"Избранное Том3" - Игорь Сибиряк - В третий том Избранного вошли мои лучшие конкурсные литературные работы, прошедшие отбор и утвержденные в перечне лонг и шорт листах участников конкурсов различного значения — от региональных до международных, начиная с 2014 года. Краткость и полнота произведений определены по условиям положения конкурсов. В книгу вошла избранная переписка, воспоминания современников, отзывы читателей. - Книги - Литра.Онлайн - Литературный журнал и сайт авторских произведений. Читать стихи и прозу онлайн современных авторов на нашем литературном портале.

Игорь Назаров

Избранное Том3
Конкурсные произведения
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

18+

ISBN 978-5-4493-7154-6 (т. 3)
ISBN 978-5-4493-6727-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление
Избранное Том3
Живым не верится, что живы…
Во имя жизни на Земле
Благодарная память земляков
О смысле и ценности человеческой жизни
Глазами солдата
Великий дар призвания
Из прошлого Зауралья
Лев Толстой в моей жизни
ДАЛЁКАЯ И БЛИЗКАЯ РОДИНА
Из книги «Сторона моя, сторонушка»
Возвращение
На безымянной высоте
Полководцы победы
Светлой Памяти учителя — фронтовика
Старый альбом
Документальная публицистика
Звезда пленительного счастья
Господи, я верую!..
На разломе веков

Международный литературный конкурс, посвящённый памяти Константина Симонова и 70-летию освобождения Беларуси от немецко-фашистких захватчиков, в номинации «Малая проза», на нем я занял 2-е место. Ноябрь 2014 года.

Живым не верится, что живы…
Очерк военных событий при обороне города Могилёва летом 1941 года

Тот самый долгий день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет…
И ставит, ставит обелиски.
К. М. Симонов, 1971г
Поколению тех далёких героических лет, эти строки поэта — фронтовика напоминают о трагизме начало войны и неимоверной горечи утрат нашего народа, спасённых людей, побывавших в аду фашизма. Сердце сжимается от горя и боли за муки поколения, отстоявшего наше Отечество, его свободу и независимость для соотечественников, грядущих поколений. Наша благодарная память обращается вновь и вновь к дням Великой Отечественной войны. Для К. Симонова линия фронта пролегла через самое сердце, полностью изменив не только взгляды на жизнь, но и ценности, приоритеты, став тем рубежом, после которого важным становится каждый миг прожитой жизни.
С первых дней войны 1941 года Константин Михайлович был направлен из Москвы корреспондентом армейской газеты 3-й армии в Гродно. Доехать до места назначения не удалось-после города Борисова железная дорога была уже разбомблена немцами.
После двух суток поисков штаба Западного фронта, он направляется через Оршу в Могилёв, в надежде найти его там. 28 июня, утром, Симонов прибыл в Могилёв, расположение штаба Западного фронта и встретился с редактором фронтовой газеты Устиновым. При отъезде в могилёвскую типографию газеты “Красноармейская правда» для обработки заметок, он вдалеке увидел идущих по лесной дороге Ворошилова и Шапошникова. «Меня радовало, что они оба здесь. Казалось, что наконец все должно стать более понятным», — пишет Симонов в дневнике «Разные дни войны».
За первые 4-е дня войны призывные пункты Могилёва мобилизовали в Красную Армию почти 25 тысяч человек. С 24 июня по 3 июля вблизи города находился штаб Западного
Фронта и Центральный Комитет Коммунистической Партии Белоруссии, а также Совет Народных Комисаров Белоруссии. 1 июля 1941года на совещании в штабе Западного фронта с участием 1-го секретаря ЦК КП (б) Б П. К. Пономаренко, представителей Ставки Главного командования Маршалов Советского Союза К. Е. Ворошилова и Б.М.Шапошникова разработаны конкретные меры по обороне Могилёва, рассмотрены вопросы, связанные с руководством боевыми действиями.
За 7 дней вокруг города были созданы 2 линии оборонителных рубежей. Формировалось народное ополчение, в которое влилось около 12 тысяч жителей области.
За короткий срок был прорыт противотанковый ров длиной 25 км, построены блиндажи, дзоты, траншеи, установлены минные противотанковые и противопехотные поля. Была проделана титаническая, круглосуточная работа по укреплению обороноспособности города, что дало возможность задержать врага под Могилёвом на 23 дня, выиграть время для укрепления обороны Москвы.
Непосредственная оборона города возлагалась на 172-ю стрелковую дивизию под командованием генерал-майора М.Т. Романова. В оперативное подчинение этой дивизии передан 394-ый полк 110-ой стрелковой дивизии, он занял оборону на восточном берегу Днепра. На позиции Казимировка-Пашково-Гаи-Николаевка-Полыковичи выведен сводный полк под командованием майора В.А. Катюшина, куда вошли истребительный батальон под командованием Н.И. Калугина батальон сотрудников милиции под командованием капитана К.Г. Владимирова. Рубеж Тишовка-Буйничи-Селец, перекрывая автодорогу Могилёв-Бобруйск и железную дорогу Могилёв-Жлобин, защищали воины 338-го стрелкового полка под командованием полковника С.Ф. Кутепова, 340-го лёгкого артиллерийского полка (полковник И.С. Мазалов) 172-й стрелковой дивизии и батальон народного ополчения (комиссар П.Е. Терентьев).
С каждым днём противник усиливал натиск, город подвергался многочисленным бомбардировкам. У деревни Сидоровичи воины 747-го стрелкового полка подорвали 20 танков и бронетранспортёров, истребили более роты немцев.
Наиболее тяжёлые бои развернулись у деревни Буйничи. Здесь проходил передний край обороны, где противотанковый ров, смыкаясь с оврагами, упирался в Днепр.
10 июля 1941 года фашисты вплотную подошли к этой линии обороны со стороны Бобруйского шоссе. Здесь занимали оборону воины 388-го стрелкового и 340-го легкоартиллерийского полков, отряд народного ополчения.
Организацию обороны здесь возглавил талантливый командир, полковник Кутепов Семён Фёдорович. По определению К. Симонова, он «…был способен на очень многое, останься он жить под Могилёвом». На рубеже р. Днепр — Бобруйское шоссе — железная дорога на Гомель — Тишовка, была создана глубоко эшелонированная оборона. В течение 12 дней личный состав полка подготовил две линии окопов полного профиля, соединённых траншеями. Перед передним краем создали сплошные противотанковые минные поля и проволочные заграждения в два ряда. К 9 июля весь полк зарылся в землю.
С утра 11 июля земля вздрогнула от грохота разрывов. Волна за волной пронеслись немецкие бомбардировщики над позициями полка, дым и пыль стояли сплошной стеной.
После этого в атаку двинулись около сотни танков и до полка пехоты противника. Наша артиллерия открыла заградительный огонь, несколько немецких танков загорелось, остальные продолжали наступление. Когда расстояние сократилось, заработала вся система нашего противотанкового и стрелкового оружия. Подбито несколько танков. Уцелевшие подходят к переднему краю, поднимают проволочные заграждения и попадают на минные поля. Ещё подорвалось несколько танков. Остальные вместе с пехотой отошли в лес на окраине Буйничского поля. Перед нашими полками на ржаном поле в этот день осталось около 300 немецких солдат и до 20 подбитых танков.
12 июля, упредив атаку противника, наша артиллерия ударила по скоплению немецких танков в роще, нанесла врагу значительные потери.
Полковник Кутепов и командир 340-го артполка полковник Мазалов И. С. вынесли свои наблюдательные пункты на высоту за железнодорожной станцией Буйничи.
Более 70 танков противника вышло на опушку леса и начали обстреливать позиции полка из орудий и пулемётов, а затем, развернувшись в боевую линию, пошли в наступление. Одна из групп танков, ведя огонь, двинулась вдоль железной дороги Могилёв — Гомель, но наткнулась здесь на батарею 76-мм орудий. Несколько из них запылало, но и батарея была смята. Миновав железнодорожную станцию, вражеские танки прошли в глубину обороны 388-го полка и приблизились к непреодолимому противотанковому рву. Здесь они попали под огонь батареи лейтенанта Возгрина. Вышло из строя ещё несколько машин. Уцелевшие разделились на две группы и пошли в обход противотанкового рва. В это время на них обрушился удар бойцов народного ополчения фабрики искусственного волокна. Вторая группа танков наткнулась на минное поле, и большинство из них подорвалось. Несколько танков, утюжа окопы пехоты и поливая всё вокруг свинцовым огнём из пулемётов, всё же ворвались на наши позиции. Однако все они были подожжены бойцами бутылками с зажигательной смесью.
Этот бой 12 июля длился 14 часов и закончился победой защитников Могилёва. В ходе боя было подбито и сожжено 39 немецких танков, бронемашин и около полка пехоты противника. С наступлением ночи всё смолкло. На той и другой стороне работали похоронные команды, подбирая раненых и убитых.
После боя на Буйничское поле прибыли военные корреспонденты К. Симонов и П. Трошкин, которому удалось сфотографировать ещё дымящееся кладбище боевых машин вермахта. Снимки Трошина и очерк К. Симонова «Горячий день» об удивительном мужестве и стойкости защитников города Могилёва опубликовала газета «Известия» 20 июля 1941 года.
События героической обороны нашли отражение в романе Симонова «Живые и мёртвые» -прообразом главного героя романа Серпилина послужил полковник Кутепов, в дневнике «Разные дни войны» Симонов возвращается и возвращается к полю сражения за Могилёв.
Это трогает до глубины души. «Я не был солдатом, был всего-навсего корреспондентом, но у меня есть кусок земли, который мне во век не забыть — вот это поле под Могилёвом, где я впервые в июле 1941 года видел, как наши в течение одного дня подбили и сожгли 39 немецких танков…», — писал в своём дневнике летописец Отечественной войны, основоположник Правды о войне 1941—1945 гг Костантин Михайлович Симонов. Уже одним этим признанием Могилёв вошёл в историю военной литературы на все времена и поэтому особенно нам дорог и любим белорусским народом.
13 июля бои пошли на убыль. Пытавшаяся наступать немецкая пехота была отбита, немногим из них удалось уйти.
Большие потери понесли и воины Кутепова С. Ф. и Мазалова И. С. на Буйничском поле.
Почти полностью был сражён 1-й батальон 388-го полка, погибли его командир капитан Абрамов и начальник штаба старший лейтенант Марков. Значительные потери понес 3-й батальон полка, был тяжело ранен его командир капитан Гаврюшин, ранен в голову комиссар полка Злобин и многие другие наши воины.
338-й стрелковый полк удерживал позиции на Буйничском поле до 22 июля, после чего, выполняя приказ командира дивизии, отвёл уцелевшие подразделения на окраину города к фабрике искусственного волокна.
24 июля полк выдержал последний ожесточённый бой с пехотой противника. В этом ближнем бою штыками и гранатами наши бойцы дрались до конца, ценой своих жизней им удалось остановить немцев. Силы бойцов постепенно иссякли, и к 25 июля, израненных и ослабевших, их осталось не более батальона.
24 июля противник прорвался на окраины Могилёва, уличные бои проходили у днепровского моста, вокзала, станции Могилёв-Товарный, фабрики искусственного шёлка. Воины и ополченцы отклонили ультиматум немцев о капитуляции. На совещании командования дивизии и руководства города было решено с боями выходить из окружения. В ночь на 26 июля после внезапной мощной артподготовки воины 338-го полка с приданными частями прорвались на запад, воины 747 и 394 сводного полков форсировали Днепр, с боями двинулись на восток и за рекой Сож соединились с частями 13-й армии.
Оборона Могилёва имела огромное значение для последующего хода войны. Здесь было задержано на месяц наступление группы армий «Центр» на главном московском направлении. Здесь был получен бесценный опыт, использованный при обороне Сталинграда, наш красавец город Могилёв в ожесточённые дни Великой Отечественной войны называли «Отцом Сталинграда».

P.S.
Окончилась страшная война, наступил мир и покой, но К.М. Симонов часто возвращался к могилёвской обороне, характеры и судьбы многих оборонцев города в той или иной степени получили отражение в романах «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются», «Последнее лето» и других произведениях.
Большое сердце писателя все послевоенные годы принадлежало Могилёву. Он неоднократно приезжал сюда, подолгу ходил по Буйничскому полю и другим местам былых боёв, встречался с ветеранами войны, выступал перед рабочими и студентами, вел оживленную переписку с могилевчанами.
28 августа 1979 года писателя не стало. Согласно завещания, прах Константина Симонова был развеян на Буйничском поле, а 25 ноября 1980 года, здесь состоялось открытие мемориального знака в его память. Камень-валун весом 15 тонн, на котором высечена фамилия и имя писателя, был выбран родными Симонова на территории Белорусского республиканского музея валунов. На тыльной стороне камня закреплена табличка с надписью: «К.М. Симонов. 1916—1979. Всю жизнь он помнил это поле боя летом 1941 года и завещал развеять здесь свой прах».
В память о писателе-фронтовике его именем названа одна из улиц города, в химико-технологическом техникуме открыт музей К.М. Симонова. Ежегодно в Могилёве проходят Международные «Симоновские чтения», приуроченные к дню рождения писателя.

P.S.
Результат этой скромной победы, придал мне уверенности в способности начать писать прозу малой формы. После этого события, я уже не мог остановиться и, жизнь моя превратилась в сплошной «литературный конкурс». 10.10.2014.

Во имя жизни на Земле
Очерк

К 100-летию со дня рождения Константина Симонова и 70-летию Великой Победы
Да, война не такая, какой мы писали ее,
Это горькая штука…
К. М. Симонов
Чем больше, значительней писатель, поэт, тем глубже проникают в душу человека его строки, мысли, чувства, переживания, сострадания. К таким вершинам отечественной литературы и поэзии принадлежит творчество и сама жизнь Константина Михайловича Симонова. В нем слились воедино два начала: мудрость писателя и одухотворенность светлого поэта. Прикоснувшись однажды к творчеству прозаика-поэта, тебя влечет соприкасаться с ним в разные моменты жизни — тяжелые, грустные или тобой охватило волнение радости жизни. Берешь томик писателя и забываешь все на свете! Его творчество перекликается с нашей жизнью, какой бы она ни была, такое подвластно редкому таланту истинного писателя и человека, познавшего жизнь во всех её ипостасях!
С первых дней Отечественной Войны Константин Михайлович откомандирован на Запад, корреспондентом армейской газеты 3-й армии в Гродно. С этого времени и в течение всей Войны Симонов свидетель и участник многих событий действующей Армии по освобождению нашей Родины от нашествия оккупантов. Он первый из писателей бросил стих-клич «Убей его» советскому бойцу, встретившему фашиста на нашей священной Земле:
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Писательский долг Симонов видел в том, чтобы перо прировнять к оружию, и его строки разили бы врага, как и оружие. Война всесторонне раскрыла и развила в нем писательский дар. Своими драмами и прозой писатель обязан был фронтовым будням, давшим ему сюжеты и образы, пьесы — «Русские люди», «Так и будет», повесть «Дни и ночи». Со своей задачей — показать дух армии и передать свою веру в победу — Симонов справился в полной мере. Выжившие в той страшной войне фронтовики благодарны ему по сей день.
Тридцать шесть строк стихотворения «Жди меня, и я вернусь», превратились в молитву солдата, воинскую присягу, заклинание ждать «всем смертям назло» поражают точностью и уникальностью отражения настроения воинов на всех фронтах жестокой, беспощадной войны. Уже одно это поэтическое произведение высшей пробы его обессмертило. Стихотворение было опубликовано в газете «Правда» в январе 1942 года. В этот год войны писатель вступил в ряды ВКП (б) и стал старшим батальонным комиссаром. Корреспондент не гонялся за «очевидцами событий» и не собирал солдатские байки, а мотался по всем фронтам, где готовились наступления, были одержаны победы в боях любого значения. Отражал подвиги бойцов и командиров в газете «Красная звезда». Он был среди пехотинцев в Крыму, на подлодке, минировавшей румынский порт, в Норвегии в группе разведчиков, среди защитников Одессы и Сталинграда, в мясорубке Курской дуги и Белорусской операции «Багратион», при освобождении Польши и Чехословакии, в Болгарии, у партизан Югославии, при взятии Берлина, при подписании гитлеровской капитуляции в Карлхосте. Его грудь украсили четыре боевых ордена. Только в 1943—1945 годах Симонов напечатал 50 очерков, вошедших за тем в сборники: «Письма из Чехословакии», «Славянская дружба», «Югославская тетрадь», «От Черного до Баренцова моря. Записки военного корреспондента». После войны писатель несколько лет находился в заграничных командировках — в Японии, Китае, США, Канаде и Франции. Под впечатлением поездок написал много очерков, рассказов, цикл стихов «Друзья и враги», несколько пьес, в том числе знаменитую пьесу «Русский вопрос», повесть «Дым отечества». За свои произведения Константин Михайлович Симонов, как никто другой, из писателей того времени, был удостоен шести Сталинских премий.
Послевоенное десятилетие было отмечено большим карьерным ростом Симонова: он — редактор «Нового мира», «Литературной газеты», заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР, депутат Верховного Совета СССР, член ЦК КПСС. Сменилась эпоха, но писатель по-прежнему в фаворе: он — секретарь правления Союза писателей СССР, член Центральной ревизионной комиссии КПСС. Было что-то цельное в облике Симонова, сочетающееся со словами «гражданин» и «государственник», недаром его ценили такие разные руководители государства, как Сталин, Хрущев и Брежнев. Именно эта цельность не позволила ему лавировать при смене политического курса и откреститься от Сталина. Заявив: «Как ни тягостно вспоминать многое из того, что на протяжении тридцати лет было связано в нашей истории с его именем, в то же время попытки выбросить это имя из истории — бессмысленны», — писатель добровольно подверг себя опале.
Константин Михайлович Симонов тщательно изучал трофейные документы, обстоятельно беседовал с маршалами и генералами, вел громадную переписку с воевавшими людьми. Кропотливый сбор материала, помноженный на собственный военный опыт, позволили писателю стать признанным мастером «военной» прозы — в истории советской, да и мировой литературы явлении уникальном. В 1952 году вышел его роман «Товарищи по оружию». Особое место в творческом наследии писателя заняла масштабная трилогия «Живые и мертвые»» (1959—1971 гг.), удостоенная Ленинской премии за 1973 год.
Одновременно Симонов К. М. создавал рассказы, пьесы, стихи, публиковал дневники и критические статьи, цикл повестей «Из записок Лопатина». В 1961 году московский театр «Современник» и Большой Драматический в Ленинграде поставили пьесу Симонова «Четвертый». По сценариям писателя были сняты несколько фильмов. В 1974 году Константину Михайловичу было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Трудно переоценить вклад Симонова на общественном поприще. Он содействовал возвращению романов Ильфа и Петрова, публикации «Партизанских рассказов» Зощенко, романа Булгакова «Мастер и Маргарита», Хемингуэя «По ком звонит колокол», пьес Миллера и О’Нила, первой повести Кондратьева «Сашка», романов Дудинцева «Не хлебом единым» и Ажаева «Далеко от Москвы», изданию книги Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта». Писатель ответил на тысячи писем, помог тысячам людей, особенно бывшим фронтовикам, не только в реализации их творческих планов, но и в решении «земных» проблем, связанных со здоровьем, жильем, неполученными наградами.
В конце жизни писатель выпустил роман «Так называемая личная жизнь», двухтомник «Разные дни войны», «Дневники военных лет». Последняя его книга «Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине» была издана в 1988 г. Плотно занимался Симонов кинодокументалистикой. Совместно с Р. Карменом он создал кинодилогию «Шел солдат», «Солдатские мемуары» — о кавалерах трех орденов Славы, телефильмы о Булгакове и Твардовском.
На фоне всех этих событий, особое место в жизни Симонова оставило лето 1941 года, начальный период войны, оборона города Могилева, битва вблизи деревни Буйничи под Могилевом. Здесь проходил передний край обороны.10 июля 1941 года фашисты вплотную подошли к этой линии обороны со стороны Бобруйского шоссе. Здесь занимали оборону воины 388-го стрелкового и 340-го легкоартиллерийского полков, отряд народного ополчения. Организацию обороны здесь возглавил талантливый командир, полковник Кутепов Семён Фёдорович. С утра 11 июля земля вздрогнула от грохота разрывов. Бой 12 июля длился 14 часов и закончился победой защитников Могилёва. В ходе боя было подбито и сожжено 39 немецких танков, бронемашин и около полка пехоты противника. После боя на Буйничское поле прибыли военные корреспонденты К. Симонов и П. Трошкин, которому удалось сфотографировать ещё дымящееся кладбище боевых машин вермахта. Снимки Трошина и очерк К. Симонова «Горячий день» об удивительном мужестве и стойкости защитников города Могилёва опубликовала газета «Известия» 20 июля 1941 года. События героической обороны нашли отражение в романе Симонова «Живые и мёртвые» — прообразом главного героя романа Серпилина послужил полковник Кутепов, в дневнике «Разные дни войны» Симонов возвращается и возвращается к полю сражения за Могилёв. «Я не был солдатом, был всего-навсего корреспондентом, но у меня есть кусок земли, который мне вовек не забыть — вот это поле под Могилёвом, где я впервые в июле 1941 года видел, как наши солдаты в течение одного дня подбили и сожгли 39 немецких танков и впервые, с начала войны, враг был остановлен» — писал в своём дневнике, летописец Отечественной войны, основоположник Правды о войне 1941—1945 гг Константин Михайлович Симонов. Уже одним этим признанием Могилёв вошёл в историю военной литературы на все времена и поэтому особенно нам дорог, и любим белорусским народом. Писатель своим главным произведением увековечил исторические события Отечественной Войны на Белорусской земле. Мы признательны и благодарны ему за пожизненную любовь к нашей Земле, людям, живущих и здравствующих на ней.
Нам осталась светлая память о Великом человеке, писателе, правдивом военном Летописце героических событий Отечественной Войны во имя жизни на Земле! 20.10.2015.

На конкурс «Герои Великой Победы — 2020», номинация «Публицистика», очерк Игорь Назаров E-mail: nazarov_52@inbox.ru
Благодарная память земляков
Очерк
Метелёв Василий Петрович 26.12.1913 — 16.06.2012

На моей малой Родине, в районном центре, посёлке городского типа Тугулыме, Свердловской области, ежегодно проходит шахматный турнир, посвящённый памяти фронтовику — Герою Советского Союза, Метелеву Василию Петровичу, участнику Великой Отечественной Войны с июня 1941 года по январь 1944 года. Тяжёлое ранение в этом -1944 году, не позволило ему продолжить свой боевой путь.
Об этом Земляке — Герое, я узнал, когда по крупицам собирал материал для своей будущей книги, посвящённой памяти уральцам — фронтовикам «Голос минувшего» в 2014 году. А живу я давно и далеко от малой Родины, в Беларуси, овеянной подвигами партизан, подпольными группами народных мстителей, а затем и победоносным наступлением Красной Армии в июне 1944 года, когда началась освободительная операция под кодовым названием «Багратион».
Василий Петрович неоднократно приезжал на родину, навещал родственников, встречался с земляками. Последний раз был в 1989 году на праздновании 300-летия поселка Тугулым. В Киеве, ставшим для него второй родиной, в 1975, 1976 годах принимал тугулымских школьников. Районному и школьному музеям передал в подарок альбом, боевые карты 33 Армии, макет танка” Т-34 “, которым долгие годы награждались коллективы колхозов, совхозов — победители районного соревнования „Ударников коммунистического труда“. Земляки помнят о своём Герое, при въезде в райцентр с восточной стороны стоит стела с указанием имени Героя. На здании Пенсионного фонда установлена мемориальная доска с надписью: „На этом месте стоял дом, где родился и жил с 1913 по 1932 годы Герой Советского Союза В. П. Метелёв.
Василий Петрович родился 26 декабря 1913 года в селе Тугулым, Свердловской области. Здесь окончил школу. Рано остался без родителей. Воспитывался с дедушкой и бабушкой. После окончания школы стал работать в колхозе «Передовик». Смышленого паренька с детства тянуло к технике. Он освоил трактор и стал трактористом. В 1927 году вступил в ряды ленинского комсомола. Комсомольцы колхоза избрали его своим вожаком, а затем ему доверили руководство отделом районной комсомольской организации. В 1931 году — стал коммунистом, а год спустя добровольно вступает в Красную армию. Окончил полковую школу младших командиров, затем школу танковых техников в Ленинграде и беспрерывно служил в танковых частях. Проходил службу в Харькове и Житомире на танках Т-26. Командиром роты ремонтно-восстановительного танкового батальона 15-й танковой дивизии старший лейтенант В. П. Метелёв — участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. В течение первых двух месяцев Великой Отечественной войны многие советские части и соединения оказались окружены и разгромлены войсками нацистской Германии и её союзников у западных границ СССР. Среди них оказались и танкисты 15-й танковой дивизии, которые отступали с боями. В конце июля 1941 года приказом советского командования начался отзыв с фронта наиболее ценных танковых кадров, не имевших материальной части и использовавшихся в боях в качестве обычных пехотинцев. Остатки 15-й танковой дивизии 16-го механизированного корпуса погибли в «Уманском котле» в составе группы П. Г. Понеделина в начале августа 1941 года. 14 августа 1941 года дивизия была расформирована. Василий Петрович был направлен в 4-ю танковую бригаду, сформированную из эвакуированных с фронта остатков личного состава уничтоженных в боях 15-й и 20-й танковых дивизий. Участвовал в обороне Москвы. В 1942 году окончил Военную академию бронетанковых и механизированных войск. Участвовал в боях на Орловско-Курской дуге и на Днепре. С августа 1942 года беспрерывно сражался с фашистами в составе 3 танковой армии генерала П. Рыбалко. В ночь с 4 на 5 ноября 1943 года 56 танковой бригаде, назначенной в передовой отряд 7 танкового корпуса, была поставлена задача: прорваться в населённый пункт Святошино, перерезать шоссе Киев — Житомир, не выпускать из города врага и не дать возможности получить подкрепление. В дождь, по бездорожью, в ночное время продвигалась бригада к месту выполнения боевой задачи. Ее появление было настолько внезапным, что сонные немцы приняли сначала наших бойцов за своих. Но оправившись от неразберихи, они открыли шквальный огонь, завязался ожесточенный бой. Командир бригады полковник Малик был тяжело контужен. В. П. Метелев, взяв командование на себя, продолжал руководить боем.
В ночь на 5 ноября 1943 года в боях за Киев, начальник штаба 56-й гвардейской танковой бригады гвардии майор В. П. Метелёв, во главе группы танков прорвал оборону противника и, совершив 40-километровый рейд по тылам у села Святошино (ныне в черте города Киев), вышел на шоссе Киев — Житомир, отрезав пути отхода противнику. В результате чего были освобождены Пуща-Водица, Святошино, Вита-Почтовая. Затем, с подходом резерва, с боями освободили станции Жуляны, Глеваху и города Васильков и Фастов. Боясь окружения и уничтожения своих войск в Киеве, немецкое командование начало спешный их вывод из города по обходным дорогам. 6 ноября 1943 года г. Киев был освобожден от врага. За успешное форсирование р. Днепра и освобождение г. Киева, 10 января 1944 года 7 танкистам было присвоено звание Героя Советского Союза, в том числе и майору В. П. Метелеву. 24 января 1944 года В. П. Метелев был тяжело ранен и вернуться в строй не смог. Войну закончил в 1944 году. По воспоминаниям В. П. Метелёва, для согласования целей и задач с соседними частями он поехал в 54-ю танковую бригаду, но попал под артиллерийский налёт. Осколок попал в правый коленный сустав, через некоторое время началось заражение крови, и ногу пришлось ампутировать.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм», гвардии майору Метелёву Василию Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» №4041.
Из армии уволен в запас в 1945 году, в звании гвардии подполковника. За боевые заслуги он награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, медалями. В послевоенное время жил в Киеве.
В 1961 году окончил юридический факультет Киевского Государственного университета имени Т. Г. Шевченко. Более 30 лет работал в Министерстве автомобильного транспорта Украинской ССР. В течение 10 лет был секретарём парткома. За трудовую деятельность награждён орденами Ленина, Октябрьской революции и «Знак почёта», имеет более 20 медалей.
Постановлением главы муниципального образования Тугулымский район №392 от 20.07.2005 г. Метелёву Василию Петровичу присвоено звание «Почетный гражданин Тугулымского района».

НАГРАДНОЙ ЛИСТ

1. Фамилия, имя, отчество МЕТЕЛЕВ ВАСИЛИЙ ПЕТРОВИЧ
2. Звание гвардии майор 3. Должность, часть начальник
штаба 56-ой гвардейской танковой бригады 7 гтк 3 ГТА
4. Представляется к званию ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
5. год рождения 1913
6. Национальность русский
7. Партийность чл. ВКП (б)
8. Участие в гражданской войне, последующих боевых действиях
по защите СССР и отечественной войне (где, когда) участник
Отечественной войны с 22.06.1943 г.
9. Имеет ли ранения и контузии в отечественной войне дважды
ранен в январе и феврале 1943 года
10. С какого времени в Красной Армии с 1932
11. Каким ГВК призван Тугулымским РВК Свердловской области
12. Чем раньше награжден (за какие отличия) орд. Красного
Знамени, Отечественной войны 2 ст. и медалью «За боевые заслуги»
13. Постоянный домашний адрес представляемого к награждению и
адрес его семьи Свердловская обл., Тугулымский район, село Тугулым.
14. Сестра — МЕТЕЛЕВА КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА

Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг:

Тов. МЕТЕЛЕВ, оперативно руководил штабной работой непосредственно на поле боя, претворял планы и замыслы командира по разгрому вражеской группировки и освобождению населенных пунктов. Действуя на своем танке дерзко и решительно, внезапным ударом вносил смятение в ряды противника, внося панику и уничтожая при этом его живую силу и технику. Так, при осуществлении задачи прорыва вражеской обороны и выхода в тыл врага танковой группы, тов. Метелев стремительным броском вышел к населенному пункту Святошино Киевской области, оседлав проходящую здесь шоссейную дорогу Киев-Житомир, в силу чего противник, бросая технику и обозы, вынужден был искать другие пути отхода. В этом и последующих боях за населенный пункт Глева и ст. Желяны тов. Метелев, руководя боевыми действиями танкистов, добился выполнения всех планов командования. В результате чего бригада на правом берегу Днепра, севернее Киева, уничтожила до 130 солдат и офицеров противника, 10 танков, из них 4 «Тигра», 38 полевых орудий, 7 самоходных пушек, повозок с боеприпасами и продовольствием и пр., 270 пушек, автомашин 181 шт., взято в плен 145 гитлеровцев.
За образцовое выполнение приказов командования и проявленные при этом мужество и отвагу тов. МЕТЕЛЕВ достоин присвоения звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
Командир 56 гв. ТБР
гвардии подполковник ЩЕРБА
12 ноября 943 года

Награды и звания — Советские государственные награды и звания:

Герой Советского Союза (10 января 1944);
орден Ленина (10 января 1944);
орден Октябрьской Революции;
орден Красного Знамени (16 апреля 1943);
орден «Знак Почёта»;
орден Отечественной войны I степени (6 апреля 1985);
орден Отечественной войны II степени (5 августа 1943);
медали, в том числе:
медаль «За боевые заслуги» (9 февраля 1943);
медаль «За оборону Москвы» (20 января 1945);
медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (10 августа 1945);
медаль «За оборону Кавказа».
Семья: Жена — Лидия Петровна, вместе воспитали двух дочерей: Ирину и Ларису.
Умер 16 июня 2012 года. Похоронен в Киеве — на кладбище «Берковцы».

Вечная Слава участникам Великой Отечественной Войны, освободителям Отечества от ненавистного фашисткого порабощения! Да здравствует в веках Великая Победа всего нашего многострадального Народа! Слава Героям — Победителям! Вечная Память и благодарность им от всех послевоенных поколений Союза Советских Социалистических Республик! 10.02.2020.

О смысле и ценности человеческой жизни
VIII-й Международный литературный конкурс, посвященном памяти писателя Константина Симонова и Году малой родины в Беларуси г. Могилёв 2018. Номинация: Малая проза.

Эссе
Кратчайшее выражение смысла жизни может быть таким: мир движется и совершенствуется. Главная твоя задача — внести вклад в это движение, подчиниться ему и сотрудничать с ним.
Лев Николаевич Толстой
Мы можем сейчас спокойно рассуждать и искать смысл жизни своей и человечества, после наступления мира и относительной тишины в Отечестве, со времени окончания тяжелейших военных лет Второй Мировой Войны 1941 — 1945г. Память о ней жива в судьбах старшего поколения, переданная нам как завещание, как связующая эстафета для живущих сейчас и грядущих поколений. Война до предела обострила и высветила ценность человеческой жизни, показала в движении все лучшие человеческие качества, мобилизовала их на преодоление невероятных трудностей, лишений, испытаний. Благодаря высокому боевому духу Красной Армии, нашего многострадального Народа, мы выстояли, разбили в боях сильного врага, одержали историческую Победу на все времена, решающую в спасении всего Человечества от тотального истребления «низших рас». по идеологии немецкого фашизма.
Смыслом жизни поколения, родившегося в 1920-х годах прошлого столетия, стало осознание спасения Отечества от гибели, когда началась Великая Отечественная Война в 1941 году. Об этом времени, полном трагизма, безысходной горечи, хорошо и проникновенно рассказал Константин Симонов, в свих последних прижизненных воспоминаниях: «Глазами человека моего поколения» (К. Симонов, «Избранное», Екатеринбург, издательство «Фактория», 2005г).
Писатель, со всей ясностью понимания обстановки на кануне войны, пишет: «Все мы конечно понимали о неизбежности войны с Германией, мысленно готовились к ней». И только через многие годы после окончания Войны, при получении доступа в архивы Министерства обороны, а так же из личных встреч с известными военными начальниками, свидетелями героических сражений, Константин Михайлович воспроизвёл истинную суровую правду о всём ходе Войны, о первых ста дней боёв по всем фронтам. Он поставил себе цель — донести эту Правду до современников, историков и будущих поколений. Это стало смыслом его жизни, творчества, общения со всеми выжившими фронтовиками. После ХХ-го съезда Партии общество разделилось в своей оценке предвоенных событий, Войны и послевоенного времени. Писатель встретил яростное сопротивление в своём правдоискательстве, а это ещё больше придало ему сил в начатом деле последних лет своей жизни. Вот как он изложил своё видение будущего: «Я менее пессимистически настроен, чем Вы, в отношении будущего. Думаю, что правду не спрячешь и, история останется подлинной историей, несмотря на различные попытки фальсификации ее — главным образом при помощи умолчаний.
А что касается того, чему больше будут верить, когда мы все помрем, будут ли больше верить, в частности, тем мемуарам, о которых Вы пишете в своем письме, или тому роману, о котором Вы пишете, то это еще, как говорится, бабушка надвое сказала. Хотелось бы добавить: поживем — увидим, но поскольку речь идет об отдаленных временах, то мы уже не увидим. Однако думаю, что будут верить как раз тому, что ближе к истине. Человечество никогда не было лишено здравого смысла. Не лишится его и впредь».
При всем своем оптимизме Симонов надежду на торжество «здравого смысла» относил все-таки лишь к «отдаленному будущему», он не мог представить, что не пройдет и десяти лет после его смерти и будет напечатана книга о Сталине. Тогда это казалось немыслимым. Однако он и весной 1979 года, когда диктовал «Глазами человека моего поколения», повторял формулу героя своего романа, написанного в 1962 году: «…Хочется надеяться, что в дальнейшем время позволит нам оценить фигуру Сталина более точно, поставив все точки над „i“ и сказав все до конца и о его великих заслугах, и о его страшных преступлениях. И о том, и о другом. Ибо человек он был великий и страшный. Так считал и считаю».
Вряд ли сегодня можно принять эту формулу «великий и страшный». Быть может, доживи К. Симонов до наших дней, он нашел бы более точную формулировку. Но и тогда такая оценка не была для него безусловной и безоговорочной, тем более не было у него и тени снисхождения к злодеяниям Сталина — он считал, что его преступлениям нет и, не может быть никаких оправданий. Иван Алексеевич, один из героев романа «Солдатами не рождаются», размышляя о Сталине в связи со словами Толстого в романе «Война и мир» говорит: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды», ее опровергает сама жизнь. Один из руководителей Генерального штаба, изо дня в день, общающийся со Сталиным, имеющий возможность довольно близко его наблюдать, (генерал армии Антонов) он про себя хорошо знал, что простота, добро и правда совершенно чужды Сталину и поэтому речи не может быть о каком-либо его величии.
Из материалов ко второй части книги, особый интерес и ценность представляют записи его бесед с Г. К. Жуковым, А. М. Василевским, И. С. Коневым и И. С. Исаковым. Большая часть записей бесед с Г. К. Жуковым вошла в мемуарный очерк «К биографии Г. К. Жукова». Эти «Заметки…» и записи бесед с другими военачальниками вошли во вторую часть книги — «Сталин и война» (К. Симонов).
Обращают на себя внимание откровенность и доверительный тон собеседников писателя. Они рассказывают ему и то, что по понятным причинам не могли тогда написать в собственных мемуарах. Эта откровенность объяснялась их высоким уважением к творчеству и личности Симонова; беседуя с писателем, они не сомневались, что он распорядится рассказанным ему самым лучшим образом.
Как известно, Г. К. Жуков был человеком, не терпевшим панибратства и чуждым сентиментальности, но, поздравляя Симонова с пятидесятилетием, он обратился к нему «дорогой Костя» и закончил свое письмо словами, которые предназначаются только близким людям — «мысленно обнимаю Вас и целую». Надо ли говорить, какую ценность представляет всё вышесказанное. Оно показывает нам всё величие Константина Михайловича, его безупречность и, мужество в отстаивании правдивости в описании личности Вождя, судьбоносных решениях принятых им на протяжении всего хода событий, начиная с 1937 года и до окончания 1942 года.
А. М. Василевский однажды, обращаясь к Симонову, назвал его народным писателем СССР, имея в виду не несуществующее звание, а народный взгляд на войну, который выражен в творчестве Симонова: «Очень важно для нас то, что все Ваши произведения всенародно известны, признаны и любимы. Касаясь почти всех важнейших событий войны, Вы преподносите читателю содержание своих книг наиболее полно, со знанием материала, а главное — строго правдиво и обоснованно, без каких-либо попыток в угоду всяким веяниям послевоенных лет и сегодняшнего дня отойти от суровой правды истории, на что, к сожалению, многие из писателей и, особенно нашего брата, мемуаристов, по разным причинам идут так охотно».
Эти слова помогают нам понять, почему самые прославленные наши полководцы с такой охотой и открытостью беседовали с писателем — их подкупало его редкое знание войны, людей, с кем приходилось встречаться на фронтах, его верность правде. 06.08.2018

Весна 1945 года, г. Бреслау. Герман 21..03.1926 — 11.08.2004.

