Насовсем

Вечереет. Огромная серо-синяя туча закрыла большую часть неба, и лишь где-то там, вдали, если присмотреться, ещё можно разглядеть чистое лазурное небо. Растёт трава. Но знаете ли, не такая, как в городе. Как говорят на городском языке, не «искусственная». Здесь растёт настоящая. По которой не страшно пробежаться утром босыми ногами, не страшно порезаться, ушибиться. Поют птицы. Как же красиво поют! Просто заливаются своим пеньем, но где-то вдали. Боятся подлетать ближе к человеку. Шелестят своей молодой листвой могучие дубы, стройные берёзки и липы. Где-то далеко клювом по дереву постукивает дятел. Где-то, перелетая с ветки на ветку, кукует кукушка. Но опять же не рядом.  

Тихий, прохладный и свежий, даже несколько сырой после дождя, ветерок мчится куда-то по своим делам, навсегда оставляя позади маленький посёлок с его единственным универмагом, единственным медицинским пунктом и отделением почты. Позади остаётся и самый большой дом в этих местах. Старый двухэтажный дом.  

Он стоял в посёлке с самых времён его основания. Люди поговаривали, что дом был построен единственным в посёлке фельдшером, Борисом. Никто доподлинно не знал, чем молодого, перспективного человека привлекала идея жизни в посёлке, но и он, и его невеста всерьёз планировали переехать жить в эту глубинку, как говорится, «с концами». Грандиозным планам Бориса и его спутницы Алисы сбыться было не суждено – за несколько дней до переезда её убили, а дом, возведённый на окраине посёлка, так и остался пустовать. Говорят, с того дня Борис здесь не появлялся.  

Пустовал дом долго. Крыша и стены успели прохудиться, в самом здании теперь ютились уличные коты и собаки, нередко местная шпана собиралась около или в самом доме, а новых жильцов для этой постройки не находилось чуть больше десятилетия.  

Но однажды в посёлке появились двое – парень и девушка, – которых раньше здесь никто не видел. Новость об их приезде разлетелась по округе за несколько дней. Их между собой прозвали «очередными Борисом и Алисой», но настоящих имён до времени никто не знал и не решался узнавать. Об их приезде трещало чуть ли не всё поселение, от мала и до велика. Кто-то поговаривал, что они – очередное начальство, заехавшее на месяц-другой из райцентра. Кто-то верил, что они здесь проездом. Кто-то говорил, что это «те самые погорельцы из соседней деревни». А кто-то и вовсе с серьёзной миной пытался убедить народ в том, что это – сами Борис и Алиса вернулись «оттуда».  

Как бы не пытались местные глупцы приписать приехавшим связь с потусторонним миром, народу хватило ума понять, что это – самые обычные люди, не имеющие ничего общего с собирающимися здесь жить ранее Борисом и Алисой. Позднее оказалось, что они приехали из городка, находящегося от посёлка в 40 километрах. И снова о них говорили повсюду, в каждом доме и в каждом переулке. Никто не знал, зачем им было «переться к чёрту на рога». Снова стали высказывать свои версии. Одни говорили, что эти двое здесь от кого-то скрываются, другие – что «у городских – свои причуды», а третьи – что они просто сбрендившие ребята, которые вреда никакого своим присутствием не нанесут.  

Мало-помалу народ свыкся с тем, что к населению посёлка прибавились ещё двое. Они заехали в дом, построенный фельдшером Борисом. В самые краткие сроки «паренёк» с его «кукушкой» обновили постройку. К началу сентября дом было не узнать. Здесь уже не собирались местные ребята, а кошки и собаки перестали появляться у порога и, по-видимому, уже нашли себе местечко получше.  

Первой узнала о том, как зовут новоиспечённых жильцов, почтальонша Татьяна. Она, как женщина, любящая поговорить, поспособствовала тому, чтобы личности «горожан» перестали быть секретом. Именно она разнесла новость по всему посёлку.  

Городских из дома фельдшера Бориса звали Николай и Лариса.  

По рассказам рабочих посёлка узнали, что и Николай теперь работает на стекольном заводе, расположившемся в 3-4 километрах от поселения. Его, приезжего горожанина, наняли сразу. В кратчайшие сроки Николай успел уже предстать перед коллегами как «нормальный парень», «трудяга» и «настоящий мужик». Ему обещали достойную для здешних мест зарплату. Пообещали – выполнили, ведь и сам Николай работал на совесть.  

Но вот в самом посёлке всё-таки чаще видели Ларису.  

