими делами. Если это возможно, конечно.
– Ну, я не вижу никаких препятствий. Ко всему вы нашли общий язык. Почему не попробовать. Я скажу ей о вашем желании. Думаю, она будет рада.
– Если требуется, то я могу сама все ей рассказать для чего это нужно.
– А что вы думаете о ее дальнейшей судьбе? Учеба, замужество?
– Ох, Анна Петровна, вы больную тему для меня трогаете. Каждый божий день я об этом думаю. Что будет с Ниночкой, как сложится ее жизнь, чем я могу ей помочь? Неясная для меня вещь – женская судьба. Что для вас женщин важно, а что нет?
– Если позволите, то я вам расскажу мои мысли на этот счет. Иной раз иду я по улице и смотрю на женщин. Ну, вы не подумайте, не с каким-то злым умыслом или еще чего-то. Я пытаюсь удивить или понять, счастлива ли она, рада тому как живет? Смотрю, смотрю, но ничего не вижу. Не могу пробиться через это все напускное. Вроде вот и смеется она, и красиво и модно одета и свободно себе разгуливает по улицам, радуется солнышку, птичкам, да пусть даже самой себе. А вот не верю, фальшью от всего этого веет. Что она обманывает всех, а еще пуще всех, саму себя. А дальше я, конечно, о Ниночке начинаю думать. Неужели и ей вот так придется притворяться? Что не быть ей счастливой, потому что ..непонятно, что есть в нашем обществе женское счастье. И нужно ли, вообще?
– Вы меня удивили, Степан Иннокентьевич. В хорошем смысле. Меня радует, что вас заботят эти вещи, когда дочка на пороге замужества. Думаю, что Ниночка может быть спокойна за себя с таким отцом.
– Вы ушли от вопроса. Если женское счастье в нашем обществе и нужно ли? Ну, если вас смущает моя такая откровенность, то можете не отвечать, я пойму.
– Почему же. Ничего предрассудительного не вижу в вашей речи. Даже похвально, что вы представитель власти и думаете обо всем этом. Осознаете, что изменения в обществе, они происходят не благодаря законам, указам, постановлениям из столицы или губернатора, а что изменения – это внутри каждого из нас. Вас, меня, Ниночки, тех женщин, которые встречались вам по пути. Что насколько внешнее и внутреннее смогло прийти в гармонию, настолько все было сделано не зря. Сложно, конечно, поместить эти умозаключения в отчеты и отправить императору. Мол, работаем, народ доволен и слава богу. Тем более узнать это у женщин.
– То есть женщины не думают над тем, счастлива она или нет?
– Думают. Просто она никому об этом не расскажет. Уж больно это не вписывается в то, что от нее ожидают. Вы правильно заметили, что большинство из нас претворяются.
– То есть вы и мою Ниночку будете учить врать?
– А вот теперь вы меня смущаете. Не врать, а учить тому, что от нее будет ожидать общество, когда ей минует 17 год. Это не мной придумано, я лишь только подстраиваюсь под обстоятельства.
– Да….Анна Петровна и поставили вы меня в тупик. Как же мне, как отцу, сделать Нину счастливой в обществе, где не нужны счастливые женщины?
– Давайте не будем так далеко забегать. Каждому возрасту свои задачи. Сейчас мы начнем, а дальше видно будет. Ниночка очень способная и интересная девочка. Я просто уверенна, что судьба приготовила ей что-то особенное.
– Дай Бог! Дай Бог!
– Давайте тогда сообщим ей об этой новости прямо сейчас. Думаю, лучшего случая просто не найти.
За Ниночкой сбегала повариха Петровна, она читала в своей комнате. Торопила: «Давай, давай беги, к батюшке. К нему крестная твоя пришла. Зовут».
Она вбежала в комнату и зажмурилась от яркого света. Был зимний день, солнце своими солнечными мечами пронзило окна и продолжилось в комнате.
– Вы меня звали папа?
– Да, Ниночка. Заходи. Садись, пожалуйста. У нас есть к тебе разговор.
Мы с твоей крестной Анной Петровной придумали, на наш взгляд, отличную идею. Как ты смотришь на то, если будешь ходить к ней раз или два в неделю и заниматься.
– А чем заниматься? – уточнила Нина.
– Я тебе буду рассказывать о литературе и истории, покажу, как себя следует вести девушке в обществе и еще что-нибудь, что тебе будет самой интересно, – вступила в разговор крестная.
– А это обязательно?
– Ну, как бы тебе сказать…если бы была жива твоя мама, то она сама бы занялась с тобой всем этим. А сейчас бы она была только рада, что кто-то проявил интерес к твоему воспитанию. Это не обязательно, но необходимо. Понимаешь?
