НЕКОТОРЫЕ СТИХИ. 2014 -2020…

2014 -2020…

Каждый человек…

Каждый человек смертельно болен.
Болен безысходностью своей.
Звоном беспокойных колоколен.
Рвущимся листком календарей.

Тяжестью и лёгкостью былого,
Что к себе безжалостно зовёт.
Ласкою простого слова
злого.
Сотнями из тысячей свобод!

Болен солнцем, небом и травою.
И, конечно, спазмами страстей.
Чередой событий роковою.
Сложностью, живущей в простоте…

Сладко ожиданье долгой ночи,
Бездыханной, тихой, неживой,
Потому что полдень кровоточит
Раною смертельной ножевой!

Угрожает чем-то постоянно
Свод небес, до боли голубой:
Счастьем или бедствием нежданным. –

Каждый болен… собственной судьбой!

Пьяная зима

За белой скатёркой пирует зима.
Мадеру закатную хлещет.
И голосом вьюжным и сиплым весьма
Кричит несуразные вещи

На маленьких мальчиков первых снегов,
Смеющихся розовым светом,
На лица хмельные густых облаков,
Опившихся браги рассветов…

Пугливо звенит колокольчиком день,
Ведь сам он – лиловый бубенчик,
И – пьяный – такую несёт дребедень,
Что мир, хоть жесток и изменчив, –

Становится мягче, добрее, милей
И яства событий подносит,
А тёмные горести-беды людей
Настаивает на морозе.

И льётся печали лучистой вино
В сердец опустевшие кубки,
И светлое чувство влетает в окно
Подобием снежной голубки.

Зимний романс

Бутоном утреннего холода
В осинах солнце расцвело,
Востока облачное золото
Крошилось снегом, как стекло.

Пыльцой ложилось на дремотные
Деревья, травы и кусты,
Слепя воздушные, полётные,
Во мне живущие, мечты…

Избушка леса разукрашена
Огнистой краской января –
Хранит осколки счастья нашего,
Чтоб стала радостней заря

В бутоне холода рассветного,
В его алмазной тишине,
Чтоб чувства злого, безответного
Не обнаружилось во мне.

Чтоб светом льдистым, ослепительным
Сквозь блёстки кружев на кустах
Январь бесстыдно, упоительно
Поцеловал тебя в уста.

И чтобы этой лаской точною
В морозе льдистого огня
Январь поставил многоточие…
И… ты забыла про меня!

Зимний ноктюрн

Светящийся шёлк берёз.
Седеющий дым осин.
И день – как всегда – вопрос,
Направлен
в ночную синь.

Но синь – высока, чиста,
И вряд ли ответит мне,
Зачем так судьба пуста,
Хотя и зовёт к весне?

Зима, не молчи! Зима!
Скрижали твоих высот
Истёрты былым весьма,
И горек закатный сок!

Я знаю – в случайных снах
Блуждая, давно погиб.
К чему же даётся знак –
Причудливых дней изгиб?

В рыдающей пустоте
Молчания твоего –
Ни ворона на кресте,
Ни голубя…
Ничего!

Скажи, почему слова
Твои так скупы, бедны,
Что кружится голова
От мраморной тишины,

От грусти твоих снегов,
От света твоих небес,
От скрипа моих шагов,
Неспешно ведущих в лес?..

Тени прошлого

В янтарно-снежном полусне,
Где пульс восьми вселенных бьётся
И душ томленье в тишине
Обожжено холодным солнцем,

Живут, как дружная семья,
Воспоминания о детстве.
От их присутствия Земля
На миг становится чудесней.

На миг зима воссоздаёт
Из памяти – былые зимы,
Их многоликий хоровод,
Моей тоской недостижимый.

Воспоминания живут
В своём особом измеренье,
Но мне заметны наяву
Их серебрящиеся тени…

Январское

В январской тлеющей золе
Иду по снежным дням устало
И вижу я в закатной мгле
Всех тех, кого давно не стало.

Сгорает памяти свеча,
Пред ней – они ещё живые.
И всё стоят, и всё молчат,
Времён былых сторожевые.

Алмазная заря

Я жил один в пещере диких снов
И страх ко мне являлся из болота.
И от его колючих, злобных слов
Я забывал мечты моей полёты.

Из дальних гор гиены пустоты
Ко мне бежали, чуя смрадный запах
Покорно истлевающей мечты,
Когда горел огнём лучистый запад.

Алмазная заря ко мне пришла
Из дальних гор, из царства самоцветов,
И мой приют, в котором столько зла –
Вдруг озарился невечерним светом.

Алмазная заря пунцовой мглой
Звала меня к высокому чертогу,
И я пошёл, царапая стекло
Унылых дней, смелея понемногу.

Я шёл в туманных буковых лесах
В страну зари, пока хватало силы,
И видел меж стволов на небесах
Сжигавшее тоску и страх светило.

Вот, наконец, пришёл в долину я,
Где сотни зорь с небес в меня глядели,
И позабыл все скорби бытия,
Живущие в покинутом пределе.

Феврали

Как светлы и чисты феврали.
Как звенит и поёт гулкий лёд.
И летают мои корабли.
И хрустален их лёгкий полёт.

Веселее напевы разлук
И просторно предчувствиям тут,
Где леса убегают на юг,
Где лиловые тени цветут.

Аромат апельсиновых зорь
Переспелые дали струят.
Осыпается с неба лазорь
Лепестками забытых утрат.

Назови предвесенние дни
Именами свирельных ветров
И смотри, как сгорают огни
Серебристых лесных вечеров.

Если север стоит за спиной,
Твой суровый земной визави,
Назови свою зиму весной.
Назови. Назови. Назови.

Научи грустить небеса…

Надо же, февраль-то какой!
Недоверчив. Суетен. Тих.
И своей светящей рукой
В темноте судьбы пишет стих.

Из лазури выкован лёд.
И блестит свечой на ветрах.
По ночам печально поёт
Синеокий вкрадчивый страх…

Надо же, февраль-то какой!
Ни вперед взглянуть, ни назад…
И покой его – не покой.
И слеза его – не слеза!

Колокольчиками ночей
Синева его отзвенит
И в реке весенних лучей
Захлебнётся снова зенит.

Рассмеются вновь небеса,
Прибегут к тебе сквозь окно –
Показать весны чудеса,
Улыбайся им, слышишь, но…

Если вечно грустный ты сам,
И тебе невзгода грозит,
Научи грустить небеса.
Пусть печаль твоя в них сквозит.

Винный день…

Сегодня винный день – я наливаю
Перебродившей зимней тишины
В бокал небес, где плещется живая,
Как рыбка, долька палевой луны.

И пьёт напиток память, злая память,
Почуяв хмель несбывшихся времён,
И, не допив, в бессилье засыпает,
И видит сон, убитый прошлым сон!

Тот сон лежит в канаве у дороги,
За сотни вёрст от сёл и городов,
В которых я писал пустые строки
Под шум пустых, бегущих вдаль годов.

В его глазах звездой мерцает детство,
А на щеке ещё горит слеза,
Быть может, капля юности чудесной,
А может быть, и старости роса…

Сегодня винный день – я намечаю
Споить не только память, – и печаль! –
О жизни, что была тогда, вначале,
Когда весну я каждый день встречал.

Пускай же, память спит. Невероятно,
Как без неё прозрачны те миры,
Куда апрель ступает аккуратно,
Не зная ни печали, ни хандры!

Втроём

Я помню день, взлетевший грустной птицей
Над полем увядавших васильков,
Что мог другому только лишь присниться:
Столь было всё торжественно, легко!

Мы шли втроём по лугу, полю – к лесу.
С небес с утра струилась тишина,
И каждый миг имел так много весу,
Так много счастья, грусти и вина!

Я пил его с полян, залитых светом,
Из ковшика сыреющих чащоб…
Тогда уже заканчивалось лето
В судьбе, в душе, в природе, но ещё

Из утренних туманов улыбалось
Холодным недоверчивым лучом.
И эта обольстительная малость
Пронзала сердце сладко, горячо!

Я помню тех смеющихся, весёлых,
Кто шли со мной в лесное никуда,
Под шёпот колдовских столетних ёлок,
Считавших проходящие года.

И мы в лесном покое проходили,
Смеялись, рвали польские грибы…
И не пойму я – мы ли это были
Иль счастья тени в зареве судьбы?

Березняки, болота и пригорки
Уже впитали оцет новых лет…
Как мне сегодня горько, очень горько
За тех двоих, кого давно уж нет!

За тех двоих, которые так ярко
Нарисовали солнечный денёк,
Что мне дороже всякого подарка,
Особенно, когда я одинок!

Вино, хрусталь, янтарный вечер…

(триолет)

Вино, хрусталь, янтарный вечер
И тайны чёрная фата…
Мне подарила темнота
Вино, хрусталь, янтарный вечер.

И мир казался бы увечен,
Когда б не пряная мечта:
Вино, хрусталь, янтарный вечер
И тайны чёрная фата.

Декабрьское

Угол дома заалел, лихорадкою
Заразилась высота и закашляла.
Это в мир пришёл декабрь, и украдкою
По забвению раздал в сердце каждому.

И дворцы весны в сердцах вмиг порушились.
И восток оскалил пасть угрожающе,
И стреляла пустота без оружия
Пулей снежной тишины в окружающих.

Угол дома заалел, и встревожилось
Позабытое в снегах отошедшее,
Обратило мысли все в злое крошево,
И брело по тяжким снам, сумасшедшее…

Я стою среди рассветного пламени,
Обжигающих ветров злого севера
Под горячею тоской снежной замети
И вдыхаю небеса, цвета клевера.

И по венам дня струится молчание
Бесконечное, тревожное, гулкое,
По снегам крадутся тени печальные
И блуждают, словно псы, закоулками…

Ближе к вечеру кораблик спокойствия
Проплывёт по тихой заводи времени,
Привезёт из дальних стран продовольствие –
Сны цветные – для души исцеление.

Вечерняя верста

На донцах луж апрельских
Дремала темнота,
Мелькала, как по рельсам,
Вечерняя верста.

И ехал тёмный поезд
Пространства моего
В былое время, то есть
В отсутствие всего:

В отсутствие надежды,
В отсутствие мечты…
Легко пронёсся между
Чрезмерно и почти.

Лесной версты вагоны
Навстречу мне неслись,
Бежали под уклоном,
Похожие на жизнь.

И мшистые вокзалы
Столетних сосняков
Грустящими глазами
Смотрели из веков

На поезд, что проехал
Сегодня мимо них,
И, словно на потеху,
Сложился в этот стих.

Кто-то знакомый…

Полночь. Апрельские звёзды
Тихо рыдают в ночи.
Капают, капают слёзы.
Ртутью мерцают лучи.

Влажная тёплая юность
Тьмой безголосой поёт.
Зеленоватая лунность
Льётся на тлеющий лёд.

Кто-то знакомый по чаще
Тихо блуждает в ночи.
Слышишь, всё громче и чаще
В сердце тревога кричит.

Слышишь, как сладко тоскует
Прошлое в наших сердцах.
Кто-то знакомый ликует,
Шёпотом славя Творца.

Ночи погасшее око
Грустью мерцает моей.
С нами пространство жестоко.
Будет ли время добрей?..

Судеб кровавые жала
В детские жизни впились.
Может, поэтому мало
Длилась беспечная жизнь?

Памяти скинув запреты,
Выжег нам души пожар,
И позабыли мы где-то
Детства блистающий шар.

Знаю – зловещею ночью –
Он освещал бы пути.
Кто-то знакомый мне очень
Шепчет:
его не найти!

Апрельское

Когда мечты, как погорельцы,
Пересекают душу вброд.
Я слышу шорохи апрельских
Зеркальных сумерек болот,

Сбежав от чувственных пожарищ
В прохладу зыбкую трясин,
Где дна тревоги не нашаришь
Среди берёз, среди осин.

О, эти чахлые берёзы!
Как вы нездешни в поздний час:
Когда закат роняет слёзы,
Я не могу смотреть на вас.

И луч заката на осинах
Похож на блик небытия;
И, словно след сырой лосиный,
В лесу блуждает жизнь моя.

В потоки странных тёмных строчек
Сознанием оттенена,
Среди осоки, хлюпких кочек
В туманах прячется она.

Когда весна коряво, дико
Бредёт во мшистой мгле болот,
Пространство криком, птичьим криком
Меня в грядущее зовёт.

Я шёл дорогой тайной…

Я шёл дорогой тайной
В серебряных лесах,
Ведом тоской случайной,
Звездою в небесах.

Туманные поляны
Скрывали от меня
Тот мир забытый, странный,
В котором времена

Сплетались, словно змеи –
Грядущее с былым,
Где был я добрым, смелым
Предчувствием храним.

Дремали сладко ели
И пела тишина
Сиреневой свирелью,
Вином весны пьяна.

Я шёл туда, откуда
Болотных светляков
Мерцающее чудо
Простор дарить готов.

Туда, где пенье звонкой
Полночной тишины
И звук печали тонкой
Заметнее слышны.

Туда, где улыбнутся
Покой, восторг, мечта,
И губ моих коснутся
Палящие уста.

Аксиома заката

Аксиома заката легка и проста,
И прописана солнечным светом
На густых временах, на осенних холстах,
Но темна и печальна при этом.

Теорема рассвета премного сложней
И начертана лишь половина
На горах и на скалах кочующих дней,
Где грохочут событий лавины,

Где меж прошлым и будущим – свет января,
Невозможное будто возможно,
И в созвездий ряды разлагает заря
Этот свет, не спеша, осторожно.

Злого счастья елей бесконечно лучист,
Но дурманит тоски ароматом.
Дописав теорему рассвета, учись
Позабыть аксиому заката

Одной минутой прошлого храним…

Одной минутой прошлого храним,
Я выйду в холод поздних дней согретым,
Рассею дым, событий скорбных дым,
Заставлю дух остаться молодым,
И средь туманов сам растаю где-то.

Но мысль моя болотным светляком
В сырых лесах по кочкам будет прыгать,
Пока ночами призрачно кругом,
И нет тебя… и грусти жёлтый ком
Подвешен, будто лунная коврига,

На облаках в конечной пустоте,
В молчании трясин, густом, суровом,
Где все, кто здесь – чрез миг уже не те…
Где нет креста, но все, как на кресте,
Где не найти живого звука, слова.

И – лишь покой, забвенье и покой
Поют ночною птицею о вечном,
И нет ни лжи, ни правды никакой
В том, что не станет озером, рекой –
В болотной жиже, тягостной и млечной.

Но мысль живёт – то бликом, то огнём,
Шипит в воде, отравленной и горькой,
В кудрях дерев колышется дымком,
И, снова обращаясь светляком,
Кому-то светит с кочки иль пригорка.

Кому?.. Тебе, погасшая звезда,
Чей свет летит ко мне через парсеки,
В иных мирах рисуя те года,
Которые пропали навсегда,
Где мы клялись быть солнцами навеки!

Вода скорбей

Студёная вода скорбей
Сочится из гнилых трясин…
А где-то в мыслях о тебе
Судьбы играет клавесин.

И времена мои поют
О всякой пошлой ерунде —
О том, каков он был, уют,
Когда весна цвела везде.

Когда весна цвела всегда
И умирали январи.
О, те далёкие года
Прекрасны, что ни говори!..

И домик с окнами в мечты,
И мая сладкий пирожок —
Такой была со мною ты.
Нам было слишком хорошо!

Но вот беда – в сырой глуши
Из почвы кислой, торфяной,
Где тихо дремлют камыши,
Залепетал родник лесной.

Из родника в тоске болот,
В змеино-злобной тишине,
Холодноватая, как лёд,
Вдруг потекла вода ко мне.

Туман над ней – как навий яд,
Сама она – вода скорбей.
Мечты исчезли все подряд,
И стало пасмурно в судьбе.

Весна погибла в чёрной мгле,
Пропала ты во тьме времён;
Мне стало тяжко на Земле.
Я погрузился в тёмный сон.

Но даже в этом тёмном сне
Я вижу воду родника:
Вода скорбей спешит ко мне.
Смеётся смерть издалека.

Не надо ничего…

Не надо ничего… букет
Пылает ярко в вазе.
И слово тихое «привет»
Я слышу в каждой фразе.

Окно. Весна. И небеса.
И то – что с нами было…
Опять листва… Опять гроза.
Легко. Свежо. И мило.

И только там, где чей-то сон
Гуляет важно, гордо,
Закатной грёзе горизонт
Располосует горло!

Зимней ночью

Я за дверью услышал шаги.
Постучали в мой дом поздней ночью.
За окошком не видно ни зги.
Лишь тревоги колючие очи.

Слышу стоны за дверью и плач.
Женский голос лепечет негромко:
«Я замёрзла! огня бы! тепла!..
Тяжела за плечами котомка…

Я из дальних пределов иду,
Возвещаю о будущей жизни;
Одиноким, попавшим в беду
Отгоняю печальные мысли.

Я скажу, где блуждает оно,
Ваше робкое тихое счастье,
Сколько жизней прожить суждено,
Сколько радостей в них и напастей…

Замерзаю. Впустите меня.
Из котомки кристалл я достану:
В нём заблещут мечтой времена,
Беззаботной мечтою и пьяной.

И танцующей будет судьба.
А миры, что хрустальны и хрупки,
К вам с небес прилетят. Ворожба
О грядущем – невинней голубки».

Я у двери стоял и внимал
Этим жалобам тихо, но злоба
Заточила внезапно кинжал,
И сказал я в безумном ознобе:

Убирайся в пределы свои,
Не хочу непонятных пророчеств.
Знаю – клятвы слепые любви –
Суть истоки земных одиночеств.

Убирайся! Не верю тебе!
Замерзай, оголтелая ведьма!
Я не верю, что племя скорбей
В состоянье с тобой одолеть мы!..

Слишком горестно стало вокруг,
Слишком тягостно и безнадёжно.
Словно в чёрный магический круг
Я ворвался вдруг неосторожно…

И за дверью опять тишина,
И рассвета бутон расцветает…
Может, правду сказала б она,
Только правда её не святая!

Горчат сырые дни…

За далью даль, за болью боль.
Горчат сырые дни.
Дымят зажжённые судьбой
Лиловые огни.

А рядом – тихое «хочу»
И громкое – «молчи»,
Верны озябшему лучу
В остывшей злой ночи.

Качают времена корвет
Пространства моего…

За светом – тьма, за темью – свет,
И больше ничего!

И то, что с нами было…

И то, что с нами было,
И то, что с нами будет –
Осенних дней остылых
Сгорающая груда.

Осенних дней ненастных
Шуршали листопады,
Я просто верил в счастье,
А ты – лишь в то, что надо…

Забыли о грядущем,
Прошедшее истлело.
В нём были наши души,
Высокие пределы!

Ах, прошлое!.. поляны,
Облитые росою.
И привкус детства странный.
Объятья под грозою…

Луна, ручей и полночь.
И тени за оврагом.
Хрусталь, до края полный
Веселья бодрой брагой.

Тот мир, что чувством вышит,
Разрезала разлука.
В былое не гляди же.
Обманываться глупо!

Ведь то, что с нами было,
Как то, что с нами будет –
Осенних дней остылых
Сгорающая груда.

А будет ли лучше?..

Мерцающий храм запоздалого лета
Над мёртвой землёю судьбы возвышался,
И звонкие чувства слагались в куплеты,
Тоске не оставив и малого шанса.

И мы под его куполами бродили
И слышали юностей поздних хоралы,
Но то, во что верили, что мы любили –
Последней свечою уже догорало…

Я помню – в сады, где петунья покоя
Цвела, выходили из храма неспешно,
И ловкое счастье незримой рукою
Срывало цветы беззаботности грешной.

Я помню озёра в саду и прохладу,
Времён переспелых огромные вишни –
Для мыслей простор и для чувства усладу,
Где счастье спокойно, почти неподвижно,

Стояло, одетое в пёстрое солнце,
И кроткие лилии вальс танцевали.
Теперь это помнить нам лишь остаётся.
А будет ли лучше? – не знаю!.. едва ли.

Тенями играло лето…

Тенями играло лето.
Лето играло тенями.
Солнечные куплеты
Были пропеты днями.

Были пропеты небом,
Лесом, землёй, травою…
Ярким полдневным светом.
Тлеющею золою…

Сердце омыто счастьем —
Радужными дождями,
В небе порхали страсти
Бабочками,
мотыльками.

Кто-то, смеясь украдкой,
Тихо прошёл по лету
С пухлой стихов тетрадкой,
Медленно канул в Лету.

Тонкий и серебристый
Пел тенорок июня
Арию солнца, листьев,
Звонкого полнолунья.

Но провиденье слепо.
Выжжено всё огнями…

Помню, играло лето.
Сказочными тенями.

Скажи, мой друг!..

Былых огней холодное качание
И дым, летящий над сырой золой.
Забытых дней скрипучее звучание.
Прошедшего разбитое стекло…

Скажи, мой друг, зачем же всё тревожнее
Над нами бьют в набат колокола?
Я с каждым днём всё тише, осторожнее
Творю свои обычные дела.

Хожу по нелюдимым грязным улицам,
И никого!.. ты слышишь, никого!
Домишки постаревшие сутулятся
И ожидают часа своего…

И дым, о Боже, дым клубами синими
Бежит, бежит по мокрой мостовой,
И вдалеке, свиваясь в кольца, линии,
Плывёт над рощей, над её листвой.

За городом в лесу, в горчащем воздухе –
Я слышу аромат былых времён,
Играющих в далёкий мир со звёздами,
В тот мир, что мне является как сон.

О нет, я не прошу о возвращении
В забитое, забытое «тогда»,
Но Господа молю об укрощении
Сил памяти, затем чтоб навсегда

Я отказался верить в это прошлое,
Что тихой тенью встало за спиной,
И чтоб событий яростное крошево
Мелькало, словно блики, предо мной!

Грядущего стозвонное звучание
Пусть оглушит меня, мой прежний мир,
И лёгких дней весёлое качание
Разбудит счастья солнечный клавир!

Кто явился ниоткуда…

Ночью тёмной, ночью тихой,
Ты, стоящий за спиной,
Не буди земного лиха,
Не безумствуй надо мной!

Я так свято верил в чудо,
В сострадание людей
До поры, как ниоткуда
Ты явился, лиходей.

И в унылое ненастье
Обратил мои года.
Я с тобой забыл о счастье,
Мне казалось, навсегда!

И когда по переулкам
Я бродил неспешно днём,
Слышал смех протяжный, гулкий,
Обжигающий огнём…

И сейчас твоё дыханье
Слышу, шум в твоей груди,
Будто веток колыханье
Где-то рядом, позади.

Но сегодня чей-то шёпот
Мне донёсся из болот:
Кто доставил столько хлопот –
Обязательно уйдёт.

Видишь, пламя загорелось
Посреди седых трясин,
Собери всю волю, смелость
И ступай к нему один.

Совершится снова чудо,
Если ты придёшь туда.
Кто явился ниоткуда –
Тот и сгинет в никуда!

Не мякоть судьбы…

Не мякоть судеб, а растаявший воск,
Не ливни, а лики событий.
Кораблики бликами северных звёзд
Плывут по просторам наитий.
Плывут по просторам печальных сердец –
Свидетелей счастья и горя –
Туда, где земля бесконечных чудес
Омыта люпиновым морем.

Там бродит одетое в ясные дни
Невинное пёстрое счастье,
Лиловых стрекоз возжигает огни
И рубит невзгоды на части.
Там зависть уснула, гордыня ушла
В пространство иных измерений;
От чёрных наветов, печали и зла
Остались унылые тени.

Оранжевый день там струится в ночи,
Зимы никогда не бывало.
Весёлое время покорно молчит
В просторах энмерных кварталов…
Смотри: на плече синеглазой весны
Поёт нашей юности птаха.
Мы молоды! счастливы! мы влюблены!
Не знаем, что будущность – плаха!..

К чему же стремятся, к какому огню
От горя ослепшие жизни?
Их души в мечтах навсегда сохраню
До смертного часа, до тризны.
Стремятся по росным лугам и лесам
В забытую старую сказку…

А ты, моя милая, даже я сам –
За ними ступаем с опаской…

Явленный на Землю…

Ты явился снова,
Тихий человек –
В царстве змея злого
Прожигать свой век.

Здесь с тобою будет
Белая печаль,
Плачущие люди,
Плачущая даль.

На звезде далёкой
Твой расчерчен путь,
Но судьба жестока:
Ты о нём забудь!

Звёздными ветрами
Ты заброшен к нам,
Чтобы горе с нами
Пить напополам.

Чтобы лабиринты
Всех земных дорог
С кем-то
иль один ты
Одолеть бы смог.

Но – с тобой одна лишь
Белая печаль.
С нею и отчалишь
В плачущую даль.

Полетишь в туманах
На крылах тоски
В ласковые страны,
Что к мечте близки.

Но во мгле холодной
Посреди болот
Нежитью безродной
Кончишь свой полёт!

Зачем вы, нежити болотные…

(поэма)

Зачем вы, нежити болотные,
Ко мне явились в поздний час.
Трясин дыхание холодное
Как будто оживляет вас,
И вы, забыв свои пристанища,
Какие ищете места ещё!

Вот вы стоите здесь, на острове,
Куда я шёл пятнадцать вёрст,
И взгляды тусклые, но острые,
Как жала пчёл, как иглы звёзд,
В меня, наивного, вонзаете,
И звёздно плачут небеса, и те

Деревья, хилые, увечные,
Что время тихо стерегут,
Пролив покой в просторы вечные,
Где навий распростёрт уют.
Чего хотите вы, нездешние,
От человека, злого, грешного!

Да, грешен я, и лишь поэтому
Вы бродите вокруг меня,
Могильным холодом согретые,
Лучами лунными звеня.
О, эти ваши полнолуния –
Страстей загробные безумия!

Вот ты, нелепое создание,
В лучах луны среди осин! –
Зачем рождаешь ожидание
И веру в то, что не один
В мирах забытых и потерянных
Живу я, злой и неуверенный

Ни в чём – ни даже в дальнем пламени
Иной мечты, иной тоски,
Ни в памяти истёртом хламе, ни
В потерях, чьи часы близки…
На что, на что вы все похожие –
Болот бесплотные прохожие?!..

Гляжу: мерцающая женщина,
Бела, как магний, нагота,
Холодной похотью увенчана!..
Свивает навья красота
Непостижимое пленение
Из нитей гаснущего тления.

Улыбка – влагой напоённая,
Теплом ирисовых долин,
Веками скорби утомлённая –
Во мне рождает страсть и сплин.
Но миг один… и тьмой безглазою
Она слита с туманом, связана…

А это кто? – корявый, маленький –
Из топи вылез и исчез –
Расцвел цветком горящим, аленьким
И озарил болотный лес,
Просторы серые, унылые
И кочки, схожие с могилами.

Меня прозрения лишившие,
Виденья медленно бредут.
Повсюду пятна, сны ожившие…
Как в лихорадке, как в бреду —
Я вижу в этом скорбном шествии
Тебя, Царицу Сумасшествия.

И вспоминаю годы давние
И чёрные твои дела.
За них в пределы злые, дальние –
В долину скорби, бед и зла
Перенесло тебя забвение,
И я забыл про вдохновение.

Хожу сюда по лесу лунному
Уже пятнадцать долгих лет:
Удастся ль мне, почти безумному,
Найти твой дух, найти твой след…

Но чем черней была ты ранее,
Тем ярче разочарование!..

Звёздный мост

(поэма)

В тяжёлых вздохах злых трясин
Я слышу голос вельзевула,
Когда в тоске иду один
Туда, где суетность уснула.

Туда, где ирисы цветут
Слегка шипящим синим ядом
И проливают пустоту
Тревожной ночи где-то рядом.

И кто-то лунный по земле
За мной крадётся сладкой тенью,
И плачут нежити во мгле,
И пахнут сонные растенья…

Простор угрюм, простор суров,
И заострён луной, как спица,
И в многомерности миров
Иглой в грядущее вонзится…

До горизонта – камыши,
Да бугорки корявых кочек
В туманной слякотной тиши
Жуют сырой тоски кусочек.

И – никого… ни огонька…
Ни чьей души, лишь тлеет запад.
Да с облаков, издалека,
Струится странный лунный запах.

А на востоке – две звезды:
На черни чёткие две точки,
И слышен голос: к ним иди
И прыгай – с кочки да на кочку.

И не спеши: одна звезда –
На небе – вовсе не померкнет,
Другая – блик звезды, всегда –
Напоминание о смерти

Когда пройдёшь семь тяжких вёрст,
Возникнут звёздные ступени,
Ступай на этот светлый мост –
Живи в отдельном измереньи.

В том измеренье времена
Твоим страстям покорны будут,
И дней унылых пелена
Блеснёт, похожая на чудо!

И цепи тягостных причин
Падут, мечты освобождая.
Судьба рассеет сонм личин,
Покорная и молодая.

И жизнь, как пенистый нектар,
Испита будет не однажды,
И никому взамен сей дар –
Не думай даже – не отдашь ты!

Но не гляди с того моста
На воду – там, где отраженье
Своё оставила звезда,
Иначе времени движенье

Преобразуется в круги.
В одном ты будешь вечный пленник
Жестокой дьявольской руки
И раб тоски, страстей и денег,

Из года в год, из века в век,
Покуда злоба не уснула, –
Ты – слабый грешный человек —
Вассалом будешь вельзевула.

Почему сегодня холод?..

Почему сегодня холод?
Почему сегодня мрак?
День сомнением расколот,
И в душе лютует страх.

Слякоть. Осень. Дует ветер.
Опустел весёлый сад.
А так хочется, чтоб светел
Был мой мир, как век назад…

Подхожу я ближе к дому,
Чую – дверь не заперта.
Чую – кто-то незнакомый
Ждёт за дверью… Пустота

Не бывает слишком тихой,
Не бывает неживой.
И душе печально, дико,
Будто кто пришёл за мной.

Дверь со скрипом отворилась,
А за нею – чернота,
Да страстей погасших стылость.
А в углу смеётся та…

Та, что время не отсрочит
И придёт, когда не ждёшь…
А столбцы корявых строчек
Смоет дождь. Осенний дождь!

Уснувшая тишина

Заблудившись между елей,
Тонким голосом свирели
Разрыдалась тишина,
Брагой вечера пьяна.

На тропе вечерней, мглистой
Сквозь апрельскую весну
В мягкой шапочке из листьев
Кто-то кликал тишину.

Раздавался по туманам
Чей-то звонкий голосок
Средь густого балагана
Оживающих лесов.

Оживающих, смотрящих
На весну во все глаза,
Голосами птиц звучащих
И прозрачных, как слеза.

И напрасно кто-то кликал
Тишину – она спала
До зимы в цветенье бликов
У елового ствола.

Закольцованность

Ты видишь ли, как замедляется время
Вблизи сингулярностей наших невзгод?..
Когда осыпаются звёзды прозрений –
Пустеет энмерных чудес небосвод.

И мы зажигаем последние свечи
И трогаем памятью чью-то звезду,
Которой не стало… утешиться нечем…
И мы погибаем в таком-то году.

Но дух – нашей плоти – неважный союзник,
И он отдыхает до срока, один,
Причин и времён переменчивый узник,
Пока на планете – лишь рок — господин!

Но знаю, что будут иными пространства,
Что будет разломана времени клеть,
Что выход найдётся из скорбного транса,
Лишь нужно немного совсем потерпеть!

И долы заблещут иными огнями,
И то, что погибло, воскреснет в мирах,
Где мы, пресмыкаясь, влачились тенями,
Но снова живое рассыплется в прах!

И круг превращений, мой друг, бесконечен,
Пока атманических сил полнота
Горит, будто солнце,
но солнце не вечно,
Не вечно! …рассеет его чернота!..

Два ириса

В бессмертной болотной глуши
Два ириса сонных качаются –
Дыхания два, две души,
Живут, в постоянстве отчаявшись.

Под ночи бездонную песнь,
Под чёрною мглой одиночества –
Кого же зовут они здесь –
Поведать лесные пророчества!

Белеет болотная ночь,
Болеет, слепая и старая,
И лечат её под луной
Два ириса сонными чарами.

Как змеи, снуют времена,
И песня далёкая слышится,
Но в полночь встаёт тишина,
Лишь ирисы тихо колышутся.

За что же Господь две души
Обрёк на печаль и страдание?..
Но в их шелестящей тиши,
В их гибели – очарование!

Восток розовеет уже,
И легче, свободнее дышится…
Прижавшись душою к душе,
Два ириса спящих колышутся.