Она на удивление быстро освоилась. Выучила, где находится универмаг, где находится почта, медпункт. Новоиспечённая хозяйка дома Бориса даже сумела расправиться с заросшей «соткой» вокруг дома, и небольшие участки не были запущены, не заросли сорняками и травой.  

Лариса оказалась самой простой девушкой, на вид лет 25. Проходящие мимо часто замечали, что девушка никогда не сидит без дела – вечно чем-нибудь занята. Уже на следующий учебный год она стала учителем математики младших классов в старой школе райцентра.  

Николай, по всей видимости, был молодой человек Ларисы.  

Зажили они в этой глубинке очень хорошо. Семья их, состоящая из двух человек, жила в достатке, без разладов. Новый дом был отстроен и обустроен, и работа хорошая была у них обоих. И всё ладилось. И даже в самом поселении Николай и Лариса стали уважаемыми.  

Но, как бы ни ладилось в семье, в стране всё становилось только хуже.  

На дворе стоял 1994 год. Штат рабочих стекольного завода сократили больше, чем на треть, но Николай своё место не потерял. В райцентре, где работала Лариса, всё становилось куда более беспокойно, и у Николая часто болело сердце, когда ему приходилось расставаться с женой. Лариса рассказывала, что, когда она возвращалась с работы, были слышны выстрелы. Кто-то из старшеклассников делился, что видел перестрелку.  

К январю 1995-го на стекольном заводе сократили ещё двоих. Один из рабочих стался охранником, а другой, Кирилл, затаил страшную обиду на начальника, произведший сокращение. В злополучный вечер Николай задержался на работе, и Кирилл, спутав его с начальником, выстрелил ему в спину. Залаяли собаки, охранник вышел во двор и первым заметил Николая, лежавшего в сугробе. Позже сторож рассказывал, что никогда не забудет кровавого снега, с которого поднимали парня.  

Лариса тяжело переживала потерю мужа. Если бы не единственная подруга Инна, коллега по работе, живущая на соседней улице, Ларису бы затянула пучина горя. Именно Инна вселила в девушку надежду. Во многом пережить смерть мужа Ларисе помог его ребёнок, которого она носила под сердцем уже второй месяц. Однако за эти месяцы девушка страшно исхудала, пролила реки горьких слёз, осунулась и побледнела.  

Но даже в глубинке нашлись добрые люди. Многие местные пытались помочь девушке, попавшей в беду. Через детей своих передавали ей продукты, через них же носили ей «денежку какую». Однако Лариса редко пускала кого-то из ребят в дом – «картошечка» так и оставалась стоять у крыльца дома, а ребята с «денежкой» прогонялись, и только самые настойчивые забрасывали конверты или книжки с ними в открытую форточку или под дверь.  

Подходила к концу зима. Каждый день её был невыносимо долог и тяжёл. Однако самое тяжёлое время, как и сильные холода, оказывались позади. Землю уже постепенно начинали пригревать тёплые лучики солнца, кое-где было видно прошлогоднюю серо-коричневую траву, громче и звонче пели птицы. Капало с крыш. Ручьями стекала талая вода, уносящая с собой тяжёлую зиму и уступая место первым весенним дням.  

Но Лариса не поправлялась. Она ни на минуту не забывала об утрате. О течении времени напоминал лишь растущий внутри матери малыш, которому на момент первых мартовских дней шёл уже шестой месяц.  

С приходом весны время пошло куда быстрее. Надвигалась вторая половина апреля. Снег уже сошёл с крыш, на места дорог, на которые не попадал снег, всё ещё оставались маленькие снежные островки, окруженные не оправившимися ещё с зимы травинками.  

16/04/95  

В день Вербного Воскресения к Ларисе заглянула Алла Михална, живущая через три дома. Это была миловидная женщина лет за 40, время от времени проведывающая соседку. То и дело Алла носила в дом разные фрукты, овощи. Сейчас же она пришла с десятком куриных яиц, с бидоном молока, которую ей по старой дружбе отдал молочник Степан, а также с творогом собственного приготовления, завернутым в марлю и уложенным в глубокую тарелку. Дверь в дом была не заперта.  

– Заходи, кто хочешь… бери – что хочешь… – приговаривала Алла Михална, поднимаясь на второй этаж, где расположилась спальня. Соседка думала, что Лариса ещё не просыпалась – всё же, на дворе был только седьмой час утра, однако в спальне никого не было. Обойдя весь второй этаж, Алла не нашла Ларисы. Когда соседка спускалась, она краем глаза заметила, что Лариса сидит в гостиной на кресле. Женщина поспешила подойти к ней, приговаривая что-то своё, однако Лариса никак не отреагировала на приход соседки.  

