Мститель

Кто не может сам отомстить, 

перепоручает это Богу. 

(Аркадий Давидович) 

 

Очень давно это было, так давно, что уже и не помнит никто. А раз никто не помнит, значит, и не было ничего. А история, баллады и другие россказни, черепки раскопанные – это плод чьего-то воспаленного воображения, додуманная или ещё чего хлеще – придуманная кем-то история. Всегда найдется тот, кому выгодно, чтобы было так, а не иначе. Следующий летописец все переиначит и расскажет, и запишет на свой взгляд. Книги древнее его, которые не подтверждают или не вписываются в его версию истории мира, спалит в костре, или печи, уже преднамеренно. И такая потом каша-винегрет, что уже и не понятно где, правда, а где вымысел или злой умысел. А оттого вранье все это, и ничто иначе. Порой кажется, что самое правдивое изложение исторических событий в сказках народов мира, да в былинах всяких.

А настоящая правда, это то, что помнят наши старики, да старухи, и то это взгляд с одной стороны отдельно взятого человека, со своими тараканами в голове и скоропалительными выводами. Остальное, выгодный кому-то вымысел, записанный на бересте или пергаменте, а позже напечатанный на бумаге, чтобы обосновать местоположение себя любимого в определенном месте и право своё на всех и вся, только и всего…

Пыльная дорога, ну как дорога, так, протоптали сначала звери дикие к водопою, затем путники праздношатающиеся, кому заняться больше было нечем, без земли, без дела, или ворье всякое, хотя эти все больше по обочинам, да по оврагам прятались, да топтались. Дорожки эти тротуарами в новейшей истории назовут. И уж совсем тропинки трактами, а затем и дорогами стали, как путники на лошадей пересели. А уж всякие подводы, да волокуши. А затем и вовсе, так всё истоптали, изъездили…

 

Не иди туда, куда ведет дорога. 

Иди туда, где дороги нет, и оставь свой след.

(Ральф Уолдо Эмерсон)

 

По дороге, между, пока не существующих, ещё будущих тротуаров, тащилась телега, скрипя колесами несмазанными. На той телеге возничий с хлыстом в руках, да пара ездоков с баулами. Из точки «А» в точку «Б», перемещаются так сказать, если словами учёными. Едут себе, никого не трогают. Путешествуют куда им надо. Ведут неспешный разговор между собой, а возничий на козлах дремлет, да воздух на ухабах, да кочках, невзначай портит. А лошадки сами собой плетутся, править ими не надо, дорогу знают, куда им сворачивать, не в лес же, в котором разбойников всяких, да лютой нечисти. Слухи да молва людская постоянно доносили, что вурдалаки, ведьмы, да лешие всякие…

Ехали эдак, ехали, тут темнеть стало, надо на ночлег останавливаться, лошадям ведь отдых надобен, да корм с ужином никто ещё не отменял. Остановилась телега, возничий в грязь придорожную по ходу движения и свалился. Не видно не зги, только слова всякие похабные из-под колес слышаться, это возничий радуется, что не ушибся шибко. Как водится, собрали дровишек сухих, пока никто не видит (тогда можно ещё было), пока совсем не стемнело, костерок сообразили. Сидят, говорят, греются, да припасенные лепешки грызут и речной водой с личинками комаров запивают. Закусывают мясом, так сказать. Ну а чем скоротать вечернее время, как не побасенками и страшными историями. Чем страшнее, тем лучшее! Вот и начал песнь петь один из ездоков:

-А говорят, места тута дикие, тревожные, очень много путников пропало!

-А ты по лесу ночами не шатайся, и целый останешься, сказки страшные и поучительные народ для чего придумал! – вступает в разговор возничий.

-А как не шататься, торговать то надо! В деревне моя крупа, да сало, с запахом вчерашнего дымка никому уже не нужны! А кому нужны, у того грошей нема!

-Тут уж выбирать надо, либо гроши, либо спокойна долгая жизнь! – поддержал возничего второй ездок.

Как бы в подтверждение разговору, зашумело в лесу, кусты зашевелились. Ветром огонь костра малость притушило. Птица неведомая в темноте пронзительно так закричала, как будто придушил кто.

Поежились путники, крепче за свои посохи кривые схватились. Возничий опрокинул стакан бражки самодеятельной и отрыгнул сивухой в сторону костровища, пытаясь огненного петушка запустить. Но слаб, видимо, пока был ещё дух хмельной.

-Правду мужички говорите, дома сидеть спокойней, да много не высидишь, работать надо, шевелиться, а то…, – возничий не договорил, и медленно, как убитый, завалился на мешок с соломой.

То ли действительно убил кто, то ли устал как голодная собака, гавкать на привязи, а вернее всего, пьющего градус завалил, бражки на козьих катышках настоянной. Поди, в кромешной тьме разберись.

Ездоки приумолкли. И было слышно только, как хрустят в темноте засохшие домашние лепехи.

 

Лучшая месть – забвение, 

оно похоронит врага в прахе его ничтожества. 

(Бальтасар Грасиан-и-Моралес)

 

Проезжая дорога ни конца, ни начала. Иногда разъезд попадется, либо распутье какое, без названий и направлений. А еще хуже – перекресток, на котором вся нечистая сила собирается, и по ночам хозяйничает. Тут поневоле заплутаешь. Максимум, в таких непролазных местах незнакомых, указатель какой, висит на столбе, прибитый кем-то. Толи добрым самаритянином, а может, и разбойники повесили и стрелочкой направление указали к себе в логово, в разбойничьи лапы, так сказать, в самую гущу дремучего леса, на ямы с кольями, да кусты с колючками. Где разденут, и по карманам все выметут, в лучшем случае, а то и снасильничать могут. Ищи потом косточки ветром выбеленные на обочинах дорог проезжих. Бандиты и разбойники разные бывают. Куда путникам податься, поди, разберись! Повадились вроде огромные каменюки ставить и текст, да стрелки всякие выбивать на них, в надежде на то, что у разбойников инструментов всяких хитрых нету. Однако, тот же камень развернуть можно в любую сторону, если путешественник человек не местный, или не опытный, так и проглотит наживку, и приедет в гости к бандюганам или лихим разбойникам. Вот и нанимают охрану, да не просто битюгов-мордоворотов с палицами, щедро гвоздьями утыканные, а еще, чтобы и дорогу знали, и приемами самообороны какими хитрыми владели не хуже ратников дружинных, да басурман всяких. Да чтоб проверенный охранник был, с грамотой писчей, и печатью гербовой, а не разбойник замаскированный. Как говорится волчара в овечьей шкуре. Такой волк и говорит красиво, и наобещает много, понравится всем, деньги наперед возьмёт вполовину авансом, а вторую половину уже в лесу вместе с сотоварищами по шайке из карманов заберет, вместе с товарами. Бывали такие еще случаи, что и возница в доле у бандитов состоял. Ужас, да и только, честному человеку и податься некуда.