Глазами солдата
Подлинно восстановленные записи нашего старшего брата Германа, принимавшего участие в ВОВ с июля 1944 года по май 1945 года.
Наш старший брат, Назаров Герман Степанович (1926 — 2004 г.), был призван на фронт Ханты — Мансийским окружным военным комиссариатом 4 июня 1944 года, находился в армейских частях по август 1945 года, Северо-Западный фронт, Прибалтика, Польша, Германия, Австрия.
«В этих своих коротких записках я хочу вкратце описать мою службу в 741 ордена Александра Невского стрелковом полку, 128-й Псковской Краснознамённой стрелковой дивизии, 118 корпуса. Этот полк вёл бои с немцами сперва под Ленинградом, потом в составе 3-его Прибалтийского фронта (Эстония), затем в составе 1-го Украинского фронта, в составе 21-й Армии, под командованием генерал-полковника Гусева. Мысль описать мой 741-й полк, его командиров и солдат, многих мне знакомых, неустанно меня преследовала сразу после моей демобилизации из Советской Армии 6 октября 1945 года. После двухлетнего пребывания дома я почувствовал, что имена моих сослуживцев начинают забываться, а я их не могу забыть. И пусть их светлый образ навсегда останется в нашей памяти. Записи начну со дня призыва в Армию, учёбы в полевом полку и на фронте. 4 июля 1944 года, на пароходе отправляемся с Сашаровской пристани в Омск.
20 июля 1944 года становимся солдатами 23 запасного стрелкового полка в г. Бердск. Затем полк перевели под г. Куйбышев, в 6 км. от г. Барабинска. Учусь во взводе управления полковой артиллерии. Наш комбат лейтенант Горбачёв. Мои товарищи: Далинин Геннадий, Таран, Кабанов, Невратов, Осадчий, Стелецкий, Лёгоньких, Беляев, Литвинов, Конзачаков, Фарносов Фёдор — с ними учился в запасном полку и подробней расскажу о них в последующих повествованиях. Многие из них пали смертью храбрых в борьбе с немецко-фашисткими захватчиками. Вечная память им!
11 сентября 1944 года маршевой ротой едем на фронт через города: Омск, Петропавловск, Уфу, Казань, Москву, Клин, Калинин, Бологое, Старую Руссу, Дно, Псков, — везде следы недавних боёв. Разрушенные дома, разбитые танки, блиндажи, паутины колючей проволоки, здесь и там воронки от взрыва бомб, братские могилы. На станциях разбитые и сожжённые врагом здания вокзалов. Тянется в родные места население, на истерзанную землю. Картина жуткая. На лицах солдат-новобранцев ненависть к врагу и месть, месть за поруганную землю, за разрушенный Псков. Въезжаем в Эстонию, станция Печора (Тетсери) — более сохранившуюся, чем ранее виденные нами города. Далее следуем до станции Орава. Орава — волость в Эстонии, в составе уезда Пылвамаа.
На станции царит оживление: с эшелона выводят лошадей, прибывших из Монголии. Везде вороха сбруй, обмундирования, в небо смотрят зенитки «Машки», виднеется дым походных кухонь. Наша маршевая рота прибыла на место дислокации. Мы влились пополнением в 128-ю дивизию, два дня назад взявшую город Тарту.
Нас распределили по подразделениям: Фарносов Фёдор в дивизионную разведку, Таран и Кабанов в полковую разведку, Далинин Геннадий в строевую часть писарем, Невратов, Осадчий, Стелецкий, Лёгоньких, Беляев, Литвинов в батарею 76 мм. пушек, Конзачаков уходит в 374 полк 128-й дивизии, в батарею 45 мм. пушек. Я же, как водитель, попадаю в 120 мм. батарею полковых миномётов. Наш командир батальона — старший лейтенант Андросов.
Принимаю машину ГАЗ-АА, изучаю миномёт, знакомлюсь с расчётом, появляются новые друзья, шофера: Калашкин Михаил, Чеквалов Михаил, Синкин Владимир Петрович, Арсенин Василий, Бугрий Пётр Прокофьевич, Храмцов Аркадий с 1926 года, Фазылов Тагир, Гриценко, Хинай. Командиры огневых взводов: лейтенант Минеев, лейтенант Величко, лейтенант Борт. Из расчётов: сержанты Шушаков, Хмелёв, рядовые: Капризо, Грицай.
С 23 сентября по 30 октября 1944 года находились на станции Орава. Научился метко стрелять из карабина, участвовал в манёврах, в параде нашей дивизии на большой лесной поляне. Отдавал рапорт командиру нашей дивизии, полковнику Долгову. Его сопровождали: майор Чурганов, командир 741-го стрелкового полка, майор Баранов, заместитель командира полка по строевой части, капитан Верховский — начальник строевой части.
30 октября 1944 года грузимся в эшелоны и отправляемся в Архангельск. 11 ноября прибыли на место. Машины батареи ставим на консервацию, а моя машина занималась перевозкой продовольствия, обмундирования, пиломатериалов для постройки конюшен. В ночь на 11 декабря 1944 года переправляемся через Северную Двину на английских ледоколах на левый берег. Грузимся в эшелоны и отправляемся на фронт через города: Москва, Тула, Орёл, Курск, Льгов, Киев, Казатин, Винницу, Львов, Перемышль, и прибываем на польскую станцию Жешув.
3-го января 1945 года выгружаемся и стоим лагерем в 18 км. за станцией Жешув, в 40 км. от линии фронта. Слышны раскаты мощной артиллерии, это наши штурмуют укрепления врага на левом берегу Вислы. В небе часто видны самолёты П-2 в сопровождении «Илов», уничтожающих укрепления врага. Всё дальше и дальше уходил вал войны, и стал слышен только гул и вздрагивание земли от бомбёжки.
12 января получаем приказ двигаться, и вся наша 21-я Армия, наш 741-й полк начали быстрым маршем продвигаться вперёд во втором эшелоне, чтобы развивать успех, сменив уставшие передовые части. Нашим машинам миномётных батарей приходилось не раз разворачиваться и возвращаться, чтобы перевезти боеприпасы. Мелькают польские деревушки, на короткой остановке забежишь в корчму выпить кофе с сахарином при свете карбидной лампы.
Переезжаем Вислу, и невольно приходится удивляться: на месте разрушенного немцами моста уже возведена сапёрами переправа большой пропускной способности. Вижу сожжённую немецкую мотоциклетку, исковерканные машины, трупы немецких солдат, раздавленные гусеницами наших танков. Расспрашиваем поляка и узнаём, что эта колонна была настигнута нашими танками и расстреляна прямой наводкой. Едем дальше, дорога проходит между двух гряд небольших гор, противотанковый ров. Переезжаем через узкую шейку насыпи, и опять стремительный бег машины. В кюветах то там, то здесь видны трупы фрицев, вот они — «завоеватели» Европы. Они стояли у Ленинграда, смотрели в бинокль на Москву, а сейчас они смотрят в небо своими открытыми стеклянными глазами мертвецов.
Останавливаемся, заходим вправо по ходу в домик. Пожилой мужчина встаёт нам навстречу. Просим напиться водички и спрашиваем его, почему хата уцелела, а окна выбиты, и печь, стоящая лет тридцать, грозит развалиться вот-вот. Узнаём, что вблизи стояла наша тяжёлая артиллерия, которая обстреливала немцев у переправы. Вот уже совсем сближаемся с передовыми частями, видны ракеты освещения. То там, то здесь видны зарева пожаров и вспышки от разрыва бомб, чётко слышится треск пулемётов, то всё сливается в сплошной гул, всё нарастающий, и каждый участник движения чувствует, что это предвестник нового, стремительного броска вперёд. Всё ближе и ближе немецкая Верхняя Силезия.
15 января 1945 года, наступила оттепель, тает снег, и весенний ветер мягко ласкает лицо. У всех фронтовиков приподнятое настроение: прорвана оборона врага, наш 1-й Украинский фронт начал стремительное наступление с Сандомирского плацдарма. Бои уже идут за городок Сосновец, последний пункт на границе с Польшей.
22 января наш полк и вся дивизия вступают в бой. Вот оно логово врага! Германия! Даёшь Германию! Въезжаем в пылающий немецкий город Пейскреган. Прошитые снарядами дома с осыпавшейся черепицей, с отвалившимися стенами каменных домов. Узкие улицы, ставшие ещё уже от развалин домов, погребённых немецких солдат в мундирах мышиного цвета. Картина жуткая и не поддаётся моему описанию от всего увиденного.
Чёрные паукообразные танки с белыми крестами и отсеченными горлами стволов орудий. Полк завязал уличные бои, прорываемся за город и устремляемся к городу Глейвицу.
Хорошая асфальтовая дорога, обсаженная ветвистыми деревьями. Совершаем частые объезды, на дорогах стоят мощные зенитные установки, раскрашенные пятнистой окраской под цвет местности. Но и это не помогает: от глаз наших лётчиков ничто не скроется!
Навстречу стали попадаться машины с ранеными солдатами. Всё ближе город, и всё явственнее слышен гул уличного боя. Вот шесть мессеров пикируют один за другим на какую-то цель. В небе повисли облака разрывов зенитных снарядов, город окутан дымом, он горит. Добрались, наконец, до нашей миномётной батареи. Комбат приказал немедленно разгрузить мины. Смотрю на расчёты — у всех довольные лица. Стволы миномётов под углом в 75 градусов. Немец на следующей улице цепляется за каждый дом. Переодеваясь в гражданскую одежду, старается ударить нам в тыл, но не вышло. Они обнаружены и уничтожаются нашими штурмовыми группами. Узнаю о первых погибших, о наших товарищах-артиллеристах: Лёгоньких, Беляеве, Осадчем. Они пали смертью храбрых. В трудных условиях уличного боя они с прямой наводки уничтожили несколько огневых точек. На руках катили пушку на указанную командиром автоматчиков цель — пулемёт, мешающий дальнейшему продвижению вперёд, в окне одного из домов. Навели, выстрелили, и немецкий пулемётчик был выброшен взрывной волной на асфальт улицы. Но вот выстрел немецкой пушки, неожиданно выкаченной из-за угла дома, обрывает жизнь моих друзей, моих земляков. Исковеркано орудие, лафет облит кровью убитых товарищей. Вечная память вам! Вы выполнили свой воинский долг с честью!
25 января 1945 года город Глейвиц взят. Полк ушёл за город, беря с боем каждый дом, в пригородной деревне, растянувшейся вдоль шоссе более километра. В полукилометре за городом, вдоль шоссе видны шесть сожжённых «Студебекеров» из отдельного 292-го артполка, приданного нашей дивизии. Эти машины по ошибке попали в расположение немцев и были расстреляны с прямой наводки. Этот случай заставил остальных быть более бдительными. На своей машине везу снаряды для 45 мм пушек и противотанковые гранаты, так как немец начал контратаковать танками. Спешим доехать со старшиной Виноградовым до расположения нашего полка. Наше внимание привлекают четыре человека, движущихся в нашем направлении по кювету шоссе. Автоматы держим наготове. Люди приближаются, различаем наших двух солдат из полковой разведки, ведущих двух пленных фолькштурман. Наши солдаты машут нам, чтобы мы немедленно возвращались обратно, так как недалеко немцы. Разворачиваю машину, старшина Виноградов узнал от них, где находится наш полк. Вижу по взволнованному лицу старшины, что мы были в тяжёлом положении, едва не попав в лапы к немцам. Кое-как находим обозы наших батальонов и раздаём им боеприпасы. Заночевали в лесу в пригороде местечка Глейвиц. На утро узнаём, что наш полк соединился с соседним полком 374, ликвидировав небольшую группу фрицев. Затем нас сменяет другая часть, чтобы опять продолжать развивать успех наступления, ликвидируя по пути очаги сопротивления. Весь полк возвращается в Глейвиц, чтобы после небольшой передышки вести новые бои на другом участке фронта, отвоёвывая город за городом немецкой Силезии. 27—29 января 1945 года находимся в Глейвице, получая пополнение и оружие. В городе тихо, из окон домов выброшены белые флаги как знак того, что город прекратил сопротивление. У нашей комендатуры собралась очередь цивильных гражданских немцев, чтобы получить немного хлеба. Комендантом города был назначен заместитель командира полка по строевой части майор Баранов Иван Иванович. 29 января полк движется на город Оппельн в 30 км за Глейвицем, ниже по течению реки Одер. Город был взят сходу при поддержке танковой бригады и авиации. Здесь произошла моя встреча с одноклассником Ильёй Мальцевым. Мы вмесмте с ним учились во второй образцовой школе города Тюкалинска Омской области в 1936 году. Нам было тогда по десять лет. Коротко поговорили и разъехались по своим сторонам движения в наступлении, дальше на Запад. 4—7 февраля 1945 года устремляемся к городу Бригу-на Одере. Доехав до городка Шанкендорфа, останавливаемся. Путь преграждает быстрая река Одер. Начинают подходить понтонные и сапёрные части для возведения переправы. Дороги забиты тяжёлой артиллерией, которая стягивается на правом берегу, чтобы дать артподготовку для наступления. Вот прошли восемь «Катюш», вызывая улыбку удовлетворения у солдат. В небе барражируют истребители. Подходит зенитная артиллерия, чтобы прикрыть батареи и воздвигаемую переправу от мессеров. Наступает ночь, непроглядная тьма, которую нарушает отблеск ракет освещения, пускаемых немцами, да рой трассирующих пуль на далёком расстоянии, которые напоминают летящих светлячков. Изредка доносится, как раскат грома, эхо далёкой бомбёжки, это наши самолёты бомбят город Бриг-на Одере. 8 февраля наши войска стремительно переправились через Одер и вышли на ближайшие подступы к Бригу. Въезжаем в первую деревню на левом берегу Одера, но теперь это уже не деревня, а груда обломков зданий, смешанных с торчащими из под развалин трупами фрицев, лошадей, коров. Хорошо поработали наши артиллеристы! Выезжаем на центральную дорогу, ведущую в Бриг, до которого 15 км. Немцы, поспешно отступая, не успели даже взорвать мосты через притоки Одера. Възжаем в центр города. Жарко от горящих домов, грозящих обвалится и погрести людей.
Узнаём дорогу на Гроткау у регулировщика и уходим на город. У немцев выгодные позиции — за Гроткау к Западу начинаются сопки. Полк ведёт бои в городе. Мы остановились в 3-х км от города.
Немцы предприняли несколько контратак и им удалось взять деревню на дороге к Гроткау. Наш полк оказался в их окружении. К вечеру 20 февраля к нам приходят три «Катюши» в деревню, где стояли машины нашей батареи. «Катюши» направили свои рельсы на деревню, где находились немцы, лейтенант устанавливает прицел буоль и даёт солдатам координаты прицела. Наводчики наводят рельсы по заданным координатам и, наконец, всё готово к залпу по врагу. Стали ждать подходящий момент для стрельбы. К позиции немцев стали подходить танки. Расчёты «Катюш» наготове, лейтенант командует: «Расчёт в укрытие!», все бегут за церковную ограду, находящуюся в 15—20 метрах от машин. Лейтенант залазит в кабину «Студебекера» и опускает бронещитки на стекла машины. Затем послышалось зловещее шипение и столб пламени упёрся в землю и, как огненные стрелы, полетели снаряды в небо и скрылись в нём. Через несколько мгновений послышались беспорядочные взрывы снарядов, несколько танков немцев загорелись, и отдалённая деревня опять стала нашей. 21 февраля пришли наши танки и Гроткау был освобождён, немцы были отброшены к городу Альт-Гроткау, в 5 км от Гроткау. Наш полк меняет другая часть, а мы покидаем Гроткау. Полк основательно потрёпан, насчитывает от силы 200 человек пехоты, не считая тылов. Перебрасываемся на другой участок к городу Бреслау на Одере. Вот уже более месяца идёт штурм этой твердыни. Над городом дым и грохот бомбёжки. Полку поставлена задача — сдерживать немцев, стремящихся прорваться и соединиться с бреслаузкой группировкой. Подходим к сопкам и занимаем оборону в 15 км западнее Бреслау. Здесь мы берём деревни Штейн и Вольтскирх у подножья большой горы, наверху которой стоит Кirх (монастырь) Вольтскирх, несколько раз переходящий из рук в руки. Командующий артиллерией корпуса приказал: «Стереть с лица земли». После бомбёжки с воздуха и огня артиллерии деревня Вольтскирх превратилась в груду развалин.
23 — 28 февраля стоим под сопками, продвижения нет, и больше не было взято ни одного населённого пункта в этом направлении, и только капитуляция отбросила немцев в Прагу. Машины нашего полка стали за 6 км от деревни Штейн во дворе барского дома. Расположились во флигеле. Со мной были шофёры: Аришин, Чекванов, Бугрий, Гриценко, Силкин, Храмцов, Канашкин. Машины поставили в аллее акаций, несли посменно дежурство. Февраль, снег почти уже сошёл, кругом лужицы снеговой воды, на дне которых видны осенние опавшие листья, они так напоминают далёкий родной Сибирский край и лес весной, но мы в Германии. Прикидываешь — какое расстояние отделяет нас от далёкой Родины! Урок истории повторяется — Русские солдаты опять в Германии! Со стороны Штейна слышится грохот. В небе часто видны П-2, летящие на бомбёжку немецкой обороны. Изредка появляются мессеры, они уже редкие гости над нашими позициями. С водителями Кашкиным и Храмцовым едем в распоряжение дивизии. Приезжаем в штаб и получаем направление — ехать за боеприпасами в город Бериштадт в сторону города Чеистоков, это в 110 км от нашей стоянки. Проезжаем город Бриг, прибываем на станцию Бериштадт. Грузим машины снарядами для гаубиц 122 мм и минами для наших миномётов. Прибываем на место нашей стоянки под деревню Штейн.
1 — 4 марта 1945 года наш полк уходит вправо от деревни Штейн вдоль гор и ведёт наступательные бои. Нам приходит пополнение из освобожденных из немецкой неволи пленных красноармейцев и парней, угнанных на работу в Германию. В одном из боёв тяжело ранен начальник санитарной службы капитан Проскурнин. Много раненых отвезли в медсанбат.
5 — 6 марта 1945 года возвращаемся снова под Гройкау и останавливаемся в 5 км восточнее города, в одной из деревень. С 6-го по 15-е марта получаем пополнение и оружие. Подходят артиллерийские части и ведут пристальный огонь по Альт-Гройкау, прикрывающему правый фланг Охельиской группировки, которая далеко вклинилась в наш фронт, имея плацдарм на левом берегу Одера. Вечером 15 марта в наше расположение прибыли танки Т-34 и «Катюши» и въехали в вырытые для них ниши. Только рельсы со смертоносными снарядами виднеются на поверхности, чтобы немцы не обнаружили их. 16 марта вызывает меня наш воентехник, старший лейтенант Митрофанов и говорит: «Назаров, тебе придётся ехать в г. Краков и сдать свою машину войску Польскому, которое формируется там». Делать нечего, раз приказ — надо ехать! Прощаюсь с шоферами, знакомыми солдатами и еду в армейские автомастерские города Брига, что в 20 км от Гроткау. Мастерские были расположены в танковом гараже, где фрицы учились по назначению. В отдельных гаражах еще стояли не собранные танки с чёрными крестами на башнях. От корпуса сдавали 10 полуторок. Два дня эти машины ремонтировали, и мы отбыли в Краков. От армии нас сопровождал капитан, а от дивизии воентехник на «Шевроле», которую вёл дивизионный шофёр Розен. Подъезжаем к г. Оппельн. Рядом фрицы, которые ещё не знают, что их группировка окружена со взятием нашими войсками городов Альт-Гроткау и Нейсе.
Во второй половине марта — в конце дня 18 марта 1945 года в районе города Оппельн окружено свыше 5 дивизий противника.
18 марта 1945 года подъезжаем к Домбровскому угольному бассейну г. Бсутен. Два месяца тому назад наш полк брал здесь с боем каждый дом, каждую улицу, а сейчас по городу спешат прохожие, снуют машины. В небо упирается столб чёрного дыма от металлургических заводов и копей. Только подбитые танки да сожжённые дома — немые свидетели недавних боёв за Силезию. После Бсутена проезжаем Карф, Катовице, Сосновец и устремляемся к Кракову, 19 марта прибыли в город. Трёхсоткилометровое расстояние отделяет меня от части, сжимающей кольцо Оппельнской группировки противника. Сдаём машины пану майору Войска Польского. 22 марта машина «Шевроле» водителя Розена уносит нас по дивизиям корпуса. Прибыл в г. Альт-Гроткау, где стоят тылы нашей 128-й стрелковой Краснознамённой дивизии. За спиной тяжесть ППСа, на боку полевая сумка с тетрадями, вещмешок с краюхой хлеба и банкой консервы — вот и всё, что нужно для солдата. Жду машину из нашего полка, которая должна прибыть за боеприпасами. Смотрю, где можно было бы отдохнуть и перекусить. Повсюду дома без черепиц, пробитые снарядами, город выглядит как после землетрясения. Пока приглядывал себе место отдыха, узнаю страшную весть — убит майор Чурганов, командир нашего полка. Схоронили его на узкой и тесной Burgplatz (городской площади) в г. Гроткау, отдав последние воинские почести боевому командиру. Командиром полка был назначен майор Баранов Иван Иванович. В окно чердака дома, на котором чудом уцелела черепица, я увидел, что подошла машина «Шевроле» без кузова и выбитыми стёклами, кабина изрешечена осколками снарядов. Подхожу к машине, возле которой стоит наш водитель Арсенин и воентехник ст. лейтенант Митрофанов. Это машина нашей миномётной батареи, попавшая под прямую наводку немецкой пушки. Воентехник сообщает мне, что захвачен немецкий мотоцикл BMW, на котором я должен возить нового командира полка. Наступает вечер, и длинные тени легли на землю. С начфином нашего полка идём в полк, расположенный в деревне Обер-Кюшмальц. Выходим на дорогу, ведущую в г. Нейсе. Часто попадаются колонны пленных немцев по пятьсот человек, остатки пленных Оппеньской группировки. Опустив головы, проходят фрицы в пятнистых комбинизонах и плащпалатках, их ведут для отправки в наш тыл, для участия в работах по восстановлению разрушенных ими городов и сёл нашей Родины. Сворачиваем на дорогу в Обер-Кюшмальц и решили где-нибудь переночевать. Устремились к большому дому, окружённому деревьями, подходим к воротам и вижу: у подъезда стоит мотоцикл с коляской и улыбающийся Чекмалов Михаил, шофёр нашей батареи. Оказывается, в этом доме расположился медсанбат нашей дивизии. Он поздравил меня с завершением трудной командировки в Краков. В это время к нам подходит Тёмкин, фельдшер из нашего полка, приехавший сюда за медикаментами. Расселись на мотоцикл и тронулись в дорогу, в тыл нашего полка. Стало радостно на душе, что я снова увижу дорогих моих друзей-шоферов, ведь мне столько пришлось с ними поколесить по дорогам Польши, Германии и пережить тяжёлые моменты войны! Двигатель мотоцикла мягко работает, нет никакого побрякивания, постукивания подвески, чувствуется класс машинки BMW. Поздним вечером добрались до своего полка. Волнуясь, захожу в дом, где расположилась наша шоферская команда. Комната тускло освещена свечой, за столом мои друзья, заканчивают ужинать. Мы опять все вместе! Калашкин Миша уступает мне стул, наливает борща. Быстро закончил трапезу. Потом начал рассказывать про свою поездку в Краков. Вскоре улеглись спать, друзья моментально заснули. Я долго ворочался, не мог заснуть, мне всё не верилось, что буду возить командира полка, как сложатся наши отношения, и что вообще меня ждёт впереди.
Сегодня, 23 марта 1945 года приступаю к учёбе вождения немецкого мотоцикла BMW при участии нашего шофёра Чекванова Михаила Константиновича. По дороге на батарею, расположенную в 5-ти км от Обер-Клюшмальц, мотоцикл вдруг стал трудно управляться, а потом и вовсе не смогли переключать скорости. Вызвали повозку и вернули мотоцикл в наши мастерские. На этом моё обучение закончилось, не успев начаться. Сроки ремонта не определённы, техника сложная.
26 марта с рассветом все свободные машины батареи едут на огневую за миномётами и минами. Водитель Гриценко заболел и остался в расположении, я еду вместо него на его машине. Часа через два возвращаемся в Обер-Кюштальц. Расчёты чистят миномёты, на кухне хлопочет Канашкин Миша, наш повар и шофёр. Вечером произошла смена части и опять в путь. Снова сопки, влево на вершине монастырь, на склоне видно деревушку, там немцы. Встали возле мельницы с большой каменной трубой. Напротив расположился КП полка. Иду к командиру части. Возле крыльца дежурный автоматчик. Сообщаю ему, что нужно лично встретиться с майором. На крыльце появляется адъютант Тарасов и, выслушав меня, исчезает в приёмной командира. Жду, наконец меня вызывают пройти. Сильно волнуясь, захожу в комнату, где за столом обедает Баранов И. И. Докладываю: «Рядовой Назаров прибыл из командировки в город Краков, машина сдана Войску Польскому в образцовом состоянии». Майор спрашивает: «Где сейчас определён?». Отвечаю: «Зачислен в расчёт вторым номером, товарищ майор». Следует указание: «С этого времени будешь дежурить с мотоциклом при КП полка, будешь мой личный шофёр». Отвечаю: «Есть, но с условием, что мотоциклом буду управлять только я, не передавая руля даже Вам». Майор улыбнулся моей наивности, проговорил: «Конечно, конечно». Спустя несколько минут я вышел от майора и зашагал к комбату старшему лейтенанту Андросову, который расположился у выезда из деревни в небольшом, но уютном домике. По сторонам от шоссе отдыхают солдаты, положив вещмешки под голову. Солдаты из роты противотанковых орудий устанавливают ПТР для ведения огня по воздушному противнику, под навесом сарая дымит походная кухня.
Вспотевший до предела, вхожу в прохладу каштана и докладываю комбату о решении командира полка. Андросов поздравляет меня с повышением и просит не посрамить честь солдата батареи. После этого рапорта спешу к друзьям-шоферам поделиться радостью. Захожу в большой сарай, крытый черепицей, где стоят машины Гриценко и Конашкина, присоединяюсь к солдатскому обеду, состоящего из борща и каши со свининой. Вдруг послышался шум моторов немецких самолётов, выскакиваем из сарая и смотрим, как четыре фоке-вульф делают заход на соседнюю деревню. Первый самолёт вдруг пошёл в пике и скрылся за деревьями рощи, окружавшей кольцом деревню.
Послышался треск пулемёта и взрыв бомб, к небу взмыл столб чёрного дыма, остальные стервятники следовали один за другим, и вот уже длинная полоса чёрного дыма от оглушительных взрывов. Оказывается, по дороге проходила колонна бензовозов, подвозящая бензин для самолётов фрицев, отступая, они взорвали её, чтобы не попала к нам. Сзади нашей деревни, где мы были расположены, километров за 15 виднелся купол гари и слышался грохот бомбёжки, то сплошной гул артподготовки, это наши войска штурмуют Бреслау, где немцы не приняли ультиматум о капитуляции.
1 апреля 1945 года занимаем оборону западнее Бреслау в 15 км, влево от нас находится Нейсе, вправо, на склоне предгорий, находятся Судет, Цобтен, Швайдинц. Командный пункт полка расположился в деревне Ранкау, тылы полка в деревне, левее в 5 км, батальон капитана Юдакова расположился в д. Вольтаскирх (вернее в развалинах её) и только часовня, изглоданная снарядами и осыпанная, как оспой, пулями, с оставшейся черепицей возвышалась над развалинами.
1 апреля — 8 мая 1945 года полк держит оборону, не давая немцам соединится с бреслаузской группировкой.
22 апреля прекратился непрерывный грохот штурма Бреслау, он низложен, освободив многие части, которые дрались на подступах к нему. Целые кварталы города превращены в груду разбитого кирпича и дымящихся развалин, погрёбших под собой тысячи солдат и гражданского населения.
8 мая в 3 часа ночи едем с командиром полка майором Барановым Иваном Ивановичем на мотоцикле в деревню Вольтскирх к командиру 1-го батальона капитану Юдакову. Небо уже сереет, близится рассвет. Тишину ночи нарушает то треск автомата, то взрыв гранаты, эхо раскатывается в горах и замирает. Через три-четыре минуты немцы пускают ракеты, освещая передний край, фрицы боятся вылазок наших разведчиков. Проезжаем деревню Штейн, где расположен комендантский взвод полка и разведка. Проезжаем завал, едем без света, ориентируюсь по белеющему асфальту, вот силуэт подбитого танка Т-34, загородившего дорогу, снижаю скорость и мотоцикл, накренясь на левый бок, объезжает танк. Вот поворот в д. Вольтскирх, вдруг землю потряс взрыв на стороне немцев, майор взглянул на меня, ка бы спрашивая, что это значит? Эти подозрительные взрывы сильно обеспокоили командира. Они были разгаданы только в 5 часов утра 8 мая. Вот и Вольтскирх. Останавливаюсь у домика с отвалившимся углом, разбитой черепицей, покрытый выбоинами от пуль. Глушу мотор, заходим к комбату, в комнате все встают, приветствуя командира. Здесь были: капитан Юдаков, командир одной из рот, связной комбата. В комнате, тускло освещенной свечой, стоял полумрак и облако табачного дыма, на столе стоял недоеденный ужин. Майор расспросил о пополнении батальона, о бдительности, о мерах батальона в случае артподготовки немцев. Затем разговор зашёл о таинственных взрывах. Капитан высказал мнение, что фрицы, наверно, взрывают грунт для сооружения дотов. Майор засомневался:- «А если они взрывают мосты и собираются уходить?». Было решено немедленно выслать батальонную разведку в траншеи немцев. Связной привёл двух сапёров молодых и подвижных с 1926 года, затем подошли четверо разведчиков. Капитан Юдаков поставил им задачу, вся команда ушла в темноту ночи.
8 мая 1945 года, 4 часа ночи, командир полка, майор Баранов И. И., сидевший у телефона подал знак, чтобы все замолчали и начал разговор со старшим разведки:- «Как, вы в траншеях? Немцы ушли?». По этому разговору мы, находящиеся рядом с комполка, поняли, что наступило время затишья, Победа где-то совсем рядом. На следующий день о ней объявили. Нашему ликованию не было конца!»
Так мой старший брат, Назаров Герман Степанович, 1926 года рождения, девятнадцатилетним, возмужавшим и закалённым в горниле Великой Отечественной Войны, пареньком встретил Победу в восточной Германии, в составе своего 741-го, ордена Александра Невского стрелкового полка, 128-й Псковской Краснознамённой стрелковой дивизии, 118 корпуса.

P.S.
Запись воспоминаний моего брата на этом обрывается. Началась его учеба в техникуме, потом обзавёлся семьёй, родились дети, и стало не до воспоминаний. Мне помнятся его рассказы о войне, когда вся семья собиралась за столом в день праздника Победы 9-го Мая, но я был слишком мал, чтобы вести такие записи. Герман награждён медалью «За отвагу», Орденом Отечественной Войны II степени, а также всеми юбилейными медалями к дню Победы. 05.03.2018.
Комментарии: 05.03.2018 в 16:56
Спасибо Ассоциации писателей Урала и Сибири за публикацию Воспоминаний «Глазами солдата». Они мне очень дороги и памятны, как светлая память о моём старшем брате-фронтовике Германе Степановиче Назарове, прошедшему дорогами войны от Пскова, через Прибалтику, Польшу, Германию до Австрии.
Игорь Сибиряк. Глазами солдата | АсПУр
aspuris.ru›igor-sibiryak-glazami-soldata/копия ещё — Яндекс
Игорь Сибиряк. Глазами солдата. Подлинно восстановленные записи моего старшего брата Германа, принимавшего участие в ВОВ с июля 1944 года по май 1945 года.

Учителя нашей Заводоуспенской средней школы. 1963 год.
Великий дар призвания
Участник проекта «Я вырос на уроках литературы. Контакт поколений» и «Народное сочинение». Опубликован в сборнике «Школьные воспоминания: мой урок литературы»,
ООО «Издательство АСТ», г. Москва, 2018, 352 стр. ISBN 978-5-17-105874-6.
Нашим учителям посвящается…
На фотографии:
Учителя Заводоуспенской средней школы 60-х лет: слева направо, сверху вниз: Дементьева Тамара Александровна; Дементьева Галина Ивановна — учитель начальных классов, Петрик Любовь Вильгельмовна — преподаватель русского языка и литературы, ей я посвятил рассказ: «Великий дар призвания», который вошёл в «Народную книгу» в проекте: «Я вырос на уроках литературы»; Анпина Антонина Васильевна — преподаватель химии, её взгляд пронизывал до костей, она сразу видела — готов ты к уроку или нет, я всегда дрожал, заходя в кабинет химии; Тагильцева Таисия Маркеловна — моя первая учительница, из Ленинграда, человек исключительно высокой культуры во всём — в знаниях, речи, одежде, облике, общении со всеми людьми, доброте и мягкости отношения к ученикам. Мы никогда не слышали ни одного окрика на нас, учеников, даже если мы что-то недопонимали с первого раза объяснения нового материала. Мы любили и обожали её до слёз, когда она заболевала.
Рассказ
Школа нам даёт всё, кроме знания жизни А. Кузнецов-из повести «Продолжение легенды»
Вот и пришла пора расставаться с нашей любимой начальной, уютной старенькой деревянной школой, ещё дореволюционной, 1917 года, постройки английским фабрикантом Ятесом. В конце мая 1963 года, наша первая учительница, Тагильцева Таисия Маркеловна, построила наш 4-й «А» класс в колонну по два ученика и, повела через прилегающую к школе дорогу, в двухэтажное кирпичное здание школы старших классов, для передачи и знакомству с классным руководителем нового 5-го «А» класса. Так начался для нас сорванцов, новый этап взросления. Таисия Маркеловна со слезами на глазах, передала нас классному руководителю, преподавателю математики, Еремян Завену Ивановичу. Мы сидели за новыми партами притихшие в ожидании чуда новой жизни. И оно потом открывалось перед нами каждый день — познание мира через знания, с которыми делились наши любимые педагоги.
В юном возрасте всё окружающее воспринимается с обострённым чувством. В череде новых предметов, открывается пара — урок русского языка и литературы. С нами приветливо, мило улыбаясь, знакомится преподаватель Петрик Любовь Вильгельмовна. Она вводит нас в программу обучения на предстоящий учебный год, делится наблюдениями, что способствует хорошему усвоению материала её уроков, рассказывает о своих требованиях к нам, в процессе обучения. Всё происходит с интересом познания и понимания, что от нас требуется в первое время вхождения в её предмет. Во все последующие годы обучения, это помогало мне с особым интересом слушать и выполнять домашние задания по русскому языку и литературе. Высокая культура личности Любовь Вильгельмовны, глубина знаний своих предметов, просто покорили меня, с первого года обучения у этого замечательного педагога по призванию, по зову души.
В памяти отложился урок знакомства с биографией А.С.Пушкина, началом его творчества. С каким душевным волнением, сопереживанием трагической жизни и смерти поэта она рассказывала, что её состояние невольно передалось нам, ученикам. Мастерски владея литературным словом и памятью, речь её перемежалась со стихами поэта, отрывками из дневников и переписки, она просто заворожила нас своим моно -спектаклем. Такие уроки классики и были тем мощным стимулом в старательном изучении литературы. Большинство из нас хорошо успевали по предметам Любовь Вильгельмовны. В шестом классе она заметила моё старание к учёбе и, желание знать больше школьной программы, узнала, что я записан в школьной библиотеке, хожу регулярно, обмениваю книги. Зимой 1965 года намечался районный конкурс чтецов среди школьников средних и старших классов. Любовь Вильгельмовна предложила мне поучаствовать в таком интересном и почётном мероприятии. Подобрали очень модное в то время и часто звучащее по радио стихотворение «Гренада», написанное поэтом Михаилом Светловым, ещё в 1926 году. Посредством радио я хорошо запомнил дикцию чтения стихотворения. Выбор оказался удачным, дирекция и оргкомитет конкурса Тугулымского дворца культуры присудили мне второе место среди чтецов школьников среднего возраста. Радости моей не было конца. Я с ещё большим усердием стал учиться по предметам Любовь Вильгельмовны. В восьмом классе подошло время изучать творчество М.Ю.Лермонтова. Прослушали краткое содержание романа «Герой нашего времени», разобрали цели и задачи автора при его написании, получили домашнее задание — написать сочинение об одном из героев романа. Я выбрал образ Печорина. При написании разошёлся так, что исписал тетрадь в двенадцать листов, чего ранее со мной никогда не случалось, писать большие сочинения. Получил высокую оценку и похвалу Любовь Вильгельмовны перед всем классом. Потом, когда я уйду из школы, моё сочинение ещё несколько лет будут читать как образец написания сочинения по образу Печорина. Усердие моё в учёбе усилилось и не остывало до окончания базовой школы. Уходим на летние каникулы в лето 1967 года. Как всегда, получаем длинный список литературы для внеклассного чтения на большой период отдыха. Среди этого списка, Любовь Вильгельмовна выделяет повесть Анатолия Кузнецова «Продолжение легенды» (Записки молодого человека) и, настоятельно просит, чтобы мы её обязательно прочли. В поселковой библиотеке села Заводоуспенское нахожу заветную повесть.
Введение повести сразу увлекло, простой разговорный язык приковал моё восприятие до конца чтения повести, я прочитал её на одном дыхании. События разворачиваются в судьбах трёх школьных друзей после окончания школы. Они в муках неопределённости и тайны завесы будущей жизни, решают куда им пойти учиться или выбрать трудовой путь и, потом заочно учиться. Анатолий выбирает призыв комсомола откликнуться на строительство Братской ГЭС. Взвесив свои слабые шансы поступить в политехнический институт, имея в аттестате зрелости тройки по трём предметам, он уговаривает маму отпустить его на большую стройку века, где можно освоить специальность, начать работать, принести пользу Родине. Романтический порыв освоения грандиозных богатств Сибири, её бескрайних просторов, шумные призывы Партии и Комсомола, захватили юношу большим делом в судьбе страны. Анатолий принимает решение покинуть Москву и поехать навстречу неизвестной судьбе, не боясь никаких трудностей в далёком крае. По пути следования в Братск поездом Москва-Владивосток, он знакомится с бригадиром плотников со стройки Иркутской ГЭС, Леонидом, который уговаривает Анатолия пойти работать в его бригаду. Убеждает, что на этой стройке работы идут полным ходом — вырыт котлован под плотину, завершается возведение самой плотины, все рабочие стройки обеспечены, спецодеждой, жильём и питанием, созданы все условия для нормальной жизни и работы. Антон, после экскурсии с Леонидом по объектам строительства Иркутской ГЭС, даёт согласие на работу здесь, его оперативно оформляют на работу в течение дня с устройством проживания в общежитии, приближённом к стройке. Это решение оказалось безошибочно правильным и единственно верным в данное время. На строительстве Братской ГЭС только начинался лесоповал под строительные площадки, это тяжелейшая работа даже для опытных, бывалых подсобных рабочих. Леонид, с его многолетним опытом работы на стройке с нуля, точно определил, что такая работа не под силу новичку-москвичу и теперь он наверняка никуда не сбежит, находясь под его руководством. Во всём должна быть точная расстановка приоритетов при выборе любой работы, любого рода занятий, только она определяет успех во всех начинаниях.
Анатолия приняли бетонщиком на четвёртый участок Иркутской ГЭС. Первый рабочий день выдался тяжёлым — принимал бетон от машин в бадью для высотного крана, который подавал её на разные участки бетонирования плотины. Во второй половине дня пошёл дождь, но работа не прекращалась. В таких условиях он доработал смену, намного перевыполнив задание. Мастер поздравил его с хорошим началом работы. Крещение ударным трудом состоялось, он выдержал испытание на прочность. С таким подъёмом на зрелость он прошёл через всю стройку ГЭС. Новые друзья по бригаде поддерживали его желание работать с максимальной отдачей, помогли наладить достойный быт. Легенда строительства грандиозного объекта Сибири началась для молодого москвича напористо, с искрой романтики и веры в себя, он дошёл до конца строительства Иркутской ГЭС!
Прочитывая повесть «Продолжение легенды», задаю себе вопрос — через два года оканчиваю школу, какая участь ждёт меня дальше, что там за горизонтом школы? Родители пожилые, я самый младший в семье, учиться в институте на дневном отделении не смогу, в семье нет полного достатка. Пойти работать на нашу Успенскую бумажную фабрику, особого резона нет, после восемнадцати лет призовут в Советскую Армию и, прощай моя учёба на заочном отделении. Уточняю в школе, кто будет вести уроки литературы в девятом и десятом классах, оказывается другой учитель, а не Петрик Любовь Вильгельмовна. Собираю подписи одноклассников с просьбой к директору школы оставить нам любимую учительницу по литературе Любовь Вильгельмовну. Иду с этой просительной бумажкой к директору школы Курячему Виктору Алексеевичу, он внимательно меня выслушивает и сообщает:
— Всё хорошо, что вы подписали классом, выразили своё желание и уважение к замечательному педагогу, но дело в том, что Любовь Вильгельмовна имеет не полное высшее образование и, юридически мы не можем её допустить к преподаванию литературы в старших классах.
Директор расспросил меня как отдыхается, чем занимаюсь, а сам пристально в меня всматривается, прощупывает моё настроение. После его грустного сообщения, вид у меня был понурый, безрадостный. Говорить ни о чём не хотелось. Из кабинета директора школы вышел совершенно потерянный и раздавленный, горем случившегося. Иду домой и анализирую — какая будет жизнь в классе с первого сентября? Для меня встаёт безрадостная картина. Заканчивается июнь месяц 1967 года, ещё есть время подать документы для учёбы в техникум. Еду в Свердловск, нахожу радиотехнический техникум имени А.С.Попова, пишу заявление на учёбу радиолокационного отделения. В июле месяце успешно сдаю три вступительных экзамена. В середине августа в Заводоуспенку мне приходит сообщение о зачислении в техникум. Решительность героя повести Анатолия Кузнецова, «Продолжение легенды», помогла мне в сложной жизненной ситуации. В последующие годы жизни, часто вспоминал свой выбор летом 1967 года, и, ни о чём не сожалел и, не сожалею по сегодняшний день.
Сидя на уроках литературы в техникуме, написал мысленное обращение к Любови Вильгельмовне:
Опять сижу я, зачарован
Уроком лиры золотой
И, забыв все давнишние боли,
Устремясь в неизведанный мир,
Вспомнил Вас, помянув Вас
Душевной слезинкой! 19 мая 2017 г. Игорь Назаров

На 104-й странице этой книги опубликован мой рассказ «Великий дар призвания». На сегодняшний день это вершина моего признания в крупнейшем Издательстве Москвы — «Издательство АСТ-ЭКСМО». В экспертную группу издательства «Народной книги» вошло 26 человек — ректор Литературного института имени А. М. Горького, член Президиума Совета по культуре и искусству при Президенте РФ, Варламов Алексей Николаевич, главные редакторы других издательств, писатели, филологи, литературоведы, критики, преподаватели литературы и русского языка, кандидаты и доктора наук по гуманитарным наукам.

