КВАРТИРНИК В А М Виртуальный Альманах Миражистов

КВАРТИРНИК В А М

Виртуальный Альманах Миражистов

Константин КЕДРОВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Наталья ПОЛЯКОВА

Анна АРКАТОВА Лета ЮГАЙ Владимир НЕШУМОВ

КрасноярсК

2023

 

 КВАРТИРНИК ВАМ

 

Виртуальный Альманах Миражистов

Константин КЕДРОВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Наталья ПОЛЯКОВА

Анна АРКАТОВА Лета ЮГАЙ Владимир НЕШУМОВ

КрасноярсК

2023

 

Автор бренда МИРАЖИСТЫ составитель и издатель Николай ЕРЁМИН

На обложке альманаха рисунок Пабло ПИКАССО

Кошек нарисовала   Кристина ЗЕЙТУНЯН-БЕЛОУС г Париж

© Коллектив авторов 2023г    

 

Константин КЕДРОВ

Виртуальный  Альманах Миражистов

                                  

Константин Кедров

УТВЕРЖДЕНИЯ  ОТРИЦАНИЯ

Поэмы и стихи

–Утверждение отрицания–
(апофатическая поэма)

Посланный подошел к отринутому
отринутый отвернулся
он сказал
он остановился
он перекрестился
он замер
ему больно
ему не больно
ему все равно
его зовут Марк Тиберий
его зовут Джугашвили
его не зовут
они плачут
они смеются
они уже не плачут
они уже не смеются

Мы любим нашего директора учителя школы
мы не любим нашего директора учителя школы
мы любим не нашего директора не нашей школы

Я думаю что человек произошел от обезьяны
я не думаю что человек произошел от обезьяны
я думаю что человек произошел не от обезьяны
я думаю что человек не произошел от обезьяны

Все люди братья
все люди враги
все враги не люди
все братья не братья
все враги не враги

Я не люблю тебя
я тебя не люблю
я не тебя люблю

Я плачу оттого что мне больно
мне больно оттого что я плачу
я чувствую боль
я чувствую не боль
я не чувствую боли

Вселенная замкнута но бесконечна
вселенная бесконечна но замкнута

Я мыслю следовательно существую
я существую следовательно не мыслю
я мыслю следовательно не существую

Все люди боятся любви
все люди боятся смерти
все люди боятся жизни

“Бог есть субстанция с бесконечным множеством атрибутов”
“Бог есть субстанция с бесконечным множеством…”
“Бог есть субстанция с бесконечным…”
“Бог есть субстанция…”
“Бог есть…”
“…”

“Человек рожден для счастья как птица для полета”
“Человек рожден для счастья как птица…”
“Человек рожден для счастья…”
“Человек рожден…”
“Человек…”

Познайте истину – истина сделает вас свободными
Познайте истину – истина сделает вас

Ты тот которого я ждала
ты не тот которого я ждала
ты тот которого я не ждала
ты тот которого не я ждала

Я знаю то, что ничего не знаю
я знаю то, что ничего
я знаю то
я знаю не то
я не знаю то

Вселенная конечна по бесконечна
вселенная бесконечна но конечна

Многие люди боятся темноты
многие люди боятся света
многие люди боятся тишины
многие люди боятся шума
многие люди боятся

Человек не только человек, но и животное
Человек не только животное, но и человек

В космосе столько же людей сколько космосов во вселенной
во вселенной столько же космосов сколько в космосах людей

Этот мир есть лучший из миров
этот мир есть лучший
этот мир есть этот мир
этот мир есть
этот мир
этот

Все приятно полезно
все приятное вредно
все вредное приятно
все полезное вредно

Лучше быть мертвым чем коммунистом
лучше быть коммунистом чем мертвым
лучше быть или не быть
лучше
или

Бог есть отец
бог есть сын
бог есть дух
дух есть бог
дух есть сын
дух есть отец
отец есть сын
отец есть дух
отец есть бог
сын есть отец
сын есть бог
сын есть дух
отец есть сын
сын есть отец
отец есть Бог
Бог есть отец
отец есть дух
дух есть отец
сын есть дух
дух есть сын

“Мы не можем ждать милости от природы”
мы не можем ждать милости
мы не можем ждать
мы не можем

В Китае есть обычай любоваться цветами
в Китае обычай цветами есть любоваться
в Китае любоваться цветами обычай есть
в Китае цветами обычай есть любоваться

1+2=3
2+1=3
3-2=1
2-2=0

Некоторые птицы летят на восток
некоторые птицы летят на запад
некоторые птицы летят
некоторые – птицы
некоторые

Музыка Моцарта душу облагораживает
Моцарта музыка душу облагораживает
душу облагораживает музыка Моцарта

В этом мире есть любовь
я хочу знать любовь в этом мире
в этом мире знать любовь я хочу
любовь не разражается не ищет своего не ревнует
я раздражаюсь я ревную я ищу своего
Любовь все прощает всему радуется
я ничего не прощаю не радуюсь ничему
но я хочу знать любовь в этом мире
в этом мире знать любовь я хочу
только любовь я хочу знать в этом мире

Горизонтом называется воображаемая линия между землей и небом
между землей и небом воображаемая линия называется
называется линия между
между линия называется
между линия
линия линия линия
между между
все что называется горизнтом
между линией называется
все что между линией называется горизонтом
между горизонтом и линией
между линией и горизонтом
простирается горизонт линии
линия между линией воображаемая
воображение между линией
простирается между линией
линия
горизонт
между

Осторожно – двери закрываются
«Двери двери премудрости вонмем»
осторожно двери закрываются
«Покаяния двери отверзи мне жизнедавче»
Осторожно, двери закрываются
«Радуйся, двери райские нам отверзающая»
Осторожно: двери закрываются
«Двери двери премудрости вонмеи»
Осторожно! Двери закрываются
«Чаю воскресения мертвых»
Осторожно… двери закрываются
«…и жизни будущего века»

Тела при нагревании расширяются
а при расширени сужаются
при сужении расширяются
а при охлаждении сжимаются
тела при охлаждении согреваются
а при согревании охлаждаются
тела при сближении отдаляются
а при отдалении охлаждаются
тела при охлаждении отдаляются
а при отдалении отдаляются
тела согреваются
тела отторгаются
тела застилаются
отдаляются приближаются
тела охлаждаются приближаются согреваются
охлаждаются отдаляются согреваются приближатся
приближаются отдаляются
отдаляются согреваются,
согреваются согреваются
приближаются отдаляются
приближаются отдаляются
приближаются отдаляются

– Чистота залог здоровья
«Блаженны чистые сердцем ибо они и бога узрят»
– от сумы и тюрьмы не зарекайся
«Блаженны нищие духом ибо они обогатятся»
– Правда хорошо, а счастье лучше
«Блаженны изгнанные правды ради яко они сынами божьими нарекутся»
– Не волнуйся и не плачь – говорит больному врач
«Блаженны плачущие ибо они и утешатся»
– Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…
«Блаженны кроткие ибо они и наследуют землю»
– Крошка сын к отцу пришел…
«Ибо они сынами Божьими нарекутся»
– и спросила кроха
«Блаженны миротворцы ибо их есть царство небесное»
– Что такое хорошо и что такое плохо?
– Пойдешь направо – придешь налево (И. Сталин)
– У меня секретов нет, слушайте детишки
«Если не будете как дети не войдете в царствие небесное»
“Если ударят в правую щеку, подставь левую”
– Этот маленький ответ помещаю в книжку
«Не заботьтесь о том, что есть вам и что пить
Достаточно у каждого дня своей заботы»
– Работа у нас такая, забота наша простая…
«Работайте Господу со страхом и радуйтесь ему с трепетом»
– Радость прет, не для вас у делить ли нам
«Воскресни, Господи, и спаси мя, Боже мой»
– Жизнь прекрасна и удивительна
– Не волнуйся и не плачь – говорит больному врач
«Плачу и рыдаю…»
– Надевает он халат, вынимает шоколад
«…егда помышляю»
– Море, море-
«Житейское море воздвизаемое зря»
– Море, море…
«Напастей бурею к тихому пристанищу твоему поем вопиюще»
– Море, море…
«Возведи от смерти животе мой, Спасе»
– Море, море…
Смеховая культура Древней Руси
«Иже еси на небеси»

Так-так-так – говорит пулеметчик
так-так-так – говорит пулемет
так, так, так пулемет говорит
так, так, так пулеметчик говорит
пулеметчик говорит
пулемет говорит
пулемет говорит
пулеметчик говорит
говорит пулемет
пулемет пулемет
пулеметчик пулемет
пулемет пулеметчик
так-так-так-так-так-так
так-так-так………………….

Нет Бога кроме Аллаха и Магомет пророк его
нет Бога кроме Аллаха
нет бога кроме
нет бога
нет

Человек состоит из водорода и кислорода
кислород состоит из водорода и человека

Wir Laufen Schi
Мальчики катаются на коньках
мальчики катаются на ослах
мальчики катаются на катках
мальчики катаются на котах
мальчики катаются на китах
мальчики катаются на
самолете вертолете
вездеходе самосвале
самокате бульдозере
Мальчики катаются на катере

Надо умываться по утрам и вечерам
“А” не чистым
“Б” нечистым
Марс и
срам
марш и
шрам
шарм и
“Шарп”
2 – любовь = 1
1 + 1 = любовь
2 + 1 = ревность
3 – 1 = смерть

Не трогать – смертельно
смертельно не трогать
Чижик-пыжик,
где ты был?
Чижик-пыжик,
где ты?
– Был.

–Поцелуй¬

В это время змея сползающая с откоса в мазуте
оставляет кожу на шпалах как шлейф Карениной
В это время в гостиную вваливается Распутин
и оттуда вываливаются фрейлины

Все охвачено единым вселенским засосом
млечный осьминог вошел в осьминога
Двое образующих цифру 8
друг из друга сосут другого

Так взасос
устремляется море к луне
Так взасос
пьет священник из чаши церковной
так младенец причмокивает во сне
жертвой будущей обескровлен

1976

–Мальтийский крест¬–

Кто ты – свет отраженный ликом
или лик отраженный светом
Гаснет радуга костенея
виснет мост становясь настилом
Конь распался в ХОМУТ и ОМУТ –
лезет в лезвие злая бездна
Ястреб действует как лекало –
он выкраивает все небо
я выкраиваю все время –
как Мальтийский крест
я расчерчен…
Обезьяна поймала бездну
и тогда, истекая светом
плод обрушился на миледи
но миледи милеет мигом.
Дервенеет весь сразу разум
обмороженный мозг мертвеет
сердце сыплется во все звезды
обмирает граница в сердце

1986

–Иероглиф лазури–

Раздвигающий плоскость до горизонта
втиснувший горизонт в плоскость
неподвижных зрачков
устремленных из себя и в себя
пеленающий фараона и крокодила
бережно хранящий сердца в сосудах
восково-медовый
настоянный на всех травах
Пусть твое сердце
крылатое как скарабей
улетит на восток
на запад
останься с пустотой в груди
с пламенной золотой печатью
на устах из спелого воска
Мир переполнен мертвыми птицами
они летят сквозь мел антрацит и песок
прибитые к воздуху невидимыми гвоздями
распластанные на плоскости
они улетают в плоскость в плоскость
в плоскость

О чем щебечут эти люди
с головами ибисов и шакалов
о чем они говорят
– В каталептическом танце
бирюзовых глазниц
лазурная золотая
ты обнажена и я обнажен
теплые крылья бабочек
вылетающих веером из гробов золотых
осыпающих тело бирюзовой пылью
распахнутым веером мы выпали из гробов.
Если и это непонятно, читай другой перевод
– Вейся прах в лазурной выси
виси в сини синей
прозревая розовой пылью
взоры роз разверзая
липни к теплым листам
листая
теплые паруса телесных папирусов
на лазоревых крыльях
прах
улетает

1980

* * *
Однажды осенью я вышел в цирк
был впереди своих последних лет
и улетела вдруг гремящим светом
лучеобразная лавина зла
полупрозрачный ангел стал прозрачным
сквозь ангела окно
я увидал тот свет
он был как я
отнюдь не бесконечен
а здание возводилось
из громоздкого вакуума
из заатмосферных сфер
во дни где нас не было
к дням где нас не будет
но я и сам не знаю
где нас не было больше
или где я больше был
Я люблю твою царскую пустоту
состоящую в основном из птиц
корабли
которым имена Грусть и Паноптикум
память – это аптечный склад
где будущее – аптека.

1987

–Трапеция–

Я к трапеции прикоснулся
и она улетела
а потом
я соприкоснулся
с небесным трепетом

так душа летела
и тело пело
и вот трапециевидный Цефей
пронес нас
сквозь низ
и веер вер – вверх

Миг зависания неописуем.
Так игла парит
над хребтами звука
Так плывет корабль
по звуковым волнам
утопая в буре Бетховена

так Шенберг
преображен в зыбь и дрожь

О Господи
пошли мне эту иглу
ныне уплывающую
за горизонт звука земли
плывущего над горами
трапециевидный звук
распростерт над нами

им несомые
и мы невесомые
будем продолжены
иже еси
Дебюсси
Равель
на ухабах
Баха.

1987

–Крест¬

В окруженье умеренно вянущих роз
обмирает в рыданиях лето
Гаснет радужный крест стрекозы
где Христос
пригвождается бликами света

Поднимается радужный крест из стрекоз
пригвождается к Господу взор
распинается радужно-светлый Христос
на скрещении моря и гор

Крест из моря-горы
Крест из моря-небес
Солнце-лунный мерцающий крест
крест из ночи и дня
сквозь тебя и меня
двух друг в друга врастающих чресл

1979

–Последняя смерть¬¬

В мире полуденного солнца идей опадают спелые вишни
там доброта очерствела от воровства
и ворота светлого празднества разверзлись
луна – больная дочка
отхожее место света
нет меня ни в ком и ни в чем
это временно временно безвременно

Зеленый прах смиренно улетает
на сизых крыльях сумрачного дня
сегодня нет меня
нет меня на дереве конном
нет меня в плоскостях в печатях
только пролетающий мимо Бог
уронил ночное крыло.

Как больно ударил гром
как беспозвоночно уползла ночь.

Небеса еще согревают ночь
продрогшую до изморози звезд
только рисунок пустой ладони
говорит о последней смерти

–Посвящение–

Борушка лесная
индивидуального ткачества
благоприобретенность
На снегах наносных
корабли плывут в Лету
им древо заповедное заповедано
им чрево первородное первородно дано
и не невестится Восток
и не невестится Запад
братие и дружина лобзают отроковицу
а полногрудые нетопыри
полногрудились
Брат Зари-заряницы
освоил самолетостроение летное
сын Девы-зари недоброе замышляет
Наш Перемышль наш
Это так ясно
Как кормилица солнца
Навстречу Божию свету
Не будь стозверем рогатым
а будь перекати-поле
На лугах летных
будем морозы хороводить
вихри води
водворять время
правонасущное
Не носит сентябрь правду недобрословия
не громит журавль павлодеяние луготомильца
Мадрас пустил свои корни в сердцевину отроковицы
и мы аки голуби в глубине Мадраса
Междуусобица – это межа иже не прийдеши
возможно размежевание посреди межи
Кто ты пришелец лётный
вопрошание твое
сугубо люто – люто сугубо
в нем твердотаракань ненасытным весом
Будь же отныне несторианцем
Возлагаю на тебя Кампучию
Возлагаю на тебя Вьетнам
Возлагаю на тебя Эфиопию
Возлагаю на тебя Анголу
Возлагаю на тебя Бирму
Возлагаю на тебя Рангун
Сингапур Гонконг
Рязань Хохлому Тибет
тибетскую медицину
конницу Батыя
общественное мнение прелюбодеяние единоначалие
Возлагаю на тебя Чернобыль и Агропром
Все сие приемлю да будет
катапультируюсь на юг в север
АМЕН

* * *
Этот многоугольник сезонных ню
алгоритм боли
состоит из трехчленного ряда
«а, и, с»
в нем несколько прохлад
от станции к станции
вдали белеет Спас Боря
а Спас Сережа летит навстречу Борису Спасу
немецкий Спас Никодим опередил всех на старте
и ему засчитывается время
в счет прошлогоднего будущего снега
выпадающего в осадок
кающимися метелями
нераскаянными туманами
Ланселот храбрый рыцарь
не надеется доскакать до середины
я же поскакал далее
и застопорил этот взвизг
чтобы диагноз был точен как приговор
а приговор расплывчатым как диагноз

1985

–Дизайнер грусти¬–

Консул любви академик наук
вдаль лицезреет лето
немота дня превышает меня
но открывает торбу
в ней три заповеди «не быть»
доброжелатель мая
нежный голыш надежды
вот сердечная амальгама
иносказание мига
половчане из Негрограда
хозары из хозрасчета
маленькие лилипутики
из-под гомеопатической тары
крупные славяне из консервного мяса
многие как я любят женщин
но я один из немногих
весна несет нам весы
Борисоглебск в Борисоглебске
но я не в я
вселенная расширяется
а я сужаюсь

1984

¬–Стратокуб–

Пролив и прилив
два бескрайних предела
в одном я купаюсь
другому немногим более
Я хочу воскликнуть – Александрия!
Но невнятно все и безгоризонтно влево
Картография света филигранна
импульсно здесь плавно это
и в будущем может быть отрицание
зависания над секундой секунды
прозрачен миг
сквозь него проступает мгновение
О аттракцион
циферблатных лет
люфт немного
лифт вверх
стратокуб
Эти буквы обозначают АЙН
я не доверяю аккомпанементу
но я доверяю тому движению
где опрокинут
даже не стакан
а скорее всего бинокль
Незаметен свет
в середине дня
незаметна ночь
в отражении
и пробуждении.

