Роман из двух книг “Гранд-пасьянс в кабинете Андропова” полностью опубликован здесь – https://www.litprichal.ru/users/gp436/, либо https://www.next-portal.ru/users/grand-passianse/

Политический роман с фантастикой и исторической прозой. Пророчества последнего жителя затонувшей 12 тысяч лет назад Атлантиды и слепой провидицы Златы из Югославии свелись к одному: в 1979-ом году человечество ждет Третья мировая война и полное уничтожение. Это не останавливает группу американских “ястребов” во главе с Бжезинским, намеренных сорвать “разрядку” и вернуться к “холодной войне”: они готовят безумную выходку у берегов Крыма, не осознавая, что спровоцируют ядерный кризис.

Советская разведчица Валентина Заладьева (девушка из Древнего мира, погибшая в борьбе против Рима, но получившая “дубль-два” в теле жительницы XX века) решается на отчаянную попытку ценой собственной жизни сорвать гибельную для всего мира американскую провокацию, хотя понимает, что шансы на успех близки к нулю.

Кн.2. Глава 5. Секретная лаборатория на Лубянке

Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов никогда не был противником смертной казни.
Более того – он считал ее полностью справедливым возмездием за особо тяжелые преступления. Негодяй должен нести ответственность за свои деяния в полной мере. Это даже обсуждению не подлежит.
Так-то оно так. Но…
Андропов, наверное, был единственным человеком в мире, который на первое место в этой проблеме ставил не самого преступника, заслужившего высшую меру, а его близких.
Если не считать совсем уже отпетых уголовников, «родства не помнящих», то остальные приговоренные – чьи-то сыновья, мужья и отцы. И в подавляющем большинстве случаев их родные к совершенному преступлению отношения не имеют. Но получают жестокое наказание. Каково тому, у кого самого близкого человека выдергивают из жизни? Каким бы плохим он ни был! И теперь им всегда с этим жить, с этой невозвратной потерей.
А за что им это?
Легче всего женам, то есть теперь уже вдовам. Погорюют, а потом другого найдут. Или не найдут, это уж как получится. Гораздо хуже родителям. Вполне возможно то, что тот, кто для общества – опасный преступник, для них – единственная опора в жизни. Конечно, старики после его казни начинают быстро угасать.
Но хуже всего детям. Рано или поздно они все узнают. И вряд ли получатся из них строители коммунизма и патриоты своей страны, если в их детство когда-то однажды ворвалось понимание жестокой правды: «Папу казнили».
Андропов знал о тех фактах минувшей войны, которые официально как бы не существовали. К генералу Власову примкнули не только отпетые уголовники и отщепенцы. Были и вполне обычные люди, у которых родители ранее подпали под каток репрессий. Отсюда – яростная жажда мести в сочетании с наивным предположением, что немцы «восстановят справедливость».
Но потом наступало отрезвление. Когда новоявленные власовцы вместе с частями вермахта проходили по разбомбленным городам и деревням, они видели на улицах множество трупов женщин, стариков и детей, которые никакой вины за репрессии не несли. И приходил в голову запоздалый ужас: что же я натворил?! Почему, сочтя что-то главным злом, в результате, стал сообщником неизмеримо большего зла, во много раз большего?!
И бойцы РОА, осознавшие, что содеянное ими уже необратимо, кончали жизнь самоубийством, либо сходили с ума: тогда их достреливали другие власовцы или немцы.
А в нынешнее время? Если вдруг сын казненного уголовника-убийцы, повзрослев, как-то соприкоснется с уголовной средой, ему там за стаканом самогона такое нашепчут… Вылепят из его отца образ героя. И ты, сынуля, иди по его пути.
Но отменять смертную казнь, считал Андропов, все равно нельзя. Замена пожизненным заключением? Но для родных это ничем не лучше. Они знают, что близкий человек, хоть и жив, но навечно где-то замурован, и никогда они его больше не увидят. Нет. Не выход.
Как решить эту дилемму, если у нее нет решения?
Однажды Андропов разоткровенничался на эту тему с одним из своих хороших друзей и поделился своими сомнениями на этот счет.
Тот внимательно выслушал и неожиданно сказал:
– Нет решения, говоришь? Вот тут бы тебе Шаркевича пригласить на беседу.
– Какого еще Шаркевича? – не понял председатель КГБ.
– Да есть один… Энтузиаст от науки. Уж не знаю, как его назвать: то ли изобретатель, то ли экспериментатор. Меня с ним случайно познакомили, он-то себя не афиширует.
– И что он такое изобретает?
И хороший приятель рассказал такое, что Андропов просто не знал, как реагировать.
Оказывается, некий Валерий Шаркевич в свое время получил два высших образования. Первое – биологическое, специализация – нейрофизиология. Но потом еще и окончил Университет стран Азии и Африки. В Подмосковье в частном доме Шаркевич и несколько его единомышленников создали лабораторию для проведения опытов над человеческим сознанием.
– Что?! А разрешение есть? Да за это прокуратура…
– Зачем им разрешение? – рассмеялся приятель. – Они посторонних людей не привлекают. Экспериментируют только на самих себе. Хозяин – барин.
– Ну, и что за хренью они там занимаются? – усмехнулся Юрий Владимирович. – Пальцы над блюдечком держат? Вызывают дух Николая Второго?
– Близко, но без блюдечка. Они проникают в «Информационное поле Вселенной», выдергивают копии сознания людей, умерших две тысячи лет назад и более, и проецируют его на себя. Притом – успешно.
