Крутой ченч ( завершение повести)

(предыдущая часть https://litra.online/proza/krutoj-chench-10-14-glavy/)

Глава 15.
Ченч.

Все шло по отработанной уже схеме, без заминок и приколов (не зря, выходит, все-таки мешковые морские учения проводились!). Деньги были получены заранее, мешки подняты, только на этот раз их занесли в спорт-каюту. Не то, чтобы она была ближе других, зато уж нейтральная территория. Когда Афанасьевич увидел количество мешков, то, побледнев, и только и смог только выдавить:

– Ребята, давайте быстрее! – и поскорей испарился – от греха подальше!

– А ты думал! – я поворачивал ключ в замке запираемой за рыбмастером двери. – Саня, Олег! Вы считайте, а мы из мешков будем вытряхивать. Мавры пусть сами из иллюминатора рыбу бросают, а то мы сдуру и их в шлюпке еще прибьем кого!

Двоих мавританских торговцев мы, обличив недюжинным доверием, благодушно заперли вместе с собой.

Большие серо-фиолетовые, седые от инея, рыбины вытряхивались из мешков и с глухим стуком падали на палубу, а проворные руки мавров тотчас подхватывали их и масляная исчезала в черной дыре иллюминатора.

Стук мороженого масляного карася о дюралюминиевое дно лодок разносился на пару окрестных миль.

Вся операция заняла всю ту же четверть часа. За это время кто-то несколько раз поворачивал ручку двери, дважды настойчиво постучались.

– Давай скорее! – отчаянным шепотом подгонял мавров я. – Проблема!

– Нет проблем! Нет проблем! – заученно твердили те.

– Если сейчас дверь выламывать начнут, – бесовски блестя глазами, вполголоса говорил Сергей, – все хватаем в руки штанги, гири, гантели – качаемся! Один французский жим изображает, другой на шведской стенке пресс качает…

– Ого, скажут! Целая бригада качков!

– А что? В бандиты готовимся – не всю же жизнь рыбу за хвосты дергать!

– Представляете, открываем мы дверь – на пороге капитан. Мы ему: «Заходите, заходите, Владимир Александрович, только шустрее – не светитесь!». Мешок ему в руки: «Давайте, вытряхивайте быстрее, пока нас технолог не прихватил!»

– Никаких «вытряхивайте» – еще и с ним делиться придется!

– Может, свет погасим, – на полном серьезе уже предложил Слава.

– Э-э, не Славян – вот этого не надо! – чуть не единственный раз твердо возразил другу и воспитаннику я, – Чего еще тогда подумают – по временам-то нынешним! Лучше тогда уж пусть с рыбой поймают!

Последнюю рыбу проглотил иллюминатор. Наскоро убрали каюту от чешуи, и тогда уж бандер отомкнул дверь.

– Теперь разбегаемся! Как тараканы.

Благополучно отправив всех, конечно я последним покидал спортивную каюту…

Глава 16
Прекрасная Людмила.

И в этот самый момент необходимо уже сделать то лирическое отступление – пояснение, которое старательно отсрочивал я все повествование, но уйти от которого вовсе не представляется возможным.

От судьбы не уйдешь…

Слышали, конечно, о том и наша капитан со старшим механиком, что совершали вместе уже восьмой рейс подряд, крепко накрепко дружили между собой не только в море, но и семьями на берегу. И вот, вдруг…

– Я люблю!.. Люблю эту женщину!

О том треугольнике морском, о тех чувствах высоких и пылких роман красочный написать – и того бы было мало! Самое интересное, главные герои и ликом вполне светлы, и чувствами по сути чисты… А все вместе выходило как-то не так: не слишком красивая картина складывалась. Время, что ли, такое было? Хоть, вы конечно правы – времена всегда еще те!

Но, так или иначе…

Она была настоящей женщиной – машинист по стирка белья Людмила. В зрелом расцвете своих тридцати пяти, красивой и лицом, и телом. С милой, обаятельной улыбкой. Весьма неглупой, хоть и натуральной блондинкой (впрочем, последнее тогда еще не являлось приговором). Конечно, брошенной нерадивым сельским мужем – одна воспитывала четырнадцатилетнюю дочь.

Капитан тоже имел детей, но все у него было в семье благополучно и чинно. Он был благородных кровей и получил, благодаря своей фамилии, блестящее образование. Слыл воспитанным, тактичным человеком, великолепным рассказчиком. Высок и статен – классический денди на поле для игры в гольф.

Старший механик был проще, ниже ростом, чуть больше вширь. Добряк без купюр. В переносном, ясно, смысле: деньги-то у него были, и немалые, но львиную долю он расходовал на обучение любимой дочери – учеба в те времена была баснословно дорогой. Как и теперь, безусловно с вами соглашусь – как и теперь.