А днём разгорится пожар.
Трясина вскипит, запузырится.
И в душном огне камыша
Погибнут, погибнут два ириса.

Больше, чем есть…

В каждой игрушке больше, чем есть!.. В каждой игрушке…
Грань бытия. Слёзы и плач. Порох и пушки…

В каждой слезе плавится лёд смелой улыбки.
В белую ткань прожитых дней вшиты ошибки.

Сколько осталось? Сколько сбылось? Важно ли это,
Если всю жизнь смотрит в тебя ствол пистолета?..

Знаю, что есть больше, чем смерть: нечто такое –
Что веселей праздного дня, тише покоя.

Но бытие слепо, как ночь в пене заката,
И расщеплён в наших сердцах времени атом.

И потому скрыто от нас некое нечто,
Что – вне пространств, что – вне времён, что – бесконечно!

В каждом, кто есть – больше, чем есть; больше, чем было.
Чувство и мысль, память и страсть – наши могилы!

Припомни прошедшее…

К чему эти блики на чёрной стене?
Ничто ни тебе не поможет, ни мне.
Расколется звёздная полночь!
И будут бродить по Земле времена,
Как вьюги, как звёздные искорки сна, —
В просторе, забвением полном.

В лесах – жемчуга, а в лугах – серебро.
Молчаньем повенчаны Зло и Добро.
О, где вы, искатели правды!..
Так холодно, зябко, что мне не дойти
Туда, где скрещаются наши пути;
Проблещет свинцовое завтра.

И осень, слагая свою пастораль,
Рассеет бессмертье, навеет печаль;
Сомненья – по кругу, по кругу!..
Но снова кораблик в апрель поплывёт,
И снова к весне оживёт небосвод,
Послушный апрельскому звуку.

И солнечной розы прозрачный цветок
Уронит и мне, и тебе лепесток. –
Возьми его ты и, конечно,
На стену и блики смотри сквозь него.
Но если опять, кроме них, – ничего, –
Припомни прошедшее нежно!

Вот так проходит всё…

Вот так проходит август.
Вот так проходит всё…
И снова зимний Аргус
Нас погружает в сон.

Но если бы лишь зимний.
Но если бы лишь сон:
Я стаей снега синей
В былое унесён!

Знакомый дыма запах.
И детства яркий свет.
Иди на север, запад…
Былого мира – нет!

Его давно не стало.
А был ли он тогда,
Когда все дни устало
Тянулись, как года?

И каждая минута
Вмещала целый день,
И важной почему-то
Казалась дребедень.

Не спрашивай… не помню…
Не важно – не был… был…

Паркет лучистых комнат…

Мой Бог,
я всё забыл!..

МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ТРИОЛЕТЫ

Метафизический триолет 1

При повышенье измерений –
Причины более просты.
И мы – не более чем тени –
При повышенье измерений.

Смотря на горних сил творенья,
Легко поймём – и я, и ты:
При повышенье измерений
Причины более просты.

Метафизический триолет 2

Энмерный мир намного лучше:
Там упрощён закон любой
И предсказуем каждый случай.
Энмерный мир намного лучше!

И даже истин яркий лучик
В нём замерцает пред тобой!
Энмерный мир намного лучше:
Там упрощён закон любой.

Метафизический триолет 2 (второй вариант)

Энмерный мир намного лучше:
Там упрощён закон любой.
Распоряжается судьбой
Энмерный мир намного лучше.

Предсказан будет каждый случай
В том мире с лёгкостью тобой.
Энмерный мир намного лучше:
В нём упрощён закон любой.

Кипят котлы июльских гроз…

Кипят котлы июльских гроз,
Готовя нам с тобою крепкий
Настой настурций, калл и роз.
Трещат берёзовые ветки.

И я стою в грозу у клумб
И жадно пью его из кубка
Густых небес,
от счастья глуп…

И день – как белая голубка.
И ночь – как чёрное перо
Какой-то неизвестной птицы,
Летящей из иных миров,
Под ноги нам с тобой ложится.

Кипят котлы июльских гроз,
И закипает всё на свете:
И жизни едкий купорос,
И грог грехов, и страсти ветер…

Я знаю – станет мир иным,
И что блестело – потускнеет.

Рассеется ль мечта, как дым?..
Нет!

Мы ещё придём за нею.

Растаял и исчез…

Мой мир – растаял и исчез…
Он, полон сказочных чудес,
Вдруг опустился в родники,
Моим мечтаньям вопреки.

Мечты прозрачны, холодны,
И в них иллюзии одни –
Иллюзии былых надежд
И счастья призрачных одежд.

Вокруг – и сон, и тишина,
Болотной лилией пьяна.
А там, в осоке – родники,
И в них большие светляки

Полночных стылых, вязких звёзд.
И Млечный путь – по небу мост –
Он тоже, тоже отражён.
И я от мира отрешён.

Стою, вдыхаю эту ночь.
Туманы пробегают прочь.
И я один… А тишина
Густой поэзией полна.

И я хочу, чтоб было так
Всегда!
И чтоб один светляк
Упав с небесной вышины,
Попал хотя бы в твои сны!

Вот я в лесу… А ты лишь там,
Где мир отдался городам…

Что в городах? – трамваев гул,
Да тяжкой похоти разгул!

Идти к огням…

Ничем невыразима эта боль.
Да-да, я знаю – так порой бывает:
Быстрее пули счастье убивает,
И чья-то жизнь играет смерти роль.

В печах души остыли угольки,
И хлеб добра испечь мы не успели.
И нет ни сил, ни даже малой цели.
Влекут к себе ночные огоньки,

И мы идём на свет, о Боже мой,
Мы столько в темноте ночной блуждали,
Что позабыли радостные дали,
И наслаждались этой вязкой тьмой!

Идти к огням… куда! И свет ли это?
Быть может, перед нами та же тьма,
Кривляется, бездушна и нема,
Дразня предчувствием другого света…

Сентябрьская свирель

Когда поёт прощальная свирель,
Играет осень пасмурные гаммы,
Ко мне приходит солнечный апрель,
Преображая сердца панорамы.

И вижу я не зори сентября,
Не грустную задумчивость лесную,
А, как сияет майская заря
Сквозь мглу,
где позабыл свою весну я,

Сквозь призму отошедших в память лет,
Которая навеки потускнела,
И потому я блёклый вижу свет,
Струящийся нелепо и несмело

В просторы тихой осени моей,
Молчанием полян заворожённой,
На листья, на листы календарей –
На мир, ветрами скорби оглушённый.

Но так ещё прозрачны небеса,
Так глубоки их мысли, темы, чувства,
Что наполняются слезой мои глаза,
Хотя в душе всё выжжено и пусто!

И светлая сентябрьская свирель
Лучистые с небес играет гаммы,
Смущая ими давний мой апрель.
В огне осеннем – сердца панорамы!

ЗЕРКАЛА

(поэма, венок сонетов с обратным магистралом)

1

О наши души – зеркала!
На небе кто-то их шлифует
До плоских, чтоб передалась
Картина мира в них, но всуе. –

Наш мир – как твёрдая скала.
Она раздавит их. Подует
Буран-порок. Он тяжек, буен,
Изменит оптику стекла,

И зеркала уже не плоски,
И отражённый мир – кривой,
Как будто бы и неземной!

Тебе покажется неброским
На все цвета: зимой, весной…
Клеймо тебе: «Да ты – больной!..»

2

Клеймо тебе: «Да ты – больной!..»,
И мучат тягостные мысли,
Таинственные злые смыслы…
Отягощён путь духа твой!

Ты – раб иллюзий (не одной!)
Они тебя уносят в выси,
А ты не падай с них, держись, и,
Хоть ты и тёмен головой,

Не бойся ты хулы ничьей,
Ведь зеркала души твоей
Нам отражают чудо-знанья

Иной модели мирозданья.
И нам покажут мир иной —
Души кривою стороной.

3

Души кривою стороной
Ты постигаешь тайны мира.
Как драгоценные сапфиры,
Они сияют чистотой!

Когда в душе царит покой –
Твоё сознанье тупо, сиро.
Но если страх – тогда пунктиром –
Законов замечаешь строй.

Их постигай не для людей,
Не для секунды, не для мига.
Те знания – они важней,

Чем вписанные в наши книги.
Хоть не Христос ты, не Аллах…
Ведь знанья – истина дала!

4

Ведь знанья – истина дала!
Войди в лептонные поля!
Антенной будь! Лови скаляр
Наитий: пусть же опалят

Они твой дух… И пусть, смела,
Как жало острое шмеля,
Пронзит твой ум, восторг суля,
Прозрений истая стрела.

Потом прозрение оформи
Стихом… картиной… кучей формул. —
Потомкам – дар. Тебе – хвала!

Ведь современник не оценит:
Ценнее штамп ему и ценник.
А для тебя – одна хула.

5

А для тебя – одна хула,
Покуда разум бессистемен.
Он твой – на миг, а вечно – с теми,
Чьи очень тёмные дела.

Но мудрая душа светла.
Она, опережая время,
Скорбей и бед грядущих бремя
Рассеет, как всегда могла

Исправить будущность… Постой! –
Не мучай душу ерундой
И обрати все мысли в небо. –

Там боль и радость, быль и небыль
Тебе откроются простой
Необычайной красотой.

6

Необычайной красотой
Блистает мира отраженье
В неплоском зеркале, но гений
Творит, как солнце – летний зной,

Свой мир – осмысленный судьбой,
Который ярче, современней.
(Миры другие – только тени!)
А кто поймёт его?.. – любой!

Но хуже тем (а их немало),
Чей дух своё утратил жало,
На ком клеймо: «Да ты – больной!».

Они во власти раздвоений,
Их ум не мыслит упрощений,
И все повенчаны мечтой.

7

И все повенчаны мечтой,
Что духа сила к ним вернётся
И воссияет, будто солнце,
Их мир, чудесный, золотой.

Что делать! – есть закон такой:
Чем больше горя им придётся
Испить – тем менее на донце
Увидят счастья! Но ведь той –

И очень малой – счастья долей
Они довольные, тем более,
Что малое блистает ярче.

А то, что было большей частью, —
Отдастся гениям, ведь, к счастью,
Все гении – смелее, алчней!

8

Все гении смелее, алчней,
Чем биллионы тёмных душ.
Упрямы гении, к тому ж!
Любой в кармане фигу прячет…

Но мало их! – а это значит –
Испит другими духа пунш,
И опустел «вселенский куш»,
И дух пропал – вот незадача! –

Рассеян он по тем умам,
Чьи думы – тягостный туман,
И он рассеянней тем паче,

Что те умы – не лучший мир
Питают духом, но – пойми –
Твой ум темней, неоднозначней!

9

Твой ум темней, неоднозначней.
Не проникает страсти луч
В пещеры разума… Могуч
Наитий вал он обозначил,

Но силы нет для передачи
Той информации «под ключ»
Другим, и сам ты столь дремуч,
Что не видать тебе удачи,

И мыслям нету оболочки,
Эмоций нет, – и мысль непрочна:
Вмиг растекается рекой.

Становится витиеватой,
Бесформенной, аляповатой,
Но вместе с тем и непростой!

10

Но вместе с тем и непростой
Покажется ума работа,
Покуда думать неохота
Тебе, ведь ты ослаб душой…
Питает душу дух собой,
Но если духа скорбны ноты, —
Она теряет в чувствах что-то,
И разум – более пустой

Становится… Принять решенья
Ему трудней. Нет просветленья
В сознанье. Тягостный настрой

Передаётся на оправы
Зеркал, их искажает. Право,
Мир изменился! Стал – другой!

11

Мир изменился! Стал другой!
Он – непонятней, непривычней
И тем от прошлого отличней,
Что он зияет пустотой.

Ты видишь – он перед тобой,
Но ты раздвоен, безразличен,
И хоть умён, да непрактичен,
И так испуган чернотой

Кромешной полумёртвой ночи,
Что солнце ты увидеть хочешь
Или хотя бы света зайчик

В волнистом зеркале души.
Но пламя духа не туши —
И всё покажется иначе!

12

И всё покажется иначе:
Все двойственности бытия
Рассеются, и мысль твоя
Из двух решений то означит,

Что с чувством совпадёт горячим.
Теперь дуальности изъян
Эмоций волею изъят.
Ты постигать прозренья начал

Опять – запомни сей момент —
Твой дух – тончайший инструмент —
Для мыслей чувства опрозрачил.

Теперь они – одно звено.
Без чувства разуму темно!
Пойми: рассудок, он – незрячий!

13

Пойми: рассудок, он – незрячий!
И объясняет лишь одно:
Что интуиции дано
Почувствовать. Сомнений мячик

Без интуиций славно скачет…
Не может ум, как ни смешно, —
Из двух решений выбрать, но –
Вариативные задачи

Решает! Так успей понять,
Что разум с чувствами – родня,
И обрети навек покой.

Не страсти управляют нами,
Не ум, не чувства – не мы сами!
Мы отражаем мир душой.

14. Обратный магистрал

Мы отражаем мир душой.
Пойми: рассудок, он – незрячий,
И всё покажется иначе:
Мир изменился! Стал другой!

Но вместе с тем и непростой…
Твой ум темней, неоднозначней.
Все гении смелее, алчней,
И все повенчаны мечтой –

Необычайной красотой…
А для тебя – одна хула,
Ведь знанья истина дала

Души кривою стороной.
Клеймо тебе: «Да ты – больной!..».
О наши души – зеркала!

Чай

Просторы трепетных стихий
Пронзая голосом печали,
Глотает боль мои стихи,
И запивает рифмы чаем

Перетомлённой тишины,
Где растворённые, как сахар,
Прозрачны северные сны,
Что я смотрел, борясь со страхом…

Кругом толкутся времена,
Слегка похожие на мысли
О том, что в этих давних снах
Забыты мною злые смыслы

Всего, что мучило меня
И боль навеки поселило…
Ночная тишь стоит, звеня.
И спит уставшее светило.

И – слышно – булькает звезда
В уже остывшем этом чае,
И то, что будет так всегда –
Ах, ничего не означает!

Ожиданье…

Ты пришла ко мне во сне,
Черноброва, темноока,
А в осенней тишине
Тихий голос одиноко

Пел о том, что мы с тобой
На Земле не повстречались.
Протрубил ветров гобой,
И две светлые печали

На стекло осенних дней
Вдруг расплакались дождями,
Прикоснувшись к тишине
Непривычными тенями…

И глядело в полутьму
Сквозь туман осенних далей,
Оказавшись ни к чему,
То, чего давно мы ждали.

То, что нас соединить
Так старалось, но напрасно,
И плескало в злые дни
Нам с тобой мечты о страсти.

Что хотело вырвать нас
Из проклятий одиночеств,
Но погас последний час –
Стало страшно,
Слишком…
Очень!

И, земной кончая бег,
Наше пестуем страданье.
Будь же проклято навек
Ожиданье, ожиданье!..

И никого, и ничего…

И никого, и ничего.
Но даже если был бы кто-то –
Мы б не заметили его,
Найдя вокруг одни пустоты.

И если завтра – торжество,
А послезавтра – злые скорби,
То нам то с этого – чего? –
Мы – звук, неслышимый в аккорде!

И ты – отсутствие моё,
И я – отсутствие твоё же
Там, где струится бытиё
Кипящим оловом по коже.

Там, где бушуют времена,
И, подчиняясь им, пространства
Дают событьям имена,
А нам с тобой – непостоянство…

Весна. Акации. Мечты.
Предчувствий призрачные знаки –
К чему? –
Скажи хотя бы ты,
На Сердце Болевая Накипь.

Но – тишина… а в тишине,
В дымы одето и в туманы,
Идёт забвение ко мне.
Болят невидимые раны…

И так всегда, и так везде –
И я, и ты, мой друг далёкий –
И на Земле, и на звезде
Полны отсутствием жестоким!

Земные миры

Когда я тихо восходил
К осенним дням, к тоске востока,
Я нёс веселья ком в груди,
И забывал, сколь одиноко

Мне было в росных вечерах
Едва остывшего июля,
Когда в придуманных мирах
Миры земные все уснули.

Теперь, когда в тоске восток
И жёлтый воск разлит по свету,
Читаю прошлых дней листок,
В котором слов о счастье нету,

И снова, снова восхожу
К пустотам осени бессмертной,
К цветному листьев мятежу,
Ко временам, густым, инертным.

В них просыпаются миры,
И улыбаются в дремоте –
Земные скорбные дары
Из духа, чувства, крови, плоти!

Что не делится на три…

Час закатный. Фонари
Пьют настой сентябрьской ночи…
Что не делится на три –
Кажется, мешает очень.

Ты, подруга, не гляди –
Что в углу темно и пусто.
Так же, как в твоей груди –
Там живёт шестое чувство.

И настойчивость моя,
И твоя скупая злоба –
Свет лучей небытия,
Где пребудем скоро оба.

А пока ты не дели
То, что нА три не делимо,
И, быть может, Зло Земли,
Скорби – пронесутся мимо!

Потому что в час, когда
Фонари лакают темень,
Легче кажется беда
И стремительнее время.

И молчание зари
Правит мыслями твоими:
Что не делится на три –
Разделимо меж двоими!

Светящееся время…

Светящееся время со мною говорит
О сказке сентябрей, сверкающих и горьких,
О том, что в небесах сгорел метеорит
Веселья, и тоска уселась на пригорке.
Глаза её грустны, и смотрят в пустоту,
В болото серых дней, заброшенных, пустынных.
И, глядя на неё, я чувствую тщету,
Как чудеса в сердцах, подобно льдинкам, стынут.
А сонная тоска мотает головой,
И волосы текут сентябрьским листопадом,
И мир, такой смешной, нелепый и живой,
Становится как дым печей земного ада.
Светящееся время вдыхает этот дым,
Вздыхает тяжело и кашляет надсадно…

Но все, кто был с бедой – уходят от беды.
А кто – с победой был – берут беду обратно…

Дорогие мои…

Это всё очень больно, родные мои.
Эта жизнь… эта смерть… очень больно!
И о чём бы ни пели весной соловьи –
О разлуке ль, о счастье с любовью, –

Всё равно это больно, поверьте же мне!
Нестерпимо и невыносимо
Понимать, как уходят года в тишине,
Сколь не вечны и вёсны и зимы!

И звучит белый день, как молчанье моё,
И безмолвствует ночь, как рыданье.
Заунывные песни поёт и поёт
Накопившее силы страданье.

Потому что так много того, что нельзя,
Потому что так многого мало.
Вот и песни уж нет! Вот и кончилась вся!
Дорогие! Мне вас не хватало…

Ночное дитя…

Твердеет булат ножевого заката
И красные искры летят,
Где молотом вечер куют бесенята,
Пугая ночное дитя.

Оно выбегает из дома, и страхом
В глазах его север стоит.
Становится прошлое пылью и прахом,
Сгорая, как метеорит.

Лесной стороною, где факелы блещут,
Как призраки ранней весной, –
Дитя убегает, где старые вещи
Наполнятся вновь новизной.

Где в каждом предмете: в сучке ли, в траве ли
Скрывается будущий день
И ангел играет на горней свирели
И бродит рассветный олень.

Где в ржавые топи и хлюпкие кочки
Скрывается полк бесенят,
И солнце в багровой туманной сорочке
Смеётся, и блики звенят…

Дитя засыпает под старою елью,
И сны о нездешних мирах
Пугливой и лёгкой осенней метелью
Рассеют прошедшего прах!

Ноябрьский сонет

Чернильная печаль ноябрьской ночи
В озёрную пролита тишину,
И небеса молчаньем звёзд пророчат
Земле – дремоту, лесу – седину.

Осенний поздний час, унылый очень.
Волками чувства воют на луну.
Гуляют сотни, тыщи одиночеств,
И каждое зовёт свою весну…

В такие миги ясно различимы
Нелепости житейской пантомимы,
В которой даже лучшие друзья –

Не более, чем просто лицедеи.
И лживы все мечты и все идеи.
Одна лишь верная: скорбеть нельзя!..

Уже двенадцать долгих лет…

Уже двенадцать долгих лет
В меня струится непогода
И горе вычертило след
За счастье купленной свободы.

И я ничей, и ты ничья,
Но воля к прошлому сурова,
И в царстве майского луча
Цветёт душа; и снова, снова

Я говорю лесам: скорей
Пропойте песни золотые
Под шелесты календарей,
Под чувства ясные, простые!

Какой ещё певучий звук?
Какая млеющая нота? –
Симфония былых разлук?
Соната птичьего полёта?..

И говорю себе: замкни
Контакты долгих ожиданий.
В леса озябшие взгляни
Очами будущих страданий:

Невыразимое людьми
Протяжное земное горе –
В осенней тягостной любви
С огнём бессмертия во взоре!

Что осталось…

Что осталось? – мгла и сырость,
Тихий свет далёких лет.
Будто прошлое приснилось
И меня как будто нет!

Что осталось? – исцеленье
Заболевшей тишиной
И открытое стремленье
К небу сонною луной.

Что осталось? Что же будет?
Пепел. Дым. Лесной костёр.
Люди, где вы? Где вы, люди?..
Сумрак крылья распростёр.

Что мгновенье, что весь век твой? –
Блика солнечного дрожь.
И куда направлен вектор
Мыслей, чувств – не разберёшь!

Только лёгкая дремота
Да осенняя тоска –
Ощущением полёта
Скорой пули у виска.

Что же делать, если просто
Не случилось, не сбылось…
Успокаивайте звёзды
Накопившуюся злость!

Кто бы, что бы…

Те же краски, те же звуки.
Тот же чахлый небосвод.
Встречи. Радости. Разлуки.
Беспокойство. Торжество…

Помню: лето, паркий полдень.
Солнцем комната полна.
В муках корчится эпоха.
Загибается страна…

Те, кто надо, – по науке
Обещают сто свобод.
Но над всеми – те же звуки,
Тот же чахлый небосвод.

Так и будет, кто бы, что бы
Ни сулили нам с тобой, –
Вместо терема – трущобы,
Вместо рая – ад земной!

Ты помнишь!…

Я часто возвращался в те места,
Где — помнишь — тонкий луч, смеясь, светился,
Где серый день осенний заблистать
Умел для нас двоих, и, будто птица —
Серебряным крылом, скрывала явь
Всё чёрное, ползущее — представь!..

Представь, как нам с тобою хорошо,
Как несравненно чудно, славно было…
Как сказочник под Новый год пришёл,
Такой смешной, но всё же очень милый!
Как ты смеялась… Ветрами трубя,
Смеялось небо, глядя на тебя…

Мы шли по синему спокойствию в леса,
Где розовел январь пушистым блеском,
Морозно было, слёзно, и в глаза
Друг другу мы смотрели долго… С треском
Слегка качались сосны… Январи
Чудесные Господь нам подарил!

А лето… не забыла ты его,
Оно ведь тоже нашим было, лето!
Сиянье красок, звуков торжество.
Скажи, ты помнишь, помнишь ли вот это:
Мы за грибами шли в такую рань
В дремотную лесную глухомань!

Еловый август тёмной стороной
По мшистой чаще шёл за нами следом,
Слегка вздыхая мятной тишиной,
Окутав лес туманным парким пледом…
То мухомор, то белый гриб, то груздь
Рассеивали будничную грусть.

Ты помнишь — иволга пытала тишину
Сырых лесов, где мы с тобой гуляли,
Свирелью времени, аккордами минут,
И мир — то золотым, то ярко алым
Врывался к нам в сердца, струясь вином
По венам, обжигая счастьем, но…

О чём же я!.. ведь было лишь два дня:
День-гробовщик и подлый день-убийца.
А между ними — чья-то воркотня,
Которая нам даже не приснится!
Но день-убийца — как же он красив,
Налил нам яд, о прочем не спросив.

Он в зеркалах печали отражён,
Тот день, далёкий, чувственный, забытый
И памятью от сердца отлучён.
Потерян в пустоте лихих событий.

Лишь иногда по снегу жёлтый луч
Зимой гуляет, ярок и певуч!..

Белое солнце. Рассыпчатый снег…

Белое солнце. Рассыпчатый снег.
Тающий лёд на земле.
Прошлое вижу как будто во сне,
В белой мерцающей мгле.

В белом сиянии прожитых дней
Замок забытой мечты,
Яркое детское небо над ней,
Светлая добрая ты…

О, голубеющих дней пастораль,
Слаще звучи, не стихай.
Слушает звуки притихший февраль,
Внемля волшебным стихам.

В них колыхается солнечный блик
На апельсинном снегу,
По небу тихо плывут корабли
В край под названьем «Могу».

Я возвращаю далёкой весне
Песню и солнечный день,
Белое солнце, рассыпчатый снег,
Счастья поблекшую тень.

Где то в иных временах, именах
Прошлое будет цвести.
Что же, являйся хотя бы во снах!
Тяжки земные пути!

Мария, ты слышишь!..

Мария, ты слышишь, как полночь крадётся
Пушистыми лапами лунного света
Туда, где восходит, как сонное солнце,
Над чёрной судьбой — вдохновенье поэта.

Туда, где кораблики лунных видений
Роятся всё гуще, и чётче и ярче,
Где в прятки играют лиловые тени,
И где открывается времени ларчик.

И бродят забытые слабые души,
Которых и помнить то мы перестали
По лунным полянам, покой не нарушив,
Похожи на блики в энмерном кристалле

Мария! Ты слышишь, как полночь смеётся,
Шальная весёлая майская полночь –
Мерцанием звёздным, каскадом эмоций,
Чьих блеском пурпурным весь май переполнен.

Но это на время, короткое время:
Спадает с весенних миров позолота.
И осень – ты слышишь, Мария, – не дремлет.
Открой: не она ли стучится в ворота!..

Свивается нить…

Тогда мы отца хоронили.
Поехали мать хоронить.
Из крови, из неба, из пыли
Свивается тонкая нить.

Сворачивается петлёю.
Подвешивается на крюке.
И пахнет сырою землёю
Судьба, будто камень в руке.

И смерти бескрайнее око
В меня из бессмертья глядит.

Октябрь –
непременно жестокий.
Декабрь –
так и вовсе бандит!

И май! – ты же знаешь, ведь он же
Тебе надевает петлю
На шею, былое итожа,
И вкрадчиво шепчет: люблю…

А осенью бродит бесснежье
По тем погребальным лесам,
Где бегала прежняя нежность
И призрак веселья плясал.

Сегодня былое забыто,
Оплакано, погребено.
На горькой закваске событий
Настояно злое вино…

Лиловая искорка жизни
На чёрных полотнах времён…

Слеза окаянная, брызни!
Приди, ожидаемый сон!..

Тогда мы отца хоронили.
Поехали мать хоронить.
Из крови, из неба, из пыли
Свивается времени нить.
Свиваются пламя и небо,
Свиваются вечность и миг.

Поедем до первого снега
Чрез поле и лес.

Напрямик…

Декабрьская смола

В ручьях мороза тихо слышно
Журчание декабрьских смол,
Когда в пространстве неподвижно
Цветок отчаянья расцвёл.

По высохшей реке удачи,
По позабытым голосам,
Они текут, смеясь и плача,
Искрятся полднем по лесам.

Их капли – солнечные блики.
Их запах – стылый цвет небес.
Январь суровый, многоликий
Под их журчание воскрес…

Смывая тяжкие глаголы
Со строк рассеянной судьбы,
Текут декабрьские смолы
Туда, где дали голубы.

Где сосны вышили крестами
Снегов сухое полотно,
Где в синем севера кристалле
Цветенье зим отражено,

Где времена глухи, жестоки
Пронзают тишиною лес
И зорь кровавые потоки
Стекают с лезвия небес.

Но даже здесь я различаю
Журчание декабрьских смол…
А в небе долгими ночами
Играет звёздами Эол.

Оранжевый уют

(поэма)

Я проходил хрустальные пространства,
Где билось сердце осени, даря
Покой, но ветер нёс протуберанцы
Иных высот, деревья серебря
Светящимися звёздами былого,
Пространство было жёстко и лилово,
И запад поедавшая заря
Вкусила горькой плоти октября.

Когда блестящий шелест листопада
Баюкал даль густых сырых лесов,
К реке я вышел, будто бы так надо, –
Мне к ней прийти, – и девять голосов
Мне повторили: «В воду погляди же,
И станет цель твоя казаться ближе.»
Но страшно стало, как перед грозой.
Луга блестели снежною росой.

Я закричал, что цели не имею,
Что время перекрыло все пути.
Что суть моя вмещается в идею
Идти в пространствах, просто так идти!
Что череда часов, годов столетий
Стоит стеной, и нет того нелепей,
Чем вдоль стены, как червь слепой, ползти.
Мы все во временах, как взаперти!

И девять голосов смеялись долго,
Колебля смехом сферы всех пространств.
И мысли были злые, будто волки.
И я молчал, впадая в некий транс.
И лишь река, светла и безучастна,
Откуда и куда текла – неясно.
Смеркалось быстро. Тени от костра
Плясали дико. Ночь была остра.

И вдетая в неё тугая вера,
Что состоится радостный маршрут
В оранжевых мирах, без скуки серой,
Вне времени, туда, где и не ждут
Меня земные тяжкие оковы
И люди, что всегда предать готовы.
Где лишь один оранжевый уют,
В котором даже птицы не поют…

Та вера прошивала ткань сознанья
Иглою ночи, штопала мечты
(О сказочно высоком мирозданье –
Приюте красоты и доброты),
Разорванные лезвием страданий,
Заточенном чугунными годами
Земной велеречивой суеты…
Костёр потух. Сквозь частые кусты

Смотрело утро. Заревом пылая,
Лиловое пространство снегом жгло
Весь жёлтый мир, а метрика былая
Сворачивалась в кокон. Под уклон
К несбывшемуся пало в темень время.
А паутина низших измерений,
Блеснув прощальным светом, как стекло,
Рассыпалась, укрыв добро и зло.

Меня вела по выпавшему снегу
Сверкающая утра полоса.
И плавило свинец сырое небо.
Былых миров качались полюса.
Сквозь снежный шёпот шёл туда, где смело
Пространство пело и оранжевело.
Река струилась рядом, а в лесах
Посмеивались чьи-то голоса.

Я оглянулся…

Я оглянулся – пропасть за спиной.
Гудят, дымят былые времена.
И звёзды, нарисованные тьмой,
Иные называют имена.
И нет ни блеска, Боже, ни огня
В туманной черни прошлого, и даже
Никто не видит в тягостном пейзаже
Забытого, счастливого меня.

Я оглянулся – пропасть за спиной.
Над нею слабый свет и облака…
И мир иной, знакомый, но иной
Вонзает шпиль бессмертия в века.
К чему смотреть в грядущее, к чему?
Когда оно само в глаза заглянет,
Придя ко мне в оранжевом тумане.
Прокисших вёсен дар его приму!

Я оглянулся – пропасть за спиной.
А впереди – высокая стена.
Идут снега. Шершавой тишиной
Прошита их тугая пелена.
О, так всегда грядущее идёт –
Снегами – сокращая расстоянье
До той стены, где блеском расставаний
Сверкает лёд, прощаний скорбный лёд!

Знак и Свет

О Свет, блуждающий во тьме, приди, приди ко мне!
Зажги в душе моей огни. В полночной тишине
Во мрак не удаляйся!
Рассей напевную печаль кочующих полян
В крученьи сонной синевы по млеющим полям.
И – улыбнётся май сам!

Твои огни в зрачке луны, пространством зажжены,
Влетают бликами тревог в простые птичьи сны,
На искры разлетаясь,
А в чёрных водах немоты, где прошлый мир живёт,
Взрезая память плавником, из тьмы ко мне плывёт
Восторженность святая…

О Знак, блуждающий во тьме, приди, приди ко мне,
И заостри осколок сна предчувствием камней,
Из прошлого летящих
В мои седые времена, где столько тьмы и сна,
Что в нерастаявших слезах стоит моя весна
В подлунной спящей чаще.

И пусть осколок режет лёд того, что и не ждёт
Мои года, мою печаль, мой тёмный небосвод,
И скрежет будет слышен! –
Я знаю – только я проснусь, и колыхнётся грусть.
Я знаю всё!.. я изучил! …я помню наизусть!
Мой голос неподвижен.

И только прошлого струна, она одна слышна!
Звучит для вас, Огонь и Знак, терзая времена,
Идущие оттуда,
Где позабыты голоса блуждающих чудес,
Но где краснеет полоса блистающих небес,
Похожая на чудо!

Всё будет хорошо…

Всё будет хорошо,
Когда тебя не будет…
Наденут счастья шёлк
Совсем другие люди.