– Это называется «медиум», – блеснул эрудицией Андропов. – Тему того, как соотносятся между собой такие категории, как «сознание» и «умершие», я даже обсуждать не стану. Меня лишь одно удивляет: как они себя до психушки еще не догнали.
– И не догонят, – уверенно сказал приятель. – Эти люди совершенно вменяемые. Используют в своей лаборатории какие-то самодельные приборы, а еще что-то из фармацевтики. Разумеется, без наркотиков, упаси Боже. И их эксперименты вполне успешны. Узнают о Древнем мире такие подробности, что археологические раскопки становятся особо и не нужны.
– Слушай, я не понял, мы же с тобой о другом говорили, а ты вдруг перевел разговор на каких-то шизиков, – вдруг рассердился Андропов.
– Так тут связь прямая.
Друг развил свою мысль. Если эксперименты Шаркевича и его команды имеют под собой реальную основу, то это и есть решение дилеммы со смертной казнью.
Заменить ее «искусственной реинкарнацией». Сознание приговоренного преступника необратимо стирается и замещается сознанием какого-то другого человека, жившего и умершего две тысячи лет назад и более.
– Почему именно две тысячи? А одна тысяча, пятьсот лет? – спросил Андропов.
– У них получается работать только с таким диапазоном.
Приятель продолжил развивать свою мысль. Члены семьи преступника получают своего родного человека обратно целым и невредимым физически, но с замещенным сознанием. То есть, поначалу он будет себя вести так, словно он сильно повредился в уме, но постепенно к новой действительности привыкнет. А они, члены семьи, воспринимать-то его все равно будут как прежнего! И, скорее всего, примут в свою жизнь, исходя из логики: «Лучше свихнутый, чем расстрелянный».
– А вот не факт, – возразил Андропов, незаметно втянувшись в дискуссию. – Могут такого и подальше послать.
– Так надо их заранее спрашивать. Дают ли письменное согласие на замену ему смертной казни или пожизненного заключения замещением сознания, то есть – «искусственной реинкарнацией». Им и решать.
Вдруг Юрий Владимирович тряхнул головой и ошарашено посмотрел на друга.
– Слушай, Леша, если кто-то сейчас действительно свихнутый, так это мы с тобой, сидящие и всерьез обсуждающие какую-то псевдонаучную фантастику. Заморочил ты меня совсем.
– Ладно, Юра, – поднялся с места приятель. – Засиделся я с тобой. Ничего я тебе не навязываю. Если вдруг надумаешь с Шаркевичем побеседовать, я тебе подскажу, где его искать.
Они распрощались. А скоро пришло время ложиться спать. Но у Андропова заснуть не получалось: не шел из головы этот странный разговор, хоть и хотелось такую ерунду из этой самой головы выбросить. Почему-то председателю КГБ вспомнилась известная в номенклатурных кругах история. Дело было еще при Хрущеве. Психически больной двенадцатилетний мальчик убил своих родителей: ночью, когда они спали, размозжил им головы молотком. Случай был нетипичным, и информация дошла до Политбюро.
Хотя мальчик был несовершеннолетним и невменяемым, Хрущев начал давить на суд, требуя его расстрела. Брежнев и остальные члены Политбюро пытались Хрущева переубедить, но не смогли. Глава государства настоял на своем.
Прокручивая в голове эту историю, Андропов не пытался принять чью-то сторону. Он думал о другом: а вот что стало с психикой исполнителя приговора после того, как он выстрелил в затылок ребенку?
Вот бы где решила проблему эта «искусственная реинкарнация» с замещением сознания!
И тут же Юрий Владимирович на себя разозлился. Опять лезет в голову эта мистическая чушь!
Но она все лезла и лезла. Навязчивая идея какая-то.
Промаявшись так половину ночи и с трудом заснув, председатель КГБ утром позвонил своему приятелю:
– Знаешь, я с тобой точно скоро стану невменяемым. Организуй привод ко мне этого Шаркевича. Пусть только его не пугают сильно. Ничего плохого я ему не сделаю, просто послушаю из интереса.
Через пару дней Валерий Шаркевич был принят Андроповым и подробно отвечал на вопросы, которые с нарочитым безразличием бросал ему глава КГБ.
Итог этого разговора оказался совершенно неожиданным.
– Допустим, я посещу эту вашу «лабораторию» со своими сотрудниками и приведу своего добровольца для вашего эксперимента. Но тогда вам придется написать расписку, что берете на себя ответственность за то, что его физическое и психическое здоровье не пострадает. Потому что если пострадает – будет вам на то статья УК. Ну как – возьметесь или отыгрываете назад?
– Возьмусь и расписку напишу, – спокойно ответил Шаркевич. – Замещение сознания будет краткосрочным, с психикой добровольца ничего не произойдет, готов письменно взять на себя за это ответственность.
С кандидатурой волонтера проблем не возникло. Был в штате Управления некто Вадик, умудрившийся изрядно накосячить. Андропов хотел выкинуть его к черту, но Вадик чуть ли не в ногах валялся, упрашивая его не увольнять и дать ему шанс исправиться. Типа – на все готов. А раз так…
Вместе с группой сотрудников Управления, Вадиком и охраной Андропов приехал в небольшой подмосковный поселок, въезд в который тут же перекрыла милиция, как и выезд из него.