Она была без сознания.  

Алла Михална кликнула местных ребят, бегающих и лазающих по окраинам посёлка по обыкновению, они позвали фельдшера. Иван примчал на всех парах на своей колымаге – старой карете скорой помощи. Но фельдшер уже ничего не мог сделать – лишь сказал: «Приди ты, Алла Михална, на час раньше… может, и спас бы».  

Однако в самый последний момент, когда фельдшер уже собирался уезжать, Алла Михална закричала.  

– Ребёнок!.. Он… пинается!.. – кричала Алла с порога.  

– Не выдумывай, Алла Михална, – махнул Иван. – Это тебе видится.  

– Вот те крест – пинается!  

Ребёнок пошевелился и тогда, когда в дом вошёл фельдшер. Иван так и обомлел. Если бы не пронзительные крики Аллы, он бы и стоял, как вкопанный.  

Ларису отвезли в районную больницу. Новость о том, что внутри мёртвой женщины выжил ребёнок произвела настоящий фурор. Название крохотного посёлка появилось на первых страницах всех местных газет и журналов.  

24/04/95  

– Вы… запишите её на меня, добрые люди, – сложив руки у груди, просила Алла Михална людей в белых халатах. – Померла мать, так что же… и ребёнку теперь страдать из-за этого? Несправедливое это дело, нечестное. У самих, небось, сейчас сердце кровью обливается. Не железные же, добрые люди!  

Невесть как уговорила Алла записать девочку на себя. Из жалости ли, из сочувствия ли неравнодушные врачи поставили свою подпись в нужных документах. В двадцатых числах апреля забирала Алла Михална девочку в бледно-розовом конверте домой.  

05/06/95  

В начале лета дом, возведённый фельдшером Борисом на окраине посёлка, подожгли. Оперативная работа пожарной части не смогла справиться с огнем до момента, как выгорело больше половины дома, однако отзывчивость и неравнодушие соседей помогло Алле Михалне и её дочке перебраться сначала в старую, покосившуюся избушку самой Аллы, а позже и уехать в ближний городок.  

Алле и её дочке выделили скромную квартиру в двухэтажном доме. Здесь было лишь несколько лучше, чем в посёлке, из которого они были вынуждены уехать. Скрипучие полы, рассохшиеся окна, которые приходилось чуть ли не муровать, чтобы только порывы ветра не проникали внутрь, перебои с отоплением, со светом. Однако ничто не стало преградой для счастливого детства малышки.  

Администрация городка хоть и выделила Алле Михалне и девочке не самую лучшую квартиру, но зато обеспечило постоянные социальные выплаты. И всё в жизни Аллы и маленькой Ларисы стало хорошо.  

Первая улыбка, первый смех, первый зубик, первое слово, первые робкие и осторожные шажки, первый день в яслях, первый Новый год на утреннике в детском саду. Время шло с невероятной быстротой. Маленькая Лара очень скоро превратилась из маленького карапуза в розовом конверте в милую девочку с заливистым смехом и лучезарной улыбкой.  

Иван не забыл бывших односельчан. Он приезжал стабильно раза два или три в месяц. Врал, что появляются дела в райцентре, и он в этом городке проездом. Алла знала – вряд ли так часто у Ивана возникают дела в городе, но, безусловно, Алла была рада его приходам.  

31/12/05  

Под Новый год Иван заявился к Алле Михалне и к Ларисе в костюме Деда Мороза. Девочка сразу догадалась, что это – их добрый друг, врач дядя Ваня. Сюрприз не удался, но подаркам от дяди маленькая Лара была очень рада.  

17/04/06  

К одиннадцати годам Лара тала очень похожа на покойную мать. Однажды это заметил и Иван, вновь заехавший в гости к Алле «проездом». Это замечали не только Алла и Иван, но и в школе. Многие учителя, которые были знакомы с мамой Ларисы лично, называли девочку точной её копией. Говорили, что у них с ней – одинаковые черты лица, одинаково красивые и выразительные глаза, одна улыбка. А Лара не могла перестать удивляться – ей казалось, будто с Аллой они вовсе ничем не похожи.  

К счастью, никто из местных не додумывался рассказывать девочке правду о её родителях.  

