Собаку звали Юлька.
Юлька была рыжая мелкая дворняжка, которую привечал дед Мазай. В окно летней терассы он бросал ей трубчатые куриные кости из бабкиного супа, не подозревая, что псина может пропороть ими кишки – трубчатые кости полые и, разгрызая их, острыми концами кусков подыхала не одна собака.
Но Юльке везло, видимо, особая собачья удача улыбалась ей во все тридцать два зуба всякий обед с куриной лапшой. Она благодарно смотрела на старика, виляя обрубком хвоста и повизгивая от удовольствия. Рыжая шерсть летела во все стороны, а дед смеялся в голос и кивал бабке:
– Настья, смотри, как псинка-то радуется, аж пыль столбом.
Бабка безразлично смотрела куда-то в окно на уровне штакетника и молча крошила укроп в салат из огурцов. Дед утирал слёзы от смеха и, выудив очередную кость из пиалы с супом – эти голубые пиалы привезла ему прошлым летом внучка из Пскова – пачкая пальцы об стекающий жир, снова бросал Юльке на пыльную дорожку. Юлька радостно скулила и, почти не жуя, заглатывала кость.
Вчера я зашёл к Мазаю за крестовой отвёрткой и застал его в удручённом состоянии. Дед стоял над Юлькой с лопатой и куском полиэтилена. Юлька тихо скулила и дрыгала задними лапами.
Я подошёл к ним ближе и увидел, что собака сдохла. Мазай весь как-то сразу осунулся, под глазами у него обвисли мешки, лицо посерело и постоянно покрывалось мелкими бисеринками пота. В окно выглядывала растерянная бабка. В абсолютной тишине жжужали пчёлы, собирая липовый нектар.
Начиналось лето.