Межрегиональный конкурс литературных сочинений «Уроки благодарности» общественной инициативы «Спасибо!». г. Екатеринбург 2017г. Диплом Лауреата 3-й степени.
Из прошлого Зауралья
Народ может всё понять и простить, кроме ничтожества над собой. Д. Н. Мамин-Сибиряк
В очередной поездке по Уралу, в августе месяце 1888 года, Дмитрий Наркисович, завершал знакомство с литейным производством и людьми железоделательного Нейво — Алапаевского завода. Благодарил заводчика Шамова и горного инженера Алексея Ивановича Умова за оказанное ему содействие в ознакомлении с жизнью завода, внимание, гостеприимство, за созданные терпимые условия для рабочих, мастеров и подмастерьев завода, что является редкостью в других производствах промышленной Уральской губернии. В ответном слове заводчик Шрамов пригласил писателя бывать в здешних краях, как случится оказия в эту сторону и, выделил Мамину-Сибиряку добротный экипаж с ямщиком в обратный путь. После знакомства с извозчиком, они вместе осмотрели предложенный экипаж, обговорили условия найма ямщика на месяц объезда по Зауралью и, до полудня, 4 августа 1888 года, тронулись в путь.
Дорога предстояла дальняя и нелегкая, а главное ехать в этот раз на конечный пункт Дмитрий Наркисович собрался в новинку — первый раз. В дальнюю дорогу, протяжённостью в 470 вёрст от Алапаевска до местечка Заводоуспенское, что находится на крайнем юго-востоке Уральской губернии, пригласил Мамина — Сибиряка, давний знакомый по Екатеринбургу, тарский купец и промышленник Алексей Иванович Щербаков. Недавно он открыл здесь новое дело для здешних мест — писчебумажную фабрику, первую на всю Сибирь. Знаток промышленности, исследователь природных богатств и местного уклада жизни Урала и Зауралья писатель, Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк, с глубоким почтением и радостью воспринял приглашение посетить и осмотреть новое производство губернии. Летнее время он всегда использовал для отдыха в путешествиях по неизведанным местам земли уральской.
Всё готово в дорогу. Быстрое прощание со служилыми людьми железоделательного завода Алапаевска, что стоит на реке Нейве, с дорожным напутствием благополучия, экипаж выехал в направлении поселения Курьи. Дорога через редколесье на открытом пространстве, к исходу дня привела в небольшое поселение по обоим берегам реки Пышма, с тихим течением, крутым каменистым берегом по одну сторону, поросшим вековым, дремучим лесом и пологим спуском к реке по другую. В 1870 году британский подданный И.Е.Тес, основал здесь курорт под названием «Украинские минеральные воды» и первоначально он находился длительное время в его аренде. Позднее, летом следующего 1889 года, Мамин-Сибиряк посетит это благодатное местечко для отдыха и лечения, по приглашению самого промышленника и основателя курорта Ивана Егоровича Теса. Ослабленное здоровье писателя нуждалось в таком лечении минерального источника. А сейчас он остановился здесь на ночлег для отдыха со своим исправным ямщиком и смены дорожных лошадей. До наступления сумерек Дмитрий Наркисович прогулялся по лесопарку, добрёл до скалы над рекой Три Сестры, посидел на скамейке у ротонды «Храм Воздуха», с видом на бескрайние лесные дали, открытые с высоты горного выступа реки. Чувства полноты и удовлетворённости жизнью наполняли его. Он в расцвете лет и творческого успеха, написаны главные произведения, принесшие известность далеко от Урала. Впереди лучшие годы жизни. Шёл 1888 год, полный творческих замыслов, надежд и свершений.
Ранним утром следующего дня проглядывался туман над Пышмой. В августе месяце на среднем Урале деньки становятся уже прохладными, зато нет комаров и мошек, для путников они настоящее бедствие. Ямщик не спеша, со знанием дела стал готовить экипаж в дорогу. На крыльце в одной рубашке и ночных брюках показался Дмитрий Наркисович:
— Евдоким, готовишься в дороженьку?! Не упусти мелочей, да кваском запасись, — обратился он с приветствием и пожеланием к своему путевому дружке.
— Да, не извольте беспокоиться, барин, уже запаслись, колёса брички смазаны, кони накормлены, — радостно, с хорошим настроением доложил Евдоким.
— Вот и хорошо, хозяйка кухни завтрак на стол собрала, зайди, отведай, а я до речки дойду, освежусь, да и, двинемся в путь.
— Премного благодарен, барин, исполню, — проговорил ямщик и заспешил в трапезную.
В это время на реках и озёрах в здешних местах вода прохладная, купаются люди закалённые и смельчаки. Купание Дмитрия Наркисовича, как смельчака, быстро закончилось. Лёгким бегом возвратился к постоялому двору. Собранный экипаж поджидал у крыльца ночлежного дома. На крыльце показался помолодевший после утреннего купания барин, с приветливой улыбкой, молодецки уместился в бричке, экипаж тронулся.
Новый участок пути определился до населённого пункта Богданович, в 104 версты. Через него проходит железнодорожная ветка от Екатеринбурга до Тюмени, открытая совсем недавно, в 1885 году. Стройкой руководил и сдал в эксплуатацию чиновник по особым поручениям при министре внутренних дел России полковник Евгений Васильевич Богданович. За успешное строительство участка железной дороги в кротчайшие сроки, в его честь была переименована железнодорожная станция Оверино Уральской железной дороги. Промежуточной, кратковременной остановкой на пути в Богданович послужила Сухоложская слобода. Первым промышленным предприятием на территории Сухоложья стала бумажная фабрика, основанная в 1879 году. Фабрика производила бумагу из растительного волокна — древесины, старые тряпки и других ингредиентов.
За световой день добрались к постоялому двору Богданович. Расположились на ночлег, без ограничения сна. Двое суток пути изрядно утомили. Надо хорошо отдохнуть перед выездом на Сибирский тракт. Что-то ждёт их на дороге мучеников. По ней шли ссыльные декабристы в глубину Сибирской ямы, похоронившей многих истинных сынов Отечества, увековеченных народной памятью.
Утром хмурилось, плывущие тёмные облака предвещали приближение дождевой погоды. Но не тот ездок, Дмитрий Наркисович, чтобы пасовать перед ненастьем. Годы скитаний по заводам, фабрикам, мануфактурам с целью изучения, описания условий работы и жизни простого работного люда, закалили его, придали желание видеть и знать большее. Надо успеть в этой жизни о многом написать, рассказать об укладе жизни местного населения, невероятных историях и трагедиях в разных уголках необъятной Уральской губернии. Решили незамедлительно выезжать до поселения Пышма, расстояние до которого от Богданович составляет 84 версты. Евдоким предчувствовал желание и решение барина ехать, подсуетился пораньше и был готов к пути. Сразу за околицей, при въезде на Сибирский тракт, ямщик посетовал на разбитую колею дороги:
— Дорога не в радость, барин, будем волочиться, а не ехать. — Дмитрий Наркисович отозвался: — А другого я и не ожидал, сколько торговых и людских обозов движется от престольной на крайний Восток и Сибирь, не счесть, будем двигаться дальше как дано, не спеши Евдоким.
Погода между тем наладилась, дождь отступил, изредка проглядывали из-за тёмных облаков лучи солнца, окрестные леса вдоль дороги блистали своим убранством и величием. Втянулись в монотонность и тряску экипажа по рельефу вековой дороги. Пассажир иногда подрёмывал, ямщик молодецки правил на облучке. Хорошо отдохнувший, Евдоким выглядел бодрым и уверенным в своих действиях ямщика. Однако медлительность движения и напряжение лошадей подсказывали остановиться на ближайшей станции тракта. Приближались к поселению Камышлов, 46 вёрст позади. Чутьём бывалого ямщика, Евдоким прибыл к станции до наступления темноты. Барин отказался от вечерней трапезы и залёг в опочивальне. Ямщик исправно поужинал, нашёл себе место в ямщицкой комнате для отдыха.
В Камышлове находилась крупная почтовая станция на участке пути от Кунгура до Тюмени, а тюрьма Камышлова долгое время выполняла функции пересылочного тюремного учреждения на Среднем Урале. В 1826 — 1827 годах в Камышловской тюрьме побывали декабристы. К различным срокам каторги и ссылки были приговорены 96 мятежников. По Сибирскому тракту через Урал они прошли несколькими партиями с августа 1826 по апрель 1827 года. Позднее узниками Камышловской тюрьмы становились члены других революционных организаций. В январе 1850 года здесь находился в заключении 29-летний народоволец Ф. М. Достоевский. А в июне 1864 года в Камышловской тюрьме находился Н. Г. Чернышевский, автор революционных воззваний и романа «Что делать?». Ф. М. Достоевского доставили из Камышлова в Омский острог, а Н. Г. Чернышевский был переведен на каторгу в Нерчинский округ. После посещения Камышлова в этом, 1888 году, Мамин — Сибиряк образно назовёт Сибирский тракт «дорогой скорби».
В утренний час послышался громкий разговор хозяина постоялого двора с вновь прибывшими транзитными путниками, они жаловались на сильную усталость и просили ускорить устройство на отдых. Свободных мест не оказалось. Дмитрий Наркисович засобирался в дорогу, предложил незнакомцам занять его комнату. Евдоким проворно запряг лошадей, доложил барину о готовности выезда. От Камышлова до Пышминской слободы отмерено 40 вёрст. Ямщик поднаторел в езде на большом тракте, выразил возможность добраться к вечеру на станцию назначения. По обеим сторонам разбитой и ухабистой дороги векового Сибирского тракта начали попадаться жалкие строения изб и надворных построек, спрятавшиеся в лесном бору. Они напоминают о приближении Сибири, о сибирском привольном житье. Какое оно на самом деле, Мамину — Сибиряку ещё предстояло узнать по наблюдениям всей затеянной поездки в глубинку Западной Сибири, село Заводоуспенское. Видимая обстановка тракта оживлялась попадавшимися обозами с людьми и кладью, которые ползли своим черепашьим шагом, как что-то убогое, допотопное и несуразное. Впереди, по ходу тракта, с левой стороны, показался купол церкви, утопающий в зелени листьев высоких деревьев. Ещё немного и повозка поравнялась с первыми избами Пышмы. По правую сторону центральной дороги слободы, остановились на постоялом дворе, хотя пустили их без особенного удовольствия. Больно скромно выглядел экипаж при разодетом в пух и прах хозяине. Любил Дмитрий Наркисович быть красиво одетым, зато в студенческие годы натерпелся лишений и голодной жизни, чем и объясняется его подорванное здоровье. Не дай бог, кому-нибудь повторить подобное испытание, что выпало на его судьбу. Не зря говорят, писателем становятся люди, пережившие хоть раз потрясения в своей жизни, любого возраста. Вся история русской литературы ненавязчиво рассказывает о подобных людских судьбах.
Ночлежные дома по дорогам России во все времена, не блещут особым приютом. Ночь отдыха и скорее в дорогу, она развеет все неприятное, наносное наших скитаний по просторам Отечества. Утром Евдоким расспросил ямщиков встречных обозов о следующем перегоне в сторону Тугулыма. Путь не близкий, предстоит преодолеть 95 вёрст. Промежуточная станция Троицкая слобода, до которой 42 версты. Позади две трети пути и это осилим.
Дорога от Пышмы простирается на юго-восток через леса, смешанные, чисто сосновые или еловые, а потом выходит на широкую равнину, — это последние лесные колки, дальше стелется безлесная зауральская ширь и гладь, насколько видит глаз человека. Картина добавляется видами многочисленных озёр больших и малых, извилистыми реками, впадающими в притоки реки Пышмы. В географическом смысле слова Зауральем можно назвать весь восточный склон Уральских гор с его отрогами, равнинами и балками. С одной стороны проходит могучий горный массив с своими неистощимыми рудными богатствами, лесами и целой сетью чистых и быстрых горных речек, за ним открывается богатейшая черноземная полоса, усеянная сотнями красивейших и кишащих рыбой озер, а дальше уже стелется волнистой линией настоящая степь с ее ковылем, солончаками и киргизскими стойбищами с упитанными баранами, выносливыми к морозам бесчисленными упитанными стадами лошадей. Вообще Урал считается золотым дном, а Зауралье — это само золото. До недавнего времени Зауралье оставалось в стороне от развития цивилизации по России. Но это последнее слово придет сюда вместе с железной дорогой, и тогда для Зауралья будут «другие птицы и другие песни». Нам хотелось посмотреть на эти благословенные места, накануне их неизбежного и тяжелого испытания, которое перевернет здесь всё вверх дном.
Хмурая погода подталкивала Евдокима чаще окрикивать лошадей на быстрый шаг. И не зря, начал накрапывать дождик. Облачившись в тяжёлые плотные дорожные накидки, путники изрядно промокнув, приближались к Троицкой слободе. К их приезду постоялый двор освободился от спешащих в дорогу тюменских купцов, наделавших здесь много шума своим размахом повеселиться на славу. В избе уже кипел ведерный самовар, оставшиеся здесь, ямщики отправились чаёвничать, как это умеют делать только одни ямщики. К ним присоединился и Евдоким. Дмитрий Наркисович отложил вечерю, сразу прилёг отдохнуть от утомительной тряски дорог матушки Сибири.
Троицкая слобода малое село сибирского склада, тянется вдоль тракта, огибая озеро, с пологими лесными берегами. На его побережье расположился старинный винокуренный завод Поклевского-Козела, один из многих в Зауралье, поставляющих свой убойный товар по всей территории страны. Потому и запивались в России, что такие допотопные, убогие заводишки были натыканы в каждой отдалённой волости или уезде отечества, что и способствовало доступностью товара, начиная с самих цехов производства.
Ранним утром следующего дня Евдоким с особым настроением решимости преодолеть последний участок пути до конечной остановки Заводоуспнское, закладывал лошадей, особо тщательно осматривал втулки колёс брички, смазывал оси, проверял подпруги. Накануне вечером, встречные извозчики поделились с ним состоянием дороги, поведали новичку где, на каких крутых поворотах можно срезать путь, минуя Сибирский тракт. Между тем предстояло отмахать до намеченного пункта 106 вёрст. Остановочным двором для смены лошадей на пути следования может быть только поселение Тугулым:
— Смотри не заблудись, да не загони раньше времени лошадей, — волновался Мамин-Сибиряк, не очень соглашаясь с затей своего ямщика.
— С почты Тугулыма, дам телеграмму фабриканту Щербакову, чтобы с Заводоуспенки выслали к нам встречную бричку, упаси господи заблудимся или того хуже, сломаемся, -продолжал барин делиться мыслями с Евдокимом.
При этих словах извозчик повеселел и хитро заулыбался — всё, теперь точно доедем, подумал он про себя.
Шла вторая декада августа. Серым, холодным днём экипаж покинул Троицкую слободу. Стали чаще встречаться тяжёлые повозки на тракте. Сказывается близость железной дороги, Екатеринбург-Тюмень, идущей по соседству с полотном обозной дороги. Выгруженные товары с вновь построенных железнодорожных грузовых станций, отвозятся подводами к заказчикам, другим складам на тракте. В Тугулым прибыли поздним вечером, заночевали, с приятной мыслью, что завтра завершается долгий путь от Алапаевских заводов. Кажется, с тех пор прошла вечность, так дорога и короткий отдых наспех, измотали писателя. Перед сном Дмитрий Наркисович уточнил у хозяина двора, если здесь почта, в какие часы доступна. Узнанное успокоило его, придало уверенности в завтрашнем дне. Предупредил Евдокима о выезде в Заводоуспенку с рассветом, до неё от Тугулыма остаётся 45 вёрст. Впереди встретятся малые поселения осевших переселенцев с большой земли — лесной кордон Луговской, слобода Луговая. Утро выдалось ясное, лучи зари украсили вершины придорожного леса.
— Если всё сложится хорошо, нас встретят в слободе, — поведал Мамин — Сибиряк ямщику, — телеграмма Щербакову отправлена, — трогай.
Сразу за воротами постоялого двора выехали на Сибирский тракт. За околицей Тугулыма, свернули с тракта в правую сторону, на дорогу кордона Луговской. Дмитрий Наркисович, удобно расположился в бричке на свежем пахучем сене, заботливо уложенным Евдокимом, мысленно погрузился в предстоящую встречу, с давним знакомым по столице Уральской губернии, успешным промышленником, детям которого он когда-то давал частные уроки по языку и литературе. Ныне Алексей Иванович Щербаков владелец крупной торговой бумагоделательной компании «Щербаков и К».
Удаляясь от сибирки (так между собой ямщики, называют Сибирский тракт) почувствовалась разница в состоянии дороги — здесь она не так разбита, колея менее глубокая, чем на тракте, тяжело нагружённые повозки редко встречались по этой ветке. Лошади под гору переходят на лёгкий бег рысцой. К полудню въехали на кордон Луговской. Короткий отдых на крыльце постоялого двора и дальше в путь, с надеждой, что их встретит в слободе Луговая посыльный с экипажем от Заводоуспенского фабриканта Алексея Ивановича, он всегда отличался вниманием к желанному гостю. С думой в лучшее, Мамин-Сибиряк, обрадовал Евдокима хорошим ужином с крепкой на новом месте. За разговором не заметили как подкатили к дому ямщика «Луговая». Перегон оказался коротким, всего в 15 вёрст. У кормушки для почтовых лошадей, стоял крытый тарантас с плетёной кибиткой. В чайной постоялого двора шла трапеза своим чередом. Когда Дмитрий Наркисович показался на пороге общего зала чайной, к нему подошёл опрятно одетый ездовой:
— Скажите, Вы путь держите к Алексею Ивановичу? — да, да, я и зашёл сюда в поисках гонца от барина, — ответил Мамин — Сибиряк.
— Я пригнал для Вас лёгкий, крытый тарантас, доедем в лучшем виде.
— Хорошо, попьём чайку с кренделями и в дорогу, будь готов, молодец!
С этими словами он уместился за столиком чайной, его обслужили скоромным обедом, стаканом чаю с тёплой сдобой. Выйдя к экипажам, Дмитрий Наркисович распорядился перегрузить его поклажу в тарантас от Щербакова, Евдокиму приказал выехать первому на Заводоуспенку, а он с извозчиком от барина, поедут за ним на дистанцию видимости, чтобы не потеряться всем в пути. С нескрываемой радостью от встречи, последним перегоном к месту назначения, тронулись в добрый путь. Емельян, встретивший гостей, оказался словоохотлив и балагур. На протяжении всех 25-ти вёрст, что оставались до Заводоуспенки, он принялся рассказывать Мамину — Сибиряку о здешних местах и людях, населяющих окрестности. Начал рассказ, со своего доброго барина, владельца новой бумажной фабрики.
Уж точно не помню, но года четыре назад он прибыл в наши края. Долго со служилыми помощниками осматривал заброшенный Успенский винокуренный завод, который раньше кормил всю округу, работа тогда находилась каждому желающему иметь свою копейку. Ездил много окрест пруда, выкопанного каторжанами в давние времена, ещё и меня не было на этом свете, ходил барин один, по притокам пруда, речкам Катырла и Айба. Потом приехало много люда не нашего, долго судили, рядили, ну и два года назад, как прошло, стали в Успенке строить фабрику, по изготовлению бумаги разной. Да, что-то толком у них сразу не пошло, часто останавливались, ремонт или осмотр какой делали. Уж как год продаём хороший товар, гостей много приезжало, всех встречали, провожали, важные дела Алексей Иванович затеял с окрестными купцами, особенно в Тюмени. Вот так барин и живём.
— Хорошо живёте, Емельян, раз купцы к вам в Успенку зачастили, значит есть, что купить и посмотреть, — поддержал разговор Дмитрий Наркисович.
— Слава богу, не жалуемся, народ наш зажил добро, работа снова появилась, семьи накормлены, дети одеты, обуты. Рабочие фабрики дворы свои в добрый порядок привели, барин того требует и, на самой фабрике порядок лучше стал. Вон оно как пошло, — подвёл итог извозчик, знаток порядков.
Мамину — Сибиряку захотелось скорее увидеть новое производство Зауралья. Много был наслышан хорошего и ранее, об успехах своего приятеля по столице Уральской губернии. Емельян словно угадывал желание своего пассажира и быстро домчал его ко двору заводоуправления Успенской бумажной фабрики, на парадном крыльце которой уже поджидал фабрикант Щербаков.
За три дня пребывания здесь, Мамин — Сибиряк написал два путевых очерка — «Варнаки» и «Последние клейма». Благодаря этим очеркам, потомки каторжан, построившие Успенскую бумажную фабрику, приобрели известность, а поселение Заводоуспенское вошло в историю Зауралья. 04.12.2016.

Диплом был вручён моему представителю в духовно-просветительском центре «Царский» в городе Екатеринбурге 27 апреля 2017 года в 15:00
Эссе опубликовано в литературном альманахе «Спасибо», Издательство «АсПУр», г. Екатеринбург, 2017 г. 231 стр.

Центральный вход в Дом — Музей яснополянской усадьбы Л. Н. Толстого. Осень 1978 год.
Я посетил Ясную Поляну 05.09.1978 года. Побыл здесь с 6 часов утра до 18 часов. Погода стояла тёплая, солнечная; не хотелось покидать красивое поместье графа Льва Толстого.
Международный дистанционный творческий конкурс «Белая Акация», г. Йошкар-Ола», март 2015г. Лауреат 3-й степени в номинации «Авторское литературное слово» в категории «Автор — любитель».
Лев Толстой в моей жизни
Эссе
Без своей Ясной Поляны я трудно могу себе представить Россию и мое отношение к ней. Без Ясной Поляны я, может быть, яснее увижу общие законы, необходимые для моего отечества, но я не буду до пристрастия любить его.
Л.Н.Толстой
В год 150-летия со дня рождения, нашего всемирно известного классика Льва Николаевича Толстого, мне выпала редкая возможность проездом в Москву, посетить его родовое имение, колыбель его творчества, тульское поместье Ясная Поляна. Эта поездка состоялась по воле стечения обстоятельств и моего пребывания в гостях у родителей супруги, Светланы Александровны, на Украине, в местечке Первомайское, Харьковской области. Всегда нравилось бывать в гостях у этих прелестных близких родственников. Оба в прошлом педагоги — язычники, тесть, Александр Адамович, преподавал украинский язык и литературу, а теща, Анастасия Трофимовна, преподавала русский язык и литературу. Мне очень повезло со знакомством и общением, с этими замечательными людьми, на протяжении многих лет, насыщенными приятными событиями. Вот и в это мое пребывание, почти ежедневно, в часы совместного досуга на природе или в домашней обстановке за чайным столиком, в милой беседе обо всем на свете, старался перевести разговор о нашей литературе, её истоках и писателях. С интересом узнавал мнение людей, проживших жизнь в воспитании многочисленных учеников, прививавшим им любовь к родному языку, литературе, посвятивших их в величие истории нашей классической и мировой литературы.
Cельский учитель по литературе и русскому языку на Урале, Петрик Любовь Вильгельмовна, привила мне увлечение творчеством Толстого. Его трилогию детство, отрочество, юность впервые прочел в возрасте четырнадцати лет. В нашей школьной библиотеке Заводоуспенской средней школы, Тугулымского района, крайнего юго-востока Свердловской области, имелось полное собрание сочинений Л.Н.Толстого, начало издания первого тома в 1928 году, последнего в 1958 году и приуроченное к 100-летию со дня рождения писателя. Большого формата, увесистые тома, в темно-зеленой, тисненой обложке притягивали к себе неизъяснимой тайной познания и прочтения. Зимой 1965 года, вышел на экран всемирно известный художественный фильм С.Ф.Бондарчука, по роману Толстого «Война и мир». Просмотр, этого всеми признанного фильма, вызвал у меня еще больший интерес к личности Толстого и его творчеству. Не забуду впечатления от военных баталий и фрагмента, когда Андрей Балконский, после ранения возвращался в имение к отцу, увидел вековой дуб у обочины дороги и, стал размышлять о судьбе отечества, спасении его от нашествия неприятеля. В размышлениях, он приходит к мысли: «Если в мире все злое объединилось и представляет силу, то почему же всем честным людям не сделать то же самое, ведь это так просто».
В это время шла война во Вьетнаме. Воспринятая мной фраза из романа Толстого, потрясла меня своей актуальностью и значимостью для миропорядка. Это явилось отправной точкой познания всего творчества Толстого. Началась новая страница моей жизни, полная ежедневного вхождения в художественный мир великого писателя. Седьмой и восьмой классы школы прошли как один день в поисках смысла жизни и всего сущего. В это благодатное время завел «Дневник развития мысли и дела» для записи сокровенных высказываний писателя и своего анализа прочитанного. До ухода в армию, на срочную службу, в 1971 году, записи носили регулярный характер и придавали особый порядок каждого дня. Насыщенность жизни того периода, внесла в последующие годы жизни постоянное желание возвращаться вновь и вновь к творческому наследию нашего мирового, великого классика во всем его многообразии. Толстой пишет: «Что может быть драгоценнее, как ежедневно входить в общение с мудрейшими людьми мира?…» Его дневник «На каждый день» 1906—1910гг сокровище и кладезь мыслей великих мира сего: «Закон Бога в том, чтобы делать то, чего Он хочет от людей. Люди все одинаковы, и потому закон Бога для всех людей один и тот же». «Закон Бога не в обрядах, а в делах, в том, чтобы делать то, чего хочет от нас Бог, и не делать того, чего Он не хочет». «Жизнь людей может быть хорошей только тогда, когда люди знают закон Бога и следуют ему». «Душа человеческая — светильник Бога, говорит мудрое еврейское изречение. Человек — слабое, несчастное животное до тех пор, пока в душе его не горит свет Бога. Только когда свет этот загорается в его душе, человек становится свободным и могущественным. Это и не может быть иначе, потому что действует тогда в нем уже не его сила, а сила Божия».
Обстоятельства жизни нашей большой семьи, позволили мне окончить в 1967 году, только базовую школу села Заводоуспенское. В конце лета уехал учиться в Свердловском радиотехническом техникуме имени А.С.Попова. Тяжело расставался с любимой школьной библиотекой. Заветные тома Л.Н.Толстого одиноко стояли на полках и ждали моего возвращения. Кроме меня, из учеников, их никто не читал. Но жизнь внесла свои коррективы в мою судьбу. В день защиты дипломного проекта в техникуме, 18 июня 1971 года, как только мы стали выходить из аудитории, нас встретил посыльный офицер Верхисетского военкомата города Свердловска и, вручил нам под роспись повестки, для прохождения срочной службы в рядах Советской Армии с 23 июня 1971 года. Пять дней прощания с гражданской жизнью и, поезд увозит меня служить на Дальний Восток.
С возвращением в родительский дом, в мае месяце 1973 года, теперь уже в Белоруссию, устроился на работу, поступил заочно учиться в институт. Жизнь вошла в свое спокойное течение и, вновь продолжил вести свой «Дневник развития мысли и дела». К сожалению, такого полного, 90-томного собрания сочинений Толстого, больше нигде не встречал и не находил. Пользовался отдельными томами гораздо меньших изданий. Сильно грустил о далеком Урале и заветных томах большого издания сочинений моего любимого писателя. Время для меня остановилось на пороге школьной библиотеки. Так и хочется вернуться навсегда в те края, откуда ушел в дорогу жизни. Она прошла, а память постоянно возвращает меня в те места, где прошло детство и юность, в далекой глухомани уральского села Заводоуспенское, описанное в рассказе «Варнаки», писателем Д.Н.Мамин- Сибиряк в 1886 году.
Заканчивалось мое пребывание в гостеприимной Украине в начале сентября 1978 года. Надо было собираться в обратный путь, в Беларусь синеокую. В печати промелькнуло сообщение, что с 5 по 12 сентября в Москве будет проходить первая Международная книжная ярмарка, посвященная 150-летию со дня рождения Л.Н.Толстого. К этой дате приурочено юбилейное издание собрание сочинений писателя. Мне очень захотелось посетить эту выставку, а по пути в Москву из Харькова, сделать остановку в Туле и, навестить Ясную Поляну. Так мы и решили на семейном совете. Семья моя оставалась жить в Первомайском, жена еще находилась в декретном отпуске по уходу за дочкой Улей. Сбывалась мечта всей моей жизни. Мне не верилось, что наяву, а не в мечтах увижу святые места знаменитой усадьбы графа Толстого. Утренним поездом Харьков-Москва 4-го сентября 1978 года, совершенно счастливый, отправился на встречу с музеем-усадьбой Ясная Поляна. Наутро следующего дня, около 6-ти часов, поезд прибыл на станцию Тула. Не стал ждать движения пригородных автобусов и, на такси продолжил движение к заветному месту земли Русской. Расстояние от черты города до усадьбы четырнадцать километров на юго-запад от древнего города Тула. Краски осени придавали особую прелесть окрестностям дороги. За разговором с водителем время поездки промчалось не заметно. Подъехали к въездным воротам со старинными каменными столбами в виде башен. На шум двигателя машины, из сторожевой будки за воротами усадьбы, к нам на встречу вышел старшина милиции. Поздоровались, он спросил:- «Откуда ранний гость?». Коротко поведал ему свое давнее желание, еще с Урала, приехать на поклон к великому писателю. География моего пребывания на просторах страны удивила пожилого сторожа и он подобрел, с улыбкой на устах и произнес:- «Хоть сегодня и выходной в музее, но я вам разрешаю, идите все смотрите, везде стоят указатели, все найдете и без спешки осмотрите, это будет еще лучше, чем в составе экскурсии, там все бегом и бегом, время у вас достаточно, целый день, так что не спешите, осматривайте, отдыхайте». С таким напутствием и хорошим настроением, побрел по дорожкам графского имения. Надо ли говорить, какое чувство мной обуревало — был на седьмом небе! Сразу за воротами начинается аллея, ее назвали «Пришпект». Она с двух сторон обсажена деревьями, вначале липами и ивами, затем начинаются ряды берез. Аллея привела меня к дому писателя. Возле него находились люди, готовые приступить к уборке помещения по распорядку санитарного дня. Меня расспросили, кто я такой и, как попал сюда в санитарный закрытый день. Договорились, что они не сообщат начальству о моем нахождении в усадьбе, а мне посоветовали удалиться на окраину территории до обеда, пока начальники находятся здесь. Указатель направил меня к реке Воронке, где любил купаться по утрам Лев Николаевич. Небольшой спуск от дома привел меня на мостик через речку. Место очень живописное. По праву сторону реки тянутся заросли смешанного леса, а перед ним растет местами кустарник бузины, калины, клена. Яркие разноцветные листья зарослей, на фоне темного леса, в лучах восходящего солнца, придавали необычайную красоту руслу реки. Рядом с мостиком находится построенная купальня — площадка из досок и от нее спускается деревянная лесенка, уходящая ко дну реки. Решил искупаться, хоть и не сезон уже. В кои веки нахожусь у реки, где любил купаться сам Лев Николаевич и не искупаться, грешно да и только! Окунулся в прохладной водичке, попил чайку из термоса, на душе стало легко и торжественно. Направился дальше по тропинке от речки. Набрел на указатель «Прямо находится луг, где проходили съемки охоты в фильме «Война и мир». Дохожу до указанного места и замер от увиденной красоты луга и кольца леса вокруг него. Солнце залило ковер осенних разноцветных листьев и кроны деревьев, одетых в бордово- красные и желто-зеленые цвета. Справа, в глубине лужайки, гордо стоял в одиночестве вековой дуб с развесистой кроной. Все говорило о старине далекой. Это Гусева поляна, где Толстой увлекался охотой. Здесь водились вальдшнепы- небольшие птицы, или иначе их называли «боровой кулик». Время приближалось к обеду, решил осведомиться у рабочих, можно ли осматривать верхнюю часть усадьбы и, ушло ли начальство музея. Мне подтвердили свободу передвижения. И конечно, мне сразу захотелось посетить лес, Старый Заказ, где по завещанию похоронен писатель. От дома ведет красивая песчаная дорожка через мелкий лес. Приближаясь к холмику могилы на краю оврага, через редкие заросли, увидел горку красных роз, они переливались и блистали росой в солнечных лучах. Кругом тишина и покой. За барьер заходить нельзя, гласит табличка. Всматриваюсь в вечный покой великого человека. Стою до полной усталости ног, вспоминаю тайну «зеленой палочки», легенду старшего брата писателя, Николая. В возрасте 12-ти лет, он объявил всей семье о великой тайне. Надо только раскрыть её, и больше никто не умрет, исчезнут болезни, и люди будут «муравьиными братьями». Как-то надо найти зеленую палочку, зарытую на краю оврага. На ней тайна и будет написана. Лев Толстой всю жизнь искал эту палочку и хотел, чтобы все люди были братьями. Он очень любил старшего брата Николеньку и, будучи взрослым, не раз спасал его от опасных шагов бесшабашной жизни. С этими воспоминаниями направился искать любимую скамейку Толстого. Подхожу к участку «Елочки» и узнаю по фотографии скамейку, срубленную из березовых жердочек со спинкой. Не решаюсь сесть и оглядываю окрестный еловый лес. Вековые ели создают прохладу и излучают терпкий аромат хвои. Здесь он любил отдыхать после длительных прогулок по своей усадьбе и её окрестностям. Многие мысли о сущности бытия и мироздания возникли в этом природном, красивейшем местечке. «Счастлив тот, кто счастлив у себя дома», писал Толстой. Он был доволен своей семьёй и, в тоже время, был страшно одинок. Особенно он чувствовал одиночество в последние годы своей жизни. Началась внутрисемейная борьба за наследство. Писателя угнетала роскошь жизни обитателей большого дома. Иногда за обеденным столом собиралось до тридцати человек. Это угнетало Льва Николаевича. Он старался вести аскетический образ жизни, но Софья Андреевна, супруга писателя, всячески оберегала его и, создавала ему благоприятную обстановку для творчества. Она понимала величие и гениальность супруга еще в его молодые годы. Тем более сейчас, когда мировая слава писателя напоминала о себе ежедневно. Поток посетителей разрастался, от простых людей, до известных личностей со всех концов света. В ночь на 10 ноября 1910 года, писатель проснулся от шороха в своем кабинете, Софья Андреевна судорожно, со свечкой, перебирала бумаги в его рабочем столе, чего раньше никогда не делала. Толстой пришел к заключению, что она искала его последнее завещание. Это явилось последним шагом противоречий. Он принимает решение об уходе из Ясной Поляны. В три часа пополуночи он пришел в Кучерскую и велел кучеру Адриану закладывать лошадей для отъезда. Вместе со своим личным доктором, чехом Душаном Петровичем Маковицким, Толстой отправился на железнодорожную станцию «Щекино». Впереди их сопровождал с факелом почтарь «Филька». На станции он взял билет до станции «Шамордино», московско-курской железной дороги и, вскоре поезд увез писателя в вечность. Толстой хотел укрыться в Шамординской Казанско-Амвросиевской пустыни, у своей сестры Марии Николаевны. Когда утром в господском доме стало известно об уходе Льва Николаевича, поднялся страшный переполох. Отчаяние, на грани помешательства, охватило Софью Андреевну, которое не поддается изложению. Описывать последние дни жизни Толстого нужно в отдельном большом очерке, что не входит в смысловой текст донного эссе. Обязательно подробно и доходчиво, для всех почитателей писателя, опишу те далекие события, потрясшие Мир.
К исходу дня, после осмотра главных построек, ландшафтных парков, лесных уголков и беседок, возвращался к дому писателя. По пути остановился и присел у домика кучера Адриана. Волнение и оживленные в памяти события внезапного ухода Толстого из дома, где он родился, провел большую часть своей жизни и написал свои главные произведения, ввергли меня в грустные размышления о нашей жизни, полной трагизма и непредсказуемости. Если такие титаны мысли, как Толстой, терялся в поисках стержня жизни и поведения в миру, то как нам, простым смертным, замахиваться на самоанализ и вещать на страницах свои мысли и чувства переживания, поиски главной опоры сущего? А без этого и жизнь, вроде бы, теряет смысл. Так как же жить и к чему стремиться? Ясная Поляна остается центром глобальной философии человеколюбия и поисков устройства гуманной, справедливой жизни.1 2.03. 2015.

После номинирования меня как «Автор–любитель» в номинации «Авторское литературное слово», я везде стал подписываться под этой скромной авторской принадлежностью: — именно как «Автор-любитель» ни больше, ни меньше. До профессионального писателя я ещё не дожил и, вряд ли доживу. 23.09.18.

Вид на наш пруд в Заводоуспенке с Шереховской горы. Отсюда открывается красивейший вид на низину посёлка и пруда, окрестных лесов. Частенько возвращаясь с отцом из магазина сельпо, что находился на первом этаже двухэтажного деревянного дома на горе, куда он любил ходить за селёдкой и вкусно пахнущей копчёной колбаской, мы останавливались в этом месте и любовались красотой видимой дали.

Литературная Россия Газета
Архив: №33. 29 сентября 2017
ДАЛЁКАЯ И БЛИЗКАЯ РОДИНА
Конкурс «Расскажу о своём народе»
Очерк
Своя Земля и в горести мила Народная мудрость
В отрогах юго-востока Урала затерялось село Заводоуспенское, в ХIХ веке упомянутое известным писателем, летописцем седого Урала Дмитрием Наркисовичем Маминым-Сибиряком. Прочитанный в детстве его рассказ «Варнаки» оставил воспоминание о тяжёлой судьбе каторжан, сосланных сюда со всей матушки России.
Выходец из Висимо-Шайтанского завода, Верхотурского уезда, Пермской губернии, где отец его служил священником, Мамин-Сибиряк со знанием дела описал горнозаводскую жизнь Урала во всех подробностях быта и нравов богачей-промышленников и рабочего люда.
Вот что он пишет при посещении осенью 1888 года казённого винокуренного завода в селе Успенка, Тобольской губернии: «Успенский завод был основан в 70-х годах прошлого столетия знаменитым уральским заводчиком Максимом Походяшиным. В 1792 году наследники Походяшина передали завод в казённое содержание, а казна устроила здесь каторгу: два острога — мужской и женский и казармы на 200 человек солдат. Этот винокуренный завод, обеспеченный даровым каторжным трудом, сдавался казной частным предпринимателям. В 1830-х годах его арендовали Медовиков и Юдин, в 1840-х — Орлов, Алексеев и Шнеур, в 1850-х — Паклевский и в 1860-х — Попов. В 1864 году каторга упразднена, и завод закрылся. Две тысячи заводского населения остались без куска хлеба. Часть населения нашла себе домашнее ремесло, а другая часть разбрелась.

Вид на церковь Успения Пресвятой Богородицы и ТЭС Успенской бумажной фабрики.
В 1888 году Успенский завод опять ожил благодаря выстроившейся здесь громадной бумажной фабрике товарищества «Щербакова и КО». Наружный вид завода ничего особенного не представляет: большое селение точно заросло в лесу. Есть заводской пруд. На берегу пруда выросла новая фабрика, скрасившая своими новенькими корпусами весь завод. На площади, в двух шагах от фабрики, стоит каменная церковь, построенная каторжанами; в ней старинный иконостас, пожертвованный Екатериной II. Улицы широкие, выстроены по плану, дома на заводской лад — вообще внешний вид хоть куда».
События того времени разворачивались с купеческой взвешенностью и неторопливостью в больших делах. Капитализм в Сибири только набирал силу. Созданное 15 августа 1886 года «Сибирское фабрично-торговое товарищество Алексея Щербакова и КО» преследовало несколько целей. Одна из них состояла в приобретении, переоборудовании и активной эксплуатации бывшего Успенского винокуренного завода. Когда здесь была упразднена каторга, около 2,5 тыс. рабочих не находили себе применения. Они разбегались по соседним сёлам, превращались в грабителей на сибирских дорогах. Сибирский тракт проходил в 40 верстах от Успенки. Оседавшие на прежнем месте бывшие каторжане пытались заняться ремеслом, но не получали от этого занятия достаточных для жизни средств из-за сложности со сбытом своих изделий.
31 января 1884 года были разрешены торги казённого Успенского винокуренного завода. Сами торги состоялись со 2 по 6 июля 1886 года в Тюменском Управлении 2-го акцизного округа Западной Сибири. Торги выиграл Тарский купец первой гильдии Алексей Иванович Щербаков.
Чутьё предпринимателя подсказывало, что давно заброшенный винокуренный завод может послужить прекрасной базой для развёртывания нового производства. Благо, промышленная конкуренция в Западной Сибири ещё не захватила бумажное производство. Огромные лесные массивы, как исходное сырьё для будущей фабрики, завод, пруд и прилегающие к нему окрестности, побеседовав с местными властями и мужиками, чтобы узнать их настроение, А. И. Щербаков пришёл к решению строить фабрику.
9 сентября 1886 года в селе Успенском, в 53 верстах от Тюмени на север, праздновали закладку единственной в Сибири на 80-е гг. писчебумажной фабрики, которая должна была обеспечить бумагой сибирских потребителей. Товарищество с основным капиталом в 300 000 рублей поставило задачу реконструировать завод в течение двух лет, что и было сделано.