–Линия иволги–

Горизонтом называется воображаемая
линия иволги
продолжаемая
линия
где не ты не я
не я не ты
Розовое горло иногда восток
там на чердаке нетесаном
из златоткани
красит солнце любименькой киноварью
в зеркалах лохматых
облачко былого и боль любого.
За этими червями огненными небесными
копошатся руки и ноги
иногда удар иногда никто иногда ничто.
Да распространится взгляд истекая кровью
в некотором царстве.

1983

–Истомина–

Глаза Истоминой еще не воспетые
выше ножек
и ножки хотя и воспетые
но без глазок
Вихрь ножек
закрученных между
лебяжьих ляжек
Я жрец Истоминой
и стан ее
обточенный многостаночный
мне дороже понедельника
отраднее вторника
Полуголодная полуголая
Истомина страдает истомой
и вопрошает ножками:
– Корниловщина, калединщина –
что это значит?
А полуголый Аполлон
давит чугунных девок
на крыше Большого театра
В его колеснице
угадывается мощь чугунки
и поршни паровоза
накачивающие Истомину
для полета в минуту
вот история России Росси
от Кариона Истомина до Истоминой
от Истоминой до истомы

1984

–Лонолет¬–

Тысячелазутчик из «Мизерере»
навечно вычерчен я – непроходимец болот
теряющий Индию в облаках
во мне грядущее пламенеет как Алкиной
но не в будущем я а во всем что не время
или в громаде этого света
нахлынувшего из-под того
Не лгите ангелам они откровенны и окровавлены
в них любви боль чем невесомости
а ведь невесомость уже летит
Парно вышагивая играя прах парами они летят
как снега Улановых и обладают верхом надежды на навсегда
в них две луны одна радуга четыре зарплаты
и перелет-перелет-перелет пока не перелетел небо
О левкои – как они легки и прохладнонеги
они разрастались до обилия сил в ливонцах
и уменьшались до поля зрения
потому что ливнем капустным копны-гряды
обрушились на Иоанна с лопатой
Эта лопата была пилой и автопилотом
срезающей электроПИЛАТопилой голову Иоанна
Затем нарисовав даль наметил несколько чресл и лон
и погрузился в дальнее лоно
оно
летело

1983

–Четвертьквадрат–

Терпкий запах амурной знающей плоти
сквознячки дыханий
так померкли травы.
Стая семени летела
два дыхания несла
опрометью мимо сада.
Я состраданье вылепил
я перелетел
я устало теплел
в отторгнутом
мимолетном.
Остановился четвертьквадрат
опрокинулся камнем в лоб
дух померк
из лона зрачка просочилась сочная тьма.
Оторвавшись от пустоты
все еще летел зазубренный меч
чья-то голова – мяч
чья-то голова – с плеч.
Но заплесневело лицо
оползающее квадратами звезд
и над прахом звонким все еще кружатся
мертвые ночные лепестки голов.
Танец танец
слагающий бубен углов
ты превопричина а я –
затрапезная бубновая Глова-нога

1983

–Смерч значений–

Не обязательно искать завязь в каждом случае завязи
не обязательно обгладывать облака
не обязательно признаваться-отчаиваться-влюбляться (на ться и тся).
Железнодорожный инсульт-растратчик
соглядатай пустот
отодвинь от меня эту мертвую стрекозу
наполненную соком бездыханности и дрожания
горькую как вторая любовь
небопогаслоненавсегда
или не погасло.
Настигает меня отрицательный смерч
почти настигает
издавно меня кромсая
ярко-красный медведь это дознание.
Кто виноват?
Кто не виноват?
Кто – никто?
Кто – некто?
Так нависай нависай ау
Я и сам готов
Везде одно и то же
Ноги разных размеров
ноги
ноги
ноги
любовь.

–Султаново вече–

Достань мне эту луну,
багровую от любви,
разрубленное солнце,
сторукую деву,
простимся в подлунную
королевскую темноту.
Испепеленные трупным гневом
три дозы любви,
три отгадки
дев светлооких
окон
на гнев приходящих.
Да сбудется султаново вече
отрубленных голов
сторублевых ассигнаций,
множество зазубрин, впадин,
насечек минаретов,
молелен коек.
Ничего нет,
ничего не было,
ничего не будет.
1982

–Кирасир–

Драгунский полк сияя саблями летел
хватая перспективу
Навстречу пер кавалергардский полк
и трубами сиял
Когда слилось сиянье сабли и трубы
все вспыхнуло вокруг
и прежде нежели скрестились сабли
друг с другом встретились лучи

Весь этот узел света
распутать не могли и разрубить
все более запутываясь
сабли

И в час когда душа
безумная
от тела отдалялась
она металась в кутерьме лучей

Вот кирасир
подобен солнцу он
когда рубил на части перспективу
но в теле был он смел
как кокон медный
его душа как бабочка металась
пока не улетел в сиянье он

Никто не знал
сколь сложен сей чертеж
из кальки световой на кальке
когда летит с рейсфедера душа
познавшая премудрость сверхрейсшины.

1988

–Селена–

Отражением дышит луна
вдыхая себя и меня
отвергнутый плачем ненужным
и стоном наружным
он потерял что-то
и
трезво рассуждая
остался ни с чем
в этом промозглом полузавтрашнем
перебранка перебранка любовь
Он дума что еще вчера
не напрасно
был трезв и весел
но перерезанный светом
вывалился на стол
еще не размороженный
еще мертвый
Сквозь прозрачную плоть твоей мысли
можно увидеть мутную глубину медуз
и морского дна
небо
где ничего не видно
кроме вязкого звездного света

–Невеста–

Невеста лохматая светом
невесомые лестницы скачут
она плавную дрожь удочеряет
она петли дверные вяжет
она пальчики человечит
стругает свое отраженье
на червивом батуте пляшет
ширеет ширмой мерцает медом
под бедром топора ночного
рубит скорбную скрипку
тонет в дыре деревянной
голос сорванный с древа
держит горлом вкушает либо
белую плаху глотает
Саркофаг щебечущий вихрем
хор бедреющий саркофагом
что ты дочь обнаженная
или ты ничья
или звеня сосками месит сирень
турбобур непролазного света
дивным ладаном захлебнется
голодающий жернов – 8
перемалывающий храмы
В холеный футляр двоебедрой
секиры можно вкладывать
только себя

1978

–Людмила Русланова–
(Ля-ля-патефон)

Балтимор-сан, балтимор-сан –
стрекочут кузнечики
тара-торки тара-тара-торит
и молчит медоносное семя судьбы
Итак: Кальдерон, Дивногорск, Обноски –
вот три сути, три откровения
камней отложения
Ливорно ливерно в печень
а потом только Пиночет
но ион был давно
да еще Аспазия
кто она не известно
вероятно чь-ято жена
Цезаря-вне-подозрений
А я не Цезарь
ливон-капуст-ауфштейн
Филемон и Бавкида, я вас люблю
Бадмаем-Бадмаев, индиго дорого –
три рубля Сигизмунд-ноль копеек
и парнокопытый икс
как редуцированное лётное
Людмил и Руслана

1984

–Копье Ахиллеса–

Розовая аура со звоном
раскалилась в тигле добела
ночь была бела
и черноуха
На подсаде вылетела смерть
унося иглу Кощея страсть.
Там где розы-розы
и параллелепипед
там где окна-окна
и углы угла
кто-то должен бесконечным быть
Значит буду бесконечным я
Ясноглазая иксометрия
расчлененная на три глаза
образует иглу
на которой стража Господня
день и ночь охраняет вас
На острие летящего копья Ахиллеса
Мир бесконечно плоский близкий
приблизился к лицу
стал небом разросшимся
за горизонт стола короля Артура
а король Артур
переставляя стулья
ладонями полировал стол
Вслед за столом улетают в бесконечность
на острие копья Ахиллеса.

1983

–Казнь–

Казнь и казна это два необъятных царства
это особое свойство времени
именуемое необратимость
Казнь это казнь
Даже если не будет казни
все превращается в казнь
Если казни не будет
Есть дисциплина
Ибо бес дисциплины казнь невозможна
Хотя дисциплина казнь.
Пусть повышает поэт производство грусти
Заповедь стали – крепить дисциплину казни
Так разрастается всемирная казнь
дисциплинированная размеренная
окрашенная как гроб в маренго
и косящая в бок.
Время косит
это незапрограммированное свойство
дает возможность улизнуть
и уже никогда не возвращаться
Так Полежаев и Тарас Шевченко
два товарища два солдата
отслужили службу времени
и улизнули в вечность.
Вечность это
недисциплинированное время

1983

–Дирижер–

Дирижер бабочки
тянет ввысь нити
Он то отражается то пылает
Бабочка зеркальна
и он зеркален
кто кого поймает
никто не знает
Дирижер бабочки
стал как кокон
в каждой паутинке его сиянье
Бабочка то падает то летает
дирижер то тянется то сияет
Дирижер бабочки стал округлым
он теряет тень
между средней Вегой
он роняет пульт
посредине бездны
он исходит светом, исходит тенью
Будущее будет посередине
в бабочке сияющей среброликой
в падающем дальше
чем можно падать
в ищущем полете
в середине птицы.

–География–

Красифф ливийский изумруд
но еще краше французы из Каргополя
в них есть ум голова стать
городское нетление
и себя собака
Всего этого нет в китайцах
начальниках гнева божьего
Аркан владыки не брамину принадлежит
а бормашине
воровато сверлящей
Страсти твои не по Матфею не по Луке
а по Нередице Спасу
Евроатом не означает еврейский атом
но среди атомов есть евреи
Там на фоне Афона
где Богородица золотится слезами
я раздариваю радары
всекитайского счастья-братства
Где вы лилипуты китайские
знатные бразильцы из братиславы
гондурасские пигмеи
мертвые мексиканцы из пазолини-феличита
Я не Людвиг ван Бетховен
и не Стринберг-Метерлинкен
Я не Мунк не Мунк я Софья-правозащитница
Саранск находится на стыке всех географий
линейный радиус португальца
простирается в никуда

–Тигль пяти солнц–

Лети моя золотая няня
моя серебряная кастрюлька
а я оторву от окна волокна
и воткнусь в розетку
ток-ток
Моя мама выткала потолок
и улетела в приют престарелых
где на витринах висят корабли
и сияет тигль солнца.
Я разбил окна
чтобы больше не высвечивать даль
ведь в конечном итоге
вместилище полета
это совсем не тот угол
иначе зачем мне
эти красномясые кусалища
где нет никому пристанища.

–Семантика сатаны–

Монолит Моны Лизы – база ликбеза
не линяй раньше времени зайка
ты берез заскорузлый друг и образ Бразилии
своеобразно скачущая икона
дающая разгон мирозданию
Вагранка знает сталь
как Сталин знает грань
а гравер аграрного праха
не отличает вихрь праха от вихря духа
дух пахаря – прах
а прах пахаря – вихрь
Равно приятно ощущать материю –
Матрицу мертвеца
Семантику сатаны
Плавно плавно оседает
домкрат примитивного духа
а паровоз луны
давит то сирийца
то ассирийца
Например НИТРОГЛИЦЕРИН
взрывоопасен под рельсами
но не под языком
он растворят суперфосфат в тринитротолуол
и олицетворяет во всем гидролиз
Кто растворяется тот неусвояем
кто не полностью усвояем
тот полностью растворим

1983

* * *
Златоуст или автопилот
это златокузнец
он стучит в моем сердце
он выковывает луну
и четыре камеры изнутри
возликовала тонная ночь
от нетерпения
я преображен в падаль-даль
диаметр воздуха параллелен небытию прах
земледелец возделывающий радиус
и землевладелец очерчивающий округу
трансцендентальны
и черепно-обнажены

–Коза–

Станция прямого слежения унавоживания и наваждения
местонахождение неизвестно и впредь не будет
но из дальнего бюро-автомата прилетело знание:
КОЗЫ НЕ БУДЕТ.
Эта весть как громом с ясного неба
поразила всех паразитов
облетела всех негодяев
и завлекла в капусту:
«Граждане, сегодня козы не будет!»
Так нет же нет
Пусть предъявят мне доКАЗАтельства
пусть принесут мне рога и копыта и вымя
тогда это будет подлинно и псевдонаучно.
Прощай коза-дереза
больше мы не увидимся
по небу течет твое млеко
и огненными знаками
начертано в зените полуночи:
«Отныне и сегодня козы не будет!»

–Яблоко–

Червонный червь заката
путь проточил в воздушном яблоке
и яблоко упало
Тьма путей
прочерченных червем
все поглотила
как яблоко Адам
То яблоко
вкусившее Адама
теперь внутри себя содержит древо
а дерево
вкусившее Адама
горчит плодами –
их вкусил Адам
Но
для червя одно –
Адам и яблоко и древо
На их скрещенье
червь восьмерки пишет
Червь
вывернувшись наизнанку чревом
в себя вмещает яблоко и древо

1978

–Орхидея–

Я презираю тебя, всемирная деточка,
и клянусь тебе в том,
что нет меня и не будет,
пока не откроют дальнюю дверь
в ту мрачную бездну,
где нет никого, кроме «я».
Остекленели глазные ступеньки к дому,
где нет меня никогда.
Сирота имеет три знака,
тризну и распахнутый омут –
ЭЛЬ, АЛЬ, АЙ.
Срастается,
срастается в сердце шов –
это орхидея,
она пожрала свет,
скоро выпадет снег,
и она остановит время.
Свидетельствую:
пыльца мимолетна.

1982

–Знаки–

Я изредка припоминаю жизнь
где не было мен и никогда не будет
там четырехконечное пространство
замкнуто в пространстве пятиконечном
Никейский символ опадает пятиугольно
Он никому не нужен
как Ника Самофракийская
оплодотворенная никейским семенем
Так протягивают руки друг другу
Самара и Вавилон – два города-побратима
Валюта Самары – 2 рубля 64 копейки
валюта Вавилона -–2 рубля 64 копейки + рабыня
обозначаемая символом:
рассеченный треугольник уголком вниз
Для обозначения воды и жизни
китайцы прибегали к волнистой линии

она волнуется и волнует
в сочетании с рабыней
Итак:
рассеченный треугольник уголком вниз
на волнистой линии – это любовь
или флотилия парусных джонок
отплывающих куда-то
Каска это каска
танк это танк
наслаждение это не наслаждение
а нечто совершенно обратное
затерянное в зените лазури
Вопрошая я только попрошайничаю
потому что любая молитва
это лишь мимолетное веяние
парфюмерной волны от Большой Медведицы
Но я чувствую неодолимое влечение к небу
которое есть еще более отдаленная область
чем селезенка.

–Зеркальный паровоз–

Зеркальный паровоз
шел с четырех сторон
из четырех прозрачных перспектив
и преломлялся в пятой перспективе
шел с неба к небу
от земли к земле
шел из себя к себе
из света в свет
по рельсам света
вдоль
по лунным шпалам
вдаль
шел раздвигая даль
прохладного лекала
входя зрачка Ивана Ильича
увидевшего свет в конце начала
Он вез весь свет
и вместе с ним себя
вез паровоз весь воздух
весь вокзал
все небо до последнего луча
он вез
всю высь
из звезд
он огибал край света
краями света
и мерцал
как Гектор перед битвой
доспехами зеркальными сквозь небо.

1986

–Шахматный рояль–

Отлегло уже от зубного
и навалилось глазное
шахматы знают белый ритм клавиш!
Ход конем – ЛЯ
партия ферзя – ДО
белые начинают – СИ
черные заканчивают – РЕ
Можно сыграть шахматную партию на рояле:
«Концерт-турнир
черно-белых рыцарей ладьи и рояля!»
Вливается
вливается рояль
в ладью
и затихает ладья
пролетая по скользким волнам
НЕгр
НЕистовствует в рояле
ОН изгОНяет себя из доски
дабы доска была только
ЧЕРНОЙ
дабы клавиши были
БЕЛЫЕ
лебеди
имени Чайковского
и Вана Клиберна
ОН склОНяется нАД ДОской
как Фишер(-Дискау)
над ребусом из 2-х букв
извлекает некий квадрат Малевича –
черный на белом
белый на черном –
и улетучивается в шахматный ритм доски!