«Лаборатория» занимала две комнаты в деревянном доме. Ее оборудование состояло из нескольких странноватых на вид приборов, один из которых был соединен с наушниками, и кое-какого медицинского инвентаря, включая капельницу. Так и напрашивалась статья за «незаконное врачевание». Что-то придавало одной из комнат сходство с физиотерапевтическим кабинетом: помимо приборов, там была и кушетка, застеленная белой простыней и даже с подушкой. «Персонал» состоял из самого Шаркевича и двух его ассистентов.
Писать расписки принялись сразу двое: Вадик – о том, что в эксперименте участвует добровольно, без принуждения, Шаркевич – что берет на себя ответственность за физическое и психическое здоровье испытуемого и в случае чего осознает последствия для себя в полной мере.
– И каков будет сценарий? – спросил Андропов.
– Мы внутривенным уколом вводим его в состояние неглубокого наркоза, потом минут двадцать с ним работаем. Состояние замещения сознания после этого продлится тоже минут десять, после чего мы восстанавливаем статус-кво, и Вадим снова становится самим собой.
– Что от нас требуется? – поинтересовался Юрий Владимирович.
– Пока мы будем с ним работать, посторонних в комнате быть не должно, – твердо ответил Шаркевич. – Мы позовем вас в лабораторию тогда, когда замещение сознания уже будет достигнуто. И потребуются два ваших сотрудника покрепче, чтобы посадили его на стул и зафиксировали в таком положении. Потому что возможны непредсказуемые реакции, опасные для окружающих.
По знаку Андропова сопровождающие вышли вслед за ним. Остался только Вадик, который уже укладывался на кушетку.
Дверь захлопнулась. Затем минут двадцать стояла тишина, и вдруг один из ассистентов Шаркевича в белом халате, распахнув дверь, вышел.
– Прошу всех зайти.
Разумеется, первым, на что упал взгляд Андропова, оказался Вадик, сидевший на краю кушетки.
Это был он и одновременно – не он. Выражение лица, мимика, взгляд – все было и н о е. Вадик бормотал какие-то непонятные слова и ежесекундно вертел головой во все стороны. Естественно, предметом его наибольшего любопытства были люди: Шаркевич с ассистентами и вошедшие сотрудники Управления КГБ во главе с Андроповым.
– Пусть его посадят на стул, – тихо попросил Шаркевич.
Двое сотрудников охраны подняли Вадика с кушетки и переместили его на стул, мертвой хваткой зафиксировав в таком положении, причем Вадик даже не сопротивлялся.
– Учитывая то, что в позапрошлом тысячелетии цивилизация присутствовала в очень небольшой части планеты, он, скорее всего, не из этой части. Это дикарь. То есть, представитель какого-то первобытнообщинного племенного образования.
Предположение экспериментатора тут же нашло подтверждение.
На столе, до которого мог дотянуться испытуемый, лежал неочищенный апельсин. Взгляд Вадика упал на него, и тут же он цепким движением сграбастал плод и начал с рычанием грызть его вместе с кожурой, не обращая внимания на желтый сок, обильно лившийся по его подбородку.
Довольно быстро разделавшись с апельсином, Вадик выжидательно посмотрел на Шаркевича, в котором интуитивно почувствовал главного здесь, и что-то возбужденно промычал.
– Это он еще еды требует, – без труда догадался кто-то.
– Поест, когда очнется, – резко сказал Андропов. – Заканчивайте эксперимент. Все, что нужно, я увидел.
Вместе с сопровождающими он удалился из помещения, а двое сотрудников охраны в это время уложили что-то бурчащего Вадика на кушетку и удерживали в неподвижном состоянии, пока ассистент делал укол. Испытуемый затих, после чего охранники быстро покинули помещение.
Минут через двадцать дверь распахнулась и вышел… Вадик! Причем было видно, что он прежний, разве что чуть-чуть побледневший после наркоза.
– Мужики, кто сигаретой угостит? – довольно бодро спросил он, не заметив Андропова, который стоял чуть в стороне.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил его один из сотрудников Управления.
– Ни-хре-на, – ответствовал Вадик и только тут заметил Андропова. – Ой, извините, Юрий Владимирович, не заметил вас. Я вам нужен сейчас?
– Иди и кури себе. Только на улице, здесь людей не трави.
Уезжая, Андропов бросил Шаркевичу:
– Валерий Яковлевич, завтра в пятнадцать будьте в Управлении. Пропуск на ваше имя будет оформлен. Обсудим условия нашего возможного сотрудничества.
Андропов сел в черную «Волгу», рядом с ним устроился его первый заместитель Вершков, и небольшая колонна легковых машин выехала из поселка.
– Ну что, Федор Данилович, твое мнение? – спросил председатель КГБ.
– Ты что, Юра, всерьез хочешь этого проходимца под крыло взять?! – возмущенно высказался Вершков. – Он же просто какой-то фокусник цирковой, авантюрист вроде этого… графа Казановы!
– Казанова по другой части безобразничал, – рассмеялся Юрий Владимирович. – А ты, наверное, про графа Калиостро. Так вот: версия не проходит. Вадик и Шаркевич никогда не были знакомы, поэтому их сговор исключен.
– А если он вколол ему какой-нибудь мощный психотроп и на время сделал невменяемым?
– На десять минут? Федя, я хоть не врач и не фармацевт, но кое о чем представление имею. Любой препарат, в том числе психотропный, остается в крови много часов, а то и сутки.
– Тогда я не знаю, – пробурчал Вершков.
– А вот мы и поглядим, что дальнейшие опыты покажут. А курировать лабораторию будешь лично ты.