Вид на Успенскую бумажную фабрику и плотину со стороны пруда. 60-е годы.
Главным приобретением новой фирмы стала английская бумагоделательная машина «Паркс» стоимостью 200 000 царских рублей, которая была куплена совершенно случайно у князя Гагарина в Ярославской губернии. Щербакову и его компаньонам удалось наладить в сибирской глуши производство всех сортов бумаги — начиная от обёрточной и папиросной и заканчивая высококачественной писчей бумагой. Всего выпускалось фабрикой до 30-ти сортов разнообразной бумаги! Качество бумаги позволило предприятию иметь звание Поставщика Двора Его императорского Величества. Предприятие успешно конкурировало с другими российскими фирмами. Торговые агенты утверждали, что бумага Алексея Щербакова по качеству превосходит иностранные образцы. В 1895 году на рынке бумаги остались три фирмы: Платунова из Европейской части России, англичанина Ятеса с Урала и Успенская писчебумажная фабрика А. И. Щербакова.
К началу ХХ века благополучие фабрики Щербакова пошатнулось — была законодательно ограничена сырьевая база, подорожали транспортные услуги, местная администрация искусственно тормозила развитие успешного предпринимателя. К этому времени сибирский рынок захватил И. Е. Ятес — английский подданный, построивший в Пермской губернии два аналогичных завода. В 1902 году он за бесценок купил Успенскую фабрику Щербакова, к тому времени уже разорённую кредиторами.
До 1917 года Успенская бумажная фабрика находилась во владении англичанина И. Е. Ятес. Управлял ею сын фабриканта — Владимир, прослывший в народе как грубиян, пьяница и бабник.
В 1918 году фабрика была национализирована и с 26 ноября 1918 года стала называться Сибирской писчебумажной фабрикой №42.
В советское время эта фабрика, единственная на территории СССР, выпускала два сорта конденсаторной бумаги: кон-1 и кон-2, что позволило отказаться от импорта крайне дорогостоящей аналогичной продукции из Финляндии. В 1994 году производство было остановлено. Шёл развал Советского Союза. Стихийно пришло время дикого грабежа всего и вся на всех уровнях жизни общества. Наступила смута конца ХХ века.
В мае месяце 1994 года, по пути в город Ирбит, Успенку посетил краевед, историк из города Тарск Омской области Александр Александрович Жиров. Он пишет: «Тогда в 1994 году, производство фабрики было только приостановлено, и 6-ти тысячное население Заводоуспенского ещё надеялось на возрождение предприятия. Тогда же мне удалось не только застать живыми корпуса с технологическим оборудованием, но и даже музей фабрики. В очередную поездку в 2006 году от всего этого остались одни воспоминания. Лишь старая заводская труба осталась почти нетронутой, а население просило местные власти посодействовать тому, чтобы эта труба как символ былого фабричного могущества сохранилась бы как музейный экспонат».
История повторяется и ничему нас не учит — как в 1917 году сметали всё подряд, не думая о последствиях, так и 100 лет спустя разграбили до основания корпуса и оборудование приостановленного производства фабрики. К чему пришли? К обнищанию и полному запустению жизни местного населения. За воротами производства оказались сотни людей без работы, без выходного пособия, без средств существования и недоработанных по возрасту пенсий. Власти всех уровней в то время думали только о сохранении своих привилегий и личном приумножении обогащения на всём, в том числе и людских судьбах. Проблемные предприятия было проще закрыть или пустить с молотка, о людях, работающих на производстве, никто не думал. Дикий капитализм худшего образца захлестнул и без того разваленную экономику России.
По истечении 20 лет прихода капитализации экономики в Россию многие предприятия не работают или уже прекратили своё существование. Такая судьба оказалась уготована и Успенской бумажной фабрике. Удивляет поспешность ликвидации всего производства. Ведь при фабрике была лесопилка, добротные столярные цеха, они вполне могли развиваться и обеспечивать работой хоть часть уволенных людей. Что заставило Министерство лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности пойти на полное закрытие фабрики, банкротство и ликвидацию производства? Какие истинные мотивы им двигали?
9 августа 1987 года вышло постановление Совета Министров СССР за №911 «О переводе предприятий и организаций Министерства лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности СССР на полный хозяйственный расчёт и самофинансирование». В пункте №8 этого постановления в частности говорится: «…Уделять особое внимание разработке и проведению в отрасли конкретных организационных и технических мероприятий, направленных на повышение эффективности работы планово-убыточных предприятий, с тем чтобы в 1990 году в основном ликвидировать убыточность в отрасли». В отношении нашей фабрики этого не было сделано. Проволокитились, прособирались и упустили драгоценное время для смены профиля производства фабрики, чтобы она не была убыточной. Фабрика вполне могла перейти на выпуск кабельной бумаги, использующейся в качестве изоляционного материала при производстве высоковольтной кабельной продукции. Электротехническая продукция пользовалась большим спросом на внутреннем рынке и экспортировалась за рубеж в больших объёмах, кабельная бумага была востребована, сбыт фабрики был возможен и имел перспективу. Но для этого ничего не делалось в те бесславные годы. Для смены профиля фабрики не требовалось искать другое сырьё, изменению подлежала только технология производства бумаги. Семь лет бездействия руководства отрасли привели к закономерному банкротству фабрики в 1994 году. Начался тяжелейший период упадка жизни местного населения и рабочего посёлка Заводоуспенское, который продолжается и до настоящего времени.
Смена государственного устройства любой страны сразу или постепенно отражается на жизни народа, судьбе каждого из нас, и плохо, когда неопределённость довлеет на всём укладе существования. Живёшь и не знаешь, что ждёт тебя впереди, к чему готовиться, а может быть, уже ничего не ждать и плыть по течению, куда-то да прибьёшься.
Пришло время «заслуженного отдыха», замучила тоска по родным далёким краям, захотелось посмотреть, а что там сейчас, какие перемены произошли за 45 лет жизни рабочего посёлка на окраине восточного Урала, граничащего с Западной Сибирью, глухомани бескрайней России. Засобирался в дальнюю дорогу, не шуточное дело ехать на «край света».
С вторжением в нашу размеренную жизнь интернета мы приобрели неограниченные возможности для открытия мира и, главное, общение с людьми, населяющими этот мир. Затаив дыхание ищу своё затерянное село на виртуальных просторах электронной паутины. Нахожу фотографию фабрики 2005 года с видом на развалины главного корпуса тепловой электроцентрали (ТЭЦ). Кровли нет, торчит одна стена верхнего этажа, впечатление такое, что вот-вот она рухнет и обвалит три нижних этажа, наполовину уже разрушенных. На другой фотографии видны сохранившиеся трубы, одна из них шестигранная, со времени основания Успенской писчебумажной фабрики 1886 года. От увиденной картины охватила неимоверная боль за утраченное производство фабрики, когда-то кормившей наш большой рабочий посёлок, где работал отец и три моих брата. Успел поработать и я, будучи подростком, на кирпичном заводе, летом 1968 года, когда надо было ехать учиться в Свердловский радиотехнический техникум, зарабатывал на жизнь в большом городе. Работа была не из лёгких — принимал глиняный кирпич-сырец от формовочного пресса, грузил на вагонетку, отвозил к печи обжига, загружал в печь, и так производственный цикл повторялся в течение смены. Во время обеденного перерыва часто вспоминал рассказ «Варнаки» Д. Н. Мамина-Сибиряка, работу каторжан в этих местах, на Успенском винокуренном заводе в 60-е годы ХIX века. Прошёл век с тех пор, а труд на кирпичном заводе остался таким же каторжным. Сильно хотел учиться, потому и выдержал адский труд.
После увиденных картин далёкой Сибири, стало ясно — прежнего родного села нет и быть не может. Стал наводить справки о жизни земляков, вступил в переписку с некоторыми из них и пришёл к выводу — после банкротства фабрики в 1994 году областное правительство селом не занималось, никакого строительства градообразующего предприятия вместо фабрики не планировалось. Был взят курс на бесперспективное поселение, а попросту говоря, на вынужденное саморасселение — кто где сам сможет устроиться и переехать жить на новое место. Так оно и случилось. А ведь в то время в Успенке проживало около 6-ти тысяч человек, трудоспособных две тысячи человек. Власти всех уровней проявили полное безразличие к судьбам местного населения. Это до сих пор негативно сказывается на жизни села, и оно катастрофически вымирает.
Прослышал о нашумевшей программе «Уральская деревня» на период 2011–2015 года. Москва активно её поддержала и дала зелёный свет на претворение в жизнь. Решил уточнить подробности, а главное, что в ней пишется конкретно о развитии Заводоуспенки на этот период. Поинтересовался в документах Тугулымского городского округа. Нахожу долгосрочную целевую программу ТГО «Социальное развитие села в Тугулымском городском округе на 2013–2015 годы» от 15.10.2012 г. №275. В ней говорится о направлениях развития округа, и ничего конкретного по населённым пунктам не пишется. Возьмём газификацию, переселение из ветхого жилья, развитие и модернизация объектов коммунальной инфраструктуры, строительство дорог, по ним указаны запланированные финансовые вложения и всё. Об обеспечении занятости населения не сообщается вообще. В 2014 году, в феврале месяце 25 числа, наш округ на своём сайте приглашал население принять участие в обсуждении проекта комплексной программы «Новое качество жизни уральцев». Собирала ли вас, земляки, Управа Заводоуспенки для обсуждения, дошло ли до вас это приглашение и что вы предложили по существу для улучшения своей жизни? Какое качество жизни может быть, если нет элементарной работы для местного населения? И для создания рабочих мест ничего не делается. Мной написаны десятки писем в Правительство Свердловской области, в администрацию Президента РФ, и она, не рассмотрев обращение по существу, адресует письма в местные органы власти, теперь уже под своим номером большими грозными цифрами, как знак особой важности для исполнения, дескать, вы смотрите там, на месте, выполняйте, работайте. Смех, да и только. По-другому это никак не назовёшь. Круг замкнулся. Нам остаётся уповать только на Бога нашего, Иисуса Христа, вера и молитва во спасение дадут нам силы выжить.
Мне порой думается, а не наказание ли нам с вами, земляки, за варварское отношение антихристов к нашей красавице церкви Успения Пресвятой Богородицы? В 1960 году они взорвали колокольню церкви, показалось мало, в 1986 году взорвали главный купол. Соорудили жалкое подобие «дома культуры» в Святых стенах церкви, построенной в 1835 году на средства владельца винокуренного завода Юдина. Он думал о своих рабочих, жителях, населяющих деревню Земляную, построил дом Божий для облегчения жизни своего народа, верой и правдой ему служившего. Нам достался великолепный памятник церковной архитектуры начала ХIX века, и мы не смогли его сберечь. А всё потому, что, начиная с 1917 года, привыкли только ломать и ничего не строить для духовного возрождения, придания красоты среде обитания. Варварски растащили по бревну добротный, красивый дом последнего фабриканта И. Е. Ятеса. В нём вполне можно было открыть краеведческий музей.
Промышленники, фабриканты Урала умели с пониманием обустроить свои владения. Церковь придавала особую нарядность центру нашего посёлка, привносила в него светлость на фоне мрачных корпусов фабрики.
Народ пришёл к вере, повсюду открываются храмы, соборы, церкви, а нам и открыть-то нечего. Угробили последнюю православную красоту в здешних местах, похоронили заживо, ведь на стенах церкви ещё была видна роспись, пускай замазанная известью антихристами, но жива, с тех давних времён основания храма Божья.
В феврале месяце 2005 года, с Божьей помощью, вновь открыли для службы восточный придел церкви, освящённый в честь Иоанна Златоуста. Радость для всех односельчан и прихожан большая. Мы, живущие далеко от Родины, молимся вместе с земляками за радость возрождения Прихода во имя Успения Пресвятой Богородицы. Молимся Заступнице и Ходатаице пред Богом: «Радуйся, Обрадованная, во Успении Твоём нас не оставляющая!».
Недалеко то время, когда и главный храм церкви откроет свои врата прихожанам, уповаю на милость Божью и верую, что так и случится. Предстоит тяжелейший процесс передачи всего здания церкви верующим, Талице-Тугулымскому благочинию. Государство должно вернуть религиозное здание в том виде, в каком забирало — купола и колокольня должны быть восстановлены. Сохранились фотографии 1900–1986 гг. внешнего вида церкви. Сейчас немедля надо обращаться в Росимущество РФ по процедуре передачи здания церкви в собственность Каменской епархии. Недавний визит Патриарха Кирилла в Екатеринбургскую митрополию должен ускорить решение всех имущественных епархиальных вопросов, будем молиться за успех благого дела.
Главной красотой и живописнейшим видом на природу в селе Заводоуспенское был и остаётся пруд, образованный в низине при слиянии двух рек Катырла и Айба. Во все времена года он радует глаз и успокаивает душу в мирской суете. Обилие рыбы в пруду привлекает сюда множество любителей летней и зимней рыбалки как местных жителей, с окрестных деревень, так и приезжающих сюда из дальних мест Урала и Западной Сибири. Когда работала местная бумажная фабрика, потреблявшая большие объёмы воды на технологические нужды, пруд периодически расчищали от водорослей, планктона, ила, портивших качество воды. От неё зависит качество выпускаемой конденсаторной бумаги, таких фабрик на территории Советской России было всего две. Сейчас осталась одна, в Ленинградской области.
В настоящее время пруд катастрофически зарастает. По всему периметру образовались болотистые забереги, на большой площади пруда видны плотные скопления многолетних зарослей, которые грозят появлению торможения проточных вод, а значит, тотальному заболачиванию пруда. Если не принять действенных мер по его спасению, погибнет и этот оазис экологического благополучия вековой природной среды. Министерство природных ресурсов и экологии Свердловской области на мой запрос о состоянии пруда дало мне такой ответ: «…Возможность расчистки пруда на реке Бердянка в селе Заводоуспенское может быть рассмотрена после поступления заявки от администрации Тугулымского городского округа в Министерство природных ресурсов и экологии Свердловской области. Министерство не имеет полномочий по созданию баз отдыха и рыбных хозяйств. Организация подобных видов деятельности возможна с привлечением финансовых средств частных инвесторов». Осталось совсем немногое, подать такую заявку, и Министерство природных ресурсов само найдёт исполнителя и финансирование работ по расчистке пруда совместно с Тугулымским округом. Другого пути нет. Верю в успех такого необходимого дела. Тогда можно будет базу отдыха строить, и дом рыбака и охотника. Это немного оживит жизнь нашего села и украсит его, а это значит, что село не умрёт, не сотрётся с лица земли и карты Великой России!
Смена государственного устройства любой страны сразу или постепенно отражается на жизни народа, судьбе каждого из нас и плохо, когда неопределённость довлеет на всём укладе существования. Живёшь и не знаешь, что ждёт тебя впереди, к чему готовиться, а может быть, уже ничего не ждать и плыть по течению, куда-то, да прибьёшься. Силу и уверенность в завтрашнем дне придаёт предвидение-правда Народного писателя-мыслителя Земли вологодской, Василия Ивановича Белова, знатока северных сельских территорий, народа, населяющего эти огромные пространства.
В газете «Правда» за 18 декабря 1989 года было опубликовано выступление Народного Депутата писателя В. И. Белова на II съезде народных депутатов СССР. В своей программной речи он заострил вопрос на четырёх законах: о земле, о самостоятельности местных Советах, о печати, о свободе совести.
«В народе с нетерпением ждут именно эти четыре закона. Но Верховный Совет либо не успел, либо не захотел всерьёз их обсуждать… Мы часами обсуждаем вопросы… по эмигрантам, в то время как тысячи доярок и трактористов просто не доживают до нашей советской пенсии. У нас всё готовится втайне. Например, рекомендации правительству по неперспективным селениям. Никто, кроме узкого ведомственного круга, не знаком с планом по концессиям. Говорят, что русские разучились хорошо работать. Это клевета, просто им надоело работать на чужого дядю, надоело платить чужие долги… Все мы ждём принятия полноценных, действенных законов… Земельный закон должен быть долговечным и неизменным, но допускающим национальные, региональные особенности хозяйствования. Только при этом условии мы остановим процессы деградации трудовых и нравственных ценностей. Только при этой устойчивости восстановится крестьянское мастерство, прекратится беспорядочная миграция, пойдёт на убыль пьянство… Новые экономисты готовы отдать неизвестно кому целые регионы родной земли, а своему крестьянину боимся дать то, что ему принадлежит по праву с исторических времён. Мы физически уничтожили миллионы русских крестьян, разорили их семейные гнёзда, а теперь боимся честно об этом сказать. Боимся признать тот факт, что Россию грабили в течение многих десятилетий, продавали художественные шедевры, транжирили природные ресурсы и лес в том числе. Вокруг моей деревни Тимониха Вологодской области за годы Советской власти леса были начисто выхлестаны, теперь пустыня вокруг моей лесной деревни. Грабёж продолжается и сейчас, в эту самую минуту. Не знаю как в Сибири, но у нас на северо-западе спелых лесов уже нет. При этом Госплан и Минлеспром продолжают политику безжалостной вырубки лесов всех назначений и сортов. И доколе это безобразие будет продолжаться, хочу спросить «большое» начальство всех рангов?!
Мы продаём за границу кругляк. Чтобы удовлетворить ненасытный аппетит отечественных и зарубежных фирм, лесные «специалисты» решили снизить возраст вологодских лесов, подлежащих вырубке. Да, я утверждаю, что растранжиривание природных богатств России продолжается. Потоки нефти, газа, миллионы тон ценных минералов и руд, миллионы срубленных хвойных деревьев текут и текут за пределы страны. Русский народ обманут, Россия оскорблена и унижена. Верхние эшелоны власти об этой вопиющей несправедливости прекрасно знают, многие народные депутаты догадываются, а широкие народные слои чувствуют этот грабёж на своей, извините, за грубость, шкуре.
Заканчивая выступление, я должен повторить требования, которые наиболее часто звучат в тысячах писем и телеграмм, полученных мною от избирателей и читателей.
Первое. Реабилитировать крестьян, репрессированных и раскулаченных в 20–30-х, 40–50-х годах.
Второе. Вернуть православные и другие храмы и монастыри прежним владельцам, это самое многочисленное требование.
Третье. Восстановить исторические названия городов, улиц, площадей. Это не просьба, требование.
Четвёртое. Создать свободные российские средства массовой информации
Я готов ответить за свои слова не только перед депутатами, но и перед любой депутатской комиссией».
Читаешь эти строки и цепенеешь перед мужеством большого Писателя и Гражданина матушки России. Есть, есть в нашем Отечестве пророки! Они и вселяют в нас надежду перемен к лучшему. Мы верим, что у нас ещё всё впереди, мы переживём любые трудности и невзгоды, пока Земля наша не оскудевает такими заступниками за Отечество, каким был и остаётся Писатель великой России, Василий Иванович Белов.
Прошло четверть века после выступления на съезде народных депутатов писателя В. Белова. Из четырёх безотлагательных законов, упомянутых в начале речи писателя, приняты и успешно работают два последних закона: о свободе печати, о свободе совести. Два первых упомянутых закона: о земле, о самостоятельности местных Советов (теперь Управ) до сих пор буксуют и переписываются заново, почти каждый год. Грустно, но факт.
Из последних сообщений узнаём:
В конце июня 2014 года Президент РФ Путин В. В. подписал закон «О внесении изменений в Земельный кодекс РФ и отдельные законодательные акты РФ» (№171-ФЗ «от 23.06.2014 г.), который вступит в силу с 1 марта 2015 года. Как отмечают эксперты, внесённые поправки ведут к крупнейшей за последние 14 лет земельной реформе в стране. Новый закон регулирует вопросы возникновения, прекращения и осуществления прав на земельные участки, обеспечивает прозрачность действия и равный доступ к земельным ресурсам, сокращает избыточные административные процедуры, устанавливает ограниченное число случаев предоставления земельных участков без проведения торгов.
Подвижки есть и не плохие, что касается закона о самостоятельности местных Управ, то здесь пока полная неразбериха.
Закон о Местном Самоуправлении был принят Государственной Думой ФС РФ только 16.09.2003 года, изменён 06.10.2003 №131-ФЗ, а действующая редакция от 29.06.2015 года:
1. Местное самоуправление составляет одну из основ конституционного строя Российской Федерации, признаётся, гарантируется и осуществляется на всей территории Российской Федерации.
2. Местное самоуправление в Российской Федерации — форма осуществления народом своей власти, обеспечивающая в пределах, установленных Конституцией Российской Федерации, федеральными законами, а в случаях, установленных федеральными законами, — законами субъектов Российской Федерации, самостоятельное и под свою ответственность решение населением непосредственно и (или) через органы местного самоуправления вопросов местного значения, исходя из интересов населения с учётом исторических и иных местных традиций.
Время показало жизненность и необходимость перемен государственного устройства предложенных писателем Василием Беловым. Реформы жизнеобеспечения сельских территорий страны, проводимые сегодня, во многом перекликаются с предложенными писателем в зените его писательской славы, более четверти века назад. В своём литературном творчестве он увековечил тяжёлый, беспросветный от забот труд и полную трагизма жизнь крестьянина на протяжении всего двадцатого века. Это редкая творческая судьба писателя, её уникальность и неповторимость. Новое поколение школьников и студентов изучает современную историю крестьянства наравне со многими писателями и по произведениям Василия Ивановича Белова. Он при жизни стал классиком современной русской литературы, достойным преемником русской классической литературы конца девятнадцатого века, а это уже историческая заслуга перед Отечеством.
Игорь НАЗАРОВ / Игорь Сибиряк /
г. ОРША, Беларусь
http://www.litrossia.ru/archive/item/10374-daljokaya-i-blizkaya-rodina-na-konkurs-rasskazhu-o-svojom-narode
Из книги «Сторона моя, сторонушка»
Сторона моя, сторонушка,
Сторона моя родимая!
Не на радость, не на счастье
Ты меня вскормила, молодца.

В молодых летах не знаю я
Ни утехи, ни веселия;
Белым днем и ночью темною
Лью я слезы безутешные.

Гаснут, меркнут очи светлые,
Сохнет грудь моя с кручинушки;
Проклинаю долю горькую,
Не гляжу на вольный Божий свет.

Издано в 1860 году при нотах. Слова Василия Чуевского.
Возвращение
Рассказ
Моим дорогим родителям посвящаю… Из родительского дома, в дорогу жизни, отправился пятнадцатилетним подростком. После окончания с отличием базовой школы, в глухом уральском селе Заводоуспенское, уехал поступать учится в Архангельское мореходное училище торгового флота, по специальности штурман дальнего плавания. Выбор был сделан мной осознанно и намечен мной еще в тринадцать лет. Сделать такой выбор помогли неожиданные события.
Моя старшая сестра с мужем собирались в первое путешествие на новой машине по Северному Кавказу, решили меня, подростка, взять с собой. Моё детство и юность прошли в глухомани — возле пруда и сибирского леса, окаймляющего всё побережье этого рукотворного моря, по здешним меркам с ним сравнимого. Для меня эта поездка превратилась в сплошной праздник. Мы проехали из Белоруссии, где в то время служил мой шурин, до Северного Кавказа, по его побережью от Новороссийска до Сухуми.
Подъезжаем к Новороссийску, видим панораму Чёрного моря, бухту, порт, суда, стоящие в порту и далеко идущие по морю. Зрелище было захватывающее и навсегда отложилось в моей памяти. После обеда на открытой террасе ресторана порта, мы пошли прогуляться на пирс. На причале стоял пяти палубный теплоход «Победа». Чистенький, сверкающий белизной и красками радуги, он привёл меня в восторг.
Проехали по серпантину высокогорной дороги до Сочи. Едем, а под нами, внизу, плещется Чёрное море. Смотришь из окна машины в низ, и дыхание от страха останавливается, голова начинает кружиться. В Сочи мы приехали полностью выжатые. Нашли саклю для жизни, кое- как поужинали, сон быстро сморил нас до позднего утра.
Проснулся раньше всех, вышел на террасу и застыл от увиденного. С вершины видно бескрайнее море, оно спокойно, по нему идёт караван разноцветных судов. Лучи солнца отражаются от воды, играют разными перекрёстными бликами, за их завесой видны махонькие суда и судёнушки.
После завтрака поехали на центральный пляж Ривьера. По пути шурин предложил заехать в порт, посмотреть стоящие теплоходы. Моя реакция на красоту судов, передалась ему помочь увидеть больше подростку. Какой он был мягкий, добродушный! У пирса стоял теплоход «Адмирал Нахимов». Громада палуб и надстроек впечатлила и заворожила. Увиденное осталось во мне на всю жизнь.
На побережье отдыхали две недели. Изъездили все окрестности Сочи. Вечером и ранним утром наблюдал живую картину движения судов, слышал их глухие гудки, красоту оттенков моря в разную погоду. С тех пор заболел морем. Во время бесконечных прогулок напевал песенку — «…я знаю друзья, что не жить мне без моря, как морю не жить без меня».
Так определился мой выбор, где учится — мореходное училище. Медкомиссию прошёл без сбоев и замечаний. Вступительные экзамены сдал на отлично. В конце августа 1967 года был зачислен на первый курс Архангельского мореходного училища.
С начала учебного года нас на два месяца направили на сельхозработы в Каргопольский район, совхоз «Ошевенский». Поселили в братском корпусе Александро- Ошевенского монастыря, построенного в середине пятнадцатого века. По мере обживания вековой сторины, мы нашли архивные письма, с указами монастырю какими землями он должен владеть. Они были написаны ореховыми чернилами по плотной, пожелтевшей бумаге. Витиеватый почерк писем с трудом нами читался. Вечерами устраивали шуточный консилиум по прочтению писем.
Время проходило в тяжёлой, напряжённой работе, на полях, зерносушилках, складах, овощехранилищах. Работали дружно, слаженно, с чувством юмора. Сказывалось отборное, колоритное питание. Спасибо Екатерине Осиповне, заведующей столовой.
Северная природа покорила меня своей красотой. Урал красив, но здесь я впервые увидел валуны ледникового периода, поросшие мхом, карликовые деревья среди мха ягеля, обилие грибов и ягод. Всего этого мы отведали вдоволь. Вечерний костёр, испечённая картошка, жареные грибы с ребчатым луком — верх теперешнего мечтания.
Вернулись в начале ноября, с первым снегом. Втянулись в учебу, курсантская жизнь для меня была в радость. За учебный год прошли курс английского языка за среднюю школу, с уклоном морской терминологии. Спасибо преподавателю Элеоноре Михайловне, за её терпение и блестящий талант! Лучшего человека в общении и желании помочь овладеть культурой в её истинном смысле, больше не встречал за всю свою прожитую жизнь. А ведь потом учился в институте, были маститые профессора, знатоки вершин науки, а того, что называется сокрытая тайна педагога, больше не встречал.
Жизнь в училище протекала интересно. Я участвовал в художественной самодеятельности, читал стихи, короткие рассказы. Во время увольнения ходил в старейший драмтеатр имени Ломоносова, посещал музей изобразительных искусств, краеведческий музей, городскую библиотеку. Гуляли по набережной Северной Двины, смотрели на движение судов, мечтали о выходе в море.
Так продолжалось до весенней медицинской комиссии, которая проводится перед летней морской практикой. Накануне, классный руководитель, Нина Григорьевна сообщила мне, что за хорошую учебу и примерное поведение практику буду проходить на паруснике «Товарищ», приписанному к Одесской мореходке. Это почётно и способствует хорошему распределению после окончания учебы.
В апреле месяце, во время учебной пары, в класс заходит, явно чем-то взволнованная, Нина Григорьевна с кипой бумаг и сообщает, что хочет огласить результаты и заключения медкомиссии. Мы насторожились. По алфавиту доводятся отклонения, возможность подлечится и восстановиться. Очередь подходит ко мне, она впилась взглядом в мою сторону:
— Низов Игнат, зрение — левый +0,6 правый+0,7. Это, что такое? Как понимать, кто в место тебя проходил медкомиссию?
Я готов был залезть под стол. Покраснел, еле сдерживая упадок сил, выдавил:
— Проходил сам, у меня здесь никого знакомых нет и не было.
— Завтра на беседу к начальнику военно-морской подготовки.
С этими словами она удалилась, а на меня нахлынули расспросы курсантов о причинах потери зрения. Cудили, рядили и пришли к выводу- мне пойти к другому окулисту. Оказалось — только специально созданная комиссия проверяет, делает заключение. На следующий день, после утреннего построения, меня вызывает Б.Н.Босенко, начальник военно-морской подготовки. Захожу в кабинет, дрожу как осиновый лист, докладываю:
— Товарищ капитан первого ранга, курсант Низов по Вашему приказанию прибыл!
— Раз такое случилось, курсант, с твоим зрением, но ты хорошо учился, мы решили перевести тебя на судомеханическое отделение, подумай и реши, сутки тебе на принятие решения.
— Есть, товарищ капитан первого ранга!
Выхожу и ног под собой не чувствую. Главное не ругал и не грозился отчислить.
После занятий пошёл к старшекурсникам за советом. Староста группы и его бывалые друзья-мореходы, до училища окончили в Архангельске ШМО, школу матросов, ходили за гранку, в один голос высказались — механик на судне жизнь проводит в машинном отделении у дизелей, моря не видит. Тебе надо переводиться в любой техникум, с отличными оценками возьмут переводом.
Сокурсники по кубрику грустно поддержали бывалых моряков. Посетовали, что парусник«Товарищ» выйдет в море без меня, нам будет тебя не хватать.
После ужина, меня вызывает в канцелярию для беседы командир роты, капитан третьего ранга М.Н.Беринзон:
— Не переживай, тебя примут везде с такими оценками! Что решил делать?
— Поеду домой, к родителям на Урал, осмотрюсь, определюсь с выбором.
— Правильно, я оформлю все документы в ближайшее время. Будешь уезжать, зайди ко мне.
— Хорошо, обязательно зайду!
Командира роты мы уважали за внимание, отеческую заботу, справедливость при наказании.
Выходные провёл по увольнительной записке, в военном городке Катунино, под Архангельском, где служил мой старший брат Сергей, офицер. На семейном совете обсуждали мою дальнейшую судьбу. Всё складывалось к отъезду на Урал.
Наедине, Сергей мне поведал:
— Это и к лучшему. У моряков очень трудная семейная жизнь, они подолгу находятся в походах. Жёны не выдерживают, зачастую бросают мужей. Поступай в техникум, заканчивай и живи на материке. Родители ещё крепкие, помогут, да и мы поддержим.
Наступили последние апрельские деньки. С пригородной станции Исакагорка поезд увозил меня от северного края, сурового и красивого. Из окна поезда хорошо видна картина приближения весны в этой стороне.
За полосой снега темнеет лес, на дорогах проталины. По ним движутся конные повозки сена из дальних стогов. В небе кружится множество птиц, они садятся на поля и дороги в поисках прокорма. Лучи солнца придают пейзажу за окном радость приближения весны.
Путь до Урала далёк. Под мерный стук колёс одолевает сонливость, за дремотой время проходит быстрее, незаметней. Для меня наступал новый этап поисков устройства жизни. Что меня ждёт, как впишусь в новый коллектив сверстников, а главное где найду новое пристанище надломленной жизни?!
На четвёртые сутки добрался до города Тюмени, было 30-е апреля. Предстоял последний марш-бросок домой, в Заводоуспеку, до неё остаётся 70-т километров.
На автовокзале узнаю — рейсовые автобусы в том направлении не ходят, плохая дорога, весенняя распутица. Походил вокруг да около в поисках возможного, набрёл на земляков, двух студентов Талицкого лесотехнического техникума. Решаем на последние деньги брать такси, доехать до ближайшей деревни к нашему селу, где есть ещё живая дорога. Таксист сообщает- дорога есть только до деревни Удино, от которой до Заводоуспенки остаётся шесть километров. Делать нечего, надо ехать-ночевать в Тюмени негде, завтра праздник Первое Мая.
С большим трудом — два раза буксовали, вылезали из машины и толкали такси, — доехали до Удино. Дальше с песнями пешком, домой к родному порогу. Вышли ещё засветло, к селу подходили в темноте. Часы показывали начало десятого.
Зашли в село освящённое родными огнями, счастливые, но сильно голодные. Поделились желаниями домашних блюд поужинать, посмеялись молодецки и разошлись по своим улицам.
Моя улица, Октябрьская, примыкает к дороге с деревни Удино, отсюда путь к родному дому короткий и лёгкий- идёшь всё время под горку. Окна домов освещены, сельчане готовятся к завтрашнему празднику. С дымком труб русских печей выходит сладкий аромат стряпни, хлеба на поду. Идёшь по улице, и по запаху узнаёшь кто, что готовит, красотища!
Подхожу к родительскому дому, он весь в огнях, вьётся дымок над трубой с запахом сладких маминых пирожков. Влетаю во двор, захожу с крылечка в дом. Мама хлопочет у печи, отец и брат у телевизора в средней комнате. Радуемся встрече, сажусь за кухонный стол повечерить. Все вокруг меня расспрашивают, как добрался. Рассказываю подробности пути, обо всём увиденном в дальней стороне, хороших и добрых людях, с коими прожил в северном крае.
Засиделись за полночь. Мама уложила спать в зале у окна, выходящего во двор. Приоткрыл окно, прохладный весенний воздух освежил комнату, лёг и мертвецки заснул.
Утро выдалось солнечным, полным запахов сирени за окном, щебетанием и пением скворцов. По двору ходят куры, гуси, в загоне хрюкает порасёнок Боря. С кухни доносятся запахи жаренных пирожков, топлёного молока, свежевыпеченного хлеба.
Сладость возвращения домой остаётся со мной и по сей день. Буду умирать со светлой памятью родительского дома, уюта и покоя прожитых лет. 17.04.2014.

На безымянной высоте
Очерк

В бою за отчизну и смерть красна
С родной земли умри, но не сходи
В августе 1943 года в 139-ю стрелковую дивизию, расположенную возле поселка Рубеженка, Калужской области прибыло пополнение — сибиряки — добровольцы, новосибирские рабочие. Боевая группа, состоящая из сибиряков, коммунистов, под командованием младшего лейтенанта Евгения Порошина.
Младший лейтенант Порошин Евгений Иванович, командир отряда, родился 3 февраля1913;г. в Свердловске. Закончив школу, поступил в химико-технологический техникум. После его окончания по комсомольской путёвке поехал на север области, где строился целый комплекс заводов. Осенью 1935;г. призван в армию. В ноябре 1941;г. участвовал в боях под Москвой. Был ранен, но из госпиталя рвался па фронт. В 718-й стрелковый полк в 8-ю роту младший лейтенант Порошин прибыл, когда наши прорывались к р. Снопоть.
Боевая группа, состоящая из сибиряков, коммунистов, под командованием младшего лейтенанта Евгения Порошина должна была произвести смелую операцию — пройти в ночь на 14 сентября в тыл противника и захватить высоту Безымянную.
Она находилась в полосе наступления 139-ой стрелковой дивизии, впереди, в руках врага. Высота была господствующей, ее взятие могло резко изменить в нашу пользу положение на этом участке фронта.
В ходе Смоленской наступательной операции советских войск осенью 1943 года, в полосе наступления 139-й стрелковой дивизии (10-я Армия) путь советским воинам к реке Десна и городу Рославль преграждала господствующая над всей местностью, сильно укрепленная высота 224,1. Она была укреплена тремя рядами траншей, густо усеянная пулеметными гнездами, двумя танками, самоходной установкой «скрипач». Окруженная минными полями, высота занимала важное стратегическое положение и представлялась неприступной. Многочисленные попытки 718-го полка подполковника Е. Г. Салова овладеть опорным пунктом врага успеха не принесли. Было принято решение создать штурмовую группу и возложить на нее выполнение этой задачи. Добровольцев оказалось много. Выбрали взвод уральца младшего лейтенанта Е. И. Порошина, который в прошедших боях уже отличился.
В ночь на 14 сентября штурмовая группа выступила на выполнение задания. Незаметно подкравшись к укреплениям, сибиряки забросали гранатами первую траншею и находящихся в ней гитлеровцев, выбили их и ринулись ко второму ряду укреплений. Внезапность атаки, стремительность действий позволили молниеносно преодолеть 600 метров и ворваться на высоту!
Радиопозывным этой группы смельчаков было слово «Луна».
«Луна» сообщила командованию, что высота занята. Дальше события разворачивались трагически. Обнаруженные врагом сибиряки были со всех сторон окружены во много раз превосходящими силами противника. Восемнадцать приняли бой против двухсот!!! Однако следовавшая за ними восьмая пехотная рота третьего батальона была отсечена пулеметным огнем и штурмовая группа оказалась в окружении превосходящих сил противника. Заняв круговую оборону, смельчаки вели неравный кровопролитный бой в течение всей ночи. Первым погиб старшина Панин, потом замолк Емельян Белоконов, потом Липовецер и Шляхов. Уничтожая гранатами пулемет противника, пал от вражеской пули командир группы Порошин. Оставшиеся в живых окопались и продолжали сдерживать натиск врага. Сибиряки отбили несколько атак гитлеровцев.
Под утро началась артиллерийская перестрелка. Немцы в упор расстреливали наших из танков, пушек и шестиствольных минометов. Дмитрию Яруте миной перебило ноги, Борису Кителю оторвало руку. Они, истекая кровью, продолжали вести огонь по врагу до последнего дыхания. Весь израненный, Николай Голенкин поднялся в полный рост и, держа автомат левой рукой (правая была перебита и повисла, как плеть), ринулся вперед, стреляя по врагу. Ворвавшись в ряды врагов, он упал на автоматы фашистов. Так ценой своей жизни, Голенкин дал возможность своим товарищам перезарядить оружие, перевязать раны, собраться с силами и продолжать смертельную схватку.
С рассветом силы сибиряков иссякли. Сначала все затихло на правом фланге, где отбивалась группа Денисова. Потом пал Артамонов, сражавшийся рядом с Власовым.
Ведя этот смертельный бой, группа сковала значительные силы противника, что дало возможность основным силам 718-го полка нанести врагу жестокий удар с флангов и отбросить его за реку Десну. Путь на Рославль был открыт. Утром 14 сентября 1943 года, когда бойцы 718-го стрелкового полка прорвались на высоту, перед ними предстала картина жестокого кровопролитного побоища. Кроме шестнадцати погибших наших бойцов, там было больше сотни трупов немецких солдат и офицеров из подразделений 317-го гренадерского и 365-го пехотного полков германской армии. А в одной из воронок, засыпанной землей, наши бойцы увидели торчащий ботинок, а когда стали откапывать, то обнаружили своего однополчанина Герасима Лапина, у которого еще бился пульс. Взрывом мины его контузило и отбросило в воронку, а потом присыпало.
В медсанбате бойца подлечили, и потом он продолжал воевать в составе этого же полка, был дважды ранен, но оба раза после излечения возвращался в свою часть. Затем был направлен на учебу и переведен в другую часть, с которой и дошел до Берлина. После войны Лапин вернулся в родной Донецк.
Иначе сложилась судьба другого оставшегося в живых героя безымянной высоты, сержанта Константина Власова. Когда у него уже кончились патроны, из трех гранат он сделал связку, а четвертую оставил на самый крайний случай. Когда четверо фрицев стали приближаться к нему, он бросил связку гранат и уложил их на месте. Потом показались еще семеро. Власов решил подпустить их поближе и подорвать вместе с собой последней гранатой, но граната не взорвалась, и он раненым был захвачен в плен.
Сутки провел сержант Власов в рославльской тюрьме, 49 суток в бобруйском лагере военнопленных. 4 ноября 1943 года пленных погрузили в эшелон и повезли на запад, в Германию. Перед самой отправкой Костя спрятал под стелькой другого ботинка примитивный складной нож с плоской ручкой. Уже в пути, под стук колес, Власов вместе с другими пленными поочередно надрезали этим ножом доску, напротив наружного запора двери, выдавили надрезанную доску, раскрутили проволоку на щеколде и, откатив тяжелую вагонную дверь, на полном ходу выпрыгнули из вагона. В ночной темноте они разбежались по окрестным кустам. Через несколько минут их окликнули партизаны. Вместе с другими бойцами, спасшимися от немецкого рабства, Власов был зачислен в белорусский партизанский отряд.
С 5 ноября 1943;г. по 5 июня1944;г. сержант Власов служил рядовым в отдельно действующем отряде «Мститель» Минской области, где был тяжело ранен.
«Мститель», участвовал во многих партизанских операциях, беспощадно мстил за погибших товарищей.
За 1943 год отряд «Мститель» совершил 87 диверсий на железной дороге, в результате которых полностью уничтожено или повреждено 79 паровозов, 784 вагона с живой силой и техникой врага… На шоссейных дорогах Минской области отряд провел 36 боевых операций, в которых было убито 141 и ранено 61 солдат и офицеров, разбито 21 грузовой и 3 легковых автомобиля, уничтожено 23.235 метров воздушных и кабельных линий.
После войны работал в Новосибирске на родном заводе. Скончался сержант Власов Константин Николаевич 1978 году.
Из восемнадцати героев высоты «224.1», девять работали для фронта на заводе «Сибсельмаш» в г. Новосибирске. Как цех завода-детища первых пятилеток- дымилась в сентябрьскую ночь высота Безымянная. Плечом к плечу, вкруговую оборону стояли сибирские рабочие-бойцы, бились до последнего патрона, до последней гранаты.
Однополчанин восемнадцати сибиряков подполковник В. Плотников опубликовал документальную повесть о героях Безымянной, назвав ее «Солдаты из песни», написал очерки о боевом и жизненном пути восемнадцати сибиряков-добровольцев. Книга Плотникова вот как передает драматизм того боя:
«Было уже за полночь, и никто из добровольцев-смельчаков не знал, какую по счету контратаку они отражают… Гитлеровцы были совсем близко. Как нужна хотя бы небольшая передышка, чтобы перезарядить автоматы. Тогда истекающий кровью коммунист Николай Иванович Голенкин решил ценой собственной жизни вырвать у врага передышку для товарищей. Сжав зубы, он встал во весь рост и, держа автомат правой рукой — левая висит как плеть — устремился на врагов. Окровавленный, почерневший от пороховой копоти и пыли, страшный и грозный в своем гневе, он, пошатываясь, шел и шел, непрерывно поливая врагов автоматными очередями. От неожиданности гитлеровцы оторопели. В наступившей внезапно тишине со стороны противника донеслось на ломаном русском языке:
— Русски золдатен! Не стреляйт! Ми ошень уважай ваш мужество! Ви дрался, как львы, но вас есть мало. Сдавайтесь плен. Ми гарантир ваша жизнь!
— Фашистская гадина, я тебе покажу «гарантир»!.. — это кричал Гавриил Воробьев.
Его слова потонули в грохоте взрыва гранаты, брошенной сержантом Даниленко. Картина, развернувшаяся перед очевидцами последствий этого боя, неизгладимо отпечаталась в памяти».
Из воспоминаний подполковника запаса, бывшего редактора газет Рославльской Краснознаменной Ордена Суворова 139-ой стрелковой дивизии и «Советская Сибирь» Николая Чайки: «Сентябрьским утром 1943 года по долгу фронтового журналиста одним из первых с наступающими колоннами попал на Безымянную высоту у незнакомого поселка Рубеженка. Трудно найти слова, чтобы передать то, что я увидел. Даже в позах шестнадцати уже мертвых героев сохранилась напряженность боя, его ярость. С гранатой, зажатой в руке, с указательным пальцем на спусковом крючке автомата, в лужах собственной и вражеской крови лежали тела героев. Вся высота была буквально завалена осколками, стреляными гильзами, пустыми дисками, касками. Многих сибиряков я знал задолго до этого жестокого ночного боя, не раз беседовал с ними, «агитировал» стать военкорами нашей газеты. И вот теперь, вглядываясь в их черные окровавленные лица, мало кого узнавал: до того они были изуродованы. Враги глумились уже над мертвыми смельчаками.
Обо всем, что мне довелось увидеть в то утро на Безымянной высоте, обо всем, что поведал нам участник этой неравной схватки рядовой Герасим Ильич Лапин, вернувшийся в свой батальон, мы немедленно рассказали в дивизионной газете и «боевых листках». Так о подвиге сибиряков вскоре стало известно всему фронту.»
В живых, как известно, остались двое — Г.И.Лапин и К. Н. Власов.
Г. И. Лапин так рассказывал о той ночи: «Я не могу описать действия каждого. Был я рядовым солдатом и не мог видеть все поле боя. Да и некогда было. Мы разделились на пары: один ведет огонь, другой заряжает диски к автоматам, а потом — наоборот.
Помню, как оторвало руку Борису Давыдовичу Кигелю. Отказавшись от перевязки, он вел бой одной рукой. И только когда этот герой был смертельно ранен, его автомат замолк.
Помню, как был ранен в левую руку Николай Иванович Галенкин. Он бил по врагу одной правой рукой. Потом его ранило в живот. Он собрал все силы, поднялся и пошел на врага, ведя огонь. По нему стреляют из автоматов, а он идет и идет, наводя страх на фашистов. Лишь поравнявшись с их рядами, Галенкин упал замертво.
Разрывной пулей ранило в ногу Дмитрия Ильича Яруту. Сделав себе перевязку обмоткой, он продолжал стрелять. Заряжал диски, передавал их товарищам. Получив второе ранение, на этот раз смертельное, он сказал мне:
— Ильич, останешься в живых — возьми мой партбилет, — и скончался. Я с ним был на правом фланге. Так бились и все остальные…»
Затем он вспоминает о том, что было после контузии и как он остался в живых: «… разорвался снаряд. Меня оглушило и отбросило. Очнулся я под терновым кустом, в густой траве. Было уже светло. Кругом враг, слышна немецкая речь. Справа от куста — миномет, слева — пулемет. А впереди траншея, из которой гитлеровцы вели огонь. Бой шел сильный. К середине дня он стал затихать и вскоре совсем прекратился. Не имея патронов и гранат, я снял штык с винтовки и решил драться им, если на меня нападут. Но фашисты или не замечали меня, или считали убитым.
Так я пролежал весь день, а ночью выполз к своим. Доложил командиру роты обо всем. Он по телефону сообщил командиру полка. Утром наши подразделения пошли в наступление и овладели высотой. Я увидел тела своих боевых товарищей. Фашистские изверги издевались даже над мертвыми. У каждого в голове было по два-три пулевых отверстия, черепа проломлены прикладами. Казалось, они и мертвые сражались с врагом. Однако и битых фашистов больше сотни лежало на поле боя.
Похоронили мы своих товарищей в братской могиле с воинскими почестями. На могиле дали клятву мстить захватчикам до полного их разгрома. На памятнике написали: «За Родину!».
За Подвиг на безымянной высоте №224.1 восемнадцать героев тогда же были награждены орденами Отечественной войны I степени. Из них шестнадцать — посмертно (была информация о том, что все 18 сибиряков были поданы в списках на представление к званию Героя Советского Союза).
Бойцы 139-й стрелковой дивизии как знамя пронесли через всю войну память о своих боевых друзьях из группы Евгения Порошина. С возгласами «За порошинцев!» сражались они за Рославль и Могилев, Кенигсберг и Гданьск. И в Берлине, на почерневшей от огня и дыма стене рейхстага, кто-то написал: «За порошинцев».
Подвиг на безымянной высоте №224.1 вероятно, невозможно было вместить в песню упоминание о том, что герои Безымянной высоты были сибиряками. Жаль, потому что в песнях и легендах еще мало сказано о великом подвиге сибирских добровольцев, проявивших легендарное мужество и отвагу.
Все дальше, все глубже в историю уходит Великая Отечественная война. Песни, написанные в годы тех сражений и о тех годах, можно услышать теперь нередко и в исполнении современных молодых певцов.
Одна из них написана поэтом Михаилом Матусовским и композитором Вениамином Баснером для кинокартины «Тишина» по роману Юрия Бондарева. Задача ее в картине — показать близость двух фронтовых друзей, напомнить о погибших товарищах. Поэт нарисовал в этой песне картину, достоверно передающую боевую обстановку, рассказывал эпизод, который мог бы показаться придуманным — мало ли было на пути от Бреста до Волги и от Волги до Эльбы безымянных высот, тяжелых сражений и потерь.
Но поиск, проведенный редакцией газеты «Советская Сибирь», подтвердил, что в основу песни «На безымянной высоте» положена действительная история, что в Новосибирске помнят имена всех «восемнадцати ребят», что, как ни много безымянных высот, но в песне речь шла об одной — о высоте, которая находится у поселка Рубеженка Куйбышевского района Калужской области.
В песне поется: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…» Лишь в этой цифре поэт не был предельно точен. Увы, только двое, всего лишь двое остались в живых — сержант Константин Власов и рядовой Герасим Лапин. Раненые и контуженные, они чудом спаслись — Власов попал в плен, оттуда бежал к партизанам; Лапин был найден нашими наступающими бойцами среди трупов — пришел в себя, оправился от ран и вновь воевал в составе 139-ой дивизии:
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат…
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте —
У незнакомого поселка,
На безымянной высоте.
Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда…
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.
Он не забудет, не забудет
Атаки яростные те —
У незнакомого поселка,
На безымянной высоте.
Над нами «мессеры» кружили,
И было видно, словно днем…
Но только крепче мы дружили
Под перекрестным артогнем.
И как бы трудно ни бывало,
Ты верен был своей мечте —
У незнакомого поселка,
На безымянной высоте.
Мне часто снятся все ребята,
Друзья моих военных дней,
Землянка наша в три наката,
Сосна сгоревшая над ней.
Как будто вновь я вместе с ними
Стою на огненной черте —
У незнакомого поселка,
На безымянной высоте.
Михаил Матусовский находился на том участке фронта, где совершили свой подвиг восемнадцать сибиряков. Тогда же он написал поэму «Безымянная высота». Но поэма оказалась лишь записью, наброском песни, родившийся через двадцать лет.
Рославль и Чаусы, Могилев и Ломжа, подступы к Кенигсбергу и Черск, Гданьск и Померания — такой путь прошла Рославльская Краснознаменная ордена Суворова 139-я стрелковая дивизия, в которой сражались сибиряки. И каждый раз, когда в части ее поступало пополнение, новичкам рассказывали о бое на Безымянной высоте.
Погибшие герои пережили свою смерть. Их подвиг стал примером храбрости и эталоном поведения в бою.
На высоте 224.1 — Безымянной — установили памятник
Мемориальный комплекс на Безымянной высоте был открыт 9 мая 1980;г. Сооружен по проекту московских скульпторов братьев Александра Дмитриевича и Николая Дмитриевича Щербаковых и архитектора, лауреата Государственной премии РСФСР Евгения Ивановича Киреева.
Уроженец Куйбышевского района (на территории которого и находится высота 224.1) писатель Сергей Михеенков написал повесть «Безымянная высота». Когда читаешь, что за события здесь развернулись в ночь с 13 на 14 сентября 1943г., понимаешь, как же сильны духом были наши воины, самоотверженны, непобедимы.
Подвиг на безымянной высоте №224.1 вероятно, невозможно было вместить в песню и упоминание о том, что герои Безымянной высоты были сибиряками. Жаль, потому что в песнях и легендах еще мало сказано о великом подвиге сибирских добровольцев, проявивших легендарное мужество и отвагу.
ЗЕМНОЙ ПОКЛОН
Ушла война. Осталась память.
И опаленные сердца.
И похоронок злая наледь,
И чьи-то дети без отца:
И мать — старушка ждать устала
пропавших без вести сынов:
И скорбь морщины протоптала
На лицах поседевших вдов:
Ушли сраженья, канув в Лету.
Потерь не знавшим не понять,
Что кто-то письма шлет по свету,
Родных, надеясь отыскать.
И в безысходном горе где-то
Заплачет траурная медь.
И заберет в себя планета
От старых ран принявших смерть.
И где-то там, за перелеском,
Свой долг исполнивший уже,
Заснул солдат под обелиском
В своем последнем блиндаже.
А сколько рядом их со мною
Таких родных, живых солдат!
Виски окрашены войною,
И полный перечень наград.
За ваше мужество в бою,
За вашу боль, за ваши раны,
За жизнь счастливую мою —
Земной поклон вам, ветераны!
Поэт Александр Фролов. 21.01. 2015.

