Глава 2. Круг второй
Преградила дорогу их скала с обрывом. Сходила она вниз, в яму. Была та яма выгребная зловонна, червями и нечистотами полна. И стояли в нечистотах люди. И проедали адские черви в плоти человеческой себе норы.
Рвали люди червей, рвали плоть свою и бросали в рядом стоящих. И мучения все получали чудовищные. Но нарастала заново плоть и повторялись страдания многократно…
И молвил Светлый, на яму указывая: «Это «Колодец отходов». Собраны здесь те, кто возжелал подобного пола своего или скот домашний или ребенка малого, или какие другие похотские страсти одолевали его. Пожали они плоды свои друг от друга, так и в века будут принимать мучения сии.»
И воскликнул с мольбами обреченный: «За что меня к ним? Не возжелал я ни мужчину, ни скота, ни дитя малого! Не помышлял о таком и порицал пороки эти. Смилуйся ко мне, ибо не ведаю за собой греха такого!»
Указал рукой Светлый наверх: “Знаю, что грех этот не тронул ни тело твое, ни душу”.
Ближе к вечеру зашел старший бокса Харон.
– Хлопцы, хто вечерить хоче успеть? Сбирайся, бо Серожа ща прийде. Заберет вас до отделения.
Мы с Пашкой потянулись уныло к выходу. Вроде же нас звали «хлопцами».
– Иваныч, и ты зараз. И нытика сбирай. Армянин жив ще? Ну, не хай спит. А бо не сдох от дозы.
Большая фигура Серожи уже стояла на входе в Бокс. Этот «вертухай» казался еще больше после сумрака палаты. Хотя я заметил, что срубал таких одним ударом, благо спорт оставил мне хороший задел здоровья и умения с детства.
«Еще свидимся, – подумал я. – Я отсюда просто так без своих часов, не уложив, тебя, бугая не уйду. Уж очень ты мне дорог, Серожа!» И я понял, что у меня есть цель. Нужно выжить. И свалить отсюда, предварительно воздав обидчику.
Все тучи днем были напрасны. Дождем земля так и не окропилась, зато жарила изнуряющая духота. Солнце летними лучами раскалило и без того разрушающийся корнями деревьев асфальт. Мы шли по дорожке пошатываясь и спотыкаясь. Санитар сопровождал нас молча. Я чувствовал, как он сверлит меня глазами. Ненавидит. Он прекрасно понимает мой статус и свое временное превосходство надо мной. Его же превосходство всецело зависит от срока моего лечения. Дальше все туманно. А грех его перед моей персоной, факт уже не требующий доказательств. Поэтому, расплата неминуема. И мы оба это понимали.
Санитар подтолкнул Пашку к ближайшему корпусу.
– Серега, а новеньких куда? – спросил Иваныч.
– Куда и всех.
– Так у нас переполнено.
– Потесним. В коридорах положим.
– Ты же знаешь, в коридоре нельзя. Вдруг буйство начнется, – Иваныч явно пытался расшатать спокойствие санитара.
– Не твое дело. Утихомирим.
– Дело не мое, но оно таки хлопотное.
В перепалке вся компания попала на сестринский пост лечебного отделения.
– Живые есть? Принимай.
В коридоре появилась фигура. Широченный мужик невысокого роста, с большим животом и толстыми руками приближался к столу. Длинные курчавые волосы спадали на плечи. Белый форменный костюм медика смотрелся на нем как балдахин. Обмотни ему шарфик шелковый и он примет образ певца Демиса Руссоса. На груди красовалась табличка «Старший медбрат отде….. Вахтанг Минос…».
Карточка с именем и должностью была втиснута в предательски тесный пластиковый конверт с подгибом, отчего окончание каждой строки совершенно не читалось. Минос?… Миносюк? Миносян? Миносидзе?
Медицинский работник Вахтанг бодро взглянул на столпившихся у стола мужчин и сурово упер руки в бока, подражая старомодной сахарнице.
– Твою мать. Куда? Куда я их положу? У меня мест нет.
Голос старшего медбрата был высокий и реально напоминал тембр греческого певца. Почти женский.
Санитар был безучастен к вопросам, ковыряясь ключом в ухе. У старшего по отделению нет вариантов, чтоб не взять новых больных. Но есть вариант показать свою безмерную власть. Чем он периодически и развлекался на рабочем месте.