– Я?! – чуть не задохнулся от возмущения Федор Данилович. – Почему я, если я в эту мистику ни на копейку не верю?!
– Вот как раз по этой самой причине, – улыбнулся председатель КГБ.
Так в Управлении КГБ СССР на Лубянке появилось еще одно небольшое и засекреченное подразделение, именуемое «Лабораторией социально-психологических исследований», сокращенно – ЛСПИ.
Объяснять суть методов воздействия на испытуемого Шаркевич отказался категорически. Лишь сообщил нехотя, что используется сочетание физико-технических и фармакологических методов, а также гипноз. Гораздо подробнее рассказал он про ограничения, которые существуют при проведении экспериментов.
Во-первых, брать копию сознания умершей личности можно только, если с момента ее смерти прошло две тысячи лет или больше. Но не меньше. Почему – Шаркевич объяснить затруднился, он сам не понимал причины этой закономерности.
Во-вторых, «выхватывание» копии сознания конкретного человека из прошлого происходит методом слепого тыка. Как в лото, когда запускаешь куда-то руку и не знаешь, какой номер достанешь. Невозможно заранее задать какие-то параметры: возраст, пол, национальность, географическую точку. Чисто случайная выборка.
– Возможно, у американцев получилось бы поточнее, может быть, они сумели бы даже сориентироваться на какую-то конкретную личность из Древнего мира, – вдруг добавил Шаркевич.
– Откуда вам известно что-либо насчет таких исследований у американцев? – насупился Андропов, буквально прошивая экспериментатора пристальным жестким взглядом.
– Я читал в американских журналах, которые выписывал благодаря своим связям, что такими исследованиями там занимался некий Юджин Элспи, – не смутился Шаркевич. – Но он начал такую работу задолго до меня, поэтому сильно меня опережает и, несомненно, уже успел достигнуть намного более серьезных результатов. Сейчас о нем не пишут, я уверен, потому, что его эксперименты засекретили. То есть, Элспи взяла под крыло какая-то из американских спецслужб. Может – ФБР, а может – ЦРУ или АНБ.
– Хорошо. Слушаю дальше про ограничения.
– Я бы сказал, что дальше идут не столько ограничения, сколько общие правила и открывающиеся дополнительные возможности.
– И в чем состоят дополнительные возможности?
– «Искусственная реинкарнация» может быть произведена как на короткий срок, как это было с Вадимом, так и в необратимом варианте. В последнем случае «возобновляемая личность» – та, что из Древнего мира – остается в теле «замещаемой личности» навсегда, то есть вплоть до биологической смерти тела. А последнюю при этом можно считать… с т е р т о й.
– Вот это уже интересно, – оживился Андропов. – А то – «десять минут»! Слушаю вас дальше.
– Еще у нас есть возможность зафиксировать контакт с копией сознания «возобновляемой личности». Поясняю: Вадим снова стал самим собой, но копию сознания дикаря двухтысячелетней давности, которая доминировала в нем в течение десяти минут эксперимента, мы зафиксировали. И можем снова посадить ее в тело любого нашего современника, как временно, так и необратимо.
– Вообще-то, мне не нужен этот дикарь, – вслух размышлял Юрий Владимирович. – Своих таких хватает. Но сама идея мне понятна.
– Тогда, с вашего позволения, я снова вернусь к ограничениям. «Искусственная реинкарнация» любой «возобновляемой личности» может быть проведена не более двух раз. Если еще раз я мог бы подсадить этого дикаря в чье-то тело, то третий раз уже не получится. Лимит – два раза. После этого «возобновляемая личность» будет для нас уже навсегда недоступна. Выражаясь иными словами – стерта.
– А чем-то более позитивным можете порадовать? – поинтересовался председатель КГБ. – Ваши эксперименты, как я понимаю, на месте не стоят. До чего-нибудь нового в последнее время додумались?
– Есть немножко, – скромно кивнул головой Шаркевич. – Хотя «замещаемая личность» на время «искусственной реинкарнации» подавляется, у нас получается оставлять от нее фрагменты памяти.
– Поясните на примере.
– При таком способе «возобновляемая личность», то есть житель Древнего мира, сможет говорить и понимать по-русски. Не на сто процентов, но довольно основательно. Этот способ позволяет ему легче адаптироваться у нас.
– Это уже что-то, – одобрил Андропов. – А дальше к чему движетесь? На следующем этапе?
Шаркевич, видимо, готовился к этому моменту очень тщательно, потому что следующая его фраза прозвучала почти торжественно:
– Мы уже вплотную подошли к варианту, когда «возобновляемая личность» сможет получить память «замещаемой личности» – п о л н о с т ь ю !
– Подождите, я не понял, – прговорил Юрий Владимирович. – Допустим, вы пересадили этого дикаря ко мне. Он в дополнение к собственной памяти получает еще и мою. Так кто тогда это будет: он или я?
– Это будет он. А ваша память станет для него просто справочником, безо всякого эмоционального восприятия событий вашей жизни. Ведь человеческая личность формируется не только памятью, но и складом характера, восприятием мира, убеждениями, эмоциональной оценкой событий. Он сможет свободно общаться с вашими коллегами так, как это делали вы, но в принятии решений будет руководствоваться логикой человека, который только что бегал в звериной шкуре и сшибал камнями с деревьев орехи.
– Получается, что если он будет в моем теле, говорить по-русски так же, как я, знать все нюансы моей жизни, то он и на заседаниях Политбюро мог бы присутствовать в качестве меня? – возмутился Андропов.