Наши путники, толи денег пожалели, толи на авось решили проскочить. Охраны не наняли, оружия никакого кроме посохов, да ножей, зазубренных при себе, не запасли. Короче говоря, на авось решили проехать весь дремучий лес, до места назначения. Понадеялись на свою удаль и силушку молодецкую. Всех врагов решили своей скупостью одолеть. Так сказать, с помощью посоха, ножа и жадности безграничной.

Ну и как в лучших традициях хоррора, закричали пичуги лесные, затрещали ветки кустов придорожных, да и вытолкнули на место бивуака бродягу в лохмотьях. Перестали тут же в темноте трещать за щеками путников булки печённые, осталась только дрожь, да ещё запах страха из карманов зипунов, да порток, на полянку опустился.

Незваный гость на вид ужас внушал своим видом оборванным, да крючковатым посохом. На свет костра выходить опасался, так и стоял, стесняясь, тишину не нарушая, на месте, у бровки дороги.

Путники растолкали возничего, не сразу конечно, пока растормошили, да объяснили ему суть явления. Возничий долго тер сонные осоловелые глаза, пытаясь понять, что от него хотят, а когда прозрел, схватился за нож поясной, с длинным зазубренным лезвием. Какая никакая, а защита от лихого человека.

Ночной гость тихо поднял руку, лихоимство предупреждая. Из-под капюшона голосом замогильным поведал, что не лихой разбойник он, не чудо-юдо лестное, а Инок блуждающий в поисках истины непреложной. Типа заплутал малость в чащобе лесной, сбился в темноте с пути истинного.

-Хочу с вами продолжить свой путь в доброй и веселой компании, до поселения ближайшего, где церковь или монастырь, какой имеется. А там, покаяться хочу, да в послушники обратиться, на путь истинный добрых самаритян наставлять!

Осмелели путники, услышав речи такие, возничий нож обратно за пояс «успокоил». Слово силу великую имеет, если грамоте обучен, да с толком и расстановкой, людей умение есть уговорить-успокоить.

-Ну, проходи к костровищу, хороший человек, расскажи поподробнее кто, откуда и в какой монастырь путь держишь! – осмелевший возничий, на правах хозяина телеги, указал рукой гостю в сторону костра.

Инок, шурша полами своего одеяния рваного, и опираясь на свой посох, направился к огню. Пламя разгорелось, выбросив сноп искр вверх, в сторону почти полной луны. Толи ветер раздул, то ли кто-то ещё.

Ночной хруст возобновился. Возничий поднялся с лежанки, и подсел к теплому пламени. Протянул озябшие руки к огню, и начал разминать закоченевшие пальцы.

Инок удобно расположился по другую сторону от огня, и начал свой рассказ.

-Имя мое нареченное – Сarnifex, странствую я уже достаточно продолжительное время, – проговорил гость, и вытянул руки над костром, – Лихие люди лишили крова меня! В свое время. С тех пор и странствую по дорогам и весям. В поисках, да молитвах время провожу.

-А что ищем? Человек хороший, – спросил один из барыг.

-Лихих людей раньше искал, мщение кипит в душе до сих пор, вот уж годин с десять!

-А ты помолись усердно, приложись челом к земле родной, а лучше обетованной, мысли плохие и покинут тебя, успокоишься! – посоветовал один из барыг, продолжая уминать аппетитную коврижку.

-Никакие молитвы не унимают меня, как ни старался! – поведал Инок, не снимая капюшона, – Вот и ищу святое место, где свои кости можно бросить, да помолиться! Может, поможет мысли грешные унять, и податься в сторону праведную, обетованную.

-А вот я слышал, не такая уж и святая эта земля – монастыри, поборами своих крестьян в такую нищету вогнали, говорят крестьяне солому едят, а монахи чревоугодием занимаются! Брюхо отрастили на харчах дармовых, да на вине деревенском! – возбужденно проговорил один из барыг, отчаянно жестикулируя руками.

-Говорят, что кур доят! – зло перебил говорящего возница.

-А я слышал, воюют за святую землю монахи и монашки! – перебил его второй барыга, сплевывая на землю шелухой от семечек.

-За нас с вами воюют, против иноверцев всяких, да басурман. К нам в село забредал один такой, все на гуслях песни пел, про это дело! Зазывал в поход, за святую землю идтить!

-Больше слушайте бродяг всяких, и не такое расскажут и споют, только монетки им в карман подкидывай! – cказал возница, подкидывая хворостину в огонь.

-Я одного такого басурманина, как-то на дороге встретил, решил его подвезти, так он мне сзади, когда я чуть прикемарил, удавку на шею накинул. Хотел удавить по-тихому, а после товар мой прикарманить. Да я тоже не лыком шит, ножичек наточенный всегда под рукой. Пару раз ножичком то его пихнул, да и своза долой лихоимца. Не ожидал он такого поворота, так и остался удивлённый там лежать у дороги, наверное, теперь весь птицами поклеванный, да грызунами пожеванный, – начал хвастать возница, для убедительности сопровождая свой рассказ жестами.

-Во, и я говорю, ножик в любом месте, всегда под рукой должен быть! – проговорил барыга, поглаживая ножны своего кинжала.

-Не делай добра, не получишь зла! – закивал головой второй барыга.

-Давайте-ка ко сну собираться! Хватит базары разводить, да умничать! – проговорил возница, взбивая под головой мешок с соломой.

-А кто дежурить будет, пока спать будем? – спросил один из барыг.

-Спите, я покараулю, – донеслось из-под капюшона Инока.

-При всем уважении, мы тебя не знаем, только встретили, поэтому охранять нас будешь не ты, а он, а опосля под утро тебя сменит твой друг! – ткнул пальцем в самого говорливого барыгу возничий.

-А ты что же, всю ночь спать, да слюни пускать вознамерился! – возмутился один из барыг.

-Я телегой правлю, мне днем работать надо, а вы и поспать на сене можете, пока едем! – ответил возница и захрапел.

-Что есть, то есть! – согласились путешественники с железной логикой возницы.

Инок подбросил хворосту в костёр, и протянул ноги поближе к огню, оставшись сидеть на стволе упавшего дерева, возле костра.

-Раньше были времена, а теперь мгновения…! – один из барыг, которому было доверено первому стеречь сон и скарб путешественников, чтобы не заснуть, начал бродить вокруг костра, напевая себе под нос, одному ему известную мелодию.

-Скоморохи! – ехидно прошептал Инок, и поплотнее запахнул полы своего плаща.

Скоро, спящие путники, стали соревноваться в силе храпа, изредка всхрапывая, и пугая задремавших стреноженных лошадок.