Совсем другой январь…
Совсем другие лица…
И всё не так, как встарь –
Иначе повторится.

Иная суета.
И смех. И разговоры…
Но, видно, неспроста
Повторы всё, повторы…

И в коридорах тьмы
Опять блуждают души,
А лучшие умы
Опять бездушье душит.

Опять. Опять. Опять –
По кругу всё, по кругу.
И те, кто вместе спят –
Забудут друг про друга.

Но где-то далеко,
В кружении вселенных
Разрушен дикий ком
Зацикленности тленной.

И там горят огни
Совсем иного счастья.
К ним сердце протяни,
Земных скорбей участник!

И сразу попадёшь
В совсем иные веси,
Где вся людская ложь
И унции не весит.

Всем станет хорошо,
Когда тебя не будет.
Забудь!.. Они ещё

Земные
злые
люди!

Трещат берёзовые дни…

Трещат берёзовые дни
В весенней печке.
В дугу сливаются огни
Закатной речки.

Апрель – разбитое стекло
Зимы — по скверам.
И неба сонного крыло
С надеждой, верой.

В закатанной палевой тиши
Всё бродишь где-то,
И – хоть на небе напиши:
Скорей бы лето!

Ночей апрелевых полёт
Прозрачный, лунный.
И по утрам всё гуще мёд
И звонче струны!

Осинок облачная блажь
Кольцом совьётся,
Когда на утренний этаж
Вернется солнце.

И новый блеск, и новый звук
Возьмут начало,
Покуда от метелей, вьюг
Зима устала.

Опята

Приснились опята в листвяной глуши,
И дождь моросящий, и сонные блики. –
То место грибное, куда я спешил
За тихим покоем, лесным, невеликим.

И бабочка сонная, в каплях дождя –
На пне отсыревшем дрожащее тельце…
Я липовый листик сорвал, проходя,
И крылья прикрыл со сноровкой умельца.

И влажные звуки на землю лились,
И пар восходил к небесам, а сквозь тучи,
Пронзая лилово-белесую высь,
Бежал по кустам лихорадочный лучик.

И стало светло, будто не было туч,
И душный озноб, заполнявший пространство
Клубами тумана, тягуч и липуч,
Алмазами лёг на лесное убранство.

И липы дышали сырою землёй,
И тихо смеялись берёзы, осины,
И птичьего гама цветное стекло
Покой осветило, еловый, лосиный.

И я оглянулся: на каждом стволе,
На каждой коряге, сырой и замшелой,
И даже местами на мокрой земле
Опята глядели, нахально и смело.

Лесной одноногий забавный народ
Меня окружил, и до позднего часа
Сражался я с ним…
ах, какой же был год?..
Теперь и не вспомнится с первого раза!

Прикрой прошедшему глаза…

На куст серебряной сирени
Пролилась лунная слеза.
Как тяжко ночью дышит время!..
Прикрой же прошлому глаза.
Когда теплеет поздней ночью,
Декабрьской ночью, и в лесах
Тебя высматривают очи,
Закрой прошедшему глаза!

Хотя оно тебя любило,
Померкла чудо-бирюза,
И что мертво — совсем не мило,
Так и прикрой ему глаза!
Когда в кудрях весенних время
Качает счастья полюса,
Забыв былые все прозренья,
Закрой прошедшему глаза.

И пусть мелькает яркой искрой
Былого лета стрекоза –
Забудь о прошлом лете быстро,
Прикрой прошедшему глаза.
Оно по сердцу навью бродит,
Мертво, как снега полоса,
Но кажется теплее вроде…
А ты закрой ему глаза!

Хотя под сердцем сладко очень,
Так сладко, что терпеть нельзя –
Закрой, закрой былому очи,
И не гляди ему в глаза
Ты чуешь этот трупный запах
Струится к звёздам, в небеса:
Оно гниёт, как тлеет запад.
Прошу, прикрой ему глаза,

Чтоб не смотрело звёздной дрожью,
Вернув былые голоса,
Нагнись над ним, и осторожно
Прикрой алмазные глаза.
И пусть пред этим отразится
В них целый мир, твой детский мир,
К тебе оно не возвратится –
Ни блеском грёз, ни пеньем лир!

Север

Распустилась незабудка
Расцветающего дня,
И не страшно и не жутко
В царстве снега и огня.

И теперь я вижу север,
Капли солнца на снегу.
Белых дней пушистый клевер
Собираю, как могу.

Слышу север, вижу север…
Север, я к тебе иду.
Зёрна будущего сею,
Рву былого резеду.

Вижу север. Север звонче
И желаний и тревог.
Выстрел. Вой собаки гончей.
В небеса – сердец рывок.

Хрупкое рукопожатье
Замирающих времён.
На забытой снежной гати
Пламя гаснущих племён.

И живых огней движенье
В те места, где нет меня,
Где века идёт сраженье
Темноты, снегов, огня.

Слышу север, вижу север…
Север, я к тебе иду.
Зёрна будущего сею,
Рву былого резеду.

Север. Север. Север. Север…

В глаза уставшей осени смотрю…

В глаза уставшей осени смотрю,
В тревожные дымящие сосуды,
В которых смерть вскипает на ветру
И плавают последние минуты
Отчаянного смеха летних дней,
Где мир казался легче и добрей.

Окно. Звезда. И больше ничего!
Лишь пятна – пятаки воспоминаний
На полотне пространства моего
Краснеют, обращаясь именами
Всех тех, кого я помнить не хочу.
И я тушу забытую свечу.

Лето смеётся…

Лето смеётся. Оранжевых точек
Над многомерною бездной не счесть.
Сладок и приторен счастья кусочек.
Вечер – как некая тайная весть.

Сколько оставлено! Сколько забыто!..
Бродит усталое сердце по снам.
Вечности кубок, никем не испитый,
Льётся событьями по временам.

Кто-то ушёл, и едва ли вернётся.
Влага былого горчит на губах.
Где-то в глубинах былинных колодцев
Бьёт родниками водица-судьба.

Лето смеётся. Но тяжко дыханье
В дыме просторов горящих болот.
Пробуй молчать песнопеньем, стихами. –
Слово крошится, как тающий лёд!

Апрельский трубач

Распахнуты окна. Апрельский трубач,
Сыграй нам берёзовый вечер,
Пока не ворвался полночный палач,
Печалью мой мир изувечив.

Пока не забился в агонии звук,
Сражённый ночной тишиною.
Сыграй, мой свидетель скорбей и разлук,
Ну что-нибудь звонко лесное.

Сыграй, как смеётся, лепечет ручей,
Как солнечный день угасает,
Как время поёт у весны на плече
Оранжевыми голосами.

Сыграй рыжеватый апрельский снежок
И ржавое солнце заката,
Чтоб стало небесно, чтоб стало свежо,
Как было, как было когда-то. –

Когда лиловатые тени скрестив,
Две тёплые тихие тени,
Просторы играли такой же мотив,
Далёкий, забытый, весенний!

Я слышу – играешь!.. Играй, дорогой!
Спеши, потому что осталось
До ночи холодной, до ночи густой
Такая ничтожная малость!

Полдневный романс

Хрупкая девочка Оля. Ромашковый лес.
Слитки июльского полдня сверкают над нами.
Синие птицы слетают с белесых небес.
Мир наполняется снами, прекрасными снами…

Белые, жёлтые в небе плывут облака.
Красные, синие бабочки. Пчёлы. Стрекозы.
Озеро. Солнце. Кристальный ручей, как река. —
Чёток полуденный час, нескончаемо розов.

Оля, ты слышишь, как сладко поёт глухомань!
Оля, ты видишь, как волны, зелёные волны
Нас увлекают в ленивый дремотный туман,
Счастьем, покоем, свободой заманчиво полный.

С дальних полян прилетает сюда ветерок —
Может быть, это рыдание чьё-нибудь, Оля —
Слёзы того, кто почувствовать счастье не смог,
И догорел в беспорядочном пламени боли.

Вот по травинке ползёт непонятный жучок.
Вот, где-то там, далеко, тихо стонет кукушка.
Как на душе от всего горячо-горячо!..
Жаль, это время с тобою — для сердца ловушка!

А надо ли!..

Детства пшеничные рученьки
Долго тянулись за мною.
Утро. Весёлые лучики.
Тихое счастье земное.

Стёкла оконные бликами
Голову сонно кружили.
А за окошком пиликали
Вёсны, как вечность, большие.

В дали звенящие, струнные
Я уходил на рассветах,
Где разноцветное, юное
Пело свирельное лето.

Помню, я помню (а надо ли?..)
Вечера влажного грёзы.
Помню, как на небе плакали
Мятные душные грозы…

Надо ли, надо ли, надо ли
Помнить об этом и думать…
Чувствую тление падали…
Осени чёрное дуло…

Детство, за мною бежавшее,
Будущим в сердце убито.
Память, меня согревавшая!
Слышишь,
былое забыто!

Холодный апрель 2015-го

Апрель молчал. В лесу под солнцем
Роились снеговые мухи.
Облитый блёклой тусклой бронзой,
Томился лес… Как злые духи,
Сквозь сеть дерев прохлады токи
К земле навязчиво стремились.
И травы те, что только-только
Из тьмы сырой на свет явились,
Болели, чахли, умирали.
Стволы берёз светились тихо
Больной чахоточной печалью.
И было странно, даже дико
Апрель больным и скорбным видеть.
И этих мух блестящих рои…
И этот холод, что не выйдет
Никак из леса, а порою
Позёмка снежная закрутит,
Да так уверенно и смело,
Что ветка каждая и прутик
В узор сплетаются умело. –
Огнём горят, холодным, жёлтым.
И солнце белое тревожно
Роняет семечки под ёлки,
Несмело, тихо, осторожно…

Апрель молчит. И только небо
Невероятными тонами
Цветёт и зреет так нелепо,
Что непонятно, что же с нами

Будет…

Ночной романс

Срывая тихо пуговицы звёзд
С небесного изношенного платья,
Разделась ночь. Восток красив, но прост,
Раскинул перед ней свои объятья

И целовал смелеющим лучом,
Восторженно, легко и виновато,
И била страсть из тьмы седым ключом,
Как – помню – и в моей ночи когда-то…

Тебя я помню, лунная моя!
И слезы… и лианы грёз лучистых…
Кому в пределах злого бытия
Теперь мерцаешь чёрным обелиском?

Я помню, как пульсировал апрель!
Как май сгорал в лучах твоих неярких!
Ты где?.. Ты где?.. Молчит твоя свирель.
Лишь память шлёт дешёвые подарки.

Но нет дороже их… Конечно, нет!
Обрывки вёсен… памятные даты…

А ночь своею страстью сжёг рассвет,
Но тьма воскреснет в похоти заката!

Наши вечности

Чего молчишь… за темью снова тьма!
И зеркало, разбитое в прихожей.
Осколки на мечты мои похожи.
А за окном – зима… опять зима!

Чего молчишь!.. Скажи хотя бы то,
Как провела очередную вечность?
Как вечности похожи… это нечто!
А ты стоишь. Снежинки на пальто…

Сколь быстры эти вечности у нас!
И с каждым днём и годом – всё быстрее…
Я помню снег на липовой аллее.
И солнце юное… Ах, Боже, сколько раз

Мы вечности встречали, провожали,
Вдогонку бегали за ними, а теперь…
Одни круги обид, невзгод, потерь,
Да истин потускневшие скрижали.

Вот ты пришла. Откуда. И зачем.
Плевать на все вопросы и ответы!
Я закурю на кухне сигарету,
И погляжу, как в утреннем луче

Трепещет мир, где ты сияешь! Ты!..
Я полагаю, что бесчеловечно
Опять нести всю муть про это «вечно».
Как будто снова все мы у черты,

Где было всё, и вдруг всего не стало
И зеркало разбитое лежит.
И солнцем утро зимнее грозит,
Лучами в нас стреляя, как попало…

Дубы

Земля – пространство. Время – небо.
А между ними – ткань судьбы.
Во мгле событий злых, нелепых
Чернеют прошлого дубы.

Они растут, как дышит время. –
Они – почти что не растут!
Они – погибшие мгновенья
Того, что было раньше тут.

И в темень детскую стремятся
Их корни, в вязкий перегной…
Звезда, чей номер триста двадцать,
Обозначает путь земной.

Деревья к небу ветви тянут
К звезде, чей путь неизменим…
Смеётся старость, будто спьяну,
Над миром прошлым молодым.

Земля – пространство. Время – небо.
А между ними – ткань судьбы.
Во мгле событий злых, нелепых
Чернеют прошлого дубы.

Стекает…

Дожди. Стеклянная погода.
Стекает полдней липкий хмель
В стекло потресканного года,
Где рыбой плещется апрель.

Где в неевклидовом просторе
Жива евклидова душа,
Где мысль о горе больше горя,
Но тем она и хороша!

Дожди. Стекает постоянство
С зеркал потресканной души
В чужие души и пространства,
Стекает тихо, не спешит.

И так же тихо, понемногу,
По капле, иногда – по две,
Струит отчаянье тревогу
По бледной чахлой синеве.

И – Боже – вместо неба вижу
Больное бледное пятно.
И туч темнеющую жижу,
Текущую ко мне в окно.

Живут нескромные улыбки…

Живут нескромные улыбки
В домишке старенькой души.
У дома речка. В ней – две рыбки –
Событий прежних миражи.

И звёзды ярко-золотые
На крышу падают с небес…
Года былые, молодые!
Сгорел за речкою ваш лес.

Но кто-то тихо улыбнётся.
И в тёмном зеркале воды,
Как будто в темени колодца,
Качнутся лес и две звезды.

И побежит по росам мальчик,
У времени мой мир украв.
И солнечный ворвётся зайчик
Во мрак чернёющих дубрав.

Время небесное – пыль на обочине…

Время небесное – пыль на обочине.
Время земное – звезда в небесах.
Матрица прошлого тьмой обесточена,
Темью, растущей в полночных лесах.

Где ты, свирельная музыка севера!
Где ты, плакучая, ну, отзовись!..
Солнечной пылью печали рассеяны.
Влагой тоски омывается высь.

Но вырастает прозрачное, светлое
В сырости, в северной тёмной тиши,
И задевает хрустальными ветками
Лёгкую тень опустевшей души. –

Вмиг наполняются тонкими звонами
Кочки болотные, чахлый лесок…
Полночь напевная! Темень зелёная!
Слышите, льётся бессмертия сок.

Где-то в трясинах кипящими струями
Он протекает туда, где всегда
Будут сердца обжигать поцелуями
Вечного тихого счастья года.

Время небесное – пыль на обочине.
Время земное – звезда в небесах.
Матрица прошлого тьмой обесточена,
Темью, растущей в полночных лесах.

Кто-то рыдает…

Кто-то рыдает. Его голосок
Слышу в ущелье за дальними скалами.
Кто же ты? Выйди! …молчит темнота.
Лишь полыхает сапфирами, лалами –
В сердце уставшем былая мечта,
Точно рождающий утро восток!

Слышится плеск и русалочий смех
Где-то в реке, а, быть может, и в озере.
А над болотом восходит луна.
Ночь расцветает пурпурными грёзами.
Бьётся о скалы речная волна.
Вижу: дремота окутала всех.

Угомонились русалки в реке.
Больше не плещутся. Пахнет туманами.
Мятные мысли плывут в голове,
Сердце по времени шляется пьяное.
И засыпает в дремотной траве
То, что не будет ничем и никем…

Но всё яснее рыданья в ночи!
Всё беспокойней кому-то и тягостней.
И не спасают лукавые сны,
Хоть и чисты, и беспечны, и радостны,
В прятки играя с лучами луны.
Плач – словно пламя забытой свечи!

Кто-то во храме забыл потушить,
В храме, где свечи давно все потушены.
Вот и горит восковая свеча
В темени тихой, во тьме обездушенной,
В тёмных местах высветляя печаль –
Дымистый сумрак уставшей души.

Боже! Но как же пронзителен плач!
И непонятно в тумане рыдание:
То ли, как прежде, рыдают вдали,
Кажется, будто в другом мироздании,
То ли за кочками голос разлит…
Полночь, как некий безликий палач…

Сны отгоняя, прислушался я.
Боль и страданье в себе вдруг почувствовал,
Словно печали Земли и Небес
В сердце моё были кем-то искусственно
Втиснуты, сжаты, и голос исчез,
Но проскользнула в ущелье змея –

В скалы ушла, и на плечи покой,
Лёгкий, забытый, весёлый, доверчивый
Пал, и тогда вдруг подумалось мне:
Может быть, Счастье, грехом изувечено,
Плакало где-то в глухой тишине
То ли за скалами, то ль за рекой?..

Скука

Летая дугой по простору томлений –
От белой звезды и до чёрной звезды, –
Пронзила судьбу тонкой спицею лени
Калёная скука – подруга беды.

Упрямая скука! Ты – отдых от боли!
И нет добродушней тебя ничего,
Когда после боя, жестокого боя
Я чувствую краха побед торжество.

И всё я гуляю по городу где-то,
Как призрак, как некая знойная тень,
И хочется лета, июльского лета,
И думать о прочем, конечно же, лень.

И все поражения, все неудачи
Забыты на время, забыты, пока
Потоки страданья, обиды и плача
В душе размывает забвенья река.

Но если дуга не такая кривая,
Чтоб путь был далёк от звезды до звезды,
То скука бессильна… Глаза закрывая,
Я вижу прицельные очи беды!

Жарко…

Когда в лесу был жаркий день,
Ко мне явился мшистый пень.
Корнями тихо шевелил
И всё о чём-то говорил.
В пыхтенье мха, в томленье дня
Глядел упорно на меня.
Из глаз его, с сучков-ресниц,
Текли печали скорбных лиц,
Которых видел он, пока
Гостил в лесу года, века.
И в мятном полдне, в тишине
Он тихо плакал о весне,
Когда родился он сосной,
Далёкой северной весной…
За мною в чащу по тропе
Он брёл в полуденной траве.
И, оставляя мшистый след,
Пень молодел на сотни лет.
Когда же в чащу я попал,
Мой пень, как дух лесной, пропал:

На месте пня, как сон – ясна,
Смеялась юная сосна!

Мотыльковый туман по реке…

Мотыльковый туман по реке.
Облепили зарю мотыльки…
Там, за омутом, невдалеке,
Лиловатое сердце реки.

Тихо бьётся оно в глубине –
Родниковым пульсаром добра…
Милый друг, вспоминай обо мне,
Если чёрная будет пора.
Если лезвия слов или снов
Искромсают судьбину твою…

…Помню, давней земною весной
Повстречал тебя в этом краю.

И взошла над рекою звезда,
Мы глядели с тобой на неё.
И – казалось – теперь навсегда
Будет сладким вином бытиё!

Но звезда отняла у меня –
И тебя, и мечты, и покой.
Вот, иду я, печалью звеня,
Этой северной тихой рекой.

И везде ты мерещишься мне –
И в туманах, и на небесах,
В голубиной сквозной тишине,
И в лугах, и в полях, и в лесах.

И сияет звезда надо мной,
Что навеки тебя отняла,
Чтобы в сумрак небес ледяной
Окунуть, беспощадна и зла!

Я иду в камышах на зарю,
И порхают вокруг мотыльки…

Ах, вернись, я тебе подарю
Лиловатое сердце реки!

Опыт длинной строки

Чу! Бессмертье округляет переменные событий до бессмысленного круга, до предельного нуля.
Как же тяжко дышит время под терзанием пространства, разложив в ряды по скорби отошедшие столетья!
То, что пело, что кричало, но самим собой не стало трансформируется кем-то, кто выходит погулять
По сердцам людей, по судьбам, по просторам озарений, окуная стопы в Лету, рассыпая междометья
На строках истёртых книжек, где прописаны законы, открывающие тайны – злые вехи бытия.
И тогда и боль, и радость, и веселья и печали – всё мешается в пылинках неизбывного хаоса.
Непривычно. Непонятно. Перепутаны канаты чьих-то судеб, чьих-то жизней, и теперь уж я – не я!
Кто гуляет – по просторам: кто – волшебник? – неизвестно.
Но слова его, как манна, песнь его сладкоголоса.

Вращая круги сомнений…

Вращая круги сомнений на иглах тревожных мыслей,
Откроем пучину света в туманной пучине тьмы.
И красные капли счастья – упрямые сгустки смысла,
Которых не замечали, заполнят сердца, умы.

Цилиндрами откровений, трапециями наитий
На прочном холсте пространства начертано то, что нам
В свеченье времён открыто как множество тех событий,
Чьи контуры незаметны стареющим племенам!

Но мы то – другое дело. Сметающие барьеры,
Забывшие все законы, творящие беспредел –
Мы живы одной лишь верой, посланники новой эры,
Что будет лишь то, что каждый упрямо давно хотел!

Все утра – потоки света! В сердцах – бесконечно лето!
Лучи позабытых истин, и тензор, и пустота…
И нас окликает где-то купающаяся в Лете
Смеющаяся наяда – светящаяся Мечта!

Лучи…

Лучи, лучи… их контур зыбкий
Скользит, как лезвие ножа,
По тьме лесной, чей воздух липкий –
Земли тишайшая душа.

И тьмы горящие порезы
Среди кустов едва видны,
И золотистой кровью леса
Искрятся чаши тишины.

Лучи всё ниже, ниже, ниже.
И потухают небеса,
И на иглу заката нижет
Покой – молчащие леса.

Они бездушны до утра, и
Деревья и кусты мертвы.
А ночью фуга заиграет
Надмирной звёздной синевы.

И в зеркалах чужих печалей
Увижу я печаль свою.
А – где тревоги днём рычали –
Мне песни ангелы споют.

К утру лучи опять закружат
Искристый танец ножевой
И позовут своих подружек:
Ансамбль теней полуживой.

За чёткой тенью полутьмы…

За чёткой тенью полутьмы –
Полузима, полувесна.
И где нас нет –
там снова мы
В осколках бед, в крупицах сна.

И снова бренное цветёт
Петуньей будущих страстей,
И карлик прошлого идёт
Ко мне с портфелем новостей…

И пусть на свете – никого!
И пусть на свете – ни души!
Но ком спасения живой
Всем шепчет: будущим дыши.

А половинчатая суть
И перепончатая явь
Внушают мне: мечты забудь
И серый мир себе оставь.

И пусть в нём будущего нет,
А прошлое погребено
Под снегом снов, под пеплом бед, –
Гляди в разбитое окно.

В котором зреет в пустоте
Полузима, полувесна,
Ведь те – кто есть – совсем не те,
Под пеплом бед, под снегом сна.

Сердца

Ненастье. Комнаты звенят
Вечерней пасмурной истомой.
Умы струят внезапный яд.
Сердца сбегают прочь из дома,
И в кабаках, одни, сидят

За пасмурным бокалом виски
И говорят о пустоте,
О том, что высоко и низко…
А я смотрю на кучи тел,
В которых духу тошно, склизко.

И дождь скандалит до утра
С ветрами. Пьяные соседи
Всё варят суп из топора,
И говорит с экрана леди:
Мол, там куда-то мне пора…

Но мысли курят на балконе.
А я бессмысленно сижу,
Забыв о времени – драконе,
Подобен тени, миражу.
Весь мир – духи в моём флаконе!

Идти… Куда? Ведь снова дождь.
Стеклу подобно это лето.
Влетает жёлтая, как ложь,
Ко мне в окно пылинка света –
Капризный блик. Он мал. Так что ж?

Я сам так мал! Сердца огромны.
Людские алчные сердца!
Их чувства ярки, полихромны.
Они пьяны, и нет конца
Пирам их, жирным и скоромным.

А я устал, я не могу…
Давно в загуле злое сердце!
И я б отдал его врагу,
Отдал ворюге, иноверцу!
Но я в отчаянном кругу:

Ведь сердце никогда не пустит
Меня к другим. И я сижу.
Без мысли. Без души. Без чувства.
И этот дождь… И эта жуть…
И так безвыходно!..

Так пусто!..

Мизантропический сонет

Когда уходит свет, тогда приходит звук.
И тетива страстей в сердцах ослабевает.
Блуждает в тишине предчувствие разлук,
И за окном весна – как будто неживая.

И чёрных магий дым, и белый дым наук
Свиваются в спираль, заметную едва, и
Сбегает от меня красавица на юг. –
Никак не подберу любви своей слова я.

И кажется ясней трагический ответ
На мучивший меня вопрос о том, что будет,
В звучании утрат, в потоке быстрых лет:

Что буду счастлив я, когда узнаю: нет,
Да-да, вас больше нет, о нелюди и люди,
Не только на Земле – на всякой из планет!

Остынет. Истлеет…

Остынет. Истлеет. И вылетит вон –
И то, что смеялось когда-то, –
И то, что так было похоже на сон,
Что право, и что виновато!
Иное сгорит и рассыплется в прах,
Как призрак, блуждающий в энных мирах.

И мысли, себя замыкая в кольцо,
Для духа пребудут удавкой.
Ты видишь, темнеет бессмертья лицо
Пред горя тягучей добавкой…
А то, что разбросано, не подмести.
Что мог – я собрал: всё былое в горсти!

Как много того, чего так не хотел!
Как мало того, что хотелось!
Ведь каждое слово – подобием тел –
Во мне изгибалось, вертелось,
Чтоб имя твоё не забыть, не забыть,
О чудо, которое требует жить!

Пространство и время – волокна. Они,
Спирали событий свивая,
Во мне ускоряют текучие дни.
И льётся вода неживая
С небес – переполненных некой судьбой,
Как тучей – на мир, порождённый тобой.

Я знаю, что тёмное прячешь в лучах
И в горнем сплетении радуг.
Скажи мне, когда я увижу в очах
Твою непокорную радость?
Ведь ты так сурово бываешь со мной,
Что кажется конченным путь мой земной

Но ты бессловесно и немо. Тебя
Не вижу, и нет тебя вовсе.
И только ветра одиноко трубят.
Дождливо. Распутица. Осень…
Ты – слово, забытое мною тогда,
Когда лиловатыми были года.

А сердце блуждает по звёздам. Оно
С тобою как будто блуждает.
Ты так же упрямо, убийственно, но…
Звенишь колокольцем Валдая.
И пусть всё истлеет и вылетит вон,
Ведь мы же не знаем, где явь, а где сон…

Мыслитель

Когда-нибудь чёрная ткань бытия
Порвётся, и в этом просвете,
Сколь сильно изношена вера моя,
Увижу в мерцающем свете,
Сколь сильно душа истомилась по дням,
Где счастье живёт, а не вечный бедлам!

И свет, проникая в забытые дни,
Вернёт ощущенье былого.
Событий былых возгорятся огни,
И скажется верное слово,
Которое – помню – забыл я сказать,
Когда покатилась по небу слеза…

Из памяти явится старенький дом,
Забор и резная калитка,
Запущенный сад с обмелевшим прудом…
И солнце, как чья-то улыбка,
Подарит ожившую юность на час.
А может, на два… я не знаю сейчас!..

Над кипой бумаги давно я сижу,
Сижу я и нощно, и денно.
И формулы, знаки на ней вывожу,
Как будто один во вселенной…
Раскрытие тайны времён и причин
Является мне под покровом личин!

Этот день похож на кролика…

Этот день похож на кролика.
Те же глупость и испуг.
Страх катается на роликах
В окружении подруг.

Боль и жалость – червоточины
В зыбком яблоке души.
А на ней клеймо: «просрочена».
В мыслях ползают ужи.

Разливается чернильница.
Пятна – осень на холсте.
Мгла могильная пружинится.
И не где-то, а везде!..

То ли буквы, то ли нолики
На снегу – не разберёшь…
Этот день похож на кролика.
Потому – и страх, и дрожь!..

Бесснежье. Тощие долины…

Бесснежье. Тощие долины
По капле солнечную брагу
Устами ив лениво пьют.
Лиловый холод тенью длинной
Скоблит остывшие овраги,
Мертвя сентябрьских дней уют.

Переливаясь тусклой ртутью,
Тоска лесная зажигает
В осинах синие огни,
Отдав кромешному безлюдью
Времён серебряные гаммы,
Просторов чувственный гранит.

Во снах лесов легко и чисто.
Берёзным блеском в синем дыме
Горит полдневная свеча.
И тихо, трепетно, лучисто
О той, чьё позабыто имя,
Стекает зябкая печаль

На камни памяти, на белый
Песок бессмертия, струится
По руслам осени, туда,
Где так безвыходно, несмело
Поют хорал прощальный птицы –
Мои свирельные года.

Фиалковая высота

Четыре огня и четыре сосуда.
Фиалковая высота,
Где звёздное небо и солнце – посуда
Для тайной вечери Христа…

И время взовьётся, и когтем царапнет
Костлявую грудь бытия…
Гляди, как с небес, по блестящему трапу –
Спускается осень твоя.

Ах, лучше б ты не прилетал…

(триолет)

Ах, лучше б ты не прилетал –
Который и летать не может!
Меня сомненье злое гложет.
Ах, лучше б ты не прилетал…

Ржавеет душ сырых металл,
И не металл ржавеет тоже!
Ах, лучше б ты не прилетал –
Который и летать не может!

И рыба-ночь, и суслик-утро…

(триолет)

И рыба-ночь, и суслик-утро
Питаются травой небес.
Бывают там, бывают здесь –
И рыба-ночь, и суслик-утро.

А я гляжу на них, я весь,
Как дуб, корявый, но премудрый.
И рыба-ночь, и суслик-утро
Питаются травой небес.

Палиндром

о дно оно одно

Август ночи зашивает…

Август ночи зашивает
Звёздными иголками.
Тьма шевелится живая
Ёжиком под ёлками.

И впускает в наши вены
Кислую бессонницу.
Все бессмертные мгновенно
Смертными становятся.

Августа мерцает платье
Страхами полночными,
Обращая все проклятья
Долгими, бессрочными.

Полнолуние рисует
Дикую фантазию,
Будто смерть себе рискует
Сделать эвтаназию…

Тихо небо засыпает,
А по небу кружится
Облаков немая стая,
Проливаясь в лужицы.

И был этот день…

И был этот день… и земля …и звезда.
По рельсам осенним неслись поезда,
По лунным блистающим нитям,
По мгле, по судьбе, по событиям…

И кто-то стоял, разливая вино
По тёмным бокалам и глядя в окно,
Где олово дня остывало,
Темнея лилово и ало.

И, спички тревог зажигая во тьме,
В осенней кисельно текущей сурьме,
Блуждали пространство и время,
Как гости иных измерений.

А кто-то стоял у окна и курил,
Допив из бокалов остатки зари,
И слышал, как тихо шептались
Пространство и время-скиталец.

И слышал гудки неземных поездов,
И осень ему показалась звездой,
По небу летящей на север,
Где ветер бессмертье посеял…

Вода этой полночи…

Вода этой полночи слишком чиста,
Чтоб в землю пролиться.
На вытканных звёздами синих холстах
Весёлые лица.

А полночь другая — темна и грустна,
И чёрной водою
Омоет просторы, где в утренних снах
Заблещешь звездою.

Пока чернота из одной черноты
В другую струится,
Ты полночи первой попробуй воды,
Успей насладиться.

Звезда и тайна

Пульсирует ночь и пульсирует день,
Врастая в свои очертанья,
Дары принося бесконечной звезде,
В которой скрывается тайна.

У тайны закрыты глаза и уста.
Она просыпаться не хочет.
Ей тихие песни слагает звезда,
Всегда молчаливая очень.

И ты не тревожь понапрасну звезду,
О тайне не думай ты больше.
А лучше живи, отвергая беду,
В какой-нибудь старенькой Польше…

Смотри, как пульсируют ночи и дни,
В себя непрестанно врастая;
И тихая скука тебя сохранит,
Привычная, злая, простая!

Осиновой тьмой обескровлены рощи…

Осиновой тьмой обескровлены рощи.
На землю мозаикой осень легла.
И тихо мерцают продрогшие ночи,
А дней перспектива легка и светла!

Стараюсь я вспомнить какое-то имя,
Но память сбежала в болотную топь.
А, значит, опять мы пребудем чужими,
О милая! в тёмно-бордовом пальто…

Брусничным забвеньем раскрашены мысли,
И чувства черничной печалью полны.
И привкус бессмертия солоно-кислый
На пухлых губах ледяной тишины!..

Скелеты былого по просекам бродят
И вдруг обращаются вышками ЛЭП.
Но что-то иное, весеннее вроде,
Мелькает искрою в сентябрьской золе.