Литературный конкурс «Всероссийский творческий конкурс, посвящённый 70-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне». Номинация «История», категория «Подвиг нашего народа». Диплом 1-й степени, г. Москва, 30.05.2015г.

Полководцы победы
Очерк

Георгию Константиновичу Жукову посвящаю…

В бою за отчизну и смерть красна
С родной земли умри, но не сходи
Русские пословицы
События на реке Халхин-Гол летом — осенью 1939 года, куда командующим Красной Армией был направлен Г.К.Жуков, фактически спасли ему жизнь от продолжающейся «чистки» в рядах РККА «врагов народа». В своих воспоминаниях, он прямо говорит об этом стечении обстоятельств в своей жизни, полной трагизма и тяжелейших испытаний на протяжении всего боевого пути. В послевоенное время, на плечи Командарма легла ответственность за устройство нашей Армии на современном уровне, отвечающему сложному, послевоенному времени. На посту Министра обороны, он в кратчайшие сроки претворил эту задачу в жизнь. В разные годы мирного времени полководец испытал на себе милость и немилость власти, вплоть до забвения в конце пути — вот чем наградила жизнь, легендарного, народного маршала Георгия Константиновича Жукова. За его многочисленными наградами скрыта упрятанная в глубину души горечь не понимания его важнейших предложений по разработке и своевременному проведению военных стратегических операций на протяжении всей Великой Отечественной войны 1941- 1945гг. Страшно представить развитие «внезапного нападения» немцев на нашу Родину, 22 июня 1941 года, в отсутствии нашего Командарма, начальника Генерального Штаба, Георгия Константиновича, в то роковое время для судьбы Отечества и всех нас, живущих сейчас, без его таланта полководца, без его способности предвидеть ход военных событий Великой Отечественной Войны. Сейчас это стало ясно в полной мере и Российское государство по достоинству оценило подвиг Маршала, воздвигнув в Москве величественный памятник полководцу в год 60-летия нашей Великой Победы.
«…Небольшая по размаху армейская операция на Халхин-Голе имела большие политические последствия. Она подействовала отрезвляюще на японское командование. Об этом свидетельствует такой факт: вскоре после этих боев в ответ на нажим германских союзников, желающих, чтобы Япония одновременно с Германией вступила в войну с Советским Союзом, принц Коноэ признался германскому послу Отту: „Японии потребуется еще два года, чтобы достигнуть уровня техники, вооружения и механизации, которые показала Советская Армия в боях в районе Халхин-Гола“. Японцы обещали вступить в войну и поддержать Германию только в случае захвата немецкими войсками Москвы. Это дало нам возможность привлечь максимум сил с Дальнего Востока на Западный фронт». (Владимир Карпов: «Маршал Жуков» М; Воен. изд. 1992г.)
Начиная с этого разгрома врага, Георгий Константинович сам разрабатывал главные стратегические операции и отстаивал их перед вышестоящим командованием, на какие бы ключевые участки Отечественной войны, 1941- 1945гг его ни направляла Ставка Верховного Главнокомандующего. И в этом, еще одно, историческое значение битвы на реке Халхин-Гол. Она придала полководцу уверенности в себе, при разработке крупных военных операций, которые в дальнейшем и решили победоносное завершение Великой Отечественной войны нашим многострадальным народом.
В беседе со Сталиным, при возвращении в Москву, полководец высказал свои мысли о текущем состоянии нашей Армии: «Нам нужно резко увеличить в составе вооруженных сил бронетанковые и механизированные войска». Запомним, это сказано было побывавшим в пекле современной войны, Командармом Г. К. Жуковым в 1939 году, за два года до начало Отечественной войны!
По завершении встречи, Сталин назначает Георгия Константиновича командующим Киевским особым военным округом. Это было время, когда уже был заключен позорный пакт о ненападении между СССР и Германией, который, как оказалось, потом сыграл роковую роль в формировании бдительности руководства нашей страны накануне войны. 1-го сентября 1939 года гитлеровцы напали на Польшу и, в течении месяца подмяли её под себя. В Европе запылал пожар Второй мировой войны.
В своих воспоминаниях Георгий Константинович пишет: « Киевский особый военный округ был одним из передовых военных округов. В Белорусском военном округе, где я работал в 1922—1939 годах, с большим уважением относились к войскам Киевского округа, высоко ценили их боевую
подготовку и оперативно-тактическую зрелость руководящего состава штабов и командования.
Радовало и то, что в округе придется работать вместе с опытными руководящими военачальниками и политработниками. Многих из них я знал лично, о многих слышал от других офицеров и генералов, с некоторыми товарищами работал долгие годы. Начальником штаба Киевского особого военного округа в то время был генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Я работал вместе с М. А. Пуркаевым в Белорусском военном округе, где он тогда был начальником штаба округа. Это был опытный и всесторонне знавший свое дело генерал, человек высокой культуры, штабист большого масштаба. За короткое время я близко познакомился с руководством округа. В него входили дельные и образованные командиры. Каждое служебное поручение они выполняли со знанием дела, пунктуальностью и творческой энергией. Большую помощь в боеготовности округа мне оказывал начальник оперативного отдела штаба округа Иван Христофорович Баграмян». (Г.К.Жуков: «Воспоминания и размышления» М; Изд. АПН.,1969г).
Вскоре спокойную, размеренную жизнь округа нарушила Советско-Финская война, которая началась 30 ноября 1939 года и продолжалась до 13 марта 1940 года. Сам Жуков не участвовал в боевых операциях против Финляндии, но из Киевского округа было отправлено на фронт несколько соединений, кроме того, все госпитали, в том числе и Киевского военного округа, были переполнены ранеными, доставленными с финского фронта. В эти месяцы среди военных шло живое обсуждение происходящего, и немалое удивление вызывали те неудачи, которые преследовали наши войска. Жуков, как и все другие командиры, много думал об этом, искал причины поражения нашей Армии, в этой скоротечной войне.
«Финны оказались превосходными солдатами. Вскоре мы поняли, что этот кусок нам не по зубам. В течение 105 дней 1939—1940 годов велась одна из самых тяжелых военных кампаний раннего периода второй мировой войны (Н.С.Хрущев). В условиях мировой войны данная кампания была относительно небольшой и, тем не менее, по различным оценкам, с финской и советской стороны в ней принимали участие 2 миллиона солдат. Советский Союз потерял примерно 1000 самолетов и 2300 танков. Лишь в 1970 году в своих мемуарах Хрущев опубликовал потери русских — 1 миллион человек. Сопротивление финнов «Большому медведю» вызывало всеобщее уважение, по всему миру прокатилась волна протестов, результатом агрессии стали исключение СССР из Лиги Наций и тайные усмешки нацистов по поводу неудачи русских на Севере. Н.С.Хрущев пишет: «Немцы с нескрываемой радостью наблюдали, как мы терпим поражение от финнов. Здесь Красная армия наконец-то показала себя в деле. По всей вероятности, именно эта кампания изменила весь рисунок Второй мировой войны, если не саму мировую историю».
В марте 1940 года состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП (б), по итогам войны с Финляндией, а в следующем месяце было проведено расширенное совещание Главного Военного совета. В нем принимал участие Жуков, вот что он вспоминает: «Учитывая итоги конфликта, а самое главное, характер боевых действий начавшейся мировой войны, перед войсками была поставлена, остро и во всем объеме, задача учить сегодня тому, что завтра будет нужно на войне». Летний период войсковых учений в 1940 году во всех округах и был направлен на решение этой труднейшей задачи.
С 25 сентября по 27 сентября 1940 года в 99-й стрелковой дивизии Киевского Особого военного округа были проведены смотровые учения в присутствии нового наркома обороны С.К.Тимошенко. Он дал высокую оценку боевой выучки дивизии и наградил её Переходящим Красным знаменем Армии. Округ находился в хорошей боевой готовности.
В конце декабря по указанию ЦК партии состоялось совещание высшего командного состава Красной Армии. Жукову было поручено сделать главный доклад: «Характер современной наступательной операции». Здесь он впервые выступил в качестве теоретика. Доклад был актуальным и вызвал большой интерес участников совещания. Жуков проанализировал наступательные операции в предыдущих войнах и сделал обобщения и выводы, приводящие к современным понятиям о наступательной операции. По результатам дискуссии выступил маршал С.К.Тимошенко. Он подчеркнул — для тактики армейских операций в современных условия характерно массированное применение танков и пикирующих бомбардировщиков в сочетании с моторизованными, мотоциклетными и авиодесантными силами. Это подлежит дальнейшему развитию.
К сожалению, к началу войны 1941—1945гг. этого не было сделано.
После большого совещания была проведена первая оперативно-стратегическая игра на картах, которая состоялась со 2 по 6 января 1941 года. За «синих», Запад играл Жуков, за «красных», Восток играл генерал-полковник танковых войск, командующий войсками Западного Особого военного округа Павлов. Она преследовала цель проверить реальность и целесообразность основных положений плана прикрытия и действия войск в начальный период предстоящей войны. Расположение сторон соответствовало реальной местности, там где была наша советско- германская граница, силы сторон тоже были приближены к действительности. «Западные» наносили удар до 140—150 дивизий (такими силами напала Германия на нас в 1941 году), и расположили силы в Восточной Пруссии. Жуков решил наступать в направлении Рига-Двинск вдоль побережья Балтийского моря. Он ввел сначала 60 дивизий, а затем, когда «восточные» нанесли ему контрудар и стали теснить назад, он отвел свои войска, участвовавшие в первоначальном ударе, на мощные приграничные позиции, усилил их здесь своими главными частями, которые держал в резерве, и затем перешел в стремительное наступление. В игре Жуков «нанес» такой сокрушительный удар, что руководителям игры пришлось признать успех и победу на стороне «западных». Игра была напряженная, драматичная, длилась пять дней и давала возможность каждой стороне и особенно их командующим проявить свое оперативно — стратегическое мышление.
Вторая подобная игра была проведена с 8 по 11 января 1941 года. Здесь тоже Жуков командовал «западной» стороной, а Павлов — «восточной». Тема игры представляла собой отработку овладения укрепленным районом с преодолением предполья и, после преследования противника, форсирование реки Вислы. В исходной обстановке противникам было дано равенство сил, причем «восточным» предписывалась активная наступательная тактика с попыткой окружения «западных», но Жуков сумел, создав сильные резервы, не допустить этого окружения.
По итогам на картах Высшее командование констатировало необходимость применения механизированных корпусов и очевидность их успешных действий в современной операции. С началом войны стало ясно, что действия, которые предпринял Жуков в первой игре, сложились очень похожими на те, которые возникли 22 июня 1941 года. На анализе проведенных игр Жуков в присутствии Сталина высказал следующее:
— По-моему, в Белоруссии укрепленные районы (УРы) строятся слишком близко к границе и они имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе Белостокского выступа. Это позволит противнику ударить из района Бреста и Сувалок в тыл всей нашей белостокской группировки. Кроме того, из-за небольшой глубины УРы не смогут долго продержаться, так как они насквозь простреливаются артиллерийским огнем. Считаю, что нужно строить УРы в глуби приграничной зоны Белоруссии.
И ведь время еще позволяло исправить, принять экстренные меры по переустройству инженерных сооружений укрепрайонов вдоль всей западной границы, только надо было прислушаться к мнению уже обстрелянного Командарма и дать команду на дополнительные инженерные сооружения укрепрайонов. Но ничего подобного не было сделано! В ответном слове Сталин сказал:- « Победа в войне будет за той страной, у которой больше танков и выше моторизация войск».
И на этом мысль Главковерха закончилась и, не имела никакого продолжения. А что он мог больше сказать — главную, стратегическую идею публично озвучил Командующий
Киевским Особым округом Г.К.Жуков, который в то время был мелкая сошка, по сравнению с Верховным! И так будет всю предстающую войну — Жуков будет предлагать главные стратегические решения всех ключевых военных операций, которые в конечном счете привели нашу Красную Армию и народ к исторической, Мировой Победе! Жуков и никто другой, обладал выверенным стратегическим мышлением, упреждающим ходы вермахта в порабощении нашей Великой Родины! Но обо всем по порядку.
На следующий день Георгия Константиновича опять вызвали к Сталину. Без долгих предисловий Сталин говорит ему:
— Политбюро решило освободить Мерецкого от должности начальника Генерального штаба и на его место назначить вас.
После возражения и колебания Жуков согласился с этим ответственным назначением. Так с 1 февраля 1941 года, за четыре с половиной месяца до начала войны Георгий Константинович приступил к исполнению высокой должности начальника Генерального штаба Красной Армии. Началась труднейшая работа по восстановлению штаба Армии до требуемого уровня военного времени. Вся Европа уже пылала огнем войны, ждать было нечего, надо было действовать и готовиться к войне с немцами.
Прежний аппарат Генерального штаба к этому времени был в значительной степени истреблен репрессиями, благодаря «высокой бдительности» особо приближенных к Сталину (а куда он смотрел в это время, когда народ и армия тысячами истреблялись без суда и следствия!). Уцелевшее руководство штаба было подавлено не только случившимся, но и продолжающимися арестами. В Генштаб пришли новые, малоопытные работники. Нужно было срочно подыскивать, грамотных, опытных штабных работников. Им предстояло в ближайшее время привести в соответствие в связи со сложившимися новыми обстоятельствами мобилизационный план и план стратегического развертывания вооруженных сил, в соответствии с общим стратегическим замыслом. Задача сложнейшая, не требующая отлагательства. Все это было сделано в кротчайшие сроки благодаря напористой энергии начальника Генштаба Г. К. Жукова.
К этим разработанным документам нужно было определить направление главного удара противника при нападении на СССР. Считалось, что наиболее вероятным противником на Западе будет фашистская Германия в союзе с Италией, Румынией, Финляндией и Венгрией. Второй реальный противник, который может одновременно с Германией начать военные действия на Дальнем Востоке, была Япония. Планы обороны страны разрабатывались для двух направлений, но главным был Западный фронт, где считалось необходимым сосредоточить основные силы Армии.
В условиях приближающейся войны, Генштаб считал вероятным направлением главного удара противника на северо-западе. Сталин считал, что немцы сосредоточат главные свои силы на юго-западе, чтобы, прежде всего, захватить у нас наиболее богатые промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы.
Простая логика подсказывает — во время оккупации европейских государств, гитлеровцы в первую очередь овладевали столицей государств, что вызывало паралич управления страной и вело к хаосу, после этого они устанавливали свои порядки. Тем более СССР, в котором все народное хозяйство и ресурсы, природные и сырьевые были подчинены Москве.
20 марта 1941 года, начальник разведывательного управления, генерал Голиков Ф. И. представил руководству доклад, содержащий сведения исключительной важности. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана «Барбаросса», а в одном из вариантов суть этого плана. Вот она: «Вариант №3-по данным на февраль 1941 года, для наступления на СССР создаются три армейских группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба наносит удар в направлении Ленинграда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока — в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал — фельдмаршала Рундштенда- в направлении Киева. Начало наступления на СССР — ориентировочно 20 мая». В это же время поступали и другие сообщения подобного содержания от разных источников по срокам нападения на нашу страну в мае- июне 1941 года. Последнее такое донесение из Берлина было сделано Сталину 16 июня от наркома государственной безопасности СССР В.Н.Меркулова: «Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает — все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время».
Сталин отверг это сообщение и продолжал слепо верить договору с Германией, находясь в сетях хорошо организованной немецкой дезинформации. Ну и наконец, последнее роковое предупреждение «Главковерха» — 21 июня на совещании нашего военного атташе во Франции генерала Суслопарова стало известно о том, что по достоверным данным, нападение назначено на 22 июня. Сталин на это сообщение наложил резолюцию: «Эта информация является английской провокацией. Узнайте, кто автор этой провокации, и накажите его» (очень «мудрое» решение провидца всех времен и народрв).
Георгий Константинович в своей книге «Воспоминания и размышлениях» пишит: «…При рассмотрении оперативно — стратегического плана Генштаба весной 1941 года Сталин говорил — без важнейших жизненных ресурсов Украины, донецкого бассейна, кавказской нефти фашистская Германия не сможет вести длительную и большую войну. Сталин для всех нас был величайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценках обстановки. Однако в прогнозе направления главного удара противника Сталин допустил ошибку» (да потому, что к другим не прислушивался и не считал нужным с кем-то делится мыслями по главным направлениям обороны страны в условиях неизбежной войны, а с ним уже был рядом умнейший начальник Генштаба, им же рекомендованный и назначенный).
Мы стояли на пороге войны с не доработками по всем планам подготовки к войне. И только наступательная военная доктрина могла обеспечить защиту отечества. В наших мобилизационных планах было написано, что после отражения первого удара врага войска должны перейти в наступление. План таких наступательных действий составляли Жуков в соответствии с должностью начальника Генштаба и его предшественники. Но Георгий Константинович не только подновлял и корректировал прежние планы. Как только стало известно о сосредоточении ударных группировок гитлеровцев у наших границ, Жуков понял неотвратимость войны, разработал и предложил план упреждающего удара. За месяц до нападения немцев доложил Сталину. Но на этом архивном документе нет ни резолюции, ни подписи Сталина. Документ был мертв, не имел силу, а следовательно не мог быть применен при угрозе нападения (вот и вся сталинская тактика и стратегия, в тот момент он не нашел в себе мужества и здравого смысла перед грозным противником, дать ходу этому контрудару и тем самым ослабить первый удар врага). Начало войны не было бы таким катастрофическим для нашей Армии! Вот, что пишет В. Карпов в своей книге «Маршал Жуков»:
«…все, что произошло в первые дни войны на нашей земле, после удара гитлеровцев, точно также, по такому же сценарию, развернулось бы на территории противника. Абсолютно уверен, что после нашего привентивного удара фашистская Германия на длительное время потеряла бы способность к крупным наступательным операциям, ни о какой «молниеносной войне» не могло быть и речи. Скорее всего, нацисты отложили бы войну на неопределенное время. Сталин не принял предложение Жукова. Были оставлены в прежнем стратегическом плане наступательные действия только после нападения противника, как ответный удар. Теперь, когда все в прошлом, ход событий, история дают точный ответ на вопрос, кто был прав: Жуков или Сталин? Своим волевым и, как оказалось, некомпетентным решением Сталин предопределил неудачи наших войск в начальный период войны. (эти неудачи вылились в окружение, взятие в плен и, гибели наших войск в летнее — осенний период войны 1941 года, более трех миллионов человек) …Жукову и многим другим нашим военачальникам приходилось поступать вопреки их пониманию обстановки, умению организовать отпор врагу. Они подчинялись приказам свыше, они даже не подозревали, какая за всем этим кроется в действительности некомпетентность Сталина» (а это значит напрасно проливалась кровь тысяч и тысяч наших солдат во многих бессмысленных операциях и действиях войск по замыслу Сталина). В годы войны Жуков участвовал в разработке многих операций, которые являются примерами высокого военного искусства. Но самый гениальный план самой крупной задуманной Жуковым операции, к сожалению, не был осуществлен. Если бы наша Армия его осуществила, ход войны, её продолжительность и потери были бы совсем другими. Все это происходило бы с несомненным перевесом в нашу пользу с первых и до последних дней этой самой страшной войны в истории человечества» (стр. 220 В. Карпов).
В промежутке с 11 по 21 июня 1941 года советская разведывательная служба — сорок четыре раза (!) относительно точно или же абсолютно точно называла дату и час, когда произойдет вторжение Германии на нашу территорию. Получить эти сведения раньше было невозможно, поскольку само германское командование приняло окончательное решение о дате нападения и зафиксировало его на бумаге только 10 июня 1941 года.
Все донесения разведки говорили о том, что основные силы немцев сосредоточены в Польше и нацелены в Белорусском направлении. Последним предупреждением было сообщение 21 июня от немецкого фельдфебеля, перебежавшего границу Киевского военного округа и, сообщившего, что немецкие войска выходят к границе для наступления, которое начнется утром 22 июня.
После доклада Жукова о перебежчике и его сообщении, Сталин экстренно, поздно вечером 21 июня вызывает к себе членов Политбюро, Наркома обороны Тимошенко, начальника Генштаба. На этом совещании была в спешном порядке выработана директива Наркома обороны №1 о приведении армии и флота в боевую готовность. Генерал Ватутин немедля выехал из Кремля в Генеральный штаб, чтобы срочно передать директиву в округа. До начало Великой Отечественной войны осталось несколько часов. Страна погрузилась в трагическую ночь, после самого долгого дня лета 1941 года.
В 3 часа 07 минут 22 июня Жуков принял первое сообщение о начале налета авиации немцев на Черноморский флот, следом за этим поступили сообщения о бомбежке Белоруссии и Украины. В 3 часа 40 минут противник начал бомбить Прибалтику.
В результате опоздания поступления директивы №1 в войска, они начали выходить к государственной границе в 4- 6 часов утра 22 июня, то есть тогда, когда авиация противника господствовала в воздухе, после уничтожения нашей авиации, и могла бомбить движущиеся колонны наших войск. Эти бомбежки затормозили наши ответные действия по остановке противника в приграничной зоне. Наступило самое тяжелое время первых месяцев войны, когда отступление нашей армии было неотвратимо перед сильным, хорошо вооруженным и обученным противником в битвах по завоеванию государств Европы.
После выступления по радио в 12 часов 22 июня, Молотов зашел в кабинет Сталина, который в подавленном, тяжелом состоянии, разразился тирадой: «…А эти наши командующие, там, впереди, видимо, растерялись… Просто удивительно, что такие крупные военачальники — и вдруг растерялись, не знают, что им делать. У них есть свои определенные обязанности, и они должны их выполнять, не дожидаясь каких-то наших распоряжений. Даже если бы не было никаких наших директив, все равно они должны были бы сами отражать врага, на то они и армия» (так Жуков же предлагал, нанести привентивный удар по немцам, еще в начале июня, от которого они бы долго отходили, ведь у нас была уже испытана «Катюша» и начала поступать на вооружение).
Около полудня 22 июня, Сталин срочно посылает Жукова на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. Приказ удивил Командарма — ведь он здесь необходим, в Генеральном Штабе, для руководства боевыми действиями всех армий. Так, в первые дни войны, Георгий Константинович оказался на линии наступления танковой группы фельдмаршала Клейста, в полосе которой оказались города Владимир-Волынский, Перемышль, Броды, Луцк, Дубно, Житомир, Винница и далее — Киев. Не теряя времени, Жуков собрал силы фронта и силами 5-й армии утром 25 июня нанесли контрудар в направлении Клевань и Дубно. Немцы отметили твердое руководство войсками Красной Армии. 27 июня 15-й, 19-й механизированные корпуса и 63-й стрелковый корпус нанесли ощутимый удар по немцам в районе Дубно. Танковая группа генерала Гота сбавила темп наступления на Киев. Вовремя организованный Жуковым и Кирпаносом контрудар, спас в эти дни Киев и не дал возможности немцам окружить наши армии до рубежа Днепра — они продолжали сражаться и сдерживали продвижение противника вглубь нашей территории.
В это время сложилась тяжелая обстановка на Западном фронте и Сталин не мог разобраться в обстановке действий армий на этом направлении. Понял свою ошибку с отправкой начальника Генштаба на Юго-Западный фронт и вызвал его опять срочно в Москву. Поздно вечером 26 июня они встретились в кабинете Сталина. Там уже были С.К.Тимошенко и Н.Ф.Ватутин. Начался анализ обстановки на Западном фронте. Она была критической — западнее Минска бились в окружении части 3-й и 10-й армий. Остатки 4-й армии отошли в Припятские леса. Остальные ослабленные части отходили к реке Березине. На эти разрозненные войска фронта наступали мощные силы противника. После часового совещания трех Командармов, Жуков предлагает Сталину следующие экстренные действия:
— 1. Занять оборону на рубеже Западная Двина- Полоцк- Витебск-Орша-Могилев-Мозырь и для обороны использовать 13, 19, 20, 21 и 22-ю армии.
— 2. Срочно приступить к подготовке обороны на тыловом рубеже по линии Селижарово- Смоленск-Рославль-Гомель силами 24-й и 28-й армий резерва Ставки.
— 3. Немедленно сформировать еще 2—3 армии за счет дивизий Московского ополчения.
Выдвинутые предложения, Сталин баз колебания утвердил и, дал указание немедленно довести их до войск и лиц к исполнению. Четкие указания Жукова и его жесткая требовательность мобилизовали все силы и резервы к организации и строительству укрепрайонов по намеченной линии обороны. В указании генералу Павлову, командующему Западным фронтом, Жуков безоговорочно требовал собрать воедино в кротчайший срок все войска фронта и привести их в боеготовое состояние и, ни в коем случае не допустить прорыв частей противника в районе Бобруйска и Борисова. Тем самым не допустить срыва окончания сосредоточения армий в районе Орша-Могилев-Жлобин-Рогачев.
Все это расстроилось, в связи с вызовом Павлова на доклад к Сталину. В этот день, 30 июня, в штаб фронта прибыл генерал А.И.Еременко с приказом о назначении его командующим Западного фронта. Началась новая волна репрессий против «виновных в крахе начало войны» (описание чудовищной машины изуверства над «виновными всех во всем, только не я», не входит в задачу этого малого очерка, для этого нужны тома и годы жизни).
10-го и 11-го июля войска Гудериана форсировали Днепр и спешным порядком устремились к Смоленску. Подвижные войска противника окружили наши войска в районе Могилева, захватили Оршу, Ельню и Кричев. Танковая группа Гота вошла в Витебск и овладела им. В этой местности оказались в окружении 19, 16 и 20-я армии. 16 июля 29-я моторизованная дивизия Гудериана овладела западной частью Смоленска. Бои за город продолжались два месяца. Сражение за Могилев в июле месяце и, за Смоленск в июле — августе месяце, затормозило движение немцев в стремительном броске на Москву. 8-го августа наши войска перешли в наступление и вклинились в передовые части армий фельдмаршала Бока, а 17-го августа начал наступление Резервный фронт под командованием Жукова. Предстояло сражение под Ельней, которое стало решающим в борьбе за Смоленск. 30 августа наступление началось и к утру 6-го сентября освободили город. Наши войска продвинулись на 25 километров на Запад. Здесь разрушилась надежда немцев на блицкриг и враг впервые вынужден был перейти к обороне. Это была первая значительная наступательная операция наших войск, которая так удачно закончилась. Отмечая именно наступательный успех и высокий боевой дух дивизий, которые участвовали в этой операции, Ставка присвоила 100-й и 127-й стрелковым дивизиям 24-й армии гвардейские звания. Так в боях, руководимых Жуковым, родилась Советская гвардия. Эта первая победа воодушевила и придала силы, уверенности в себе и грядущих победах всей Красной Армии!
Накануне этого сражения, Сталин освободил Жукова от должности начальника Генштаба, в связи с разногласиями по ведению тактики боевых действий Юго-Западного фронта. Жуков предлагал сдать Киев и отойти на левый берег Днепра с целью создания мощной обороны и спасения окруженных армий под Киевом. Сталин проявил полную близорукость в развязке киевского котла. 15 сентября в районе Лосвицы соединились немецкие части 2-й танковой группы, наступавшей с севера, и 1-й танковой группы, прорвавшейся с кременчугского плацдарма. Кольцо вокруг 5, 21, 26, 37-й и части 38-й армии замкнулось. До конца сентября с боями и потерями вышла из окружения только 37-я армия. Количество пленных, захваченных в районе Киева превысило 290 тыс. человек. В результате мы понесли огромные потери личного состава и материальной части, что непростительно при ограниченной оснащенности вооружением нашей армии в условиях жесточайшего противостояния, с вооруженным до зубов противником.
Удаление Жукова от непосредственного руководства боевыми действиями армий всех фронтов, сказалось крайне отрицательно на ходе ключевых сражений в Великой Отечественной войне.
11-го сентября Георгий Константинович вылетел в блокадный Ленинград по личному указанию Сталина в качестве командующего фронтом, вместо Ворошилова. Здесь сложилась катастрофическая обстановка. Немецкие войска вышли к Ладожскому озеру и полностью окружили город. Благодаря непрерывным контрударам по противнику, Жуков остановил вползание противника в город. Вовремя организованная оборона на главных направлениях исключила прорыв механизированных частей немцев к городу. Они держали свои большие силы здесь, под Ленинградом и не направляли их на Москву, что облегчило оборону столицы. Сделав перегруппировку оставшихся сил, Жуков достиг решительных, коренных перемен на Ленинградском фронте, показав свое высокое мастерство не только в наступлении, но и в обороне. Он сковал на некоторое время стремительное, дальнейшее наступление крупных сил врага на Москву, мы выигрывали время для мобилизации обороны столицы. Историкам еще предстоит показать роль Жукова в спасении города на Неве осенью 1941 года.
В начале октября, резко осложнилась обстановка на подступах к Москве и, Сталин запросил Жукова в Ставку. Поражения, понесенные в первые месяцы войны, падение Киева, блокада Ленинграда, окружение пяти наших армий под Вязьмой, выход немцев на подступы к столице сломили нервы Сталина. 6 октября он в подавленном состоянии встретил Жукова со словами:
— Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов ясного доклада об истинном положении наших армий и расположении противника. Что там происходит на самом деле? А без ясности мы не можем принять решение по сдерживанию наступления немцев. Поезжайте в штаб Западного фронта, разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.
Приехав на место, Жуков восстановил всю цепь событий окружения наших пяти армий под Вязьмой. На флангах наших армий 16-й, 19-й, 20-й, 24-й и 32-й немцы ударными группировками прорвали наш фронт и окружили эти армии, создав Вяземский котел. Операция немцев проходила под кодовым названием «Тайфун». 8-го октября в 2—30 ночи Жуков доложил обстановку Сталину и добавил, что сейчас надо ускоренно укреплять Можайскую линию обороны, стягивать туда войска откуда только возможно.
После доклада Жуков направился на Малоярославец, где встретил С.М.Буденого, далее выехал на Юхнов. Не доезжая до города 10—12 километров, его остановили наши войны и сообщили, что там гитлеровцы, а в районе Калуги идут бои. Пришлось развернуться и еще раз заехать в штаб Резервного фронта. Здесь на него вышел по связи начальник Генштаба Шапошников и сообщил о назначении командующим Западного фронтом, вместо генерала И.С.Конева. И тут же получил указание — сделать все возможное, чтобы противник не прорвался через Можайско-Малоярославецкий рубеж, а также в районе Алексина на серпуховском направлении. И.С.Конев был оставлен заместителем у Жукова и отвечал за оборону калининского направления, в это время выезжал с оперативной группой офицеров на место дислокации.
Но что можно было сделать в такой тяжелейшей обстановке? Большинство сил оказалось в окружении. Резервов уже нет, а с Дальнего Востока прибытие войск задерживается. И вот здесь, под Москвой, в полной мере проявился талант полководца Жукова, для которого не существует безвыходных положений. Зная тактику врага, он приходит к выводу — противник сейчас не может наступать на ширине всего фронта. У него нет сил для такого маневра, он использует много сил для уничтожения наших окруженных армий. Следовательно, и нам нет необходимости создавать сплошной фронт обороны перед Москвой. Зная повадки немцев — наступать вдоль дорог и наносить удары танковыми и механизированными клиньями, Жуков принимает решение — в первую очередь организовать оборону на направлениях главных дорог, где противник будет пытаться наступать, охватывая Москву в кольцо. Вот эти направления — Волоколамское, Можайское, Калужское шоссе. Здесь надо сосредоточить все, что сейчас есть под рукой, главным образом артиллерию и противотанковые средства, личный состав уцелевших частей и прибывающих из окружения. Сюда нацелить силы имеющейся авиации. Предпринимая частые локальные операции против немцев, наши войска сбили темп наступления врага на Москву. Выбранная тактика Жуковым подтвердила правильный путь борьбы в той обстановке войны.
В один из дней октября, Сталин позвонил Жукову и спросил с тревогой в голосе:
— Вы уверены, что мы удержим Москву? Говорите честно, как коммунист.
— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков, — ответил Жуков.
Две резервные армии прибыли в распоряжение Жукова в конце ноября, танков пока Cталин не обещал поставить.
В начале ноября месяца обстановка на подступах к Москве стабилизировалась, враг не предпринимал попыток наступления. Это позволило провести военный парад 7 ноября на Красной Площади. Жуков в это время находился в штабе Западного фронта и лично контролировал обстановку на земле и в воздухе, чтобы не допустить срыва военного парада. Мир был потрясен стойкостью нашего народа и армии. Акция уверенности в себе передалась воинам нашей армии. Наступил перелом в сознании нашего народа и, он сплотился в борьбе с коварным врагом. Близился час большого наступления на противника. И он наступит под Москвой. Речь на Мавзолее произнес Сталин. Он сказал запомнившиеся всем простые слова, дорогие каждому гражданину нашей Великой Родины:
«Война, которую мы ведем, есть война справедливая, освободительная. Пусть вдохновляют вас в этой войне мужественные образы наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
После завершения исторического парада, двести танков, и отдельные части, принимавшие участие в параде войск на Красной Площади, направились на указанные позиции обороны — Ленинградское, Волоколамское и Можайское шоссе.
30-го ноября Жуков представил в Ставку план немедленного контрнаступления под Москвой. Вражеские силы задохнулись в своем наступлении на столицу — тактика Жукова, изматывать противника непрерывными малыми наступлениями, привела к дезорганизации немцев и они начали медленно отступать. В этот момент Жуков предложил свой план действий. На графическом плане контрудара Сталин написал: «Согласен» и поставил подпись от 30.11.1941г.
5-го декабря по врагу ударил Калининский фронт, командующий И.С.Конев, 6-го декабря ударил Юго-Западный фронт, командующий С.К.Тимошенко и войска Западного фронта под командованием Г.К.Жукова, нанесли контрудары по главным группировкам противника севернее и южнее столицы, наши войска с тяжелыми боями пошли вперед, на Запад. В начале января противник был отброшен от Москвы на рубеж Наро — Фоминск — Малоярославец — Сухиничи — Белев.
Это был первый шаг к перелому войны в пользу Красной Армии. Впереди нас ждали еще труднейшие годы борьбы за Родину и, мы с честью ее отстояли, благодаря таким полководцам каким был и останется в нашей благодарной памяти Георгий Константинович Жуков! В беседе с писателем Константином Михайловичем Симоновым, маршал Жуков заметил:
— Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: — Битва за Москву.
Все дальше от нас уходят в историю годы пережитой, выстраданной в неимоверно-жестоких боях за нашу Святыню — Родину, Великой Отечественной войны 1941—1945гг, от которой, мы еще до конца, в полной мере, не восстановились должны образом. Слишком велики были потери. Среди главных потерь, наши советские люди — солдаты, офицеры, командиры всех уровней руководства армией и флотом, полководцы, партизаны, подпольщики, народное движение, работники тыла и оборонной промышленности, на чьи плечи выпала вся тяжесть освобождения от немецкого порабощения. Мы помним и никогда не забудем их ратный Подвиг на все времена!

30 марта 2015 год. Игорь Назаров / Игорь Степанович /.

Итоги первого конкура рецензий от knigi-market.ru. Декабрь 2017г. Издательство «Союз писателей», г. Новокузнецк. ТОП — рецензентов:
1 место: Калинин Михаил
2 место: Васильева Анна
3 место: Анар Лизари
4 место: Андрианова Инна
5 место: Назаров Игорь
6 место: Кузнецова Вера

Рецензия на роман « Становление», автор Александр Коломийцев
http://knigi-market.ru/stanovlenie/reviews/
Год издания 2016, Издательство «Союз писателей», г. Новокузнецк
Роман. Лауреат программы «Новые имена современной литературы» 978-5-00073-245-8
Александр Коломийцев — отнюдь не новое имя в современной русской литературе. С 2010 года писатель пробует себя в различных жанрах, его романы, повести, рассказы, миниатюры знакомы читателю. В определенном смысле Коломийцева можно отнести к авторам молодым, для которых писательство стало основным занятием, второй профессией сравнительно недавно.
Новый его роман — «Становление» — из категории «серьезных», тех, что, к сожалению, постепенно уходят с полок книжных магазинов, уступая место всякого рода псевдоисторическим любовным романам, городским детективам, потусторонней фантастике, ужасам, легковесному чтиву, пустоцвету, что гнездятся на прилавках, появляясь там на потребу публике подобно пицце для «перекуса».
…В таежный поселок приезжает молодой специалист, направленный туда по распределению. Ему не терпится окунуться в «настоящую жизнь» экспедиции, занимающейся бурением скважин на предмет поиска в сибирской глухомани полезных ископаемых, золота, бокситов, железной руды. «Перестройка» в геологоразведочной отрасли складывается непросто, нужны специалисты с новыми знаниями, нужны новые технологии бурения, нужны руководители нового типа, призванные заменить практиков предпенсионного возраста, нужны люди с образованием.
Вот этот путь по воле автора и предстоит пройти Алексею Мезенцеву:
— Ты пойми, Алексей Константинович, простую истину. Чтобы стать полноценным руководителем, надо пройти школу производства, путь от «а» до «я». Руководитель не выращивается как искусственный кристалл в исследовательской лаборатории, руководителем можно стать только на производстве. Как станешь руководить людьми, если не знаешь их труд изнутри? Пойми, руководителем не становятся по щучьему велению, становление, это труд.
Пересказывать сюжет романа, очевидно, нет необходимости, его действие происходит в 70-е годы прошлого века, годы т.н. «брежневского застоя», и название достаточно точно отражает содержание. Не боясь ошибиться, можно предположить, что автор однажды оказался в примерно такой же ситуации, что и герой повествования.
Зарисовки повседневных трудовых будней и быта затерянного в глуши поселка Таежный, Глухарного участка, открывающиеся перед нами на страницах романа, — реалистичны и правдивы. Если говорить о «рабочем процессе», тонкостях технологии бурения, — на что автор обращает большое внимание, — можно только поражаться точности используемой терминологии, профессионального жаргона. Иной раз кажется, что детали, подробности излишни… работа есть работа… Ан нет, все к месту, пригнано тютелька в тютельку и не вызывает отторжения, наоборот, придает достоверность происходящему.
Читается роман с неослабевающим интересом. Написан он как бы от «третьего лица», однако всю картину мы видим глазами главного героя. Как гадкий утенок трансформируется в белого лебедя, тот вырастает из пеленок стажера, становится руководителем пока что низового уровня, но, несомненно, все у него впереди.
Кое-кто по-прежнему по простоте душевной видит в пришлом человеке диковинного зверя, образованного чужака, но Мезенцев верит в хороших людей, которые его окружают:
…Он ощущал себя частицей дела. Дела, к которому готовился последние пять лет, Дела с большой буквы. Все его помыслы были направлены на обеспечение успеха дела… Никакие спекулятивные замыслы, себялюбивые, эгоцентричные идеи даже не заглядывали в его голову. И отношение к себе лично, воспринимал как отношение к Делу… Сопричастность великому Делу наполняло душу восторгом и гордостью, что ты родился русским, советским. Рядом с восторгом души и парением духа бытовые неурядицы представлялись чепуховиной, досадным недоразумением.
Известно, что Александр Коломийцев закончил Геологоразведочный факультет Ленинградского Горного института с дипломом горного инженера. Не понаслышке он знает, что в геологические партии идут работать люди увлеченные, особенного склада. Те, кому нравится вольная жизнь, преодоление трудностей, романтика неизведанных дорог, песни-посиделки у костров в лесу.
Здесь у нас туманы и дожди
Здесь у нас холодные рассветы…
Не потому ли язык диалогов, — колоритный, сочный, что называется, народный, не сбиваясь на просторечие, — максимально приближен к людям, увиденным и услышанным в том далеком от цивилизации краю.
— Да ты чо! Кто ж за ведро картошки деньги берёт? Тем более знают, что приезжий. Ты на этот счёт не сомневайся. Всяк понимат, человек приезжий, ни кола, ни двора, чо не помочь-то?
Оттуда же, из прежней жизни, которую невозможно заимствовать у кого-то, скопировать «под себя», и присущий автору стиль при описании:
— местной природы,
…Белёсый небосвод обмелел, пологие скаты его застила дымка, на которой проступало бесформенное льдистое пятно, испускавшее безжизненные блёклый свет. Лес замер в мёртвой тишине, но смерти не было, лес жил. Под толстым покровом в нём хранились ростки и искорки жизни. Пихты оделись в добротные тулупы, полнотелые лиственницы закутались в опушенные снегом хламиды из осыпавшейся хвои, космами висевшей на ветвях. Лишь легкомысленные осинки выставляли напоказ стройные ножки, и теперь обиженно вскрикивали, когда мороз, посмеиваясь, ласкался, касаясь колючей щетиной. Седоглавые матроны осуждающе качали головой, и, роняя комки снега, судачили меж собой: «Зимой без ш-ш-шубы. А летом дрож-жат! Щеголихи!»
— городка по имени «Таежный»,
…Всё привлекало внимание приезжего: крепкие бревенчатые избы с крашеными наличниками, деревянные тротуары, пышные сосны, растущие у заборов и в оградах, поленницы дров, крепостными стенами охватывавших дворы, люди во дворах и на улице, большой гастроном, десяток женщин толпившихся подле, занятых обсуждением своих вековечных проблем, и проводивших незнакомца долгими взглядами.
— общежития бурильщиков,
…Общежитие находилось на самой окраине, с другой стороны посёлка, и занимало обыкновенную избу на два входа. Двор ограждал полузавалившийся штакетник, одна створка ворот отсутствовала, вторая была распахнута и чудом удерживалась в вертикальном положении. В глубине ограды находился сарай с раскрытой дверью и деревянный туалет.
…Кроме стола, на кухне находился громоздкий умывальник, тумбочка, со стоявшей на ней электроплиткой, жестяной бак с водой. Под табуретку, которую занимал бак с водой, были задвинуты два ведра, вдвинутые одно в другое. Из стены возле двери торчало несколько толстенных гвоздей для одежды…
— времени года,
Странное время весна. Тревожащее, манящее, радостное. Словно, вот, завтра начнётся небывалое счастье. Всё вокруг то же, но и совсем другое, тёплое, доброе.
— обычного трудового дня,
…Станок выл и дёргался, но Мезенцев до побеления пальцев сжимал колёсико дросселя, и лишь, загнав полный шток, оторвал снаряд от забоя. Изнасилованная коронка посинела, и была запечатана твёрдой пробкой из перетёртого керна, но колонковая была полнёхонька. Из-за пустых рейсов керн пришлось растягивать, но к концу смены выход керна соответствовал уходке.
— Так кого со скважиной-то делать?
— споров на партхозактиве,
— Ты, Надежда Павловна, говори, да не заговаривайся. Когда это было, чтобы Советская власть кого-то на улицу выбрасывала?
— А вы себя к Советской власти не приравнивайте. Вы начальники, а не Советская власть. Надо будем, и до Советской власти дойдём, — запальчиво воскликнула Надежда Павловна. — А то ишь, как начальник, так Советской властью себя считает.
— характеров героев,
Прохор Кузьмич относился к тому довольно распространённому типу завхозов, управделами, которые подозревают весь работающий люд, пользующийся малоценным инвентарём в скрытом желании бить окна, ломать столы, стулья, портить счётные приборы и совершать прочие хулиганские поступки. Будь их воля, весь инвентарь, находящийся у них под отчётом, они бы запирали для сохранности в кладовые, склады, и выдавали для пользования по истечению сроков износа.
— разговоров «за жизнь».
— Гм. Видишь ли. Нам уже не хочется быть героями, нам хочется «простого человеческого счастья». Обязательный заздравный тост — «сибирское здоровье, кавказское долголетие и простое человеческое счастье». Что это такое, собственно говоря, «простое человеческое счастье»? Сытенькая жизнь в тёплой норке?
— Так что же ты хочешь? Накормить всех голодных на планете Земля? Построить коммунизм? Полететь к звёздам? В нашей жизни ни то, ни другое, ни третье не осуществимо. Когда-нибудь будет, но уже без нас.
Книга заканчивается, как часто бывает, на самом интересном месте, — в момент карьерного взлета и будущих пертурбаций в судьбе главного героя. Это интригует, заставляет читателя вспомнить свои студенческие годы, первые опыты самостоятельной жизни вдали от родительского дома. Годы становления.
Прошёл почти год его самостоятельной трудовой деятельности. Он не просто работал, он руководил. Пусть подначальный коллектив был небольшим, всего восемь человек, но жизнь этих восьмерых не в малой степени зависела от его способностей, трудолюбия, и, не в последнюю очередь, от склада его души. Какой он, злой ли, сострадающий чужим проблемам, отзывчивый или чёрствый, признающий только собственное мнение, все его качества имели влияние на судьбы подчинённых ему людей. Посещавшая его порой мальчишеская горделивость, ликование даже, тем обстоятельством, что ему подчиняются люди вдвое старше его, сменилась пониманием тяжести бремени руководителя.
Найдет ли своего читателя эта книга, посвященная человеку труда, рабочему человеку, когда на дворе 21 век, и молодежь грезит о профессии менеджера, банкира, финансиста, на худой конец, чиновника неважно какого ранга, лишь бы быть столоначальником, — судить не беремся. Но очень на это надеемся.
В заключение скажем, что «Становление» Александра Коломийцева в полной мере можно соотнести и с его собственным становлением, появлением на литературном поприще талантливого и самобытного русского писателя. 20.10.2017.