28/08/06  

Однажды Иван заехал в гости с букетом цветов и с тортом. Алла Михална была удивлена. Ещё больший шок охватил её, едва Иван успел произнести: «Я не проездом. Я насовсем. »  

– Пап, ты вернулся? – спросила девочка, наблюдавшая за всем у двери кухни.  

– Вернулся, – кивнул он и с надеждой посмотрел на Аллу.  

– Да, Ларочка. Он – насовсем.  

01/10/06  

Они так и не смогли зарегистрировать брак, однако Иван поселился в той же квартире. Он рассказал, что на его место в посёлке нашёлся другой «славный малый», «шустрый» и «добрый», а самого его позвали в здешнюю больницу врачом-педиатром, на коего Иван и учился.  

Лариса звала Ивана папой, в действительности принимая этого доброго человека за своего отца. Однако в маленькой голове девочки кружил назойливо один вопрос: почему она «Николаевна», если её папа – Иван?..  

Ни Алла Михална, ни Иван не решались рассказать девочке историю о тяжёлой судьбе её родителей. Иван настаивал, что наступит время, и, если она захочет что-то узнать – узнает, а Алла бросала ему в противовес то, что лучше девочке узнать всё от них самих, чем услышать от кого-то постороннего. Но разговор всегда уходил в никуда и заканчивался, не успев начаться.  

03/02/07  

Зиму 2006-2007 года Алла Михална переносила тяжело. Женщина серьёзно заболела, и ни Иван, ни врачи местной больницы не могли поставить точный диагноз. Ставили тяжёлую форму бронхита – других возможных заболеваний никто рассматривать не хотел.  

Алла лежала целыми днями в постели. Круглыми сутками у неё была температура, её лихорадило с самых холодов – с конца ноября. Иван много работал, и с мамой чаще всего сидела именно Лариса. Она готовила маме супы, каши, приносила ей фрукты, поила её с утра и ближе к ночи сиропами, способными ненадолго облегчить спазмы и дать маме возможность поспать.  

К началу февраля Алле стало лучше. Она уже не была прикована к постели. Теперь она самостоятельно поднималась и передвигалась по квартире. Она недолго стояла у плиты и наскоро готовила, чуть меньше сидела и вновь отправлялась в постель, чувствуя, что кашель подступает.  

Но к марту болезнь вернулась. Алла долго не говорила о том, что задыхаться по ночам от кашля и спазмов она стала чаще и чаще. Уже ни одной ночи не проходило без приступов сильного кашля, и лишь под конец второй недели весны Алла не смогла более бороться с кашлем в одиночку. Она всё боялась напугать маленькую Лару, однако не смогла не прохрипеть ей, чтобы девочка вызывала бригаду скорой помощи и звонила отцу.  

Иван уже был дома, а бригада никак не ехала. Они решили не дожидаться врачей, и Иван сам решил отвезти Аллу в районную больницу.  

10/03/07  

– Я позвоню на домашний, – впопыхах говорил Иван, целуя в лоб маленькую Лару. – Пожалуйста, не уходи из дома.  

Девочка послушно кивала.  

– Никогда не забуду, – говорила Алла, кутавшаяся в плед, – как мне в нашей… – она едва ли переводила дыхание после очередного приступа кашля, – как мне в нашей больнице сказали: «Тебе либо в город, либо в могилу» … Вот же… – она кашляла, – медики…  

– Не говори так! Не смей говорить так!.. – мотал головой Иван. – Мы доедем до города, мы приедем в больницу. Всё будет хорошо. Там совершенно другие люди. Они тебе помогут. … Вот почему ты не говорила мне раньше!..  

– А разве это что-то изменило бы?  

– Это изменило бы всё.  

11/03/07  

– Нет, нет, нет… Боже мой… Господь… Боже мой… Нет… Нет, только не ты! Только не ты, Алла, только не ты!.. – кричал Иван, хватаясь за голову и сползая по бетонной стене больницы на холодный пол. – Только не ты, Алла… Только не тебя!..  

Он не знал, как вернуться домой без неё. Он не мог не вернуться. Его ждали.  

Медсестра протянула ему стакан с успокоительным. Иван смотрел на неё стеклянными глазами.  

– Как мне сказать, что её больше нет?..  

– Вы справитесь, – железным голосом ответила медсестра и отошла от него.  

12/03/07  

А Лара всё поняла. Даже когда Иван оправдывался. Когда говорил, что её маму положили в больницу в городе, что ей нужен уход врачей и постоянный контроль. Лара всё знала наперёд. Эта двенадцатилетняя девочка понимала гораздо больше, чем думал Иван. И скоро он не смог врать, глядя в большие глаза Лары.  