– Поняла. Тогда хорошо. Если папа хочет.
– Ну и славно, что мы договорились. Предлагаю тебе прийти ко мне в ближайший вторник после обеда. Я буду тебя ждать. Ты сможешь дойти до моего одна дома?
– Думаю, что да. Улицу Сибирскую я хорошо знаю. Мы с папой любим там гулять.
– Мой дом под номером 30, что на углу с Торговой улицей. Ты его сразу увидишь и узнаешь.
– Да. Я помню его. Я приду.
Наступил вторник. Их дом стоял на Малой Ямской улице, чтобы дойти до крестной, нужно было пройти по диагонали, спускаясь все ниже и ниже к реке Кама. Утром отец зашел в ее комнату и напомнил, что после обеда ее ждет крестная.
– Выйди обязательно заранее. Не опаздывай. Лучше прийти раньше, чем заставит себя ждать. Я на тебя очень надеюсь.
Нина понимала, что эту договоренность между ними придется соблюдать ей. Она до конца не понимала, зачем это нужно. Ходить к тетушке. Что-то там делать. Скоро весна, она держит экзамены и, кажется, уже всему научилась.
Она надела пальто, завязала платок, натянула руковички. Вышла в морозный день. Была середина января, но местами уже пахло весной. О ней сообщала сырость под ногами, местами видневшаяся земля, и птицы местами не естественно радовались зиме. Нина пошла вдоль улицы, на удивление никого не было, было тихо и пустынно. Ей нужно было пройти прямо и завернуть направо, на улицу Вознесенки. Там на огромном пространстве возвышалась церковь, которая стояла в бронзовом кольце. Ей нравилось останавливаться возле нее, запрокидывать голову и смотреть, как купола словно улетают в небо. Удлиняются и переливаются при солнечном свете. Хотелось остановится, и просто поглазеть, но понимала, что может увлечься и забыть ход времени. Поэтому пошла дальше, да и погода была не на ее стороне. Поднимался ветер и поднимал верхний слой снега с сугробов. Она знала, что чем ближе она сейчас будет спускаться к реке, тем будет становиться холоднее. Поэтому ускорила шаг и зашагала еще быстрее.
Ветер усиливался. У Нины начали замерзать коленки и щеки. Она решила зайти в магазинчик и немного согреться. Оставалось еще пару домов, площадь перед театром и перейти дорогу.
Перед входом красовалась вывеска «Книжный магазин Ольги Петровской». Он находился на пересечении улиц. Возле входа остановилась повозка с лошадью. Та своими глазищами посмотрела на нее недовольно и фыркнула. Фырк! Ниночка попятилась назад. Дверь звякнула и протолкнула девочку внутрь. Внутри было тепло и пахло свежими книгами и типографской краской. Ниночка замерла у входа, собрала ладошки в лодочку и вдунула в них теплый воздух. Витрины блестели в лучах зимнего солнца и она медленными шагами стала двигаться к ним, а потом зашагала параллельно. Вдоль стен вытянулись до потолка стеллажи с книгами, на прилавках преимущественно лежали учебники, слева от входа стоял большой гипсовый бюст Пушкина. Ей показалось, что он ей даже подмигнул. Был он веселый и с улыбкой. Ниночка знала его, про себя называла «Саша-сказочник».
Она освоилась, согрелась и заметила, что под потолком висели тяжелые картины в рамах – репродукции русских художников, и даже скрипка. В центре всей галереи портрет императора. С белой лентой от правого плеча и по груди.
– Девочка, ты что-то ищешь? – из-за витрины низким голосом к ней обратилась женщина. Это была хозяйка магазина, маленькая, сухонькая, с острым птичьим профилем. Ниночка знала, что про нее народ говорит, что она всегда приветлива с детьми.
– Нет! Я иду к крестной и замерзла. Можно я погреюсь у вас чуть-чуть? Я ничего не буду трогать руками. Обещаю – она смотрела на нее, а тем временем взгляд проскользнул дальше правого уха и заметил книгу с девочкой на обложке.
– Хорошо. Погрейся. Только не долго – ответила женщина.
– А кто эта девочка на книге? Как ее зовут?
– На какой? Вот этой? «Записки маленькой гимназистки» – Ольга взяла книгу в руки и пролистала страницы.
– Тут пишут, что ее зовут Лена. Лена Иконина
– Лена! Леночка. Красивое имя. Спасибо. Попрошу купить папу мне эту книгу – весело сказала Нина. В его голове явно зародился какой-то план.
– Спасибо еще раз. Я пойду. Меня крестная ждет.
– Это прекрасно! Передай приветствие свое крестной от меня
Нина также быстро выскочила на улицу и почти побежала вниз по дороге. Оставалось перейти дорогу, пройти по тропинке в театральном сквере и на перекрестке – вот он дом крестной.