Светлой Памяти учителя — фронтовика
Мы помним Вас, Прокопий Васильевич
Самый человечный человек

Газета «Знамя труда», Тугулымский ГО, Свердловская область
«Главная» 2011» Январь» 25» Самый человечный человек 08:32
Свой взгляд на этой фотографии остановят не только заводоуспенцы, а и многих жители района. Это всеми уважаемый Человек — Учитель — Прокопий Васильевич ДЕРЕВЕНЧУК — бывший директор Заводоуспенской средней школы. Он выучил и вырастил не одно поколение детей, отдав школе десятки лет.
Прокопия Васильевича нет среди нас уже 30 лет, но имя его на устах односельчан до сих пор. «Это был человек души! Самый человечный человек», — так говорят о нем жители поселка.
Прежде, чем начать писать эту статью, я пошла к людям, с целью узнать их мнение.
Сергей Леонидович САФОНОВ (ветеран войны и труда):
— Жили мы с Прокопием Васильевичем по соседству, дружили со школьной скамьи. После школы он поступил в Талицкий лесотехникум, до войны окончил его. По призыву в 1942 году ушел на фронт, воевал до Победы, был механиком-водителем танка. Награжден многочисленными медалями.
— А правда ли говорят, что Прокопий Васильевич горел в танке?
— Да, это правда… После Победы вернулся домой в Заводоуспенку. Заочно закончил пединститут, начал работать в школе учителем физики, а с 1969 года — директором. Был общительный, инициативный, ученики его любили, а он иногда обращался к ним по имени-отчеству.
Разговор продолжает дочь Сергея Леонидовича — Любовь:
— В школе мы засиживались допоздна, по вечерам нам показывали кино, в то время было здесь и радио. И все это по инициативе Прокопия Васильевича. Он был прекрасным директором, учителем и все делал для учеников!
Звоню Нине Семеновне КОРОБЕЙНИКОВОЙ (бывшему завучу по воспитательной работе, учителю химии, биологии). И вот слышу в трубке до боли знакомый голос, и не поверите — чувствую себя школьницей, отвечающей у доски.
— Нина Семеновна, сколько лет Вы отдали школе?
— Работать начала с 1950 года, сначала учителем химии, биологии, а потом — завучем по воспитательной работе.
— А директором был?..
— …Прокопий Васильевич — требовательный, строгий руководитель, знал свой предмет. Был на хорошем счету не только в поселке, но и в районе. Его уважали все!
Маргарита Николаевна ПЕТЕЛЬСКАЯ (зав. библиотекой Заводоуспенского детского дома):
— При руководстве Прокопия Васильевича я в школе работала пионервожатой и было мне тогда 23 года. Помню как впервые зашла в его кабинет, по телу пробежала мелкая дрожь, не могла вымолвить и слова. Но как только Прокопий Васильевич заговорил, вся боязнь прошла, в нем было что-то отеческое и располагающее к себе. Общаться с ним было просто. Позже могла подойти с любым вопросом, и он всегда находил способ помочь, посоветовать, успокоить. Очень теплый был человек! (И как-то восторженно) Самый человечный Человек!
Год 1973. По приглашению Прокопия Васильевича приехала в Заводоуспенскую среднюю школу молодая амбициозная учитель биологии — Надежда Борисовна Чикаш (сегодня всем известная — ПАНКРАТОВА):
— Первые впечатления от школы были противоречивые, по сравнению с Тугулымской, которую я закончила. Но отношение Прокопия Васильевича и ребят очень быстро изменили мое мнение. Главная черта его, как директора — принимал и понимал молодых, умел ругать, прощать и поощрять. Благодаря ему, считаю, что стала неплохим учителем. Вот почему через 15 лет работы в городской школе, я снова вернулась сюда. Он учил нас исполнительности, требовательности. Давал понять, что учитель на селе должен быть Учителем с большой буквы. В то время педколлектив жил на виду, принимая участие в художественной самодеятельности, спортивных соревнованиях, общественных делах.
Евгения Евстафьевна ГУНИНА (учитель географии, Отличник народного просвещения):
— Педагогическую деятельность начала в 1973 году. Прокопий Васильевич, как руководитель, конечно, был отличный. Требо- вательный. От нас, учителей, требовал четкого планирования на весь год; педсоветы строго по расписанию, каждый знал, когда выступает содокладчиком. А доклады готовили только по своей практической работе. При нем чувствовался порядок не только среди учеников, но и учителей.
Роза Максимовна КРИВОШЕИНА (ветеран труда):
— С 1953 по 1977 годы избиралась председателем фабкома. В поселке работал пионерский лагерь. Прекрасный отдых для детей! К нам приезжали детишки со всего района. Возглавлял Прокопий Васильевич. Какой он был хороший, добрый. Одним словом — человек-душа! Все жители поселка и дети его уважали. В лагере и школе всегда был порядок!
Из воспоминаний выпускников:
Нина Ивановна ЕЛИСЕЕВА (Ильина) (выпуск 1969г.):
— Был он строгим, но справедливым. Дай Бог, чтобы все учителя были такими.
Нина Семеновна БУШУЕВА (Буторина) (выпуск 1977 г.):
— Вообще отличный был человек: и как директор, и как учитель. Собираясь с одноклассниками, всегда его вспоминаем. Никогда не забуду «метод его опроса»: выйдет из лаборатории с мешочком, а в нем лото, чей номер выпадет — тот и отвечает. Пока перебирает бочонки, сидим и дрожим, думая: «Хоть бы не я…»
Любовь Григорьевна ПАлкина (Угриновская) (выпуск 1972 г.):
— Был он требовательным, строгим. Чувствовал, если у кого что-то не так, вызовет в кабинет, побеседует и обязательно даст совет. Безразличным не был ни к кому!
Любовь Геннадьевна РЫБАКОВА (геолог- краевед):
— Меня Прокопий Васильевич не учил, но директор он был отличный. А вот отец мой всегда говорил о нем только хорошее и был он для него каким- то… героем!
Из газеты «Знамя труда» за 24 января 1987 г.:
«Тугулымский райком КПСС, исполком районного Совета народных депутатов с глубоким прискорбием сообщают, что 19 января 1987 года на 65-м году жизни скончался участник Великой Отечественной войны, член КПСС, бывший директор Заводоуспенской средней школы Прокопий Васильевич Деревенчук. Ушел из жизни умелый руководитель, чуткий и отзывчивый товарищ. Он пользовался большим авторитетом среди населения поселка, коллектива педагогических работников, партийного актива района. П. В. Деревенчук вел большую общественную работу, являясь депутатом поселкового, районного Советов».
За ратные подвиги, мужество и отвагу, проявленные в боях за Родину, П. В. Деревенчук имеет ордена Красного Знамени, Отечественной войны первой степени, многочисленные медали. За трудовые успехи награжден медалью «За доблестный труд», Грамотой министерства Просвещения СССР.
Эту статью я пишу неслучайно. В Заводоуспенской средней школе планируется открытие музея. Дети должны знать не только историю образования поселка, но и историю образования нашей школы. А имена лучших учителей мы обязаны помнить всегда. В музее для них отведем самое почетное место.
Деревенчук Прокопий Васильевич — Человек-История! Он отдал детям десятки лет! Построил школу, в которой учились мы, в которой учатся сейчас наши дети! Когда я вела опрос среди односельчан, кто-то очень верно заметил: «Это Его школа! Он ее выстрадал!»
Людмила НЕМТИНОВА, п. Заводоуспенское. Свердловской области.
Категория: Читатель-газета-читатель | Просмотров: 718 | Добавил: znamitruda Рейтинг:1
Всего комментариев: 1
Порядок вывода комментариев:
1 goshanazarov52 (12.03.2015 16:31)
Я учился у Прокопия Васильевича с 6-го по 8-ой класс в Заводоуспенской школе. Учились мы еще в прежней, старенькой, двухэтажной каменной школе. Класс физики и при нем учебная лаборатория, был самый лучший — хорошо оборудован и удобен в пользовании. Учиться у такого педагога было всегда интересно и ответственно. Требования к ученику были простые — «Всё понимать и воспринимать осознанно, а не заучивание наизусть и бессмысленно, — Что не понятно, всегда спрашивать без стеснения, — любил приговаривать Прокопий Васильевич, обращаясь с мягкой улыбкой к ученикам». Я знал, что его выпускники блестяще поступают в ВУЗы, поэтому старался учиться на совесть. Потом, когда учился в Свердловском радиотехническом техникуме им. А. С. Попова, физика и математика были моими любимыми предметами. После службы в Армии поступал в технический ВУЗ, физику и математику сдал на 5 и, в дипломе по этим предметам стоят 5. Этим я увековечил для себя память о Прокопии Васильевиче. В моей благодарной памяти он всегда, особенно в дни празднования нашей Героической Победы! Помнятся лица всех наших Земляков — Фронтовиков, их тихо звенящие награды в день Великой Победы, когда они неспешно подходили после торжественного марша к трибуне митинга в центре нашего посёлка у фабрики. В своих рассказах «Возвращение», «Великий дар призвания» и других, я рассказал о своих школьных годах 1959—1967, выразил добрые чувства о всех наших дорогих учителях, благодарное отношение к их Памяти. Прошли годы жизни, мы, ученики, постарели сами, но то время детства, взросления и юности, прожитые в стенах Родной школы, живут в нас и сегодня. Чувство Малой Родины священно для каждого человека, проживающего жизнь вдалеке от Родных мест.
Хроника военных лет
Деревенчук Прокофий Васильевич
Гвардии старшина
Дата рождения 21.07.1922
Место рождения Свердловская обл., Тугулымский р-н, р. п. Заводоуспенка
Место призыва Троицкий РВК, Свердловская обл.
Воинская часть 62-й танковый батальон 7 танковый корпус Южный Фронт
Дата поступления на службу 27.07.1941
Кто наградил Южный фронт
Наименование награды Орден Красного Знамени
Даты подвига 26.12.1942
Номер фонда ист. информации 33
Номер описи ист. информации 682526
Номер дела ист. информации 85
Архив ЦАМО
Орден Красного Знамени
Приказ подразделения
№: 66/н от: 22.03.1943
Издан: ВС Южного фронта
Архив: ЦАМО; Фонд: 33; Опись: 682526; Ед. хранения: 85; № записи: 150139165
Деревенчук Прокофий Васильевич из посёлка Заводоуспенское, Тугулымского городского округа, Свердловской области. Воевал на Сталинградском фронте с 27 августа 1942 по 1 октября 1943года, механиком-водителем 62-й танковой бригады, 7-го танкового корпуса в составе 1-ой Гвардейской Армии. 4 сентября 1942 года получил тяжёлое ранение в горящем танке. После лечения в госпитале вернулся в родную часть и продолжал громить противника. Победу встретил в Германии, в районе города Вютцев. 03.05.2018.

Старый альбом
Рассказ

Светлой памяти моих братьев — фронтовиков Дмитрия и Германа посвящаю
Сколько себя помню, в мамином деревянном, кованном тонкой цветной жестью сундуке, на дне, под вещами, хранился альбом, продолговатой формы, тёмно-зелёного цвета. Его содержание, мы дети, узнавали по мере взросления.
По большим событиям, во время убранства нашего сибирского дома к Светлому Воскресению, мама бережно перебирала свой сундучок с заготовленными занавесочками, шторочками, рюшечками, скатерками, салфетками и ещё бог знает с чем. Всё это делалось с такой любовью и нежностью, как будто она занималась с восьмым ребёнком.
Нас она вынянчила семерых — пять братьев и две сестры. Это было лучшее время жизни нашей большой дружной семьи.

Наша мама, Мария Дмитриевна, 05.02.1905—08.11.1972г. Рисовал Герман, 1941 год.

Отчётливо помню наш дом, проходную комнату с круглой печкой, старинным большим столом по центру, диваном и маминым сундуком у печи. В долгие зимние вечера мы любили посидеть у топки, почитать или полежать на сундуке, слушая мамины рассказы о старине. Часто засыпали до утра под завывание вьюги. Куда это всё делось? Куда нас чёрт понёс из родительского дома? Мы потеряли главное –теплоту и уют родительского дома. В годину душевных потрясений так хочется приехать, прийти, приползти и отогреться в родных стенах!
На улице май месяц, окна открыты, свежий весенний воздух наполнил дом прохладным ароматом. Приближение праздника чувствуется во всём: на кухне стоят подносы со сдобой, куличами, корзины с разноцветными яичками. Сладкий запах чувствуется по всему дому. Радость праздника наполняет души. Это была лучшая пора года и детства!
Мама отобрала нужные тряпочки из сундука, достаёт со дна альбом, бережно протирает и несёт к столу у окна. Я на цыпочках подтягиваюсь к столешнице и смотрю на загадочную коробочку. Мама объясняет мне, что это альбом с рисунками моих старших братьев Димы и Геры, вырастешь, всё увидишь и поймёшь. Я таращу глазёнки снизу вверх на маму и непонимающе моргаю.
Школьные годы промчались как одно лето. Из дома выехал пятнадцатилетним подростком учиться в техникуме. После защиты дипломного проекта прямо в коридоре Свердловского техникума, нас ловил посыльный военкомата и вручал призывные повестки. Отсрочка по нашей специальности радиолокация закончилась и, мы всей группой загремели в ПВО на Дальний Восток. После армии оказался в Белоруссии, родители к тому времени жили здесь. Все прошедшие годы после Сибири, мама заботливо хранила альбом, берегла для семьи как реликвию и сберегла!
С детства меня окружала тайна появления образов людей и событий, запечатлённых на пожелтевшей и истлевшей бумаге. На нижней обложке просматривается тиснение — фабрика «Сокол» 1938 год. Хорошо сохранилось оформление альбома: верх и низ выполнены из плотного картона, оклеенного тонким брезентом тёмно-зелёного цвета. Внутри листы плотной бумаги мелкозернистой структуры. Корешок стянут двумя скобками и оклеен тонким брезентом. Открываешь верхнюю обложку, она свободно отходит, оставляя блок скреплённых листов на нижней обложке, не подвергая их деформации. Благодаря такой конструкции альбом уцелел и продолжает жить.
Между коренными листами с рисунками, лежат листики из подручной бумаги различного формата: от клочков до блокнотного размера и тоже с рисунками.
Полуистлевшая бумага четко передает карандашные рисунки, подписанные Н.Д. и дата в разные годы войны 1941—1945. Это инициалы моего старшего брата Назарова Дмитрия Степановича, участника войны на Северо-Западном фронте, в составе оперативной группы СМЕРШ, сокращенно от слова «смерть шпионам». В каком номерном отделе он состоял, нам до сих пор неизвестно. Отсутствие подписи под рисунками, кто изображён и где, говорит, что обстоятельства того времени требовали осторожности.
Вот, что нашлось о брате Дмитрии из архива сайта «Память народа»:
Поиск осуществлен по: Фамилия — Назаров, Имя — Дмитрий, Отчество — Степанович,
Дата рождения — 21.09.1923
Найдено документов: 2
Найдено похожих: 6 445 855
Назаров Дмитрий Степанович. Орден Отечественной войны II степени
21.09.1923 Казахская ССР, Акмолинская обл., г. Атбасар. Юбилейная картотека
Назаров Дмитрий Степанович
В архив Дата рождения 21.09.1923
Место рождения Казахская ССР, Акмолинская обл., г. Атбасар
Наименование награды Орден Отечественной войны II степени
Архив ЦАМО
Картотека Юбилейная картотека награждений
Расположение документа шкаф 41, ящик 5
Номер документа 94
Дата документа 22.10.1988
Автор документа Министр обороны СССР
Краткая информация
Информация из юбилейной картотеки
Боевой путь Героя/части
Поиск похожих документов
Найдены похожие документы
Система автоматически выводит подборку с похожими данными просматриваемого Героя. Эти данные могут быть более точными или иметь расхождения. Вы можете самостоятельно выбрать достоверные на ваш взгляд данные, а также сохранить в личном архиве.
Боевой путь в составе: Нет данных о точках боевых действий в составе воинских частей на период службы героя.
Жизнь разбросала нас, детей, далеко по расстоянию и времени от родительского дома. Мы встретились со старшим братом в первый и последний раз на похоронах мамы. На следующий день он уехал на Северный Кавказ, где жил.
В тот печальный год заканчивалась моя служба, входил в гражданскую жизнь и, время для поездок в гости ушло на потом. Вскоре брат умер, и тайна его фронтовых лет ушла вместе с ним.
Остались многочисленные фронтовые рисунки брата, и они расскажут о событиях и людях тех далёких трагических лет.
Передо мной акварельный рисунок на плотной обветшавшей бумаге подписан «В дежурной палатке» датирован 1941 годом. Изображены пятеро лётчиков в ожидании приказа на боевое задание. На переднем плане с правой стороны сидит лётчик занятый чтением газеты «Правда». По левую сторону два пилота сидят за шахматной доской. На заднем плане показана буржуйка и возле неё греются два лётчика. Под названием рисунка выведена сноска: к книге «Герои боёв с белофиннами». Обратился к интернету за поиском книги. Из множества вариантов нашёлся один точный, книга рассказов о героях вышла: г Москва, Военное издательство НКО СССР,1941 год, серия «Библиотека красноармейца». Поиск самой книги и обозначенного рисунка в ней займёт ещё много времени. Я обратился в Государственный архив Российской Федерации за помощью, надеюсь получить все данные по поиску книги того времени.
В руках держу уникальные и бесценные полуистлевшие листы почтовых извещений: «Привет с фронта!» /Ни шагу назад, только вперёд — таков лозунг всех воинов Красной Армии./ Я как будто нахожусь в том времени рядом с братом Дмитрием и, он сейчас пишет весточку домой.

На обратной стороне этих извещений рисунки 1943года: «Моя постель» 06/02, «Сергеев несёт дрова» 06/02, «Наша печка» 06/02,

«Кирилов с гармошкой» 07/02,«Кулебякин у землянки» 06/11, Кулебякин пошёл на обед» 15/11, «Патрушев» 01/11.

На блокнотных листках изображены два портрета лётчиков в гимнастёрках и погонах офицеров, даты 04/03—1943г и 06/04—1943г. Кто изображен неизвестно, подписей нет.
Возможно, публикация этого рассказа с копиями рисунков вызовет отклик оставшихся в живых или родственников, узнавших фронтовиков.
Жаль, что раньше, лет тридцать назад, тема войны оставалась мне молодому недоступной и трудной по восприятию, без жизненного опыта, знания и понимания подлинной истории войны. Только сейчас мы узнаём события тех трагических лет в неискажённом, истинном виде и значении.
Следующий по времени написания в альбоме хорошо сохранился рисунок, датированный 25 июня 1944 года деревня Равонь.

В освобождённом селе, 25 июня 1944 года, деревня Равонь, Жижицкая волость, Куньинский район, Псковская область. Рисовал брат Дмитрий, служивший в частях «СМЕРШ».

На переднем плане стоит фронтовик, облокотившись на жердь изгороди. Одетый в гимнастёрку, погоны старшины, пилотку, две медали на груди. Лицо обращено вдаль от панорамы полуразрушенных деревянных строений уцелевшего дома. В проёме между отдельно стоящей постройки слева и домом, в дали видны поле, за ним полоса леса. Мастерски, хоть и карандашом вырисована трава вдоль изгороди. Картинка живая и как будто втягивает тебя в пространство видимого из окна соседнего дома. Благодаря интернету, по названию деревеньки Равонь нашел её расположение с картинками прошлого и настоящего.
Оказалось, не так далеко от Белоруссии: юго-восток Псковской области, Куньинский район, Жижицкая волость.
Так, через семьдесят лет, рисунки моего старшего брата заговорили языком самого младшего брата. После освобождения Псковской области в 1944 году Дмитрий оказался в Польше и там встретил Победу.

https://pamyat-naroda.ru/documents/view/?id=133215759
Журнал боевых действий 741 стрелкового полка, 128 стрелковой дивизии, 118 корпуса. Период с 01.01.1942 по 18.01.1943 г.
Архив ЦАМО, Фонд 7392, Опись 68943, Дело 1
В архиве: страницы документа — 55 страниц.
Я с особым трепетом пролистал этот журнал. Он легко читается, почерк писаря ровный и разборчивый в каждом слове текста. Если родственники воинов этой части выйдут на него, то прочитают их боевой путь во всех подробностях. Герман влился в этот полк в июле 1944 года, поэтому он в журнале не упоминается. Брат возил командира полка, Ивана Ивановича Баранова, во всё время боевого пути 741 стрелкового полка, до полной победы над врагом в Германии и Австрии.
Иван Иванович Баранов 1915—1996

Командир 1-го батальона 741-го стрелкового полка 128-й стрелковой дивизии. После освобождения правобережной части Пскова 22 июля 1944г. батальон вышел на восточный берег Великой и получил приказ форсировать реку выше взорванного моста. На плаву под огнем противника батальон продвигался на левый берег. Бойцы под командованием И. И. Баранова действовали четко, проявляя смелость, организованность и героизм. Это обеспечило успешное форсирование реки Великой.
Это один из эпизодов ратного пути майора Баранова, до приказа о назначении его командиром 741 стрелкового полка.
На сайте «Память народа» я нашёл такие сведения о нём:
Баранов Иван Иванович, майор
В архиве: Дата рождения __.__.1915
Место рождения: Калининская обл., Ибрицкий р-н, Калининский с/с, д. Гринево
Место призыва: Себежский РВК, Калининская обл., Опочецкий окр., Себежский р-н Посмотреть на карте
Воинская часть: 741 сп 128 сд 21 А 1 УкрФ
Дата поступления на службу: __.10.1939
Кто наградил: 21 А
Наименование награды: Орден Отечественной войны I степени
Даты подвига: 24.01.1945
Номер фонда ист. Информации 33
Номер описи ист. информации 690306
Номер дела ист. информации 644
Архив ЦАМО.
https://pamyat-naroda.ru/documents/view/?id=133215759
Герман. Апрель 1945 год. Бреслау.

На сайте «Память народа» я нашёл также сведения о брате Германе:
Поиск осуществлен по: Фамилия: Назаров, Имя: Герман, Отчество: Степанович, Дата рождения — 21 марта 1926
Найдено документов: 3
Найдено похожих: 3 647 403
Назаров Герман Степанович
Красноармеец 21.03.1926 Челябинская обл., Половинский р-н, д. Байдары. Сводная картотека
Перечень наград 30.05.1945 Медаль «За отвагу»
Назаров Герман Степанович. Медаль «За отвагу»
Рядовой 21.03.1926, Место службы: 741 сп 128 сд 1 УкрФ.
Награждение: юбилейная картотека 08.04.1995
Назаров Герман Степанович. Орден Отечественной войны II степени
21.03.1926 Челябинская обл., Половинский р-н, д. Байрарк.
https://pamyat-naroda.ru/documents/view/?id=133215759
Прикоснувшись к исследованию истории создания Старого альбома, я вышел на судьбы участников Великой Отечественной Войны, священной во всей истории нашего Отечества. Я испытал истинное умиротворение в этом поиске, что открыл славную страницу памяти о своих братьях и их боевых товарищах, героях-освободителях нашей Родины.
Волею судьбы, весной 1945 года, второй старший брат Герман тоже находился на территории Польши в составе 741 стрелкового полка 128й ордена Александра Невского дивизии, западнее города Бреслау. После объявления капитуляции, начался отвод частей и соединений на Восток, домой.

Герман за рулем сопровождает командира 741-го стрелкового полка 128-й ордена Александра Невского дивизии полковника И. И. Баранова под городом Бреслау, Польша.

Герман с командиром полка, майором И.И.Барановым возвращались на трофейной машине. Приближались к восточной границе Польши. На открытой местности справо по ходу машины, у дороги, находился самолёт и люди в лётной форме возле него. Герману показалось, что один из этих военных очень похож на брата Дмитрия.
Обратиться к командиру полка с просьбой остановится и подойти ближе к самолёту Герман не мог, не положено по предписанию движения войск.
По прибытию домой в августе 1945 года, братья разговорились и вспомнили этот фронтовой эпизод. Дмитрий подтвердил: именно в этом месте он и находился при облёте колон наших войск во время движения Армии на Восток. Так закончилась война в жизни моих братьев.
Этот альбом приблизил меня к тем далёким событиям истории нашей страны и нашей семьи. Благодарная память жива. В день Победы мы с особой теплотой вспоминаем всех ушедших от нас фронтовиков, всех кто был причастен к нашей Великой Победе!

Рисовал мой старший брат Дмитрий, Северо-Западный фронт, зима 1941г.

Временное затишье на Западном фронте, редкая минута отдыха. Герман и командир полка И. И. Баранов отвлеклись игрой в трофейные шахматы. Кто победил, неизвестно.

Герман в Австрии, май 1945 год

Герман оставил воспоминания о последнем дне войны под городом Бреслау, 8-го мая 1945 года.

За один день до Победы

Вспоминают ветераны…
В один из дней празднования Дня Победы в далёком 1967 году, в глухом Зауральском селе Заводоуспенское, за нашим большим праздничным столом у родителей, наш старший брат-фронтовик Герман, 1926 года рождения, рассказал всем присутствующим гостям необычную историю своего последнего участия в боевой операции под городом Бреслау. Будучи подростком, имея хорошую память, я в деталях запомнил его волнующий рассказ очевидца фронтовых будней Великой Отечественной Войны.
Шестого мая 1945 года, когда уже все ждали подписания акта капитуляции Германии и думы бойцов всё чаще и чаще были о возвращении домой, к семьям, стало для меня едва ли не последним днём жизни. Да и не только для меня — ещё и для командира нашего полка Ивана Ивановича Баранова, его заместителя по политической части С. Бобеллы и адъютанта командира сержанта Г. Тарасова.
Наш 741 — й ордена Александра Невского стрелковый полк 128 — й дивизии вёл бои западнее города Бреслау и из — за потерь насчитывал всего 215 человек.
В тот день, когда разведка соседних полков донесла, что немцы начали отвод войск в направлении Чехословакии, я дежурил при штабе на трофейном мотоцикле БМВ с коляской. Полк поднялся и двинулся по пятам немцев. Вскоре начался подъём в горы и комполка с замполитом, видимо, не желая рисковать солдатами, решили лично обследовать дорогу. Километра через два, чудом преодолели заминированный участок дороги, мы наткнулись на разбитый немецкий грузовик с двумя 200 — литровыми бочками спирта. Спирт вылили на землю и, я добавил его в бензобак мотоцикла. Однако километров через 5 — 6 (немцев всё не было), а спирт дал о себе знать — мотор мотоцикла перегрелся. Вскоре мы наткнулись на корчму. Официантки подняли визг — приготовились угощать отходивших на Запад немецких офицеров, а тут — русские. У хозяина корчмы в гараже стояла новая легковая машина «Ганомаг» без аккумулятора. Машину хозяин не хотел нам отдавать, заявив, что аккумулятора у него нет. Пришлось ему пояснить, что если не принесёт через, то через пять минут будет расстрелян. Хозяин убежал в соседнюю комнату и вернулся с аккумулятором. Вышли, завели машину, оказался отличный автомобиль с кузовом типа «фаэтон» и тентом, уложенным на заднем капоте. К нашим решили возвращаться по другой, параллельной дороге, которую отыскал комполка по карте. Дорога была пустынная, но проехав два километра, после крутого поворота, мы онемели.- навстречу нам двигались колонны отступавших немцев. Комполка побелел лицом и проговорил, — «Не разговаривать, смотреть немцам в глаза, оружие поставить на изготовку». Гитлеровцы стали принимать правее, готовясь пропустить нашу машину. Командир шепнул мне, чтобы я разворачивался, но дорога в этом месте была узкая, к тому же я путался с переключением скоростей. Так и двигались — немцы на запад, а мы на восток. На дороге пыль, встречные офицеры что-то машут нам рукой, а мы едем с невозмутимыми лицами. Часть немецких колонн уже прошла, когда мне удалось –таки развернуть машину и мы, не оглядываясь, снова обогнали немцев и, выехали на дорогу, по которой двигался наш полк. Как ругал себя комполка, что по его вине, мы все четверо едва не погибли в самом конце войны! А ещё попросил нас молчать об этом случае, ибо комдив узнав случившееся, за такие бы «подвиги» по головке не погладил. Теперь — то о случившемся в то далёкое время можно рассказать.
Войну полк закончил в Праге. В 1964 году, я ездил в Казань для встречи с бывшим комполка, полковником в отставке Иваном Ивановичем Барановым. Вспомнили все наши фронтовые пути — дороги и ту нашу разведку тоже. Командир был тяжело болен, но ещё мужественно держался при встречах с однополчанами нашего героического 741- го полка. Своего сына, работающего геологом в Томске, назвал Александром, в честь Александра Суворова, орденом которого был награждён наш полк. Этот последний день войны навсегда запомнился в моей не ослабевающей памяти, о всех днях войны, выпавших на мою молодую жизнь, закалённую в горниле войны.

Запись рассказа брата восстановил по памяти младший брат Игорь Назаров / Игорь Сибиряк / 11.04.18 г.

Штурм Берлина. Материал взят из книги 1948 года издания, г. Москва.
Документальная публицистика
Солдаты Победы рассказывают
Пролог
В жизни каждого из нас случаются события, к которым возвращаешься через много лет, чтобы понять их значимость, теперь уже в измерении нового времени.
Десять лет назад, наш город готовился к празднику республиканского значения — «Дожинки 2008». Суть его очень значима для районных центров, сельскохозяйственного назначения. За два года до такого праздника, Правительство определяет район с хорошими результатами производительности зерновых культур на протяжении двух-трёх предыдущих лет. Выделяются значительные средства из госбюджета, области и района победителя. Начинается полномасштабная реконструкция города, где будет проводиться Республиканский праздник Дожинки. Фактически такие городки приобретают совершенно новый облик, радующий местный народ от мало, до велико. Начинается тотальная очистка городка, организуется приём вторсырья, чтобы снизить нагрузку на специализированные организации. Прохожу мимо такого пункта по приёму макулатуры. Неоднократно в таких тачках находил редкие, старинные книги. Приёмщик на мои приветствия и цель визита, приветливо отозвался и предложил посмотреть ряд книг. Моё внимание сразу привлекла объёмная книга с почерневшими краями страниц. Беру в руки, рассматриваю — обложка из толстого плотного картона, самодельного изготовления, название книги не читается за давностью срока замены типографского выпуска. Открываю обложку и немею от названия — «Штурм Берлина, воспоминания, письма, дневники участников боёв за Берлин», М; Воениздат, 1948г; 485 стр. Книга подписана к печати 09.11.1948 год. Издательство №1/27561912/Л. Заказ №442. Тираж Г78890.
Пролистываю страницы, все целы, за исключением с 12 по 40 страницу. Сразу срабатывает мысль, что их найду в других источниках и вставлю по тексту. Но меня начинает коробить горькое чувство — кто посмел сдать в сырьё такую значимую, редкую, историческую книгу с непреходящей ценностью?
И вот сегодня, накануне Великого дня Победы, охватило желание доискаться до хозяина книги, который допустил этот вандализм и показал свою аморальность, пренебрежение к Святой Памяти к нашим Солдатам, спасшим Отечество. На титульном листе хорошо просматривается запись — п/я, Уж 15/6 инв.№3004. Есть и другие, более ранние учётные записи книги, но эта запись явно последняя. Поисковик Яндекс безошибочно выдаёт —
Исправительное учреждение «Исправительная колония №15» управления Департамента… Исправительная колония №15 213105, г. Могилев, п/о Вейно.
Сразу стало понятно, кто и как заново сшивал переплёт книги, заменил обложку пусть и на самодельную, но она продлила жизнь книге, которая и дошла до меня.
Какой смысл сейчас поднимать путь движения книги к могиле, корить нерадивых культработников этой исправительной колонии строгого режима. А ведь надо было сделать всего один шаг — завести книгу в музей Истории Великой Отечественной Войны города Могилёва и всё, эта бесценная книга зажила бы совершенно иной жизнью на радость всем посетителям музея. Могилёв прославился своей обороной в начале Войны, сдержал натиск врага, остановил его продвижение к Москве на целый месяц. Константин Симонов описал эти события в своей трилогии «Живые и мёртвые», а как правдиво он описал Солдатскую долю Освободителя на протяжении всей Войны!
Давайте сейчас почитаем записи самих Солдат Победы, их правдивое описание победоносных Дней Войны! Отдадим должное их Светлой Памяти!
КРАСНОАРМЕЕЦ А. КОРЧАГИН
У мельницы на берегу Одера
Полк в порыве наступления шёл вперёд и вперёд, настигая и уничтожая врага. По дорогам мы видели разбитые, брошенные машины, высокие немецкие фургоны, остановленные в своём бегстве к Берлину. Немцы не могли бежать так быстро, как наступала Красная Армия. Бойцы торопились к Берлину, о котором думали еще у стен Сталинграда. Усталые, в бессонные ночи, по январскому снегу, совершали мы многокилометровые марши, спешили, чтобы на плечах врага форсировать Одер, последний рубеж перед прыжком на Берлин.
Немцы делали всё, чтобы задержать наше наступление. Но нас ничто не могло остановить, как зима не может остановить наступающую весну.
И вот Одер, чужой, незнакомый. Бойцы услышали знакомый голос своего бесстрашного командира гвардии капитана Вовченко: «Вперёд, товарищи!» Рота переправлялась по хрупкому льду, он ломался под тяжестью человека. На том берегу рота заняла оборону.
Группы немцев натыкались на нас. Мы открывали ураганный огонь. Немцы ложились и не вставали. Слышались крики на чужом языке и стоны раненых. Враг собирал свои силы за железной дорогой, чтобы нанести удар и опрокинуть нас в реку. Бойцы окапывались.
Ночь. В воздухе вспыхивают вражеские ракеты и гаснут; на минуту из мрака возникнет река и снова исчезнет. Проскрипит шестиствольный миномёт, ударят дальнобойные орудия, пулемёт прорежет смертельным огнём темноту — всё сливается в привычный фронтовой гул.