Шаркевич улыбнулся:
– Юрий Владимирович, теоретически – да. Но только теоретически. Воспроизвести ваше поведение, мимику, интонации, походку, привычки, которые вы сами у себя не замечаете, он не сможет. У ваших товарищей по Политбюро немедленно сложилось бы впечатление, что вы какой-то не такой. И впечатление это было бы в нелестную для вас сторону.
– Спасибо, что все четко и понятно мне объяснили, – задумчиво проговорил председатель КГБ. – Знаете, я, пожалуй, сформирую для вас задание. Но уровень эксперимента должен быть выше, чем с Вадиком.
И Андропов обрисовал Шаркевичу критерии следующего эксперимента.
В качестве «замещаемой личности» в этот раз будет не мужчина, а женщина. Не из штата наших сотрудников, а совершенно случайный человек. Лучше – молодая девушка. Ее подберут методом случайной выборки. «Замещение» должно быть произведено в привычной для нее обстановке, длительность – шесть часов.
– А ведь «возобновляемая личность» из Древнего мира тоже окажется в нашем распоряжении методом слепого тыка, -заметил Шаркевич. – То есть, в равной степени может оказаться как женщиной, так и мужчиной.
– Мы подберем обстановку, где обязательно будут присутствовать зеркала. Если в тело женщины попадет личность мужчины, мы это увидим сразу по реакции на себя. В этом случае мы по этическим соображениям сразу прервем эксперимент, – сказал Андропов. – Ведь мы будем наблюдать за поведением объекта с помощью трансляции со скрытой камеры.
Этот разговор произошел в двадцатых числах октября 1977 года, накануне подготовки к празднованию 60-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.
Неожиданно из воспоминаний Андропова выплыл незначительный эпизод, который имел место три года назад, но почему-то не стерся из памяти.
Тогда накануне очередного заседания Политбюро Юрий Владимирович просматривал свежий номер газеты «Маяк Октября». Была там и статья некоего Фарида Фархутдинова на житейскую тему проблем советских молодых семей: о «скороспелых» браках, быстрых разводах и последствиях всего этого. Причем, речь шла не о детях, обреченных на воспитание в неполной семье, а о квартирном вопросе. Нахрапистый парень, не имевший ленинградской прописки, сподобил на скорый брак девчонку с пропиской и жилплощадью. Уломал и ее, и ее родителей его прописать, потом довел дела до развода и теперь требовал размена их квартиры.
Прочитав статью, Андропов перебросил газету первому секретарю Ленинградского обкома КПСС Григорию Васильевичу Романову.
– Гриша, по-моему, твоим ленинградцам не в радость жизнь без мелодрам.
Романов просмотрел статью, подчеркнул название и, положив газету в портфель, коротко ответил:
– Разберемся.
Зная пунктуальность Романова, можно было не сомневаться, что в Ленинграде с этой историей действительно разберутся.
Сейчас председатель КГБ попросил свою секретаршу организовать поиск в архиве газеты с этой статьей, после чего перешел в свой кабинет, чтобы заслушать информацию от главы отдела нелегальной разведки Ткачука о работе агентуры в ряде стран Ближнего Востока.
Вскоре Фаина Павловна позвонила ему и сказала, что газету принесли. Мгновенно просмотрев текст, Андропов набрал секретаршу и попросил собрать данные по жительнице Ленинграда Анастасии Вороницыной, которая весной семьдесят пятого училась на втором курсе Института прикладной электроники. После этого он снова вернулся к разговору с Ткачуком. Потихоньку день подходил к концу.
А на следующее утро секретарша вручила ему распечатку. Юрий Владимирович ознакомился с содержанием.
Вороницына Анастасия Романовна, ныне разведена, проживает в Ленинграде по адресу… Учится на пятом курсе физического факультета Педагогического института, сейчас проходит педагогическую практику в средней школе номер…
Вызвав Шаркевича, Андропов отдал ему распечатку.
– Как видите, мероприятие выездное. Придется вам ехать со своей лавочкой в Ленинград. Жду от вас успешного результата.
«Помог я тебе тогда, Анастасия Вороницына, а долг, как известно, платежом красен. Теперь уже тебе придется науке послужить. Уж извини, что согласия не спрашиваем, работа у нас такая».
Выйдя в приемную, Андропов спросил секретаршу:
– Фаина Павловна, какие звонки за последний час были?
– Звонил опять этот партсекретарь с Урала с голосом алкоголика и дегенерата. Опять набивается на встречу с вами. Я вам уже о нем говорила.
– Вы говорили, а я забыл, – виновато сказал Юрий Владимирович. – Какой у него вопрос?
– Возьмите, я записала, – пожилая женщина протянула ему листок.
– Какой-то вопрос несерьезный, – прокомментировал Андропов, прочитав написанное.
– У меня такое ощущение, что он просто хочет, чтобы вы его заметили.
Юрий Владимирович на мгновение задумался. Конечно, этого партсекретаря он знал. В принципе, количество сторонников надо увеличивать. Неизвестно, сколько осталось Брежневу, борьба за статус его преемника Андропову предстоит нешуточная, тут важен будет не только расклад сил в Политбюро, но и поддержка областного звена. Надо будет со временем присмотреться и к этому партсекретарю. То, что Фаина Павловна определила в нем «алкоголика и дегенерата», не имеет значения. Уже давно не времена Лермонтовых и Тургеневых.
Но сначала надо указать ему его место, потому что нельзя поощрять борзость.
– Если он хочет, чтобы его заметили, пусть идет в манекенщицы, – сухо сказал председатель КГБ.
