Журнал «Перспектива» работал только с амбициозными авторами. Потому что если у человека нет амбиций, то как его убедить, что он мыслит и пишет, как старая бабка? Писатель спорит, хрипит и рыдает, а издатель Сергей Васильич Пискунов, лысеющий пухлый социопат возраста 40+ в джинсах с запахом травы у дороги, мысленно потирает руки и ржет как боевой конь. Иначе это не работа, а несмешная шуточка о правительстве – такая же скучная и бесполезная.
Пискунов умел глумится над начинающими авторами так, что в военное время его бы за такое издевательство просто расстреляли. А в современных реалиях ему аплодировали читатели журнала, мозг которых плыл и стекал по черепу от пропускаемых в печать «шедевров».
В его кабинете на посетителей со стен смотрели портреты родственников Пискунова, которых он выдавал за новомодных писателей, которых он лично выдвинул, но может и лёгким движением левой пятки задвинуть обратно.
– То есть герой теперь не женщина, а мужчина. Ааагааа, – буднично выслушивал в трубке телефона робкий лепет юного автора Пискунов. Это было настолько скучно, что пляска мухи на потолке ненадолго отвлекла Сергея Васильича от шелестения голоса в телефоне, и сердце издателя даже немного смягчилось. – И влюбляется не в моряка, а в дворничиху. Ооочень интересно. Особенно читателям, которые еще от «Игры престолов» не отошли. А теперь слушай сюда! Дай мне крови, понял? Чтоб кишки на стенах и рыдающие вдовушки и дети. Не можешь писать о страданиях?! А кушать хочешь? Подобрал сопли и дал мне экшн! И чтоб завтра утром сидел у меня в кабинете и драматически рыдал от собственного таланта. Всё! Жду!
Пискунов бесцеремонно швырнул телефон на стол и шумно глотнул воду из стакана. Как издатель, он был гениален, а как человек – сволота.
В дверь робко постучали. Всё ещё возбужденный после телефонного разговора, Пискунов оторвался от стакана и рявкнул в сторону двери:
– Да! Кто?
В дверях показалась взлохмаченная женская голова с тихим голосом:
– Можно?
Пискунов повернулся в сторону двери и подслеповато изучила даму:
– А, это Вы. Ну заходите.
В кабинет издателя робко вошла женщина средних лет и нелепой внешности. От былой привлекательности остались еле живые следы на бледном лице и тонких кистях рук. Печальная грудь четвертого размера выдавала в ней мать. Глаза ее уже не метали искры, а горели слабым огнем газовой горелки. В руках у женщины была кипа бумаг, по толщине которой можно было понять, откуда мешки под глазами у ее хозяйки. Это была начинающая писательница Елена Шмель, в девичестве Мухина.
Шмель села на краешек стула, плюхнула на стол Пискунова свой груз и с громким шелестом начала перебирать страницы, тыкая пальцем в нужных местах:
– Я внесла правочки. Вот, теперь герой не в разводе, а вдовец. И жена его не в Германии, а под яблоней в саду. И одевается он не как Челентано, а как Чиполино. А вот здесь я добавила размышления на тему «Почему люди как звери, а звери лучше людей». Правда я тогда напилась до скотского состояния и плохо помню, чем закончила.
Писательница пробежалась глазами по страницам с философским посылом и ойкнула.
– Надо будет перечитать, – пробормотала себе под нос Шмель. Встрепенулась и продолжила частить. – А вот тут у меня получилась хорошая шутка на политическую тему. Но ее лучше убрать. А то сядем.
– Да что Вы мне тычете? Я и отсюда вижу, что опять лажа, – Пискунов всё это время ходил по кабинету, размышляя о предстоящем ужине с директором «Перспективы». Голос Шмеля до его мозга доносился тихим жужжанием.
– Я же всё исправила, как Вы мне сказали, – чуть повысив голос возмутилась Шмель. – Герой теперь антигерой, а героем становится сам читатель.