О, красная метка весеннего края,
В какую погибель зовёшь ты меня:
В уют золотистый неспешного рая
Иль в адовы вечные сети огня

…А я погляжу через ветки берёзы
В лилово-елово-елейную даль,
Лучами играя, покуда морозы
Простор переплавят в декабрьскую сталь.

…А я подожду, и сбежавшая память,
Конечно, вернётся воскресшей весной.
Апрельские печи пространство расплавят,
И время заблещет в сердцах новизной!

Луч

Спираль пространства замыкая,
Спешат покинуть мир земной
Людская злоба, скорбь людская
Подземной тёмной стороной.

Но размыкаются просторы
Движеньем горнего ключа,
И времени густые шторы
Пронзает лезвие луча.

Он режет их, и беспощадно
Кромсает на клочки секунд
Чугун грядущего прохладный
И тёплый прошлого корунд.

Шлифует чувства ежечасно
До блеска летних детских дней,
И всё, что сложно и опасно –
Сверкает проще и светлей!

Предчувствие декабря

Земля поворачивает на зиму.
Прошит лихорадкой осенний воздух.
И время в густых ледяных сединах
Глотает рябинных закатов гроздья.

Ночами деревья в оковах чёрных
Блуждают по зябкой осенней хляби…
А утром, снегами позолочёны,
Стоят, изумлённо на небо глядя.

Ведь там, в вышине, по утрам так звонко
Лучами звучит на востоке солнце,
Что будто проснулся, открыл глазёнки
Декабрь – и над серостью дней смеётся

Молчаньем лесов, как хрусталь, прозрачных,
Ветрами, поющими жгучесть неба.
Восторгом, кричащим, неоднозначным,
Растущим в предчувствии льда и снега.

На ладони у зимнего края…

Отражая в стекле расстояний
Золотисто-берёзовый день,
Темноокая осень поманит
В полудрёмную сонную лень.

В этой лени потонут событья,
Разомлеет под солнцем душа,
Если в полдень в лесную обитель
Я войду, синевою дыша.

Будет время сквозь сердце струиться
Родниковой печалью небес.
Пролистает покоя страницы
Предо мной берендеевский лес.

Между елей лучами играя,
Синеглаза, прозрачна, ясна –
На ладони у зимнего края –
Будет гулко стоять тишина.

И с небес полетят парашюты.
Сколь неистов он, снежный десант!..
Я ловлю неземные минуты!
Я творю на Земле чудеса!

Потому что, ну, как же не чудо –
В полыхании снежных огней –
Прошлый мир, что к грядущему чуток,
Замечать с каждым мигом ясней!

И предсказывать новые сроки,
И вести за собою судьбу,
И слагать родниковые строки,
Позабыв все земные табу!

Ежата зимы

Ежата зимы – тонкоиглые бесы – сбежались на праздник снегов.
В трясины, в низины, в кромешную небыль, в стоячие воды болот.
И машут огнями и пляшут тенями, выходят из всех берегов.
Высоко летают, и скачут и лают, ломая декабрьский лёд.

Болота блуждают слепыми кругами над силой своей немоты,
И мышью простор убегает под камень, змеиные звёзды кружат.
Меж кочек шипящих – от злого круженья вскипают оконца воды.
И чёрная плазма болотистой жижи, пугая, съедает ежат.

Они, погибая, всё-всё понимают, и плачут и стонут, вопят.
Но звёзды болот, их змеиные жала – под жижей – растут и растут.
И время кукожится, будто бы стая забытых осенних опят,
Для праздника снега ежам не оставив хоть пару никчемных минут.

Главное слово…

Взойди на бессмертие звёздных высот,
Испей галактический плазменный сок,
Играя пространствами лихо.
Но вёсны земные ты не позабудь.
Сумей, рассчитай к отошедшему путь –
К былому сияющий выход.

Пусть снова качнётся тот солнечный день,
В котором бродила смешливая лень
Забытого юного детства.
Пусть зяблик споёт, и в полуденный зной
Ты снова надышишься спелой сосной
И елями, что по соседству…

И сколько бы в горних мирах не горел
Звездою твой дух, вне присутствия тел,
Ты осень припомни земную.
Припомни цветные её паруса,
Себя, не познавшего те небеса,
Что звали в предметность иную.

Припомни хрустящие льдом вечера
И зимы, текущие влагой с пера,
Ложащиеся на бумагу
Забытой рифмованной злою тоской,
Когда – ни прозрений, ни славы мирской –
Былую припомни отвагу!

Вселенную новую духом создай,
Неважно – то будет ли ад, или рай,
Но главное, чтобы звучали
В ней осени тихий протяжный гобой,
Свирели весны… то, что было судьбой,
Земною, как в самом начале,

Когда не грустили твои времена,
Печалей не знал ты ещё имена,
И было так ярко лилово
Подснежники первой любви собирать
И чувствовать, как наступает пора
Созревшего главного слова!

Осенний яд

Кто сказал, что шипение осени –
Это навий дымящийся яд,
Принесённый уснувшими осами,
Что не могут вернуться назад
И вонзиться укусами в плотное
Тело ясного летнего дня,
Пробуждая дыханье болотное,
Колокольцами влаги звеня?..

Кто сказал?.. Но глухое молчание
Оглушило меня, отняло
Чувства, мысли, и даже отчаянье
Обратило в предельное зло.
Потому что так много молчащего
Ядом осени поздней шипит,
И оса моего настоящего
Жалит сердце, а вовсе не спит!

Померкшая осень…

Чернильные пятна – померкшая осень.
Взрывные поля тишины.
Кому это нужно? – никто и не спросит.
Прозрения искажены.

Во льдистые воды осеннего сердца
Глядится, как в зеркало, замкнутость дней.
Ничем не разжиться, ничем не согреться…
И небо – на звёздные тайны бедней.

Спроси у меня: почему же итоги
Осенние скупо скромны? –
Не знаю, не знаю… небесные тоги
Распороты когтем луны.

Остыла причин обжигающих лава
От смурого холода поздних времён.
Звездою прочитаны зимние главы,
В которых снегами простор заклеймён.

Кругом тростники, тростники и трясины.
Трясины кругом! Тростники!..
И пахнет судьба пережжённой резиной,
Ленивой душе вопреки!

Мелькает скупость расстояний…

Мелькает скупость расстояний
Крылом отчаянной голубки…
Необратимость расставаний –
В очах фортуны-однолюбки.

А на кресте воспоминаний
Распято время водной глади,
Где аллигатор ожиданий
Плывёт, на прошлый мир не глядя.

Я ничего не выбираю,
Я ничего не в силах делать,
Когда мелодия играет
В открытых памятью пределах.

Но солнца круг и поезд синий,
И лета огненные пятна
Зовут с какой-то страшной силой
Куда? Зачем?.. – так непонятно!

Происходящее на тверди
Мерцает истиной простою,
А в точку сжатое бессмертье
Лучится яркою звездою!

Звёзды в лужах отражались…

Звёзды в лужах отражались.
Воскресала тишина.
Истлевал ночной золою
Остывающий ноябрь.
И тяжёлой кровью леса
Наливались небеса,
Растворяя, поглощая
Красный камень летних дней.
Вновь отшельники бродили
По знобящей тьме зимы,
Вновь полуночною дрожью
Содрогалась немота.
И снегов густые пчёлы
Проносились над землёй
И чертили белой грусти
Наболевшие слова:

Снежно. Холодно. Пустынно…
Небеса. Рассвет. Леса…

В каждом лучике былого –
Бабочка того, что будет.
В каждой темени остывшей –
Пепел летнего тепла.

Не было нас!

Серые лики рассветных дворов.
Белая пыль декабря.
Льдистое пламя небесных костров:
След покорённых забытых миров –
Угли былого горят!

Угли былого сгорают везде:
В кронах закатных берёз,
В снежном покое, в далёком «нигде»,
В колких предчувствий тугой борозде,
В жгучем бессмертии грёз.

Пламя врастает и в ночи, и в дни
Смехом счастливых детей…
Это не птицы поют, а они.
Память достойно их голос хранит
В мире плохих новостей.

Где же ты, прежняя, слово скажи,
Глядя в рассветный огонь!
В мире, где правда – последствие лжи:
Ты или я – это лишь миражи –
След позабытых погонь

В сказку — за счастьем, за стаей теней,
Где времена – только дым…
Там не бывать ни тебе и ни мне,
В этой весёлой забытой стране.
Может, лишь детям твоим!

Угли былого сгорают. Потом
Будущее догорит.
Даже никто не узнает о том,
Как набиваются в памяти дом
Тлеющие декабри.

Только на небе… и только звезда…
Только вот то, что сейчас!..
Только беспечное вечное: «да»
Всё остальное, поверь, ерунда.
Не было!.. не было нас!..

Пестрота и пустота

Вечер шторы опускает на весеннее окно.
За окошком через шторы видно бледное пятно
Чьей-то жизни.
Чьей-то жизни лик туманный, так похожий на луну.
Как почётче бы увидеть! Но к окошку не прильнуть.
Покажись мне!

Ты кого скрываешь, вечер? Почему же так плотны
Эти шторы, злые шторы на окне моей весны?
Разорву их!
И увижу на пятне я душу друга иль врага:
Если – друг – войдём мы вместе во счастливые врата,
В солнца струи!

Если – враг – то пораженья буду стойко я терпеть
До поры, пока его же не ударит злая плеть –
Справедливость!..
Отвечаешь, что не нужно, что повсюду пустота,
Но верни хоть пустоту мне, чую, то – моя мечта!
Сделай милость!

Пустота щедрот вернее, не обманет никогда.
Пустота, не отвечая, подразумевает: «да!»
Остальные –
И друзья, и все враги – пестротою велики.
Пестрота, как будто холод, скалит острые клыки
Ледяные!

Усмешка вечера надменна…

Усмешка вечера надменна
И холодна, как бой часов.
Стреляют прошлые мгновенья
Короткой дробью из лесов. –

Короткой дробью пёстрых дятлов,
Мертвящим отзвуком времён –
В сердца, чей мир любви податлив,
И так похож на тёплый сон!

Но никакой любви не зная,
Живёшь в мирах совсем других,
И только эта дробь лесная
По сердцу бьёт, рождая стих.

…А утром выйди на опушку,
Где небо, падая в траву,
Как будто выстрелом из пушки
Свою расколет синеву,

И кровь грядущего рассвета
Омоет сонного тебя
В купели будущего лета,
И ты поймёшь, как жить, любя.

Задевая нить рассвета…

Задевая нить рассвета острым краешком души,
Я проник в простор весенних обжигающих чудес,
Где смотрел глазами ёлок улыбающийся лес
И бродили в белых платьях то ли сны, то ль миражи.

И сияло снегом утро, и блистало новизной.
А зеркал небесных стёкла отражали тишину.
Предрассветный свет пролился в хрустали ночных минут
И дрожал на хрупком насте серебристою волной.

Раскрывая пасти топям, с хрустом, день по насту шёл,
Опираясь на коряги и меча вокруг лучи,
И крошились под ногами чьих-то судеб кирпичи.
День апрельский, бесноватый – был лицом то ал, то жёлт;

Вздыбил страсти, отдышался, поглядел на небеса,
Клочья ночи рвал на части, и гудел, и хохотал.
И в руках его растаял утра ледяной кристалл,
А, когда пропало утро, он пошёл будить леса!

Пустоты

Январь. Зима. Мороз. Но кроме
Упавшей с неба пустоты,
Что ранит прошлое до крови,
Нет ничего, чтоб я и ты

Могли на арфах дней морозных
Единой музыкой звучать,
Развеяв песнь прозрений грозных,
Как тьму – горящая свеча.

Пусть пустота морозно блещет
Кинжалом снежно-ледяным, –
В том блеске холодно-зловещем,
Ты слышишь, нам звучать двоим!

Пусть прошлое мертво, но всё же,
Пока пустоты есть в судьбе, –
Тебя во мне не уничтожить,
Как, впрочем, и меня в тебе!

В мае на болоте

Стрекозами пронизано пространство.
Мерцающая ртуть живого дня
Покоем истекает на меня,
При этом угасая беспристрастно!

Безумие болотной пестроты,
Дыша полдневным солнцем, паром, жаром,
Вдруг оборачивается шаром
Сияющей шипящей духоты.

Меж топким одиночеством и мной
Видны уже, как трещины, зазоры.
И бегают по ним страстей курсоры,
Ведомые вернувшейся весной,

Которая стоит, но смотрит так,
Что закипают сонные болота,
Где я брожу, святая простота,
С фаянса дней счищая позолоту!

Кремовые дни

Зимний день бывает винным,
Если солнце в пьяной дымке
Улыбается сквозь ветки,
И спокойно, и хмельно!

И зеркальным он бывает,
Если солнце блещет светом
Белым,
Словно отражая
И леса, и небеса!

А когда в пылинках снежных,
Алых, синих или жёлтых
И поэтому похоже
На густой небесный крем,

То и день бывает кремов,
И тогда порой охота,
Тыча пальцем в это небо,
Крем попробовать на вкус!

Строкою севера написаны леса…

Строкою севера написаны леса.
За полосою возникает полоса.
На полосы ложатся строки, строки…
И мхи седые под ногами шелестят,
И слёзы, слёзы на глазах твоих блестят,
А, значит, скоро кончатся все сроки.

И глушь лесная замолчит опять, замрёт,
И напоит раздумчивостью небосвод.
А осенью расколется полнеба.
И точно так, как горько плачешь нынче ты —
Дожди прольются из неясной пустоты,
А после будет много зла и гнева.

Не надо, не гневись, запомни этот лес,
Что был строкою севера написан здесь
На полосах везенья-невезенья,
И сроки новые над старыми взойдут,
Даруя нам хрусталь сияющих минут
В промозглой мгле, безвыходной, осенней.

Стрекочет день…

Стрекочет день. И слишком жарко
В траве лежать, смотреть на небо,
И видеть, как под парусами
Стремится к ночи этот день.

Из ельника ползёт дремота.
Кукует сонная кукушка
Так далеко, что сонной сказкой
Мне кажется всё, что вокруг.

Сверкают искрами стрекозы.
За бугорком ручей лепечет.
Я всё, что было – вспоминаю –
К чему давным-давно привык,

Но тень грядущего видна мне
В слепящем мареве июля.
Она стоит, как изваянье,
И заслоняет мир былой.

Забвение

Забвение живёт во вздохах тягостных трясин,
В шептанье тихих камышей, в могильно-дягильной отраве.
Закатной сталью времена стекают по стволам осин
Во мхи, на кочки, в тростники в туманно-голубой оправе.

И – слышу – ты ко мне идёшь, минуя сутолоку дней,
Сквозь тихий шёпот камышей, по острой кромке дня и ночи,
Из края прошлых снов моих, где мир на счастье не бедней,
И где в скрещенье двух лучей нам было – помню – сладко очень!

И ты смелее, чем тогда… и ты прекраснее, милей,
Чем было там, когда лучи – и твой, и мой – для нас скрестились…
Сплетая радости венок, нежнее всех земных лилей,
Идёшь в простор моих скорбей, как чья-то власть… как чья-то милость…

Но тут забвенье восстаёт стеной холодною – до звёзд,
И вновь стремится в сердце мне тревога чёрной росомахой.
Мерцает прошлого река. Над ней качающийся мост.
Ты, стоя за спиной моей, ссыпаешься в болото прахом…

И гулко зреет пустота в моей слабеющей душе,
И абрис прошлого и ты – тускнеют в ярком лунном свете,
В ночных болотных миражах. Смотрю – и нет тебя уже.
Лишь завывает в валунах, подобно волку, хищный ветер.

Полдень

Памяти мерцанье. Летних дней изгиб.
Солнечные вазы полнятся покоем.
Тянутся минуты, что годам близки,
Растворяя в полдне бренное, людское.

Полдень суетливый, словно зыбкий уж.
Только не молчит он, а вовсю стрекочет.
Но бегут вприпрыжку через чащу, глушь
Времена босые, по тропинке к ночи.

Декабрьская кровь

(сонет)

Сквозь лапы елей протекая,
На землю капает заря,
Листвяно-летний вкус токая
Разбавив кровью декабря.

Последним знанием пылая,
Земным томлением горя,
Скользит до солнечного мая
Та кровь, по снегу путь торя.

И зажигаются овраги,
И дух морозной зимней браги
В огне смеётся и кипит.

Но в марте йод прольётся с солнца,
И кровь декабрьская свернётся,
В туман апреля улетит.

Линии судьбы

До чего же незамкнутость линий
Наших судеб уныла, темна!..
Но, вонзаясь в грядущее клином,
Как волна, пеной брызжет весна.

Открывает все поры предчувствий,
Размыкая забвенья круги.
Испаряется облако грусти,
Как туман от весенней реки.

Заполняет все поры напором
Непокоя сиреневых дней
И водою событий, в которой
Даже белые ночи белей…

И неясные контуры линий
Высветляются этой водой,
Перламутровой, розово-синей,
Замыкаясь незримой скобой.

Облако северных дней

Февраль – это облако северных дней.
Бегут розоватые кони
По снегу, по небу, и нет их смелей
В слепой безрассудной погоне.

Куда их несёт?.. Полыхают огни
За ними – огни голубые.
Из облака сыплются снежные дни,
Как будто цветы золотые.

Как ярок их блеск и оттенки тонки!
Какие в них томные звуки!
Из них и сплетает бессмертье венки
На голову русой разлуки.

В неброской печали сияют леса,
Как блики свечей на иконе.
Блестит ожидания марта слеза
На белой февральской ладони…

А кони бегут, всё бегут и бегут –
К полудням, к рассветам, к закатам,
И слышно на льдистом февральском снегу
Копыт неземное стаккато.

Хрустали

Заключи январи в хрустали
И на сотни осколков разбей!
Пусть летают лучи вдоль земли,
Дав простор неземной ворожбе…

Выходи, моя белая, в день!
Выходи, моя чёрная, в ночь!
Но тебя – знаю – нету нигде.
И отсутствия не превозмочь.

Так зачем проливать в хрустали
Январи и потом ворожить,
Если рана, как прежде, болит
Без тебя, и не хочется жить?..

Лучше в поле я тихо пойду.
Посижу, помолчу, посмотрю,
Как снега на закате идут,
Как они пеленают зарю.

Так похожа она на тебя
В дымном кружеве алых снегов!
Я смотрю, проклиная, любя
Этот мир – для печали альков.

И сияют мои январи
Белоснежной мечтой о тебе.
Хоть и нет тебя, но подари
Мир, в котором ты грёзой в судьбе

Оживёшь и пребудешь со мной,
Оживёшь и пребудешь моей.
И неважно, что мир неземной
Разлучит нас в кружении дней.

Догорает заря, но земли
Я не вижу: кругом облака.
Хрустали. Хрустали. Хрустали…
Разбивает их чья-то рука.

Болотные хилые ели…

Болотные хилые ели.
Позёмка метёт и метёт…
И нету ни смысла, ни цели.
А лишь гололёд, гололёд…

Тропа ледяная лесная
Меж кочек болотных кружит.
Куда же ведёт? – я не знаю.
Опасны её виражи.

Сквозь снежное облако лучик
Процеживает высоту
И, снег зажигая летучий,
Роняет с небес красоту.

И в сине-лиловой истоме
На бархат полдневных минут,
Подобно сладчайшему стону,
Ложится февраль отдохнуть.

Сам весь розоватый и нежный,
Улыбчивый, юный такой,
Одетый в мерцающий снежный
Камзол, он проводит рукой

По ярко цветущему небу,
И солнце смеётся в ответ,
Играя тенями по снегу,
Меняя оттенки и цвет.

Лесная тропа зарастает
Фиалками лёгких снегов,
И бликов лучистые стаи
Танцуют восторг мотыльков.

Болото пульсирует ярко.
Иду по блестящей тропе.
Трясина мне кажется парком,
Где воздух весною пропет.

И сад вырастает, и вишня цветёт…

И сад вырастает, и вишня цветёт.
И облако в небе бликует.
Весна начинает привычный виток
Улыбкой, мечтой, поцелуем.

«Не спи, – говорит чей-то голос во тьме,
В предутренней темени майской.
Найти бесконечное в малом сумей,
Сорви надоевшие маски –

С тревоги и страхов, что вечной толпой
Бредут по остывшему сердцу,
Как будто лесною глухою тропой,
Хранители зла, иноверцы.

Чего ж ты лежишь? Встань и в сад выходи,
Войди в родниковые сказки,
И страхи уйдут, наконец, из груди
И скинут унылые маски:

Что было тревогой – заблещет с небес
Мерцающей яркой звездою,
А что было страхом, живущим в тебе –
То станет живою водою.

Росою предутренней, колкой, как лёд,
Пусть сердце твоё обжигает.
Пока исцеленье к тебе не придёт –
Лечи себя солнечным маем!»

Но я не поднялся, в окно поглядел:
Какие привычные виды!
Какой невеликий убогий удел –
Быть лентой надежды повитым,

И путаться в ней, и опять не найти –
Ни счастья, ни просто покоя…

Сказал в пустоту: Уходи! Уходи!..
И штору задернул рукою.

Скрепы

Сжимаются скрепы, и что остаётся?
Терпеть бесконечную боль?..
Сентябрь занавесил бессилием солнце.
Отыграна временем роль
Луча, уходящего в темень колодца.
Поверить в безверье изволь!

Разжатые скрепы – напрасно томленье,
А – сжаты – томиться пора!
И скуки, подёрнутой дымкою лени,
Растёт на безверье гора.
Ошибки былого тушуют прозренье,
И нА сердце будто кора.

Безжалостных скреп не бывает немного,
Являются из ничего,
И душат тебя безразлично и строго.
Напрасны мольбы. Божество
Не хочет дать жизни без срока и рока,
И властвует воля его!

И скрепы сжимаются – мы расстаёмся,
А если разжаты – любовь. –
И солнце смеётся, весеннее солнце,
В каскадах улыбчивых слов.
И вроде бы всё нам теперь удаётся,
Но скрепы сжимаются вновь!..

И – никто не знает…

Вон, какие замки над землёй поднялись!
Снег оставил право быть счастливой тебе.
Звякнуло пространство, опрокинулась высь.
Закачался времени высокий стебЕль.

И в закатном зареве — звучание «за»,
А в забытой музыке — зеркальное «нет».
Память приоткроет утром злые глаза,
И завоет волчьим воем стылый рассвет.

Не витрины битые, но бисер в ногах,
Будто бы осколки отзвеневшей зимы.
Темень остывающая… …шаг наугад, —
И – никто не знает, где окажемся мы.

Март въедается в глаза…

Март въедается в глаза яркой солью, скорбной солью.
Выжигает солнцем то, чем вчера был я.
Разбухают времена чуть подмокшею фасолью.
И шипит, шипит во мне памяти змея.

Опрокинутая высь в землю вжалась теплотою,
Расплавляя ледяной замок зимних снов.
И небесная слеза снова стала золотою.
Снова жало заострил дух сырой, лесной.

Если б кто-то был со мной, если кто-то, если кто-то…
Март не выел бы глаза, ослепив меня.
Но стекает с мёртвых крыш слёз небесных позолота
И звенит о пустоту, что во чреве дня.

Никого, кто должен быть!.. Лишь мембрана ожиданья –
Туго стянутая боль – чуточку звенит…
Лишь по чувственным волнам мой кораблик мирозданья
Уплывает от меня к небесам, в зенит…

Стройна вселенная твоя…

Стройна вселенная твоя,
Но слишком тихий взгляд,
В котором столько забытья,
Что нет пути назад.

Юна вселенная твоя,
Но прошлое в глазах –
В чужую старость колея –
Мой путь в твоих слезах.

Тебе пора искать себя
В совсем другой тоске,
О том далёком не скорбя,
Чья жизнь на волоске.

Платформа «Яуза»

На платформе «Яуза» нету никого.
На платформе «Яуза» нету ничего.
По перрону прыгает одинокий лист.
Над платформой «Яуза» вечер свеж и чист.

И ни звука-отзвука. Пустота молчит.
Догорают в воздухе поздние лучи.
На платформе »Яуза» будто бы не я.
На платформе «Яуза» тень небытия.

Что же это, Боже мой!.. Где же, где же всё?..
Прокатилось по сердцу злое колесо.
Фонари неяркие. Я стою. Темно.
«Острова Лосиного» чёрное пятно.

И сигналы поезда что-то не слышны.
На платформе «Яуза» – царство тишины.

То, чего не стало здесь – мне сдавило грудь…
От платформы «Яуза» – мой последний путь.

Апрель – полусонный шар…

Апрель — полусонный шар на спящей нити.
Стреляет в него секундами простор.
Хватайте апрель! И с ним туда бегите,
Где будет понятней птичий разговор!

А лопнет… поймайте новый сонный шарик,
И вспыхнет алмазом бесконечный май.
И пламя его – бессмертие подарит
И счастья земного чёрствый каравай!

Час закатный. Фонари… (вторая редакция)

Час закатный. Фонари
Пьют настой сентябрьской ночи…
Что не делится на три –
Кажется, мешает очень.

Ты, подруга, не гляди –
Что в углу темно и пусто.
Так же, как в твоей груди –
Где живёт шестое чувство.

Потому что в час, когда
Фонари лакают темень,
Легче кажется беда
И стремительнее время.

Теперь я вижу только облака…

Теперь я вижу только облака,
Воздушный горизонт и влагу неба,
А также полусонные века,
Которые, искрясь, как хлопья снега,

В лучах зари мелькают предо мной,
И времени звучит высокий голос.
Покинутый родной предел земной
Так серебрист и тонок, словно волос!

Кружатся в тихом вальсе январи,
И золото тоски моей стекает
С сырых небес, из амфоры зари
Непревзойдённой терпкости токаем!

А подо мной – седая тишина –
Лукаво смотрит добрыми глазами
На мой приют спокойствия и сна,
На вечность под цветными парусами…

В ней свет стоит, пульсируя, живя,
Ни для чего нет даже малой цели…
Так на Земле в сиреневых ветвях
Весною соловей слагает трели.

То не ветер свистит…

То не ветер свистит, то не птица пищит.
Это север струится сквозь сито
Тонкоствольных берёз, и, рисуя мороз,
Через сердце печалью сквозит он.

Умирает февраль, вьюжит снежную даль,
А, когда затихают метели,
То, надув паруса, вдаль плывут небеса, –
В акварельные воды апреля.

Через слякотный март, без компаса и карт,
Уплывают небесные шхуны…
И весёлые дни зажигают огни
И колеблют весенние струны.

Все земные места, как горящий кристалл,
Отражающий сонное время,
Освещают простор, будто спица, остёр –
Он сверкает в иных измереньях…

То не ветер свистит, то не птица пищит.
Это север струится сквозь сито
Тонкоствольных берёз, и от солнечных слёз
Через сердце весною сквозит он.

Слетит неспешно птица…

Слетит неспешно птица,
И время обновится
На маленький желток,
На летний лепесток.

И, замыкая цели,
Сквозя на сквозняках,
Зернистые апрели
Сгорят в моих руках…

И свет стоит, невидим,
И тьма стоит, светла.
Из стен небесных выйдя,
По сердцу ходит мгла,

И тоже замыкает
Просторов провода
С подобием зеркальным,
Сжигающим года.

А время обрастает
Чугунной чешуёй.
Летают птичьи стаи
Над пепельной землёй…

Свет стоит…

Свет стоит. Простору внемля,
Ты идёшь по бирюзе,
Сопрягая небо, Землю,
Отражённые в слезе.

Время пеплом на ладони
Рассыпается, лежит,
И бессмертие – бездонной
Речкой около бежит…

Мой сентябрь…

А что за окном?..
Осень крыльями машет.
И ржавые перья летят
В ничто, в никуда, в день пропащий вчерашний,
И капает солнечный яд.
Отравлены улицы, сны и деревья.
Былое седеет в висках…

Сентябрь – это город покинутый, древний.
Я – помню – себя в нём искал…

И капало солнце, и перья летели,
Сгорали во мне времена,
И город подобием звука свирели
Как будто струился в меня.

Струились вокзалы, сплетения улиц,
Дома, небеса, тополя…
Но – кто проживал в нём – назад не вернулись.

Отчаяньем пахла земля…

Камень

Привези мне камень с Валаама
Из суровых северных земель,
Где волною Ладога упрямо
Лижет скал скупую карамель.

Привези мне камень с Валаама,
Где в простор вливаются века,
Где ясней всего заметна драма
Верных слуг большого кошелька.

Времена приходят, возвращаясь:
В будущем – прошедшее блестит,
В зеркалах событий отражаясь,
В стёклах счастья, горя и обид.

Привези мне камень с Валаама.
Пусть меня оберегает он
От времён грядущего бедлама,
Как берёг он память тех времён.

Поэтам…

(триолет)

Живые поэты – совсем не поэты! –
Успеха и славы делёж.
Какими бы ни были слов пируэты,
Живые поэты – совсем не поэты!

Ведь только в строках – и любовь, и рассветы…
А в мыслях – и зависть, и ложь…
Живые поэты – совсем не поэты! –
Успеха и славы делёж.

Чёрная звезда

Трясины жизненных болот,
Как пузырится ваша тина!
Сколь чахлы жидкие леса,
Бледна закатная слеза…
Как крест на небе – самолёт,
Грустна грядущего картина.

Какой художник рисовал
Елань, светящую бедою,
Берёз мертвецкие стволы,
Тоской глядящие из мглы,
Скорбей трясиновый овал,
В нём воду – с чёрною звездою?!

Я вижу щупальца её.
Они, как змеи выплывая
Из тьмой напоенной воды,
Стремятся дальше от звезды –
В живое инобытиё,
Где свет несёт вода живая.

Но здесь болотная вода,
Всё больше мёртвая, густая!
В ней чувства все растворены,
Ущемлены, умерщвлены,
И лишь напрасные года
В ней обитают грустной стаей.

Но вдалеке смеётся свет –
Родник бессмертия далёкий,
В котором ярких звёзд не счесть!
Пока он жив – надежда есть,
Что чёрных звёзд не будет! Нет!..
А все трясины – Тайн Истоки!

Блестело алое стекло…

Блестело алое стекло. Сгорали дымистые сны.
А ты стояла у окна, где пели вешние берёзы.
И день настраивал свирель холодной северной весны.
А по столу бежал жучок строкой смешной нелепой прозы.

Светились прошлые года слезами северных дождей.
Сквозь тучи билась синева, а ты стояла и смотрела
В окно — с шестого этажа — на этих маленьких людей…
На лужи, полные лучей, на свет карельского апреля…

И билось сердце новых лун, взошедших тихо над тобой —
Над немотою серых крыш — в твоих зрачках, в твоих ресницах,
И солнце северных лесов, и пламень неба голубой
Померкли вмиг передо мной, и думал я, что это снится.

…А ты смотрела на меня, но я не видел ничего
В мерцанье этих странных лун, в их переменчивом сиянье,
Как будто чья-то ворожба, как будто чьё-то волшебство, —
Иную я познал весну, иные счастье и страданье!

Молчанье – куб. Звучанье – круг…

Молчанье – куб. Звучанье – круг.
Слова – изгнанники из рая.
Земля упругая, сырая.
А воздух – гулок, свеж и крут!

На трёх опорах пустоты
Удержаны и власть, и сила…
А смерть – кристалл, и так красиво,
Когда на нём сверкаешь ты!..

Страстей кудрявых облака
Всю жизнь курчавятся над чащей.
На трёх лучах беды блестящей
Распяты годы и века.

По кругу слов мечты бредут.
Но как же вырваться из круга,
Когда вне круга так упруго
Кубы молчанья восстают!

Тебя нечёткой запятой
На пожелтевшем послестрочье,
Где места нет мне даже точкой
Остаться!..

Точкою
простой…

Да и не будет ничего!

Без малого – четыре часа.
Кефирный воздух ноября –
Всё это – тень второго раза,
В тебе сгоревшего не зря!

Не зря стучали в небе кони,
Копытом били о зарю…
Слеза на выцветшей иконе
Горит укором ноябрю…

И снежный голос негасимый,
И похоть яхонтова дня –
Всё тонет в полынье лосиной,
Горит тоской её огня!

Звенит струна зимы о звёзды,
И пенной влагою времён
Напоен хлюпающий воздух,
Послушный тьме со всех сторон.

А тьма болезненно похожа
На твой нелепый первый раз,
Что будто обжигает кожу
Её колючий острый час!

Что будто не было второго
И тени не было его.
И нет ни звука и ни слова,
Да и не будет ничего!