1983

* * *
Влияние света на совесть мысли
влияние мысли на конец света
въехал Енох в сердечную балку
отвалилась ось основного зренья
сразу увидел я
голенькую бабочку
и она
прикрываясь крыльями
отлетела
Две колеи орбит слились и распались
из середины вылетела пролетка
пролетела
завязла в небе
и заколесила
Вынул я зрачок из середины
вложил его в землю
земля прозрела
пока зрело зрение
и обволакивался глаз вышиной
я лилию лелеял
и рекла река
красота шире естества
мир озарен а душа удушена
Поглощая грядущее шел паровоз
он вез разум
но муза розы
не ум за разум
такого единения еще не знала история
стал казах казаком
а казак Казановой
выруливая я едва не опрокинулся
но вовремя предостерегся
Карательное нательное белье
надевая снимаю
обувь вечную ношу на ступнях невечных
подаю нищему три копейки зарплаты
милосердия рыбий жир принимаю
кроме совести
нет мне ни в чем корысти
авиаматка снует по чреву
Даруй мне
Господи
динозавра
даруй мне
горизонт мировых событий.

1986

–Странник–

Опираясь на посох воздушный
странник движется горизонтально
Опираясь на посох горизонтальный
вертикальный странник идет
Так два посоха крест образуют идущий
наполняя пространство
в котором Христос полновесен
Виснет кровь
становясь вертикальной
Из разорванной птицы пространство ее выпадает
из распахнутого чрева вылетает лоно
и чрево становится птицей
над чревом парящей
Это дева беременная распятьем
распласталась крестом
Угловатое чрево разорвало Марию
Она как яйцо раскололась
Из распахнутого чрева вылетает лоно
и чрево становится птицей
над чревом летящей
Крест висит на своей пуповине
Мария и рама –
в том окне только странник
теряющий в посохе посох

Шел плотник неумелый
с прозрачным топором
посреди дороги упал раздвоенный череп
мозг как хлеб преломился
вошла скорлупа в скорлупу
вылетела птица прилетела птица
ты остался собой
как стал как хлеб преломленный
но больше всего как птица
которая улетела
как колокол деревянный
сквозь топор пустоты небесной
летит раздвоенный мозг
пока поводырь не ведает о слепце
пока слепец бредет сквозь поводыря
оставшегося позади
с беременным посохом.

1977

* * *
Медленно летит стрела,
дробя тела,
край лица –
где край стола.
Голубь – это ты,
а я-
город синего лица
за пределами лица.
Несколько дорог,
на дороге бог,
за дорогой песнь,
колесный лай,
окоем,
каскад небесных поцелуев,
лицо,
которое глядит в окно.
За горизонтом только око,
а за окном еще окно,
на нотных знаках
знаки нот.
Они звучат, что
смерти нет,
а смерть ничто.
Я зачеркнул еще одно –
и дно
безмерного окна,
где все воздушные сады
из горизонтов и грозы
сплелись в неистовое пламя,
очерченное знаком нот.

От мании первопрестольной
до ноты «зря»,
глодая веды,
не ведаю.
В моем лице лезгинка тьмы полутоновой.
В росном опустошенье
обнажая трупную деву,
не теряй до неразвитости
пост фактум.
Триумвират
двух градусов града вече,
не мучь меня,
не безмерь
резед бессистемный натиск,
носоглоточный матч
меченосцев личностных,
личин впадин
ворошат и опустошают.
Надо быть вне.
Тонна глаз
и злата тон.

–Пророк–

Рассекая желчь порхающей требухи
громкоговоритель
четырех сторон света
чревовещатель
верха и низа
шестикрылатый шестиконечный
падающий летящий
западно-восточный
маятник
шестиоконный
черно-белый шахматный конник
пастух деревянных коней
грозный возничий
черно-белых плоских обозов
пригоняющих тьму к свету
как табуретку

–Чайный человек–

Когда справляли тризну Святители
каждый освятил свет
я же как жернов хрустальный
размалывал луч в сияние инь-ян сие
тогда воздвигло горизонт из льна
он в росписи не твоей рукой
а как бы перепорхнувший из
из пламя в пламя
златосотенный мед
как бы излиясь из грозы
переполнил горло
и вот нареченный отроком пламени
отстранился от астральной копирки
стал тенью пламени – Чайным человеком
в человеке есть оранжевость
но нету нутра
он летит как колодезный журавль
вокруг тела
и хотя каждый раз возвращается
под углом на круги своя
в нем небесное опережает земное
чем выше взлет –
тем больше глубина
можно пунктиром продолжить путь
за предел предела.

–Мейерхольд–

Государственная пустыня простирается через мрамор
о нем мертвые живы как отраженья
отшлифованные толпой
Кто меня звал?
Неужели уже железо?
Нет еще, слава Господу
звякнуло отлегло или откатило
многостаночная резня из металлорежущих дней
Снова камерный театр открывает заветные камеры
где убит Мейерхольд как холодное море холода
Meer kalt.

–Петушок–

Настил из Насти образован тремя прудами
там петушок на заре прозрел
воспойте нам от песен сионских
и петушок воспел:
«На заре
Назарет любви
назрел».
Услышав такую песнь
пали ниц чиновники и дворяне
принесли золотые дары
в мешках из сукна-рядна
нарядились и грохнулись в ноги
петуховичу-звонкогласу
«Петушок погромче пой
разбуди меня с зарей».
Я отодвинул заветное время – вот
и приблизился новый завет
из колокольного праха
и звона
вырос розоволицый кентавр.
Здравствуй, безумный слуга Китовраса,
выходи навстречу мне,
золотая восьмерица,
нестерка драгая.

–Konstantin Kedroff–

О ноченька, пожалей моих плеч уключинки
о Лермонтов, огради мя от смерти
на что мне эти неуклюжие длани
не умеющие влачить даже плечи.
Как неумело отгородило время:
справа стремя, а слева бремя
позади племя, а впереди знамя
наверху темя, а внизу вымя
на плечах бремя, а в груди пламя.
В неразделенную грусть
отправляется флагман капустный
в нем леса, огороды, дома
степи, линии, псевдоволокно
хруст суставов, треск составов
и кал полковника.
– Аминь, – скажем мы, опережая себя,
– Ам, – скажет гость грусти.
Вселедяная даль левреток нежных
ньюнаступанток на ню света
и некоюея
лю-лю-кларнетка или ни-коль-судьбинушка.
Группа прощающихся товарищей выросла на причале
одного облобызал я в уста златые
другой облобызал меня в уста немые
так мы прощались и лобызались
пока товарищи отплывали
в дальний путь они отправлялись
оставляя на причале мою могилу
Это был корабль, но не бесконечный
было там начертано «Konstantin Kedroff»
это и есть корабль надгробный
это вот и есть для меня могила
значит смерть – корабль, плывущий по суше
значит я себя проводил до смерти
берег мой – вода, а могила – суша
вот какой корабль я – «Konstantin Kedroff»

1984

* * *
Канатоходец нот
находит ногами нить
и нити тень
разрослась в канат –
так входя в теневую даль
он упал в палитру
он лязгнул плацем
хряпнул хрусталь скелетный
и разлетелось тело
затеплилось в воробьях
затрепетала воробьиная пыль
и пыльца небес облетела
стала прозрачна
крылатая эта
бабочка ландшафтная
расчерченная жилками по эллипсу
В бабочке угасая грассирующим полетом
там Фландрия или ландкарта
многократно сгибаемая и расправляемая
над градом и миром
мраморных изгибов
Их запомнил в ласке
миллионнолетний мурлыкий мрамор
из мертвых «вы»
но мертвые не мертвы:
тоньше стало их тело
без пыльцы телесной
прозрачное и нагое
но не меркнущее в мерцании
моргающее крылами
Он давно твой – этот камень
но ты не знал что он твой.

1988

–Конь окон–

Распрями свой мозг в извилистом пространстве –
распрямись на мозговом коне!
Хрустнули суставы, потекли –
выкатилась громкосуставная песнь,
заполняя вселенную звездными костями,
пирамиды хрустального света
низвергая в низины.
В расколотом солнце
голубой молот дробит хрусталь.
Громыхнул сиянием,
проскакал над полем
всадник серебряной колесницы,
раздробился в костях –
весь из летящего тела, наполненного теплом.
На окне иконном,
на коне оконном,
закусив удила горизонта,
скачи, конь
золотых окон.
Там тело твое стало звонким стеклом,
сияющим телом.
Чтобы тело твое добыть,
надо окно разбить,
но в окне все сияет,
ты весь оконный,
конь голубого света,
ты окна разверз за карниз,
ты – звон, вонзающий ввысь
оскал голубой.
Твое тело –
рама другого
небесного окна голубого.

1982

–Сад–

Мягкий тормоз грузного мозга
вдалеке полет и полет
а за полетом где поле голо
черепаха першит глазами
Рубят сердце в корыте
Червь выпадает из флейты
как яблоки из коня
Гость прогнившего сада
ты вырван из дерева с корнем
Ларинголог заглядывает в глаза
Сад ослеп
обнаженные ребра
белым плугом врезаются в почву
Сад проросший плугами
мертвящая пустошь ребенка
Стрекоза осыпалась
в ее пустоте
плоским молотом ветра
прибивали пустыми гвоздями
опоясанный тернием мозг
колосился зрачками
розы зрели в ладонях
в лозе опустелой
пел еще виноградный Христос

–Позади зодиака–

Тебя долбят изнутри
и вот ты – челн из зыби
в глазной изнанке нет горизонта
угольный зрачок стекает с резьбы винта
небо – гаечный ключ луны –
медленно поверни
из резьбы вывернется лицо
хлынет свет обратный
на путях луны в пурпурных провалах
друг в друге алея.
Марс – Марс
каменное болото
костяное сердце
отзовись на зов.
Кто поймет эту клинопись
провалов носов и глаз?
Черепа – черепки известковой книги
в мерцающей извести зияющие провалы
твоя звенящая бороздка
долгоиграющий диск черепной
повторяющий вибрацию звонких гор.
В том извиве прочтешь
ослепительный звук тошнотворный
и затухающий взвизг
при скольжении с горы вниз
в костенеющую черепную изнанку.
В том надтреснутом мах и пристанище
ночная грызня светил.
За этой свободой ничем
не очерченный
не ограненный
за этими пьянящими контурами
проявляющейся фотобумаги
не ищи заветных признаков
не обременяй громоздким
твое грядущее шествие в неограненность
и когда эти камни
эти щемящие камни
отпадая от тела
упадут в пустоту
ты пойдешь по полю
наполненному прохладой
отрывая от земли букет своих тел.

1982

¬–¬Комментарий к отсутствующему тексту–

Этот текст является комментарием к отсутствующему тексту. Хотя отсутствующий текст является комментарием к этому тексту.
В отсутствующем тексте множество гипербол, метафор, синекдох, метафизических аллюзий, но все они могут быть истолкованы и в обычном смысле. Обычный смысл второстепенен но в то же время именно он – главный.
Но нет обратного хода от второстепенно-главного к главно-второстепенному
Речь изобилует намеками на обстоятельства, известные и понятные только узкому кругу лиц или даже одному лишь автору. Но и сам автор не знает, о чем он пишет, хотя отсутствие текста спасает дело и несколько сужает искомую многозначность смысла
Текст иронизирует над этим комментарием, пародирует его, и в то же время он ироничен, не пародиен и скорее исповедально-лиричен, но лирика здесь не в общепринятом и общедоступном смысле, а в каком-то другом, не общедоступном значении.
Здесь наиболее тонкий ход, поскольку слово отсутствует даже в отсутствующем тексте и произвол комментатора очевиден.
Однако у комментатора нет другой возможности обозначить отсутствие означаемого в том что является главным стимулом всей игры, отнюдь не игрового субстанционального свойства. Перегруженность философской терминологией еще более увеличивает расстояние между интерпретируемым и интерпретатором. Здесь легко впасть в самоиронию, чего не следует делать, или поддаться метафизической эйфории, что еще более пагубно для изначального смысла, как он есть.
Текст построен таким образом, что искажения, вносимые самим высказыванием, составляют как бы ядро и первооснову. В этом видна особая тонкость. Само отсутствие текста делает искажения минимальными.
Семантическая вибрация похожа на инстантонные колебания физического вакуума, порождающего виртуальные смыслы. Религиозная, культурная и физическая символика все время отвлекает от основного значения, и только отсутствие культуры, неортодоксальность веры и ненаучность физической парадигмы отчасти спасает дело.
Теперь нужно сосредоточиться. Именно в этом месте давление отсутствующего текста достигает максимальной тонкости снаружи (раздувание мыльного пузыря или модель «раздувающейся вселенной»), идеально отражает возникшую семиотическую коллизию.
Аналогия цыпленка, проклевывающего прозрачную прокладку внутри яйца, или матери, чувствующей из чрева толчки младенца, как некое щекотание вплоть до опасности прободения – вот что ожидает неосторожного читателя в этом месте.
Ему уже кажется, что он все понял, что отсутствующий текст вырывается наружу, что лопнули обручи комментария, что отсутствующий автор отсутствующего текста имеет в виду мировое ничто, нирвану, нечто, дзэн, мировой звук, инь-ян, апофатическое богословие, нигилизм, прозрение, вдохновение, любовь к ближнему как самого себя,, любовь в общепринятом (каком?) смысле, просто поэзию или, на худой конец, теорему Гёделя о неполноте (если высказывание верно, оно не полно или «в языке содержатся недоказуемые высказывания») – все это было бы верно, если бы отсутствующий текст был; но его нет или как бы нет, и в этом главная закавыка.
Не надо думать, что комментатор знает о тексте больше читателя. Он (комментатор) в положении буриданова осла: справа сено, слева вода. Сено – смысл, вода – абсурд, но в отличие от осла автор не погибает от голода или жажды из-за невозможности выбора, и есть, и пьет, не задумываясь о закономерности чередований.
Тут спасительный структуральный или диалектический цинизм только усугубляет дело, поскольку и автору и комментатору цинизм и структурализм противны до тошноты. Поэтические симпатии автора несомненны. Хлебников, Хармс или на крайний случай Элиот могли бы многое прояснить в данной каблограмме, если бы опять же она была. Кабалистика Нагаруджаны и дзэн Кузанского мало что выявляет в амбивалентности текста и описания.
На помощь приходит Борхес или спасительная «Игра в бисер», но все мы понимаем, что это путь наименьшего сопротивления, уводящий в смысловой ад.
Вычурность и занудность этого комментария слегка уже отдает концептуальной тягомотиной, а этого я хочу избежать, если можно.
Вот здесь-то и возникает проблема финала. Отсутствующий текст двусмыслен при чтении – это полбеды, но он еще и бесконечно длинен, хотя и краток.
Вульгарные антитезы не спасают от поражения в духе кантовских антиномий или блудливых диалектик, поэтому я как комментатор полностью признаю свое поражение и возлагаю все надежды на дальнейшее отсутствие текста…

–Д О О С–

Есть возможность лечь навзничь
сказал мне врач
есть возможность быть или не быть
о, какой восхитительный выбор:
от Христа до Христа – верста
далее – по требованию – везде.
Мне – вечному мученику бечевы и вервия
пламенному заступнику всех народов
пулеметному настройщику всех пулеметов
одновременному негодяю всех стран
любимчику ненасытных вдовых –
приостановится высь и осатанеет закат
знание это не знание
а простуда – вездемигрень
это гарнир из не одной доли
гарантия катарсиса от любви.
Квитанция, которую я получил,
полыхает закатом-
там солнечная печать
надо доверять только вечности – по субботам
все остальное время лучше не доверять.
Неостановленная кровь обратно не принимается!
Окна настежь и все напрасно
две дани времен – две отгадки:
одна направо – одна налево
ДООС
Добровольное Общество Охраны Стрекоз.

–Бесконечная–
(поэма)

Ежедневно слышу тебя
как-то странно звучат слова
закрываю глаза
и всюду передо мной
эти крики рожденные тишиной
эти краски рожденные темнотой
вот сижу оставленный всеми
в глубине понятий и слов
исчезает видимый мир
но я могу говорить
и мир рождается снова

на обнаженный нерв нанизывая звуки
все глубже чувствую великий диссонанс
и радость возвышения над миром –
поэзия – вершина бытия

и вагоны, стиснутые в железном рукопожатье
и деревья и станция и тишина
и ты в тишине уходящей ночи
и все что связывает с тобой
и миллионы которые спят рабами
ничего не понимая в такой любви

нуль миров вращается в небе звезд
это взгляд возвращается к своему истоку

Листопад ягуаров
полусолнечный бред весны
И синий день
и красная волна
зеленый луч упал на попугая
и попугай заговорил стихами
и синий день
и красная волна
и я бегу бросаясь под трамваи
и синий день и красная волна

где голубой укрылся папоротник
и в пору рек века остановились
мы были встречей ящериц на камне

около окон пролет полета
и этот стон
среди серых стен
какой-то прохожий
шагнул в пространство
и рухнул замертво
сквозь столетья
вода текла
сквозь бетон и вечность
а дворник сметал с тротуара звезды
и в мокром асфальте ломались люди
я вышел к себе
через-навстречу-от
и ушел под
воздвигая над

двое нас – это очень много
это больше чем можно
больше чем я могу
никогда не приближусь к тебе
ближе чем цветок приближается к солнцу
никогда не назову тебя именем
которым хочу назвать
всюду где чувствуется несовершенство
ты возникаешь как тоска по стройному миру

на черном озере белый лебедь
на белом озере черный лебедь
белый лебедь плывет
и черный лебедь плывет
но если взглянуть в отраженье
все будет наоборот –
на белом озере черный лебедь
на черном белый плывет

Человек оглянулся
и увидел себя в себе
это было давно
в очень прошлом
было давно
человек был другой
и другой был тоже другой
так они оглянулись спрашивая друг друга
и никто не мог понять
кто прошлый кто настоящий
кто-то спрашивал
но ему отвечал другой
и слушал уже другой
потому в голове был хаос
прошлое перепуталось с настоящим
Человек оглянулся
и увидел себя в себе

Одногорбый верблюд и двугорбый верблюд и двуногий
идет одногорбый верблюд глотая пески и туманы
идет одноногий верблюд все в память и в сон превращая
а в городе пляшет луна над городом плачет луна
слезами домов и людей очень маленьких и нереальных
но гордых собой до конца
И молча идем мы сквозь песчаную бурю дождя
немного аисты немного верблюды
и тоскливо бредут мне навстречу
одногорбый верблюд одноногий верблюд и двуногий
идет одногорбый верблюд глотая пески и туманы
идет одноногий верблюд все в память и в сон превращая

1960

Яндекс.Директ

© Copyright: Кедров-Челищев, 2008
Свидетельство о публикации №108013102306

Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении

Другие произведения автора Кедров-Челищев

 

 

 

Г Москва

Николай ЕРЁМИН

Виртуальный Альманах Миражистов

 

  ДОБРЫЙ ЗНАК  

***

Я,

В стихах распадаясь по атому,

Неподдельные чувства ценя,

Вдруг, представьте,  влюбился в  Ахматову,

А она – виртуально –  в меня!

