Рукава по полу волоча,
С невозможною длиной,
Не торчит предмет с плеча,
Называемый рукой.
Я могу ещё мечтать
И балуюсь этим холодом,
Чтобы больше не страдать
Своим душевным голодом.
Говорят, что муза так прекрасна,
Что вдохновение сеет и добро,
Такая мысль для меня напрасна,
Ведь убеждение не помогло.
Мою музу никто не одобряет,
Скрывшись средь мечей,
Что ангелов и демонов сбивает
С обоих плечей.
Исправлена в огне
И от неё дрожит природа,
Как собачка на поводке,
В сердце которой свобода.
Толи ребёнок с добрыми глазами,
Толи старик, что сбившийся с пути,
И тот добряк глаголет не устами,
Молчит о том, что слышит не в груди.
Не ревёт, зато смеётся, задыхаясь,
Всё ждёт момента веры роковой,
Как стены мягкостью своею расплываясь,
Пропустят облик сумасшествия святой.
И всё хорошо: мне муза напевает,
Мы глупо друг друга пленим,
А мой рассудок на стенах наблюдает
Её рабочий апокриф руин.
И легион тех ликов, что разбиты,
И злободневным детством поражён,
И добротой с неаккуратностью извиты,
За то, что смысл жизнью искажён.
Не ангел счастья белокрылый
В теле музы заточённый,
И не пророк, что справедливый,
Своей моралью обличённый.
Но лишь замотана тряпицею,
Ярко белою, кривой
И кричит в безумии бестия
Над моею головой.