Барыга начал описывать круги вокруг костра. Голова его начала опускаться все ниже и ниже. Походка стала неровной и дерганной. Тело постового начало заваливаться в сторону, и упало бы в грязь, если бы на шею ночного стража, вовремя не накинули сзади, шнур удавки. Барыга резко выпрямился, и его почти спящее тело, бесшумно утащили в кусты. И только ноги, замотанные по колено в грязные портянки цепляясь за корни деревьев, судорожно задергались, издавая тихий шелест прогнившей листвой. Вслед за исчезнувшим в кустах постовым, на полянку стали просачиваться крадущиеся тени. Толи разбойники, толи нечисть лесная. Тишина окутала место вокруг костровища. Замолкли пичуги лестные, прекратился шорох в кустах. Даже костерок ветром, набежавшим притушило. Тени ночных гостей, всё ближе и ближе подбирались к месту отдыха путников. Судорожно задергал ногой возничий, ругая кого-то во сне неразборчиво. Всхрапнул барыга, а Инок сидел в плаще, не шелохнувшись у костерка. И только побелели костяшки пальцев, сжимающие посох.

Наконец, в свете костра показалась фигура одного из ночных гостей, с зажатой в руках палицей. Гость двинулся в сторону сидящего у костра. Зашёл за спину, и занёс над головой своё оружие. Не дожидаясь, пока палица превратит его голову в перловую кашу, Инок резко развернулся и оказался на полусогнутых ногах. В следующий миг, его посох врезался в живот нападающего. Палица, описав дугу, ударилась об землю, и бандит, вытаращив глаза, согнулся пополам, выплюнув перед собой тягучей слюной. Развернув посох другим концом, Инок с замахом, ударил в висок нападающего. Широко открыв удивленные глаза, бандит упал на колени, и в таком положении, замер. Тонкая струйка крови сбежала по лицу, капая на грязный засаленный зипун.

Сзади, перепрыгнув через костер, на спину Иноку, попытался запрыгнуть второй ночной гость.

Инок ткнул назад острым концом посоха, прямо в оскаленную морду, с налитыми кровью глазами. Дико заверещав, жертва, брызгая во все стороны кровавой жижей, завалилась прямо в костёр. Пламя жадно пожирая сухие провонявшие потом портянки гостя, резко разгорелось, выбрасывая вверх сноп искр. Подпрыгивая в костре, нападающий выкатился в сторону, и угодил в место, где всё ещё мерно посапывал нетрезвый хозяин телеги. Мешки с соломой сразу занялись ярким пламенем. Возничий сонно вскочил, ничего не понимая, выхватив кинжал из ножен, и стал прыгать, по кругу размахивая оружием вокруг своей талии. Случайно клинок попал в горящего бандита, который наткнулся на возничего. Издав удивлённый громкий рык, лихоимец, брызжа кровью завертелся в огненном танце, и упал между задних колёс телеги. После непродолжительной возни и крика, там и затих, освещая приглушенным пламенем место схватки.

Ночная атака продолжалась. С темной стороны, куда не доставал свет от костра, на Инока кинулись сразу двое бандитов. У одного в руках была рогатина. Второй размахивал самодельным кистенем. Бешено закричали разбуженные лестные пичуги. Инок развернулся, и кинул в лицо одного из нападающих горсть песка, неведомо, когда набранного в руку. Рогатина прошла в дюйме от тела Инока, который развернулся параллельно траектории удара. Кистень второго бандита ударил по спине монаха, но там уже был прижат посох. Ребристая кость съехала по посоху вниз, оставляя только царапины на сухой обожжённой древесине.

Носок сапога Инока, защищённый стальной бойцовской накладкой, попал прямо в середину передка штанов агрессора, который заверещал тонким фальцетом, и рухнул как подкошенный на колени. Набалдашник посоха вбил его шапку глубоко на уши, и бандит, плюясь кровью, и теряя коренные зубы, опрокинулся навзничь, в придорожную грязь. Из ушей потекла юшка, капая вниз и смешиваясь в луже, с мутной водой.

В это время, возница, размахивая ножом, пытался достать другого вооружённого рогатиной бандита. Тот пытался сделать несколько дырок в кожаном зипуне кучера. Но пока вознице удавалось оставаться целым.

Нападающий начал пятиться назад, видя, что остальные бандиты ретировались обратно в кусты, он развернулся, и его широкая спина быстро исчезла в чаще.

Возница ещё некоторое время размахивал кинжалом, затем успокоился, и осел на колени, около телеги.

-А где барыги? – спросил трясущийся от возбуждения возничий у Инока.

-Одного удавили около кустов, а второго я не видел! – ответил монах.

Немного остыв после схватки и передохнув, решили обыскать место вокруг костровища. Тело одного из барыг лежало тут-же, неподалёку от места сражения, с так и не снятой с шеи удавкой. Зато, нападавшие успели срезать мошну, стащить с него сапоги и зипун. Второго искать пришлось подольше. Нашёлся он в одном из оврагов, широко раскинув разутые ноги, белые пятки которых хорошо были различимы в зелёной листве кустов дикорастущего можжевельника. Видимо, под шумок драки, он решил пересидеть с вещами по-тихому в лесу, на что указывал разорванный мешок, горловину которого он до сих пор мёртвой хваткой держал в руке. Содержимое мешка кто-то забрал с собой, вместе с сапогами и вязанным шерстяным жилетом барыги.

-Дела! – приуныл возничий, – и кто теперь мне вторую часть аванса заплатит? – задал он риторический вопрос мелким пичугам, облепившим ближайшие деревья, и с любопытством взирающие на место ночного побоища.

Еще немного поплутав в чаще, решили вернуться к месту стоянки, занимаясь на обратном пути мародёрством, снимая с лежащих жмуриков оружие и амуницию, потроша их карманы и наплечные сумки.

-Пригодиться, да и компенсация в счёт неоплаченного долга! – бормотал возничий, как бы отвечая на немой укор, слетевшегося на шум драки, воронья.

Когда добрались до места, костёр практически уже догорел, и только ветер, стелил дым от головешек по полянке, скрывая на время, валявшиеся рядом трупы убитых, да обугленное тело бандита, которое слегка ещё дымилось разорванным в клочья бродячими животными, кожаной затёртой от времени, курткой.

-Пора собираться, пока банда не вернулась! – проговорил возничий, собирая уцелевшие вещи барыг, и сваливая их на телегу.

-Давай, быстрее, надо уезжать отсюда! – Инок развязал лошадей и запрыгнул на телегу.

-А ты, молодец, где научился так хорошо потрошить бродяг? – задался вопросом возничий, будя вожжами сонных лошадей.

-Жизнь странника научила, поехали уже! – ответил Инок, доставая из собранных припасов бутыль с вином, и устроив под рукой рядом с посохом, завоёванный в битве с бродягами, небольшой обоюдоострый топор.

-Но-о, залётные, – хлестнул вожжами лошадей возничий, и телега, скрипя несмазанными колёсами двинулась в путь.

-Ты бы хоть колёса смазал, а то скрип за версту слышно, что едет кто-то! – приложившись к бутыли с вином, проговорил Инок.

