Дед Епифан. Это ж сколько…

Это ж сколько нужно грошей,
(Деду жалко, аж, до дрожи),
Здесь не просто свет горит,
Епифан такой софит,

Не видал и в оперблоке.
Шрам у деда справа сбоку,
То ему аппендицит,
Вырезали. Леонид

Врач, который деда резал,
И поныне друг полезный.
Чуть заколет бок, звонит
Дед ему: «Друг, без обид…»

Ну, да здесь неважно это,
Может, позже дед вообще-то
И расскажет вам о том,
Но сейчас дед с ветерком,

Подкатил к аэропорту.
Бабка рядом, корчит морду.
Знать, и ей не по себе,
В многотысячной толпе.

Но, куда ж деваться, надо,
Ох, назвать кузена б гадом,
Плохо, жаль, таки дела,
Про покойника нельзя.

Кое-как прошли досмотры,
Сдан багаж, супруги бодро,
(Только с виду, так-то дед,
Даже съесть не смог обед.

Это точно от волненья,
Аппетит дед и с мигренью,
Не теряет. Но сейчас…)
Впрочем, нужно ль много фраз.

Кое-как они по трапу,
В самолет шагнули храбро.
Ряд восьмой, места нашли,
Из динамиков: «Ремни,

Пристегните, мы взлетаем».
Дед от страха невменяем.
Вжался в кресло, старый пень,
Мнет в руках своих ремень.

Но взлетели, слава Богу,
Отошел дед понемногу.
«Ну, Марина, довелось,
Нам, скажу тебе всерьез,

Походить над облаками,
Знаешь сколько верст под нами?
Мы с тобою, как орлы,
Над землей парим. Гляди

Красота в окне какая.
Расскажу Архипу. Знаешь
Он-то точно не летал,
И Игнат туда ж. Видал

Самолет лишь на экране
У меня ж билет в кармане.
Заграница ждет меня,
Интурист теперя я.

Отродясь никто из наших,
Не бывал в стране не нашей,
Мы с тобой таки одни,
Разговоров на все дни».

«Ох, хвастлив ты, старый дурень,
Ты, не стой Наташкин шурин.
Тоже любит тот приврать,
И жена ему под стать.

Не язык, а чисто бритва,
Аргумент, какой не выдвинь,
Ей плевать, сама себя,
Переспорит, знать, она.

Чем хвалиться вздумал, старый?
Тем, что хвост поджав, гагарой,
Ты трусливой шел сюда?
Да, мужик ты – хоть куда!».

«Ох, меня бы только хаять,
Ты сама-то лучше? Память
Застит ай? Забыла что ль,
Как тряслась, Ну, что ж, изволь

Я напомню, мне не трудно,
Перед выездом паскудно,
Ты скулила: «Может, все ж
Мы отправим молодежь?».

Настоял я на полете,
Ты б, Марин, еще на взлете,
Убежала бы домой,
Коль не грозный окрик мой».

Тут тряхнуло так изрядно,
Ох, пищит табло надсадно.
Разом старый побелел,
Подлокотник заскрипел,

Под трясущейся рукою.
«Все, кажись, жена, с земною,
Жизнью кончено. Сейчас
Упадем не в добрый час.

И зачем я согласился?
На фига мне заграница?
Жил я столько лет в Твери,
И еще бы до поры

Жил. Сомненья нет, что черти,
Надо мной эксперименты,
Ставят. Лучше б на печи,
Грел бока, твою ети.

Натерплюсь теперь я жути.
Бабка, где тут парашюты?
Рано в рай еще пока,
Я совсем не рвусь туда».

Турбулентность ненадолго,
Но у деда вся футболка,
Пропиталась потом враз,
И задергался вдруг глаз.

«Ох, герой, красавец, мачо,
Это, знаешь ли, удача,
Что не смог ты съесть обед,
Уж, наделал щас бы бед.

Только хвастать ты умеешь.
А дойдет до дела – где же
Твой запал? Все, сдулся, да?
Где дела, а не слова?».

Долетели без эксцессов.
Дед на радостях в экспрессе,
Даже выпил. Все с собой…
Но еще лететь домой.