Края степи не видит глаз —
Расстелился ковыль седой.
Я в степи свой косяк пас,
Серый, рыжий, соловый, гнедой.
Я кобыл увёл прошлой весной
От людей на свободу, в степь.
Я косячный жеребец вороной
И от счастия хочется петь.
Не прощают люди обид
И сегодня среди ковыля
Не заметил я, как летит
И ложится на шею петля.
Что случилось? Я и сам не пойму!
Скачет где-то в ковыле мой табун.
Я свечу, задом бью и хриплю,
Сбросить я хочу злодейку-петлю,
Но удавка на шее моей
Затянулась по воле людей.
Как я этот табун охранял
От волков, от чужих жеребцов…
И боялись в округе меня,
И не счесть мне на шкуре рубцов.
Знаю, доля моя не легка,
Но свободу, как воду, я пил
И гордился судьбой вожака,
И трудился что было сил.
Но что сделать могу я с петлей?
«Убегайте!» — кобылам кричу.
Они мчатся, стелясь над землей,
Я хриплю, задом бью и свечу.
Что случилось? Я и сам не пойму!
Скачет где-то в ковыле мой табун.
Я свечу, задом бью и хриплю,
Сбросить я хочу злодейку-петлю,
Но удавка на шее моей
Затянулась по воле людей.
От удушья темно в глазах…
Хоть бы время еще потянуть.
Не сдаюсь — мне сдаваться нельзя,
Не сломить вам меня, не согнуть.
Как, двуногие, вас не люблю —
Впору землю зубами грызть.
И, пытаясь сбросить петлю,
Я бросаюсь то вбок, то ввысь.
Хоть бы воздуха полную грудь —
Я бы вам показал тогда,
Не сломить вам меня, не согнуть
И живым не взять никогда.
Что случилось? Я и сам не пойму!
Но растаял в ковыле мой табун.
Не брыкаюсь, не свечу, лишь хриплю,
Понял я — мне не сбросить петлю.
Та удавка на шее моей
Затянулась по воле людей.
1990