-Пущай, теперь бояться нас! – хвастливо крикнул возничий и запел с хрипотцой на весь окрестный лес:

 

-Не с кнутом поедем,

-Только рукавицей, –

-По степям и полям

-Мчат лошадки птицей…

 

Из всех зверей дикий человек 

есть самое страшное животное.

(Жорж Бюффон)

 

Остальной путь по лесу, проделали без происшествий. Наконец, через некоторое время чащоба леса расступилась, и взору путников представилась долина. На всю ширь, куда хватало глаз, простирались зелёные, обработанные крестьянами кукурузные и чайные поля.

И только на пригорке, за много вёрст, высился град невиданной красоты, обнесённый по периметру высоким бревенчатым частоколом, а за ним, стеной, сложенной из неотёсанного камня.

-Но, милые, – обрадованно крикнул возничий, подстёгивая лошадей.

Телега затряслась, перебирая колёсами ухабистую дорогу, ведущую в сторону освещённого лучами восходящего солнца, поселения.

Стали попадаться встречные телеги, пустые и гружённые разнообразным скарбом. Одинокие путники, и группы разношёрстно одетой публики. Цирковые балаганы, группы цыган. Бредущие волы с пастухами, стада баранов и гусей. Потянуло со всех сторон разнообразными запахами.

-Цивилизация! – проговорил возница, втянув волосатыми ноздрями запах свежего, ещё дымящегося коровьего и птичьего дерьма, наваленного в избытке по всей поверхности дороги.

Вскоре, лошади практически встали в заторе, образовавшемся на въезде в город. Все звуки потонули в гвалте гусей, мычанье коров, и шума от проезжающих в обратном направлении, телег и подвод.

К въездной арке путники добрались только к обедне, которую возвестил звон колокола на одной из башен, внутри города, за отдельным бревенчатым частоколом.

-Стоять! – властно прокричал, перегородив дорогу, невесть откуда взявшийся, вооруженный пикой, охранник в кольчуге, с нашитыми на груди металлическими пластинами.

Возничий натянул поводья, и телега, скрипя, остановилась.

-С какой целью пожаловали? – поинтересовался охранник, ощупывая мешки, наваленные на телеге.

-Торговый интерес! – возница незаметно сунул в карман таможенника медный кругляшек.

-Погоди, всё обстоятельно осмотрим, что вы тут везёте! – еще один кругляшек незаметно перекочевал в карман служивого.

-Ты проезжай, а этот бродяга, что за фрукт, а ну слазь? – ткнул крагой в сторону Инока стражник.

-Странник! – объяснил возничий, подкладывая третий кругляшек в ненасытный карман городской стражи.

-Ладно проезжайте, но смотри, будешь попрошайничать около моей ограды, в кутузку посажу! – обратился к Иноку стражник, и отошёл в сторону подводы, заезжающей следом.

-Ничего здесь не меняется! – возничий хлестнул вожжами, и телега двинулась под арку, на въезд в город.

Телега не спеша покатилась по мощеной булыжником городской мостовой. На пути попадались стайки босоногих оборванных мальчишек. Везде была толкотня и неразбериха.

-Тебе куда надо то? – спросил Инока возничий.

-До ближайшего монастыря, или церкви какой довезешь, там и сойду, – улыбнулся Инок.

-Мне то на рынок надо, ждут там меня, товар сдам и назад. Ты если что, давай со мной. Сыт будешь! Не обижу, собеседник хороший опять же, в дороге первое дело, да и охрана нужна, сам видишь, что на дороге деется! – проговорил возничий.

-Я подумаю! – ответил Инок, плотнее запахивая свой плащ.

-Если ты не против, топорик себе оставлю. Приглянулся он мне! – засовывая инструмент дровосека себе внутрь плаща, проговорил странник и спрыгнул с телеги.

-Найдешь меня, если надо, в таверне, около въездной арки! – перекрикивая шум толпы, проговорил возничий, и хлестнул лошадей.

-«На распутье» называется, – крик возницы потонул в гвалте толпы.

Телега дёрнулась и исчезла, во всё увеличивающейся толпе, разношерстно одетой публики.

Инок направился к ближайшему монастырю, стены которого возвышались неподалёку.

Почувствовав чужую руку в своём кармане, Инок резко развернулся, и приподнял в воздух худое грязное тело маленького воришки. Тот заверещал тонким писклявым голосом.

-Кадык вырву! – злобно оскалившись, проговорил Инок и отпихнул тело в кучку сена, брошенного около груженной подводы, стоявшей у одного из прилавков.

Юный карманник так и остался лежать на куче, испуганно вытаращив свои глаза. С начала он хотел позвать на помощь своих подельников, но внутренний голос подсказал ему этого не делать. Через мгновение, прихватив валяющуюся рядом подкову, карманник исчез среди толкающихся горожан.

Инок запахнул свой плащ и направился дальше. Вскоре, в толпе показались глинобитные стены, и тропинка вывела Инока ко входу в монастырь. По обе стороны от деревянных дверей восседали нищие.

-Дай! – требовательно протянул руку один из них, но наткнувшись взглядом на лицо, выглянувшее из капюшона, одёрнул руку, и молча отстранился в тень стены.

Схватившись рукой за резную ручку, Инок потянул на себя тяжёлую створку входной двери. Та, заскрипев несмазанными петлями, начала открываться.

-Прежде чем войти, подумай зачем ты здесь! – остановил входящего голос из темноты длинного тёмного коридора.

-Ищу я брата, Станислава Мудрого! – проговорил Инок, слегка поклоняясь говорившему.

-Пройди далее, там поведаешь, зачем пришёл, и кого ты ищешь! – проговорил голос из темноты коридора. – только оставь здесь свою зависть, злобу, ненависть и оружие!

-С чем же дальше я пойду по жизни, если всё оставить здесь! – ответил Инок, оглядываясь вокруг себя. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил очертания скамьи, на которой восседал тучный монах, с кувшином вина в руках.

-Проходи, и не говори лишнего брат, – показал рукой вглубь коридора монах на скамейке.

Инок выложил свой топор на деревянную лавку, слегка кивнул и двинулся вглубь коридора, к окованной металлическими пластинам дубовой двери. Взявшись за кованую ручку, потянул на себя. Страшный скрежет возвестил о том, что дверь начала открываться. Лёгкий ветерок раздул коптившие черным дымом свечи, укрепленные на настенных светильниках.

-Богато живете, столько свечей палите! – проговорил Инок.

-Не считай никогда чужого добра! – снисходительно ответил монах, опрокидывая чарку вина, внутрь своей необъятной глотки.

-Ну, не такое уж оно, и чужое! – прошептал гость, и наклонившись, прошёл в открывшийся проем двери.

 

Штурм будет стоить дорого,

так поведем же осаду.