Ах,  спасибо тебе, Интернет!

Ведь  прекрасней мелодии нет,

Чем лирический этот дуэт…
Как в индийском кино  детских лет…

 

СОНЕТ  БЕЗ РУЛЯ И  ВИТРИЛ

В.А.О

Кто на лодочке катался,

Тот без водочки остался…

…Я ж сидел  на берегу,

Так как плавать не могу.

У костра и пил, и пел,

Что хотел и как хотел…

Вдаль глядел, вдыхал дымок…

Между тем, как на восток

Кто-то в лодочке всё плыл

Без руля и без витрил…

И рукой – такой нахал,

Зазывая, мне махал…

Чтоб   – не знаю, почему,

Я  завидовал ему…

2 августа 2023 года

 

ЮРИЙ ОЛЕША  плюс

Эд.Русакову

– Прочь – заморочки!

Вперёд, мальчишки!

Ни дня без строчки!

Ни дня без книжки!

Вл.Монахову

В лес! По грибочки!

Без проволочки!

Ни дня без ночки

У винной бочки!

2023

 

СТИХИ О ЛЮБВИ

Я есть для того,

Чтобы есть с тобою…

Ты есть для того,

Чтобы спать со мною…

Мы есть,

Чтоб проснуться,

Сказав:

– Хочешь есть?

Так ешь меня!

Ешь меня…

– Есть! Ваша честь…

2023

***
Не матерись, красавица, при мне!
Такого мата не слыхал я сроду.
Ни лаять, ни мурлыкать при луне
Не стану я, любя свою свободу,
Таких, как ты, красавиц не любя!

Иди, иди, иди, прошу тебя!

 

ИСПОВЕДЬ ВЕТЕРАНА

Жили мы под красным знаменем,
Словом подкрепляя дело:
– А, гори всё синим пламенем! –
И, представьте, всё – горело!
И сгорело  – до основ
Жутких дел и лживых слов…

ПО МОСКВЕ

1.
Лгут поэты, что смерть хороша,
Лгут, не зная о ней ни шиша…
Эх бы, жил бы сейчас  жив-здоров
Борис Рыжий, Сергей Королёв!
Жили-были бы, в душу душа,
Эх, и лгали, что жизнь хороша…

2.

Как славно мы бродили по Москве,
Прислушиваясь к листьям и к молве,
К молчанью зданий, к рокоту авто…
Бродили там, где не бродил никто,
Не знающий, что значит Божий дар…
И выходили на Тверской бульвар,
Где ждал нас Герцен, под хмельком опять,
В старинном доме № 25.

3.
Мы в одном тогда варились
Поэтическом котле…
И во что мы превратились,
В думах о добре и зле?

Кто – живёт, увы и ах,
На земле, кто – в небесах…
У живущих бледный вид,
А котёл кипит, кипит…

 

 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***

Эх, мне бы сочинить элегию!

И спеть… Но нет, не обещаю…

Я раньше излучал энергию,

А нынче рад, что поглощаю…

ПУТЬ-ДОРОГА
Хлеб, вино да путь-дорога
Меж началом и концом,

Где нас ждёт идея Бога
С человеческим лицом.

***
Музыка требует выхода –

Снова – от вдоха до выдоха,

Боже, как трудно дышать!

Только не надо мешать…

ЭХО
Нелегко бродить по свету

Нынче русскому поэту.

На земле и в небеси
Эхо: – Господи, спаси!

***
Жизнь из спирали и круга
Вырваться хочет, крутая…
– Не обижайте друг друга! –
Брат мне сказал, улетая…

***
То не хочется жить, то не можется…

А грехи и огрехи всё множатся…
И, томимы душевною засухой,
Превращаются в камни за пазухой…

***
Милый друг, живи, надейся,
Над безумием не смейся
И слова «Уйди, дурак!»
Принимай как добрый знак.

 

СТИХИ

Стихи – это снова,

Всегда и везде
Последнее слово

На Страшном суде.

Август 2023 г

 

 

СКВОЗЬ СТЕНЫ  

***

Когда мой дед Яков Моисеевич Шнайдер

Вернулся с войны

И стал играть на трофейном аккордеоне,

Я увидел,

Что четыре пальца его правой руки

Виртуозно бегают над клавиатурой…

А третий палец торчит над ними,

Как неприкаянный…

– Что у тебя с пальцем? – спросил я.

– А, ерунда! –

Ответил дед,

– Когда наши танки ворвались в Берлин

И завязался бой,

Меня зацепило осколком снаряда…

А большего тебе знать, пожалуй, и не надо…

– Хочешь, научу тебя играть?

– Хочу, – сказал я.

И научился…

И стал аккордеонистом,

Потом пианистом,

Потом органистом…

И до сих пор, когда выступаю в органном зале,

Рассказываю про деда,

Какой он был хороший,

И показываю  Фотографию, где видно,

Как самозабвенно играет он

На трофейном аккордеоне,

Закрыв глаза,

И какое у него  счастливое,

Вдохновенное,

Царствие ему небесное,

Лицо…

2023

НАКАНУНЕ

О, Боже! Мама мия…
Беременна Христом,
Куда идёт Мария
С огромным животом?
И  старцы – по пятам …

– Идёт к святым местам,
Где скоро – Благодать! –
Мне – роды принимать…

 

***

Никто не знает, для какого дела

Он, грешный, появился на Земле…

И оттого болят душа и тело

У всех, кто в мыслях о добре и зле…

Автобус. Остановка «Психбольница»

За окнами – к стеклу прижаты лица…

 

СОНЕТ ПРО ГЕНИАЛЬНОСТЬ

От  ЦЭДЭЭЛА  и до психбольницы
Размыты алкогольные границы…
Их преодолевали без труда
Поэты на пути туда-сюда…
О, этот шаг – начальный и финальный!
Сквозь стены проходил лишь гениальный
При помощи билета – всем в пример –
Могучего СП СССР…
Чего греха таить…И я там был,
И с гениями,  ах,  мёд-пиво пил…
И помню, как, дав волю кулачкам,
Один другому врезал по очкам…

Как разлетелись в  криках: – Браво! Браво! –

Очко – налево… И очко направо..

МИРАЖ  от  Евгения СТЕПАНОВА:

«А меня посадили в советский дурдом
За простецкий верлибр,
За смешной палиндром»
Город Москва

МОЙ ОТВЕТНЫЙ МИРАЖ

Вышли мы все из дурдома
Дети и молний, и грома…
Чтоб, сочинив палиндром,
Снова вернуться в дурдом…
Где  верлибристов – рифмач –
Лечит и учит   Главврач…

Город КрсноАдск
2020-2023

МИРАЖ  СЕРГЕЮ  СУТУЛОВУ-КАТЕРИНИЧУ

Был я Ник – а стал Ник-Ник…
Был я умник, стал – разумник…

А к Поэзии приник –
Стал безумник и заумник…
Хорошо, что – стар, устал –
Слабоумником не стал!
И пою (Восторг – в груди):
– Всё, что было, – впереди!

БЫЛО-СТАЛО
МИРАЖ-СПРАВКА  Павлу ПОЛУЯНУ

Павел Полуян:
«…а у поэта Ерёмина любимая рифма «Полуян-полупьян»

Был когда-то Полуян
Полупьян,
Но успешно поборол в себе  изъян…
И теперь он — почему?  Не вопрос —
Совершенно! То есть полностью, тверёз…
Потому что я его  — без труда
Излечил от полупьянства навсегда!

Николай Николаевич ЕРЁМИН, Доктор Поэтических наук
КрсноРайск 2 августа 2020 високосного года

 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***

– Дорогой, что с тобой?

– Ах, слепой, точно Вий,

Я иду на убой –

А в душе «Не убий!»

***

Поэзия уходит в никуда

Из слов и дел… Беда, мой друг, беда!

Чтобы возникнуть – ах, – из ниоткуда –

Волшебно, вдруг,  как сказочное чудо…

***

Мы расстались…Всё было ужасно:
Я не знал, что мне делать, как быть…
Повстречались… И это – прекрасно,
Что не смог я тебя позабыть…

МОЛИТВА

О, Боже! Зачем  – твоё семя –
Мы все прорастаем на время,
А исчезаем навечно?
Ведь это бесчеловечно!

Август 2023г

СИЛА СЛОВА    

 

СОНЕТ ПРО ЭТОТ СВЕТ

 

У меня жена и дети,

И свой дом.

Я нужней на Этом свете,

Чем на Том.

 

А кто этого не хочет

Понимать,

Надо мной опять хохочет…

И опять,

 

Боже, хочет нас со света

Сжить! Так ты

Вразуми его советом

И прости,

 

Что ему Тот свет нужней –

Без жены и без детей…

2023

 

ЗОВ

 

Откуда зов?

Оттуда,

Где возникают снова

За каждым словом – чудо…

За каждым чудом –

Слово…

 

Где край чудесных снов…

И я иду

На зов…

2023

***
Жизни после смерти не бывает!
Если вас убийца убивает …
Постарайтесь пулю повернуть  –
От себя, к нему,  в обратный путь…
Пусть проверит сам и даст ответ:
Жив он после смерти или нет…

***

Не бывает случайных гостей.

Не бывает случайных друзей.

Не бывает случайных врагов

На просторах родных берегов…

Не случайно я понял нечаянно,

Что причалил сюда не случайно.

ИЗ НОВОЙ  КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***

О, Боже, глядя вдаль

Все просят: – Дай! Подай!.. –

Где тот, кто меж людьми

Услышал: – На, возьми…

 

МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

«Курите, люди дорогие,

Вас ждёт мучительная смерть!»

О, эти помыслы благие,

Которых не преодолеть…

 

***

Ах, всё пасмурнее небо…

Холоднее… Вот беда!

Боже, где бы с кем бы мне бы

Пережить бы холода?

 

***
О, полёт меж ночных светил
В отраженьях земных зеркал…
Суд людей меня осудил –
Божий суд меня оправдал…

 

СИЛА  СЛОВА

Он мне зубы заговаривал
Так, что боль – скажи на милость! –
Хоть ему совсем не верил я, –
Постепенно прекратилась…

***
С плохими – как всегда  бывает?
Плохое память забывает…
И лишь  хорошее хранит
О тех, кто будет знаменит…

ВЕЛИКИЙ  ПОЭТ

Всё, увы, что поэты печатали,
Причисляя себя к соцкультуре,

Всё отвергнуто нынче внучатами
И причислено к макулатуре…

Всем  на смену пришёл Интернет.
Он, по сути, Великий поэт –

И бессмертьем, и Богом храним…
А Ерёмин – Его псевдоним.

АТЛАНОВА ЕЛЕНА  ОБО МНЕ

Рецензия на «Получил на почте книгу стихов Николая Ерёмина» (Владимир Монахов)

Название – просто бомба, и очень подходит Николаю, он и правда как праздник, хотя кажется что праздники такие несерьезные штуки – но он как праздник праздников, хотя ведь и горечи в его поэзии хоть отбавляй. Однако название книжки великолепно. Володя, у Вас вообще по жизни очень верные друзья по творчеству, глубокие, каждый со своей необычайной индивидуальностью. Вот кажется Ерёмин – такой разный, но ведь имеет свой яркий и ни с кем несравнимый почерк, ёрничает он или философствует, смеется ли или когда плачет его душа. Не перестаю испытывать благодарность лично Вам за то, что читаю Ваших друзей уже много-много лет и ценность этого “чтива” – только возрастает. Николай – золотой человечище и поэт. Его строки, даже самые горькие – всё равно несут надежду на руках. И радость. Редчайший человек, берегите его!

Елена Атланова   03.08.2023 08:35   •   Заявить о нарушении

+ добавить замечания

Рецензия на «Получил на почте книгу стихов Николая Ерёмина» (Владимир Монахов)

http://stihi.ru/2023/07/14/2200
Книгу можно прочитать здесь!

Владимир Монахов   03.08.2023 04:53   •   Заявить о нарушении

Александр БАЛТИН

Виртуальный Альманах Миражистов

КИПЕННЫЙ РАЙ

 

Я снова – в кипенном раю,

Где филигрань ветвей пушиста.

И серебро сверкает чисто,

Доверившись календарю.

Зачем в раю календари?

Ветвей алмазные узоры

Насколько расшифруют взоры?

Орнаменты светлей зари.

Как будто только белизна

Возможна, ничего другого.

И души нам – почище слова –

Очистит лёгкая, она.

Поляны снежные блестят,

И, ощущение – деревья

Приветствуют твоё движенье –

Пусть к раю шёл я через ад.

 

 

 

 

НЕРВЫ СПРАВЕДЛИВОСТИ

 

Нервы справедливости смертельным

Натяженьем в наши дни гудят.

Если поиск правды стал бесцельным,

То уже не жизнь у нас, но  ад.

Если рвутся нервы, обжигая

Жителей  неправедной страны, –

Невозможна песня золотая,

Даже дни любви обречены.

Мы же эти нервы истрепали.

Будут ли и далее терпеть

Наши выкрутасы вертикали?

…в наши дни устала даже смерть.

 

КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР

Куколкам подкрасят лица,

И пойдут они плясать.

Им нельзя не подчиниться

Настоящему опять.

 

Управленье примитивно –

Некто с рыжей бородой

Нитку дёргает активно,

Вот и пляшет братец мой.

 

Братья-куклы, вам не сладко

На театрике, как мне.

Получи – вот шоколадка.

И – нуждаешься в ремне.

 

Слышен ражий хохот мощно,

Раз безвинного секут.

Был герой. Но раскурочен,

Горы мусорные ждут.

 

Плачьте, куколки, и смейтесь,

Что же остаётся вам?

Будет пласт любой телесный

Вверен будущим гробам.

 

 

 

 

Александр Балтин: ЛЕНТЫ ЛАБИРИНТА

Лабиринт – глобальное понятие…

Пройдём египетским, выйдем в критском,

окажемся в мире поэзии,

да и мозг закручен лабиринтом:

даже – лабиринтом лабиринтов.

 

Разум в сердце не унять
Разум в сердце невменяем
Помогите мне понять
То что я не понимаю
Невменяемый усну
Не в меня все эти бредни
Без меня снуют все сны
Кто последний я последний
Я слегка подзадержался
В этом космосе друзья
Я к щеке родной прижался
Без нее мне быть нельзя…

 

Константином Кедровым-Челищевым создаваемый лабиринт включает и действительность,

и космос мысли,

и миражи…

 

Да, – ведь «Лабиринт» это  новый альманах, выпущенный Николаем  Ерёминым под брендом миражистов…

 

Они двоятся, мелькают, опережая жизнь:

но – картины, яркие весьма, выхваченные словом,

остаются, играя интеллектуальными красками.

 

Жизнелюбие Николая Ерёмина распространяется на все области и сферы действительности:

интернет, в частности:

 

Интернет – это мир без границ.
Рим,
В котором любовь и весна…

Где бессмертная –
Навзничь и ниц –
Жизнь смартфонами отражена…

И мы счастливы вместе с тобой,
Муза милая, –
В точке любой…

 

Закручивая свои лабиринты –

с непременным высверком юмора –

Николай Ерёмин касается всех островов яви,

соединяя их в сплошную землю поэзии…

 

Или же – это воздушные острова,

и тогда соединятся они в само небо…

 

иИ …льются ленты поколений, связываясь конкретно, и… призрачно: но – призрачное это может оказаться – сильнее сильного: Память ценнее клада, если добро в судьбе…

Дедушка мой Булатов, вспомнилось о тебе.
Вглядываюсь в начало: кто-то скромней едва ль –
Долго в шкафу молчала страшной войны медаль.

Это и мой осколок – жизнью неизлечим.
…Сельский директор школы слову детей учил.
Светлой души, нестрогий – с лёгкостью я пойму
Тех, кто с других уроков тайно сбегал к нему.