– Так ему и передать? – растерялась секретарша.
– Так и передайте, – ответил Андропов и вернулся в свой кабинет.

Через две недели Андропов и Вершков и Шаркевич сидели в небольшом кинозале, а сотрудник, назначенный руководителем группы обеспечения безопасности эксперимента, готовился комментировать те или иные события, снятые скрытой камерой. Киномеханик прокручивал пленку, проецируя кадры на довольно широкий экран.
Как следовало из предварительного отчета, накануне торжественного собрания в школе Анастасию Вороницыну удалось заманить в ремонтируемый кабинет, где она мгновенно надышалась усыпляющим газом. Как только она отключилась, в это помещение с заранее подготовленным оборудованием прошли Шаркевич и его ассистенты. До этого они поставили жесткое условие: во время их манипуляций с объектом никакой скрытой съемки быть не должно. Если они почувствуют ее осуществление, то немедленно откажутся от дальнейшего проведения эксперимента и вообще от любого сотрудничества. Андропову пришлось на это согласиться. Поэтому скрытые камеры были установлены в кабинете лишь после того, как Шаркевич и его люди закончили работу с девушкой и удалились, забрав свое оборудование. Разумеется, в одежду Анастасии до ее прихода в сознание были вмонтированы «жучки» – скрытые прослушивающие устройства.
Когда Вороницына вышла из медикаментозного сна, она в течение некоторого времени недоуменно оглядывала помещение, потом подошла к окну и принялась наблюдать за транспортом на улице. Реакция человека из позапрошлого тысячелетия на автобусы, троллейбусы, грузовые и легковые автомобили оказалась относительно спокойной. Вороницына не выла от ужаса, не металась по комнате, призывая на помощь своих богов, а всего лишь с интересом наблюдала за транспортным потоком за окном.
Потом Анастасии надоело это занятие, и она покинула комнату, выйдя в коридор. Там она обзавелась сувениром: вынула из шкафа тупой железный меч, сработанный одним из восьмиклассников на уроке труда, предусмотрительно завернув его в знамя школьной пионерской дружины.
После чего прошла по всему длиннющему коридору и оказалась в актовом зале, где почти сразу очутилась перед зеркалом. Реакция Вороницыной на свое отражение была, разумеется, удивленной, но – без ужаса и шока. Из этого следовал вывод, что «возобновляемая личность» из Древнего мира тоже была женщиной, вероятно – из того же возрастного диапазона, что и студентка Вороницына. Это давало основание продолжить эксперимент, не прекращая его по этическим соображениям.
Далее состоялось ее первое общение с людьми двадцатого века. С Анастасией пытались завязать диалог ее ученица и старшая коллега по педагогической профессии. Отвечала им Вороницына коротко и неохотно, но – по-русски! Без малейшего акцента!
Из зала девушка довольно быстро убежала, явно не желая отвечать на не понятные ей вопросы окружающих, после чего еще какое-то время колесила по этажам школы, умудрившись даже перекусить в столовой.
– Послушала, что другие говорят, и то же самое сказала. Девчушка-то, похоже, умненькая, – прокомментировал докладчик.
– Не то слово, – сказал Шаркевич. – Сразу стало ясно, что это представительница не родоплеменной общины, а одной из древних цивилизаций, причем ее статус там явно не на низком уровне. Я тотчас же предположил наличие довольно высокого уровня интеллекта – разумеется, по меркам того времени. В столь стрессовой обстановке попадания в чужой мир она все же сохраняет достаточное самообладание. Прошла чью-то хорошую школу. В ходе дальнейшего эксперимента все мои предположения подтвердились. Но не буду забегать вперед.
Затем Вороницына вновь отправилась обследовать закоулки школы, а возле бытовки для персонала имел место довольно невразумительный диалог с уборщицей. После этого девушка вернулась в актовый зал – как раз к началу торжественного собрания. Здесь она находилась полностью под контролем скрытой камеры.
Самое интересное произошло, когда в зале погас свет и собравшимся начали демонстрировать фильм о подготовке Москвы к приему будущей олимпиады. Анастасия вскочила с места, выбежала на сцену и начала биться головой и телом об экран. Зрелище было не из приятных.
– Может, она психованная? – предположил Вершков.
– А что бы с тобой было, если бы ты из позапрошлого тысячелетия вдруг в кинозал попал? – не согласился Андропов.
Девушку привели в чувство, прямо-таки выдворили с собрания и заставили покинуть здание школы. Проводить ее вызвался молодой человек, сосед по залу.
– У настоящей Вороницыной после этого не будет неприятностей по месту учебы? – забеспокоился Вершков.
– Я проконтролирую, чтобы не было, – пообещал Андропов.
Следующие события происходили уже на улице. Двое сотрудников наружного наблюдения опростоволосились. Они прозевали момент, когда не очень дисциплинированный спутник Анастасии вдруг рванул по переходу на красный свет, увлекая за собой и девушку. Пробежать сразу вслед за ними «наружникам» не дал хлынувший поток машин, отрезавший их от наблюдаемых. А когда они оказались на другой стороне улицы, объектов и след простыл.
Впоследствии оказалось, что эта заминка «наружников», замешкавшихся на переходе, едва не стоила жизни тем, кого они вели. Молодой человек и его спутница случайно оказались свидетелями ограбления квартиры коллекционера Фришера и подверглись нападению банды взломщиков из семи человек, пожелавших от этих ненужных свидетелей избавиться.