– Её нет больше. Прости меня. Я не успел.  

Беспокойное было время.  

31/07/07  

Летом они вдвоём вернулись в посёлок. Иван стал работать сторожем у универмага, сохранившегося здесь с давних ещё времён, а Ларочка занялась хозяйством погоревшего некогда дома Бориса и Алисы. Здесь теперь кто-то пытался делать ремонт, кто-то пытался его снести, но здание в то лето так и стояло, одинокое, неказистое. И лишь блеск глаз Ларочки позволил ему преобразиться.  

На втором этаже, менее пострадавшему от пожара, осталась комнатушка, в которой не было ничего, кроме покосившегося стола и старого-старого дивана, из коего местами торчали ржавые пружины. Иван не одобрял посиделок Лары у дома, но и запретить ей приближаться к нему не мог: девочка нашла бы способ улизнуть и вновь подняться на второй этаж по старой, скрипящей лестнице.  

21/08/07  

Только кончился дождь. На улице сыро и свежо. Вечереет.  

Скрипит дверь. На порог дома выходит хрупкая девочка. Она одета в пёстрый полосатый свитер и в голубую юбку в мелкий белый горошек. Она осторожно толкает дверь и закрывает её за собой, боясь уронить патефон. Она оставляет его на рассохшемся столе, а сама возвращается к дому и гладит по мокрой шёрстке худую чёрную кошку, нашедшую себе место на рассохшейся сырой скамье под заколоченным досками окном.  

Она проходит по мокрой траве, вновь идёт к покосившемуся столу, выдвигает один из стульев. Он не намок. Девочка присаживается, ставит перед собой патефон. Раздаются первые хриплые звуки мелодии.  

– Ай! – вдруг взвизгивает девочка и смотри под ноги. У них трётся чёрная кошка. Она щекочет девочке ножки своей мокрой шерстью. Мурлычет. Мурлычет, кажется, в самый такт музыке, доносящейся из старого проигрывателя.  

– Что такое? – слышится с выбитого окна второго этажа.  

– Чернушка щекочет!  

В окне горит свет. Горит свеча. Мужчина штопает зелёный сарафан.  

На посёлок опускается ночь. Бледный серп растущего месяца проявляется на серо-синем небе. Вдаль ушли тяжёлые облака, пронёсшие краткий дождь над мирным, скрипучим и старым домом.  

29/07/19  

Я иду по заасфальтированной, уходя всё дальше и дальше от оживлённых улиц. Уже виднеются последние дома. И бледный месяц вновь блестит над головою тонким серпом. Иду. За мной уже несколько минут следует мальчишка. Я слышу топот его маленьких ножек. Должно быть, это хлюпают его сандалики.  

Когда я стоял у автобусной остановки, он тоже там стоял. Играл где-то неподалёку. И он с восторгом рассматривал мою пеструю сумку, которую я сейчас нёс в руках. С минуты, как я ушёл с остановки, он следует за мной. Идёт со мной до самого крайнего дома.  

Уже кончился асфальт. Дальше – пыльная дорожка. А крепыш идёт за мной, я чувствую. Я замедляю шаг, и он останавливается. Я продолжаю идти, и он идёт за мной.  

Остановившись у крайнего покосившегося дома, я поднимаю глаза и осматриваю постройку. Сырые доски, выбитые стёкла, заколоченные окна. Нет крыши. Не горит свет. Дверь заперта  

– А вы к нам надолго приехали? – осмелившись подобраться ко мне поближе, спрашивает маленький мальчик. Я оборачиваюсь, опускаю взгляд и смотрю на малыша. Он держит под мышкой игрушечный паровоз и смотрит на меня своими большими серыми глазами. Прямо в душу смотрит.  

– Ох ты! Простите ради Бога! – к нам подходит запыхавшаяся женщина. – Ваня, разве можно так спрашивать! Разве можно так с незнакомыми взрослыми! Вы, – она обращается ко мне, – извините нас. Ах! Да на тебе репей!  

Женщина присаживается на корточки и убирает со спины мальчика прилипший репей. Наблюдая эту умильную картину, моё старое сердце трепещет и теплеет. Глаза, должно быть, блестят от слёз не у одного крепыша с серыми глазами.  

– Вы интересуетесь домом? – спрашивает она у меня, не отрываясь от дела. – Проездом здесь?  

– Я не проездом. Я насовсем.  

И Лара поднимает взгляд.