(Алексей Петрович Ермолов)

-Басурмане! – истошный вопль дозорного, вспугнул стаю воронья сидевшего на крыше одной из дозорных башен, на углу крепостной стены, которая вся сразу поднялась в воздух и пролетая, испуганно засыпала жидким дерьмом, головы и плечи находящихся внизу людей. Начиная с кричащего стражника и кончая разнообразным сбродом, которому «посчастливилось» в это время очутиться около крепостной стены. В следующий миг, гвалт толпы заглушил звон колокола, возвещающего про опасность нападения на город извне.

Истошный крик стражника оборвала стрела, искусно пущенная на скаку одним из нападавших. Тело с пробитым горлом свесилось с зубцов башни. Приютив в себя ещё пару таких же подарков, тело начало сползать по бревнам башенки, и рухнуло в основание стены. От удара шлем соскочил с головы и покатился по откосу в сторону рва.

Заскрипели цепи, опуская входную решётку. На входе в город, сразу образовалась толкотня из путников и повозок.

Стражники начали судорожно подталкивать подводы, освобождая место для заострённых зубьев низа решётки. Но понукаемые копьями лошади застопорили проезд, толпа гостей, забираясь на спины друг к другу, бросая свои баулы через головы впереди стоявших гостей города, полезла через повозки за спасительную решётку, которая зависла на полпути. Началась давка.

-Прочь! – один из стражников опустил жерло пушки, установленной прямо напротив въезда.

-Заряжай бездельники! – заорал старший.

-Поднимай решётку, лихоимцы! – громко скомандовал, на ходу старшина стражи, выскочивший из расположенной рядом с входом в город таверны. Решётка поползла обратно вверх.

Огромное ядро с помощью пушечного расчета вкатилось вслед за немалой порцией пороха в жерло пушки, и канонир поднёс фитиль.

Мгновение, и раздался страшный грохот. Раскалённое ядро вылетело из жерла, и со свистом, угодило прямо в середину кучи малы, образовавшейся на проезде в город. Во все стороны полетели щепки, рваные полосы металла, осколки разорванных камней и куски паникёров, кои в большом количестве облепляли повозки, создавая затор на въезде. Поднялся жуткий крик. Занялось пламя, пожирающее разбросанные кучки сена, и разорванные мешки с разнообразным скарбом.

Когда дым от выстрела рассеялся, стало видно множество горящих раненых тел, которые лежали вокруг места взрыва на земле, кто-то из гостей города висел на развороченных повозках.

Решётка стала беспрепятственно опускаться снова вниз, перекрывая въезд в город. И вовремя. Арьергард из нескольких дюжин всадников почти вплотную подъехал к воротам, на ходу осыпая стрелами горожан через ячейки опустившейся решётки. Какие-то стрелы сумели найти своих жертв, но большинство застревало в решетке или в обломках повозок, лежавшие теперь повсюду, прямо посредине проезжей дороги. В ответ сверху, со стены, немногочисленные стражники начали швырять камни на головы иноземных смельчаков, которые осмелились отделиться от своего авангарда, и приблизиться к воротам, на въезде в город.

Заскрипели ржавые цепи, и подъёмный мост, который был опущен для проезда через ров, стал подниматься вверх. Один из всадников не успел соскочить с настила, и лошадь стала скользить копытами по доскам, изрядно смазанным лошадиным и коровьим дерьмом. Затем, подъехав к краю, лошадь упала на бок, и увлекая за собой своего седока, застрявшего в стременах, упала вниз, в ров на колья, которыми было щедро утыкано дно. За ним, в ров полетели части убитых взрывом горожан, остатки повозок, туша запряжённого в подводу, продолжающего мычать быка и разночинные путники, которые не успели попасть в город, или вовремя сбежать с подвесного моста.

Жуткий грохот возвестил о том, что мост поднялся и ворота закрылись.

Сыпля грязными ругательствами, к стенам города подоспела основная масса авангарда конницы нападающих.

На городские стены по внутренним деревянным лестницам начали подниматься стражники, волоча за собой соломенные корзины, наполненные камнями и ведёрки с застывшей смолой. Из центра города, громка стуча кованными сапогами по бревенчатой мостовой, показался организованный строй городской стражи, который по мере приближения к стенам, начал рассредоточиваться по периметру городской ограды.

А под стенами города, поднимая пыль, начался хоровод из конных всадников. Крики на незнакомом наречии, видимо выражали угрозы и последующие кары жителям, в случае если они не откроют городские ворота, и не впустят таких дорогих гостей на стоянку и ночлег, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В ответ, со стен на головы осаждающих, неслись не менее грязные ругательства, и летели мелкие камни. Кто-то вылил даже целый горшок ночного перебродившего дерьма на голову одного из всадников, он от неожиданности упал с лошади, которая под радостные крики горожан потащила его спиной по каменистой дороге за ногу, застрявшую в стремени.

Всадники, повинуясь звуку горна откатились от городских стен и начали удаляться в сторону своих основных сил, которые расположились лагерем на возвышенности недалеко от города. Последним, скакала напуганная лошадь с седоком, который волочился по земле сзади. Задымились наскоро сооружённые костры. Стали появляться шатры и навесы из ткани. Вокруг стены, атакующие пустили разъезды для ловли лазутчиков или беглецов из осаждённого города.

В городе также развели костры и начали подогревать чаны со смолой для «радушной» встречи незваных гостей за завтраком, обедом или ужином. Видимо, такое здесь было не в первой. Начало темнеть. Городская стража зажгла факелы, щедро натыканные по верху стены. Со стороны разбитого лагеря потянуло запахом варёного мяса и заунывным, толи воем, толи пением пирующих.

Всю ночь, в лагере стучали топоры, визжали походные шлюхи и пилы, неприятель готовился к штурму городских стен.

В городе тоже никто не спал, шлюх конечно не было, все они заранее, как будто знали, покинули город, и вовремя примкнули к армии осаждающих. К стенам подтаскивали камни, брёвна, старые сундуки, гнилые бревна и истёртые многочисленными задами до блеска лавки. Всё что годилось к вываливанию со стен на головы неприятеля, так сказать к радостной встрече нежданных гостей. В мастерских изготавливали стрелы, и складывали их в плетённых корзинах на постах верхнего яруса стен. Кузнецы ковали мечи и наконечники копий из всего, что было можно расплавить, отковать и заточить, годились все изделия из металла – крюки, плуги, лопаты и грабли. Всё конечно получалось одноразовое, и неказистое, но больше и не надо было. Главное, чтобы всего этого хватило на один раз воткнуть, проткнуть или разрезать. Защитить себя и город от неприятеля, и по возможности спасти своё нехитрое, нажитое таким непосильным трудом, дело.

Каждый горожанин, кто имел хоть что-то в этом городе, шил себе доспехи из тазиков, тарелок и прочего скарба. У кого не было тарелок, защищал себя тем, что мог где-нибудь спереть. Вооружался кольями или камнями, рассовывая их по карманам. Даже нищие, у которых в принципе ничего не могло быть, но которые имели с города свой ежедневный долгосрочный приработок, и его надо было защищать от незваных любителей, на дарма поживиться за чужой счёт.