 

Так Галина Булатова живописует собственный космос, и, связанный с разнообразием земного, он, уточняясь и утончаясь в разных стихах, зажигается своеобразием словесных огней.

В общем, «Лабиринт»

ветвится – интересно,

своеобычно,

призывая войти в него:

дабы не захлебнуться мерой обыденности.

 

Город МОСКВА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Наталья ПОЛЯКОВА

Виртуальный Альманах Миражистов

 

* * *

А. Р.

 

Отыщет нас на смятой простыне

Обычный день, шагнувший из-за шторы

В наш съёмный рай с цветами на окне,

Где чередуем сны и разговоры.

А вещи – пыль, а деньги – шелуха.

Есть только свет, и он во всём на свете.

И мир – не мир, а форма для стиха,

Где мы за рифмы точные в ответе.

 

* * * 

Приди в себя, но свет не зажигай –

Пусть рыбки звёзд качаются над домом.

И если есть на свете света край,

Он в облаке и облике знакомом.

За край уже срываются слова

И ангелы, чьи руки в рыжей глине.

Там я и ты – стрела и тетива,

Уже неразлучимые отныне.

 

* * *

Я в сад вошла, скатившийся к реке

В тумане рыжем, в рыжей шелухе.

В нем яблоко как брошенное слово,

Над ним засохший зонт болиголова.

Прощает плод бессилье сонной ветки.

Впадают в спячку бурые медведки.

Свой лабиринт покинул короед.

А я молчу, во мне ни слова нет.

Дитя земли – трава, чертополох.

И слово – выдох, и молчанье – Бог.

 

Источник © 45-я параллель, 2018.

 

Анна АРКАТОВА

Виртуальный Альманах Миражистов

* * *

На мостик становилась,
Садилась на шпагат,
И где, скажи на милость,
Весь этот аппарат,
Который мог без боли,
Без трещинки в седле
Соединять собою
Две точки на земле.

* * *

Олово слова,
логово голоса —
нежность твоей нежены,
только во сне и просыплются полово-
зрелые слёзы княжны.

буковки булькают,
пальцы на пяльцах,
табель таких табу,
что посмотреть на смертельное сальто —
лишь прикусить губу!

 

 

 

* * *

А я и не знала, как ты тяжёл — и как я легка,
А ты берёшь переносишь меня на облака,
Берёшь и катаешь, как крошку по простыне!
Я новую сделала дырочку на ремне,
Теперь меня можно проще — в один обхват
Поднять и два раза в твой завернуть халат,
С жизнью оставить один на один — пока
Мне не сказали, как она коротка.

* * *

Представим, что ты один и что я одна,
И что это краска такая, а не седина,
И что эта дверь без причуд об одном ключе,
И что я в тебе уверена, как во враче.
И мы входим внутрь безо всякого багажа,
Захотим — пьём из горлышка или едим с ножа,
Захотим — выключаем свет, подключаем джаз,
Захотим — отключаем всех, кто тревожит нас,
И назавтра наденем то, что сейчас сорвём,
Падая замертво — зная, что не умрём.

 

* * *

Думала, время — стремя
Для тех, кто готов бежать,
А вышло, что время — бремя:
“Что, милая, будем рожать?

Давай, надевай на низком
Устойчивом каблуке,
Ты же из группы риска —
Чокнута на звонке,

Ты же на запах ёлки
Выскочишь — побежишь,
Ты ж на одной заколке
Рыжую держишь жизнь.”

 

 

* * *

Вынутое из контекста,
Вымытое как плод
Новорождённый — честно
Счастье моё орёт.
Плачет, гулит, алеет,
Просит, чтоб дали грудь,
Знаю, что заболеет,
Знаю, не даст уснуть —
Вот и заводит самка,
Мамка навеселе
Лепета ли овсянку,
Ласку на киселе,
Только как ни старайся,
Боже, из кожи лезь —
Больше не будет райской
Адская эта смесь.

* * *

Ну, вот и сублимация любви —
Я думала, всё будет чин по чину,
Ты выберешь меня, а я — мужчину,
А выбран стих и проза,

С’est la viе…

 

источник Журнал«Знамя»5, 2012, Журнал«Знамя»7, 2009

 

Лета ЮГАЙ

Виртуальный Альманах Миражистов

 

 ПОЭМА ВЕСНЫ

Я напишу поэму сна,
Все перепутается в ней.
Твоя холодная весна
В осенний листопад – нежней.

I

Пролог

Битое стекло на берегах,
Черный талый снег, вороний грай…
Я с утра глотаю этот край,
Я свой сон встречаю на ногах.

Мой будильник нестерпимо зол,
А весна спросонья – не весна.
Мне бы мимо булочных и школ
Улететь в бродячий табор сна

II

Дружба

Два сердца бьются от страсти –
Моей безотчетной, твоей безответной.
И с ветром
Летят над чужим городом,
Гонимые голодом
Счастья.

За то, что научила
Меня страданью,
Дарю – зданья,
Гудящие от ветра,
Игру света
На ладони,
Освещенье –
В ночь.
Взамен – прощенье,
Что не смогла помочь.

Мы пойдем бродить
По следам весны
И с руки кормить
Золотые сны.
Две искавшие
Дорогой души,
Заплутавшие
В городской глуши.
Две прохожие
У излучины.
Непохожие.
Неразлучные.

Дождь (песня)

Я помню рыжая земля
Жила в предчувствии чудес.
Так говорили тополя
И лес, мой золотистый лес.
Но первый дождь сорвал листву
С небес, с их рыжих берегов.
Лишь звук остался наяву
Шагов, меж трав моих шагов.
А капли падают в песок,
На лабиринты серых троп.
Течет с листвы последний сок
На руки и горячий лоб.

В чужой руке горячий огонек,
В холодном небе крылья облаков.
А под ногами сизый путь далек,
И слов поток похож на звон подков.
Цыганским дымом пахнет серый мех,
В глазах – костров далекие огни.
Холодный воздух ловит в сети смех,
И превращаются секунды в дни.
Невидимые струны проводов
Играют танец странствий и разлук.
И, вслушиваясь в отголоски слов,
Не разрываем мы сплетенных рук.

III

Школа

Погашен свет. Будильник ждет.
Кусочек ночи одинокий.
А на столе пушистый кот
И позабытые уроки.
Секундной стрелки ход так – так
Неутешителен и точен.
А сердце отбивает такт
В подушку плюшевую ночи.
А завтра будет новый день,
И та же слякоть под ногами.
Моя мучительная лень
Пойдет свинцовыми шагами,
Встречая бежевый рассвет,
К назначенному часу, к школе…
И я скажу тебе: “Привет”,
О, сколько радости и боли!

С

Приходи ко мне на рассвете –
Мы с тобой улетим от людей.
Пронесемся вдвоем по планете
Просыпающихся площадей.
Там дельфины качают в тумане
На волнах колыбель корабля.
Мы одни в мировом океане
И неслышно кружится земля.
А потом я проснусь в сером зданье,
До окошка тебя провожу.
И о нашем рассветном свиданье
Ни тебе, никому не скажу.

Звонок. Урок. О чем теперь
Пишу в тетради, не вникая?
Пора сказать себе: “Не верь”,
Осмыслить то, что твердо знаю.
Но душу – как перекроить?
Ведь я живу, не зная меры.
Я не умею не любить…
“Что? … Я согласна с мненьем Леры”.
Как золотит тебя рассвет.
Листок бумаги и ладони.
Доска – тетрадь. Вопрос – ответ.
Твой облик в свете солнца тонет…

***

Весь белый свет сейчас вверх дном!
На чердаке звенит гитара,
И кот мяучит: “Примавара”
Под расцветающим окном.
Уводят улицы ко сну
День, вывернутый наизнанку,
Но кот учуял валерьянку
И, что еще сильней, – весну.
Он смутно чувствует надир
Над головой своей упрямой
И в ночь орет, что этот мир,
Черт побери, прекрасный самый!

IV

Гитара

1

Моя нежность вместила бы все города,
весь ветер,
Затопила бы улицы, шпили, дома и ветки,
И жестокое солнце потонуло бы в мягком
свете…
О, как трудно держать ее запертой
в грудной клетке!

2

Я потому и научилась петь, чтобы забыть,
Что я тобой живу.
Я потому и научилась жить
Не наяву.

3

Я сегодня больна
Бирюзовой тоской.
Пой, гитара, одна
Ты сегодня со мной.

Разорви мое сердце о звонкие струны.
Разорви мою душу об острые звуки.
Я сегодня отдам все ветра и все луны
За глоток не моей зарифмованной муки,
Чтоб сильней, чем моя,
Чтоб я быстрей улетела с ветром
В страну чертей, небес и света,
Где все не так,
Где все так просто.
Поет чудак…
О, Калиостро,
Колдуй, спеши,
Корабль души.

4

Там в Испании
Руки выгнуты,
Души вырваны,
Сердце ранено.

Там в Испании
Солнце плавится.
Ты – мой алый бог,
Я – красавица.

И все тот же взгляд,
Равнодушный взгляд…
Там в Испании,
Там в Испании…

5

А в Венеции вода, как слюда.
Поезда и города, города.

В Риме кошки на камнях площадей,
Море красок, вееров и людей.

Красок – масок, а под ними беда…
А в Венеции вода как слюда.

6

А если взлететь над землей –
Какой был бы красочный мяч.
А если бы ты был со мной,
И был не чужой, не палач.
А крылья – мои. В облаках
Маячил бы вечный рассвет.
И целое небо в руках –
В немыслимом танце планет.

 

V

Любовь

Что же сегодня творится со мною?
Боже! Какое огромное небо!
Нет на земле ни крупицы покоя,
Нет ни секундочки чистого хлеба.
Ночью беззвездной рождается чудо.
Утром морозным душа умирает.
Я никогда с тобой рядом не буду, –
Тропы смеются, а улицы лают.
Ну же! Убейте в груди эту птицу!
Перья в крови, переломаны крылья…
Мы с тобой вместе могли бы присниться
Врубелю, если бы не были былью.

30 мая

1

Головкой к плечу – быть верной.
Здесь все существо земное.
В вечернем парке весеннем
Сидят на скамейке двое.
Он – думает о далеком.
Она – ничего не помнит.
Во сне коридоры окон
И серые своды комнат.
А в небе кружатся птицы,
В высоком небе весеннем.
“Нам нужно теперь проститься”.
Любовь – несовпаденье.

2

-А в Вологде я стала пить – и весь
Огромный мир, с моей тоскою, тесный…
“Добро пожаловать в Россию”, – Здесь
Всегда так? – Взгляд. Молчание. “Не местный”.

-Откуда ты? – Из глубины зимы,
Из сердцевины моего сознанья,
С небес заката…– “Питерские мы”,
…Провалы улиц, поезда и зданья.

Далекий, нереальный город – Твой.
И каменные улицы в угаре.
А под ногами, словно шар земной,
Исакия литое полушарье.

Грифоны смотрят в очи королю,
А мы вдвоем взлетаем от причала…
-Я говорила, что тебя люблю?
Тебя…– “Минут бы десять помолчала”.

Сейчас лишь май. А можно “Облака”
Спою? “Летели….” – я чуть-чуть
фальшивлю,
Простишь меня? “Как мамина рука”,
Как руки твои, теплые, большие…

-Ах, Питер, Питер – полная луна…
А наши жизни, кто поймет и взвесит
И цену даст им? – знаю, что пьяна,
Но я люблю тебя. – “Минут бы десять…”

-Молчу, любимый.

 

VI

Эпилог

Под небом светлым и рябым
Своей тропою школьной, ранней
Иду, и золотистый дым
Купает утренние зданья.

На набережной теплый свет,
А в лужах блики перламутра.
Я есть. И мне шестнадцать лет
В сентябрьское это утро.

Мне улыбаются коты
В пушистом свете пробужденья.
Я с миром солнечным на ты.
Я чувствую Земли движенье.

Лета Югай, 2001

 

   

Владимир НЕШУМОВ

Виртуальный Альманах Миражистов

Владимир НЕШУМОВ(1940-2008),

КОД БЕЗМЕРНОСТИ

Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2008

В марте 2008 года ушел из жизни замечательный поэт, постоянный автор и член редколлегии журнала “День и Ночь” Владимир Нешумов.

КОД БЕЗМЕРНОСТИ

ГОД
(фенологические заметки)
Наружны округи
февральские вьюги,
помол ветряной,
который виной —

и снежного дола,
и в комнатах дома
кривляний окольных
на стёклах оконных…

и долог ночной
огонь выпечной:
от замысла теста
до кренделя текста.

* * *
В марте, когда бело-розовы на закате взгорковые берёзы, и хвостом кота над кровлей между облаком и садом поставлена запятая, любитель подлёдного лова, за день возле пробурённой лунки страсть-азарт утолив, оглядит, потягиваясь, озёрную округу, — экая она вся туманная, поверху завитая… — и затемно к печке избяной возвратясь, обожателю весеннего лунного зова плотвичку обязательно уделит.

* * *
Назван-именован “Бешеным” ложок из-за того, что во время паводка в апреле из-под Вислого леска за поводки-овражки из оскалов сугробов может собрать неуёмую свору-страсть якобы на охоту и силой земного тяготения зело умножить скорость борзой воды, чтобы, тало пенясь и пузырясь, к ледоходу реки не стыдно было и прибыльно ей припасть… кому — смех и радость, иным — недалеко до беды, но — короток даже в большие снега этот разливанный бег — не дольше недели.

* * *
Согревает солнце пруд,
созревает рыб икра;
скоро нереста игра,
коль осокори не врут.

Сад цветением объят
и гуденьем — сетью пчёл,
и не знает, что почём,
и заманивает взгляд.

Соловьями полон май
и словами о любви;
не стихают соловьи,
словно эхо: “Милый мой…”

* * *
Потаённый июнь, прозванный ловцами карася и красавицы краснопёрки “на рыбу плюнь”, для сбора поляной в лесу ягоды земляники — прекрасная пора, и это даже не смотря на то, что — парная жара, и повсюду комарья — мириады; но современный собиратель — не промах: скинет рубаху, нарепеллентится и без помех наклоняется — с Божьим подарком соприкасается; устанет если — опускается на коленки, иной так и вовсе — покатом, лёжа… а после, дома за столом, из тарелки ложкой — ароматно-сладкую! — лучше всего с молоком.

* * *
Во все стороны богата ягодниками-травой-листвой середина лета; солнечно если, но — духота с утра, и безросно — к вечеру, значит, наверняка из-за горизонта облака накатит зюйд-вест кучевой влагобрюхатой гурьбой с молниевой между собой и землёй похвальбой, что ливней с лихвой достанет на всех окрест; луговина, естественно, будет примята, но стадо зато бока веселей наест, и справедлива опытного грибника примета: чем июль грозовей, на опушке взору тучами лиловей, тем волнушки в дремучем ельнике — розовей.

* * *
В воздухе августа,
будто бы нет у них возраста,
юные ласточки в стаях
неотличимы от старых.

Семечком яблока
мнится на озере ялика
облик, особенно если
о созревании мысли.

Звёздные россыпи
видятся, слава Те, Господи,
в ясные ночи на листьях
и в запрокинутых лицах.

* * *
Найденный среди прочих крепенький, морковного цвета, похожий на воронку гриб рыжик вынуть из корзинки, осмотреть — нет ли порчи, обобрать паутинки-травинки-хвоинки, лезвием ножа слегка поскоблить, одуть, положить раструбом вниз на вырезанную из ветки рогульку, посыпать веер пластинок солью, подержать-распарить над уголяьми костерка, остудить и хрустко закусить им стопарик: озера прозрачная вода, вечерняя заря янтарного серебра, высокая на песчаном угоре сосна, атициклонная, ничем и никем не нарушаемая тишина, — благоприятны для труда созерцания.

* * *
Опускается на воду опадающий золото-багряный лист, над лодкой посвистывает удилищем и силиконовой лескою спиннингист: увядания печаль октября он переиначивает на часок-другой в радость удачей улова, когда на блесну попадается ему колючепёрый полосатый окунь-горбач, глубинная радуга бочага, напоминая весну… по рецепту Похлёбкина вечером этот почти килограммовый уклейко-глотатель будет запечён в духовке в собственном соку, в чешуе — целиком; остальные красавцы, которые помельче, — соседу, охочему до холодной ушицы, — на опохмелку.

* * *
Ненастья унылая праздность;
ухи не бывает в наклёве;
расходовать некуда пряность,
и нет утешения в слове.

Влечёт рыболова к буфету —
достать “аппетитные капли”
и специи, чтобы к соседу
пойти не с пустыми руками.

В ответ на лаврушку и перец
в ноябрьские морось и слякоть
одарит сосед свинодержец
печёнкой и шницелем с лапоть.

* * *
Озёр отражательная зрячесть-акварель и стремительные отвесы капелек-дождинок минусами по Цельсию в декабре преображаются в бельма ледостава и медленную из тучки с небес процессию шестилучегранок-снежинок… ночные тайны округи окажутся утром явными: с увлечением весь короткий погожий день старательно занят на лыжах прочтением книги вчерашней вечерней пороши глазастый грамотный следопыт, который запросто разбирает любые почерки свежих отпечатков по снегу лап и копыт.