Глядя…

Глядя на вспухшие вены июля,
Вижу, как жар циркулирует в них.
Сгустки тепла, что ветра не раздули,
Станут сугробами дней ледяных.

Время усохло от жажды событий –
Бьётся грозою в озёрную гладь…
Ты помяни непокой не испитый,
Нервной строкою измучив тетрадь.

Солнца когтями распороты вены,
Хлещет бурляще-кипящая кровь.
Темень еловая в мареве пены
Хмурит на небо колючую бровь.

Перекликаются бликами травы.
Время о камень пространства звенит.
Воды ночей – то не воды – отравы
В сердце струятся по руслам обид!

Но августейшая гордая стая
Августа дней прилетает сюда.
Книгу спокойствия лето листает,
Глядя в осеннее никуда…

В берёзовые небеса…

На внутренней подкладке времени
Я вижу белый шов судьбы,
А в тридесятом измерении
Бастуют злющие рабы.

Чего они хотят — не знаю я.
Горят торфяники, леса…
Ведёт меня тропа (лесная ли?)
В берёзовые небеса.

Потусторонней ежевикою
Осыпаны мои пути,
И беспорядочными бликами
Смеётся прошлое в груди.

Явленный из ничего…

Ничьими тягостными рыками
И пустотой ничьих картин,
Молчаньем, воем, плачем, криками
Я обозначился один!

И вот иду, забыв о времени,
Забыв о том, что есть судьба –
В совсем иное измерение,
В приют послушного раба

Придёт пора…

Придёт пора небес легко, безгрешно,
Связуя время плача и игры,
И снова боль перерастёт в черешню,
По ягоде отдав свои дары.

И свет пронзит завалы, буреломы,
Что в темени сырой лежат года,
И край чудес сиренево-лиловый
Звездою замерцает, и тогда

Родник весны, ломая мрака стенки,
Рассеет свет по каплям, а затем
Он сотворит мозаику оттенков
В сияющей цветочной пестроте.

И вечера закурят на полянах –
Спираль ночей – кочующий туман,
И, дверь лесов открыв, от влаги пьяный,
Покой войдет, как весть из дальних стран,

Где всё возможно, тихо и зеркально,
Где всё давным-давно разрешено…
Но потускнеет свет легко, фатально,
И темнота зальёт весны панно.

И нет черешен: высохли, прогоркли…
И снова источает тихий яд
Тупая боль, а где-то на пригорке
Стоит старик, и смотрит на закат…

Романс о прошлом

В ярком синем мареве – яркая звезда,
Образы минувшего – те, что никогда
Не вернутся, бедные, в памяти купель.
Карамели слижет их розовый апрель.
Слижет, рассмеётся он, радостен и юн.
Заиграет красный день на каскадах струн.
Заиграет ночь весны на одной струне.
Звуки те знакомые – и тебе, и мне!..

Помнишь ли серебряный снежно-льдистый дождь?..
Помнишь ли, ушедшая, в нём сиянье рощ
И берёзы белые в розовом снегу,
И твоё несмелое: «Нет же, не могу!..»

Пронеслось кометою время новых лун.
Звуки стали сиплыми у небесных струн.
Меж камнями ползает чёрная змея…
Где же наше прошлое! Где же ты да я!..

В болотах консервированное время…

В болотах консервированное время
Закуской было духу моему.
Я пил вино пространства, и прозренья
Доступны были праздному уму.

Я заедал простор былым, прошедшим,
И вкус грядущего змеился на губах.
Оттенок непонятный, сумасшедший
Горчил тобою, навевая страх.

Осадком ты была на дне бокала,
Но не пойму я, из каких времён
Так ярко ты на дне его сверкала,
Что светом был твоим я опьянён.

И на небе ты тоже из-за тучи
Всё тем же светом улыбалась мне,
И мир, такой жестокий и колючий,
Ты освещала, будто в детском сне.

Зазвенело в воздухе…

Зазвенело в воздухе. Замелькало в чаще.
Бросило под ноги мне мокрые ключи.
День был – помню – солнечный. Солнечно-хрустящий!
И хрустели по лесам хрупкие лучи.

Замерцала тишина. Замелькала листьями.
По волнам ветров плыла, и молчала так,
Что погибшая весна воскресала мыслями
В рыхлой памяти моей праздником блестя.

Говорлива и смела, оживала молодость.
На мгновение, на час… Сквозняком берёз
Напоила пустоту, душною от голода,
И приснилась облакам высверками гроз.

Ты чего же, синева, всё такая мутная…
Конь осенний по тебе быстро проскакал,
И поднял седую пыль поздними минутами,
Погрузив в прощальный дым погрустневший зал.

Не хватало…

Разметавшиеся искры
Ошалевшего огня
Обращались в капли, быстро
В темень падая, звеня.

И во тьме времён так чётко
Обозначился июль,
Ёлки с вычищенной чёлкой,
Зоркий взгляд лесных косуль,

Речки сонное дыханье,
Скрип осей земных пространств,
Колебанье, колыханье
Дыма дальнего костра,

Чьё-то пенье и шептанье,
Приближенье влажных губ,
И улыбка тихой тайны,
И прощанье, и испуг…

Слёзы, стоны, и усталый
Кашель космоса глухой.
Но чего-то не хватало…
Не хватало нас с тобой!

Сентябрьские струи тягучи…

Сентябрьские струи тягучи.
Сентябрьские блёклы огни.
Привязаны тяжкие тучи
К земле.
Их возьми, потяни

За нити дождей бесконечных,
За — в темень ушедший — июль…
На солнца еловый подсвечник
Смотри через дремлющий тюль…

И первых снегов телеграммы
Душой близорукой читай.

Ни слова, ни мига, ни грамма
Не стоят ни ад и ни рай!

И жизни жидкая смола…

И жизни жидкая смола,
И лава липкая фантазий –
Затвердевают без тепла
Всего одной холодной фразы.

И на поверхности – круги,
И в глубине – водовороты…
Кому кричат: быстрей беги,
Тот падает на повороте.

Весны вселенская слеза
И смех раскованного лета…
Ни показать, ни рассказать
О чём-то
сил у жизни нету!

Времён холодных полынья,
В которой блещет око смерти,
Искрит печалью для меня,
Как капля клея на конверте.

Незамечаемых примет
Звучат надломленные ноты…
Как тонок предрассветный свет,
Стекающий во тьму дремоты!

И шпили вящей пустоты
Так непростительно похожи
На иглы, что вонзаешь ты
Седой судьбе моей под кожу.

Неторопливый тонкий свет
Колючего лесного утра
Похож на прошлых дней привет,
Тех дней, что мы забыли мудро…

Цена всему – пятак мечты,
Да грош поломанного счастья.
Все вещи кажутся просты…
Когда развалятся на части!

Качаются ветки…

Качаются ветки. Леса убегают
Листвою осенней на север, на север…
По солнечной сказке ступает нагая
Брусничная осень, печали посеяв

Лучами на нитях седых паутинок,
Ознобом осин под свистящие звуки
И рябью озёр, беспокойством утиным,
Законами скучной осенней науки…

И движется поезд товарного неба
До станции «яркое снежное утро».
Так жалко чего-то!..
Так странно, так немо
Стекают дождями земные минуты!

И время, оно, будто капля на ветке,
Блистает неярко, блистает прощально…
И рыбой туманной в берёзовой сетке
Запуталось солнце, легко и печально…

Цветы осенних дней…

Цветы осенних дней в тоске моей цветут.
Цветы осенних дней печалью поливаю.
Как тих и молчалив страстей моих приют!
В нём бабочка весны едва-едва живая.

Не погибай, прошу, побудь ещё со мной
В кружении ночей пыльцою млечной, звёздной!
Под солнцем ноября полёт окончишь свой,
Лучом падёшь с небес, холодным, жёлтым, поздним.

Но бликом на снегу – я знаю – прорастёшь,
Холодной искрой дня бессмысленно-пунцовой…
И будет снежный день так дьявольски хорош,
Что ярко мне солжёт:
«Ты будешь счастлив снова!»

Цветы осенних дней увянут и уснут.
Смежат в янтарных снах уставшие глазёнки,
И будет пеленать декабрьских дней уют
Озябшую судьбу забвеньем снежным, тонким.

Вопрос к зиме

В рыдающей пустоте
Молчания твоего –
Ни ворона на кресте,
Ни голубя…
ничего!

Скажи, почему слова
Твои так скупы, бедны,
Что кружится голова
От мраморной тишины,

От грусти твоих снегов,
От света твоих небес,
От скрипа моих шагов,
Неспешно ведущих в лес?..

Два эха…

Два эха живут в параллельных мирах:
Рыданье былого, насмешка грядущего…
Как некий туманный неясный мираж –
Владыка судеб и скопление душ его –
Виднеются розовым облаком там,
Где Бог никогда не живёт по углам…

Два мира, две крайности, две полыньи.
В какую из них ты провалишься?.. Каждому –
Секунды былого, грядущего дни –
Тождественны плахе, проклятию страшному,
Поскольку былое страшит пустотой,
Грядущее – к смерти влекущей мечтой.

Два эха зеркальных и две полыньи.
Два леса, два дома, две боли, две радости.
И в них паутиной тоски вплетены
Искристые зори, стоцветные радуги:
Мерцает и льётся загадочный свет
На сумрак прошедших и будущих лет.

Но в сумраке этом заметны едва
Останки былого и знаки грядущего.
Бессильны заклятья, бессильны слова,
Летящие в спину в бессмертье бредущего,
Где эхо, живущее в мире одном,
Сливается с эхом в пространстве другом!

Осенняя тишина…

Лесов осенний хрусталь разбит на хрупкие блики.
Пролиты вина времён на скатерть звонких пространств.
Ты слышишь, как тишина ступает по гулким плитам
Ступеней моей судьбы! Как поступь её остра!

Как пряди её волос – увядшие рано зори –
Чуть дымисто и легко блестят на сырых ветрах.
Она, будто сноп лучей, колеблющихся в лазори,
До боли бела, бледна, печали моей сестра.

Красива?.. Но что с того, когда красоты той ярче:
В очах у неё – цветы, в устах у неё – весна,
В которой смеется вдаль счастливый и скромный мальчик.
А даль высока, чиста, ни капельки не грустна!..

Поблёкшие времена… Просторы давно размыты.
И осень горчит давно, нахальна, тверда, смела.
Осеннею тишиной – я стал для тебя – забытый.
А может, лишь тишиной и ты для меня была…

Яблоки и зяблики

Расстояния – кораблики
Вдоль по времени плывут.
И поют на липах зяблики,
Дополняя наш уют.

Колесо очарования
В этом мае так блестит,
Что и лёжа на диване я –
Счастлив, и лишён обид…

Без обид, моя хорошая,
Хоть и знаю, что предашь,
И что буду огорошен я,
Не кляну тебя…

Мираж
Этот вскорости рассеется,
И не будет ни-че-го.
В новом мире мы поселимся
Без страстей и без тревог!

Станем мы с тобою липами.
Или яблонями. Пусть.
И слезами или всхлипами
Будем слышать чью-то грусть.

А пока – волнуй, беси меня,
Изменяй и уходи,
Чтобы от таблички с именем
После ёкнуло в груди

У того, кто будет зябликов
В колокольный слушать час,
И, надкусывая яблоко,
Вдруг подумает о нас! –

Тех, кто веселились, плакали.
Но прошли десятки лет,
И на свете злом и лакомом
Нас теперь давно уж нет.

Белого белей…

Белей лилей, алее лала,
Бела была ты и ала…
(Ф. Сологуб)

И всё давно – белым-бело,
Не важно, что и где.
Блестит январское стекло —
Звездою на звезде.

И тлеют свечи немоты
В подсвечниках лесов,
Где дням грядущим даришь ты
Прошедших дней кольцо.

Где, с белизной сливаясь, грусть
Становится бела,
Не видя звёздную игру
Январского стекла.

И на руке времён блестит
Пространства аметист,
И с веток памяти летит
Тоски озябший лист.

…А на персте грядущих дней —
Прошедших дней кольцо,
В котором, белого белей,
Как сон, твоё лицо!

И пламя за пламя…

И лёд зацепился за лёд,
И пламя за пламя, и темень за темень.
Лишь тот никогда не придёт,
Кто бродит по кругу над нами, над всеми…

И шар обратится в квадрат,
Покуда не смеет живое, живое
Всё мёртвое в поры вобрать,
И гулкою, громкою стать тишиною…

Какая безликая тьма,
Когда беспощадно, когда бесполезно –
Смертельная бездна сама
Встаёт на дыбы над бессмертною бездной!

И слово мерцает во тьме,
Меняя оттенки, и смыслы меняя.
И – что остаётся в уме –
Пугает трезвоном пустого трамвая…

Весы лесов

Весы лесов. А на весах, как тень и свет, тоска в слезах.
Стоит в березовой волне, как звук отчаянья в струне.
И вес тоски лесной моей сгибает руки властных дней,
Что тихо в том лесу бредут… И там и тут, и там и тут
Перекликаются они, мои берёзовые дни,
Смыкая кольца пустоты, немногословны и просты.

Какая тягость в голосах! Какая тяжесть на весах!
И прогибаются весы, и ускоряются часы,
Бегут вприпрыжку времена – туда, где темь и тишина,
Где не сойти тоске лесов с лесами созданных весов,
Где петли темени везде натянуты в ночи, и где
На мрака шёлковую тень подвешен будет каждый день.

Льняные сны…

Льняные сны. Льняные дни.
И лёд в моём окне.
Тонка сверкающая нить
Разлуки при луне.

И лёд в глазах, и лёд в слезах,
Повсюду и везде.
В лесных полях, в степных лесах,
В кладбищенской звезде…

А снег летит, а снег поёт
О чём-то ни о чём…
Сверкает на оградах лёд
Кладбищенским лучом.

И тлеет медленная нить
В томленье дней льняных.
Разлука лунная звенит
В оковах ледяных.

А в паутине проводов
Запуталась тоска,
Гудит в объятьях гулких льдов,
Как муха у виска!

Я вижу сны: льняные дни
Вдоль памяти бредут.
Разлуки тлеющая нить
Мерцает там и тут.

Инверсии

Гирлянды ледяных шаров
Звенят твоим морозным смехом.
И леденится день, багров,
И пузырится пенным эхом
Заснеженная пустота
В тени лилового куста.

Во снегом вспененной глуши
Купаются, плывут берёзы
На острова твоей души,
Где всё ещё бушуют грозы,
Где жизни вязкая слюда
Течёт в прошедшие года,

В которых кружев белизны
Январской много больше было,
Цвели рябиновые сны
Румянцем щёк твоих так мило,
Что нетерпения хрусталь
Разбить обоим было жаль!

И в те года вплетала ты
И спящих рощ немую чуткость,
И смеха синие цветы,
И скорого прощанья чувство.
Но жизнь алела и текла
В узорах льдистого стекла!

Теперь твой смех, как свет, стоит,
В еловой темени сверкая,
Слоится, множится, звенит,
Как непонятность колдовская.
Но жизни алая слюда,
Увы, застыла навсегда!

Декабрьские вариации

Снегом сыплется тишина
На дремотное постоянство,
Что покоем легло в пространство,
И колышется на волнах

Бесконечных воспоминаний…
А мороза шершавый шар
С неба катится не спеша
В лес, под лунными валунами.

Звездноглазая темнота,
Тихо кашлянув, посмотрела
На покой, беспокойно белый,
Одинока, грустна, густа.

Было видно, как сонно, странно
Сам в себя уходил декабрь…
Снежнотелая ночь, гибка,
Принимала лесные ванны,

И хотела вина, вина!
Пометелистей, да покрепче!
Но, метелям назло, всё легче
С неба сыпалась тишина…

Счастье и осень

Осень сверкает кленовой слезой,
Стоя в брусничной метели.
Катится с тучи небес колесо
В звонкую струнчатость елей…

Вечеру ветер дарует смычок. –
Пусть непогода сыграет
Льдистых мелодий высокий снежок,
Музыку зимнего края.

Осень, как счастье, сверкает слезой,
Путаясь в тенях и свете,
Птахою малою, птицей большой,
Тем, чего нету на свете.

Осень – продрогших небес воробей,
Робкого счастья синица.
В небо порхай, не робей, не робей!
Счастье – не может присниться!..

Счастье – осенней тоски перламутр,
Гаснущих дней неизбежность,
Жизнь и судьба, уходящие в тьму,
Злобы слепая погрешность!

Что-то как-то…

Что-то как-то не очень весело
В этом сумраке января.
Все берёзы тоску развесили
Цветом тусклого янтаря.

Что-то как-то не очень верится
В то, что будет, и в то, что прошло.
Одинокое смотрит деревце
На меня сквозь времён стекло.

Времена мои потускневшие…
Ну а деревцу – всё равно!
И послал бы весь мир я к лешему,
Да не можется: не дано!..

Одинокая злая молодость
Наточила на старость нож.
Не скопил я ни меди, ни золота.
И ни сЕребра… ну так что ж!..

Ну и пусть!..

Небеса суровые
В эту зиму. И снег большой.
Будьте счастливы, будьте здоровые
Люди, благостные душой!

Наливаются ярыми соками
Вены вьюжные злой зимы.
И снега белизной высокою
С горней падают полутьмы.

И скрипит, и скрипит безвременье,
А продрогшие времена
Обеднели навек прозреньями,
Позабыли все имена.

И простор надо мной качается,
Остужая моё чело.

Всё кончается.
Все кончаются.

…Не кончается ничего!

Короткие фразы

Уставшие веки.
Уснувшие реки.
Зима.

Погибшая память.
Стена между нами .
И тьма…

Дырявится вечер
Морозной картечью
Везде.

И так одиноко
На небе высоком
Звезде…

Пространство пьяно и воздушно…

Пространство пьяно и воздушно лесным пронизано лучом.
Открыта форточка на небе в лохматой сине-снежной туче.
И снег облепливает ели и серебрит сосны плечо
Пушистой памятью блестящей, сырой, рассыпчатой, летучей.

И дым погибших душ – под солнцем – сверкает грустью декабря.
Она кругами всё блуждает, порой незрима, нелюдима.
Но – лишь пронзит еловый сумрак зимы пунцовая заря –
И сразу видно, что по снегу бредёт походкой пилигрима

Глухая грусть… Куда стремится по тропам снежно-ледяным?
И почему круги дороги запутаны, витиеваты?..
Но луч последний исчезает, одни лишь призраки видны, –
Грусть растворяется в морозе, и тлеет в пламени заката.

Каплет кровью день весенний…

…Это жизнь ошибки множит,
Ошибается, тревожит,
Чёрным волосом блестя…
И берёт апрельский ножик
И проводит дням по коже –
Глупое судьбы дитя.

Каплет кровью день весенний
На цветы, на свет, на тени,
А бинты не завезли…
Но пришла пора цветенья –
Разбегаются растенья
Во все стороны Земли!

Дни бредут и тихо плачут.
Над лечения задачей
Кто-то трудится в поту.
Не гоняясь за удачей,
Молодой, хмельной, горячий –
Сочиняет простоту,

Где ни крови нет, ни боли,
Ни какой другой юдоли,
Исправляя смерть и жизнь
На цветущее бессмертье,
И ошибки – вы поверьте –
Обращая в миражи!

И дитя уже смеётся,
Ножик брошен, сердце бьётся
И добрей, и веселей…
И щеночек-солнце трётся
О весеннее оконце…
Загорайся, а не тлей!

А в полдень два луча…

А в полдень два луча на хрустале скрестились.
И тучей проворчал за тюлем дальний лес.
И солнечные силы по комнате бродили,
И запах летней влаги долетал с небес.

И тишина, запамятав свои аккорды,
Играла грозовой стотысячный июль.
От ветра осмелев, танцуя лихо, гордо —
Метался по окну просолнеченный тюль.

И ты смеялась слёзно. Небо грохотало.
Я помнил этот миг и час, и день, и год,
Когда в очах твоих навек отхохотала
Святая молодость…

Грозою небосвод
Наполнился, как чаша с закипевшим чаем.
Но пить его пришлось, увы, не нам, не нам!..

…Я всё простил, забыл… не помню… не скучаю…
И тихо говорю: спасибо временам.

Город. Сумерки. Закат

Времена и расстоянья.
Бытие-небытие.
Встреча. Близость. Расставанье.
Колкой правды острие.

Бесконечное – мгновенно.
А мгновенье – навсегда!
Остывают серой тенью
Отпылавшие года.

Ты идешь? нет, ты уходишь…
Кто ты? Где ты? Нет тебя…
За окошком осень вроде –
Сиротливость ноября.

За окошком парк, аллея.
Город. Сумерки. Закат.
Ни о чём не сожалею:
Виноват… не виноват…

Тишину сжигают звуки,
И в сожжённой тишине
Обращаются разлуки
Пеплом памяти во мне.

Этот пепел я рассею
По вселенной ноября,
Проливая на аллею
Небо цвета янтаря.

Когда близка апрельская капель…

Когда близка апрельская капель,
Всё выше ноты альта светлой грусти,
Всё крепче ожиданий пенный хмель,
Загадочней окраин захолустье.

Ангиной времена воспалены.
Скрипит калитка, спавшая всю зиму…
По солнечным полянам бродят сны.
И прошлое совсем невыносимо.

Улыбкой неба ласково смущён,
Зажмурился от солнечного счастья
Прозрачный лес, ещё раз обречён
На птичьи переливчатые страсти.

Но всё же нет… чего-то всё же нет…
Чего-то… а, быть может, и кого-то –
Там, где сменяет тени яркий свет,
Где зимняя разбужена дремота.

И мир сжимает сердце до тоски,
До хруста чувств, до хруста и до грусти.
И крошатся на колкие куски
В тяжёлый лёд закованные чувства.

Одинокая старость

Ты чуешь, как, сжимая времена,
Ползёт по венам к сердцу злая старость!
Какими бедами напоена
Ничем не обратимая усталость!..

И старый стол, и серый шкаф, и мрак –
Вот маркеры неспешного уюта.
Устроен дольний мир совсем не так,
Как хочешь ты, как хочется кому-то…

И мутной паутиной пустоты
Опутано грядущее, а в прошлом
Не видно ни одной живой мечты,
От настоящего так трудно, тошно!

Пускает злобно щупальца свои
Чернильный спрут голодных одиночеств
И плющатся волшебные слои,
Где доброта, любовь, и честь, и почесть…

И серый леденящий дождь потерь
С твоих обочин смоет страсть и радость…
Скрипит, скрипит ржавеющая дверь
В соцветие блестящих детством радуг.

И скоро затворится навсегда!
Померкнет всё, и спрут в момент ослабнет.
Другие доживут свои года –
Почти как ты – бессмысленно, бесславно…

И сноп лучей, и контур тени…

И сноп лучей, и контур тени
В тебе живут, в тебе поют…

Где вздохи, влага, шелестенье,
Цветут болотные растенья,
На май помножив твой уют.

Блуждают чьи-то миражи.
Шипит змеёй в трясинах время
И, уползая в камыши,
На миги мир земной крошит,
И заостряются прозренья

О том, что всё разделено
На две неравных половины.
Висит покоя шарик, но
Мерцает майское панно.
Ворчат под ним, урчат трясины.

И, под шипение времён,
Вкусив их медленного яда,
Воспринимая мир как сон,
Ты всё же не забудь закон,
Что горе в счастье видеть надо!

И ни криво, ни ровно…

И не то чтобы ровно,
И не то чтобы криво,
Бессловесно, бескровно
И, бесспорно, красиво

Заострённые грани
Воздух режут лучами.
На прозрачном экране
Пляшут тени печали…

Мы, конечно, устали,
Мы, конечно, забыли.
Не коснулись устами
Ни азалий, ни лилий…

Но на плитах гранита
Высекали ножами
То, что было забыто,
Что исчезло меж нами.

И ни криво, ни ровно.
И навряд ли красиво.
Но творила добротно
Бескорыстная сила.

Ворожея, ворожея…

Остриями спящих ножниц режет пасмурные ткани,
Обрывая швы кривые, ворожея, ворожея…
И дрожит звездою тусклой бытие на дне стакана,
Ускоряется планида, на опасном вираже я!..

Ворожея тихой жизни! Не спеши! Не торопись ты!
Разрезая злые ткани, не серчай, не суетись!..
За окошком день осенний, за окошком день неистов.
Бледным бликом ускользает по листве опавшей жизнь.

На кристалле беспокойства возгораются все грани
Алым цветом, ярким светом, и мерцают, и горят –
Так, что Позднее, встречаясь с бесконечно малым Ранним,
Разговаривает злобно, громко, обо всём подряд.

Ворожея, ворожея, вот и кончились все ткани!
Что же будет? Как же будет? Отчего ты не грустишь?..
Угасает пламя чувства и звезда в моём стакане.
Тихо в воздухе осеннем, но коварна эта тишь!

Стихотворною строкою…

Корабли вечерних улиц
Проплывают в бухты ночи.
Отражения проснулись.
После сна им тяжко очень.

Амальгама беспокойства,
Будто бабочка, трепещет,
Непонятная, как космос,
Как туман, густой, зловещий.

Шевелит еловой бровью
Опрокинутая в вечность
Ночь,
живущая бескровно,
Тихо и бесчеловечно.

И плывут из ниоткуда
То ли буквы, то ли числа,
Так похожие на чудо,
Без какого-либо смысла.

И молчат во тьме глаголы,
Упреждая вектор действий,
И звенит звездою голос
Оживающего детства.

Чем ослепительней блеск…

Мыслей тропический лес
Вырос на пепле ума…
Чем ослепительней блеск,
Тем бесконечнее тьма.

Мыслей тропический лес
Вырос, а в нём муравьи
Жалят с восторгом и без
Труп ещё тёплой любви.

Катится яблоком день
В жёлобе ровных времён.
Мыслей невнятная тень
Падает в плоскость имён

Тех, кто ещё не в земле,
Втоптаны в пепел ума…
Чем ослепительней блеск –
Тем безнадёжнее тьма!

Чувства – буквы алфавита…

Чувства – буквы алфавита.
Строчки – тайнопись сердец.
Dolce Vita! Dolce Vita!
Нетускнеющий венец!

Ожидаемая всеми,
Освети мой тихий стих.
Закольцованное время –
В измерениях, каких?

Событийными кругами,
Как вернуться мне туда,
Где разучивают гаммы
Красота и простота,

Где сквозь поры вязких правил
Доброты течёт вино,
И где темени убавил
Тот, с которым так темно?

Мысли – графики, таблицы…
Dolce Vita! для чего:
Злые сумрачные лица
И тревоги существо?

Мартовское

Свет берёз в окно струится,
Свет берёз и свет осин…
Дни крылатые, как птицы.
Пламень марта негасим!
Окуни в закаты сердце,
В ночи – душу окуни.
Колыханий вешних герцы
Ощути:
везде они!

В гулком мареве закатном,
В слёзной утренней тиши –
Ты почувствуешь: обратно
Нет дороги для души!
Только робкие мгновенья,
Прячась в облаке берёз,
Как времён счастливых звенья,
Призадуматься всерьёз
Над былым тебя заставят
И вернут тебя туда,
Где в мечтах о счастье, славе
Протекли твои года.

Те мгновения растают,
Веру в прошлое губя.
Но деньков апрельских стая
На крыло возьмёт тебя…

В истории общих историй…

В истории общих историй
Всегда не хватает одной:
Полёта судьбы на просторе
Над яркой мечтою земной.

Где множество сказочных звеньев
Сплелись в событийный узор,
Весёлый жасмин вдохновенья
Расцвёл, украшая простор.

Бежали пугливые ночи
В промытые грозами дни.
На счастья лиловый звоночек
В бегу нажимали они.

И красные искорки звука
Во мне зажигали весну,
Добро приносила разлука,
Беда отходила ко сну.

В истории всяких историй
История счастья нужна,
В которой на звёздном просторе
Гуляя, смеётся весна!

И дует из юности ветер,
И падает небо в траву…
И то, чего нету на свете,
Я вижу, как сон, наяву!

Это…

Я к тебе обращаюсь: «Скажи!..»
А в ответ – торфяное молчание.
Этот страх, эта смерть, эта жизнь –
Веток сосен покой и качание.

Это – ржавенький велосипед
Поздних дней, на котором тихонечко
Я въезжаю туда, где рассвет
Вижу через закатную плёночку.

Ты вздыхаешь. Молчишь. Я молчу…
Бесполезное сосен качание…
По лесному гуляют лучу
Наши вздохи и наши молчания.

В раскалённой чувственной печи

В раскалённой чувственной печи
Плавится чугун воспоминаний.
На часах густеющей ночи –
Маятник пустотных колебаний.

Смолы бесконечности шипят,
Пузырятся правдой липкоструйной,
И вскипает знаний пенный яд,
И звучат расстроенные струны

Резвости ржавеющих ветров.
Грозы рассыпают молний знаки
В густоте бессмысленных миров,
Где явленья вовсе не двояки.

Крошится бессмертия свинец
Молотом событий бесполезных.
Суеты серебряный скворец
Улетает, замолкая, в бездну.

Потому что это быть должно.
Быть должно всегда. Никак иначе!
Сквозняки… Разбитое окно…
Вечно нерешённая задача…

Едет колесо…

Едет колесо небес по дороге звёздной.
И визжит на виражах тормозом луны.
Озирается в ночи шаркающий воздух.
Просыпаются в лесу страха валуны.

Ускоряясь, колесо тучами дымится.
Пар исходит от него смехом снов лесных.
Ускоренье колеса тонкое, как спица,
Как игольчатая злость северной весны.

Вдоль дороги города дремлющих галактик.
А под нею густота суетной Земли,
Где бликует добротой детства липкий фантик,
Где бумажные плывут в лужах корабли…

По асфальту звёздных трасс, гравию квазаров
Мчится, мчится колесо, набирая темп…
Обрываются в лесах струны на гитарах.
Обращаются леса флейтами затем.

Судьба и клоун

Моя судьба в руках у клоуна,
Который сцену позабыл.
Помята им, слегка поломана…

Судьба поломанной судьбы –
Валяться в чёрном пыльном ящике,
Что за кулисами стоит
И видеть шарики горящие
В руках факировых обид…

А клоун сам давно состарился
И ловкость в прошлом потерял.
Судьбу мою –
мою страдалицу
Пустил в расходный материал:
Он вынул, бедную, из ящика,
Её старьёвщику продал,
И на копеечки звенящие
Купил души моей кристалл.

Душа не старится, не портится,
Легка и вечно молода.
Он с ней кривляется и корчится
Теперь на сцене без труда!..

За волной волна…

А. Я.

За стеной стена. За волной волна.
Лента вечности извивается.
Боровая ночь. Небеса. Луна.
Ты чего не спишь? Спи, красавица!

Тишина болот лунный саван шьёт.
Преходящее – уходящее!
Сто шагов назад. Сто шагов вперед.
А вокруг – одни ночи ящеры.

Почему не спишь?.. Темень ткани ткёт,
Непрозрачные, но белёсые.
А в плечо ночи, точно в чёрный мёд,
Времена впились злыми осами.

Закричала ночь и сбежала прочь.
Улетели с ней с шумом ящеры…
Не уснуть тебе, и тоску толочь
Неизбывную, настоящую!..

Но бесшумно вдруг отворилась дверь
В терем солнечный, в терем утренний.
Посмотри вокруг, как светло теперь!
Разбросай мечты златокудрые!..

За стеной стена. За волной волна.
Лента вечности извивается.
За окном весна спелым днём полна –
Для такой, как ты! Для красавицы!

Сонет

Творителем пришёл и растворился в дымке
Крутящихся огней недетской суеты.
Роса его души – весенние цветы.
Краса его чудес – две тёплые дождинки…

В других мирах везде гуляют невидимки.
Он был одним из них, но дух его остыл.
Вернулся он сюда, где звёзды и кресты
Слились в одной тоске — в едином поединке!

Сверкают времена в пустых его глазах,
Бессмертие – в устах, в руках его – лоза,
Где спелый виноград космического бреда!

И хлещут по щекам хвосты его комет,
Что выдуманы им, которых нынче нет,
Но мыслями о них весна его согрета.

Осень – битое стекло…

Осень – битое стекло.
Давнего хрусталь.
В небе тихое тепло
Растопляет даль.

В небе – мутное ничто,
И вокруг – никто.
Буреломных вёрст на сто –
Заячий простор.

Щелочная тишина –
Сзади, впереди –
Растворяет времена
У меня в груди…

Опрокину я стакан
Грусти сентября:
Заискрится в облаках
Тусклая заря.

В чёрном зареве лесов,
Будто детский сон,
Потеряю я кольцо
Золотых времён.