Тут произошло невероятное. Пожилая женщина, видевшая происходящее из окна и позвонившая в милицию, позже рассказала, что Вороницына, используя захваченный из школы тупой железный меч, сумела нанести бандитам серьезные телесные повреждения и даже обезоружила главаря банды, которым оказался Богдан Гильченок, он же Буля Стеклорез, вор в законе и король блатного мира Ленинграда. Завладев его оружием, сильно избитый преступниками Степан Громенков заставил банду сдаться и передал ее с рук на руки подъехавшим оперативникам МВД.
Когда взмыленные сотрудники КГБ, обежав несколько кварталов, выскочили на место столкновения, в них уже не было необходимости. Милиция упаковала преступников в автозак и отъезжала, а Громенков и Вороницына собирались уходить. После этого «наружники» шли за ними уже почти вплотную, не собираясь терять из виду ни при каких обстоятельствах.
На скамейке во дворе дома, где проживал молодой человек, состоялся откровенный разговор, который и стал финалом эксперимента. Анастасия открылась Степану в своем «иновременном» происхождении.
Прослушав этот разговор, Андропов был поражен. Молодой человек и девушка большую часть времени проговорили о политике, и каждый из них обрисовал ситуацию в мире, к которому он относился. При этом собеседница Громенкова, даже находясь на уровне представлений своей примитивной эпохи, все же сумела понять суть надвигающейся неприятности – «Тебризского кризиса», медленно, но верно становящегося опаснейшей проблемой для жителей Земли двадцатого века.
В разгар этой беседы сработал механизм «инактивации», который действовал по принципу мины с часовым устройством. «Гостья из прошлого», время которой истекло, исчезла, а студентка Анастасия Вороницына вновь стала самой собой, разумеется, ничего не ведая о событиях последних шести часов, в течение которых ее физическая оболочка была временно «занята» совсем иным персонажем. Впрочем, Степан Громенков начал ее частично информировать о произошедшем, проявляя при этом максимум деликатности и рассказывая далеко не обо всем.
Этот разговор был Андропову уже не интересен. Поблагодарив Шаркевича и попросив его зафиксировать доступ к «возобновляемой личности» из двадцативекового прошлого, чтобы всегда иметь возможность «выдернуть» ее повторно, он удалился в свой кабинет вместе с Вершковым.
– Знаешь, Федя, – сказал Юрий Владимирович. – Я вот во время первой части записи думал продолжить эксперимент таким образом: найти какую-нибудь молодую преступницу близкого возраста, приговоренную к «вышке» за что-то особо тяжкое, и в тайном порядке предложить ее родным вариант с амнистией при условии их согласия на «искусственную реинканацию». Уверен, что они бы согласились. А дальше после «замещения» и ее освобождения пронаблюдать за процессом социализации нового члена нашего общества, чтобы дальше делать выводы, насколько работает эта идея. Но ее разговор с этим парнем заставил меня передумать. Израсходовать столь ценный материал на какую-то примитивную уголовницу – это как заколачивать гвозди микроскопом. Эта девушка из Древнего мира – не по милицейской теме, а четко по нашей, хотя и товарищу Щелокову есть за что ей спасибо сказать. Главное, политизирована она невероятно, а уж род деятельности… Я даже не подозревал, что в позапрошлом тысячелетии существовала практика кого-то к кому-то нелегально подсылать. Словом, посмотрим со временем, что нам с таким контактом делать.
Но вскоре события наступившего 1978 года заставили председателя КГБ на время забыть о лаборатории и экспериментах Шаркевича. Вялотекущее строительство американских баз в Тебризе и Мешхеде стало проводиться стремительно и необратимо, несмотря на волны беспорядков в Иране, которые то накатывались, то ослабевали, то возобновлялись с нарастанием. Одновременно быстро ухудшались отношения с Китаем, которые и без того находились в отвратительном состоянии. Американо-китайский альянс против СССР приобретал все более отчетливые очертания.
Возвращаясь к Ирану: попытка установить контакт с заместителем верховного главнокомандующего вооруженных сил Ирана генералом Баджари пока не увенчалась успехом, а исполнительница, Валентина Заладьева после полученной в автокатастрофе черепно-мозговой травмы, находилась в состоянии, которое психиатры деликатно называли «непригодным к активной мыслительной деятельности».
В Управлении о ней забыли. И вспомнили лишь тогда, когда в декабре 1978-го года неожиданно вышел на связь иранский «посредник» с невероятной новостью: Баджари вернулся из Великобритании, вновь приступил к исполнению обязанностей первого заместителя верховного главнокомандующего ВС Ирана и готов к секретным переговорам с советской стороной!
Однако же «посредник» выдвинул категорическое требование: прибыть на переговоры должна та самая девушка, которая в Тегеране уже побывала в начале года. Смену агента «посредник» рассматривать категорически отказывался. Это в первый момент выглядело какой-то странной прихотью, но, если вдуматься, у него, вынужденного непрерывно перестраховываться, могли быть на это какие-то свои резоны. В качестве ориентировочной даты встречи “посредник” обозначил начало февраля, то есть, не завтра, но уже довольно скоро.
Руководство КГБ оказалось поставленным в тупик. Состояние Заладьевой исключало любое ее участие в операции.
– А что говорят психиатры? Может, есть какая-нибудь надежда? – все же для проформы спросил у Ткачука Андропов.
Игорь Борисович мотнул головой:
– Бесполезняк. И вот еще что: утрачена связь с нашим резидентом в Иране.