– Сергей – Иваныча к себе. А этих оборванцев в Иксовый бокс.
– К сифилитикам? Глав же запретил.
– Не умничай. А то тоже будешь сегодня с ними чаи ночью гонять, – с ехидством пригрозил Вахтанг.
Так мы оказались в отдельном коридоре, ответвленном в пристройку и запертым дверью-решеткой с мелкой сеткой. Четыре массивные двери со смотровыми окошечками попарно выделялись вдоль облупившихся стен. Слышался мужской стон и сырое зловоние. Оно будто пронизывало эфир своими радиационными потоками. Казалось, этим запахом пропитано все, и как всякая примитивная радиация практически не выветривалась.
Санитар посмотрел в маленькое окошко крайней справа двери. Достал ключ-отмычку как у вагоновожатых и отворил массивную деревянную дверь.
– Привет сифилитики. Принимай новеньких.
Никто не отозвался. Только стон и невнятное бормотание стали слышны намного отчетливее.
Санитар Серожа завел Пашку. Пашка под руку втянул меня.
– Пока вы здесь: один на кушетку, другой на кровать. Потом переведут. Белье принесут. А сейчас будет ужин. И не шалить!
Дверь захлопнулась. Я посмотрел на кушетку. Узкая. Короткая. Рыжий «кожзам» во многих местах изодран и потерт, весь в бурых пятнах. Пашка по привычке и статусу сел на кушетку, оставив мне право лечь в полный рост на кровать. Сверчок знал свой шесток и тем снял возможный конфликт.
Палата была точно скопирована с приемного бокса. Но одно радикальное отличие сразу бросилось в глаза: узкое окно располагалось под самым потолком. Решетка, отсутствие форточки, глухая закраска стекла белой эмалью. Зачем закрашено стекло? Я не мог понять.
Электрическая лампа не была включена, а окно почти не давало освещения. Мрак или полумрак окутал все пространство. Пространство небольшой комнаты с двумя кроватями, кушеткой, брошенным на пол матрацем и унитазом, примостившимся прямо у дверей.
Все наводило жуткое уныние. Особенно звуки. Стоны издавало человеческое тело на кровати. Секундное детское смятение овладело мной. Мы заходили в клетку зверя. А какой это зверь мы не знали. Но он был живой, скулил мужским грудным стоном. Такой я уже слышал, когда-то в хирургии, куда привезли обожженного. Крупный мужчина совершенно неопределяемого возраста и расы. Он был в сознании, весь перевязан. От него источался неприятный медикаментозный запах и запах гари. Но самое жуткое ощущение порождал его стон: низкий, грудной, исходящий через кожу и бинты. Было ощущение близости раненого зверя.
Так и в этой палате находился человек. Он лежал укрывшись с головой бордовым клетчатым одеялом. Его раны были мучительны. Стоны холодом древних подземелий обдавали меня. И только один шаг разделял наши кровати. Мой слух обострился как ночью во враждебном лесу.
– Сколько мне? Сколько? Сколько? Мне сколько? Надо, надо, надо, надо. Еще, еще, сколько мне?
Как мантры древних молитв повторялись эти слова, сложенные в нехитрые строки. Их невозможно было не слышать. Других звуков здесь просто не существовало. И я, поневоле, входил в транс. Потолок стал кружиться, стены поплыли, искажая пространство. Я почувствовал легкость полета, а затем грузность своего обессилившего тела. Все потемнело, я окунулся в сон.
Голос как звон далекого колокола пытался пробудить меня.
– Припадошный, тебя как звать?
Этот вопрос всегда имел в моем алгоритме только один ответ. И он вырвался стоном из моего организма:
– Георгий.
– Имя то какое. Что, не могли по нормальному назвать?
– Да пошел ты!
Я часто посылал людей. Считая себя чуть выше других, чуть успешнее, наглее. И я взял на себя право указывать людям их место, их дешевый статус. Не всегда мне это сходило с рук. Когда-то был бит по лицу, но это было в молодости, даже в юности. Теперь все забыто, как и не было. И где они эти обидчики? А вот я жив и, кажется, немного здоров.
– Смотри-ка. Еще огрызается. Вставай на осмотр. Хватит уже, побузил. А будешь еще устраивать Армагеддон, опять останешься в одиночке.
– Никуда не пойду! Я спать хочу.
– Пойдешь.