Но светлее тёплых слов
Прошлые года.
Осень – битое стекло.
Это навсегда!

Будто сон

Я стоял и смотрел, как бежала она,
Как бежала она и как пела.
Громыхала война и кипела волна.
Но какое до этого дело!

Песня – влага лесов, песня – тающий день
И времён беспокойные воды.
А мотив – краснорогий закатный олень
На вечерних лугах небосвода.

И бежала она, и смеялась она,
И бессмертие вслед ей глядело
Голубыми очами весеннего сна,
Непонятного миру предела.

Небеса это сон. И Земля это сон.
И бегущая снится мне, снится
В непонятных просторах забытых имён,
В обратившихся в пепел страницах.

Прибежала она. Запыхалась она.
Повернулась ко мне. Улыбнулась.
Пусть грохочет война и вскипает волна.
Лишь бы всё никогда не проснулось!

Расставанье – птица в клетке…

Расставанье – птица в клетке.
Встреча – птица в небесах.
Хлещут солнечные ветки
По лицу в густых лесах.

Бесконечностью мохнатой
Шевелится темнота.
Распадающийся атом –
Ожиданья пустота…

Я иду в кольце пространства,
Размыкая времена.
Заколдованное царство!
Колдовская сторона!

Жасминовая соната

Фаэтоны солнечных лучей,
Золото воздушных лёгких ситцев
Наиграла мне виолончель –
Майская жасминовая птица.

Родников знобящий переплеск,
Влажных трав скупая осторожность –
Это блеск, весенней грани блеск,
Лепесткового пути возможность

В край свечей в подсвечниках лесов,
В тихий тон звучащей майской ночи,
Где глядит бессмертье оком сов
В голубые ямы одиночеств.

Но сыграет утренний скрипач
Яркую мелодию рассвета,
И опять румян, пунцов, горяч
День примчится в колеснице света.

И легко дыхание коней.
И смеётся облачный возница
В фаэтоне утренних лучей,
В золоте воздушных лёгких ситцев.

Второму пламени

На ускорителях судеб
Летают кварки ожиданий.
А ты, в рядах тревог, везде
Отождествляешь силу с тайной!

И как бы ни было тебе
Печально, радостно, спокойно –
Твой клон играет на трубе
Легко, но очень произвольно.

И, синкопируя любовь,
Так издевательски фальшивит,
Что удивляюсь, как тобой
Полмира счастливы и живы!

Но не сойтись твоим рядам
И жить совсем не долго кваркам.
И я копейки не отдам,
Чтобы гореть с тобою ярко!

А истина в том, что проходит…

…А истина в том, что проходит
И то, что не может пройти!
Растёт лебеда в огороде,
Хоть может там и не расти.

Бессмертия лик угловатый
Бессмысленно в душу глядит.
Предчувствий немые солдаты
Толпятся на сердце в груди…

И то, что не будет чего–то –
Тождественно сразу всему,
Когда безразличия ноты
Врастают цветами во тьму.

Когда, в темноте расцветая,
Колеблют мембрану судьбы
Напором свирельного мая
И звуком осенней трубы.

Осветляя собственную тьму…

Осветляя собственную тьму,
Очутись на кромке снежных гор!
Бесконечности конечных «почему»
Пулями пробьют в тебе простор.

Громоздятся скалами века.
В них живёт большое Ничего!..
Самолёт скользит за облака.
Был, и вот уж нет нигде его…

Отрывайся с дерева листом,
Или же звездой с небес мигай, –
Запоёт бессмысленный восток
И заговорят с тобой снега.

Но чужими жалами ножей
Или чьим–то выстрелом в упор
Ты смертельно ранен был уже.
Ни к чему о некой правде спор!

Отчего же ты сияешь тут,
Где давно покоится твой прах!
Или яркой горестью минут
Излучает свет живучий страх?..

Тишина роднее звука…

Тишина роднее звука.
Слева, справа тишина.
Обретенная разлука.
Разоренная страна.

В этой слякоти осенней
И в мерцании лучей
Крутит солнце карусели
Листьев, ярче, горячей.

Времена. Густые краски.
Кровь кленовая горит.
Беспощадностью прекрасен
Злобы яркий флюорит.

Тишина. А, может, просто
Больше нету никого?..
Ветер воет на погостах,
Славя смерти торжество?..

И в предзимней лихорадке
Осень-то,
и та мертва,
Или в судорожной схватке
Шепчет горькие слова?..

Но бессонной тишиною
Скованы её уста,
И летает над страною
Блик распятого Христа.

В дежурной тьме обуглившихся вёсен…

В дежурной тьме обуглившихся вёсен
Творит свой мир большое Ничего!
И осьминогом плавает несносным
Нелепостей капризных существо.

И щупальца его, едва касаясь
Бессмысленности чувственных высот,
Шевелят неподатливую зависть,
Щекочут алой ярости висок!

Над темнотой обуглившихся вёсен
Сгорают земли, звёзды, времена.
Но дерево событий плодоносит,
Цветок судьбы роняет семена…

Выстрел. Небо. Снег и поле…

Выстрел. Небо. Снег и поле.
Колыхание пространств.
Потухает чья-то воля
Ярым пламенем костра.

Перемены переходят
В постоянную мечту.
Жизни хрупкий пароходик
Уплывает в пустоту…

Достигающая неба
Высь малиновых высот –
Ослепительная нега
Пули, пущенной в висок.

Замыкая расстоянья,
Размыкая времена,
Бродит горечь расставанья,
Страхами озарена.

Бесконечная, живая –
Ощущается вина…
Пароходик уплывает.
Сиротеет тишина.

Скрепляя слова…

Скрепляя слова – то пружинистой мыслью,
То гибкого чувства незримой скобой,
Рисуем узоры сверкающих смыслов
И слышим грядущего тихий гобой.

Цепочки и звенья, пружины и скобы:
Работает сложно лихой механизм.
Но часто бывают погрешности, чтобы
Не просто, не тихо давалась нам жизнь!

Замкнуться, сцепиться, оставить зазоры
В пространстве событий, и мыслей, и чувств,
Чтоб смыслы менялись, менялись узоры,
Чтоб мир оказался таинственно пуст!

Чтоб время, скользя немотой по событьям,
Слегка приглушало их яростный крик.
Цепочки и звенья… прозренья… наитья…
Так много сюжетов! Так много интриг!..

Время вырастает из земли…

Время вырастает из земли,
Кучерявясь летними цветами…
Сорняком, желтеющим меж нами,
Времени соцветья расцвели.

Смотрят одноглазые на нас
Корневища, в наше беспокойство,
Отвергая всё мироустройство,
Что мы видим в профиль и анфас.

Прошлокрылых буден мотыльки –
Абрисы известных нам событий –
В том, что было намертво забыто,
Растворятся, чувствам вопреки.

Сорняки времён заглушат всё,
Вырастая стеблями до неба,
Жизни обжигающую негу
Обращая в бесконечный сон…

Всё сгорело в огнях времён…

Всё сгорело в огнях времён.
Память топчется на пепелище.
И былого смешливый сон
Места в сердце уже не ищет!

Одиноко стоят леса,
Искалеченные ветрами…
Кто со мною, и кто я сам?
Сгусток крови в открытой ране!

Бесконечностями везде
Нарисована неизбежность.
Кровожаднее каждый день
И скупее и страсть, и нежность.

Сиротливее поезда.
Неудачливее удачи.
Неуверенней слово «да».
Нерешаемее задачи…

Крепко скованы ты и я,
Крепко скованы все другие
Безысходностью бытия,
Беспощадностью ностальгии…

Справа катится красный шар.
Слева катится жёлтый шарик.
А меж ними судьба, кружа
По болоту,
дорогу шарит.

Но болот бесконечен строй.
И шаров бесконечно много…
Оттого и несчастий – рой!
Оттого-то и жизнь – убога!

Жажда былого

Выходи! И не смей мне перечить.
По трясинам огни подожги.
Так давно я хотел этой встречи,
Но в округе не видно ни зги!

Чую, ты надо мною смеёшься,
Где-то там, в голубых камышах.
Между кочек змеиных крадёшься,
Без огней по трясинам кружа.

Может, ты подбираешься сзади,
Чтобы муча меня удавить…
Может, темью болотною глядя,
Всё мигаешь звездой, визави!

Примешь ты и позор и страданье,
Если в гробе седых облаков
Лунный труп оживит твои тайны,
Выпуская во тьму мотыльков.

Все они устремятся к тебе же,
Ослепят, защекочут тебя.
Звёздный нож на кусочки разрежет
То, чем был, дорогое губя!

Потому что ты в прошлом, в прошедшем
Сам – до метра, секунды… Ты весь –
Это мир мой былой, сумасшедший.
Был, и нет тебя более здесь!

Но так часто тебя не хватает,
Что в объятьях нелепых трясин
Я прошу: возврати свои тайны!
Ты же раб мой… и мой господин!

Память

Станция «Подлипки»! Станция «Подлипки»!
В ней, как соль, растворены молодости слитки.

Остывающий перрон, звуки электрички
Зажигают прошлых лет крохотные спички.

Прошлых лет, когда тобой время сладко пело,
Заглушая тихий стон скорбного предела…

Вечерок. Огни витрин. Мы идём по снегу.
Смотрит ласково на нас пасмурное небо.

За витринами цветы. Чей-то голос грубый…
Покупаешь розы ты. Мы идём до клуба.

Тихий город Королёв мимо нас проходит.
Дом культуры. И концерт. Новикова, вроде…

Сиротливые дома заметает вьюга.
Нам с тобой тогда никак было друг без друга.

Сколько лет уже прошло! Десять?.. Иль пятнадцать?..
Нет тебя со мной давно.

Надо постараться

Пение былых времён, опьянев, услышать:
Вновь приехал я сюда, из вагона вышел…

Переход. Передо мной крохотная площадь.
Дождь. Осенний серый дождь день пустой полощет.

Покупаю водку. Пью. Хмель по венам хлипкий
Возвращает вас ко мне, Прошлые «Подлипки»!

Три стайки яблонь…

Три стайки яблонь молодых
На луг из леса прибежали.
Смотрю приветливо на них
Как на врагов моей печали.

Простор поёт, простор звенит
Пичугой малой в гуще сада.
Пронзает чувств моих зенит
Неотвратимости досада…

На каждой ветке времена
Бутончик алый распустили.
Тебя хватает мне сполна,
Земной и небыли и были.

Но страшно оттого, что здесь
Всё будет точно так, как было,
Когда привычной жизни песнь
Заглушит тишина могилы.

Перед холодами (Ante frigora)

Перекликаясь поездами,
Как птицы, станции живут…

Не знаю, свет поёт меж нами,
Полнясь густеющими снами,
Иль сумрак плачет наяву…

Живет в тоске осенней время,
В уста целуя пустоту.
И сквозь простор сквозных прозрений,
Считая стук тоскобиений,
В себя из памяти бреду.

Лесов осенних злое жало
В меня вонзают холода,
И время столь лилово-ало,
Что кажется оно устало.
Замедлились часы, года.

Но ледяной, декабреносный
Свет набирает высоту
И снова поджигает сосны;
Ступает север гулко, грозно,
Считая за верстой версту!

11. 09. 2017

Собрав озер окрестных звоны…

Собрав озер окрестных звоны
В темнеющую чистоту,
Слепой покой взошёл на склоны
Туманных скал. Ночная ртуть,
Мерцая мелкими огнями,
Как пробуждение меж снами,

Катилась в клюквенную тьму…
Сентябрь. Ночей осенних бритвы
Кромсали смысл всего. Всему
Ломали схемы, алгоритмы…
Но кто-то шёл на тихий звон,
Под тихий свист иных времён.

Плутая в онеменье леса,
В сетях бесчисленных колец,
Не замечая жизни веса,
Не чуя стука злых сердец,
Он останавливался где-то
И слышал смех былого лета,

И сквозь себя он шёл к нему,
Просторы осени разрушив,
Презрев «зачем?» и «почему?»,
Сплетая жизнь из сотни кружев
Воскресшей юности. Покой
Мерцал озёрной чистотой.

27. 09. 2017

Осенний звук

Янтарь искровых времён крошится под ногами.
Вода ключевых озер смотрит в стекло бессмертья.
Пространство брусничной тьмы молча играет гаммы
Покоем живых трясин, чувствующих предсердья

Погоды ли, ночи, чащ, бегающих под небом
Готической ли сосной, северной ли берёзой…
Биенья стальных сердец – осени бой со снегом;
Но в полночи чёрен звук, утром он бледно-розов.

Дремота заклеит ночь клюквенной клейковиной.
Замедлят деревья бег, корни пуская в топи.
За звуком порочным, злым явится звук невинный,
И будет по лесу день прыгать, смеяться, топать.

Свалившийся сноп лучей с неба на землю ляжет.
Светящийся силуэт смело в себе растает.
И детскою синевой, смехом младенца даже –
Простится осенний звук с гаснущими устами.

Росчерк

Неброский звук по вечерам скребет озёрные сердца
И наполняет чистотой брусничный блеск лесов карельских.
Октябрьским росчерком пера тайге мертвеющей мерцать
Сквозной осенней пустотой и дожидаться дней апрельских.

Но поплавкам декабрьских дней по временам ещё стоять
Отвесным пухом белизны, просолнеченной, вертикальной.
А после – чётче и светлей, прочнее кружевная гать
Предощущений крутизны весны грешно-маниакальной…

Но всё ещё октябрь… Увы. Ещё осколки впереди
Разбитых солнечных зеркал калейдоскопных снегопадов.
Бордовой памятью вдовы Змея колеблется в груди,
Как по краям гранитных скал колеблется расплав закатов.

Осколки

Я – осколок. Ты – осколок. Все – осколки…
Серебрится северная нить.
Острием под сердце колющей иголки
Время хочет совесть разбудить.

Но разбиты мы на клейкие осколки.
Под холодным солнцем нам сиять.
Ничего и никому не жаль нисколько.
Бабочкина гаснет благодать.

На осенних лапах сумерки крадутся.
Холодеет. Зябко у воды.
И бессмертия фарфоровое блюдце
В сотый раз осколками беды

Обращается… осколки, всё осколки…
Пусть весна! Пусть осень! Пусть зима!..
Ярок бликов свет, но короток,
лишь долго
Тянется осколочная тьма!

Царица лесов

Скольженьем лесов по осеннему свету
Во снах согревается новая жизнь.
Избушка в озёрную небыль одета,
Зевает, и сонная детская мысль

Вбегает в открытое осенью сердце…
И нет никого. И никто не придёт…
Забиты окошки и заперты дверцы,
И веет сквозной тишиною с болот.

Занозами в памяти – давние блики.
Но – анестезия – совсем не зима.
Озёр и лесов невесёлые лики.
Прозрачная невидаль сводит с ума

От грубого знанья – что не повторится
Ни то – что прошло, ни – что будет потом…
Царица лесов! Красоты мастерица!
Скажи, как забыть обо всём прожитом!

Карусели осени

Цветной лишайник. Скал скупой оскал.
Сосны́ болотной щупальца кривые.
Тропинка та, которую искал
Среди трясин. Елани вековые.

Брусника. Клюква. Вороника. Мох.
И – ничего, что может быть иначе.
Озерный край. Тайги неспешный вздох.
Таежный мир, и чуткий он, и зрячий!

И – никого! Леса. Холмы. Леса.
Рябиновая осени улыбка.
Озёр суровых серые глаза.
Кругом – пестро, нестройно, зябко, зыбко.

И крутит блики солнечных лучей –
Раскачивает осень карусели
По пёстрому простору ярких дней,
Качает блики звёзд в ночной купели…

Но человек, незримый человек
Откуда-то всю жизнь идёт куда-то.
На юг: в простор степей, полей и рек…
Багровой лихорадкою заката

Прошита тьма, тревоги гулкой тьма.
Дойдёт ли человек до южной цели?
Тайга грустна, тайга почти нема.
Раскачивает осень карусели.

На крыльях серебряной птицы…

Пестрятся осенние дни
На крыльях серебряной птицы.
Сверкая, мерцают они,
Огонь их пыльцою ложится

На шар золотистых времён,
На кольца прозрачного леса.
Иду, в немоту погружён,
Земного не чувствуя веса.

Одеты в лесные лучи,
Искрятся овалы просторов,
Где осень тобою звучит,
Тоска бесконечных повторов.

В сетях посветлевших лесов
Запутались сонные чувства…
А вот, и зимы голосок,
Знакомый до льдистого хруста.

Встречаешь? –
Встречаю…
Встречай!
Сверкают морозные ситцы.
И снежная блещет парча
На крыльях серебряной птицы.

Вечер. Север. Осень. Лес

Вечер. Север. Осень. Лес.
Голубой лишайник.
Хмурый взор сырых небес.
Ощущенье тайны.

Ощущение времён,
Тягостно-тягучих.
Сине-снежный зимний сон
Проплывает тучей.

Серебристые стволы.
Осени мерцанье.
Колющей ночной иглы
Тихое дрожанье.

Красновато-бурый блеск
Ближнего болота.
Лиловато-серый лес.
Сумерки. Дремота.

Ночью, звёздами блестя,
По тайге невзрачной
В пустоту уйдёт октябрь,
Призрачный, прозрачный,

По озёрам проплывёт
Северною рыбой.
Обернется небосвод
Каменною глыбой…

Полынья голубых времён…

Полынья голубых времён – тихо плачущая синица.
Тот предел, что преодолён, обещает мне сохраниться.
Не растаять в полдневный час в пальцах плачущего пространства,
Сохранив для меня, для нас блики вязкого постоянства.

Будет прыгать брусничный день через брёвна тоски летучей.
Протрубит в небесах олень ярким лучиком промеж тучек.
И вернётся дымком она, пламенеющая снегами –
Просветлённая тишина – сквозняками, цветными снами.

Липким солнцем в полдневный час расцелует болота в сосны,
И увидим – который раз! – снегопады, и лёд, и солнце!..
А событий былых лимон пусть беспамятство сладко лижет.
Холодов предметельный звон приближается… ближе… ближе…

Осенняя прогулка

Морозная соль, как печали улыбка,
Сверкает тревогой на стылых стволах.
И осень целует тоскливостью липкой
Смиренье, горча у него на губах.

…Красивая девочка. И молодая.
Наверно, не больше семнадцати лет.
Со мной по дороге идёт, утопая
В осеннем тумане, похожем на бред!

Улыбка искусственная. Неспокойно.
Чего-то совсем неспокойно в душе.
Та девочка большего в жизни достойна,
Чем плавать в пустом временном мираже,

Чем думать о том, что всего не хватает.
Она ведь красивая! Счастья бы ей!
И солнечных дней лебединую стаю!
Но где-то мы в чаще, как в царстве теней.

Чего она хочет! Чего она ищет!
В лесу ли пустынном, во мне ли, в себе…
Да просто бредёт за фортуною нищей,
Покорная злой и нелепой судьбе.

И лес, и октябрь,
и тропа с буреломом,
И ели, как вороны, злые, стоят.
И – нет подходящего честного слова.
И всё – не о чём, не о том, невпопад!

И я понимаю – чего-то случится.
Конечно, случиться чего-то должно!
Она улетит запоздалою птицей.
Так будет. Так кем-то уже решено!..

Сияния

Семья оранжевых сияний
Нашла серебряный предел,
И миражи, как марсиане,
Брели в сияниях без дел.

А древо – зиму источало
Из льдисто-солнечной души.
Земного было слишком мало
В лесной мерцающей глуши.

И лёд, поющий колким светом,
И мгла лиловая снегов…
Как мало грубой плоти в этом!
Как много светлых сквозняков!

И день, смеющийся и звонкий,
На лыжах воздуха – с небес –
Въезжает в утро, красной кромкой
Украсив лиловатый лес.

Семья оранжевых сияний
В свирель снегов играет. Свет
Искристой гаммою мерцаний
Рисует сказочный сюжет.

И пухом памяти о прошлом
Окутан будущего сон.
В былое – замело дорожки…
И мир – блистающ! Невесом!

Расколото…

Ничто никогда не бывает цельным…
Цветными шарами искрится поле.
Гирляндами света украшен ельник.
И облако в небе, как белый кролик.

Весна. Полыханье зарниц. И небо –
Уже закипевшее пред грозою…
В тебя от себя ухожу, и нежно
Лицо обжигаю твоё росою.

Росой, потому что гроза утихла.
И вечер сиренев и остр до боли. –
И вот уже звёзд огневые иглы
Проткнули шары: опустело поле.

А мы улыбаемся, будто вечны –
И эта весна, и простор, и счастье…
Но как-то нелепо, бесчеловечно
Расколота жизнь на куски, на части…

Качанье сумерек

Прозрачных сумерек качанье
На паутине темноты
Взрастило в сонном ожиданье
Покоя скромные цветы.

Качался лес, качалось небо,
Звездой смотрящее на нас,
И, сильно отклонившись влево,
Мерцавший вечер вдруг погас.

Мгновенья стали на колени
Пред непреклонной тишиной,
Как будто бы прося прощенья
За суетливый мир дневной.

Зеркальной осени озёрной
Слегка надтреснуто стекло.
Сквозною музыкой минорной
Отыграны добро и зло…

И ничего не остаётся
Как снова ждать невесть чего,
Глядеть на утреннее солнце
И видеть бликов торжество.

Но – до утра ещё качанье
Таёжных сумерек во мгле,
Да ночи льдистое молчанье
О том, что тяжко на Земле…

АКРОСОНЕТ

(акросонет итальянский с кодой)

Когда прошедшее мертво, а в будущем седая мгла,
Рисую новые миры, цветистей радостных узоров,
И ты восходишь чистотой над чёрной бездною укоров,
Сияньем солнечного сна, бела, воздушна и светла.

Тоску земную укротив, ясней муранского стекла,
Искрится звёздная вуаль во тьме людских безумных взоров.
Не предавай, не продавай себя бездушию просторов,
Едва начав свой яркий путь, забудь кривые зеркала…

Кому – скажи – подаришь ты свеченье тёплых изумрудов?
А вечеров с тобой – кому – даруешь ласковое чудо?
Зелёный свет твоих очей, кому? – скажи, скажи, кому?..

И – тишина… и никого… и ночь осенняя прекрасна
Невероятностью твоей невинно грешной тихой страсти,
С которой медленно бредёшь по жизни к счастью своему.

Кому же – не молчи – кому подаришь ты своё бессмертье,
Отдав трепещущий комок, светящийся в твоём предсердье?..
Идя на самый яркий свет, не попадай в глухую тьму…

Компьютер прошлого…

Компьютер прошлого перезагружен.
События толпятся перед ним.
На мониторе некая окружность,
Где дней грядущих яркие огни.

Курсоры памяти – внизу экрана,
Мерцают, но ни с места, никуда…
Погасла на экране панорама,
Где небо и далёкая звезда.

Теперь одни лишь цифры, буквы, знаки
Слагают строки. Трудно их читать.
Я смысла половины их не знаю.
И понимаю – смысла не узнать!

И времени порывистая мышка
Сама снуёт по коврику судьбы,
Рисуя счастье в будущем, лгунишка,
В котором мне, конечно же, не быть!

Неловко мне, что я совсем не знаю…

Неловко мне, что я совсем не знаю,
С кем прошлое играет в баскетбол!..
Тропинка нереальная лесная
Змеится подо мной, куда б ни шёл.

Вокруг растёт цветущее пространство,
Разглядывая будущую тьму.
Глаза его – лучи, протуберанцы,
В которых блеск вопроса «почему?»

А – почему всё так, а не иначе –
Наверное, не ведает никто…
Но гости пьют чаи на чьей-то даче,
И всем плевать на «почему?»… на «что?»…

От памяти кристаллик откололся,
Упал, лежит, мерцает и звенит,
Как бубенцы, как тройки колокольцы,
Как в жаркий полдень дремлющий зенит.

Закрыл глаза: кораблик проплывает –
По небу ль, по реке – неважно где!
И чья-то жизнь, пока ещё живая,
(Ах, не моя ль?) устремлена к звезде.

Открыл глаза, и снова я не вижу,
С кем прошлое играет в баскетбол…
Стоят у старой печки чьи-то лыжи.
А я без лыж давно в снега ушёл.

Так часто в доме бьются зеркала…

(сонет)

Так часто в доме бьются зеркала.
И солнечные зайчики играют
Осколками разбитого стекла,
Лучами разбегаются по краю

Осколков… Комната белым-бела.
И в ней, почти прозрачные, летают
Апрельские предвестники тепла,
Как будто птиц сияющие стаи.

А я сюда почти не захожу.
С меня довольно света, звона, блеска…
От ветра колыхнётся занавеска,

Повеет ландышем, дыханьем леса…
Я так привык не к жизни – к миражу! –
Что вне его не вижу интереса.

Кристаллический сумрак ночей…

(сонет с кодой)

Кристаллический сумрак ночей
Растворился в тебе и погас.
И сверкает в озёрах очей
Струйно-дымчатый звёздный топаз.

Ты – в скрещении вешних лучей –
Истомляешь насмешками фраз.
Но в печальных огнях горячей
Естество обольщающих глаз!

Красотой укротив времена,
Акварельна, астральна, нежна –
Задеваешь иные миры

Искромётною кистью души.
Наплевать, что весь мир – миражи!
Сказкой живы сердца до поры.

Кто расскажет её, навсегда
Осенит звонким счастьем года,
И дары его будут щедры!

Заполняют, разгоняют…

Эти клетки дополняют, заполняют, разгоняют
Ромбы, кольца – бесконечно – уменьшаются, дрожат.
Умножается на время, результата не меняя,
Полимерного пространства замедляющийся шаг…

Ты – туда, а я – обратно. Не сойтись и не столкнуться,
Не сомкнуться, не столкнуться, не вернуться, не сойтись.
Будто грани постоянства разбиваются о блюдца.
Будто камни беспокойства разбиваются о мысль…

Сам себе – и ложь, и правда. Сам себе – многоугольник,
На события разбитый, пропадает в никуда.
Хаотично и бесцельно фибриллирует мой дольник,
И в его нечётком ритме тихо плавятся года.

Кое-что теперь знакомо – снеговые телеграммы
Посылает – то ли небо, то ли бездна – в сердце мне,
За стеною снеговою открывая панораму,
Где отчаянье рождает белизну на белизне!

НЕО

— 1 –

из всех преображенских площадей
преображенская площадь
самая преображаемая!

испаряются трамваи
из кратеров прошлого
исходит глубокий пар

Пар
преображаемых
преображения
преображений
смыкается кольцами суеты
над волнами всех преображенских площадей
из которых
преображенская площадь
самая преображаемая

— 2 —

ни к чему говорить стихи-стихи
когда можно сказать слова-слова
или промолчать
или даже удавиться в петле безразличия времён
и даже не молчать, но и не думать
и всё…

кварталы восстанавливают свет
крадущийся по лицам тротуаров

— 3 —

мой щенячий испуг крошится на
мелкие куски камней прошлого
невесомую пыль грядущего
и трение настоящего

поплавок времен дрожит…
ночь будто окунь на крючке
серебрится звездной чешуей
трепещется в водах пространства
и умирает

Куплеты…

Вижу птица, вижу сокол,
Вижу талая вода.
Устремляется высоко
Вековое никогда.

Устремляется, стремится
Дотянуться до того,
Чьих усилий злая спица,
Ах, да не свяжет ничего!

И лепечет под ногами
Землеглазая весна.
Удивлёнными кругами
В нас уходят времена.

Угрожающим распадом
Заболела пустота.
Беспокойства красный атом
Расщепляет немота.

Вижу птица, вижу сокол,
Вижу талая вода.
Устремляется высоко
Вековое никогда.

Зелёные блёстки. Лиловые брызги…

Зелёные блёстки. Лиловые брызги.
Берёзовый лес изумрудной души.
Читаю в траве бесконечные списки
Весенних событий в листвяной глуши.

Поляны смеются ромашкой. Болотце
Морщиной коряг улыбается мне.
А временем прошлым пропахшее солнце
Кукушкою плачет в лесной тишине.

Здесь нет никого и, наверно, не будет –
До вечера, ночи, до нового дня.
Пропавшие люди! Пропащие люди!
Забудьте, забудьте про лес, про меня!

Здесь горе уснуло, и счастье уснуло.
Остались забвенье, спокойствие, сон.
Анютины глазки – слезинки июля –
Я вашей печалью в себя унесён.

И бликами плачут пространство и время,
Но плачут спокойно, легко и светло.
И чьё-то крыло из иных измерений
Полдневным покоем на плечи легло…

В покоях февраля…

Осиновое солнце февраля.
Теней искусство. Щебетанье бликов.
И день лесной –
насмешка короля,
По облакам бредущего со свитой.

Цвета предощущения весны
Застенчивы пока, хоть и капризны.
И мир завис в туманах белизны
Меж скалами кончины, страсти, жизни.

В покоях февраля царит покой.
Но комнаты его белей и ярче!..
Вбегает в них насмешливый такой –
Лиловоглазый март – кудрявый мальчик.

И волосы, как золото, блестят.
Лиловые глаза полны лукавства.
Не поспешил бы ты, небес дитя!
Поют, звеня, продрогшие пространства…

Вне времени рождаются миры…

Вне времени рождаются миры,
Вне времени, причины и пространства.
И каждый проживает до поры,
Пока не станет тенью или царством.

Вот так… вот так и мы с тобой живём,
И царство света путается с тенью.
Вчера ещё была ты божеством,
Сегодня ты – погибшее растенье!

Всё обратимо, зыбки все миры –
И твой, и мой. Предел релятивизма
Для чувства и прозрения закрыт,
Как тайна смерти или счастье жизни.

Так будем поклоняться красоте,
Лучу и ночи, трепетному мигу.
Узнаем тайны знаком на листе,
Открыв случайно найденную книгу.

И это всё, что можем ты и я…
Но даже то, чего никак не сможем,
Заполнит все пустоты бытия,
И лёгкий ток пройдёт по нашей коже…

Светло дрожание струны…

Светло дрожание струны
Лесных апрельских дней.
Кольцо берёзовой весны
Смыкается тесней.

Стеклянный солнечный сосуд
Наполнен по утрам
Огнем расплавленных минут,
Цветением костра.

Сгорают спички вечеров,
И сквозь закатный блеск –
Загадочный иных миров
Зеркальный арабеск.

Тропинки юности видны,
Как тени при луне.
По ним весны гуляют сны
В сквозной голубизне.

Звенит апрельская струна,
Совсем недалеко.
Оранжевые времена
Поют светло, легко!..

И где-то рядом ты, но я
Тебя не узнаю.
И боль усталая моя
Не знает боль твою…

Небеса. Паруса. Полюса.

Два события — два божества…
Чернота — это маркер былого.
Жестяная лепечет листва,
Но невнятно листвяное слово.

Забери ты себя у меня.
Забери. Забери. Забери же!..
По дороге тоски, семеня,
Моя память уходит по жиже,

По грязи бесполезных времён
Ожиданий, надежд и томлений…
Было то, что похоже на сон
И на ласки безвыходной лени.

Небеса. Паруса. Полюса.
Да какие-то символы, знаки.
Бесконечно черна полоса.
Стёкла битые. Свалки. Бараки

— Алла, где-то гудят поезда!
— Алла, ты пропадаешь в тумане!..
Громыхают на шпалах года
И шумят небеса в котловане.

— Алла, всё обращается в прах!
— Алла, всё уж давно обратилось…

И веселье похоже на страх,
И презренье похоже на милость.

Оранжевый шар

Оранжевый шар суеты-маеты,
Где ткани событий прошиты лучами
Внезапного плача глухой пустоты –
Кукушкиной тихо поющей печалью.

Знакомая пауза, крохотный миг
Меж нервными циклами встреч-расставаний,
Меж скалами тех, кто зовутся людьми
Над пропастью их многомерных страданий.

Оранжевый круг – мягкотелый покой.
Змеится туман над чернильною речкой:
Забвенье струится чернильной рекой.
И то, что мгновенно – то более вечно,

Чем всё, что звездою сияет в веках,
Чем то, что бессмертием всеми зовётся.
Светящейся рыбой в густых облаках
В повторы плывёт терпеливое солнце.

Я слышу – зовут меня где-то – зовут…
А кто и куда? – непонятно, неясно.
Но то, что никак не понять наяву –
Во снах я всегда понимаю прекрасно!

Осени изгиб

Игольчатой осени синий изгиб.
Холодные чаши пространства.
В них зреет вино остропенной тоски
И предощущение странствий –

По белой печали – по льдистой реке,
По снежным путям одиночеств…
И время, зажатое в крепкой руке,
Вневременья крепкого хочет!