* * *
В иньево-морозном январе, особенно после дымчато-синих сумерек, на юго-востоке, от пояса Ориона слева наискосок, над лесом необычайно ярко светит-сияет Сириус, альфа Большого Пса, и расширяет былой прицельный зрачок до печального у старикана, вышедшего на крыльцо; древнегреческий миф о великане-охотнике ему интересен, ход созвездий внутри Вселенной в кольцо-спираль относительно земной поверхности худо-бедно известен, и твёрдо знает он, что — “однова живём”, — и во времени-пространстве код безмерности — непостижим.

Владимир НЕШУМОВ

МЕСТА

Опубликовано в журнале День и ночь, номер 11, 2005

Неканонические строфы

Раскрылетился по забору вьюнок, словно по свитку тушью кисточка Ци Бай-Ши; спозаранку отворяет калитку голоног, соседский мальчишка с удочкой: обещал, ведь, вчера на рыбалку, дак, – пошли; разрастается отсюда в обнимку с ними перистое состоянье души.

* * *

Банальностей, общих мест вычитатель, особенностей примечатель, с этюдником и красками не расстается неугомон, в неповторимость влюбленный… ошагивает он доступное здесь, окрестное: луг, болотину, поле… – неутомимо, ссылаясь на всем известное: проворонишь если нюанс, – не воротишь.

* * *

Вошедший в лес – внимателен, и, прислонясь к березе, до того недвижно затаен, что даже белка по ошибке, будто по коре ствола, взметнется по его одежде, и – в дупло; но гаичка синичка все же истово непримирима с незваным гостем и с такой, ну, просто-напросто недопустимой близостью к ее птенцам кого-то там… – незримо слышится: “отвянь на пень”; другой не внял бы, этот – понимает, соглашается.

* * *

Когда затор, и – невпротык, то в пограничной дреме автор-сочинитель вспоминает прозу мастера: “…за поворотом, за холмом, покрытым обгорелым лесом…” – реку фраз, в которой кроме прочего досмотра всегда он возымеет и проверку собственного ум-за-разума “на вшивость”: заклинило некстати, или все-таки закралась где-то вирусом фальшь?

* * *

Окликни, – не оглянется, спроси в упор: о чем задумался? – очнется, улыбнется он уклончиво, на том и разговор закончится, мол, не тряси, отстань, отлипни; цитату о подобном состоянии “на берегу” не знаю у кого из умных подобрать-спереть-содрать, поэтому придется самому соврать: такая это узость, – еще не музыка, уже – и не река.

* * *

Осенью туман податливый обволакивает округу, дятловый барабан убалтывает пеструху-подругу весною, каждый колдун уверен, что припасенный летом стручок гороховый о девяти горошинах – средство, перед которым ничто не устоит, всякий баран всегда бывает на сучок за собственную ношу подвешен.

* * *

Первая зелень в теплыни по кронам – совсем не для тени, а чтобы по струнам ей подражали пальцы щипками, сыпались бы переборы в сопровождение песни; вот и цветенье поляны искусные мастерицы издревле на пяльцах шелками преображали в узоры по ткани.

* * *

Страх спуститься в старый шуфр по осклизам лиственничной лестницы был переборот совместно с лонжей-веревкой, да только результат оказался ложным, отнюдь не тем, что в мечтах ожидался: найден там на вонючем дне вместо самородного золота всего-то штоф пустой былого старателя; неслух-сорванец, естественно, выпорот родителем, – а не лазь, куда не следует, – стеклотара вымыта и поставлена в посудный шкаф.

* * *

Закатное зимнее солнце за вагонным окном быстро-быстро нарезается ножиками прирельсовой лесополосы, в купе на откидном столице соленые огурцы вперемежку с кружочками колбасы – пассажирам поезда закусь для традиционного “с отъездом”; “отметив”, двое в холодном переполненном тамбуре, перед сном покуривая, приватно сетуют: с ними де все понятно, – по делу, надо, – но других-то куда и зачем несет?

* * *

После хряска порога, пенясь и пузырясь, будто бы на фене ботает потока водоворот; в том смысле, что не столько важен лексикон-арго-набормот, ясно внятый лишь подельникам одной какой-либо “корпорации”, сколько угон-уклон интонации, которую невозможно подделать, где словесно бессилен любой перевод.

* * *

Молча зритель перед картиною мастера предстоит; вроде бы ничего в изображеньи чудесного, но чувствует даже олух царя небесного, что каждый подсолнух на него глядит; с полотна источается золото ноты “соль”, истончается боль утраты, натягивается взаимная нить-струна, и молитва звенит в зенит.

* * *

Стебли со дня затона к чашным цветкам на поверхность – будто кабели к прожекторам; да, спору нет, верно, внешне похоже, но только вот векторно и по сути все же скоре – наоборот: водяные лилии – это не свет, а доение стад облаков, и наблюдателю – удивление, желанное всласть и взахлеб молоко.

* * *

Так же вот режется напополам наваждение рассудком, как у того шофера в жару в придорожном кафе желание отведать кружку фирменного холодного в потном графине – бесплатно! – “медовухи-напитка”, и – в путь… дружеским советом-ответом официантки: некоторые водители пьют, а некоторые – воздерживаются.

* * *

Сбондивали многие из фольклора: и щелкоперы, и самолучшие классики, – так что, видимо, и нам без подслушанного анонимного разговора не обойтись, и это не “приемов” акробатные сальто мортале, кульбиты, фляки, не укоры себя в самонемочи, а временем проверенные предков “помочи” неоспоримые опыта факты.

* * *

В темноту из чердачного окна деревянного склада – вихрь огня, рвотный запах карбидного ацетилена и долгая искровая дуга навстречу брандспойтам и на ошарашенных зевак; у годовалого ребенка на руках у матери – глаза навыкате, волосенки от ужаса дыборем; пожарные приехали вовремя, сгорело все.

* * *

При огляде пологих увалов лога для охотника “мороз и солнце…” – безусловно, помеха, но для созерцателя семицветные искры снега, мгновенные, игловые, отовсюдные, – праздник – будто бы на цимбалах потеха, и вымахи иньевых верь – одновременно танцы и фейерверк; какие уж тут лисицы и зайцы.

* * *

Созревание: в саду созерцание зрячести вишни – обоюдное, глава в глаза; тут-то вот и невесть откуда залетные вирши, словно рыбки, – вовнутрь верши сознания, мало кому пригодные из-за их бесполезности, но зато – живые, речные, нервные; уловляются они словами и считаются сочинителями, не совсем правомерно, – своими.

* * *

Плоскодонка, уткнутая носом в песок острова, содержит укрытого с головы до сапог полиэтиленовой пленкой рыболова-чудака; летний ливень пережидается им внаклонку; внутренний ритм тела и следственно стук черпака, сопровождаемый забортным плеском, почти совпадает с молниево-громовым треско-раскатами, и струнной воды, набираемой лодкой, не убывает.

* * *

Как хорошо-о-о! – посередине двора горланит огненный петух; отряхиваясь, поддакивает отоптанная курица; хорошо-то как; легкий воздух селения Кунье над яблоневым цветением ангелится колесом, и несметные нездешние светлые лица в небесной лазурной выси, будто под куполом, спирально смыкаясь, интегралятся в лик.

* * *

Если кому довелось лицезреть заходящую полную розовую луну на рассвете сквозь кружево зацветающих вишен, тот может засвидетельствовать, что вышедший в пять утра на крылечко созерцатель не врет, утверждая: вот с этого-то и начался у Петра Ильича Чайковского “Первый концерт для фортепиано с оркестром”.

* * *

Виновник ли клюквенник, что ягодка за ягодкой заводит иногда, говорят, и многоопытного в закудыкино: бульк, – и нет его… или виноват снеговой пыж-буран, внезапная стужа-крутель посреди обманного ласкою бабьего лета?.. – свидетели, навзничные очкарики, барабинской низины заболоченные кочкарники, – молчат; и кто-то, хоть и не сразу, но все-таки догадывается: сороковины, – забрала жена покойница, увела за собою вдовца.

* * *

На лодочке-листочке алом осени, уменьшась до сколь угодно малого, вольготно слушателю плыть вдоль по речке любимого певчего голоса (всякому своего, что бы там знатоки не каркали); меня, например, залучила – измучила пением Чечилия Бартоли: силам тяготения вопреки возвышается – вьется ее сопрано к самым что ни на есть пределам по радуге, – ну, прямо-таки “с телом душа расстается”.

* * *

Расковырян пупок Средне-русской возвышенности: свинорой, – Боже, как стыдно перед потомками, – ни порядку, ни ладу; и ни один рудокоп не может похвастать ни судьбой своей, ни котомкой; в общем, хорошего мало там, где люди, мягко говоря, не очень большого ума правят сами собой.

* * *

Весь июль, что ни день, – изнуряющий зной, по заливчику оторопь – тино-рясковое прокисание… но стрекозиные к водной поверхности прикасания исподволь пруд настраивает на закатный гитарный лад, которому – в масть жар-чешуями золотой карась, и всякий раз несказанно такому струнному подарку рад вожделеющий страстьимущий.

* * *

От водоразборной колонки вдоль по улице уральского заводского поселка с выводком мал мала меньше, тремя погодками рука за руку, идет эвакуированная мама горянка, не по возрасту гибкая, увышенная, почти удвоенная узкогорлым – на плече – кувшином; баянятся вослед им досужие зенки, лыбятся и млад, и сед, бранятся местные тетки от недомыслия и неприятни к непохожей на них “иноземке”, неуклюже передразнивает ее походку, ведрами коромысля, бедрами колеся.

* * *

Окунево уклейковая, флейтово огневая гульба-гоньбой; в окне водорослевом пруда, либо в голостекольной фрамуге дома свидетеля стороннего взгляду извне дрема эта проглотно глупа; во сне своем собственном путанном, воспоминательном утром – гадательна: темна судьба; в небе любому, смелому ли, испуганному – молниево мгновенна, смертна, слепа.

* * *

Холм на равнине, окольцованный овечье-козьей тропой, вырезан велосипедом по ней, будто ножницами, подростком на память и впрок, чтобы выражен был много после единственно и неповторимый конус на плоскости – наоборотно и нотно – концертною “золотою” трубой, вскинутой раструбом solo над сценою, словно бы над степною травой.

* * *

В памяти, в тихой заводи, есть довольно много такого, о чем – ни сказать толково, ни спеть, ни сплясать, ни красками написать; кое-кому известно заранее: как ни печально, “правда воды” – не добыча, и не поймать ее ни крючком, ни в сеть… но иные об этом и знать не хотят; им заведома неудача; остается только присесть на травку такому на бережку, да и помолчать о себе непечатно.

* * *

Вспоминаем… вверх по речке Чусовой против стрелки часовой выгребаем туда, где русло пережимает порог – отвесный камень-гранит, и над ним в темноте отверстый горит-поживает костерок-привет… – это мы, тогда – молодые, о пламень глаза слепя, выгреваем-поджидаем кого-то, может быть, и самих себя.

* * *

Обитатель избы на отшибе села, соснового сруба, дома-укрыва, среди ночи исполнитель на четырехколенной печке из трубы дыма-блюза, все же подкладывает поленья на угли скорее для собственного согрева, нежели по причине тяги вверх из тепла ради млечного удовольствия морозы и звезд.

* * *

Обуянный страстями, обаятельный, окаянный… – всякоразный свойствами человечек, какого бы ни был он рода и племени, будь из Тибета ли, с Иордана, жмудь, или чудь; вот потому-то обычно стонами, отнюдь не музыкальными, оглашаются любые места, когда люди там воюют или размножаются.

* * *

Алого с золотисто-зеленоватым отливом заката над озером “ре-ми-фа” не может быть позабыто, потому что на поверхности прозрачной воды, немо нежась, лягушка по форме и сути – лира; в такую безветренность и безоблачность на берегу провести под летним большим треугольником Веги-Денеб-Альтаира ночку-другую не худо, и лучше всего – в одиночку, не балагуря при этом ни ямбом, ни дольником.

* * *

Не сама, змеясь, утекла зима, изменясь в лице, удалясь, – громовержец Перун ей вовремя из облака наподдал под зад (правда, вещий Баян-певун так об этом, конечно бы, не сказал); и весна, смеясь, от тепла красна, раскрасавицей удалась не сама собой, – тут особый бой… – рождена в любви, обожаема, вожделенна она людьми.

* * *

Ситуация “вечная”, треугольниковая: девица остается любиться-ебаться с одним из двоих претендентов; неугодному, конечно же, – очень и очень; и если календарно – осень, и к тому же отвергнут художник, то улица ему видится лицом в аппликациях кленовых оплеух, вариантом тоски новых будущих пейзажей его и портретов; кому – баба с возу… а вот бунинский господин офицер выбрился да и выстрелил себе в виски сразу из двух револьверов.

* * *

Пруд камышником-рогозником окольцован, вишенник насквозь до ягодки проскворцован, по-над логом поверх отавы наслоилось тумана – сизым-сизо, якобы плотным, а на поверку пустотным пластом, и над ивовым спросонок моцартовым кустом луна в том немногом, что осталось ума, и в рассветном небе – всего-то одна, да и та – бледна.

* * *

Густо – не пусто, – и в летней раскидистой кроне сосны кроме шишек, остро младенческих, ящерково яркозеленых, которых в бору никогда не бывает излишек, зреют (и как ни печально, почти что никчемно) в прогалинах ночами щекотные хвоями, колкие звездами вещие сны.

* * *

Стремительный соскольз на лыжах прямо круто вниз по склону: до свиста в ушах, до слез из глаз, до ужаса в душе, – и вдавливание тела по дуге во впадине, и невесомый вылет на стеклянный наст, и далее, как затухающее колебание, на ровном плато – останов; оглянешься невольно: за тобой, кроме снега, нету ничего и никого.

* * *

Из чашечки цветка ползет букашечка по краешку лепестка, вытянутого во всю-то вселенную, травно-отравную скуку-тоску зеленую; обогнет – вернется, как в песне поется, – уверен даос, обожатель колес, мудрец; а цветок-то и завянет, – жалеет, и кажется ему, что он тоже знает сказочки этой конец, пасечник долгожитель, потягивает медок.

* * *

В растеканиях разнотравья вертикальная мальва, с каждым цветком все более раскаляясь, кларнетится, июльское знойное марево колеблется между горизонтом и закатным кучевым облаком; короток вечер, вот и луна гонговым “ом”, горловым “о” начинает камлать, вышаманивать во все небо атом словесной памяти: дантовые девять кругов и блоковский метельный клубок.

* * *

Вальяжатся, зрея на баштанах-бахчах, арбузы и дыни, ватажатся одичалые на лето голопузы, и, видимо, не случайно их разговоры становятся как-то целенаправленнее: о сторожах, о кучности и дальности боя “зауэров-три-кольца” о зарядах соли в гильзах патронов, о прочности и главное “непробиваемости” ленд-лизовских комбинезонов, о двенадцатилезвенных ножиках и прочих не менее важных и необходимых “для дела” вещах.

* * *

Никогда и нигде неумехи не бывают в почете, и критики-знатоки в первую очередь во все времена – об уровне мастерства, и чуть ли не вопиют-кричат: из дырявой вазы вода течет, из корявой фразы уши торчат, и т.д., – и это, конечно, правда, и безусловно, и на любых весах, но ведь, помнить надобно и о том, что души обитают, пусть и в добротных, но только лишь в ими любимых местах.

* * *

Картина обыденная – плотина, однако потрясает гордая фраза… – долго, видимо, булькали-думали местные лермонтовы, а когда осенило, дунули в стиле РОСТА и ЛеФа трехметровыми буквами во всю ширину верхнего бьефа: “Течет вода Кубань реки куда велят большевики”, – подобных изречений в мире – наперечет, одно вот – в предгорьях Северного Кавказа.

* * *

Назвались, узнались карась и язь и канули в нети; ясно-понятно, что в комнатном зеркале не отразились, поскольку – слова, но и в уме-голове они повычитались в нули, потому как не сети искали, не верши – пойматься, а связь, чтобы зафразиться в речь полюбовно, в душе разыграться, наплаваться-разгуляться привольно, свободно.

* * *

Главное свойство и достоинство холма – покатость, поэтому на вершину с грузом обиды взошедшим испытывается там чувство стыда и гадливости за тех и к тем, кто сотворил ему пакость, но от гнева и злости к ямному хламу не остается в нем и следа… – особенно в августе, когда персеиды наждачно искрят: омерзение тупят, жалость острят.

* * *

Пятидесятые; в буфете аэровокзала Чкалов-Оренбурга ас-летун – кожан-реглан – воображение подростка пассажира напрочь поражает: блистая сзади габардином галифе, под музычку фокстрота “…бак пробит… и на одном крыле…” он идеальным габаритам местной танцевальной королевы, у которой в голове и так штормит, не вопрошая вздох-любовно “дашь-не-дашь”, ладонно объясняет высший пилотаж.

* * *

Пониже запани купаются на перекате бабы-девки нагишом: чернеют волосы голов, подмышек, пубисов матрон и взрослых дочек; на штабелях сосновых бревен сидя, багорщики глазеют и, покуривая, ржут, рыгочат; а по кустам береговым таится гормонами замученная шантрапа: подглядывают, слюни пузырят и дрочат.