Постепенно, в сгустившейся темноте ночи, было видно, как в лагере неприятеля из поваленных деревьев сооружается несколько штурмовых башен. Готовые башни стали выдвигать в сторону города, оставляя на безопасном расстоянии от стен, во избежание их поджога или уничтожения горящими стрелами защитников города.

Работу сопровождали конское ржание и громкие радостные крики неприятеля. Ветер сменил своё направление и дым от костров лагеря застелился по земле в сторону городских стен. На стенах стало нечем дышать от прогорклого запаха греющейся смолы и дыма горящей сырой древесины. В довершении всего на поляну выкатили катапульту.

-Быстро сработали, басурмане! – огорчённо проговорил начальник стражи, находящийся в одной из угловых башен.

-Опытные! – ответил седовласый старец, одетый в длинный, отороченный мехом какой-то заморской крысы кафтан, подпоясанный кожаным ремешком, на котором висел кривой кинжал в дорогих, ручной выделки ножнах. Избранный глава города, а это был он, поднялся по лестнице наверх в башню, и прошёл к ограждению.

-Приветствую тебя, о досточтимый Илларион! – проговорил начальник стражи, глубоко поклонившись.

-Ну что, готовы встретить ворога? – спросил глава, хитро прищурившись.

-Скоро мы это узнаем, готовы или нет! – проговорил в ответ стражник.

Глава стал всматриваться в даль, изучая появившийся в столь короткое время, неприятельский лагерь.

А неприятель в это время, таскал лошадиное, да и что скрывать, своё дерьмо, в заполненный водой ров, окружающий город по всему периметру.

-Что это они там делают? – задал вопрос один из стражников.

-Хотят нашу воду отравить, негодяи! – рассердился глава города, – а ну-ка, попробуй кого подстрелить!

Один из стражников подбежал к ограждению, вложил стрелу, и начал прицеливаться.

-Не достанет! – проговорил глава стражи.

Тетива сорвалась с пальцев, и стрела ушла в сторону рва.

-Недолёт, – констатировал лучник, опуская оружие.

-А ну, дай я, попробую! – проговорил солдат с копной рыжих волос, снимая со спины свой лук, длиной раза в полтора больше обычного.

Подойдя к ограждению, он поставил лук на носок сапога, благо длина его это позволяло сделать. Натянув тетиву до лёгкого треска, он выждал пару мгновений, и выстрелил. Стрела с воем унеслась прочь. В предрассветной мгле было видно, как самый ближний разносчик дерьма, выронив ёмкость с вонючими подарками, взмахнул от неожиданности руками, и упал лицом в грязь. Громкие крики горожан приветствовали мастерство своего защитника. Остальные лазутчики, побросав корзины с дерьмом, поспешили ретироваться под защиту деревьев.

-Молодчина воин, после сражения чарка вина тебе от меня. – проговорил начальник стражи, – где так наловчился?

-Долго ли умеючи! – ответил рыжий солдат, налаживая следующую стрелу.

В ответ, видя такое безобразие, в лагере противника наметилось беспорядочная беготня, и в сторону городской стены по рассветному небу понеслось с полсотни стрел нападавших. Большинство защитников успело ретироваться за стены ограды. Но пару любопытных человек, которые в пылу радости позволили себе высунуться из-под защиты стен дальше чем требовалось, получили каждый свою стрелу, и удивленные от такой несправедливости, попадали со стены, в ров.

Улюлюканье и крики неприятельских воинов, вспугнули стаю наблюдающих за сражением птиц, уже загодя облюбовавших деревья вокруг лагеря.

 

Чем могущественнее тот, кому пакостишь –

тем ярче и впечатлительнее будет твоя смерть.

За широким деревянным столом в рубище из мохнатого плотного сукна сидел бесподобного вида монах с необъятным пузом, подпоясанным волосатой веревкой. Руками с толстыми короткими пальцами, похожими скорее на маленькие толстые колбаски, он держал деревянную чашу с вином, жирные щёки свисали далеко ниже его лоснившегося от жира, подбородка. Голову окаймляли грязные сальные волосы, убранные назад и связанные пеньковой верёвкой.

-Что нужно тебе, гость? – не дружелюбно спросил монах, отхлебывая вино из своей необъятной кружки.

-Здравствуй, служитель, хочу спросить тебя, вот очень давно уже брожу по белому свету, да и по ночам тоже, и ищу монаха, по прозвищу толстый Жан. Хочу с ним помолиться! – проговорил Инок в ответ, снимая капюшон своего плаща.

-Зачем тебе толстый Жан? – спросил монах, в очередной раз закидывая порцию пойла в свою необъятную глотку.

-Повторяю, я хочу с ним помолиться, обнять старого друга и прижать его к своей груди, – повторил Инок.

-Да ты настырный, брат, уходи, здесь тебе не таверна, здесь монастырь, не найдёшь ты ни толстого, ни худого Жана!

Инок подошёл ближе:

-Мне нужен толстый Жан! – в очередной раз повторил он.

-Слушай, я вижу, ты непонятливый, сейчас я позову своих братьев, и мы выкинем тебя отсюда, но предварительно отчихвостим. Если ты не уйдёшь сейчас же наружу, через ту же дверь, в которую ты вошёл сюда! – монах поднял кружку и опрокинул её в рот.

Короткий удар и булькающий, туда-сюда гуляющий кадык, заставил монаха поперхнуться, глаза у него вылезли из орбит, и он начал хватать ртом воздух.

-Терпеть не могу таких несговорчивых людей! – проговорил Инок.

Расплескав вино вокруг себя, на своё толстое безобразное тело, и деревянный дубовый стол, кружка упала и раскололась на мелкие черепки, которые разлетелись вокруг.

-Какой ты всё-таки непонятливый, брат! – сказал Инок, засунув руку в карман плаща, и доставай оттуда кинжал.

Но это была избыточная мера. Монах лежал на полу, не делая попыток ни встать, ни тем более позвать на помощь. Инок растормошил обомлевшее тело сапогом, монах не подавал признаков жизни.

Инок направил свои ноги в сторону следующей двери, которая виднелась в конце длинного дубового стола.

Подойдя к ней, он попытался открыть её. Дверь со скрежетом поддалась, и в нос Иноку ударил запах сырости, я бы даже сказал, затхлости. Отворив тяжёлую дверь до конца, Инок шагнул внутрь длинного тёмного коридора, который еле освещался горящими факелами, висящими изредка на стенах слева и справа, в шахматном порядке. Пройдя по коридору и не встретив больше никого, Инок подошёл к большой арке, от которой шло ответвление в сторону. Кругом царила темнота, и было ничего не видно. Определившись, откуда дует ветер, и доносятся неспешные разговоры, Инок направился туда. Разговоры потихонечку усиливались, как усиливался и сквозняк. Через некоторое время, Инок подошёл ещё к одной двери. На этот раз это была решётчатая дверь, плотно сидевшая в дубовом дверном блоке. Он положил руку на ручку двери, выкованную из железа, в форме головы льва.