Вращая зубчатых небес жернова,
В муку обращая свободу,
Стараются шорохи, звуки, слова
Судьбу получить за работу.

Какого-то, кажется, нет пустяка
В сиротстве полей, в снегопадах…
Зима – росомаха, мохната, дика –
Оскалит клыки на закатах!..

Рассеялся осени синий изгиб
По воздуху снежных событий,
И кто-то в осеннем изгибе погиб,
Последний, пропащий, забытый…

Зарисовка

Тонка удавка – времена. Пространство – мыло.
И быстрый шаг, и острый глаз – всё это было…

И свет сквозь слёзы, смех и плач – цветные краски.
И – разрисованы – лежат паяцев маски.

На них узоры, и мазки ещё не стёрлись.
Они пылятся на столах небесных горниц.

А горницы белы, светлы. Цветы на окнах.
И отражаются цветы в зеркальных стёклах.

А за окном, большим окном, извечно утро.
И все стоят, и все молчат – живые будто…

Сырая колода апреля…

Краплёные карты краснеющих дней –
Сырая колода апреля.
Качаются тени весёлых ветвей
На фоне ночной акварели.

А утром сбегаются в точку лучи
И время становится зрячим
И дарит тому от бессмертья ключи,
Кем найден прозрения ларчик,

Кем собраны гроздья сиреневых звёзд
В цветное лукошко наитий,
Кто строит астральный мерцающий мост
Из тьмы в световую обитель!

Хватали за горло меня времена…

Хватали за горло меня времена
И долго и крепко душили.
Роняло презренье свои семена
На землю, в которой мы жили.

И не было света и не было тьмы,
А лишь земляные туманы.
И тускло мерцали заботой умы,
Болели зажившие раны…

И было у всех – по два хрупких стекла.
Одно – осиянное – пело.
Другое окутала плотная мгла,
Шипела она и кипела.

Крутился меж стёкол светляк-огонёк.
И каждый ему удивлялся.
Но – что, одинокий, – поделать он мог!
Светился, мерцал, кувыркался…

А все ожидали чего-то ещё.
Чего же – и сами не знали.
И думали все – ни о ком, ни о чём.
Смотрели, как пляшут печали…

Олесе Ильговой

акростих

О, светозарного счастья утеха,
Ласковы взоры твои!
Если тебе пожелаю успеха,
Сила успеха – в любви.

Если тебе пожелаю удачи
Или везенья во всём –
Лентой событий ты станешь богаче,
Гордо забыв о плохом.

Овладевая мужскими сердцами,
Всё ж обо мне не забудь!
Овна созвездьем на небе мерцая,
Искрой бессмертия будь!

Одиночество – буковый лес…

Одиночество – буковый лес.
В одиночестве больше простора.
В небесах, на воде, на Земле –
Беспокойства пустые повторы.

Высока одиночества боль.
Глубоки застаревшие раны.
Созревает земная юдоль
И дымят беспокойством туманы.

Но в колодцах забытых сердец –
Сероватые воды покоя.
Одиночество – счастья венец.
Одиночество – это такое

Бесконечно большое ничто,
Что похоже на малое нечто,
От которого каждый готов
Хоть на что-то надеяться вечно…

Осенний ноктюрн

Эта осень – высокая ваза
Из тончайшего света.
За стеклом предрассветного часа –
Все деревья – раздеты.

Промывается блёсткая вечность
Родниковым покоем.
И грустит предрассветная свечка
Под Господней рукою.

Тропы, тропы, тропинки лесные,
Бесконечно мерцая,
Провожают неясные сны и
Управляют сердцами.

Управляют их трепетом, стуком,
Сокращеньем предсердий
И вселяют – то радость, то скуку
В ощущенье бессмертья.

Восковые фигуры деревьев
Эфемерны, нечётки…
В тишины бесконечном напеве
Слышу отзвук короткий.

Это осень, как ваза, звенит
Под лучами рассвета
И последняя летняя нить
Обрывается где-то…

Мы были, и нас не бывало

Ты помнишь, мы были когда-то.
Июль на свирели играл.
Туманов пахучая мята
И озера серый овал…

Мы были, и нас не бывало:
Блуждали в просторах иных,
Где время, мерцавшее ало,
Хранило покой для двоих.

Мы были в другом, иномерном,
Трепещущем, легком, простом,
Где счастье уверенно, верно
Входило волшебником в дом.

За окнами плыли туманы
И в озеро плакал июль,
И предощущенье нирваны
Врывалось сквозь облачный тюль

В сердца, развевая печали,
И было светло и легко –
Как в детстве, как в самом начале,
Которое так далеко!

Мы были. Мы были. Мы были…
А где мы? а кто мы сейчас?
Полдневные столбики пыли.
И были, и не было нас…

Лето…

Переборы запятых
На прозрачных строчках
И нехватка слов простых
На твоих листочках.

Изумрудные стихи –
Липовые ветки.
Блики, бархатные мхи,
Дней прогретых сетки.

Рыба сердца, в них попав,
Бьется плавниками.
Лени солнечный расплав
В бездну истекает…

Осень тонкой гранью…

Осень тонкой гранью начертила день,
И завис над полднем золотистый зАмок.
Световые нити… Дремлющий олень
На опушке леса… Сетка мелких ямок.

Вот оно – земного хрупкое звено.
Вот оно – что было, а потом исчезнет.
Пейте, пейте залпом времени вино,
Радость заедая чёрствой горя песней.

Ничего другого… Ничего потом…
Ничего – что было. Только настоящим –
Только тем немногим мы ещё живём –
Тем, что видим, слышим. Нетерпенья ящер

Спит, сопит уныло этим ясным днём.
Но, конечно, завтра снова он проснётся.
И на оловянной чешуе, на нём,
Отразится солнце, стынущее солнце…

И сетка лесов…

И сетка лесов на болотистых землях,
И мхи, и лишайники, скалы и топь,
И атом, и космос, который объемлет
Всё это, конечно, и то, и ничто…

И много чего… Даже то, чего нету,
И быть-то не может ни здесь и нигде –
Всё, всё – одинаково в разных сюжетах,
Подобно червю и подобно звезде.

И скрипы ступеней, и лунные блики,
И моль, притаившаяся на чердаке… –
В иных измерениях кем-то отлитый
Кристалл, на Господней лежащий руке.

Как будто и не было ничего…

Как будто и не было ничего…
Как будто – ни ты не была, ни я…
Шевелится некое существо –
Давно отпылавшая боль моя.

И вакуум писем и телеграмм
Уже поглотил и печаль, и грусть.
Осталась, подобная облакам,
Сырая тоска. Буреломы чувств

На мокрой земле, отсырев, лежат.
И нет в буреломах дорог и троп.
Лишь хриплые вороны всё кружат,
Кричат, предвещая судьбы урок…

Звуки фаянцевой грусти…

Лось шевельнулся в болоте.
Юркнула белка в дупле…
Берег тоски – в позолоте.
Радости берег – в золе.

Звуки фаянсовой грусти –
Вечера летнего альт.
Чьи-то шаги не отпустит
Чёрный горячий асфальт…

Чьё-то веселье – в печали.
Чья-то свобода – в петле.
Меркнут российские дали.
Тучи идут по Земле…

Июльский фрагмент

Кукушки кликали в лесу
Друг друга
И резонировал их звук
По кругу.

И плыло пламя летних дней
По кронам,
И солнечной июль блестел
Короной.

Косуля робкая в лесу
Плутала
И вечер зажигал закат
Устало.

Грустней заплакали в лесу
Кукушки,
Мешая пению лесной
Пичужки.

Симфония былого

Я сам не знал, чего хотел от жизни,
И жизнь – чего хотела от меня?..
Нектар тоски в хрусталь бессмертья брызни,
Неутолимость вечная моя!..

Покой входил дождём в лесные залы,
Где песни пел пьянеющий июль.
Так много было мне! Так было мало! –
Цветущего в глазах лесных косуль.

Как веера, стоцветно распускаясь,
Миры дарили девственный приют:
Леса, лучи, озёра, небо, скалы,
Мерцавшие снопы секунд, минут…

Лесное незабудковое лето!
Со мною ты… со мною только ты!
Но в памяти, в её покоях где-то,
Лишь только там цветут твои цветы.

Лишь только там, увы… о память, память,
К чему хранишь ты блеск былых времён?
Симфония былого засыпает;
И бесконечно крепок этот сон!

Листва

Вода листвы кипит в котлах
Дождливой душной летней ночи.
Но грозовая ночь прошла.
Вода остыла. Не клокочет…

Я поздно встал. Смотрел в окно.
А в нём листвы шумело море.
Волна бежала за волной
В лесном темнеющем просторе.

Вода листвы грустна, густа –
Вскипала с пеною на ветках.
По прутьям дальнего куста
Текла, струилась сквозь их сетку.

И контур каждого листа
Так чёток, резок, так отточен,
Что влажных листьев густота
С мозаикою схожа очень.

Но вся – колеблемый порыв,
Вся – тишины преображенье
В шуршащей красоты миры,
В законы сложного движенья!

На ледяном автомобиле…

На ледяном автомобиле
Зима въезжает в город наш,
Сверкая фарой снежной пыли,
Как детства ясного мираж.

И, по проспектам проезжая,
Бросает звонкие огни,
Невероятная, большая,
Вонзая шпиль мороза в дни.

А ты смеёшься, отряхая
Снежинки колкие с ресниц.
Синицы холода порхают
Над пламенем твоих зарниц…

Невозвратимость

Тихи шаги. Не окончена повесть.
Память стремится в пределы нуля.
Совесть моя, заболевшая совесть –
Шхуна, чей штурман уснул у руля.

Плещутся рыбы, похожи на знаки
Тех, чьих загадок совсем не узнал.
Мир мой окутан зловещими снами
И обращён в неземной карнавал.

Что же вы просите? Мне непонятно.
Где-то вдали – голоса… голоса…
Как же вернуться навеки обратно?
Разных судеб совместить полюса?

Кто ты? Тамара? Конечно, Тамара.
В разных пределах с тобой мы теперь.
Всех настигает единая кара –
Кара отсутствия!.. Страшно! Поверь!

Или, быть может, не ты… но неважно…
Сердце разрежет бесчувствия нож!
Страшно, конечно! и больно, и страшно.
Но ничего не вернёшь, не вернёшь!..

Стекло. Вода. Железо. Глина

Стекло. Вода. Железо. Глина.
И больше – больше ничего.
Я вижу страшные картины,
Как некой жизни вещество,

Оно, шипит, преображаясь,
То в глину, то в железо, то…
В стекла оплавленного жалость,
Разбившуюся о ничто.

В моря, колодцы, океаны,
Где бесконечная вода
Омоет все земные раны,
И испарится навсегда!

Стекло. Вода. Железо. Глина.
Как много их.
Как мало нас.
Но ими станем мы отныне,
В который раз, в который раз!

Самой-Самой!..

От такой красоты можно лишь умереть,
Потому что с ней жить невозможно…
Это пытка огнём, это жгучая плеть.
Беспощадна, бездушна, безбожна!

От тебя расцветают, как сны, небеса,
Но цветы ядовиты, колючи.
И рыдают лучистых чудес голоса,
Беспокойно, тревожно, певуче.

Звёздный мир – воплощенье твоей красоты,
Каждый образ его, каждый атом.
Потому что вселенную кто, как не ты
Напитала страстей ароматом!

Потому что в очах – изумрудная высь,
А в улыбке – бессмертие тайны;
И бессильны все чувства, прозрение, мысль
Перед ней, неизбежной, фатальной!

От такой красоты – погибают миры,
А погибшие – те воскресают…
Только знай – это всё до поры, до поры –
Той, пока мне тебя не хватает!

Ностальгически

Памяти белый дымок.
Лучик, вонзившийся в стену. –
То, что я так и не смог.
То, чему нету замены!

То, чем вздыхает июль,
Росы роняя на травы.
Тихо колеблется тюль…
Сумрак синеет лукаво…

Ночи распахнуты. Блеск
В их коридорах гуляет.
Вечно изменчивый лес
Первые листья роняет.

Облако нервных теней
Под фонарями кружится.
Чувства – погибшие птицы.

Мысли – темней и темней…

Лесное полнолуние в августе

Лес крутился на лунных осях.
Обращаясь в сырую труху,
Светляки истлевали во мху…
Источали покой небеса.

И змеились вокруг времена,
Обвивая зеркалье пространств.
Будто гость из неведомых стран,
Приходила ко мне тишина.

В эти миги, минуты, часы
Я готов был поверить во всё…
В полнолуние лес невесом,
И прозренье, как жало осы!

И – зовущие в сказки огней –
В параллельных мирах светляки
При свечении лунной реки
Становились темней и темней.

Озарённые души берёз,
Уходящие тихо в мечты,
В лунном свете тонули почти,
Откликались в тональности грёз.

И – в былом утопающий я –
Вспоминал вот такую же ночь
И свою не рождённую дочь
И тебя, где была ты моя!..

В саду

Влажный августовский сад.
Яблоневы души.
Чей-то шёпот, голоса –
Дрёмы не нарушат.

Не слетит с ветвей небес
Звёздная синица.
Суетливый мир исчез?
Или это снится?..

Меж дерев – во тьме стоят –
Лунные олени.
Блики беспокойно спят
На моих коленях.

Серебрятся травы, мхи…
Голоса стихают.
Хочется слагать стихи
И молчать стихами…

Одно…

Спасибо всем, кто был со мной жесток,
Кто был несправедлив, надменен, алчен!..
Сиял победой ясный мой восток,
Хоть запад был окраской неудачен.

Спасибо и тебе, трёхмерный мир,
Что мне являл и радость, и томленье.
Хотя мирок души и сер, и сир,
Перед земным склоню свои колени.

Но страшно непредвиденное мне –
Всё то, чего предугадать не в силе.
Его фрагменты вижу в вещем сне,
Как надпись на стареющей могиле.

Вот этого принять-простить нельзя.
Да и кого, кого прощать за это?
Людей, чья мысль молчит, по тьме скользя?
Беспомощных пророков и поэтов?..

В стремительной погоне за руном
Никто века не чувствовал, не мыслил
О том непредсказуемом Одном,
Перед которым всё теряет смыслы!

И как обратно время устремить?
Причину после следствия поставить? –

И вот – непокорённое людьми
Небытие над нами жёстко правит…

Сверкая…

Смотря в бинокли зоркой осени,
Я вижу будущее лето…
Дождливых дней тоскливый косинус
Сентябрь высчитывает где-то.

Как математики, рассеянный, –
Как листья по земле, – рассеян…

Плывут по небу тучи с севера,
Сверкает сам колючий север.

Сверкает сумрак, сном пронизанный,
Крупа сверкает ледяная.
И беспокойство птицей сизою,
Летая к северу, склоняет

Все мысли и мечты, и в памяти
Свивает гнёздышко забвенья,
А в сердце скупо рассыпает мне
Томительные откровенья.

Вода зимы

Вода текла, не размыкая
Круги столетней ветхой тьмы,
Тяжелоцветная, густая,
Несла предчувствие зимы.

Не потому что льдистой крошкой
Она туманила глаза,
Не потому что снежной мошкой
Летела наземь бирюза…

Не потому… А отчего же? –
Не догадаться, не понять.
Змеится лентою по коже
Воды смертельной благодать.

На звон небес благословляет,
На тот неповторимый звон,
Что небо тусклое роняет
Предзимней музыкой на сон.

И ноября тугие вены,
Водою полные густой,
Набрякли необыкновенно
Белёсой этой густотой.

Вода. Воде. Воды. Водою…
И снова кончились слова…

А за небесной синевою
Видна земная синева…

И всё одно. И все едины…

И всё одно. И все едины.
И – серебристая тоска –
На фоне гаснущей картины,
Где осень с дулом у виска.

Непостоянно постоянство.
А в тесном неводе времён
Опять запуталось пространство
И погрузилось в зимний сон.

Опять тускнеющим узором
С небес на ветки пал октябрь.
Сквозят безлистные просторы –
Наполнить холодом хотят

Леса, луга, поля, болота…
Но оживает иногда.
Предощущение полёта
Во временнОе никуда,

В оцепенение событий,
В анабиоз страстей и чувств…
А всё прошедшее – забыто.
Забыто намертво. И пусть!

Леса, исполненные светом,
Легко высвечивают мысль
О том, что бесполезно где-то
Искать хоть в чём-то некий смысл!

Тебе нести зарю и звёзды…

Тебе нести зарю и звёзды
И чёрной памяти гранит
Туда, где так легко и просто
С тенями лучик говорит,

Где просыпаются столетья
От талых снов небытия
И где в руках былого лета
Судьба пульсирует моя.

На землю в панцире из снега
И капли малой не пролив,
Неси кувшин зари и неба,
Земную злобу укротив!

Облака, свиваясь в кокон…

Облака, свиваясь в кокон, то сжимались, то взрывались,
Хлопья снега источая из невидимых хлопушек.
Юркий день тоски бечёвку намотал на снежный палец,
А потом ударом резким вечер о закат расплющил.

И небесные герани, розы, флоксы, цикламены
Увядали, опадали, лепестки во мгле кружились.
Об колено разломила ночь дневные перемены,
Напрягая до предела тьмой сверкающие жилы.

Ничего, и – только ветер, ничего, и – только стужа.
Сосны прыгают в сугробах, ели хмурятся в снегах.
Скоро на снега прольётся утра огненная лужа.
Бьётся сердце чёрной чащи в гулкой темени кругах.

Огни

Осенних огней по России блужданье –
В осиновой дымке осенних огней.
И чуть ощутимое сна колыханье –
Того забытья, что и смерти верней.

И нет, и не будет ни чуда, ни рая
Забывшим себя в бесконечно других.
Осенняя дымка осеннего края…
Печали российской немые круги…

Озёрные дали. Болотные хлюпи.
Да неба осеннего радужный хлеб.
А кто это плачет слезами разлуки?..
Кто кутает плечи в туманистый плед?..

Осенних огней бесконечно круженье.
Осенних огней переменчивый блеск…
Корвета последних иллюзий крушенье.
И крики, и стоны, и палубы треск.

Крушенье в каком-то энмерном просторе
Я вижу как осени поздней огни.
В лесах и горах, на равнине и в море…
Усни, человек, постарайся, усни!

Аромат осенних дней…

Аромат осенних дней.
Стаи чёрных лебедей.
На мосту стоит маньяк,
Попиваючи коньяк.

Дети бегают, шумят.
Солнце разливает яд
Скоротечной желтизны.
Расцветают чьи-то сны.

Красно-жёлтое вокруг
Образует некий круг,
Где волшебное ничто
Пляшет в стареньком пальто.

Все пожары догорят.
Скорби выстроятся в ряд.
Так рождается зима.
Люди сходят так с ума…

Остыла поздняя вода…

Остановилась. Монотонно остыла поздняя вода.
Стеклянный мир осиротевший тепла уже не получает.
Сквозь синь осин по мшистым тропам тепло уходит навсегда.
Октябрь молчит и безысходно играет скользкими лучами.

Кого спросить? Кому ответить?.. О чём? – Да просто ни о чём.
Сквозь памяти прищур глубокий видны события нечётко.
Бликует поздних дней водица холодным тлеющим лучом,
Не ведая ни колкой правды, ни лжи, ни горя, ни отчётов.

А гроздья снега за окошком видны отчётливо; висят
И багрянятся закосневшей улыбкой умершего лета.
По обезжизненным полянам беснуется толпа лисят:
Играют блики под ногами рыжехвостатым зимним цветом.

Идёт он, большой, богатый…

Идёт он, большой, богатый,
Поющий молчаньем птиц.
С ним время, как пёс лохматый,
С глазами, ясней зарниц!

Идёт, в доброту обутый,
И – шариком – день в руках.
И весел, и пьян, как будто.
А волосы – в облаках.

Смеётся над всем, смеётся.
Идёт себе налегке.
Земля. Небеса. И солнце.
И время – на поводке…

Аквариум

Аквариум леса осеннего
Заполнен воздушной водою
Оранжевый час. Воскресение…
Встречается счастье с бедою.

И точка их встречи отмечена
На тихой энмерной поляне.
Как много повсюду невечного!
Как много стареющих рано!

Оранжевый час. Воскресение….
Аквариум леса прозрачен.
Есть в осени что-то весеннее.
Но время от нас его прячет.

Мерцают блестящими рыбками
Бесшумно плывущие листья.
Осенней походкою зыбкою
Леса путешествуют лисьи

По мшистому днищу аквариума,
По влаге, по кочкам, по душам –
Навстречу весеннему зареву,
Навстречу сияющим лужам.

Иду, померанцевой стужею,
Алмазной пургою гонимый…

А все – с омертвевшими душами –
Куда-то идут, да всё мимо…

Осенняя песня времени

В тускнеющей янтарности лесной
Запело перламутровое время.
Оно стояло к осени спиной.
Звучали тишины стихотворенья.
Их пело время красками высот –
До крика памяти,
До гула страсти…

И было хорошо от этих нот,
И боль была от них,
и было счастье!..

И было то, чего не может быть,
И каждому хватало малой меры –
И тосковать, и злиться, и любить.
Хватало сил, желания и веры.
Но песня!.. песня вдруг оборвалась,
И время стало снова молчаливым.
Той песне эхо
не дало пропасть,
И каждый побывать успел счастливым!

Отрешенностью дни разукрашены…

Отрешенностью дни разукрашены.
Нарисованы кольца печали.
И страшны бесконечные скважины,
Что когда-то покой означали…

Где-то в сумерках летнего, южного,
Где-то в теле тропической ночи –
Заблудилась мечта непослушная,
И вернуться на север не хочет.

Тяжелеет молчание зимнее
И свинцом наливается время.
Кучерявится тьма под осинами.
Будто мира иного творенье.

Неразгаданны и не рассказаны,
Шевелятся лесные просторы.
Темнота непонятными фразами
Разъясняет десятки историй,

Что в ночи происходят таинственно,
Что сокрыты от сердца и ока.
И тогда ощущается истина
Белой птицей, летящей высоко.

Это ночью. А дни разукрашены
Отрешённостью, скукой, печалью.
В этих днях – бесконечные скважины
Сумасшествия, страха, молчанья.

Час закатный. Фонари…

Час закатный. Фонари
Пьют настой сентябрьской ночи…
Что не делится на три –
Кажется, мешает очень.

Ты, подруга, не гляди –
Что в углу темно и пусто.
Так же, как в твоей груди –
Где живёт шестое чувство.

Потому что в час, когда
Фонари лакают темень,
Легче кажется беда
И стремительнее время.

А блики пылали…

А блики пылали, порхали, мерцали
По тонким стволам, по ручьящимся водам,
И мир становился то жёлтый, то алый,
Блистая кристаллом весенней свободы.

И капелек бисер озвенивал ветки
Апрельской мелодией яркого света,
И солнечный лучик, стреляющий метко,
Попал в мотылька лиловатого цвета…

И в капельной дымке – и чаща, и солнце.
И кто-то невидимый, кажется, рядом.
Но нет никого, только вяло и сонно,
Прощаясь, искрят огоньки снегопада.

Рисуются праздно овалы восторга.
Ах, как же чудесно, волшебно и тихо!
Как время прозрачно! Как много простора!
Искристо-пестра ясных вёсен гвоздика.

Но нет никого – ни тебя, ни меня…
Лишь только сгорают огни снегопада.
Грядущее в душу вливает, звеня –
Как в чашу – растворы лекарства и яда.

Пока ещё…

Пока ещё – льдистою розою – солнце…
Пока по лесам – снегопадное время…
Но тенью весенней пространство смеётся,
Бросая на снег лиловатое семя.

Оно отлежится, весной прорастая
И рыхло набухнут сырые сугробы,
И мартовских бликов душистая стая
В ручьистом вине восхитительной пробы

Легко заблистает, легко заискрится…
Всё будет по-новому, старое даже!
Забытой мечты золотистая птица
Сверкающей песней о счастье расскажет.

К сердцам…

Стекло сердец – осколки.
Остатки января.
Вонзает в нас иголки
Ежовая заря.

Бессмертное терпенье
Смертельно сгущено,
Где пробивают тени
Полночное окно.

Простор… покой… да разве
Иное передашь,
Когда в душе не развит
Укор земных пропаж!

Когда двойник встречает
Лишь самого себя,
И ты идёшь, отчаян,
К себе, к нему…скорбя,

О том, что изменились –
И ты, и он, и все…
Пока к сердцам стремились
По скорбной полосе…

Осень – звонкая звезда…

Осень – звонкая звезда,
Тоненькая ветка.
Будто колкая вода –
Боль – беды соседка.

Клёны, сосны и закат,
Пышно разодетый.
Память – мысленный каскад
Канувшего лета.

Кто-то бродит по Земле,
Зеркалом бликуя.
Блик его в осенней мгле
Слаще поцелуя.

Потому что в блике том –
Свет иного света,
Где всегда, везде, во всём
Бед и боли нету.

Поредевшие леса…
Третье измеренье…
Где глядит в мои глаза
Змееносно время.

Одиночество и люди…

Постоянство одиночества –
Нет полнее постоянства!..
Слава, деньги, бабы, почести
Не загадили пространства,

Где живёт, как будто в сумерках,
И творит мечте молитву –
Что во мне ещё не умерло,
Но почувствовало бритву

Многолюдия, веселия,
Бесконечных рож фугасы,
Всё людское злое зелие,
Хищных душ людских неясыть…

Человечишко! Что надобно
Для тебя? – Скажи! ответствуй!
Власти?.. Золота?.. Иль снадобий –
Сотворить волшебнодейство? –

Одурманить мозг, и в призраки
Превратить судеб пустоты?..
О… Какие мы капризные!..

Ну а сам, скажи, ну кто ты?..

Бесконечностью внезапной…

Бесконечностью внезапной вырывается весна
Из воронки многомерной, из отсутствия пространства,
Постепенно пробуждая от сверкающего сна
Тёплый ветер беспокойства, дуновенье дальних странствий.

Оглушающее небо – озарение моё.
Сквозняки лучей прозрачных – исцеляемое сердце.
По колено в топком марте ликование поёт.
Ну а ельник открывает в терем бархатные дверцы.

Но тревожно, беспокойно, что свершенья – позади,
И кадит тоскливо солнце слишком дымный, грустный ладан.
Оттого-то всё чужое… Будто лезвие в груди –
Этот мир, такой упрямый, тот, что мною неразгадан!

И пускай весна танцует первым мартовским дождём –
По асфальту ли, по грязи, по снегам или по лужам…
Нас навеки будет двое. Только нам не быть вдвоём!
В холодильнике вселенной никому никто не нужен.

Будто…

Бесполезная пустота.
Кто-то… Что-то… А, может, нечто…
И весна, как всегда, не та.
Беспричинно бесчеловечна.

Все прямые в одну слились.
Все окружности разомкнулись.
Вне сознанья блуждает мысль,
Будто пьяный средь тёмных улиц.

Будто всё, что могло – сбылось.
Будто то, что сбылось – не сбЫлось.
Времена – будто в горле кость.
Ну а скука – страданья милость.

Вечерами – туман, цветы…
И открытое в сад окошко…

Нет полнее той пустоты,
От которой пьяны немножко…

Другие…

Ну, вот и окончилось то, что не ждали.
Кривляется клоун в углу.
На крыльях печали торопятся дали
То в свет, то во тьму, то во мглу…

Кривится пространство. Ускорено время.
И все мы немножко не те,
Кто чуда искали в своём измеренье,
В его нулевой простоте.

Повсюду какие-то звуки и краски,
Совсем непонятные нам,
Поют и рисуют свободу по-майски,
По ландышевым временам.

Но мы-то давно уж немного другие.
Скучаем по флейтам зимы!
И струны весенние слишком тугие
Для нас, ведь январские мы!

РазделИ

Раздели минорное молчанье,
Что ютится вечером в окне,
На лучей закатное касанье,
На огни, поющие луне.

Раздели предутреннюю радость
На морщины каменных морей,
На усмешки плавниковых радуг,
На повадки львиные зверей.

Раздели на всё – и то, и это,
Ни на что ничто не умножай! –
И распознавание секретов,
И печалей пышный урожай –

Разомкнуться страстною дугою,
Рассыпаясь пустяками чувств…

Странное… Нездешнее… Другое…
Радость – рыбка: бабочкина грусть…

Забыл себя…

Забыл себя в колеблющейся ноте
Оборванной струны седьмого дня.
На бесполезно горьком повороте
Ты, жизнь, совсем забыла про меня!

И с этих пор зело противны стали –
Весь этот пёстрый кукольный театр,
Что так бездарно, дико и устало
Показывает жизни каждый кадр,

Все эти краски, пошлые картины
И шум кулис, заржавленных кулис.
И я с тех пор – там, где болота, тина.
Я сам и режиссёр, и сам артист.

Обречённость

— 1 –

На закате – воздушный зазор
Между прошлым и тёмногрядущим.
На предчувствиях серый узор
От событий, в былое идущих…

А на времени – просто тесьма,
Золотого пространства верёвка…
Красота бесполезна весьма,
Если к ней ослабела сноровка.

Ну а мы, как вода и огонь,
Как воздушные палочки смеха,
Ощущаем касаньем ладонь
Смертоносно прозрачного эха.

Привыкаем. Привыкли уже.
К непонятным овалам, квадратам,
Потому что в одном мираже
Мы другим бесконечно объяты.

— 2 –

Сохрани промежуточный индекс:
Это он. Это я. Это мы…
Непонятное – именем икса,
Будто смерть под снегами зимы.

Будто кто-то ушёл, но остался
На вопрос о бессмертье ответ,
Что свинцовой звездою казался
И которого в будущем нет!

Лукошко звёзд

Под пеной заката – печали волна.
Стеклянные бусинки боли.
Стирает молчанье разлуки струна
И синие звуки гобоя.

Шипит бесконечная лава дорог
И лунные блики танцуют.
Пью залпом крутой одиночества грог –
Несбывшийся хмель поцелуев.

А где-то есть дом… В нём рыданье и смех,
Объятый свеченьем уюта.
И тихие ноты мерцают во тьме
И мне, и тебе, и кому-то…

Во мхах соберу в полуночном лесу
Колючие звёзды былого.
Лукошко со звёздами в дом принесу,
И вспыхнет полночное слово!

Встреча

В чёрной матовой одежде
Ведьма-девочка, красотка,
Высока, стройна, чернява –
Повстречалась как-то мне…

Шла она в лесу еловом
В синих сумерках куда-то
Быстрым шагом по тропе.

Это было в полнолунье
В вечер Троицы Великой
Девятнадцатого года…

В ночь девица уходила
Колдовать или молиться
На безрадостной поляне
Злому богу своему.

Так прошла. Я обернулся:
Сумка чёрная на спинке…
Не позвал я, не окликнул
Эту феечку. Она

Будет где-то белой ночью
Одинока или с кем-то
Ворожить, и злые чары
На кого-то источать.

Не стало…

Я хлеб сырых небес цветами запивал
И звёздные лучи вдыхал душой полночной.
Кружился певчих дней пестрящий карнавал,
И было так легко! Так шелестно! Так сочно!

Но вот огонь остыл. В кружении недель
Так стало не хватать искрящихся мгновений.
И жизнь теперь – не та, и цель теперь – не цель.
И нет ни торжества, ни счастья вдохновений!

Сижу-грущу один за призрачным столом,
И маятник часов гарцует осторожно.
Я так умел играть! – играть добром и злом,
Что тошно оттого, что больше невозможно…

…А было – хлеб небес цветами запивал
И звёздные лучи вдыхал душой полночной.
Кружился певчих дней пестрящий карнавал,
И было так легко! Так шелестно! Так сочно!

Весне

Все тропы бредили закатом,
Как нетерпение моё. –
Уйти от всех, уйти куда-то,
Где время песенки поёт,

Где растворённое пространство
Кристаллизуется во снах,
И где всегда – с улыбкой странной –
Обнажена весна-красна!

Я знаю – злато потускнеет,
Ну а пока, ну а пока –
Весь мир тобою солнцевеет,
Года, эпохи и века!

Беги, берёзка!..

Знаю – безысходности пути неизмеримы.
Знаю – бесконечности безликие горят.
Что неповторимое? – здесь всё неповторимо!
Выстроились праздники и похороны в ряд…

Чистая – в лесной глуши – забытая берёзка!
Скоро ты, весенняя, к веселью побежишь!
В небе самолётная рассеется полоска…
Звуки все умолкнут.
Будут только свет да тишь.