* * *

Многое дозволялось детворе на кувандыкском базаре в начале 50-х, вволю, к примеру, “пробовать” любую снедь; жадюги и те: “На! – подавись”; кое-что возбранялось: “Пошто смеесся?” – мордоворот мосаль, который “сиську у коровы сосаль”, укорял обормота, отчахиваясь, – отвяжись; твердо осознавалось – не надо “выделываться” перед верблюдом: плюнет “корабль пустыни”, и – в соплях с головы до ног былой малец-удалец, мизерабль отныне, – а не дразнись.

* * *

Поручкаться у берега с волной… а лучше бы, как некогда, – в обнимку – в августе у Карадага, и получится тогда в переделах бухты на полчасика – ночной пловец; свечением планктона он, как будто бы учением Платона, объят, и счастлив “швец и жнец, и на дуде игрец”, и черт и квант ему – не сват, не брат.

* * *

Курс – бейдевинд; корпусом сильно кренится парусное судно – “лодка” – посредница между ветром и трехэтажной волной, сипло-матерный рулевой бас маремана-волка дремать не велит; впереди – Шикотан; крабов поедим, – радует салажат капитан, – главное, осторожняк – не фасонить, брать и когти скорее рвать, чтобы, не дай Господь, не догнали стервы-кошки, вербованные бабоньки с рыбоконсервной фабрики.

* * *

Леса в окрестностях Каменска-Уральского, в основном березовые рощи, сосновые боры, ельники, то сонная, то резвая речка Исеть и связанные с ними земляника, малина, маслята, окуньки, ерши… – определяли охват летних разговоров собирательной детской поры, но суть их, ось оставалась всегда одна: минерал малахит.

* * *

Страсть – искать и найти округлый в пол-ладошки, “маленький да удаленький” камешек малахитик владела каждым исетским огольцом-сорванцом: травно зелен он, дивно зело хорош-пригож, на полянку таежки похож неразвязным узором-узлом шлиф-разреза; друг ли, враг ли, – не узрят, как не вглядываться, среди леса обладателя на груди “королька с винтом”, – так некоторые старетели говорят, – врут ли? – вряд ли.

* * *

Пушкинские мальчишки, на валенки привязанные коньки, бунинские антоновские яблоки… – необычайно близки воздыхателю о минувшем, мечтателю о завтрашнем, на койке в больнице русской классической литературы читателю с изношенным предсердием, с отрешенным предсмертием на лице, которому неутешительно зимний поставлен диагноз его реки: мерцательность полыньи под капельницей луны.

* * *

Рыбное лето, “фосфорная диета”, речной озон; окончательно поумнев, российский дачник пенсионер “…сею-вею…” поливает генно, по-деревенски с крыльца изумрудный газон при луне и никакого не получает ответа из ночного взора двадцать первого, умытого этой росою века.

* * *

“Дурак-дурак”, – взлетает-взрывается тетерка из-под ног, из овса в белую муть утра, и чуть ли не вываливается из рук охотника тулка-двухстволка, плетка-двухвостка; “Права-права”, – соглашается с нею старик на скамейке через каких-нибудь сорок с лишним лет, лукавит? – да вроде бы нет.

* * *

Неподвижна сизая дымка – предвестница дикошарости ветра, пузатого множеством голодных бемолей, но лиственница еще желта и топазится в ласточковых альтовых смычках; ненадолго, правда, эти шалости-радости ее костровые, назавтра – уже не та, – шампурно будет она гола, вся в готовых норд-осту шишечках-шашлычках.

* * *

Не для острастки от баловства посторонних и злыдней, а чтоб оставаться возле волн моря, охранник яхт-клуба ночует на пирсе; вонь вора учует собака, верная псина; любимая вахта, уединенье под звездами неба – для осознаванья, что древняя мерная песня прибоя-отката на удивленье – всесильна.

г. Старый Оскол

 

 

Владимир НЕШУМОВ

МЕСТА

Опубликовано в журнале День и ночь, номер 7, 2006

Неканонические строфы

* * *

Котловина плоскогорья с озером и пиала на столе с вином “Изабелла”, – между ними почти половина века; зрительно они – чаши, но всё же – разительно непохожи; и дело тут не в масштабе и в окружающем антураже, и не то, чтобы так уж сильно шарашат личные горечи-боли о недостижимости прошлого, а в отсутствии при взгляде в настоящем былой неожиданности, в наличии – совершенно другой.

* * *

Если первое шок-впечатление младенца в начале 40-х – огонь, то каково же мнение его, старика, на сегодня, усиленное течением двадцатого от Р.Х. Столетия о войне и о прочем социумном сранье? – воистину преисподня: слаб человек, соблазн велик, – из века в век – украсть велит; была страна враньём сильна, теперь она ворьём срамна.

* * *

На дорожке парка увлеченно разговаривают о чем-то важном две дамы, вероятнее всего – о покупках; играя со сверстником в прятки, выглядывает из-за маминой макси-юбки веснушчатая девчонка; и как это ни старомодно и повторно звучит, но личиком она в аккурат – грушевый цветок, который тычинками конопат.

* * *

Каштаны лопаются на брусчатке, рука в перчатке благосклонна устами шатена… старинный дом и пруд, и парк с мостами и аллеями, столетний дуб, олени в отдалении… прапрадед Александр там, будучи еще юнцом корнетом, вздыхал: “Шарман…” – имея адресат, и прапрабабушка была его предметом.

* * *

Моторка взрезывает воду по окружности прогулке туристической в угоду, и загадка-поговорка “еду-еду – следа нету” справедлива, озеро – не банка, не вскрывается, а вот береговой наружности деваться некуда – оправа, ее морока-участь – перед фотоаппаратами позировать; и если к тому времени взрывается над кедрами закат, то дребезгов ему вокруг не занимать.

* * *

Не пробел – незнание, а – предел, где чем дальше ли, глубже ли, выше ли, тем – уже, ну, – никак не протиснуться, во сколько бы раз не уменьшиться-истончиться, как бы еще и еще не умнеть-уметь, не хотеть-потеть… остается лишь оставить позади вчерашнего всего себя, то есть – преобразиться, а это значит: прежнему – помереть.

* * *

Хохочет-хочет-плачет девчонка: “Нет…” – и прячет трусишки под подушку, и страшно ей принять парнишку; тот подружку с намереньем “пронять”, не зная в деле толка, обнимет ненадолго: хотел-вспотел – и только; психейные серьезы похерить если: грезы, возвышенные слезы, останутся дела “в чем мама родила”; их знатоки, пройдохи, зачем и что почем в пределах тела – доки; душа тут ни при чем.

* * *

Для жаркого бархатом слов угодника не жалко мохнатого треугольника, – такая вот женского рода логика… будто бы на “бис” на сцену актриса враспах из кулис, – так в качестве приза делит угол пополам биссектриса – дозволение “атаке” любовника; впрочем, и любовница не в накладе, оба рады вожделенной усладе.

* * *

Смешивается в молоко луна и расцветшая черемуха, свешивается из распахнутого окна веревка… некто ловко взбирается по выступам кирпичной кладки, благо – не особенно высоко; мог бы – и в двери, но очень уж едки, ну – сущие звери всевидящие соседки по лестничной клетке… юная дама, супруга полковника, дабы избежать скандала, принимая в отсутствие мужа в мае ночью поклонника, использует вместо перешага порога перелаз подоконника.

* * *

Еле-еле различается абрис далекого Эльбруса из окна; видится, или скорее угадывается его двуглавая белизна – двухголосие в унисон; график распределения Гаусса двоится, и – лавина-обвал, – это слышится крик учительницы: “Опять наш камчатник уставился в одну точку! Выйдите вон из класса, если вам не интересен излагаемый мною материал!”

* * *

Чистый азарт, не отягченные ничем летние деньки, города Ставрополя форштадт, игра на деньги: под акациями малышня-мальчики стукаются кто в чику, кто в альчики, у киоска верхом на ящике держит банчок – в очко – перед кепками-бакинками фиксатый блатнячок, за столиком под орехом лысые старики режутся в рамс, каракулево-седые картам предпочитают нарды.

* * *

В осеннем саду оставленная на самом верху кроны одиночная спелая груша дюшес вызывает желание – добыть, сопряженное с риском и страхом – утратить-лишиться, – ведь чтобы нежно-сохранно снять ее, нужен достаточно длинный с подхватом шест, и главное, говоря игрово, – не скиксить: то-то будет смеху и досады, если она ляпнется оземь у ног в лепеху сочной сладости на радость осам и мухам.

* * *

Мостик над пропастью висит-качается, совет-запрет опытного проводника: “Не нужно смотреть на дно ущелья”, – иного новичка вроде бы и не касается, как говорится, – мимо ушей; для таких “отважных” обычно смелость на середине пути кончается; у некоторых зачастую даже мокро-увесисто в модных штанах как-то само собой получается.

* * *

Поросшая хмелем, боярышником, ежевикою у подошвы, рододендронами – по склонам, парусная треугольниками каменных осыпей, глянцева она вершиною, снежно-фирновая словно палец из шерсти вязаной драной варежки, – Фишт – гора указательная: не так и не эдак, а только вверх, куда улетает словесный стерх от этих и тех.

* * *

На перевале, где уже – не до, еще – не после, перво-наперво – глубокий вдох до самых некуда, и – выдох продолжительный, и во вторых, и в пятых, и в десятых… – вдосталь, то есть пахнет фитанцидно горною сосною детства, и покажется не так уж и затасканным высокий стиль, “когда повеет вдруг весною…”, и звонко sistola-diastola заклависинит мерно-вербное: “ми-соль”.

* * *

По-разному расклад в игре судьбы выпадает: иногда, будто бы кто позовет и заранее и задаром что надо и не надо покажет, а бывает, – и гораздому-удалому на ровном месте не повезет, словно кто-то возьмет, да и накажет его за что-то, – видимо, от погоды зависим: то поем-свистим, то – зависнем.

* * *

Паузно тих и не приемлет возражений, – да и нет их, – против одежды новой, хоть и не модной, но сезонно иной, – сверху донизу снегопад – нитяной, словно тот виртуоз портной, что шьет впотай, – иногда он и сам не найдет, где – шов, когда костюм готов напоказ.

* * *

Где-то ворона столетнего клекот-глас: “Nevermore”, – ну а “здесь и сейчас” иначе – безмолвие: в сумерках над заброшенным, снегом запорошенным селом и перед самым лицом забредшего сюда и тем более – слов, то есть постороннему – воздухом “взашей” повеленьем, мол, не мешай тулеремийному шевеленью мышей.

* * *

Февральские каракули, что безлисто и птицелапково березы по воздуху нацарапали, даже самые из эрудитов лингвисты-гении не разберут, но розы ветров “силовые линии”, вдогонку вытянутые тонкими ветвями, по насту – нитяными поземками, видимые всеми в направлении севера – не соврут.

* * *

Над заливчиком недалеко от уреза тонок стебельком, ростом куликам высок и цветками сразу во все стороны улыбчив сусак зонтичный – многоуст; не лукавит, хоть и не прост Butamus umbellatus, ласково и вразброс лекалит мелос его световой смычок; потому-то и вспоминается, как над водой рыбачок утром к эллипсным лепесткам тянется-наклоняется.

* * *

Трепетным юнцом костерок вьется-поет-горит; а взыграл-то его пламень-искры-дымок букво-слого-словно старик, будто бы летом в Саянах на берегу Хамсары перед лицом снеговой горы; это он так огневой подает о себе ввысь и по всей округе знак, дескать, – рыбалит пока, живет; ушицу вот собирается из хариусов и ленка сварить.

* * *

Примета известная: если все лето кроны сосен месят дождевое тесто облаков, значит под осень тесно будет, как на противне от румяных булочек, на укромных полянках от боровичков, желанных всякому; каждый поэтому заядлый грибник от посторонних таит знаемое только им одним заветное место.

* * *

То ли волна крыла, то ли – гуляй-вольна где-то в тридевятостях сна, или под луной восклицание “ай”, будто бы вино кем-то пролито невзначай на радостях… – в море сознания, Боже мой, там-то и есть вовне ли, внутри нас одна категория – то, что ценнее ценного: часть, которая больше целого.

* * *

Ивняки, запряженные в сумерки цвета ми-бемоль-мажорной тональности, не больно и мало-помалу, хоть и еле-еле тонко осенне обнаженно путаются и плетутся под сурдинку, но все же неумолимо надвигаются, ведя за собой пешие тростинки, и те, несметные, шепотно шелестят; и все пустоты постепенно заполняются и сдаются.

* * *

С возрастом соприкасания с невидимкой воздухом – скорее нежные лесные иволговые посвисты, осмеяния сивости, нежели упругие парусные игровые гонки-обнимки юности “…по морям, по волнам, нынче – здесь, завтра – там…”, а если и закрутит с неимоверной силою тоска-печаль, то в деревне говорят: поветрие.

* * *

Нет-нет, да и вильнет рыбка уклейка, улыбка озерца, всколыхнет ненадолго поверхность и погасает в округлых утлых скобках, скорбях лица об агрегатных разницах воздуха и воды; не вредина, не дразнит она, просто наглядно показывает и напоминает о неравенствах старых и молодых, которые вроде бы и рядом, но по времени – в непререкаемо разном.

* * *

То будто полон ягод он лукошково, то нагло совершенно холоден и гладок, то затуманен, словно сон, то вдруг испуган, зябок… – любим ручья бочаг и наблюдателем очеловечен; а из каких-таких времен уподобления – значения не имеет, ведь дело не в речах, а в утолении угодными словами перемен погоды, с нею – воды его измен.

* * *

На озере Котлан, приезжего придурка если не остановит утром туман-запрет, и глубина прозрачного окна среди кувшинок, и даже сфагнум, “дыша”, не убедит в наличии обманного двойного дна, то на блесну форель-окунь, может, и возьмется, но обязательно всегда – “по локоть”, то есть – увильнет-сорвется; и неудачнику тогда постфактум чомга, похожа на черта, из плавучего гнезда рога покажет, будто засмеется: не лезь, не зная водоема.

* * *

“Замечательная увеличилка для эпифиза – навзничное озеро Яльчик”, – заозорует, бывало, в Казани друг живописец по поводу “третьего глаза”, укладывая тюбики и кисти в этюдный ящик, – изобразитель – однажды – кораблика в белом круге лужицей отраженного солнца, любитель “посидеть по-людски” в кафе “Арабика”, там, где вечером – качка блюза, и – “соло сакса”.

* * *

Болью горения, – только так извлекаются из глубей и связей сознания памятные земные места – музыкой языка, любовью музы к пламени речи, поэтому – не из любого и всякого (чудачки ли, чудака), но в результате встречи волей Создателя с прелестницей созерцателя на “лестнице Иакова”.

* * *

Искрами сыпал наждачный круг, и помощницы крик: “Точить ножи-ножницы!..” – солнечен был и завлекателен более, чем если бы сипло зазывал сам точильщик старик, или бы дискантил подручный мальчишка; да, безусловно, – очень давно это минуло-сплыло; впрочем, для многих, слышащих и зрячих “по-настоящему”, подобный наружный манящий клич – не так уж и в прошлом.

* * *

Горесть – не шапка, сдутая ветром, хоть и – снаружи, а голос гусана-ашуга затем-то и нужен, и ведом, и знаменит, что завивает утрату веревочкой; равно-созвучно в армянском нагорье всяким и прочим не заменить его, некем и незачем, потому-то с Урарту времен, как и дудук абрикосовый, он там и значим, и вечен.

* * *

Из речейного отстоя почти забытых лет, как бы там ни был илист осадок и необратима времени “система ниппель”, в памяти нет-нет, да и выплывает остров-букет саянских ирисов-касаток – будто бы над плесом пламенеет костерок-балет; и дополняет, оттеняет его по горизонту остро-еловый хор.

* * *

Упрятанный в гору завод, собранный с миру по нитке, с бору по сосенке на секретное дело анкетно выверенный народ, который в любой суете сует всегда безмолвствует, все это – “закрытый город”, “шарашка”, “запретная зона”, где властвует не голод и не мороз-колотун, а простой, аки болт, над опером-майором на стене плакат: “Болтун – находка для шпиона”.

* * *

На межведомственных совещаниях военных, там-то он и навидался рыл и харь: “Проталкивание интересов, лоббирование – ролик не для слабонервных, зрелище то еще, поэтому по закону Фурье от стрессов и упырей, чтобы – не снились, верное средство – сто граммов на сон грядущий…” – делится опытом при встречи с однокашником исследователь, к.т.н., волгарь по прозвищу “ершишше чудовишше”.

* * *

Изгнанному из “системы” достаются зато все “формы допуска”, всё остальное, которое и есть то самое сердцу милое свободное основное, где испарений рассветные версии над озерным безветрием вокруг да около сна в едином летнем равновесии дня высокий образуют колокол разливанного ливня музыки и разума для.