Ткачук еще не знал, что советского резидента вычислили агенты ЦРУ и провели операцию его захвата, не подключая иранскую полицию. Американцы проникли в его квартиру, сделали ему парализующий укол, после чего надели на него наручники. Когда советский резидент отошел от первоначального состояния после инъекции и смог передвигаться, его вывели на лестничную площадку, чтобы на машине вывезти в штаб-квартиру ЦРУ. А на лестнице отчасти повторилась сцена с профессором Плейшнером из самого известного советского фильма: собрав остаток сил, резидент сумел вырваться, перескочил через перила и бросился вниз головой, сломав себе шею.
Андропов несколько мгновений смотрел на Ткачука, а затем подвел итог разговора:
– Тогда больше вас не задерживаю. Буду осмысливать ситуацию.
Когда Ткачук вышел, Андропов подошел к окну. Несколько минут он размышлял, а затем набрал секретаря и попросил пригласить к нему Шаркевича, о котором он уже давно не вспоминал.
Когда экспериментатор явился, Юрий Владимирович начал без предисловия:
– Назрел момент для очень серьезного задания. Словом, так: одна из наших сотрудниц находится в психически недееспособном состоянии.
– Юрий Владимирович, вы говорите о Заладьевой? – спросил Шаркевич и тут же осекся, поняв, что сказал лишнее. Но было уже поздно.
– Откуда вы знаете про Заладьеву? – жестко спросил Андропов.
– Мы с ней раньше были знакомы, встречались как-то на симпозиумах…
– Ладно, к вопросу вашей излишней информированности мы вернемся позже. Ее надо привести в рабочее состояние. Психиатры опустили руки. Остался только ваш метод.
– Вы про девушку из Древнего мира? – широко раскрыл глаза Шаркевич.
– Вы меня прекрасно поняли.
Несколько минут экспериментатор молчал. Потом он выдавил из себя:
– Да, произвести замену личности Заладьевой мы можем. Более того, мы сможем восстановить у «новой» ту часть памяти «настоящей», которая у последней на настоящий момент сохранена. У вас есть результаты психологических тестов?
– Они есть у ее лечащего врача, – кивнул председатель КГБ. – Все нужные материалы будут вам предоставлены. На ознакомление даю вам день, в течение которого вы также навестите ее в клинике и оцените ситуацию. После этого приходите ко мне с докладом о перспективах.
Когда на следующий день Андропов вновь принял Шаркевича, тот выглядел весьма озабоченным.
– Не получится? – спросил Юрий Владимирович.
– Нет, как раз получится все нормально, но – в определенных пределах…
– Конкретно?
– Заладьева адекватно оценивает окружающий мир, но не помнит ничего о себе и своей жизни. Как только в ее оболочке окажется девушка из позапрошлого тысячелетия, она тоже будет оценивать наш мир двадцатого века адекватно, словно жила не только в своем древнем веке, но и в нашем. Будет с первого мгновения знать названия всех станций метро в Москве, все сорта сыра в гастрономе, имена и книги всех великих русских писателей, ну и все остальное прочее. Даже сможет водить машину, как Заладьева.
– Жительница Древнего мира?! Фантастика! – поразился Андропов.
– Но останется существенный недостаток. Она сможет помнить только свою жизнь две тысячи лет назад, а предыдущая жизнь настоящей Заладьевой для нее будет покрыта мраком.
– Это не самое страшное, – махнул рукой глава КГБ. – Когда она будет проходить адаптацию, мы дадим ей какое-нибудь пробное задание, которое отчасти поможет ей что-то узнать о собственной биографии. В смысле, «собственной» для настоящей. Короче так, Валерий Яковлевич, начинайте с ней работать. Как только проведете замещение, поставьте меня в известность. Хочу одним глазком на нее глянуть.

Когда Андропов и Ткачук, стараясь ступать как можно тише, вошли в изоляционный бокс лаборатории, где после проведения «замещения» находилась Заладьева, их глазам открылась идиллическая картина.
Валентина спала на кушетке, надвинув одеяло почти на подбородок и разметав по подушке свои серебристо-пепельные волосы. Дышала она спокойно и ровно, прежде заостренные черты лица разгладились и приняли какое-то умиротворенное выражение, пропал сероватый оттенок кожи, сменившись вполне здоровым румянцем.
– Красивая, – шепотом сказал Ткачук, хотя до этого видел Заладьеву уже много раз. – Интересно, а у себя в Древнем мире она тоже красивая была?
– Расскажет, если захочет, – рассеянно отозвался Юрий Владимирович. – А вообще, Игорь Борисович, что-то не о том мы говорим. Как только придет в себя, сразу с ней побеседуйте. Насчет будущего сотрудничества, которое будет являться условием ее нахождения в нашем мире.
Внезапно Заладьева открыла глаза, внимательно посмотрела на Андропова и Ткачука и негромко произнесла какую-то фразу на незнакомом языке, после чего снова закрыла глаза и вернулась ко сну.
– Это фарси? – спросил председатель КГБ.
– Нет, это что-то более древнее, – отозвался Ткачук. – Видимо, тот самый древне-парфянский язык, который потом исчез.
Вряд ли кто-то из них мог бы предположить, что произнесенная фраза означала следующее:
«Варсег не хотел верить, что придет время, когда я вернусь. А я вернулась».
Председатель КГБ и начальник отдела нелегальной разведки тихо вышли из бокса, а спящая Валентина несколько раз поворочалась на кушетке, после чего застыла, окончательно повернувшись на правый бок.