Вокруг лежал белый снег. Местами сугробы были выше ее. И она обходила их. Она про себя думала, какая же приятная женщина была в этом книжном магазине. Наверное, если бы была жива ее мама, она обязательно походила бы на нее.
Чтобы зайти в дом, нужно было пройти через каменную арку, зайти во двор, в котором стоял разный технический инвентарь, подойти к парадному подъезду и постучать пару раз кованной ручкой об дверь. Ниночке все это было известно, потому что она несколько раз видела, с какой легкостью это проделывал отец на ее глазах.
Дверь открыла экономка. Кажется, она была немкой или полькой. Из ее уст Ниночка слышала только твердое «Здравствуете! Проходите. Анна Петровна вас ждет»
Ниночка прошла в прихожую. Сняла шапку и всунула в рукав пальто. Рукавички сложила рядом. На пороге возникла крестная. Она была одета в модное платье, в провинции их только-только начинали носить. Сзади красовался турнюр, женщины его называли «задом Парижа». Ниночка была очарована видом тети.
– Вы великолепны. Платье просто прекрасно!
– Спасибо. Проходи. В том числе о платьях мы с тобой сегодня поговорим.
– Как ты дошла?
– Хорошо. Зашла погреться в книжный магазин.
Анна, крестная Ниночки, была вдовой, если можно так сказать, ее муж скончался скоропостижно, не прожив с молодой женой, и двух месяцев. Она так и не успела вкусить семейной жизни, прочувствовать, что такое быть женой. Ей было девятнадцать лет, в мае – день рождение, в июле – венчались в главном соборе города, а в конце сентября в том же храме она стояла вся в черном, спрятавшись ото всех под вуалью. Она почти не обронила ни слова во время панихиды, похорон и поминок. Смерть мужа для нее стала полной неожиданностью. Она не была к ней готова, впрочем, как ни к чему нельзя приготовить себя толком. Ей было ясно, как жить, когда ты замужем, чем наполнить свои дни, в какие наряды одеваться, о чем говорить и о чем молчать. А здесь? Пред ней разлилась некая пустота, которой ей было нужно заполнять самостоятельно. Первый год она ничем не занималась, ни что ее не увлекало, она перечитывала один за другим женские романы..А на второй год ей пришла мысль написать свой. Глупость, конечно, несусветная, но она ее наполнила энергией. Даже быстро пришел сюжет, героиня, да, она решила, что если писать, то только о женщине или девушке и строчки забегали по бумаге. Порой она просила унести обед и обедала в одиночестве уже в сумерках
– Проходи. Садись на диван. Я тебя хочу разглядеть
В комнате пахло только что потушенными свечами. Терпкий, древесный запах тух медленно и сладко. Что-то в нем было восточное с примесью специй, которые она любила нюхать на рынке. Это она потом узнает, что Анна часто зажигала дюжину свечей, неподвижно сидела и смотрела на них. Эти странные посиделки при свечах позже полюбила и Нина.
– Вы жгли свечи?
– Да
– Как ты догадалась?
– Пахнет свечным дымом. Словно их только что потушили.
– Интересно. А после этого уже проветрили, я просила открыть настежь окна. У тебя хорошее обоняние. Это важно для девочки.
– Обоняние..?
– Ты хорошо чувствуешь запахи, которые еле слышны. А их может быть одновременно много в комнате, на улице, в любом помещении, где ты будешь находиться. Можешь даже иногда мысленно задавать себе вопрос в новом месте. Какие запахи я слышу? Очень занятная игра.
– Я попробую. Спасибо.
Анна встала и пошла в другую комнату. Нина все пыталась вспомнить название цвета ее платья. Оно было с высокой талией и ниспадало…
– Вишневый.
– Что вишневый?
– Цвет вашего платья вишневый..
– Неприлично обсуждать цвет, фасон и ткань платья дамы при ней. Тем более делать какие-то предположения о нем. Кто занимается твоим этикетом?
– Этике..
– Понятно. Никто.
– Смотри, что я принесла. Это журнал «Модный магазин», его издают в Петербурге. Я хочу, чтобы к следующей нашей встрече его полистала и посмотрела, что сможешь -прочитай. Я позадаю тебе вопросы. Думаю, тебе это понравится. Она передала Нине серый и слегла помятый журнал, на обложке была с вензелями буква «М» и женщина с элегантном пальто и шляпе. Женщина словно подмигивала Нине и приглашала в свой мир. Она прижала его к себе и почувствовала тепло и что-то непонятное и новое.
Это было волнительно. Она входила во взрослый мир. Детство закончилось.
Автор публикации
