Она болела не простудой.
Но одинокая хандра
как будто памятник микстуре
у ненавистного окна
стояла день и ночь, надеясь,
что ртутный столбик упадёт,
и чёрный хоровод смятений
растает, как весенний лёд.
Но вечер близился надменно.
И безутешная тоска
чинила козни непременно.
И среди сумерек луна
смотрела в окна, метко целясь,
что кто-то там в своей тиши
сотрёт с лица печаль сомнений
во имя святости души,
и вдаль продлит свой взор напрасный,
лишь упадёт морщин черта.
И будет всё как будто ясно:
зачем ты, кто ты, и одна…