До удушья настойчиво пахло жареной рыбой.
Корпоративные правила категорически не рекомендовали (потому что прямо запрещать — это токсично и не позволяет сотрудникам ощущать себя частью одной большой и дружной семьи) приготовление пищи, обладающей специфическим запахом; в частности, последняя рассылка вновь как бы невзначай, не называя имён и не тыкая ни в кого конкретно пальцем, напоминала о том, что маленькая наклейка с перечёркнутой рыбой означает именно то, что нарисовано: разогревать данный продукт в микроволновках нельзя.
Санела слепо пошарила рукой по прикроватной тумбочке, подцепила смартфон, коснулась указательным пальцем задней панели, и синеватый свет экрана разрезал глаза; и сквозь болезненный прищур разглядела: часы показывали три часа ночи и сорок шесть минут. Будильник, значит, должен прозвенеть для всех через три часа и четырнадцать минут ровно: эффективные менеджеры из департамента с каким-то путаным и непроизносимым названием, чтобы объяснить, зачем вообще держать их на зарплате, посчитали, что если сотрудник встаёт после семи, то на работу он неизбежно опоздает, а значит, необходимо стандартизировать время подъёма.
С одной стороны, живёшь бесплатно (ну, как оно бывает бесплатно в капиталистическом мире) на территории работодателя — изволь соблюдать установленные не тобой правила, как когда жила с мамой и не платила ни за квартиру, ни за еду, но при этом наивно желала независимости. С другой, если работодатель не давал выбора, где жить, организовав общежитие в добровольно-принудительном порядке всем сотрудникам, кроме топ-менеджмента (кто-то сомневался?), то всё это предприятие начинало отдавать чем-то откровенно нездоровым, как абьюзивные отношения с маститым нарциссом-манипулятором, знающим твои травмы настолько хорошо, что ловко отпляшет на них чечётку, а ты не поймёшь, почему тебе стало паршиво; и болезненно напоминало о неславных студенческих временах, когда каждую неделю заходил надоедливый комендант — проверить, поддерживаешь ли государственную собственность в идеальном порядке, ведь не дай бог он увидит пылинку за шкафом, а каждую субботу в те же злополучные семь утра охрана организовывала проверки систем оповещения об экстренных ситуациях с тактическим применением древнего блатного шансона. Если работодатель сделал всё, что проживание вне его территории невозможно совместить с работой, то добровольное ли это согласие с внутренними правилами? Может ли речь идти о добровольности, когда выбора нет?
Санела села на кровати, скрипнул матрас; тонкие шторы дышали в такт ночному летнему ветерку, колыхались ламинариями, как в аквариуме — и она дрогнула, стоило шторе шуршаво задеть подоконник. Запах никуда не исчезал, и её замутило — казалось, рыбьи молекулы додиффундировали каким-то волшебным образом до её корпоративной комнатушки и теперь окутывали облачком зарина. Тонкие двери, тонкие стены — здесь слышно всё, и не надо напрягать слух; Санела замерла, зажала нос и прислушалась, но не хлопала дверь кухни, не шаркали тапочки по коридору — тишина нависла по-настоящему лиминальная.
Она деликатно выглянула в коридор, но — никого, и общежитие промолчало в ответ на её суетливые шаги. Шесть закрытых дверей слева, шесть — справа; столько же — после лестничного пролёта, плюс кухня, стиральная, сушильная и комната отдыха. За каждой — то, что можно бы назвать квартирой, будь своя кухня; а так — напоминало комнату в общежитии, где Санела жила во времена аспирантуры: кровать, стол, стул, шкаф, тумбочка, собственный санузел, чтобы жизнь не виделась в настолько мрачных тонах, как когда приходится делить уборную и душевую с другими людьми. Для семейных пар, говорили, полагалось большее пространство, даже мог достаться балкон, но работать оба гордых члена маленькой ячейки общества должны были на предприятии: посторонние не могли попасть на огороженную территорию без специального пропуска, полученного по заявлению через внутренний сервис услуг от сотрудника предприятия по крайней мере за сутки до посещения, и не могли находиться здесь дольше, чем стандартный рабочий день.
Закономерно, что большинство сотрудников оставались одинокими или старались образовывать пары с коллегами — желательно из других департаментов, чтобы не возникало “нездоровой конкуренции между супругами”, как это именовали на тренингах и индивидуальных психологических консультациях. А если вспомнить, что рабочая неделя составляла шестьдесят часов с безусловными переработками, потому что успеть сделать всё за официальные часы невозможно, то сил и времени на межличностные отношения не оставалось. Законный выходной в воскресенье — при графике шесть-один, сотрудникам производства повезло меньше, чем рэдникам — Санела предпочитала лежать лицом вниз.
На кухне — никого, и запах стал совсем невыносимым. Работала духовка; запекалась чья-то рыба, и особый значок с перечёркиваниями ей были нипочём.
Санела шумно выдохнула носом. По камерам поймают ведь. Дураки.
Автор публикации
