Чёрное небо в моем Ватикане.
Уже все идут на заднем плане:
Стены домов, дворы, красноярские люди;
Они не интересны, они уже не судьи.
И этот мрачный холодный февраль!
Брр! Поскорее б ушла моя печаль,
Пришёл б долгожданный май,
Где воспоминаний непочатый край:
Школа, двор, веселье детворы,
Короткое лето и счастьем полные штаны.
Теперь-то что? Смог в горле,
Дышать невозможно до боли.
Ух, как же «хорош» февраль!
В мозгу одно твердиться: вспоминай.
Приводи воспоминания полностью, до точек,
Хоть выстрои их в пару строчек
Сквозь недомогания почек,
Но сделай вновь привычный свой почерк
И живи с улыбкой на лице.
Правда, стихи не по душе,
Писать становится трудно,
Глупо, банально, грубо,
А язык не умело слагает мысль
И совсем не тот даёт ей смысл.
Труба дымит, рисует небо,
И сердце горит, поёт,
Горит и поёт, сердце мое!
Прошу, родная, забери печаль.
Я не могу больше молчать,
И атомы души тянутся к тебе,
Сердце радуется знакомым чертам на лице,
А голова идёт по кругу –
Сама меня ведёт на бессмысленную муку.
Ты не первая и не последняя,
Ты уже не алмаз и не серебряная,
А все же тебя тяжелей всего отпустить.
Голоса в голове твердят: «Отпусти,
Не храни частицу надежды внутри,
Ведь даже на улице догорели фонари».
А я, надеясь на другое, делюсь теплом
С тобой. Ты же пачкаешь руки углём,
Кладёшь в костёр, но не желаешь его жечь.
Вот и затухла моя красноярская печь.