Я отдал при входе банкноту с портретом императрицы
И в аромат олеандра вошел, как в цветные сна.
В холле отеля «Киото» кружились цветы и птицы
Над мостиком у водопада карликовой страны.
Как на полотне Хокусаи, все было в сто раз уменьшено,
Но разве тревогу в сердце не уменьшает вино?
Танцующе переступая, шла мне навстречу женщина
В шуршащем, звездно мерцающем, шелковом кимоно.
Ветер в цветущей аллее! Благоухающий ветер!
Любовью и счастьем пьяны смеющиеся уста.
Нет ничего милее и совершенней на свете,
Чем красота Фудзиямы, – и женская красота.
Невыразимо прелестна была молодая японка, –
Как, может быть, Шерон Стоун, но с узким разрезом глаз,
А может быть, как невеста с надменным профилем тонким,
Когда она удостоит своим вниманием нас.
Шла она осторожно, как бы ступая по стеклам,
И, как сказал о любимой другой прекрасный поэт, –
Ее жасминная кожа светилась жемчугом теплым,
Которого благородней в мире подлунном нет.
Гейша мне поклонилась женственно и картинно.
И, как раскрывается лилия навстречу ночной звезде,
Так в вырезе шелка раскрылась непорочно-бесстыдно
Тайная нежная линия между белых грудей.
И там, где фонтанные струи пели в цветочной чаще,
Я встал перед ней на колени, развязывая кимоно,
И пил ее поцелуи, как пьют из глубокой чашки
Блаженные гении неба золотое вино…
Время любви, как облако, – может остановиться.
Бесчисленны варианты древних любовных игр –
Разве я знал, что бывает поза «Влюбленной Тигрицы»?
Разве я знал, что бывает поза «Покорный Тигр»?
Она ушла на рассвете, когда еще птицы молчали,
Я целовал на прощание мокрые звезды глаз,
И сердце мое, как ветер, овеяла боль печали –
Мы знаем, когда навеки женщина любит нас.
Далекий парусник в море! Луны лимонная долька!
Грустнее разлуки с милой на свете нет ничего.
На счастье любовь и горе ждет меня где-то японка,
Которая в целом мире любит меня одного.
И все эти годы и версты, лишь только смежу ресницы,
Идет мне навстречу гейша, настоем цветов дыша…
___
Все в этом мире просто. И может все повториться
В городе том древнейшем: за тысячу долларов США.