Сколько никогда и ни на что неразделимо!
Сколько безразличия на небе, на земле!
Ты беги, берёзка, мимо всех событий, мимо,
Смех роняя светлый, и по свету, и по мгле!

По лестнице…

По лестнице, по лестнице ступают времена,
Толкают нас, толкают нас –
То в спину, то в затылок.

А лестница ведёт туда, где сон и тишина,
Где память, чувствами давясь,
Давно уже остыла.

Там нет путей и нет пространств. И только пустота
Зовёт меня, тебя и всех
В извечное иное.

И понимаешь: всё – не то, и ты совсем – не та,
Смеётся плач, крадётся смех
Тоскливой стороною.

И ты – не ты, и я – не я, и стёрты все следы
От наших мыслей и страстей
В трёхмерном скорбном мире.

Там каждый может быть любым, седым и молодым,
Всё постижимо в простоте,
Как меткий выстрел в тире…

Кувшинки смеха твоего…

Кувшинки смеха твоего,
Азалии твоих желаний,
Эмоций тонких вещество,
И облака твоих страданий, –

Волшебнодействуют во мне,
И волшебство передаётся
Еловой зябкой тишине,
Траве, деревьям, небу, солнцу…

А я стою. А я смотрю.
В лесные изумруды лета,
Смотрю в алмазную зарю,
И чётко понимаю – где-то

Живёт второй такой же я.
Его характер – симметричный.
В пределах инобытия
Тебя преследует привычно.

Тебя другую… То есть нет…
Конечно, не тебя. Но всё же –
Там, где течёт алмазный свет –
Так на тебя она похожа!..

Однако лилии черны,
Что смех её обозначают,
И ядами напоены
Презренье, радости, печали…

Ассоциации…

Равнодушной волной океана
Рождена в перламутре заря,
Где белёсой печатью тумана
Усыпляется дух сентября.

Времена пересыщены плотью
Многоводных спокойных пространств,
Где мечтают киты о полёте,
А мечта, будто спица, остра…

И чего-то забытого ищут
Бесконечной свободы круги…
Ветры памяти истово свищут,
Но твоей не коснутся руки.

Облака расцветают к рассвету.
Облака – это мысль о тебе…
Океанскому влажному лету
Не сыграть на пустынной трубе:

На пропавшей в болотном июле
Посреди среднерусских трясин.
И колеблется тенью на тюле
Темнота разлучающих сил…

Не то мне печально…

(триолет)

Не то мне печально, что жизнь прозевал,
А – что прозевал в ней себя!
И пусть я не встретил любовь-идеал, –
Не то мне печально, что жизнь прозевал!

Плевать, что учёный, богач, маргинал –
Живут все, о том же скорбя…
Не то мне печально, что жизнь прозевал,
А – что прозевал в ней себя!

Я позабыл тебя давно…

Я позабыл тебя давно.
И, выпив памяти настоя, –
Всё вижу, будто бы кино, –
Немое, старое, пустое:

Твои улыбки и глаза…
Прогулки летние по лесу…
Молчат унылые леса,
И нет в них больше интересу!

Ах, интереса нет ни в чём!
Ни в бабах, ни в бабле, ни в людях…
Всё то, что было горячо,
Теперь горячим вряд ли будет.

И эта злая суета,
И снов зловещие картины –
К чему они?.. Не та, не та
Соткалась смыслов паутина.

Приди ко мне хоть на века –
Ты, на которую молился
Ещё вчера, –
Скажу: «пока!..»
В другую сказку я влюбился! –

В другую сказку, где лучи
Сырой земли во тьме проснулись,
Где нет ни солнца, ни свечи,
Ни света дня, ни шума улиц…

Прошедшему дню

(триолет)

Ах, этот день был так хорош!
Так мало было в нём земного.
Цена всему земному – грош.
Ах, этот день был так хорош!

Пусть были в нём и страх, и дрожь,
Слабело чувство, гасло слово,
Но всё же день был так хорош!
Так мало было в нём земного.

Рассмейся в утренние зори…

Рассмейся в утренние зори
Слезой сверкающей росы,
Рисуя счастье на просторе
Сияньем солнечной слезы.

И пусть тебя на свете нету,
И ни меня… и никого…
В пыланье огненного света –
Покой, надмирность, торжество…

И влаги тёплые овалы,
И смех прозрачных сквозняков…

Судьба нас вместе не связала,
Нас,
Двух потухших светляков.

Так пусть же все так потухают,
Ведь нет тебя, и нет меня,
И никого не покарают
Взбесившиеся времена…

По комнатам гуляет ветер.
За окнами – тревога птиц.
Покуда – никого – на свете,
То никому и нет границ,

Ограничений и пределов…
Их нет, не будет никогда,
Пока земное опустело,
И – только Небо и Звезда…

Небо дышало светом…

Небо дышало светом. Небо смотрело осенью.
В листьях больших, янтарных – солнечный день дрожал.
Лица – мечты смешные – ранены злыми осами,
Осами дней осенних, тысячей светлых жал!

…Я погляжу на остров, тот, что вон там, на озере.
Чудится, будто лодка чья-то ко мне плывёт.
Кажется, это ты в ней, с чайной осенней розою,
Вёслами синь взрезая, смотришь в пучину вод.

Но ни тебя, ни лодки. Скучно. Однообразие.
Солнечный день осенний вывел тебя из тьмы.
Ты, как всегда, прекрасна, страстна до безобразия.
Но ни тебя, ни лодки… жаль, что не вместе мы!

Солнечный зайчик пляшет. Строит смешные рожицы.
Молча смотря на остров, вижу, что нет тебя…
Ты, как и всё на свете, только больное прошлое.
Но я живу надеждой, прошлое в ней терпя…

Вода в остатках теорем…

Вода в остатках теорем
И плавники столетней чащи –
Незамечаемы никем –
Покоем ли, толпой кричащей…

Момент весенне-летней силы
Вращает шарик пустоты,
И ощущения просты,
Как деревянный крест могилы.

А кто-то рассыпает дни
Крупой белёсой, остроснежной
И загораются огни
Тревоги тяжкой, безнадежной.

А кто-то тихо говорит:
«Вот так – смотри – бегут пространства.
В лесу токуют глухари,
Лесной весны протуберанцы.

Тебе знаком ли мой ответ
На все внезапные вопросы?» –

– Конечно, да! конечно, нет! –
Блистает небо купоросом.

И где-то в матричных полях
Льдом застывающее время
Сверкает строгостью нуля
И обещанием прозрений.

Но глухота густой земли
И вечная небес беспечность –
Стирают к черту все нули,
Всем открывая бесконечность.

И чисел стройные ряды
Бегут туда, где тает время,
Где ощутим событий дым
Иных миров и измерений.

Бессмысленность

Звезда. Дымящаяся тьма.
И где-то в поднебесье –
Бессмысленность, слепа, нема, –
Парит над мелколесьем.

Бессмысленность всего и вся,
Небесного ль, земного…
Того, что можно, что нельзя,
Любого чувства, слова,

И действий всех, и мыслей всех,
И полного бездейства,
Того, что святость, или грех,
И старости, и детства.

Бессмысленности бытия
Отсутствуют законы.
Но в храмы ходим – ты и я
И смотрим на иконы…

И ждём от Бога благодать,
Боясь себе признаться,
Что всё отнимет время-тать,
А наш удел – бояться! –

Всего и всех, всегда, везде –
Хорошего ль, плохого,
Пока бессмысленность в узде
Сознанья, звука, слова.

Пока осенняя звезда,
Пока ветвей качанье…
Пока на «нет» найдётся «да»,
Возникшее случайно.

Октябрьское…

Аллеи световые. Прозрачные леса.
Светло бухает осень. И пьяными глазами
Глядит с тоской весёлой в уставшие глаза,
В мои глаза, прищурясь, блестя дождей слезами.

А что же предложить ей? Вискарь прошедших дней?
Коньяк былой мечты? Откуда же я знаю!
Ведёт тропа былого туда, где всё светлей.
Ведёт меня тропа, забытая, лесная.

А солнце высоко! А небо, как всегда,
Молчит, и на коне времён куда-то скачет…
Я помню о тебе, прощальная звезда!
И нету никого, но кто листвою плачет?

Как жаль, что нет её! Как жаль, что нет тебя!
Светящие леса – совсем не утешенье.
Всю жизнь терплю судьбу, прошедшее любя
И бесконечный лязг презрений, унижений!

В холодном октябре, просторном и пустом,
Шагаю от себя – к себе лиловой тенью.
Ни мысли о тебе… о ней… о той… о том…
И вот кончается моё… стихотворенье…

Пьяное

И свет. И только свет.
И ничего иного.
Оставит осень след
Померкнувшего слОва

Атласы и парча
И шёлк из тонкой нити.
Гортанный клик грача.
И колкость ежевики.

И в ком-нибудь другом
Проснётся ирреальность –
Бруснично-мятный ком
И чувств –
трансцендентальность.

Парча прошедших дней
И их невозвратимость.
И сани без коней
Проносятся всё мимо…

И мимо – всё всегда.
Чего и нет – всё мимо.
Печальнее звезда.
Угрюмей пилигримы. –

Идут, и каждый шаг
Бессмертием отмечен.
Черства моя душа
И сам бесчеловечен!

Не Та…

То ли вижу я тебя, то ли нет…
В подреберии щемит мой декабрь…
Кто же, кто же, как не ты, яркий свет!
Кто же, кто же, как не ты, на века!

Я в твои цвета войду – тишина.
В темноту твою войду – ярок свет.
И судьба моя тобой сожжена.
Прощена она тобой, или нет? –

Я не знаю… Семенят дерева
По морозу пустоты в высоту,
Где, как эхо, прозвучали слова:
Милый, выбрал ты меня, да не ту…

Как всегда опять не ту! Как всегда!..
Где же Та, ответь, прошу, не молчи!
…Но сгорит опять зима, как звезда.
И весна погасит вслед все лучи!

Декабрьское утро

Светлым-светло, и все цвета,
Цветам подобно расцветают.
И на востоке – чистота,
Морозно-льдистая, густая…

Стволы еловые блестят
Калейдоскопом скользких бликов…
Не досчитаешь и до ста, –
С небес просыплется брусника –

Из акварельных облаков,
С полей обветренного неба –
Слетают ягодки легко –
Крупицы хрупотного снега.

Они красны в лесных лучах,
И столь мерцающе-искристы,
Что, кажется, горит свеча
Во влажном воздухе лучисто.

Но, как всегда, чего-то нет.
Простуженные перламутры
Изысканно роняют свет.
Но сколь безжизненное утро!

Как будто выкатили гроб,
А в нём покойник, и в такую
Красу одет, ну, как сугроб
В зимы искрящем поцелуе…

Горчат пространства, времена,
Горчит и то, что было сладким.
Декабрь. Чаща. Тишина.
А остальное всё – загадки…

Хочу не вспоминать тебя…

Асе Гуреевой

(триолет) — 25 —

Хочу не вспоминать тебя,
Но – знаю – это невозможно.
Забыл, что истинно, что ложно…
Хочу не вспоминать тебя.

Мой прошлый я кричит: «Я тоже
Живу, в себе тебя терпя.
Хочу не вспоминать тебя.
Но – знаю – это невозможно!»

Колеблется камыш небес…

…А сквозь окно, струясь, глаза мне осень омывает
И бликов мотыльки крылами бьются в потолок.
Живая тень, живой огонь и мысль моя живая –
Калейдоскопят в пустоте, прозрачно и светло.
Светлы осенние леса, но призрачно и ломко
Сквозь них, кряхтя, идёт октябрь колючий, и хрустит
Грустящей тонкой тишины обветренной соломкой,
Которая лежит, дрожа, в сырой лесной горсти.

И ширь помножена на даль, и время на пространство.
Колеблется камыш небес в трясинах высоты.
Молчит прошедшее во мне в стремлении расстаться.
Но все старания его – скучны, просты, пусты.
И света шаткая вода, и тяжкий камень теми –
Одно кромешное ничто – квадрат ли, полукруг…
Я не с тобой и не с собой. Я сам, конечно, с теми,
Кого привёл осенний путь на север ли, на юг!..

Звенят слова осенних дней под звёздными крылами.
И сами дни, как мотыльки, на свет зимы летят.
Сверкают гроздья пустоты; поёт, сверкая, пламя.
Сверкает солнечный июль сквозь зимний листопад…

А что же будет!..

А что же будет? – темь и тьма. И ничего живого.
И лепестки счастливых дней мгновенно облетят.
Поставит время зеркала. В них отразится слово.
Его, смеясь, произнесёт кудрявое дитя.

И снова будут бить ключи, и снова непонятно –
Сгорит ли радости свеча, иль загорится вновь!..
В мерцанье тонкого огня – тоски святые пятна,
Иль безобразная стезя с надеждой на любовь?..

Звонят, звонят колокола, но молчаливо небо.
И темь, и свет, и свет, и мгла – кромешное ничто.
А на столе молчит, лежит… поёт краюха хлеба.
И ангел шепчет с высоты: Нигде, Не ты, Не то…

В голубых мотыльках…

(триолет)

Покажите мне лес в голубых мотыльках.
В оперении света весеннем.
Это будет душе во спасенье.
Покажите мне лес в голубых мотыльках!

Полдень… Тающий день… Воскресенье…
Лепетанье ручьёв! И подснежник в снегах!
Покажите мне лес в голубых мотыльках.
В оперении света весеннем.

Окно…

— 1 —

Открытое в осень окно.
Смеялось и пело. Смеялось и пело.
И нитей густых волокно
От солнца, в него проникая, летело.

Окно сопрягало огни
Короткого счастья и долгого горя.
И мрачно горели они –
От севера, снега до юга и моря.

Игольчатый холод проник
В оконные блики. В осенние лики…
В окно – как бессмертья родник –
Струился внеременья символ великий!

Дрожало, скрипело окно.
Но символ – то писком, то пением птицы,
То – светом небес – всё одно! –
В меня проникал, чтоб в тебе сохраниться.

— 2 —

Окно – беспощадный палач.
Окно – всетворящий спаситель –
Послушай мой стон и мой плач!
Послушай мой голос в зените!

В зените страстей и мольбы
О будущем, о настоящем…
Осины. Берёзы. Дубы…
И памяти брошенный ящик. –

Всё это двоится в окне.
И лица, и мерзкие рожи…
Всё то, что погасло во мне.
И всё непогасшее тоже…

Звёздное

Лечу по простору, подобно лучу.
Звездою с тобою побыть я хочу. –
Качаться на лунных качелях,
Купаться в таёжных метелях.

Касаться ночных шелковистых ресниц,
Загадками тешить сиянье зарниц.
Стать искрами зимнего снега,
Упав с обветшалого неба.

И явится он, и она… и Оно,
Которых не видели очень давно.
Погаснем с тобой от восторга,
Смотря на них светло и гордо.

Припомнив, что это забытые мы,
Что жили во плоти, как в стенах тюрьмы,
На этой Земле, на планете,
Где счастливы птицы и дети.

Меж нами тенями бродило Оно,
Всё то, что нам знать по сей день не дано,
Но то, что нас крепко связало,
Единым нам стать приказало!

Звезда, мы с тех пор вместе, вместе с тобой!
Пусть кто-то смеётся над нашей судьбой.
Но Общее Наше Начало
Навек нас с тобой обвенчало…

Снова хлопья луны…

Снова хлопья луны осыпаются тихо на землю
И щекочет жасмин лепестками ночные глаза.
Растекается олово жизни; сверкая, колеблет
Розоватых времён поредевшие наши леса.

Я забыл имена, и меня их владельцы забыли.
И весна отступает к зиме с каждым годом грустней.
Ото всех остаётся лишь горсточка серенькой пыли.
От всего остального – мерцание спящих теней.

И чего ещё ждать от грядущего, если в прошедшем
Все отыграны партии. Всё – пустота… пустота…
И шагает по тихой планете толпа сумасшедших,
И над ними горит одинокая злая звезда.

Мерцает прошлого звезда…

Иду по голубому лесу.
Над ним господствует луна…
Сколь мало стало в жизни весу!
Сколь обесценилась она!

Сколь обесцветились мгновенья…
Сколь потускнел немой простор!
Разбиты прошлой жизни звенья.
И это мне – как злой укор!

Деревья. Детство. Солнце. Лето…
Блестят звенящие леса.
Кто скажет мне: Ну, где всё это? –
Молчат просторов голоса.

Молчит, грустя, слепое время.
И нет её… и нет тебя…
Ни мысль, ни чувство, ни прозренье!..
Живи один, тоску терпя.

И запивай надежды мякиш
Густой сукровицей судьбы.
Та, для кого хоть что-то значишь, –
Придёт, достойная мольбы.

А не придёт – так и не надо!
Деревни… Веси… Города…
Не в ней, не в них тебе отрада.
Мерцает прошлого звезда…

Февральское прошлое

Февраль. Апельсинный закат.
Звериные тропы. Болота. Леса.
Струящийся прошлого яд.
Над лесом краснеет его полоса.

Он в каждой молекуле здесь.
И я отравился им очень давно.
Разлука – грядущего месть –
Ко счастью, что в прошлом мне было дано.

Ни сладок, ни горек тот яд.
Простите, что снова пишу я о нём…
Но умер над лесом закат. –
Сгорел чуть похожим на горе огнём.

Осталась сырая земля…
Звериные тропы, да чаща и мох…
Остались леса и поля.
Но – самое главное – небо и Бог.

Я верю – помогут они,
И вспыхнет огонь благодати в душе…
Но где же, но где же те дни,
Которых не в силах вернуть я уже!

Лебединое перо

(триолет) — 27 —

Возникло сиянье пера лебединого
Из полночи горькой, из влажной глуши.
Всё было живое. Ни доли картинного…
Возникло сиянье пера лебединого.

На флейтах играли весну миражи.
Блестели в осоке тревоги ужи.
Возникло сиянье пера лебединого
Из темени горькой, из влажной глуши.

Ночь. Небеса. Полынья

Нет ни зимы, ни весны.
Счастья покои тесны.
Катится слово
Зло и свинцово.
Тихие тени грустны.

И ни мою, ни твою
Музыку не узнаю,
Ту, что сначала
Громко звучала.
Тихие песни пою.

Озеро. Лёд. И камыш.
Зимнее олово крыш.
Снегом над всеми –
Серое время.
Памяти юркая мышь.

Не про тебя и меня
Сипло молчит тишина…
То, что забыла –
Вспомнит могила.
Ночь.
Небеса.
Полынья…

Окончание

Темнота в густом проёме запотевшего окна.
Нет ни виски, и ни водки – сигарета лишь одна.
Неизбежность тонкой тростью мне в окошечко стучит.
Молчаливая разлука бродит страхами в ночи.
На балконе закурить ли? Но паршивый мой табак!
Зелья пенного налить ли?.. Но нельзя, нельзя никак.
Потому что это зелье преисполнено огня.
То – не виски и не водка – мир меняет, не пьяня.
Мир меняет в серый сектор, где ни грёзы, ни любви. –
Только вечность, только слёзы, стоны страшные твои…
За бокалами в буфете – с ним графинчик виден мне.
Дом пустой. Тоска. Дремота. Слёзы, стоны в тишине…

Быстрей летят года…

Дворец зимы разрушен.
Остры кинжалы дней.
Смеющиеся лужи
Приветствуют грачей.

И близко, и далёко –
Столь переплетено,
Что тут бессильно око:
Ослепшее оно.

И лЕса акварели –
Понятны лишь душе.
Осины, липы, ели –
Всё, будто в мираже!

Мираж теней лиловых,
Сквозной голубизны,
Мираж пиров еловых
В избушке у весны!

И световые волны –
Брожение времён –
Забытым прошлым пОлны,
Как в сказке сладкий сон.

Но ничего иначе
Не будет никогда.
Опять весна, а, значит,
Быстрей летят года!

Времена

(триолет) — 28 —

Времена не бывают хорошими,
Потому что они – времена!
Горе – с гору, а счастье – с горошину.
Времена не бывают хорошими…

Сколь грядущего злоба черна –
Столь мертво отошедшее, прошлое!
Времена не бывают хорошими,
Потому что они – времена!

Фрагментик

Плачет солнечная ветка
На берёзовом ветру.
Световые иглы метко
Мечет солнце поутру.

Играя в бессмысленность

Иголки светоносные,
Как смерть иного дня,
Застряли между соснами,
Загадкою дразня.

И луч, во тьму чащобную
Проникнув, задрожал,
Спокойствием загробного
Блестел его кинжал.

Узки ворота времени
В полдневной светоте,
Как знак чего-то древнего,
Забытого в мечте.

Крутилось бесконечное
И пряталось в тени,
Наивное, беспечное,
Как в прошлом наши дни.

А я стоял бессмысленно
У счастья на краю,
Играя злыми мыслями
В бессмысленность свою.

Иголки светоносные,
Бессмысленность моя –
Светились между соснами,
Безумие тая.

Ёжик

Глупый день – как будто ёжик,
Иглы – солнечные стрелы.
В тучах – под небесной кожей –
Прячет мордочку несмело.

Слышит облачные звуки,
Бормотанье старых сосен,
Слышит скорби и разлуки,
Знает, сколь порой несносен

Старый мир земной, а время –
То бескрыло, то крылато,
Ощущаемое всеми,
Всё спешит, спешит куда-то…

И от этого так страшно.
Но беспомощный и глупый,
Ёжик-день, уже вчерашний! –
По болоту жизни хлюпал.

(с) Борычев Алексей Леонтьевич, октябрь, 2020

Автор публикации

не в сети 5 дней

Алексей Борычев9 570

* Кандидат технических наук,
* Лауреат премии В. К. Арсеньева (журнал «Литературный меридиан») за 2013 год в номинации «Поэзия»,
* Лауреат премии журнала «Зинзивер» за 2016 год в номинации «Поэзия»,
* Лауреат литературного конкурса «Дебют года - 2014» в номинации «Поэзия» Международного Союза писателей «Новый Современник»,
* Лауреат «Международного литературно-музыкального фестиваля «Звезда Рождества - 2016», (Запорожские отделения КЛУ и МСПУ).
* Финалист международного конкурса поэтического журнала «Окна» (Германия) (2012 г.),
* Финалист международного конкурса «Эмигрантская лира» в номинации «Поэзия», (Бельгия, Льеж) (2013 г.),
* Финалист конкурса программы «Вечерние стихи» на звание «Лучший поэт 2013 года», (газета «Вечерняя Москва»),
* Финалист 12-го Международного литературного конкурса «Вся Королевская Рать» 2015 года (ВКР-12) в номинации «Поэзия» Международного Союза писателей «Новый Современник»,
* Финалист литературного конкурса журнала «Свиток», (Германия)
* Медаль «А. С. Грибоедов», (СП РФ),
* Медаль «55 лет московской городской писательской организации», (СП РФ),
* Диплом «За верное служение отечественной литературе», (СП РФ)

член Союза писателей России,
кандидат технических наук,
автор девяти книг стихотворений и одной книги прозы (см. список публикаций
__________________________________________________________

печатался в периодике России, Украины, Белоруссии, Молдовы, Татарстана, Башкортостана, Казахстана, США, Канады, Германии, Финляндии, Израиля, Австралии, Узбекистана и др.

Книги:

«Иду на восток» (Москва, 2004г.)
«Снежное полнолуние» (Москва, 2006г.)
«Солнечные слёзы» (Москва, 2008 г.)
"Сонеты" (Москва, 2008г.)
«Лепет» (Москва, 2008 г.)
«Стихотворения. Романсы. Сонеты» (Москва, 2007 г.)
«Порабощение» (Москва, 2008 г.)
«Вдыхая звёздные ветра» (Москва, 2013г.)
«За первой вселенной» (Москва, 2014г.)
«Многомерное многообразие» (монография) напечатано в сетевом философском журнале ТОПОС, 2020

Стихи публиковали следующие издания на бумажных носителях:

Журналы:

«Нева» (Санкт-Петербург), «Новая Юность» (Москва), «Смена» (Москва), «Юность» (Москва), «Зинзивер» (Санкт-Петербург), «Крещатик» (Германия), «Аврора» (Санкт-Петербург), «Московский вестник» (Москва), «Наш современник» (Москва), «День и ночь» (Красноярск), «Кольцо «А» (Москва), «Мы» (Москва), «Студия» (Германия – Россия), «Голос эпохи» (Москва), «Журнал ПОэтов» (Москва), «Невский альманах» (Санкт-Петербург), «Второй Петербург» (Санкт-Петербург), «Невечерний свет» Санкт-Петербург, «Вокзал» (Санкт-Петербург), «Север» (Петрозаводск), «Дальний Восток» (Хабаровск), «Байкал» (Улан-Удэ), «Луч» (Ижевск), «Дон новый» (Ростов - на -Дону), «Волга — XXI век» (Саратов), «Ковчег» (Ростов-на-Дону), «Сура» (Пенза), «Нива» «Нива» /Казахстан (Астана)/, «Новая Немига литературная» /Беларусь (Минск)/, «Южная звезда» (Ставрополь), «Аргамак» (Казань – Набережные челны), «Слово Забайкалья» (Чита), «Берега» (Калининград), «Вестник российской литературы» (Магнитогорск), «Окна» /Германия (Ганновер)/, «Лава» /Украина (Харьков)/, «Союз писателей» (Новокузнецк), «Литературный меридиан» (Владивосток), «Семь искусств» /Германия/, «Эдита» /Германия (Мюнстер)/, «ЛитОгранка» (Новокузнецк), «Интеллигент. Избранное» (Костомукша), «Наше поколение» /Молдова (Кишинёв)/, «Жемчужина» /Австралия (Брисбен)/, «Время и место» /США (Нью-Йорк)/, «Русский писатель» (СПб-Тихвин), «Северо-Муйские огни» (Северомуйск), «Za-Za» («Зарубежные задворки») /Германия/, «Пять стихий» /Украина (Донецк)/, «Интеллигент. New York» (Костомукша), «Русский свет» /Финляндия (Тампере)/, «Истоки» ( Красноярск), «Новый Карфаген» (Краснодар), «Кантовский сборник» (Калининград), «Мир животных» /Беларусь (Гомель)/, «Доля» (Симферополь), «Новый Свет» /Канада (Торонто)/, «Иртышъ-Омь» (Омск), «Метаморфозы» /Беларусь (Гомель)/, «Меценат и мир» (Москва-Рязань), «Українське слово і сучасність» /Украина (Киев)/, «Хортица» /Украина (Запорожье)/, «Иные берега Vieraat Rannat» /Финляндия (Хельсинки)/, «Мозаика» (билингва) /Финляндия (Ювяскюля)/, «Мозаика-Саво» (билингва) /Финляндия (Савонлинна)/, «Мозаика-Южная Карелия» (билингва) /Финляндия (Иматра)/, «Мозаика-Хельсинки» (билингва) /Финляндия (Хельсинки)/, «Приокские зори» (Тула), «Простор» /Казахстан (Алматы)/, «Огни над Бией» (Бийск), «Слово-Word» /США (Нью-Йорк)/, «Звезда Востока» /Узбекистан (Ташкент)/, «Крым» (Симферополь), «Дарьял» /Северная Осетия Алания (Владикавказ)/, «Иван-да-Марья» (Чебоксары), «Нижний Новгород» (Нижний Новгород), «Русское эхо» (Самара), «Симбирскъ» (Ульяновск), «Литературная Ингушетия», /Ингушетия (Назрань)/, «Звонница» (Белгород), «Мегалог» (Пятигорск), «Перископ» (Волгоград), «Александръ» (Мичуринск)

Антологии, альманахи, учебники, энциклопедии и коллективные сборники:

Альманах «Истоки» (Москва, 2010, вып. 4), Альманах «День поэзии XXI век» (Москва, 2011), Альманах – газета «Информпространство», (Москва, 2015, вып. 190), Альманах «Муза», (Москва, 2012, вып.20), Альманах «Витражи»,/Австралия (Мельбурн), 2016, вып. 8)/, Альманах «Тарские ворота», (Омск, 2015-2016, вып.5), Альманах «Новый енисейский литератор» (Красноярск, 2013, вып.3 (37)), Альманах «Саксагань» (Украина (Кривой Рог), 2014, вып. 1-2 (87-88)), Альманах «Башня», (Оренбург, 2013, вып.1), Альманах «Арина» (Н.Новгород, 2014, вып.24), Альманах «Сияние Лиры» (Москва, 2011 – 2013, вып. 21-24, 27 ), Альманах «Жарки сибирские» (Новосибирск, 2011, вып. 4, 5), Альманах «Материк» (/Германия (Мюнстер)/, 2014, вып. 1), Альманах «Останкино» (Москва, 2011, вып.1), Альманах «Менестрель» (Омск, 2015, вып.4), Альманах «Крылья» (Луганск, 2018, вып.12), «Литературный оверлок» (Россия, Химки, 2019, вып.4), Сборник «Жемчужница», для детей (Москва, 2012), «Православная лира» сборник, (Москва, 2013), Сборник «Поэзия делает землю красивой» (Санкт-Петербург, 2014), Антология «Непобедима Русь Святая, том 3 /ЛИТО «Строгино», (Москва, 2012)/, «Антология журнала "Истоки", 2005 - 2015 (Красноярск, 2015), «Звезда Рождества», коллективный сборник, (Украина (Днепропетровск), 2015; выпуск 4), «Квiтка щастя», УДК 821.161.2, ББК 84(4УКР)6, сборник стихов А. Крыловца, перевод стихотворения «Очнуться далёкой планетой» Алексея Борычева на украинский язык /Украина (Хмельницкий), 2014/, Альманах «Кольчугинская осень», выпуск 6, 2018 (Ленинск-Кузнецкий), «Ялос 2015», сборник, (Ялта, 2015-2016), учебник «Русский язык, 8 класс» (Украина), Альманах «Сибирский Парнас» (Новосибирск, 2017, вып.3(4)), Альманах «Образ» (Кемерово, Ленинск-Кузнецкий, 2017, вып. 4(16)), Альманах «ТарЯне» (Тара, 2018, вып. 6), Альманах «Каштановый дом» (Украина (Киев), 2019, вып. 11), Энциклопедия авторов журнала «Берега», (Калининград, 2019), «Сборник. Голос Эпохи. Итоговый. 2010 - 2020 годы», (Москва), Антология «Мастера поэзии и прозы» 2020 (Волгоград), Сборник «Натура», 2021 (Волгоград), Сборник «Художественная верификация»,(Волгоград) 2021, Сборник «Десантники из 21-го» (Волгоград) 2021, Антология «Священная война» (Волгоград) 2021, «Царицын», литературный альманах, Волгоград, 2021; «Дневник сердца», сборник литературных произведений, Волгоград, 2021;«Антология русской литературы XXI века», 2020, Волгоград

Газеты:

«Российский писатель» Москва, «День литературы» (Москва), «Литературная газета» (Москва), «Московский литератор», (Москва), «Парадный подъезд» (Санкт-Петербург), «Литературный Крым», ( Симферополь), «Авиационный технолог», (Москва), «Культура» (Москва), «Интеллигент. Москва» ( Костомукша), «Связист Башкортостана» (Уфа), «Литературная газета + курьер культуры» (Севастополь), «Святой Покров», (Чебоксары)
__________________________________________________________

автор многочисленных сетевых публикаций в журналах:

"Сетевая Словесность", "ТОПОС", "Лексикон"(США),"Вечерний гондольер", "МЕГАЛИТ", "Поэзия. ру", "45 Параллель", "Кстати", "Новая литература", "Подлинник", "Наша Улица", "Точка.Зрения", "Гостиная" (США), "Зарубежные задворки (Германия), "Кругозор" (США), "Русский глобус", "Грани эпохи", "Журнал литературной критики и словесности", "Красный Серафим", "Русский свет", "Сакансайт", "Arifis", "Романтическая коллекция", "Печальные небеса", "Арт-этюд", "Литературная губерния", "Кулуаръ", "Лампа и дымоход", "Путник", "Великоросс", "Белый мамонт", "Русское поле", "Точка ZRения", "Порт-фолио", "Мастерская", "Новый Карфаген", "Евград", "Экзистенция", "Релга", "Литкультпривет", "Литературный Башкортостан", "Город Пэ", "Новый Свет", "Русская жизнь", "Великие берега", "Квартал поэзии", "Артбухта", "Парус", "Фабрика литературы"
и др.,

Комментарии: 8Публикации: 670Регистрация: 17-10-2020

7

2

1

6

8