Верно говорят: седина в бороду, бес в ребро!

Эти двое – два главных на судне, в семьдесят пять моряков экипажа, человека не поделили её внимания, душевного тепла и любви. Именно! Потому что именно любовь разгорелась в их уже не молодых, но страстно горячих сердцах.

А кровь еще и спиртом от радиста регулярно разогревалась – тоже усиливающий фактор.

Безусловно выбрав капитана, блондинка механику тоже оставляла какой-то шанс. Даже тем, как гнала его, отворачивалась, но принимала подарки. А тот с ума сошел от своей любви, от отверженности своего чувства к любимой женщиной. Как мальчишка, ходил за ней хвостом, караулил, объяснялся, ревновал, метался. Единственный отдушиной его теперь стало вызвать из машинного отделения («Вахтенный механик?.. Кто у тебя там сейчас свободен?») моториста с электриком, или рефмашинистом, и, усадив их дорогими гостями на бархатный диван в своей каюте перед столиком с полным графином (пей, сколько влезет!) и нехитрыми закусками, изливать до конца свою душу:

– Я люблю эту женщину!.. А этот!..

И слезы стояли в глазах добряка.

Капитан же ухаживал умело, с ужинами при свечах, и представительским мускателем, на полную катушку задействовав свой административный ресурс.

Отдадим должное и даме их сердец: никак вниманием двух августейших на судне особ среди экипажа она не пользовалась, свои судовые обязанности выполняла в полном объеме, с любым матросом была ровна и приветлива.

А уж меня и вовсе любила. Сходу смачно поцеловала в губу в самый первый день лишь за то, что донёс с причала её чемодан по трапам до дверей каюты. Многообещающим, на будущее, поцелуем. На моём дне рождении в начале рейса (что с размахом закатил я), по уверениям товарищей все тянула меня в ходе танца за шторку целоваться (за хлопотами в подготовке праздника и бурным возлияниями, эти моменты я уже помнил достаточно фрагментарно). Правдивость их слов подтверждалась кадрами видеосъемки, что старательно вел акустик Джон (этот компромат мы до поры старательно скрывали от сентиментального стармеха). В ту же ночь Людмила явилась ко мне спящему совсем не во сне, навалившись на грудь, и внимательно изучив личные фотографии на переборке («А это что за девушка?»). После чего шепотом позвала к себе – она будет ждать!.. Но когда я все-таки собрал в себе силы подняться из койки и на палубу выше, в каюте Людмилы напоролся на спину безмолвного капитана.

– Вот, еще один мужчина пришел! – радостно прощебетала гостеприимная Людмила.

Так меня охранила та самая судьба, а дальше у самого хватило ума не влезть еще между капитаном и стармехом (надо помнить, что в тот день рождения самым дорогим подарком, вообще-то, была поздравительная радиограмма от черноглазой дочуры Аркадия). И оба осталась мне за то безусловно благодарны. Я не выискивал из расположения самого капитана и старшего механика никаких себе дивидендов – я был рубаха – парень, и сам по себе. Бывало, сиживал и у стармеха, и у Людмилы в каюте – когда капитан захватывающе повествовал морские истории из личной практики, и услышанные от своего легендарного отца.

Это он дважды настойчиво тарабанил в дверь спорт-каюты. После чего поднялся к Людмиле и, подставляя ей чашку под кофе, с доброй ухмылкой покачал головой: «Вот стервецы – рыбу ченчуют!».

Сильные ангелы – хранители были у меня в том приснопамятном рейсе…

Глава 17.
Роковое застолье. Бегство из собственной каюты.

Деньги от пиратской поживы были розданы между всеми сразу. С непременным, по такому случаю, застольем решили повременить до конца выгрузки: «Вот выйдем в море, тогда уж сядем спокойно!».

На выгрузке мы с Серёгой Зеликовским соревновались в скорости накладки коробов на площадку – под подбадривающие возгласы и даже хлопки многочисленных «болельщиков», руки которых в результате нашего противостояния полностью высвободились от тяжелых коробов на добрую четверть часа: пока я все-таки не «сделал» своего более молодого, прыткого и сильного, надо отдать ему должное, соперника. Многие, впрочем, помогали посильно Сергею, исподволь ворочая короба так, чтоб удобней ему было схватиться за завязки.

Это был первый мне тогда звоночек. Но я не придал ему особого значения…

Наконец, спустя почти трое суток выгрузки, наш траулер, словно сбросивший груз плеч добрый мОлодец, отбивая от бортов пенные волны, лихо устремился за новыми уловами. Возрастной матрос смежной бригады по обыкновению завел после ужина «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Почему-то смотреть именно этот фильм (перематывая, правда, сентиментальную новеллу «Наваждение») после выгрузки стало доброй традицией. Ну а мы, заговорщицки прихватив с ужина тарелки со вторым, всей бригадой спустились в нашу, с Геной, каюту.