Инок отворил тяжелую дубовую дверь, скреплённую толстыми полосами чёрного железа. Его взору предстал длинный, но не такой тёмный, как предыдущий, коридор. В дальнем конце располагалась помещение, из которого пробивался мерцающий свет, висящих на стенах факелов. По мере того, как Инок подходил к помещению, гул голосов нарастал. Наконец, света стало больше, коридор расширился, и он увидел длинный дощатый стол, за которым восседало не менее пяти монахов, во главе со своим предводителем. Судя по объёму его живота, он здесь командовал парадом. Стол ломился от мясных блюд, стояли кувшины, лежало запечённое на вертеле мясо. Справа горел камин, в котором на железном пруте вращалась жареная кабанина. С туши капал жир, и громко шипел, на углях дров, расположенных ниже. Громкое чавканье и гул разговоров, заглушал треск огня. Монахи не сразу обратили внимание на Инока, и он сумел подойти к столу почти вплотную. Один из монахов, сидевший ближе всего, поднял на Инока пьяные осоловелые глаза, и поинтересовался у монаха в грубой форме, что ему здесь надо, и как он сюда попал.

-Уважаемый служитель, я не знаю вашего имени, и звания. Я ищу, кто тут у вас самый старший. Кто управляет этой обителью святости и духовности?

Громкое ржание за столом, заглушило все остальные звуки.

-Слушай-ка, проваливай туда, откуда пришёл! – стукнула деревянная кружка, расплескав вино по поверхности стола.

-И чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше будет для тебя! – подтвердил второй монах, отгрызая кусок мяса, и запивая его вином прямо из кувшина.

-Осмелюсь повторить свой вопрос ещё раз, как мне найти управляющего вашей обителью? – проговорил Инок.

-Да ты я вижу, никак не уймёшься! – самый толстый монах стукнул кулачищем размером с маленькую дыню по столу. Затрещали доски стола.

-Не поймёшь, велю тебя выпороть! – рычал он, опрокидывая внутрь очередную порцию горячительного пойла.

-Как не понять, я понятливый, – проговорил Инок, и направился к говорившему.

Монах в гневе стал подниматься из-за стола. Кто-то из пьющих монахов схватил за рукав проходившего мимо Инока, тот вырвал руку, и приблизился к встающему из-за стола.

-Я так вижу, старший здесь ты!  – проговорил он, протянув в его сторону руку.

-Выкиньте братья его с окна на улицу, – проговорил старший, ударив кулаком Инока по лицу, но вместо резко ломающейся челюсти, кулак встретил пустоту. Монах по инерции завалился в сторону удара, и через лавку упал на пол.

-Ах ты гнида! – прокричал монах слева, и схватил со стола нож для разделки мяса.

-Сейчас запоешь фальцетом, тварь! – прорычал он, и кинулся к Иноку. Но длинная сутана, и бочонок вина внутри, не дали ему осуществить задуманное, он споткнулся о собственные ноги. Монах упал на пол, выронив нож. Инок схватил за рясу старшего монаха, и приподнял его над лавкой.

-Скажи дорогой, как мне найти монаха из церкви Святого Иакова, звали его, насколько я помню, Иннокентий, Иннокентий из britische, вспомнишь такого?

Старший монах схватил Инока за талию, и попытался приподняться.

-Я раздавлю тебя, еретик! – брызжа слюной, проговорил старший монах.

На Инока набросился ещё один монах, пытаясь освободить своего предводителя.

Остальные братья-монахи начали трезветь, и постепенно понимать сложившуюся ситуацию.

-Сейчас мои братья, устроят тебе Иннокентия! – угрожающим голосом проговорил предводитель, приподнявшись над лавкой.

Сзади на Инока прыгнул один из монахов, обхватив его руками за плечи, пытаясь заблокировать ему руки. Инок наступил ему ногой на носок сапога, и ударил затылком его в лицо. Монах не ожидавший такого подлого удара, отшатнулся, и ввиду заблокированного носка одной из ног, завалился на пол. Старший монах накинулся на Инока спереди, пытаясь его задушить, вцепившись в горло своими огромными ручищами. Удар снизу в челюсть, вывел его из равновесия. Предводитель, заранее вспоминая всех святых, упал назад через лавку, ударившись затылком о каменный пол. Сознание вылетело из него вон.

Инок развернулся, и встретился глазами ещё с двумя нетрезвыми монахами, которые разошлись полукругом, пытаясь взять его в полукольцо. Трое монахов, несмотря на шум, продолжали дремать за столом, пуская газы, и в без того, душный воздух.

-Скажите-ка братья, где мне найти Иннокентия из britische? – ещё раз спросил Инок.

Один из нападавших монахов икнул, и достал из-под рясы узкий стилет.

-Сейчас ты спросишь это на том свете! – кривая ухмылка обнажила ряд гнилых зубов.

Второй монах взял со стола длинный металлический шампур с остатками обуглившегося мяса. Он стал тыкать им перед собой, запугивая Инока.

Справа, где-то на полу стонали, кто-то сыпал проклятиями.

-Ну что съел, гнида! – проговорил один из монахов, отведя руку с ножом для удара.

Инок распахнул свой плащ и резким движением вытащил два кинжала.

-О, да ты подготовился, – прокричал один из монахов.

-Ну, тебе они не помогут! – не сговариваясь, они кинулись на Инока, одновременно.

Один размахивая ножом, а второй пытался наделать дырок в Иноке шампуром.

Монахи так и не успели понять, что произошло. Один из них стал резко заваливаться, брызжа кровью из распоротого горла. Второй почувствовал длинный нож прямо у себя в боку. Оба рухнули без излишней суеты на пол, и там затихли. Звонко упал на пол шампур, и зазвенев о камни, откатился под стол.

Проклятья стихли и тишину в трапезной, нарушал теперь только отборный мат, летящий через клокотавшую кровавой жижей глотку, служителя монастыря, лежавшего с разбитым лицом под одной из лавок. Инок вытер ножи о сутану одного из убитых монахов, и спрятав их, внутри своего плаща, огляделся вокруг. Один из монахов продолжал спать за столом так и не поняв, что произошло вокруг него. Инок подошёл к лежащему матерящемуся монаху.

-Сквернословие и шум тебе не к лицу, – проговорил Инок, и мощным ударом, закончил череду сквернословия.