– Ну… а теперь я передумал, – Пискунов погрыз заусенец и сплюнул отгрызенное на пол. Он продолжал изучать пальцы, даже на поворачивая голову в сторону Шмеля. – Понимаете, Вашим героям не хватает стержня. Хватки. Характера. Харизмы. Впрочем, как и Вам. Читатель должен почувствовать всю гамму чувств: любовь, ненависть, сострадание и желание убивать. А у Вас герой ходит по пустыне собственных мук и вспоминает свою скучную жизнь.
Неожиданно он повернулся к писательнице и вцепился в нее глазами:
– Вот ВЫ хотите, чтобы по Вашей книге Джеймс Камерон снял фильм?
– Н-н-нет, – неуверенно заикнулась Шмель.
– И Джеймс Камерон не хочет, – Пискунов шел на Шмеля и давил на нее харизмой и величием своего положения. – Стенли Кубрик может и захочет, но тогда Ваш герой будет ходить по пустыне с гниющей старухой и, простите, с ней же… ну Вы меня поняли. А в интервью Кубрик скажет, что это не гнилая старуха, а аллегория.
– Чего? – недоуменно заморгала Шмель.
– Чего-чего… – Пискунов пощёлкал пальцами в поисках нужных слов, – никчемности великих идей мудреца.
Пискунов уже стоял вплотную к Шмелю и стучал ей в мозг каждым словом, отчего она вспотела в пяти местах сразу. Издатель проникновенно завершил мысль:
– Шмель, Вы поймите: пока Ваши герои не оживут у Вас в голове, они не оживут в Вашей книге.
Писательница возмущенно подскочила, чуть не опрокинув стул на итальянские ботинки Пискунова:
– Не оживут!? Да я со своим героем уже только что не сплю! Да мне его жена в кошмарах является и знаете куда мне яблоки с той яблони пихает? Да меня в школу уже несколько раз вызывали, потому что мои дети учительнице эту книгу пересказывали и ее в обмороке на скорой увозили! Да я мужа подозревать начала в государственной измене, потому что он старой газетой «Правда» крем в ботинки втирает!
Пискунов покачал чуть склоненной на бок головой и наигранно медленно поаплодировал:
– Браво!
Потом измерил Шмеля взглядом и уважительно произнес:
– А Вы хороша. Я Вас недооценила.
Пискунов сменил тон на такой елейно-сладкий, что у пролетающей мимо мухи склеились крылья, и она со звуком сбитого истребителя спилотировала в его стакан с водой. Издатель приобнял Шмеля за плечи и усадил обратно на стул, им же поднятый с пола:
– Так вот теперь сядьте, выпейте водички, возьмите ручку и записывайте, – Пискунов встал сзади и практически шептал в ухо писательнице. – Героя меняем на героиню, героиня любит другую героиню, у них есть сад, в саду малина, а под малиной кот зарыт. Пишите-пишите!
– Да Вы в своем уме?! – Шмель перестала писать и медленно повернулась к издателю.
– Вы от жизни отстали, милая, – Пискунов крепче сжал ее плечи. – Теперь в моде гей-сообщества и котики с интересной историей.
Шмель взвыла, воздев очи к потолку:
– Господи! Да когда ж это закончится!
Писательница похватала свои листки со стола и, нервно стуча каблуками, убежала из кабинета Пискунова. Издатель покачал головой и осуждающе поцокал языком:
– Какой нервный писатель пошёл. Известности все хотят. А шуток не понимают.
Телефон на столе призывно запиликал и засветился моськой пушистого котика. Номер был неизвестен. Пискунов принял вызов и властным голосом громко загудел оппоненту:
– Да! Я! Я Вас тоже помню. Чушь Вы написали. Я чушь нёс, а Вы ее записали. Так вот, пишите: драконы и пытки больше не в моде. Дайте мне душевных терзаний на фоне Китайской стены и полной разрухи. Да! Именно так!
Рабочий день Пискунова продолжался.
Автор публикации