За моим заздравным тостом во славу крепкого и нерушимого морского братства нашей бригады («…Никто не подвел, никто не оказался трусом!») пили и ели, потом заговорили все разом, каким-то непостижимым образом всех же и слушая. Я же раз за разом внимал какой-то неслыханной по красоте песне неведомой до того вечера певицы Линды, всхлипывая от: «Это острые коготки, Это тонкие лепестки». Представляя, конечно, тот цветок невиданной красоты, что цвел в фотографии на переборке. Все попытки товарищей переключить моё внимание на что-то другое («Лёха, там дальше тоже хорошие песни будут!») успехом не увенчались.

А тут, словно услыхав мои мысли, незваным гостем в каюту нагрянул Аркаша. Папа ты мой дорогой! Пронюхал, конечно, где спирт рекой льётся. Только, кроме меня, похоже, никто ему рад не был.

Я слушал, подвывая «у-у-ууу» Линде, все прочие слушали теперь Аркадия.

Первому надоело Серёге Зеликовскому: «Слышь, Аркаша, кто тебя вообще звал?». Возникла словесная перепалка, в результате которой самым неожиданным (в первую очередь для себя самого) образом натруженной моей клешней был ухвачен челюсти вдоль сказавший что-то мне поперёк упаковщик Сергей. Ухвачен, и безмолвно тряхнут пару раз назидательно: не перечь, мол, старшим. И тут натурально – все «повскакали с мест», все готово было смешаться в кучу, Аркаша брызнул в двери, и последними словами его были: «Я думаю, ты сам тут разберёшься!» (тоже отомстил ревниво за моё расположение к парням из бригады). В мою же сторону неслось:

– Хорош, натерпелись!

– Гадом буду, я его сейчас повалю! – это Серёга Зеликовский, конечно.

Внезапно прозревшим сознанием я отчетливо понял – сейчас мне придется защищать все свои титулы…

Не теряя драгоценных мгновений на поиски разлетевшихся по каюте шлепанцев, неуловимой тенью Брюса Ли метнулся я в коридор, успев лишь крикнуть через плечо: «Связываться с вами, пацанвой, мне стыдно!».

Удалось в этот вечер звания отстоять – догонять не стали.

Глава 18.
Ужин при свечах. Светлое утро.

Слёзы душили теперь меня! Сколько сердца и душевных сил отдал я совершенно бескорыстно ребятам! А они… Они не уважали, но боялись, оказывается, своего пресловутого чемпиона, потому-то так безоговорочно соглашались во всем, потому так споро все исполняли… Да, я бежал из собственной каюты, но это было сейчас абсолютно правильным – ударить кого-то по-настоящему у меня все равно рука бы не поднялась, а и быть битым мне ни за что не пристало.

А вообще – так дураку и надо! Чтоб не горел ты впредь негасимым огнём коллективизма, а тащил втихаря только в свою нору – отныне только это и в чести.

И я пошел к Людмиле – еще днём был официально приглашен ею на ужин при свечах, что тоже традиционно утраивался по окончание выгрузки. И там были мне рады, и капитан, подливая диковинного вина, рассказывал:

– Вот, вывел, значит, отец свой СРТ по каналу, между затопленными еще немецкими судами. За полтора месяца груз селёдки на севере набрали, вернулись в Калининград. Приходит он в кассу за зарплатой – ему вываливают, натурально, чемодан пачек. «Это что – на всю команду?» – «Нет, это ваш заработок». А сорок седьмой года на дворе!.. С полчаса, наверное, его убеждали, что все верно – никакой ошибки, совали зарплатную ведомость, бухгалтерские бумаги: уговорили все-таки взять! Приходит он домой, и матери на стол круглый – страшно модные тогда же были! – без слов вываливает эту кучу денег. Мать смотрела, смотрела, и первыми словами её были: «Наверное, надо позвонить в милицию!».

Вечер остался незабываем теми рассказами…

А утром, когда вышли мы всей бригадой на работу к боцману, парни по ходу дела – втихаря, да поодиночке – толкали меня в плечо: «Ты извини – неправильно как-то вчера все у нас получилось!».

Само собой, кивал я в ответ дружески-благодушно: «Ерунда, с кем не бывает!». Даром разве тропы вокруг да около Шаолиньского монастыря топтал?

Слава же вообще поведал в сторонке, что если бы свара случилась – рубился бы он за меня по страшной силе!..

Эпилог.

Спустя три месяца мы завершили, наконец, этот рейс у причала непривычно холодного, дождливого мартовского Лас-Пальмаса.