Этот кто-то с женским голосом, низким и неприятным, сильной рукой схватил мое запястье. Другая рука обхватила шею и в скрученном состоянии поволокла меня к двери.
– А как полностью твоя фамилия? – выдавил я из себя мучивший вопрос. – Миносян?
– Моя? Софья Ковалевская. И не Миносян, а просто Минос. Так и есть Вахтанг Георгиевич Минос. Запомни. Он хороший человек. Не чета вам. У него два высших образования, бывший военный.
– Что он тогда в дурдоме батрачит?
– Сын у него болен. Тут в больнице лежит. Вот Вахтанг с ним и нянчится.
Хватка ослабла, ко мне проявили минутное милосердие.
– Видел, детина дорожки подметает? Это он и есть – Миша. Мишико.
Я видел Мишу, этого Минотавра, блуждающего в лабиринте нестриженных кустов и поросших травой развалившихся дорожек. Но сейчас меня почти несла женщина. Такое было впервые.
Почему я думал об этом человеке как о мужчине? Я прекрасно понимал, что это женщина. Но этот голос, сила рук, манеры. Я не мог найти зацепок, чтоб идентифицировать медицинского работника как женщину.
А меня между тем тянули в полусонном обморочном состоянии сквозь запертые двери, сквозь кирпичные стены, сквозь сплетения решеток. Наконец я почувствовал мягкий холод кожзаменителя очередной кушетки и упал совершенно обессиливший. Мои ноги закинули в один уровень с телом, доставив тем самым максимальное удобство.
Приоткрыв заплывшие глаза, я уткнулся в надпись шариковой ручкой на стене: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие – высшее благо». «Эпикуры, их мать!» – подумал и вновь закрыл глаза. Совсем не хотелось видеть этот мир. И, тем более, что в нем творится.
При этом я все слышал и чувствовал. Понимал, что с меня стянули пижамные штаны, затем трусы.
– Доктор! – позвал мужеподобный голос.
Шаркающие шаги приблизили к моей кушетке неизвестного человека.
– Ты кого мне привела? Это же не тот.
– А я по чем знаю? – прозвучало в оправдание.
– Бестолковая вы женщина. Ладно, давайте я этого осмотрю, раз уж он тут лежит. И учтите, если он не болен, я его обратно не позволю в инфекционный бокс положить.
– Там еще один такой же. А этот валялся, я его и принесла.
– Пойдемте, приведем и второго, пожалуйста. Я в бокс с вами пойду.
Говорившие вышли. Я погрузился в полудрему. Мысли смешались с картинками, закружили в моем сознании как сиденья карусели на цепочке. И как в детстве на этой карусели меня стало тошнить. Я открыл глаза. Все болело. Тело было словно избито.
Рядом на корточках сидел Пашка.
– Ты чего здесь? – чуть подняв тяжелую голову, я обратился к нему.
– Тебя охраняю, чтоб не упал.
– Падал уже?
– Ага.
Голова болела. Теперь мне стала понятна причина боли. Сознание мутилось.
– А где мы?
– Опять у венеролога.
– Почему опять? – мое сознание пыталось навести порядок в хронологии событий. Но я четко понимал, что у меня не вся информация. Огромный временной пробел бездонным рвом опоясал мою память.
– Меня привели, ты уже тут валялся. Потом нас потащили в лабораторию на мазок, кровь сдавали. Ты совсем ничего не помнишь?
Я взглянул на руку, на внутреннем сгибе руки виднелся свежий прокол и гематома. Лиловый синяк расплылся под кожей. Я его не чувствовал. Я вообще не чувствовал свое тело.
– Кровь… кому нужна моя кровь? Там только виски и лекарства. Что потом?
– Нас на ужин повели. А ты как вата, свалился у входа и лежал. Тебя еще эти психи пытались ограбить. По карманам шарили. Пока венеролог не увидел, ну и обратно к себе в приемную нас забрал.
Я почувствовал голод. Пустой желудок и полное бессилие. Я вспомнил свой сон, где меня кружило вихрем тропического торнадо. Но все это происходило в очень маленьком пространстве. В меня тыкали копьем на Голгофе. Мое тело выжимали словно стираное белье. Много темных коридоров, и каждая новая дверь как миг рождения. Боль и неопределенность.
А был ли это сон? Мне показалось, что это было наказание за мои плотские грехи. И что-то очень знакомое намекало мне, что я прошел через чистилище Ада. Одно из многих его кругов.
Автор публикации