После этого, он оглядел трапезную, и обнаружил маленькую дверь в противоположной от места побоища, стене. Подойдя к ней, он дернул за выпирающую ручку. Дверь нехотя, но поддалась, и со скрипом отворилась. Нагнувшись, он протиснулся в узкий проход, и направился по проходу к видневшейся неподалёку винтовой лестнице. Сложенная из старого замшелого камня, лестница была практически вертикальная. С трудом протискиваясь по тесному проходу, он стал подниматься вверх. Через три пролёта, путь преградила деревянная дверь. Без труда отварив её, Инок почувствовал, как пахнуло сыростью и гниющий бумагой. Он прошел еще с десяток шагов, и очутился в небольшой каморке, с многочисленными стеллажами, заваленными различными свитками и старинными рукописями. Слева в углу, за столом, сидел молодой монах, и старательно писал в одном из толстых фолиантов. Трудился так сказать, не покладая рук, и не замечая ничего, вокруг себя. Инок подошёл к писарю. Освещаемый единственной свечой монах, закончил скрипеть пером, и поднял на него глаза.

-Ты кто, Уважаемый! – cпросил писарь удивлённо.

-Я странствующий монах, – проговорил Инок, – меня отправил к тебе настоятель, говорят ты знаешь, где мне найти монаха по имени Иннокентий из britische.

-Странно, проговорил писарь, – Я не знаю такого монаха. Ну если сказал настоятель, я могу поискать в переписи!

-Будь любезен, поищи! – проговорил Инок, усаживаясь на табурет, представленный к столу, со стороны входа.

Табурет жалобно заскрипел.

Писарь отложил перо, промокнув его в куске пробки, лежащей рядом, на столе. Подняв тощий зад, закутанный в рваную рясу, писарь пошёл к полкам. Поднимая пыль, он начал перебирать свитки, в поисках нужного.

После непродолжительной возни, выудил из кучи таких же замшелых книг, толстенный том, и с грохотом водрузил его на стол. Раскрыв фолиант, нашёл содержание и начал водить по странице заскорузлым пальцем. После этого, он раскрыл фолиант где-то на середине, и начал внимательно просматривать текст.

-Знаешь Инок, я не нахожу здесь монаха по прозвищу Иннокентий из britische. Может его называют немного по-другому?

-Другого имени я не знаю, – ответил Инок писарю, – поищи повнимательнее!

Писарь углубился в чтение. По прошествии некоторого времени, он поднял голову, и сказал Иноку: -Ты знаешь такого монаха тут не записано, похожее имя есть в монастыре верстах в ста отсюда, – проговорил писарь.

-Что значит похожее имя? – спросил Инок.

-Есть Иннокентий, но не из britische, а из Колодя!

-Сто вёрст, говоришь, но спасибо тебе.

-А других, я так понял, нет, даже искать не буду, – писарь убрал список в ячейку стеллажа.

-Ну что спасибо, – Инок поблагодарил писаря, развернулся, и пошёл к двери.

-А что так тихо внизу стало, закончили что ли трапезу братья? – спросил писарь.

-Закончили, приняли решение идти помолиться! – ответил Инок, отворяя дверь, и выходя из архива.

Проходя по полутёмному коридору, Инок услышал заунывную песню, доносившуюся, откуда-то снизу. Идя на звук, он обнаружил квадратную яму, посередине прохода, закрытую деревянным щитом. Из круглой дырки в щите, доносилось пение. Подойдя поближе, он различил в темноте очертания человека, который сидел на дне ямы, и пел какую-то песню, на незнакомом Иноку, языке.

-Кто ты? – спросил он узника.

-Я уличенный в ереси, поганый и проклятый всеми прихожанами, еретик! – донеслось снизу ямы.

-И давно ты тут сидишь, поганый еретик? – спросил его Инок.

-А вот как начал эту песню петь, с тех пор и сижу! – ответил узник снизу.

Инок пошарил взглядом вокруг, и обнаружил привязанное верёвкой ведро, взяв в руки, он кинул его вниз. Ведро громыхая упало к ногам еретика.

-Вылезай болезный, помогу тебе! – крикнул Инок в яму.

-Истомился я, силы меня давно покинули, не смогу я! – ответил ему узник.

-Обвяжи верёвку вокруг талии, я тебя вытащу!

Внизу зашуршало. Инок схватил рукой за верёвку, и потащил в верх. Наружу показалась голова на лысо обритого узника, на которой был надет железный обруч. Под подбородком висел импровизированный замок.

-Что это за хрень у тебя на голове? – спросил Инок, разглядывая хитрое приспособление.

-Чтобы спать лёжа не смог!

-Что же ты натворил такого? – удивлённо спросил Инок, – что тебя заперли в яму, да ещё как собаку паршивую, на цепь посадили!

-Много и учёно разговариваю, о непонятных людям вещах! – ответил ему проклятый еретик.

-Ладно, теперь ты свободен, можешь гулять, дальше, много и учёно разговаривать! – проговорил, поплотнее запахивая плащ, Инок и направился к выходу.

Проходя мимо стола, он думал встретить там поверженных монахов, но никого не увидел.

-Странно, куда это все подевались из монастыря? – спросил, следующий за ним по пятам, Узник.

-Мне то неведомо, – ответил Инок, и отворяя входную дверь рукой, вышел из темноты монастыря, в сумерки ночного неба.

Узник не отставал.

-Что ты за мной увязался? – остановил его монах, – я тебя освободил, иди, гуляй!

В следующее мгновение, Инок исчез среди деревянных построек, оставив оборванного измождённого узника, в одиночестве.

 

Осел, груженный золотом,

возьмёт любую крепость

(Филипп II Македонский)

 

Снаружи монастыря продолжалась суета, стоял страшный грохот, где-то горели костры, отовсюду валил чёрный дым горящих построек. Инок поднялся по приставной лестнице, на верхний ярус городской стены, где толпились защитники города. Неприятель начал выступление несколькими сотнями человек, которые бежали в сторону города, от места своего бивуака. Кто-то нес длинные приставные лестницы, кто-то тащил стенобитные орудия. Кто похитрее, ничего не нёс, кроме своих мечей или пик. Лучники из бойниц, расположенных в стенах, пытались достать нападающих, заранее выпуская по ним стрелы. Но осенний ветер отклонял траектории большинства стрел, и лишь немногие, достигали своей цели. Данное обстоятельство, предало смелости нападающим, которые ещё более ускорили свой бег. Часть бегущих волокли стволы срубленных деревьев.

-Что-то они задумали! – проговорил один из лучников на стене.

-Так мосты, наверное, будут городить через ров! – предположил стражник, подтаскивая к стене ведро с разогретой смолой.

По Центральной площади города пробежала группа вооружённых солдат, которые направлялись к стенам. Практически из всех домов выходили жители города, кто с палицей, кто с колом, а кто с мешочком полным камней, город готовился к началу штурма.

Инок оценил обстановку и, спустившись по лестнице, направился в трактир, в котором он договорился встретиться со своим новым знакомым.

Трапезная встретила монаха полнейшей тишиной.

-Инок, я здесь! – позвали монаха, трескучим тихим голосом из тёмного дальнего угла помещения.

-Что ты там шепчешь? – не разобрал Инок, и направился в сторону возничего.

Тот, судя по остаткам еды на столе, уже заканчивал свою трапезу.