Рассветает, земля поднимается от разрывов снарядов, немецкие самолёты спускаются низко, поливают свинцом.
Из леса вышли немецкие танки. Они били по каменной мельнице, где был расположен наш взвод, которым командовал Недобой. Камни рушились, но люди стояли крепко.
Немецкая рота в сопровождении танков, поддерживаемая огнем миномётов и артиллерии, шла против горсточки советских воинов. Вся наша боевая техника оставалась ещё на другом берегу. Переправы не было, и каждый понимал: если не удержимся — погибнем.
У ручного пулемёта стоял Филипп Чёрный, юноша из Одесской области, вторым номером — Усманов, из далёких казахских степей.
Недобой, огромный, широкоплечий, лежал, крутил усы, выжидая приближения врага.
«Огонь!» — прозвучала команда. Пулемёт ударил короткими очередями. Трещали автоматы. Огонь был дружный, но нам всё казалось, что этого мало. Мы работали изо всех сил. Капельки пота выступали на лбу.
На мгновенье затих пулемёт — убит пулемётчик. Немцы уже у дамбы. Усманов начинает стрелять, но он тяжело ранен. Пулемёт опять замолкает.
Тогда встал Недобой и, с пулемётом в одной руке, с противотанковой гранатой — в другой, скомандовал: «В атаку, за мной!» Прозвучало славное русское «ура», завязалась рукопашная схватка. Немцы, потеряв около тридцати солдат, отступили в лес. Однако немного спустя они снова пошли в атаку. У Недобоя осталось всего четыре бойца — это были Кудака, Вдовин, Ковалевский, Клинцев. Снова застрочил пулемёт, снова полетели гранаты. Вот немцы подходят к сараю, вот они уже у колодца. Мы дали красную ракету. «Хоть бы наши с той стороны постреляли», — пронеслось в голове. И вдруг с восточного берега заиграла «катюша», песня её докатилась до нас и окончилась в лесу, где стояли немецкие танки. Радостно забилось сердце. Взвились красная и зелёная ракеты. Мы двинулись вперёд, к железной дороге. Там пролегал ближайший путь к вражеской столице.
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СТАРШИНА П. ЧИЯНЕВ
Первые дни
Сырая низина. Копнёшь на два штыка, и уже выступает вода. Полоска земли шириной в один километр по берегу реки, маленький посёлок, домиков пятнадцать, да ещё несколько отдельных домиков на совершенно открытой ровной местности; грязь такая, что ног не вытянешь, — это был плацдарм, за который мы сражались, форсировав Одер в районе городка Ортвиг, северо-западнее Кюстрина.
Утром 4 февраля наша батарея 76-мм орудий заняла огневую позицию на окраине посёлка, метрах в восьмистах от берега, в боевых порядках пехоты для стрельбы прямой наводкой. Противника не было видно. Он занимал городок Ортвиг; его скрывали разные постройки, кустарник, огромные вётлы, растущие вдоль дороги. А мы были перед немцами, как на ладони. Еще по пути на огневую позицию наша батарея попала под огонь немецких пушек; едва развернулись — с окраины Ортвига на участок батареи пошли в контратаку до двадцати немецких танков с батальоном пехоты.
В моем расчёте было всего три человека: я и наводчик Ахмет Шеринов — бывалые солдаты, дравшиеся уже за такие плацдармы на Днепре, Днестре, Висле, — и один молодой боец, который начал воевать только в Польше, — Иван Терентьев, девятнадцатилетний уралец, маленький и плотный, как кубышка, известный всему нашему полку по прозвищу «Пан-Иван». Он сам назвал себя так, когда прибыл к нам в Польшу, и тут же, весело подмигнув, добавил:
— Не смотрите, что маленький — на большие дела гожусь.
Осетин Шеринов по характеру был совсем другой человек — никогда не шутил, любил уставной язык. Он давно воевал, но всегда в бою был строгий, сосредоточенный, а Терентьев с первого дня стал воевать легко, весело, как будто он родился на войне. Шеринов не понимал иноземных обычаев, а Терентьев и в Польше чувствовал себя, как дома, и в Германии для него ничего удивительного не было. Рассказывает какую-нибудь забавную историю про немцев, спросишь его:
— Откуда ты это всё знаешь?
— А у нас на Урале, — говорит он, — всех иностранцев как облупленных знают.
Это наш «Пан-Иван», как только мы вступили на одерский плацдарм, пустил по полку крылатые слова:
— Одер позади, Берлин впереди.
Когда немецкие танки двинулись на нас из Ортвига, мы не успели еще вырыть ни окопа для орудия, ни ровика для себя. Пришлось работать на голом месте, не имея никакого укрытия от огня, отбиваться и одновременно окапываться. Два орудия нашей батареи были подбиты противником, однако мы удержались, уничтожив четыре немецких танка. Остальные танки ушли в Ортвиг, укрылись за домами, бросив свою пехоту на поле, метрах в четырёхстах от нас.
Мы получили приказание экономить снаряды. Но как мы ни экономили снаряды, к вечеру их осталось всего с десяток, а между тем пехота противника, то и дело поднимавшаяся в контратаку, была уже в ста пятидесяти метрах от нас. Вдруг из Ортвига опять вышли немецкие танки. Прошу по телефону снарядов, а командир дивизиона майор Турбин отвечает, что снаряды будут только к утру, и предупреждает, что на нас смотрит вся страна.
— Помните, что вы держите трамплин для прыжка в фашистское логово, — сказал он.
Мы уже решили стрелять только в упор, но на этот раз немецкие танки ограничились тем, что прикрыли огнём отход своей пехоты.
Всю ночь мы ожидали, что немцы снова пойдут в атаку. Такое было чувство, как будто и немцы знали, что у нас уже нет снарядов. Дождь шел. Мы заходили по одному в подвал соседнего дома обогреться и обсушиться, а двое дежурили: один у орудия, другой впереди метров на двадцать — слухач. Тяжелая была ночь. Целые сутки мы ничего не ели, но о еде никто и не думал. Стоишь в грязи, под дождём, ни зги не видно, слышишь шум немецких танков — они почему-то всё курсировали по дороге вдоль фронта — и одна у тебя мысль: успеют или не успеют подвезти снаряды.., «Нет, — думаешь, — не успеют, грязь-то какая, застряли где-нибудь машины».
Утром к нам прибыл командир взвода боепитания лейтенант Супрун с двумя бричками снарядов. На радостях «Пан-Иван» прямо-таки прыгнул к бричке. Ящик со снарядами весит около семидесяти килограммов. Обыкновенно Терентьев с трудом поднимал его, кряхтел, а тут схватил и легко понёс этот ящик.
До 14 февраля мы не меняли огневой позиции, все эти дни бой шёл на одном месте с утра до ночи. Наш плацдарм — это узенькая полоса гнилой земли, в которой и окопаться нельзя было как следует, так как окоп сейчас же наполнялся водой. Он весь засыпался минами и насквозь простреливался ружейно-пулемётным огнем. Артиллерия и авиация противника разрушали переправы через Одер, связь с тылом часто прерывалась, временами с одного берега на другой ни один смельчак не мог перебраться.
Мы отражали ежедневно в среднем по семь-восемь контратак. Вся местность от нас до дороги, проходившей перед Ортвигом, была завалена трупами немцев, а немцы всё лезли и лезли. В первые дни некоторые молодые бойцы, не бывавшие еще в подобных делах, думали, что мы вряд ли удержимся на этом клочке земли, горевшем, как в пекле, окутанном дымом и туманом, опасались, что немцы действительно сбросят нас в Одер. Но прошло несколько суток, и хотя ожесточённость немецких контратак и не ослабевала, все уже обжились на своём плацдарме. Мы начали посменно отдыхать. На плацдарм стали регулярно доставлять горячую пищу. О снарядах больше не говорили — теперь их было, как всегда, достаточно. Наконец, прибыла и почта.
У нас было принято письма читать всему расчёту. Получив почту, мы сейчас же усаживались где-нибудь, смотря по обстановке, и по очереди читали свои письма вслух. Бывали дни, когда каждый из нас получал по шесть-семь писем из разных городов я сёл. Письма от родных приходили ко мне из-под Москвы, Терентьеву с Урала, Шеринову с Кавказа. Кроме того, мы получали письма с Кубани, из Сталинской области, из-под Херсона и из других освобождённых нами местностей, конечно, чаще всего от девушек, так как мы все трое были холостяками и думали, что после войны прежде всего надо будет жениться. Приходили письма от людей, которым мы по пути чем-нибудь помогли или с которыми просто пришлось на походе переночевать под одной крышей.
На этот раз мы разбирали почту, сидя в ровике по колено в воде, пригнувшись. Рядом рвались мины, нас обдавало землёй. Мы стряхивали её с писем, которые читали. Бывало, только начнёшь читать письмо, как надо выскакивать к орудию, чтобы помочь пехотинцам отбить очередную атаку немцев. Так мы весь день читали одну почту и дотемна не успели закончить её. Начали с Урала, кончили на Кубани, а от Кубани до границы еще с десяток писем осталось на завтра. Мы бы все свои бензинки сожгли, чтобы дочитать почту, да нельзя было зажигать огонь — противник в ста метрах от нас лежал. Помню, сидим мы в ровике все трое, скорчившись, прижавшись друг к другу. Я держу письмо в руке, уже ничего не видно, но ребята думают, что я как-нибудь ещё дочитаю, что я стараюсь разобрать в темноте почерк. Они смотрят на меня, ждут, а я просто задумался, вспомнил слова майора Турбина о том, что вся страна смотрит сейчас на нас, что мы стоим на трамплине для прыжка на Берлин. На нас смотрит и сам Сталин. Трудно передать, как сознание этого вдохновляло нас, подымало наши силы.
14 февраля мы сделали первый после переправы через Одер шаг вперёд. Наше орудие было выдвинуто на двор отдельного домика, только что отбитого у немцев. В этот день немцы предприняли одиннадцать безуспешных контратак. Когда стемнело, в контратаку пошли танки. Так как их не было видно, мы подожгли зажигательным снарядом стоявший впереди дом. Первый танк, выступивший из мрака в свет пожара, был подбит нашим орудием со второго выстрела. Остальные танки не решались выходить на свет. Остановились и повели огонь из темноты.
Под утро стрельба затихла. Старшина привёз нам горячий суп, мясо, чай с мёдом. Мы расположились на завтрак в подвале. Кроме нашего расчёта, здесь были командир взвода лейтенант Харченко, санинструктор Алиев и артмастер Барвененко.
С первого же дня за Одером у нас само собой установился порядок: всё равно — день или ночь, но из нашей тройки от орудия может отойти только один. После удачи, — хоть на сто метров, а все-таки продвинулись вперёд, — настроение у всех было очень хорошее, казалось, что немцы уже начали выдыхаться, и мы отступили от заведённого порядка: завтракать в подвал ушло сразу двое, на дворе у орудия остался только Терентьев. Правда, мы с Шериновым завтракали в нескольких шагах от своей пушки, — она стояла за стеной, — однако как мы потом раскаивались в этом!
Не знаю, как это произошло, но вскоре — было еще темно — какая-то группа немцев прорвалась к нашему домику. Мы только съели суп и принялись за чай, как услышали стрельбу во дворе. Выскочили из подвала в комнаты — навстречу из окон полетели гранаты. Мы были в доме, а наша пушка стояла во дворе. Терентьева мы уже считали погибшим.
Страшно было подумать, что немцы скорее всего уже хозяйничают у нашей пушки. Но что делать? Выйти во двор мы не имели никакой возможности, немцы перестреляли бы всех еще на пороге.
Больше часа отбивались мы из окон, расстреляли почти все патроны, не думали уже, останемся в живых или нет, думали только, что нельзя пережить того позора, который ждёт нас, если наша пушка, из которой мы мечтали первыми открыть огонь по Берлину, попадёт в руки врага.
К наступлению рассвета обстрел дома прекратился, немцев на дворе не было. Когда я вышел из дома и увидел стоявшую на своём месте пушку, мне показалось, что я проснулся после скверного сна. И в это время, как будто для того, чтобы убедить меня, что это все-таки был не сон, из дверей двух сараев, стоявших на дворе, почти одновременно выскочили два немца, застрявших почему-то здесь. Один из них сейчас же упал, сражённый наповал выстрелом из окна нашего дома. Второй упал, когда пробегал мимо орудия. В него выстрелил кто-то из дверей каменного погребка. Прежде чем я успел подумать, кто же это выстрелил оттуда, я увидел выскочившего из погребка Терентьева. Он добивал прикладом немца, упавшего возле пушки.
Оказалось, что всё время, пока мы отстреливались, осажденные в доме, «Пан-Иван» один сражался во дворе. Он засел в погребке и не подпускал немцев к орудию.
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ГВАРДИИ МАЙОР И. ЛАДУТЬКО
Батальон за Одером
Мы прорвались на узком участке фронта; справа и слева стоял враг и по всем признакам готовился к жестокому отпору. Впереди была широкая, глубокая река, за ней большой укреплённый город — Франкфурт-на-Одере. На левом берегу, параллельно реке, шла железная дорога, недалеко от Франкфурта её пересекала другая и уходила за реку. По дорогам непрерывно тянулись воинские эшелоны, — враг подбрасывал подкрепления и во Франкфурт, и тем своим частям, которые еще стояли на правом берегу. Железнодорожный мост находился в руках врага.
Командование поставило моему батальону задачу: с хода переправиться за Одер и овладеть пунктом, где пересекались железные дороги, одним ударом отрезать и Франкфурт, и те части противника, которые остались на правом берегу реки.
Ночью с 8 на 9 февраля батальон начал переправу. Переправлялись на лодках, на плотах. Кругом стояла тьма, как в печной трубе. Лил частый, упорный дождь. Река бежала с сердитым шумом. На наши лодки и плоты то и дело налетали быстро плывущие льдины.
В мирной обстановке такая переправа никого бы не обрадовала, но война в корне меняет значение вещей, и мы тогда радовались и тьме, и дождю, и ледоходу. Они надёжно скрывали от противника наше продвижение.
К рассвету батальон был за Одером в прибрежном кустарнике. Немцы ничем не обнаруживали себя. Но мы знали, что немцы тут есть; ещё совсем недавно они вели отсюда огонь. А теперь почему-то замолкли. Может быть, заметили нас и готовят удар?
Железнодорожный перекрёсток, который предстояло брать, находился от реки примерно на расстоянии километра. Между рекой и перекрёстком лежала ровная низменная пойма. Край поймы, примыкающий к реке, зарос кустарником. Итти прямо через пойму на перекрёсток было слишком рискованно. Я предпочёл обходный путь, более длинный, но менее опасный: укрываясь в кустарнике, подняться вверх по реке километра на полтора-два, где пойма делается уже, и там перебежать на насыпь. По пути я решил прочесать кустарник. Я подумал, что там могут быть немцы, и когда мы выйдем на железную дорогу, создадут нам угрозу с тыла.
Мои предположения оправдались — не прошёл батальон и сотни метров, как натолкнулся на противника.
Оказалось, что немцы не ждали нас, очевидно, не могли представить, что советские воины с ходу, после тяжких боёв переправятся через такую большую реку, как Одер, да ещё во время ледохода.
Когда раздались наши выстрелы, наше «ура», у немцев началась паника. Они бросали оружие, снаряжение и убегали. Никакого организованного сопротивления мы не встретили. Сопротивлялись только одиночки. Но эти головорезы наносили нам большой урон, стреляя из фаустпатронов.
Очистив кустарник, мы похоронили своих погибших товарищей и двинулись к железнодорожному перекрёстку. Ни на пойме, ни у перекрёстка немцев не было. Но мы вовсе не думали, что плацдарм на левом берегу Одера уже завоеван нами. Первый и сравнительно лёгкий успех был достигнут батальоном только потому, что немцы проглядели переправу, не ждали ее, не допускали и мысли, что один батальон советских войск дерзнёт перешагнуть Одер.
Мы ждали, что немцы скоро атакуют нас, и, не теряя времени, строили оборону. За ночь около железнодорожной насыпи, которая метра на два возвышалась над поймой и была неплохим укрытием, мы вырыли траншеи, сделали пулемётные гнезда, установили пушки. Но немцы ничего не предпринимали — как бы вымерли все. Справа от нас темнел своими каменными громадами город Франкфурт, будто ослепший и онемевший — оттуда ни выстрела, ни человека. Слева — большой завод. Он был жив, дымил, шумел, работал. Позади и впереди нас лежала пустая пойма.
Но вот на третий или четвёртый день утром наши наблюдатели заметили двадцать танков и самоходок противника. Они шли на нас и с хода вели огонь.
Когда танки подошли метров на двести, я подал команду пушкам. Они дали залп, и два танка остановились и замолкли. Но остальные продолжали итти. После второго залпа вышло из строя самоходное орудие противника.
Больше в этот день противник нас не беспокоил. Батальон улучшал свои укрепления. Наступило утро 13 февраля. Дождь, наконец, перестал, тучи рассеялись, и показалось солнце. Солнце… солнце!… Как оно мило было тогда для нас, промокших и продрогших до костей.
Но недолго пришлось нам отдаваться радостной встрече с солнцем. Немцы опять стали готовиться к атаке, открыли огонь из тяжёлых миномётов.
Миномётный налёт длился с полчаса. Потом на нас двинулась вражеская пехота. Батальон подпустил противника метров на сто и открыл огонь из всех видов оружия. Враг понёс большой урон и откатился.
За атакой последовал новый обстрел из тяжёлых миномётов, а за ним вторая атака. И так весь долгий день: сначала артналёт, потом атака.
Не прошло еще и половины дня, а все наши пушки — их было четыре — вышли из строя.
Когда противник пошёл в последнюю, девятую атаку, в нашей траншее оставалось только тринадцать боеспособных человек. В это время вдруг отказал наш последний пулемёт. И я, наверно, не писал бы этих воспоминаний, и мои храбрые боевые друзья не увидели бы торжества победы, если бы тогда не было с нами сержанта Батракова. Он тут же, не выходя из боя, исправил пулемёт. Когда немцы подходили на бросок гранаты, Батраков оставлял пулемёт и кидал гранаты, отбрасывал атакующих и снова возвращался к пулемёту. Он погиб смертью героя в этом тяжелом бою.
Мы отбили и последнюю, девятую атаку. В траншее осталось двенадцать человек с одним пулемётом. Все сразу принялись исправлять свои разбитые укрытия, хотя едва держались на ногах от усталости. Некоторые засыпали на ходу, заснув, падали и продолжали спать. Чтобы разбудить их, приходилось зажимать им рот и нос, потому что другие способы не действовали. Человека можно было катать, как чурбан, а он всё равно продолжал спать.
Враг решил доконать нас. В той стороне, где был завод, вдруг раздался сильный взрыв, затем на пойму хлынула вода, перемешанная с мелко битым льдом. Около завода был большой пруд, немцы взорвали плотину и спустили пруд на нас. Вода быстро заполнила всю пойму между железнодорожной насыпью и Одером, потом где-то нашла ход или сделала прорыв и хлынула на другую сторону. Мы очутились среди ледяной бушующей воды на узеньком гребешке насыпи.
И вдруг среди льдин, кружившихся на воде, мы увидели чёрные точки. Присмотрелись и поняли, что это лодки. К нам пришло подкрепление — целый батальон. Он причалил прямо к железнодорожной насыпи. С ним были пушки, миномёты. И когда немцы открыли огонь, они получили такой ответ, что больше уже не делали попыток выбить нас и перешли к обороне.
На другой день вода спала. К нам переправилось новое подкрепление, мы прочно утвердились за Одером и стали ждать дня наступления на Берлин.
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СТАРШИЙ СЕРЖАНТ В. НОРСЕЕВ
Трое суток
Итак, Одер форсирован. Но положение на плацдарме тяжёлое. Наших здесь ещё очень мало. В ближайших лесах, деревнях немцы накапливают силы и бросают их в контратаки. Они хотят столкнуть нас в реку. Мы понимаем, что каждый наш шаг к Берлину вызывает у врага звериную злобу, вынуждает его цепляться за каждый метр земли.
— На высоту! — приказывает командир батареи старший лейтенант Кокора.
Ночь. Холодный февральский ветер леденит щёки. В темноте ничего не видно. Чтобы не завалить орудие в яму, руками прощупываем мёрзлую землю.
Огневые позиции мы выбрали под самым носом у противника. Работаем сидя. Голову поднять невозможно, пули и осколки завывают на разные голоса и звонко ударяются о щит орудия. Не успели врыть в землю сошники, как слева послышался голос: «Немцы!» Вспыхнула ракета и осветила полусогнутые фигуры немецких солдат, пробирающихся по лощине в наш тыл. Рядом процокали копыта лошади, и из темноты послышался нервный крик всадника: «Убирайте пушки!».
Я молчу, стараюсь быть спокойным. Товарищи тоже. Ползком пробираюсь к командиру батареи. Он велит повернуть орудие в сторону лощины и ожидать его команды. В темноте не разберёшь, где наши, где немцы. Кругом пулемётная и автоматная трескотня. Куда стрелять — непонятно. Снимаем с плеч автоматы и залегаем возле орудия. Справа ящичный, красноармеец Юдичев, с ручным пулемётом, который мы подобрали днём у высоты. Вскоре из темноты донеслись немецкие голоса. Они приближались к нам. Стало ясно, что противник обошёл нас и с тыла, хочет овладеть высотой. Вот уже голоса совсем рядом. Орудия не обнаруживаем, открываем огонь из пулемётов и автоматов. Слышим крики, беспорядочные выстрелы, стоны раненых. Снова стреляем. Всё стихает. Командир батареи приказывает беречь патроны.
Перед рассветом противник вновь пытается ворваться на высоту. На этот раз немцы идут тихо, хотят застать нас врасплох. Но мы слышим, как они спотыкаются и падают в воронки. Опять действуем автоматами и пулемётами. Справа и слева ведут огонь соседние расчёты.
Утром выяснилось, что немцы просочились между нашими и пехотными позициями.
К полудню положение наших войск было восстановлено. День прошёл спокойно. Наступила вторая ночь, и опять такая же тёмная, холодная. Нашей пехоты на высоте очень мало. Попытались сделать землянку, но мёрзлая земля не поддавалась лопате. Кое-как сколотили из валявшихся брёвен укрытие и решили отдохнуть. Только легли, начался артиллерийский налёт по гребню высоты. Выжидаем. Как только немецкая артиллерия умолкла, выбегаем из укрытия к орудиям. Старший лейтенант Кокора выпускает ракету. Немецкая пехота наступает по всему фронту. Пытаемся стрелять прямой наводкой из орудий, но в темноте не видно цели, и мы снова берёмся за пулеметы и автоматы.
В эту ночь вражеским цепям удаётся обойти высоту с обоих флангов. Связь с тылом прервана.
— Спокойно, товарищи! — говорит старший лейтенант Кокора, склонившись над радиостанцией.
Старший лейтенант вызывает генерал-майора. Генералу не верится, что мы на высоте. Он говорит, что три раза посылал разведчиков и каждый раз разведчики обнаруживали на высоте немцев. Наконец, командиру батареи удаётся доказать, что на высоте мы.
— Теперь мне ясно, — говорит генерал, — значит, на высоте и вы, и немцы.
Вскоре красноармеец Долгов нашел канавку, по которой можно было пробраться в тыл, и установил связь с дивизией. Принесли боеприпасы, положение наше облегчилось.
Во второй половине ночи в лощине появились фашистские бронетранспортёры с крупнокалиберными пулемётами.
— Неужели возьмут высоту, а? — спрашивает красноармеец Юдичев. А я его ругаю: «Чего ты панику поднимаешь, первый раз на войне, что ль?» Ругаюсь, а сам думаю: только бы до рассвета продержаться, а там легче будет. Главное, цель будет видна, а то сидишь, как в котле, строчишь из автомата в темноту, не видишь, куда пули летят.
Стало рассветать. Смотрим, совсем рядом стоят два бронетранспортёра — не то замаскировались, не то застряли в лощине. «Теперь есть работёнка», — говорю ребятам и навожу орудие на цель. Первый снаряд на перелёт пошел, а второй угодил прямо в машину. Из другого бронетранспортёра немцы бежать кинулись. Кричу: «Осколочных!». Ещё три снаряда выпустили, и работа закончена.
В это время по скатам высоты дали залп гвардейские миномёты и наша пехота перешла в наступление. Бой был ожесточённый и продолжался весь день. Ночная работа нашей батареи не пропала даром. Наши орудия стояли теперь на самых выгодных позициях и били прямой наводкой по фашистским артиллерийским батареям. Всё шло хорошо. Снаряды рвались точно на огневых позициях противника. Но вот я перевёл прицел на тяжёлое немецкое орудие, установленное на специальном фундаменте. Таких орудий у врага было здесь около тридцати. На эти орудия немецкое командование возлагало большие надежды, когда заявляло о неприступности своих позиций на Одере. Когда мы открыли огонь по новой цели, снаряды стали задевать за гребень высоты и разрываться, не долетев до цели. Снова смотрю в панораму, — цель видна хорошо, но снаряды продолжают задевать за высоту. Что тут делать? Выдвинуться вперёд нельзя, всё под огнём. А цель разбить необходимо. Я решаю попытаться прицелиться в ствол, который торчал из-за гребня высоты и был хорошо виден без панорамы. Возможность попадания очень малая, но иного выхода нет. Тщательно рассчитываю, выверяю, аккуратно закрепляю и первым снарядом попадаю прямо в ствол вражеского орудия.
Вдруг неприятельский снаряд разорвался рядом с нашей пушкой. Осколок попал мне в руку. Командир батареи увидел, что у меня вся гимнастёрка в крови, кричит: «Норсеев, можешь итти в тыл на медпункт». Я сел в сторонке и думаю: «Неужели уходить? Столько трудов стоило переправиться через Одер, а теперь обратно. Нет, не пойду». Ощупал руку, чувствую, что кость уцелела. Оторвал полу от нательной рубахи, крепко-накрепко перевязал рану — и снова к орудию.
Противник пустил в ход средние танки. Три танка повернули прямо на нас. Стрелять в лобовую броню бесполезно. Я выждал, когда один танк подставил бок. Первый снаряд отклонился влево. Взял поправку и вторым угодил, видимо, в бензобак или в боеприпасы — танк сразу вспыхнул, как свечка. Второй танк подожгли пехотинцы, а третий пошёл назад.
Через несколько минут из-за леса появилось тридцать немецких танков. Они шли по шоссе друг за другом. Это была последняя контратака немцев. Наша артиллерия открыла такой огонь по танкам, что они и на сто метров не продвинулись. Уходя из-под огня, один танк отклонился в сторону нашей высоты. Мы подпустили его поближе и третьим выстрелом заставили остановиться, заклинив башню и разбив гусеницу.
Перед вечером нам приказали сменить огневые позиции. К этому времени наша пехота уже успела занять два населённых пункта и очистила от противника близлежащий лес.
Эти трое суток на высоте за Одером были самыми жаркими за всё время моей боевой жизни.

На Одере
ГВАРДИИ СТАРШИНА Е. ЗАГОРОДНИЙ
Минометчики на огневой
Мы переправились через Одер ночью по рыхлому весеннему льду и зацепились за дамбу и несколько отдельных домиков.
Чтобы отрезать наши переправившиеся части от тылов, немцы держали под жестоким артиллерийским обстрелом места переправ и сильно повредили лёд. Несмотря на это, за ночь удалось переправить на западный берег всю полковую артиллерию и миномёты, подбросить продовольствие и боеприпасы. Переправились на ту сторону и штабы всех частей. Командные пункты врылись в дамбу на самом берегу реки.
Наш плацдарм был узенькой ленточкой земли протяжением в три-четыре километра по фронту и от двухсот до тысячи метров в глубину. Одер вскоре начал разливаться, вода подпирала нас с тыла, грозила залить. Ни справа, ни слева соседей поблизости не было. С наступлением оттепели в траншеях по колено стояла подпочвенная вода. Плацдарм был во всех отношениях неудобный, но он был нужен для предстоящего броска на Берлин, и мы удерживали его его всех сил.
После того как с большим трудом удалось, наконец, переправить на понтонах танки, самоходную артиллерию и другую технику, начались бои за расширение плацдарма. Немцы не хотели подпускать нас ни на один шаг ближе к Берлину, и пришлось отчаянно драться за каждый клочок земли. Особенно запомнился мне бой за высоту с отметкой 10,3.
Мы, миномётчики, поддерживали наступление стрелкового батальона. Всю ночь перед атакой люди были на ногах. Одни возили мины из-под дамбы, а другие под обстрелом противника укладывали их в ниши. Был у нас тогда замечательный ездовой Сидоров. Он всё время поднимал бодрость бойцов.
— А ну, налетай, ребята, за огурцами, — весело покрикивал он, подъезжая на бричке к огневой. — Запасай закуски для фрица, а то завтра угостить нечем будет.
Бойцы сидят пригнувшись, прислушиваются к свисту пуль и разрывам снарядов, наблюдают, откуда огрызается враг, а раздастся голос Сидорова, и все мигом вскакивают, кидаются к бричке. Никого не надо было подгонять, так как каждый, доведя свой боекомплект до установленной нормы, норовил прихватить про запас ещё десяток-другой ящиков. Только и слышишь:
— Дай мне, а то у меня в нише мало.
Стало светать, на востоке показалась зорька. Установив миномёты, мы с нетерпением ждем сигнала открытия огня. Все стараются побольше зарядить и очистить мин. Наводчик Братчиков подгоняет сам себя:
— Давай, давай побольше, надо уж так дать фрицу, чтобы почувствовал.
Артподготовка назначена была на девять часов. Люди никак не могли дождаться этого часа, всё спрашивали у телефонистов о времени. Командир роты гвардии капитан Морозов успокаивал нас:
— Скоро, скоро, мои орлы, больше готовьте мин.
Противник как будто догадался о нашем замысле и в 8 часов 30 минут начал бить шквальным артиллерийским огнём. Он бил по всему плацдарму, но нам казалось, что весь огонь противника сосредоточен на наших огневых. Лёжа в траншее, мы покрикивали:
— Давай, давай, сейчас и мы тебе пошлём.
Наконец-то, проиграла «катюша», и по команде ротного, переданной по телефону, раздался голос старшего по огневой: «Расчёты по местам», хотя расчеты и без того лежали у миномётов наготове. Все сразу с жаром закидали мины в стволы. Вдруг у моего миномёта разорвался вражеский снаряд. Меня засыпало землей. Я вылез из-под земли, увидел, что наводчика Шикова совсем завалило, и стал быстро разгребать руками землю, чтобы вытащить его. Заряжающего Батищева тоже засыпало, но он сам вылез и бросился мне помогать. Вдвоём мы вытащили наводчика, миномёт и продолжали вести огонь, пока Батищев не закричал:
— Товарищ командир, а где третий номер?
Третьим номером был Молошников. Бросились к его окопу. Окоп завален. Стали отрывать. Молошников оказался невредим. Только его отрыли, как он вскочил и зашумел:
— Эх, чорт возьми, чуть было не убило. Давай, давай, бросай больше, — и принялся за дело ещё горячей.
Раздались крики «ура», пехотинцы поднялись из траншей.
Была подана команда: «Отбой. Миномёты на вьюки». Завьючив минометы и набрав мин, сколько можно было, мы побежали вперёд за пехотой и вслед за ней ворвались в траншеи противника. Здесь мы увидели свою работу. Братчиков с радостью говорил:
— Хорошо мы его, ребята, угостили.
Вся траншея была завалена трупами немцев. Их тут столько было, что пришлось вытаскивать, — иначе миномёт нельзя было поставить.
ГВАРДИИ СТАРШИЙ СЕРЖАНТ И. СОЛОД
На командном пункте батальона
После жаркого боя, во время которого у каждого солдата было на устах «Даёшь Берлин!», мы заняли на своем плацдарме небольшую высоту и сейчас же, несмотря на страшную усталость, стали здесь закрепляться.
Ночью на стороне противника продолжала гореть зажжённая во время дневного боя деревня, и в свете пожара видны были немцы, бегавшие по переднему краю. Крики их доносились до наших окопов вместе с гулом машин и танков. По всему видно было, что немцы не успокоились и будут контратаковать.
В 4 часа противник начал артналёты. Он то обрушивал шквальный огонь на тылы, то переносил его на передний край, то снова обстреливал огневые позиции. Потом он двинул на наш батальон танки. Их было больше тридцати, и за ними шла пехота. Враг был задержан огнём, однако группе немцев в количестве 70 человек удалось прорваться к КП батальона, находившемуся в двухстах метрах от переднего края.
Домик, в котором помещался КП, стоял на открытом месте. С двух сторон к нему примыкали сараи. В этот момент они горели. Рядом с домом была мелкая канава, поросшая деревьями. Прорвавшись к КП, немцы заняли эту канаву и стали обстреливать дом, освещенный пожаром. Положение наше было тяжёлым, но капитан Шинкаренко спросил спокойно:
— Есть связь с ротами? — и приказал дать «Чайку».
У телефона капитан Афанасьев.
— Как у вас дела? — спросил Шинкаренко.
— В порядке, — ответил капитан Афанасьев.
В это время немцы стали подползать к дому и бросать гранаты.
— Все в оборону! — закричал парторг батальона Обухов.
Шинкаренко вызвал огонь миномётной батареи. Мы на скорую руку рыли окопчики и отстреливались от противника. На помощь пришла самоходка. Она ударила по канаве, в которой засели немцы. Когда вокруг дома начали рваться наши мины, заместитель командира батальона гвардии капитан Сорокин, высоко подняв в руке пистолет, крикнул:
— Вперёд, товарищи, слава Сталину!
Когда я бежал, мне казалось, что мой автомат сам выполняет требование своего хозяина, и я только боялся отстать от моего друга Николая Екимова, бежавшего рядом со мной.
Ни один из прорвавшихся к КП немцев не ушёл отсюда живым.
На переднем крае тем временем снова разгорался бой. К высоте, которая отныне должна была оставаться нашей, снова подходили лощиной немецкие танки. После нападения на КП телефонная связь с высшим «хозяйством» была прервана, пришлось переключаться на радио. Связавшись и доложив командованию обстановку, радист вдруг ловит позывные эскадрильи «Ильюшиных».
— Вот это подмога! — с удовлетворением говорит капитан Шинкаренко.
Между лётчиками и пехотой завязывается дружеский разговор.
— Марс, Марс… — повторяет капитан Шинкаренко, стараясь перекричать артиллерию. — Уточняю цели… Вражеские танки в количестве до двадцати машин в лощине западнее высоты 10,3 готовятся к контратаке. Сообщите: ясно ли слышали меня?
С воздуха отвечают:
— Понял, понял, цель вижу, иду в атаку…
С помощью наших славных соколов мы отстояли занятую высоту. Когда лётчики улетали с поля боя, окутанного дымом горящих танков врага, каждый из нас провожал их благодарным взглядом.
СТАРШИЙ СЕРЖАНТ П. СЫСОЕВ
Четверо на высоте
Высота эта, расположенная в четырех километрах западнее Одера в районе Гросс-Нойендорф, такая крошечная, что у нас на Урале её и холмиком не назвали бы. Но тут, в низине, она казалась настоящей горой, и немцы дрались за неё с бешеным упорством. В середине марта мы сменили подразделение, которое только что отбило эту высоту у немцев, отступивших на вторую линию траншей.
Склон, на котором окопался наш взвод, был весь изрезан ходами сообщения — новыми, вырытыми нами, и старыми, немецкими, соединявшими траншеи первой линии с траншеями второй линии. Мы начали перекапывать немецкие хода сообщения, но не успели сделать этого, как противник открыл по высоте ураганный огонь из артиллерии и всех видов пехотного оружия, включая фаустпатроны, с которыми мы встретились здесь впервые, и вскоре пошёл в контратаку. Была ночь. В свете ракеты, выпущенной соседним подразделением, мы увидели у себя за спиной блеск вражеских касок. Немцы своими ходами сообщения пробрались на высоту, в старую траншею, и из неё спускались уже нашими ходами.
До этого наш взвод понес тяжёлые потери под огнем противника. Когда мы заметили подходивших к нам с тыла немцев, в траншее под моей командой было всего трое: Макрушин, Кабацких и Новиков.
Фёдор Макрушин был мой лучший друг; так же, как и я, он воевал с первого дня войны. После форсирования Одера мы с ним в один день подали заявление в партию, вместе же получили и кандидатские карточки. Он мне очень нравился своей настойчивостью: что скажет, то сделает. О войне он не любил разговаривать. Мы с ним говорили больше о том, что будет после войны. Он очень тосковал по работе, по своему сапожному мастерству. На войне он всему предпочитал гранаты; в своём вещевом мешке, кроме гранат и патронов, никогда ничего не носил. По его примеру у нас многие бойцы выбрасывали из мешков консервы, сахар, чтобы взять побольше гранат. У Макрушина была норма — восемнадцать гранат. Если у него в мешке меньше, он уже начинает беспокоиться.
— Без пищи несколько суток прожить можно, — говорил он, — а без гранат в бою долго ли ты проживёшь?
И верно. На высоте гранаты нас только и спасли. Мы забросали ими ход сообщения, по которому бежали забравшиеся к нам в тыл немцы. Четверо немцев были убиты, другие выскочили наверх и в панике кинулись по участку, ими же самими заминированному. Мы подобрали после них четыре ручных пулемёта, гранатомёт с двумя ящиками гранат и три фаустпатрона.
Тут надо сказать о втором бойце — о Кабацких. Это был самый молодой из нас. Он, как только услышал, что у немцев появились какие-то фаустпатроны, всех стал расспрашивать, что это за оружие, как оно устроено. Сам он колхозник-тракторист из Белоруссии, в армию пришёл уже в 1944 году после освобождения его местности. Сначала я думал о нём — бесшабашная голова: в левой руке — фонарь, в правой — граната, на шее — автомат, и один вскакивает через окно в подвал, из которого стреляют немцы, не поинтересовавшись даже, сколько их там. Но оказалось, что этот храбрец удивительно толковый парень. Какое бы трофейное оружие ни попало к нему в руку — покрутит его, разберёт, прочистит и, смотришь, стреляет уже из этого оружия.
Третий, Новиков, был старший из нас по возрасту, типичный старый русский солдат, с большими чёрными усами, по характеру очень тихий человек, ко исполнительнее его не найдешь: умрёт, но не покинет свой пост.
Трое суток мы удерживали вчетвером свои траншеи. В первую же ночь, чтобы не попасть снова под огонь артиллерии противника, от которого наш взвод сразу же понёс большие потери, мы продвинулись вниз по склону в сторону немцев и окопались метрах в сорока от них. Из-за этого мы оказались почти отрезанными от своих. Противник непрерывно вёл по высоте такой огонь, что через гребень с той стороны к нам никто не мог пробраться.
Мы отбивались от немцев исключительно гранатами — своими, ручными, трофейными, из гранатомёта. Кабацких выпустил из трофейного гранатомёта все два ящика гранат, которые немцы бросили во время первой контратаки. Когда боеприпасы были на исходе, мне пришлось сказать, что кто-нибудь должен отправиться за гранатами. Макрушин сказал, что он должен итти, как коммунист. Я уже думал, что не увижу больше своего друга, что посылаю его на верную смерть, но он приполз назад и притащил с собой целый ящик гранат. Одежда его была прострелена в нескольких местах, лямки мешка перебиты пулями, но сам он остался невредим.
Макрушин ползал за гранатами ещё один раз, потом нас стали обеспечивать боеприпасами старшина роты старший сержант Костенко и боец Озерский. На четвёртый день они принесли нам, кроме гранат, хлеб, консервы, чай. До этого мы все трое суток не имели во рту ни крошки, ни капли воды. В этот же день прислали пополнение — тринадцать молодых бойцов. Они сначала не верили, что мы вчетвером столько времени удерживали эту высоту, но, присмотревшись к нам, поверили.
СТАРШИЙ СЕРЖАНТ Ж. ТОЛСТОЛОБОВ
У города Кюстрина
Самые трудные бои на подступах к Берлину наша часть вела в излучине рек Одер и Варта, у крепости Кюстрин.
Сначала мы подошли к Кюстрину с той стороны, где местность была затоплена. Там есть дамба. На всём своём протяжении она была занята боевым охранением противника. Когда мы в ночной тьме внезапно появились на насыпи, возвышающейся над водой, немцев, сидевших в боевом охранении, охватил такой ужас, что они не смогли сопротивляться и полностью сдались в плен. Мы достигли окраин Кюстрина и вели здесь тяжёлые бои. С утра до вечера над дамбой висели немецкие самолёты, обстреливающие из крупнокалиберных пулемётов единственную дорогу, по которой шло к нам из тыла боепитание и пополнение людьми. Всё-таки мы закрепились на окраине города.
В это время другие наши части, сражавшиеся южнее и севернее Кюстрина, переправились уже через Одер и расширяли плацдармы на западном берегу реки для наступления на Берлин. Только у Кюстрина немцы держались ещё на восточном берегу Одера. Они называли Кюстрин «ключом Берлина» и дрались за него остервенело.
Рота, в которой я был комсоргом, наступала на здание юнкерского училища, стоявшего на окраине города. Подступы к этому бастиону противника прикрывало несколько дзотов. Дзот, оказавшийся на участке нашей роты, встретил нас пулемётным огнем с короткой дистанции. Роте пришлось залечь, не добежав до дзота около ста метров.
Это нас страшно ожесточило. Всё неудержимо пробивались вперёд, а вот тут какой-то проклятый гитлеровский пулемётчик прижал нас к земле — лежим, и головы поднять не можем. Конечно, мы бы смели со своего пути этого пулемётчика, кинувшись всей ротой вперёд. Но сколько бойцов погибло бы при этом, не добежав до дзота! Надо было что-то предпринять, и немедленно. Ведь мы лежали на открытом поле в ста метрах от дзота, под пулемётным огнем, поражавшим одного бойца за другим. И вот мы увидели, что кто-то поднялся, махнул рукой лежавшим рядом с ним трём бойцам и они тоже вскочили. Все четверо побежали, делая зигзаги, в сторону дзота, из амбразуры которого непрерывно вырывалось смертоносное пламя. Нам сразу стало ясно: эти смельчаки пошли на верную смерть, чтобы открыть путь всей роте.
Впереди, чуть пригнувшись, бежал во весь дух старший сержант Васильев Сергей Михайлович, помощник командира взвода, — это был один из молодых коммунистов нашей роты, уроженец города Очаков. Ещё в начале войны раненный Васильев попал в плен, но вскоре убежал от немцев. С тех пор он страшно ненавидел гитлеровцев, часто рассказывал нам, как они издевались над ним, как морили его голодом. Он был хорошим агитатором, слова у него не расходились с делом, солдаты его уважали. Васильев и поднявшиеся за ним трое бойцов упали, немного не добежав до цели. Мы подумали, что все четверо уже убиты, но тут же услышали разрывы гранат и поняли, что смельчаки живы, что они сражаются. Несколько минут продолжался гранатный бой у дзота. Эти минуты, показавшиеся мне вечностью, останутся в памяти на всю жизнь. Мы видели, как Васильев и его солдаты, вероятно уже раненные, лёжа кидали гранаты. Рядом с ними рвались немецкие гранаты. Сколько раз, увидев блеск гранаты, рвущейся в нескольких шагах от лежащих у дзота наших товарищей, я думал: теперь всё кончено, теперь они уже мёртвые. Но в следующую секунду поднималась чья-то рука, — и опять в амбразуры летела наша, советская, граната. Потом вдруг раздался взрыв, над дзотом поднялось тёмное облако дыма, и все затихло.
Мы знали, что на пути к Берлину будут ещё не такие препятствия, как этот дзот, но нам казалось, что теперь уже ничто не может остановить нас. Это чувство овладело всей ротой. Бойцы поднялись и побежали вперёд. Приблизившись к развалинам дзота, мы увидели пулемёт, который несколько минут назад прижимал нас к земле с такой силой, что нельзя было подняться. Он лежал теперь под грудой брёвен, исковерканный, сваленный на бок. Рядом с ним из-под брёвен и земли торчала каска одного из убитых при взрыве немцев.
Тут же валялся уцелевший каким-то образом фаустпатрон. Трупы наших героев, уничтоживших этот дзот, лежали в нескольких метрах от дзота. Они были полузасыпаны землёй. Нам нельзя было здесь задерживаться, но я всё-таки успел отрыть труп Васильева и вынуть из кармана его гимнастёрки партийный документ. У меня был друг старшина Николай Медведев, земляк, москвич. Он увидел, что я держу в руках кандидатскую карточку Васильева, и спросил меня, кому я её отдам, а потом вдруг сказал:
— Знаешь, Миша, я хочу сегодня поговорить с капитаном Лукашевым.
Это был заместитель командира батальона по политчасти. Я не стал спрашивать Николая, о чём он хочет говорить с Лукашевым, догадался сразу. Николай воевал от Сталинграда, но всё еще был беспартийным. Как и всем нашим солдатам, ему хотелось итти в бой за Берлин коммунистом, быть таким же, как Васильев.
Капитан Лукашев очень переживал потерю Васильева. Когда Николай сказал ему о своём намерении, Лукашев с горечью ответил:
— Докажи, что ты достоин заменить Васильева.
Николай сказал:
— Я докажу, товарищ капитан.
В это время нас обгоняли танки. Николай попросил у командира разрешение пойти в десант. С группой бойцов он вскочил на броню проходящих мимо танков. Больше я уже не видел своего друга. Он первым из пехотинцев ворвался в Кюстрин.
В Кюстрине приходилось драться так: пока дом не разрушишь, его не взять. Но когда Кюстрин был занят, бои стали ещё ожесточённее. Форсировав с хода Одер, мы закрепились на плацдарме. Сначала наш плацдарм был крошечным. Поднявшаяся на реке вода грозила потопить нас. Рванувшись вперёд, мы расширили плацдарм. Тут части пришлось отражать отчаянные контратаки немцев. Особенно запомнилась мне контр-атака противника, предпринятая им на рассвете 27 марта.
Немецкие танки шли в два ряда шахматным порядком и на полном ходу вели огонь из пушек и пулемётов. Вслед за танками двигались штурмовые автомашины с пехотой, которая тоже вела огонь на ходу. Огонь противника был настолько массированным, что в каску, поднятую над головой, попадало сразу по нескольку пуль.
Командир нашей роты лейтенант Попелькевич бегал по траншее, подбадривая людей. Ему мешала полевая сумка. Он сбросил её. Потом ему стало так жарко, что он сбросил и шинель.
— Ждать! — сказал он.
Впереди нас, метров за 10—15, было минное поле.
Передний танк двигался прямо на ячейку, в которой стоял боец Кузьмин. Немцы были уже метрах в двадцати от траншеи, а Попелькевич всё еще не давал команды. Раздался взрыв. Передний танк подорвался на мине и остановился. На мгновение стрельба со стороны немцев попритихла. Тогда лейтенант скомандовал открыть огонь и сам с первого выстрела поджёг немецкий танк, подходивший на выручку к тому, что подорвался на мине.
Из-за утреннего тумана и расстилавшегося по земле дыма от горящих танков вначале невозможно было разобрать, что происходит впереди. Видно было только, что перед траншеей стоит много танков, одни подожжённые, другие подорванные.
Находясь от нас на расстоянии 15—20 метров, экипажи подорванных танков не решались выйти из своих машин, ждали буксира. Красноармеец Ткаченко схватил охапку соломы и под страшным огнём врага пополз к танку. Подложив солому под танк, отважный боец поджёг ее своей зажигалкой. Когда пламя охватило танк, экипаж его попытался спастись. Один немецкий танкист сразу наскочил на мину, и она разнесла его на куски. Другой едва высунулся из люка, как превратился в факел. Мы видели, как он догорал у своего танка.
Ткаченко, вернувшись траншею, стал собирать солому, намереваясь ползти к следующему танку. Такой способ действия понравился и другим бойцах, но лейтенант Попелькевич запретил его, так как подорванные немецкие танки стояли на минном поле. Покончить дело с этими танками поручено было сапёрам.

30.04.2018г Спаситель Народной Книги / Игорь Сибиряк/.

Международный литературный конкурс «Новые имена», г. Шуман, Болгария. Дипломант 2-е место, Номинация Эссе. Конкурс проводил Международный союз писателей им. Кирилла и Мефодия, 2018 год.
Звезда пленительного счастья
Эссе
О творчестве Н. Н. Берберовой
Мы не в изгнании, мы — в послании Н. Н. Берберова
Именно так охарктеризовала первую волну русской литературной эмиграции Нина Николаевна Берберова. Она была одной из того круга писателей, поэтов, философов, которые не просто оставили след, но стали частью западной культуры ХХ века, сохранившие веру и любовь к своему Отечеству — России.

Как же ошибся «провидец зари коммунизма» товарищ Ленин, когда погрузил на пароход весь цвет русской интеллигенции в 1922 году и принудительно отправил его за кордон, а людей в эмиграцию, думая, что избавляется навсегда от умных противников «великой революции». Они, эти люди живут в нашей благодарной памяти, как истинные сыны и дочери Великой России, помогая нам и сейчас пережить трудное время смуты нашей Родины, пытающейся подняться с колен, после падения в пропасть с приходом дикого капитализма в 90-е годы прошлого столетия.