Получив валютный расчет в этот же день, лучший мой друг и воспитанник Слава желчно высказал мне все о капитане, авторитет которого я старательно поддерживал, и даже превозносил в глазах товарищей в течение всего рейса. А он, де, оказался отчасти обманщиком – обещал вначале одни деньги, а получили несколько другие… Получилось, вместе с капитаном оказался обманщиком и я…

У чанового Володи в злачном местечке под названием «Горка» срезали с руки барсетку со всеми деньгами. И когда прилетел новый экипаж, он грустно спрашивал у малознакомых, вновь прибывших матросов: «Может, мужики, мне с вами еще на рейс остаться?.. Как домой возвратиться – без копейки единой?». Никто из бригады не предложил благородно скинуться товарищу хотя бы понемногу, а я уж с того самого ченча масляной ни с какими своими инициативами не лез. Впрочем, совсем уж с пустыми карманами Володя домой не вернулся – полторы сотни долларов получил, как и мы все, за месячный переход на транспортном судне, и еще пару сотен выручил от продажи «растаможки» на не купленную машину деятелям, гонявшим автомобили на продажу из Германии.

Начальник радиостанции купил себе «Опель – Омега»: машину людей средней тогда руки. И в первую же ночь его стоящей еще на причале машине разбили форточку. Незадолго до конца рейса Виктор поведал мне, что ту долгожданную поздравительную телеграмму ко дню рождения напечатал он сам: «Просто, я решил, что это лучший подарок, который можно тебе сделать». И тогда же он сказал мне, что и капитан с технологом, стоило им только захотеть, кислород с масляной рыбой могли нам с самого начала перекрыть. И добавил к чему-то: меня всегда выручает лишь то, что я честный морской трудяга. Тот рейс и вправду стал для начальника радиостанции последним – он бойко переквалифицировался все в те же «перегонщики машин» и скоро стал хозяином жизни.

Капитан со старшим механиком подрались у дверей каюты Людмилы на глазах у своего, и у вновь прибывшего экипажа.

– Слушайте, а кто эти два дядьки серьезных, что так по-взрослому бились?

– А, это-то?.. Да, это капитан наш со стармехом.

Новенькие ошалело чесали затылок.

– Ничего себе?.. Веселый рейс у вас, видать, был!.. А чего они не поделили?

– Кому постиранное белье на просушку вывешивать.

Я одолжил тогда Людмиле солнцезащитные очки для капитана.

Капитан купил себе почти новое красивое вишнёвое «Пежо». Старший механик приобрёл Людмиле подержанную двухдверную малолитражку. Впрочем, быстро машина была угроблена на поселковых дорогах, и когда я увидел Людмилу в конце лета, лихо рулили она капитанским «Пежо».

– Да, поехала мужикам за водкой на опохмелку. Спят они оба дома у меня!

Я велел кланяться и капитану, и старшему механику.

Рыбмастер Афанасьевич, когда шли уже мы тихим ходом домой на транспортном, заставленном купленными автомобилями, судне, проставился нашей бригаде красным испанским вином – в счет того давнего, и признаться уж забытого нами, его «косяка» с тарой.

А технолог Васильевич залучил меня на рюмку водки: «Пью за то, Алексей, чтоб все матросы были такие, как ты!».

И уж много лет спустя тот самый второй штурман, которого я так и не обучил азам каратэ, рассказал, наконец, почему спирт был разбавленным.

– Этот гадёныш – Джон лохматый! – он же чего придумал! Шприцем пробку баклажки протыкал – там пластмасса мягче, – спирт выкачивал, и таким же макаром обратно закачивал воду обычную. А начальник рации и не знал ничего даже.

Джон подался в строители, и его сарай на колёсах, битком набитый инструментом, профилями, мешками с цементом и шпаклёвкой я долго узнавал на дорогах города.

Слава пошел по коммерческой стезе, женился на одной из красивейших девушек города, и достаточно скоро стал заносчивым и капризным «белым воротничком».

С Аркашей я так и не породнился, разойдясь «бортами» после рейса. Жаль немного – девушка действительно славная была…

Я так и остался верен морю, только что заделался судовым поваром (ну точно, как мой любимый книжный персонаж на одной деревяшке). Правда, захвата судна не затеваю. Хоть плывёт наш большой корабль вот уж три десятка лет без четко означенного курса – из бури в шторм, из шторма в ураган, грозя во все стороны мортирами всех имеющихся калибров наседающим отовсюду неприятелям – к какому-то расплывчатому миражу. И мне уж абсолютно ясно, что на моём веку ни к какому доброму берегу мы не пристанем. И в тревожных снах я часто вижу то уходящую под темную воду палубу, то опрокидывающееся на бок судно. И никогда, видимо, мне уже не приснятся весёлые дельфины, что высоко выпрыгивая и громко клекоча, часто сопровождали наш траулер в том приснопамятном рейсе.