* * *

Суммарность извилин Западного Саяна, массива горной таежности, слагаемо содержит и малость, что ложной превыше гордости, – бурундучка пятиполосика любознательного, который – с сучка на сучок и все ближе – интересуется: кто это здесь у нас под сосною так долго и неподвижно сидит, напыжась-насупясь, будто бы на весь мир, ему неугодный, сердит?

* * *

Роща понизу бела стволами, полнится душа музыкой и словами; поверху ветром зыбятся кроны, меняясь обликом, – это знаемая гуслевая рябь лесная лиственная искрит, будто бы и впрямь березы ветвями под облаком память и славу рокотаху древнему сказителю, мир его праху.

* * *

Знает, по ком и почему еще пока не звонит на холме клен-колокол тот, пережил кто, запомня, внезапное: жар и холодный пот, загрудинный лом, беспричинный страх и беспричинный страх и безъячейное в глазах потемнение… в реанимации лечащий доктор потом не менее всех остальных удивлен: vita nova, – взамен ли чьей? Или – взаем?..

* * *

Одному в прямоугольной геометричности города комфортно – у камина с рюмочкой джина или армянского Двина… другому нет ничего лучше – в дремучести пихтача жахнуть под ушицу стопарик сиводрала-первача… и слышится голос третьего и не лишнего: Господи, прости и помилуй всякого грешного, каждого в своих переулках-распадках ушлого.

* * *

Внутри объемного тумана – омутная немота, и как ты не смотри, но паутина там крестовика в безветрии пока без изменения, ведь просто-напросто она основа мелким бусинкам росы, а вовсе никакие не часы для измерения в пространстве понизовья, в хвойных сумраках еловых времени бездействия – замота и затыка.

* * *

Лишь только заслышит снаружи сквозь майские (еще пока что – “ни кожи, ни рожи”) листики рощи лунный призывный свист, так сразу же пальцы над клавишами возносит беспривязный остроглаз пианист виртуоз, и ландышевый “умный” берет он аккорд низинным тягомотинам, сонным темнотам-немотам наперекор.

* * *

Виток-облет округлого над полем кучевого облака парение на планере, для опытного летчика-инструктора – привычная рутинная работа; но первый пробный “вывоз” в небо! Для парнишки-отрока – событие – подобно пламени; и если в воздухе в ответ на вызов высоты юнец поет, то после приземления пилот, знаток примет, не скажет, но кивнет, мол, этот желорот-птенец быть летуном, наверное, сможет.

* * *

Снятся бархатные махолеты, будто бабочки махаоны юнцу-мечтателю… и вот уже на кульмане по ватману вычерчивается им кривая кинематики крыла в мансарде одного из лучших корпусов КАИ над вестибюлем, в котором стрельчатые витражы и слепки с “антиков” – статичны, и копия скульптуры Микеланжело “Страдающий Геракл” насмешником каким-то названа: “зажал козу”, – под хиханьки студенток: “Фу! – дурак”.

* * *

Лягасто-рукастая ветвь от ствола над поляною – стопо-ладонна листвою; она с остальными, хоть и вразъем, но – по-свойски семейна, и – топчется в небе, и трогает облако, и семенами – пропеллерна и обильна; такая, что хочется в творческий поиск и разум уверовать, и невозможность перпетума-мобиле как-то не так уж досадно обидна.

* * *

Для дочери экзаменатора-доцента априори высокая оценка, ну, по крайней мере – “твердая четверка”, – в этом абсолютно уверена девица, и – первая в аудиторию; врастреп зареванная – после – в коридор; “зачетка” следом – веером: “Вон! Единица!” – вопль преподавателя-родителя, – “Вся в мать!”; так “на примере” начинали понимать студентики, что жизнь сложнее математики, во всяком случае – смешнее.

* * *

Дебаркадер: камбуз, свернутый парус… – вполне достаточная для студента у моря малость-милость укрыва, чтобы на лето спастись от интеллекта начитанных дур, и это – плюс; но казус в том, что минус никуда не девается, – молодость; и может девица здесь обнажить, как сказано у поэта, “…не только бюст”.

* * *

Во всем, оказывается, виновато беспощадно и всецело танго в чаду цветения акаций в городском саду на танцплощадке… – такой итог решения задачки ли, загадки вечной с ответом безупречно сходится, и на дальнейшие “зачем и почему” красавица беспечно расхохочется-раскатится, и больше ею ничего не скажется.

* * *

Крылатая белая калла: с прилавка ли? от причала? подарком в руках любимой? под парусом лодка на волнах? – податлива порысками яхты была фиолетовой бухты когда-то, – и шатко, и валко, – вода – баркарола; да и сейчас вот при виде цветка и сияния глаз прозвучало веселое слово: регата.

* * *

Из чтения текстов о “…некоторых, которые…”, из комнаты на рассвете приятно выйти на берег в озерное “синее утро” – увидеть-услышать глагольно-игольное с нитью сопрано: анапеста вязь вышивается в небе – “серебряный голубь” словесный Андрея (Бориса Бугаева) Белого, всюду из плена телесного-беглого.

* * *

Лиственная пряность осеннего дня, – видимо, последняя в этом сезоне милостыня акварельная над озером, – словно кисти каллиграфа колонковая особенная прищуренная плавность – иероглифов китайская знаковая вязь Божьим повелением на прощание нарисована: “Может быть, я и здесь”.

* * *

Напрасно аспирантом на мороз выставлена авоська с гусем, – такая закуска! и – “просто так”, будто бы напоказ, – ведь опытного студента снайсперски меток с соседнего балкона спининговый заброс… и тут уж утром на крик “знаю кто!”, ни обыск, ни метод “по запаху” не сможет помочь, поскольку виновник пропажи со товарищи – конспираторы те еще: кастрюля вычищена, комната проветрена, косточки – за пазуху – и ночью потихоньку вынесены прочь на помойку.

* * *

Десять лет спустя на вечере-встрече выпускников КАИ, – дескать, годы-то летят, свистя, – вспоминают невозвратные деньки: доктор математических наук, профессор, когда-то рождественского гуся лишенец и конструктор, из гущи процесса производства секретных “объектов”, будто с иной планеты пришелец, – один со ржанием: помилуйте, – озорство, другой со ржавиной: нет, все-таки – воровство.

* * *

В Казани с водою Волги соприкасания влекли за собой парусные вязания галсами скатерти-дороги и познавания “следа нету” своими собственными глазами; так что, если зажмуриться, то волей памяти высоко-высоко над горизонтом альтаирно-стрекозино светит-не-ржавеет юности “время золотое”, говоря державинским языком.

* * *

Не взятие каверно-коварного интеграла, а плетение всю зиму бредня из ниток противопожарного шланга почему-то помнится; нетерпение, и несмотря на то, что сразу же после таяния вода – ожог, – заброд и поимка жереха и линя; видимо, если шапка набекрень, то есть ветер в голове и в жопе дым, то варево ли, жареха еда, но фосфор мозгу – необходим.

* * *

Когда на супесях рожь фисташкова, на плесах Селигера – жор судака; у жителя Осташкова, инженера строителя, – горячая пора сделок “на паритетных началах”: в ответ, например, на вагон цемента “вне фонда”, понятно, – улыбка за улыбку, – поставщику – рыбалка; “Надобно постараться”, – велит начальство, да и прорабу самому приятно порастворяться на лодке в белых ночах.

* * *

Пойманный лещ просолен, промыт и как следует прокопчен – режь, да ешь – золотая закуска; с берега посланный в деревню Заплавье – знамо зачем и что взять – молча сетует, удручен; вот уже и солнце к закату, а на дверях сельмага черный висит замок, и записка приколота: “Ушла к зятю”; и главное, – не у кого спросить, где живет этот самый зять.

* * *

Варится шулюм, кувыркается разговор втроем, в котором напропалую врём, распаляя ум, кто во что горазд вечерком у костра; и наши байки – не ложь, а вымысла блажь, что совсем не одно и то же, – игра воображения – и вызывают не злобу рожи, а смех до ушей и хохот до слез; вот это как раз и есть для всех самый большой серьёз.

* * *

“Эй, на барже! капитаны не нужны?” – орет выпивоха, – это на берегу Дона, раскинув палатки, “отдыхает на природе” приезжая компания – из города Шахты; ловится у местных стариков-тихонь рыба чехонь; “Вяленая с пивком – хороша”, – подольщается к ним один, отвалясь от субботнего пикника; рыбаки соглашаются кивком: ладно, мол, продадим.

* * *

Там, где торили “межчувственные переносы” (многим другим не в обиду будет нарицательно сказано) скрябины и чюрленисы, хочешь-не-хочешь, а строем в ногу уже не походишь – вылазки-запуски в иное суметь придется произвести в угоду новым кривизнам созерцательных траекторий… – такая вот суть содержания письма из Казани от друга ровестника: “эвфонику от синестика”.

* * *

Над прогибом осени сквозь выпуклость краснотала, – встать если на запад лицом напротив заката, – пламень огня глазами оленьевыми вбирается, словно бы – ветхозаветные времена, и – неопалимая купина; однако из середины куста Бог не взывает, и созерцательно – не Моисей, и не восклицают уста его: ях-вах! вот я; и солнце заходит – скрывается в облаках.

* * *

По сумеркам склонов сентябрьское жжение кленов, – картинка оконна, этажна, пространна, – как будто бы на фортепиано играют Шопена в осенних фасадных стенах Левитана, Сезанна… о грусти, о зовах, остудах, о проводах, смертности, лиственных сменах сезонов, словес, поколений, народов…

* * *

В людном зале на картинах вечны лозы винограда, свечи, розы в ритме танца менуэта – словно в окнах за стеною: “века сладкого порока, ненаглядного барокко завитель и кренделя, и канделябры”, – как сказал бы некто зрительно современный, скаля зубы, стариканя гладь паркета перед стебелью-моделью с восклицательной спиною в стиле глянца.

* * *

Нераспакованным волей весеннего света пока что цветкам и листочкам шатко и лаково в почках, бутончиках; в куколках – бабочкам; в обстоятельствах места и времени – сада и марта – словам предназначенного свидания, отзвукам лада и ритма на расстояньи ничейного шага до всплеска ручейного взгляда.

* * *

У наблюдателя в лесу – губа не дура, когда спиною он с изгибом комля дуба слитно и вплотную, и вольготно, и надолго – будто бы плывет, или парит в полете… говорят, при этом вода состава тела, то есть ее молекулярная структура под воздействием ствола как дирижера обретает стройность и порядок хора, и – поет.

г. Старый Оскол

***

Красой цветов раскрытая поляна
Истомлена лесным обильем ласк,
И под святою аркой водопьяна
в стенах берёз благословила нас.
И тени от листвы и света пятна
Сместились на траве, соединясь
в особый знак. И вязь его понятна
двоим, — и – не для посторонних глаз…

ПЛАЧ ПО ЛИРЕ АБДУЛЛИНОЙ

Возводила до утра беду потерь.
До утра глядела в белую метель.
Зазывала снегу пагубный апрель.
Ничего тебе не надобно теперь…

Не смирилась с лютой глухостью тетерь.
Отворяла душу в талую капель.
За моря ушла, за тридевять земель…
Ничего тебе не надобно теперь…

В этом мире, где невидимую дверь
караулит на болоте коростель,
и до слёз доводит вербы акварель,
ничего тебе не надобно теперь…

Даже в сказке, где заведом добрый зверь,
где извечная бытует карусель
и не пойман в долгом небе журавель,
ничего тебе не надобно теперь…

Это было так ненадолго –
ниоткуда в никуда…
Ничего тебе не надобно
ни теперь и никогда.

   Владимир Вячеславович Нешумов (1940-2008), поэт, родился 10 апреля 1940 года в городе Каменск-Уральский Свердловской области в семье инженера-конструктора Вячеслава Ивановича Нешумова, Детство поэта прошло  на Урале. Потом были Ставрополь, Запорожье, Ачинск, Казань. Огромное влияние на его воспитание оказала бабушка, Анна Яковлевна. По Евангелию и книге сказов Павла Бажова «Малахитовая шкатулка» она учила его читать и писать. Анна Яковлевна тайно крестила внука, а после обряда сказала: «Помалкивай! У каждого человека должна быть тайна». В 1957 году Владимир Нешумов поступил в Казанский авиационный институт на факультет «Динамика и устойчивость летательных аппаратов», где посещал литературный кружок, подружился там с Булатом Галеевым, Романом Солнцевым, Рустемом Кутуем  и другими замечательными людьми Диплом защитил по специальности «Динамика летательных аппаратов».

. В 1960 году в казанской молодежной газете «Комсомолец Татарии» впервые были опубликованы стихи Владимира  Нешумова. После окончания института он уехал в закрытый город Красноярск–26 в конструкторское бюро прикладной механики, где под руководством Сергея Павловича Королёва занимался проектированием космических кораблей. Сюда же привез из Норильска и свою музу, или Лиру – талантливую поэтессу Лиру Абдуллину.

Но счастливая жизнь длилась недолго – в 1969 его космическая карьера оборвалась из-за «страшного преступления», которое именовалось «чтение и распространение антисоветского пасквиля «Доктор Живаго». Он оказался под следствием, Нешумову грозили восемь лет заключения, но отпустили по ходатайству самого Королёва. Однако от работы отстранили, запретили жить в больших городах, и поэтическая семья была изгнана из Железногорска.

После долгих поисков жилья и работы Нешумовы поселились в городе Михайлове Рязанской области, где Владимир устроился на цементный завод. А в 1982 году они переехали в Старый Оскол Белгородской области, где и закончились его дни.

В 1993 году Нешумов встретил свою последнюю любовь, Татьяну,  которая стала его женой, музой и ангелом-хранителем. Любовь и поэзия спасали его от всех бед и невзгод. Татьяна Кузьминична – преподаватель класса  скрипки школы искусств имени Эрденко. Немало времени Нешумовы проводили в селе Кунье Курской области. Здесь поэтом были написаны такие строки:

Купил он старенький дом.

Никто не жил в доме том.

Крыльцо прогнило давно.

Сквозило в дверь и в окно.

Косяк кривился коряв.

Чердак светился дыряв.

Сменил он кровли конёк.

Из камня сделал порог.

Крапивный выкосил двор.

Поставил новый забор.

И пол он перестелил.

И стёкла перестеклил.

Сложил он славный очаг

из глины и кирпича –

прямой английский камин

с трубой высокой над ним,

горели чтобы огнём

печали-горести в нём.

(Из сборника «Равновесия»)

Первый сборник стихов Владимира Нешумова «Ощущения» вышел в 1991 году. Позже были еще два – «Виток» и «Равновесия». Эти книги поэт планировал издать, как трилогию с названием «Течения».

СВЕЧА

Пламя свечи – яйцо;

из него: и бабочка,

и листок, и лицо,

и цветок, и яблочко

августа налитое…;

если на то пошло –

и роса, и облачко… –

просто, как на ладони,

всё и произошло.

 

ДАВНИЙ СОН

Образ Спасителя вижу

под облаками

на стяге,

прячусь в овраге

за камень.

Ближе Он, ближе, ближе…

Войско проходит

рядом.

Спас меня взглядом находит.

 

ЯХТА

Слаще сластей,

необорима

флейта снастей,

неоспорима

сила страстей…;

с яхтой сравнима

юность по верности

водной поверхности,

неисправима.

Роман Солнцев написал о нём в середине 1970-х повесть «Конструктор»», и посвятил другу  такие поэтические строки:

…В синий снег

выбегает, как эвенк из чумов,

человек

с тихою фамилией

Нешумов…

Он был внутренне свободен и независим, абсолютно лишен тщеславия, но его всегда окружали интересные и знаменитые люди: писатели Роман Солнцев, Евгений Попов, Виктор Астафьев, Константин Кедров, скульптор Федот Сучков, композитор Алмаз Моносыпов.

Владимир Нешумов создал пять книг стихов, некоторые из них вышли уже после смерти, благодаря стараниям его вдовы, Татьяны Кузьминичны Нешумовой.

.Источник:  https://dzen.ru/media/id/5fe9ffaac461cc26b2d8b612/poety-svincovogo-veka-chast-2-5ff1a40ebb14d54ffb122072  ТЕКСТЫ: ЖУРНАЛЬНЫЙ ЗАЛ, АВТОРЫ, ВЛАДИМИР НЕШУМОВ

                      

 

ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ

Читайте в цвете на ЛИТСОВЕТЕ!

Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996

ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!

06.09.15 07:07

 

45-тка ВАМ new

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:

КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833

КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/

СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833

СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833

РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083

КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921

Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474

Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148

ТАЙМ-АУТ

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826

КРУТНЯК

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593

СЕМЕРИНКА -ВАМ

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224

АВЕРС и РЕВЕРС

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900

ТОЧКИ над Ё

http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809

ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307

РОГ ИЗОБИЛИЯ  http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103

БОМОНД http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135

КаТаВаСиЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА   http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005

ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424

ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798

СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612

СЧАСТЛИВАЯ СТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121

АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив” http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444

5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564

 

КВАРТИРНИК ВАМ

СОДЕРЖАНИЕ

Виртуальный Альманах Миражистов

Константин КЕДРОВ Николай ЕРЁМИН

Александр БАЛТИН Наталья ПОЛЯКОВА

Анна АРКАТОВА Лета ЮГАЙ Владимир НЕШУМОВ

КрасноярсК

2023