Это были минуты перед расстрелом.
Затхлая комната, не смотря на отсутствие стёкол.
И стальная решетка, как ты хотела,
о четыре углах, в которые был я воткнут.
Небо с его обманчивым перемирием
солнечной синевы с перистыми облаками.
Вдоль стены отрешенно стоял словно в тире я
на пустынной улице с погасшими, с оголенными фонарями.
Вот как бывает: недолго мучила
ты мальчишку любовию невесомой.
За тебя я пью по такому случаю
и глотаю пыль с пригоршней свинцовой.
Завтра ты вспомнишь, может быть, про калеку
с окровавленным сердцем и сбитыми в кровь губами,
что шептали имя твое перед смертью,
как взывают грешники: «Отче! Аве!»