Неотменяемое место в истории русской словесности Нина Берберова заняла рано и неожиданно. 22 июня 1922 года она вместе с Владиславом Ходасевичем покинула большевистскую Россию. Двумя месяцами прежде Ходасевич сказал ей, что «перед ним две задачи: быть вместе и уцелеть». Двадцатилетняя девчонка поняла и поверила. «Если бы мы не встретились и не решили тогда „быть вместе“ и „уцелеть“, он несомненно остался бы в России — нет никакой, даже самой малой вероятности, чтобы он легально выехал за границу один. Сделав свой выбор за себя и за меня, он сделал так, что мы оказались вместе и уцелели, то есть уцелели от террора тридцатых годов, в котором почти наверняка погибли бы оба. Мой выбор был он, и мое решение было идти за ним. Можно сказать теперь, что мы спасли друг друга». (Из автобиографии Нины Николаевны).
Совсем ещё юная, она спасла великого поэта, и то, что сама, похоже, не вполне понимала, с кем связывает свою судьбу, придает ее выбору подлинное величие. Ходасевич понимал больше — еще до отъезда угадывал не только свою обреченность энергичной красавице, но и ее «отдельность», предугадывал в ней блестящее будущее.

И он не ошибся. С годами прожитых лет вдалеке от Родины, Нина Николаевна высказывала поразительно — верные суждения о Европе 1920-30-х годов. Бездарности политиков и левом дрейфе «культурных людей» уживаются у Берберовой со страстным желанием соответствовать «духу времени». Потому ей казались «старомодными» не только Горький, Бунин, Зайцев или Мережковский, но и сам Ходасевич. Потому храня верность его памяти, занимаясь посмертными изданиями, Берберова долго не могла поверить, что ее ушедший спутник — великий поэт.
Писательское самоутверждение Берберовой растет отсюда же — надо быть «современной». Но что «современного» в ее правильных стихах и рассказах? И каково новаторство документальных книг? Велик ли «прорыв» в её новаторстве?
Сама Берберова трезво судила о своем писательстве.
Парадокс в том, что, не раз заявляя о своей нелюбви к пережевыванию прошлого («Кому нужны мертвецы? Только мертвецам.»), она написала мемуары — «Курсив мой». И здесь, постоянно себе противореча, раздавая резкие приговоры, чередуя самопознание с самоумалением, оказалась современной — без всяких кавычек. И по-настоящему человечной.
«Курсив мой», конечно, ее, Берберовой, но именно в этой книге видно, что почерк автора «поставлен». Ходасевичем. И не только там, где рассказывается о самом поэте (хотя история его смерти в парижском госпитале кажется «конспектом» ненаписанных, «посмертных», стихов Ходасевича) или где автор вынужденно следует по тропинкам «Некрополя» (фрагменты о Горьком или Белом). Весь «Курсив мой» написан не «в тени», но «при свете» Ходасевича — его трезвости, его беспощадности к себе, его скрытой нежности и умения быть благодарным. И того отчаяния, что одолевалось поэзией, неотделимой от любви ко всему дорогому, близкому для человека, живущего полной, осмысленной жизнью. Давайте прикоснёмся к началу книги, вступлению, от него невозможно оторваться, как писатель мастерски вводит нас в сакральный мир своей жизни:
«Эта книга — не воспоминания. Эта книга — история моей жизни, попытка рассказать эту жизнь в хронологическом порядке и раскрыть ее смысл. Я любила и люблю жизнь и не меньше ее (но и не больше) люблю ее смысл. Я пишу о себе в прошлом и настоящем, и о прошлом говорю моим настоящим языком. В разное время я писала случайные очерки воспоминаний и, когда говорила о себе, чувствовала себя не совсем ловко, словно я навязывала читателю героя, которого он от меня не ждет. Здесь я буду говорить больше о себе, чем обо всех других, вместе взятых: почти все здесь будет обо мне самой, о моем детстве, молодости, о зрелых годах, о моих отношениях с другими людьми таков замысел этой книги. Мысль моя живет не только в прошлом (как память), но и в настоящем (как сознание себя во времени). Будущего может не быть вовсе, или может быть оно кратковременно, схематично и фрагментарно.
История моей долгой жизни имеет, в моем сознании, начало, середину и конец. В процессе рассказа будет ясно, в чем я вижу смысл этой жизни (и может быть смысл всякой жизни) и где путь к тому смыслу или хотя бы где-то направление, где этот путь лежит. Я буду говорить о познании себя, об освобождении себя, о раскрытии себя, о зрелости, дающей право на это раскрытие, об одиночестве в муравьиной куче, которое для меня всегда было чем-то более соблазнительным и плодотворным, чем одиночество в гнезде.
Из трех возможностей: жить для будущей жизни, жить для будущих поколений и жить для сегодняшнего дня, я очень рано выбрала третью, «свирепейшую имманенцию», по выражению Герцена. Это одна из тех установок, которая пришла ко мне вовремя. Я во многом, но далеко не во всем, была развита преждевременно, но я научилась думать сравнительно поздно, и слишком часто я опаздывала, теряя драгоценное время — ту единственную основу жизни, ту ткань ее, которую нельзя ни купить, ни обменять, ни украсть, ни подделать, ни вымолить. Автобиография в отличие от мемуаров откровенно эгоцентрична.
Автобиография — рассказ о себе, воспоминания — рассказ о других. Впрочем, случается, что и воспоминания косвенно больше говорят о самом авторе, чем о людях, о которых он вспоминает.
Моя задача написать о жизни осмысленно, не ставя смысла впереди жизни, будто ценишь его превыше всего, но и, не ставя его позади жизни так, чтобы сквозь жизнь просвечивал ее смысл. Я хочу писать, осмысляя то, что было (и самое себя), то есть, давая факты и размышления о них. В этом двойном раскрытии мне представляется пережитое.
Я ни в кого никогда не могла заглянуть так внимательно и глубоко, как в самое себя. Иногда я старалась, особенно в молодости, это делать, но это мало удавалось мне. Быть может, есть люди, которые умеют это делать, но я не встречала их. Во всяком случае, я не встречала людей, которые могли бы заглянуть в меня дальше, чем я это делала сама. Познай самого себя — это всегда было фактом моей жизни, который, я не могу вспомнить когда, появился в моем сознании. Не познай вообще человека, или людей, или своих друзей, но именно самого себя. Я помню хорошо, как я впервые узнала, что земля круглая, или что все взрослые когда-то были детьми, или что Линкольн освободил негров (я долго думала, что он и сам был негр, глядя в его грустное, темное лицо), или что мой отец — нерусский. Но я не могу вспомнить, когда в моем сознании появилось стремление о познании самой себя и смотрении внутрь себя. Сколько я себя помню, он всегда был во мне, только, конечно, в разное время по-разному — в шесть лет, в восемнадцать лет, в сорок лет, Кажется, мысль о познании себя всегда жила, во мне только иногда, например, между двадцатью и тридцатью годами, она дремала и только смутно сосуществовала со мной, а иногда, в раннем детстве и после пятидесяти лет, она ярко и, требовательно руководила мной. Во всяком случае, пребывая со мной постоянно, она была ярче и требовательней в детстве, чем в молодости, и всего сильнее и неотступнее живет со мной сейчас.
У каждого человека есть тайны. Но некоторые люди несут их сквозь жизнь, как тяжесть, а другие дорожат ими, берегут их, считают их не омертвелым грузом, но живой силой, которая живет и развивается и дает жизнь вокруг себя, той силой, из которой, собственно, до последней минуты существования произрастает личность. Через эти тайны прошлое во мне соединяется с настоящим. Я принадлежу к людям, у которых нет ничего, что бы они тащили за собой, как мертвую тяжесть, подавляющую или угнетающую их. То, что я в свое время не сбросила с себя, увидев, что оно бесплодно, тому я дала цвести в себе, быть живым, менять меня, давать жизнь моей жизни. Я, кажется, из всякого балласта делала что-то (горестное или радостное), но непременно живое. Смотря на себя, я вижу, что мне, как говорится, все шло впрок, и если расплата за это иногда бывала непомерной, так ведь это была расплата за жизнь. И у меня было постоянное сознание, что за жизнь не может быть и, нет непомерной расплаты, что бояться переплатить — значит внутренне умереть». (Так проникновенно никто никогда не писал!)
Если вдуматься, «Курсив мой» — единственная великая книга Берберовой — написанная великолепно об этом великом чувстве любви к жизни, людям, окружению писательницы.
Нина Берберова была ярким представителем своеобразного интеллектуального анклава России на западе. Ее главные книги «Курсив мой», «Железная женщина», «Люди и ложи» сегодня продаются по самым высоким ценам и не залеживаются в магазинах. Это пусть рыночный, но объективный показатель востребованности имени и качества книг. Собственно говоря, из первой эмиграции сегодня помнят три главных женских имени: Марина Цветаева, Зинаида Гиппиус и Нина Берберова. Говорят, любой человек и события интересны большинству современников не более ста лет. Нине Берберовой уже сто. Еще не поздно вспомнить этого незаурядного человека.
По поводу ее столетия в Петербурге состоялась конференция, выставка и премьера спектакля в театре Ленсовета по пьесе Берберовой «Маленькая девочка».
Говорят, что она — «железная женщина», — не меньше, чем Мура Будберг, героиня ее книги. Она прожила 92 года. Почти век. Жизнь придала ей ускорение, и она много успела.
Нина Берберова рано начала писать стихи, мечтала их опубликовать и стремилась попасть в общество поэтов. Она преклонялась пред поэзией Блока и оказалась первой, кто пришел поклониться ему в день смерти. Много позже она написала книгу, посвященную его жизни. Послереволюционная жизнь в Петербурге, судя по мемуарам современников, была полной фантасмагорией. Творческая интеллигенция, чтобы физически выжить, сбилась в единый отряд и жила в общежитиях Дома Литераторов и Дома Искусств. Нина Берберова пришла в Дом Искусств на Мойку, 56, чтобы вступить в Союз поэтов, председателем которого был Николай Гумилев. Он же руководил студией молодых поэтов «Звучащая раковина». Юная Берберова, не смотря на голодное время, сверкала красотой.
Гумилёва арестовали ночью, когда он вернулся после прогулки с ней. Как известно, Николай Гумилев был расстрелян в составе заговорщиков, известных как «Группа Таганцева».
В Доме Литераторов Нина Берберова познакомилась со многими отечественными писателями, артистами, философами. О многих из них написано в ее мемуарном романе «Курсив мой». Но главной встречей стал Владислав Ходасевич. Именно с ним она связала свою судьбу на несколько десятилетий.
«Ходасевич был совершенно другой породы, даже его русский язык был иным. Кормилица Елена Кузьмина недаром выкормила этого полу поляка. С первой минуты он производил впечатление человека нашего времени, отчасти даже раненного нашим временем. И, может быть, насмерть. … Фигура Ходасевича появилась передо мной на фоне всего этого, как бы целиком вписанная в холод и мрак грядущих дней…»
Берберова и Ходасевич поженились и в 1922 году эмигрировали из России.
В эмиграции сначала был Берлин. Именно здесь началась формироваться русская эмиграция, и Берберова встретила петербургских и новых знакомых. Здесь были Андрей Белый, молодой Набоков, Эренбург, Цветаева, Шкловский и многие другие. Но Ходасевич был близко знаком с Горьким, и молодая семья вскоре переезжает к нему, сначала в Хернгсдорф в Германии, затем в Соренто в Италии. Жить под крышей Горького в эмиграции было гораздо проще. Его книги печатали на западе, и деньги, пусть не большие, для содержания своего «двора», имелись. Такое тесное общение с полупролетарским, а затем с откровенно пролетарским писателем, другом Ленина и Троцкого, ставит под сомнение ненависть Берберовой к большевикам и новой российской власти, которые она постулирует в своих книгах и статьях. Глядя с определенного исторического расстояния, мы можем говорить, как теперь принято, о двойных стандартах. Конечно, голод — не тетка, но представить рядом с Горьким Мережковского и Гиппиус, к примеру, абсолютно невозможно. Конечно, «не судите — и не судимы будете». Но Нина Берберова всегда судила близких и дальних, и судила довольно резко.
Именно в доме Горького Берберова познакомилась с баронессой Будберг, которая стала героиней ее будущего романа «Железная женщина». Видимо, Нина Берберова кое-чему научилась у «железной женщины». Во всяком случае, наблюдала ее очень пристально и описывала без смягчающих формулировок. «Мы все были обмануты Мурой. Она лгала, конечно, не как обыкновенная мифоманка или полоумная дурочка. Она лгала обдуманно, умно, в высшем свете Лондона ее считали умнейшей женщиной своего времени. Но ничего не давалось ей само, без усилий, благодаря слепой удаче. Чтобы выжить, ей надо было быть зоркой, ловкой, смелой, и с самого начала окружить себя легендой». Мура Будберг выжила в Советской России во многом благодаря Горькому. Еще в Петрограде она осталась жить в его квартире на Кронверском проспекте, стала близка с ним и пользовалась его покровительством в эмиграции более десяти лет. Берберова прослеживает все извивы ее биографии очень подробно и придирчиво.
Вполне нелицеприятно выглядят под ее пером и собратья по французской эмиграции. Например, жену Бунина она характеризует как «исключительно неумная женщина». Да и самого Бунина не очень жалует. «Характер у него был тяжелый, домашний деспотизм он переносил и в литературу. Он был груб с женой, бессловесной и очень глупой (не средне глупой, но исключительно глупой) женщиной. Он был груб со знакомыми и незнакомыми, и ему нравилось вдруг после грубости отвесить старинный поклон…. Трудно общаться с человеком, когда слишком есть много запрещенных тем, которых нельзя касаться. С Буниным нельзя было говорить о символистах, о его собственных стихах, о русской политике, о смерти, о современном искусстве, о романах Набокова…» («Курсив мой»)
В парижскую эмиграцию Берберова и Ходасевич влились в 1925 году. Жили они так же тяжело, как и остальная русская эмиграция. Но все же на существование зарабатывали литературным трудом, хотя начинала Нина Берберова в роли машинистки. Постепенно стала писать сама. Вплоть до Второй мировой войны она печаталась во всех эмигрантских изданиях. Три ее романа и пять повестей были опубликованы в журнале «Современные записки», цикл рассказов «Биянкурские праздники» — в ежедневной парижской газете «Последние новости». С этой газетой она сотрудничала пятнадцать лет, включая военные годы. Здесь она публиковала статьи, в которых приветствовала наступление немецких войск на СССР. Она полагала, что победа и власть немцев будет все же лучше для России, чем советская власть. Эту крайнюю позицию ей многие не прощали тогда, да и сейчас ставят в вину. Но она говорила: «Иметь врагов полезно, полирует кровь». Врагов и недоброжелателей у нее было достаточно. Менее всего ей хотелось быть «халвой с сахаром». Ирония и язвительность были не только формой защиты от жизненных трудностей, но атакующим оружием.
Владислав Ходасевч умер в 1939 году. И формально Берберова стала свободной, хотя расстались они еще раньше.
Знакомство с Александром Керенским и Александром Коноваловым позволило ей кое-что узнать о роли русских масонов в судьбе революции в России. В дальнейшем Берберова тщательно исследовала эту тему и написала книгу «Люди и ложи», имевшую большой успех.
В заслугу Нине Берберовой ставят открытие и продвижение Владимира Набокова. Она и сама так считала, потому что действительно оценила писателя одна из первых. В 1929 году в «Современных записках» появились первые главы «Защиты Лужина», и Берберова пишет в своих воспоминаниях: «Я села читать эти главы, прочла два раза. Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания. Наше существование отныне получало смысл. Все мое поколение было оправдано».
Открыв для себя Набокова и оценив силу его дарования, Нина Берберова пристально следила за всеми его книгами и написала много литературных статей, ему посвященных.
Я стою «на пыльном перекрестке» и смотрю на «его царский поезд» с благодарностью и с сознанием, что мое поколение (а значит, и я сама) будем жить в нем, не пропало, не растворилось между Биянкурским кладбищем, Шанхаем, Нью-Йорком, Прагой. Мы все, всей нашей тяжестью, удачники (если таковые есть) и неудачники (целая дюжина), висим на нем. Жив Набоков, значит, жива и я!»
В 1950 году Нина Берберова переехала в США. Там она интенсивно работала как поэт, прозаик, преподаватель — сначала в Йельском, затем в Принстонском университете.
Нина Берберова приехала на родину впервые, будучи в эмиграции, в 1989 году, она не была здесь почти семьдесят лет. Она отказалась от посещения мемориальных мест, связанных с ее молодостью. «Меня интересуют люди, а не кладбища», — заявила она. После поездки по городу в автомобиле отметила: «Исчезла культура парадных подъездов». Выступила в Доме писателей, побывала в гостях у Никиты Толстого, которого знала еще маленьким мальчиком в эмигрантском Берлине. И вернулась в Принстон. Какие мысли по поводу посещения Россия были в ее голове на самом деле, никому доподлинно не известно. Настоящее возвращение Нины Берберовой в Россию состоялось позже, когда массовыми тиражами стали издавать ее книги: «Чайковский», «Неизвестная Берберова», «Люди и ложи», «Курсив мой», «Железная женщина». Их читают люди разных поколений, стало быть Нина Берберова состоялась, как писатель.
«Русский язык для меня — всё. Я не знаю, может быть, мои интонации вам кажутся старомодными, может быть, мое словоупотребление удивит кое-кого в Москве, словарь, которым я думаю и которым говорю. Но должна сказать, что никогда не могла утерять полнейшей связи с русским языком, то есть я вросла в этот язык. Меня совершенно не привлекает писать стихи или прозу по-французски, по-английски. Зачем это?». (Из интервью с Берберовой).
« — А что такое для вас советский читатель?
— Советский читатель? Видите ли, я по старой русской привычке все-таки думаю о читателе литературы как об интеллигенте. Правда, мои книги — это не крестьянская литература, не рабочая литература, это всё интеллигентская литература. Но я вам скажу такую вещь: все, кого я здесь встречала, кто приехал сюда в последние пятнадцать лет, — это был великий сход, тут же и еврейство, армянство, много русских… И вот я не помню человека, который бы не сказал: «А я читал ваш «Курсив». Все читали. Для меня это интеллигенция, советский читатель, который знает меня в России.
— А как вы относитесь к поэзии Гиппиус?
— Она была замечательным лирическим поэтом. Вообще русским читателям надо еще многое вернуть. Надо бы издать антологию зарубежных русских поэтов, включая, естественно, и Дальний Восток — Харбин, Шанхай, там было два или три талантливых поэта, в Париже было человек пять. Я бы рекомендовала Смоленского, Георгия Иванова, Ладинского.
— Каковы ваши отношения с третьей эмиграцией?
— Я ее недостаточно знаю, хотя лично знаю очень многих, но я их очень мало читала, потому что я уже до такой степени занята, что и на письмо трудно ответить, не то, что читать большие романы. Читала Войновича. Он такой милый сам, мне приятный как личность, я не хочу сказать о нем плохого слова, но его роман… этот последний «Москва 2042» о XXI веке я едва дочитала…
Прощаясь после долгого разговора, Нина Николаевна сказала с юмором, что ее приезд в Россию — это всё равно что «Писемский воскреснет!» Я ответил: «Быть может, не знаю…» И вспомнил четыре строки, написанные Берберовой давным-давно: «Я говорю: я не в изгнанье, я не ищу земных путей. Я не в изгнанье, я — в посланье, легко мне жить среди людей». Возвращение к нам эмиграции — это посланье нам же из нашего прошлого. Так примем с достоинством посланников. Не унижая и не унижаясь.
Август 1989 г.
P.S. 5 сентября 1989 года рейсом Эр-Франс из Парижа в Mocкву прилетела Нина Николаевна Берберова. Повторяю, она не была на родине шестьдесят семь лет». (Из интервью Феликсу Медведеву).
Всё выше сказанное и высказанное Ниной Николаевной достойный образец знания истоков русской литературы, культуры и истории отечества в лицах её творцов. Нам ещё предстоит многие годы узнавать её обширное литературное наследие. Оно представляет истинное сокровище о жизни и трудах выдающихся писателях, философах, деятелей культуры, просвещения государства Российского, оказавшихся не по своей воле в зарубежном изгнании, всецело преданных и верных своей Родине, его многострадальному Народу. Наш долг и святая обязанность перед своей совестью и желанием поделиться с окружающими добрыми людьми, кому дорога наша новейшая история. 26.08.2018.

Господи, я верую!..

Эссе

Дед Сергея по отцу Никита Осипович прожил всего 42 года и в молодости хотел уйти в монастырь, за что он и все его потомство получили кличку «монахи» и «монашки». Бабушка Аграфена Панкратьевна постоянно давала приют странникам, богомольцам. Очень любила петь. Когда Сергею было 3 года, мать его ушла из семьи из-за разлада с мужем и конфликта со свекровью и привела сына к своим родителям. Дед и бабушка оставили внука у себя, а Татьяну отправили в Рязань зарабатывать на жизнь для себя и для ребенка в Иоанно-Богословский монастырь.
Бабушка Наталья Евтеевна была женщиной кроткой и набожной, внука любила и берегла. В доме часто собирались странники, слепцы, пели духовные стихи. Бабушка любила ходить на богомолье, брала с собой и внука. В одной из автобиографий Есенин пишет: «Помню: лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовицкий монастырь… Я, ухватившись за ее палку, еле волоку от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: „Иди, ягодка, Бог счастье даст“». Радовицкий монастырь был посвящен святителю Николаю, в обители пребывала и чудотворная икона святителя. Ходили и в Иоанно-Богословский монастырь, о котором Есенин потом напишет:
Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь —
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь
Дед Сережи, Федор Андреевич, был глубоко верующим человеком, он рано начал учить внука читать, рассказывал ему притчи из Священного Писания, приучал к молитве.
С детства Сергея отличала душевная хрупкость, утонченность, впечатлительность. Он был как бы «не от мира сего». И эти качества он тоже сохранил на всю жизнь. Душевная хрупкость и нежность делали его часто «белой вороной», его не понимали окружающие. И это еще более усиливало тот комплекс одиночества, который развился у него с раннего детства. Очень любил Сережа бывать в доме сельского священника Иоанна Смирнова. Во время учебы в Константиновском земском училище пономарил в храме, помогал отцу Иоанну в алтаре. Очень любил богослужение, в 1905 году Великим постом бывал в храме ежедневно. Сельскую школу Есенин окончил с похвальным листом и поступил в Спас-Клепиковскую учительскую школу-интернат. В воскресные и праздничные дни неукоснительно бывал на богослужении в Спасо-Преображенском храме села Спас-Клепики. Так же, как и в родном селе, пономарил, любил бывать на службе.
В стихах он пишет:
Пойду в скуфье смиренным иноком
Иль белобрысым босяком.
Я поверил от рожденья
В Богородицын покров.
В это время Сергей уже пишет много стихов, сам он говорил, что начал писать стихи лет с девяти. Показывал свои стихи о. Иоанну Смирнову, а в Спас-Клепиковской школе — своему любимому учителю, преподававшему словесность, Евгению Михайловичу Хитрову. Поначалу Е. М. Хитров относился к творчеству своего воспитанника сдержанно, но потом увидел в нем незаурядное поэтическое дарование.
Одна из удивительных страниц жизни поэта — его дружба с Гришей Панфиловым (к сожалению, тот рано ушел из жизни из-за скоротечной чахотки). Письма юного Есенина к Грише, оставшемуся в Спас-Клепиках, — глубокие, чем-то наивные и чистые — полны поиска истины, смысла жизни. Сергей пишет в одном из таких писем: «…в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу много для меня нового… Христос для меня совершенство. Но я не так верую в Него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято… как в образец в последовании любви к ближнему». А вот отрывок из другого письма: «…люби и жалей людей — и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников: ты мог и можешь быть любым из них. Люби и угнетателей и не клейми позором, а обнаруживай ласкою жизненные болезни людей… Все люди — одна душа. Истина должна быть истиной, у нее нет доказательств, и за ней нет границ, ибо она сама альфа и омега…»
Какое-то время поэт испытал увлечение идеями толстовства, но потом вернулся к православному учению, в котором был воспитан и которым жил с детства.
В 1915 году Есенину удалось встретиться с Александром Блоком, которому понравилась поэзия рязанского юноши. «Стихи свежие, чистые, голосистые», — так отозвался Блок о творчестве Есенина. Благодаря авторитету Блока и его рекомендации стихи Есенина стали печатать в известных журналах, его стали принимать в литературных салонах.
В 1915 году при поддержке Государя Николая II было создано «Общество возрождения художественной Руси», которое, как было сказано в его Уставе, ставило своей задачей «широкое ознакомление с самобытным древним русским творчеством во всех его проявлениях и дальнейшее преемственное развитие в применении к современным условиям». В это общество входили известные художники, архитекторы и литературные деятели. Примкнул к нему и Сергей Есенин.
В начале 1916 года Сергей Есенин вместе с поэтом Николаем Клюевым выступал в Марфо-Мариинской обители сестер милосердия. На этом чтении присутствовала сама Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, которой понравилось их творчество. Вскоре поэты еще раз удостоились приема у Великой Княгини вместе с другими членами «Общество возрождения художественной Руси» и опять читали свои стихи. Тогда Елизавета Феодоровна подарила Есенину Евангелие из своей личной библиотеки и образки Покрова Пресвятой Богородицы и святых Марфы и Марии. Позднее, Великая Княгиня Елизавета Феодоровна подарила Сергею Есенину на именины икону преподобного Сергия Радонежского.
Есенин подарил Императрице свой сборник «Радуница». Дарственная надпись гласила: «Ея Императорскому Величеству Богохранимой царице-матушке Александре Феодоровне от баяшника соломенных суемов словомолитвенного раба рязанца Сергея Есенина»:
О Русь — малиновое поле
И синь, упавшая в реку.
Люблю до радости, до боли
Твою озерную тоску.
Есть cвидетельства, что услыхав однажды совместное выступление-чтение Клюева и Есенина, Григорий Распутин написал записку полковнику Д. Н. Ломану: «Милой, дорогой, присылаю к тебе двух парешков. Будь отцом родным, обогрей. Робяты славные, особливо этот белобрысый. Ей Богу, он далеко пойдет».
А в то время либеральная общественность возмутилась, она не прощала монархических чувств. Есенина стали называть «змеей», «новым Распутиным», говорить о его «гнусном поступке»… И Есенин потом постарался всячески заретушировать свои отношения с Царской Семьей. Но все же после Февральской революции он не нарушил присяги Государю, данную на кресте и Евангелии. Сергей Есенин отказался присягать Временному правительству и дезертировал из армии. А после Октябрьского переворота 14 декабря (ст. ст.) 1917 года Есенин подписал в Царском Селе клятвенное обещание на верность Царю. Этот документ был обнаружен в 1966 году.
Но, к сожалению, в дальнейшем, духовное помрачение, охватившее в то время большинство русских людей, коснулось и Сергея Есенина. И закружило его, завертело. Вначале было увлечение революционными идеями, затем он отошел от православной веры. Как пишет М.М.Дунаев: «В слишком соблазнительное время попал Есенин со своей неокрепшей душевностью — и оно сломило его».
Судя по его же стихам, все это время, при разных его увлечениях и метаниях, в глубине его души оставалось нечто чистое, светлое и настоящее.
В 1917 году Есенин примкнул к литературному движению «Скифы», куда входили А. Блок, А. Белый. «Скифы» воспринимали революционные события как путь к духовному обновлению России и преображению человека и мира. Тогда еще Есенин писал: «Господи, я верую!» Но уже через год он отходит от Церкви. Увлекается идеей создания «крестьянского рая на земле». Создает с друзьями-поэтами общество, название которого само за себя говорит — «аггелизм». Начался период богохульства, богоборчества, что нашло отражение в его творчестве. В поэме «Инония» (1918 год), пытаясь провозгласить какую-то новую веру, поэт пишет кощунственные строки.
Революция, социалистические идеи очень скоро разочаровали Есенина. Православное мировоззрение он тоже утратил. И тогда начался период, принесший ему дурную славу хулигана, скандалиста и пьяницы.
В 1919 году создаётся общество имажинистов (от слова «образ», их лозунг: «образ — самоцель»), к которому примкнул Есенин. По существу, он был чужд этой компании.
Его спасала необыкновенная чуткость, нежность души, всепоглощающая любовь к России, способность любить и понимать мир природы. Это было в нем настоящим, а остальное — наносное, чуждое. Душа его, в общем-то, была Божия и отзывалась болью на то насилие, которому он подвергал ее. Поэтому постоянное стремление на родину, тоска, боль. А в конце жизни еще прибавилась безумная боль за погибающую Россию, ибо он увидел и понял, что сделали с Россией большевики. И это именно светилось в его глазах. Может, помогали молитвы матери, того сельского священника о. Иоанна, который крестил Сергея, напутствовал на учение, а потом и отпевал.
О душевных качествах Сергея Есенина есть много свидетельств. Вот, например, слова поэта Андрея Белого: «…меня поразила одна черта, которая проходила потом сквозь все воспоминания и все разговоры. Это необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность».
В 1920 году Есенин приехал домой и увидел вымирание деревни, голод, ничего нельзя было купить. Дед лежал на печке и проклинал советскую власть: «Безбожники, это из-за них Господь людей карает. Консомол распустили, озорничают они над Богом, вот и живете, как кроты». Тогда уже Есенин говорил: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого…»
В 1922-м году после поездки на родину, Есенин присел на ковре у печки-времянки, неподвижно смотрел на огонь, а потом, словно через силу, произнес: «Был в деревне. Все рушится… Надо быть самому оттуда, чтобы понять… Конец всему»»:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя! иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Это написал человек, которому 26 лет… Россия велика на таланты, жаль, что многие из них уходят рано и бездарно, оставляя нам горечь утрат дорогих нашему сердцу людей.
В статье «Сергей Есенин и русская революция» священник Сергий Рыбаков пишет: «Русский народ во всех, выпавших на его долю испытаниях сохранил в себе образ Божий, свет иного бытия. И одним из тех, кто раскрыл устремленность русской души к небесному, горнему миру, был народный поэт Сергей Есенин».
«Душа грустит о небесах, «Она нездешних нив жилица», эти есенинские строчки характеризуют духовный путь поэта, который вел его ко Христу, но никак не к Иуде. Кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы А. В. Гулин заметил: «Огромное движение, проделанное Есениным за его жизнь, главные итоги этого движения противоречат мысли о его самоубийстве. Одухотворенность поздней его поэзии способна убеждать: не участь висельника Иуды, а честная мученическая смерть во искупление грехов была уготована ему в конце». 30.08.2018.
На разломе веков
Эссе

Очерк о жизни и творчестве А. И. Куприна
Русский язык в умелых руках и в опытных устах — красив, певуч, выразителен, гибок и вместителен. А. И. Куприн
Мы знакомимся с писателем Куприным в детстве, с замиранием сердца слушая, как нам читают или читая уже самостоятельно его рассказ «Белый пудель». Встречаемся вновь в отрочестве, размышляя над повестью «Гранатовый браслет», которая ставит перед нами весьма непростые вопросы… И как жаль, что немногие из нас обращаются к Куприну в зрелые годы, а ведь каждое его произведение — это урок человечности. Между тем жизнь самого писателя с самого детства была полна лишений, испытаний и потерь, трагедий невосполнимых…
Александр Куприн как писатель, человек и собрание легенд о его бурной жизни — особая любовь русского читателя, сродни первому юношескому чувству на всю жизнь. Иван Бунин, ревниво относившийся к своему поколению и редко раздающий похвалы, без сомнения, понимал неравноценность всего написанного Куприным, тем не менее называл его писателем милостью Божией.
И все же кажется, что по своему характеру Александр Куприн должен был стать не писателем, а скорее одним из своих героев — цирковым силачом, авиатором, предводителем балаклавских рыбаков, конокрадом, или, может быть, усмирил бы свой неистовый нрав где-нибудь в монастыре (кстати, такую попытку он делал). Культ физической силы, склонность к азарту, риску, буйству отличали молодого Куприна. Да и позже он любил помериться с жизнью силами: в сорок три года вдруг начал учиться стильному плаванию у мирового рекордсмена Романенко, вместе с первым русским летчиком Сергеем Уточкиным поднимался на воздушном шаре, опускался в водолазном костюме на морское дно, со знаменитым борцом и авиатором Иваном Заикиным летал на самолете «Фарман». Однако искру Божью, как видно, не погасишь.
Родился Куприн в городке Наровчат Пензенской губернии 26 августа (7 сентября) 1870 года. Отец его, мелкий чиновник, умер от холеры, когда мальчику не исполнилось и двух лет. В семье, оставшейся без средств, кроме Александра, было еще двое детей. Мать будущего писателя Любовь Алексеевна, урожденная княжна Кулунчакова, происходила из татарских князей, и Куприн любил вспоминать о своей татарской крови, даже, было время, носил тюбетейку. В романе «Юнкера» он писал о своем автобиографичном герое: «…бешеная кровь татарских князей, неудержимых и неукротимых его предков с материнской стороны, толкавшая его на резкие и необдуманные поступки, выделяла его среди дюжинных юнкеров».
В 1874 году Любовь Алексеевна, женщина, по воспоминаниям, «с сильным, непреклонным характером и высоким благородством», принимает решение переехать в Москву. Там они поселяются в общей палате Вдовьего дома (описан Куприным в рассказе «Святая ложь»). Через два года, из-за крайней бедности, она отдает сына в Александровское малолетнее сиротское училище. Для шестилетнего Саши начинается период существования на казарменном положении — длиной в семнадцать лет.
В 1880 году он поступает в Кадетский корпус. Здесь мальчик, тоскующий о доме и воле, сближается с преподавателем Цухановым (в повести «На переломе» — Труханов), литератором, который «замечательно художественно» читал воспитанникам Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева. Начинает пробовать свои силы в литературе и подросток Куприн — разумеется, как поэт; кто же в этом возрасте хоть однажды не смял листок с первым стихотворением! Увлекается модной тогда поэзией Надсона. В то же время кадет Куприн — уже убежденный демократ: «прогрессивные» идеи времени просачивались даже сквозь стены закрытого военного училища. Он гневно обличает в рифмованной форме «консервативного издателя» М. Н. Каткова и самого царя Александра III, клеймит «гнусное, страшное дело» царского суда над Александром Ульяновым и его подельниками, покушавшимися на монарха.
Восемнадцати лет Александр Куприн поступает в Третье Александровское юнкерское училище в Москве. По воспоминаниям его однокашника Л. А. Лимонова, это уже был не «невзрачный, маленький, неуклюжий кадеты», а сильный юноша, более всего дорожащий честью мундира, ловкий гимнаст, любитель потанцевать, влюбляющийся в каждую хорошенькую партнершу.
К юнкерскому периоду относится и его первое выступление в печати — 3 декабря 1889 года в журнале «Русский сатирический листок» появился рассказ Куприна «Последний дебют». Эта история действительно едва не стала первым и последним литературным дебютом юнкера. Позже он вспоминал, как, получив за рассказ гонорар в размере десяти рублей (для него тогда огромная сумма), на радостях купил матери «козловые ботинки», а на оставшийся рубль помчался в манеж погарцевать на лошади (Куприн очень любил лошадей и считал это «зовом предков»). Через несколько дней журнал с его рассказом попался на глаза кому-то из преподавателей, и юнкера Куприна вызвали к начальству: «Куприн, ваш рассказ?» — «Так точно!» — «В карцер!» Будущему офицеру не полагалось заниматься такими «легкомысленными» вещами. Как любой дебютант, он, конечно, жаждал комплиментов и в карцере прочитал свой рассказ отставному солдату, старому училищному дядьке. Тот внимательно выслушал и сказал: «Здорово написано, ваше благородие! А только понять ничего нельзя». Рассказ действительно был слабый.
После Александровского училища подпоручик Куприн был направлен в Днепровский пехотный полк, который стоял в Проскурове Подольской губернии. Четыре года жизни «в невероятной глуши, в одном из пограничных юго-западных городков. Вечная грязь, стада свиней на улицах, хатенки, мазанные из глины и навоза…» («К славе»), многочасовая муштра солдат, мрачные офицерские кутежи да пошловатые романы с местными «львицами» заставили его задуматься о будущем, как задумается о нем герой его знаменитой повести «Поединок» подпоручик Ромашов, мечтавший о военной славе, но после дикости провинциальной армейской жизни решивший выйти в отставку.
Эти годы дали Куприну знание военного быта, нравов провинциальной интеллигенции, обычаев полесского села, а читателю подарили впоследствии такие его произведения, как «Дознание», «Ночлег», «Ночная смена», «Свадьба», «Славянская душа», «Миллионер», «Жидовка», «Трус», «Телеграфист», «Олеся» и другие.
В конце 1893 года Куприн подал прошение об отставке и уехал в Киев. К тому времени он был автором повести «Впотьмах» и рассказа «Лунной ночью» (журнал «Русское богатство»), написанных в стиле душещипательной мелодрамы. Он решает всерьез заняться литературой, но эта «дама» не так-то легко дается в руки. По его словам, он вдруг оказался в положении институтки, которую завели ночью в дебри Олонецких лесов и бросили без одежды, пищи и компаса; «…у меня не было никаких знаний, ни научных, ни житейских», — напишет он в своей «Автобиографии». В ней же он приводит список профессий, которые пытался освоить, сняв военный мундир: был репортером киевских газет, управляющим при строительстве дома, разводил табак, служил в технической конторе, был псаломщиком, играл в театре города Сумы, изучал зубоврачебное дело, пробовал постричься в монахи, работал в кузнице и столярной мастерской, разгружал арбузы, преподавал в училище для слепых, работал на Азовском сталелитейном заводе (описан в повести «Молох»).
Этот период завершился выходом в свет небольшого сборника очерков «Киевские типы», который можно считать первой литературной «муштрой» Куприна. За последующие пять лет он совершает довольно серьезный рывок как писатель: в 1896 году публикует в «Русском богатстве» повесть «Молох», где впервые масштабно был показан бунтующий рабочий класс, выпускает первый сборник рассказов «Миниатюры» (1897), куда вошли «Собачье счастье», «Столетник», «Брегет», «Allez!» и другие, затем следуют повесть «Олеся» (1898), рассказ «Ночная смена» (1899), повесть «На переломе» («Кадеты»; 1900).
На рубеже веков Куприн знакомится с И. А. Буниным, А. П. Чеховым и М. Горьким. О нем одобрительно отзывается Лев Толстой.
Талант Куприна обретает уверенность и силу. Писатель выдвигается в первые ряды русской литературы.
В начале 1902 года Александр Иванович женится на Марии Карловне Давыдовой, дочери издательницы журнала «Мир Божий» Александры Аркадьевны Горожанской.
Постепенно Петербург начал тяготить Куприна. Супруги перебрались в Балаклаву, где Александр Иванович купил небольшой участок земли возле живописной бухты. По-прежнему он запросто сходился с самыми простыми людьми — рабочими, рыбаками. Бунин вспоминал: «Казалось, что он не придает ей ни малейшего значения, дружит, не расстается только с прежними и новыми друзьями и собутыльниками вроде пьяницы и босяка Маныча. Слава и деньги дали ему, казалось, одно — уже полную свободу делать в своей жизни то, чего моя нога хочет, жечь с двух концов свою свечу, посылать к черту все и вся».
О горячности Куприна и его готовности в любой момент броситься отстаивать правду ходили удивительные истории. Рассказывали, что в 1902 году приятель писателя, Антон Богомолец, рассказал ему о мужчине, который постоянно избивает свою мать. Ни минуты не думая, Александр Куприн поехал на его розыски. И, отыскав обидчика, обругал его так, что тот начал умолять о прощении. Надо ли говорить, какова была реакция Александра Ивановича, ставшего свидетелем драматичной истории, случившейся летом 1905 года в Балаклаве. Вице-адмирал Чухнин оружейным огнем подавил восстание матросов на крейсере «Очаков». Многие члены экипажа заживо сгорели… Куприн немедленно описал эту трагедию в очерке «События в Севастополе». Чухнин лично приказал выслать наблюдательного писателя из города. Куприн вернулся в столицу. Суд разбирал это дело до 1908 года. В конце концов писателю предложили либо оплатить штраф в 50 рублей, либо согласиться на домашний арест с приставлением городового. Александр Иванович выбрал арест.
Первоначальная радость тихой семейной жизни постепенно сменилась обыденностью и предсказуемостью. Отношения Александра Ивановича с супругой стали портиться. Мария Карловна была женщиной яркой и эмансипированной и, по-видимому, мало заботилась о создании семейного очага. Да и Куприн, любивший часто и много выпить и обладавший неукротимым нравом, едва ли был похож на идеального мужа.
Куприн живёт в Петербург славой известного писателя. Он уже был знаком с Иваном Буниным, который ввел его в дом Александры Аркадьевны Давыдовой, издательницы популярного литературного журнала «Мир Божий». О ней ходили в Петербурге слухи, будто писателей, выпрашивающих у нее аванс, она запирает в своем кабинете, дает чернила, перо, бумагу, три бутылки пива и выпускает лишь при условии готового рассказа, тут же выдавая и гонорар. В этом доме Куприн нашел свою первую жену — яркую, испанистую Марию Карловну Давыдову, приемную дочь издательницы.
Способная ученица своей матери, она тоже имела твердую руку в обращении с пишущей братией. По крайней мере, за семь лет их брака — время самой большой и бурной славы Куприна — ей удавалось довольно продолжительные периоды удерживать его за письменным столом (вплоть до лишения завтраков, после которых Александра Ивановича клонило в сон). При ней были написаны произведения, выдвинувшие Куприна в первый ряд русских писателей: рассказы «Болото» (1902), «Конокрады» (1903), «Белый пудель» (1904), повесть «Поединок» (1905), рассказы «Штабс-капитан Рыбников», «Река жизни» (1906).
После выхода «Поединка», написанного под большим идейным влиянием «буревестника революции» Горького, Куприн становится всероссийской знаменитостью. Нападки на армию, сгущение красок — забитые солдаты, невежественные, пьяные офицеры — все это «потрафляло» вкусам революционно настроенной интеллигенции, которая и поражение русского флота в русско-японской войне считала своей победой. Эта повесть, без сомнения, написана рукой большого мастера, но сегодня она воспринимается в несколько ином историческом измерении.
Куприн проходит самое сильное испытание — славой. «Это была пора, — вспоминал Бунин, — когда издатели газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним по… ресторанам, в которых он проводил дни и ночи со своими случайными и постоянными собутыльниками, и униженно умоляли его взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их при случае своей милостью, а он, грузный, большелицый, только щурился, молчал и вдруг отрывисто кидал таким зловещим шепотом: „Геть сию же минуту к чертовой матери!“ — что робкие люди сразу словно сквозь землю проваливались». Грязные кабаки и дорогие рестораны, нищие бродяги и лощеные снобы петербургской богемы, цыганские певицы и бега, наконец, важный генерал, брошенный им в бассейн со стерлядью… — весь набор «русских рецептов» для лечения меланхолии, в которую почему-то всегда выливается шумная слава, был им перепробован (как тут не вспомнить фразу шекспировского героя: «В чем выражается меланхолия великого духом человека? В том, что ему хочется выпить»).
К этому времени брак с Марией Карловной, видимо, исчерпал себя, и Куприн, не умеющий жить по инерции, с юношеской пылкостью влюбляется в воспитательницу своей дочери Лидии — маленькую, хрупкую Лизу Гейнрих. Она была сиротой и уже пережила свою горькую историю: побывала на русско-японской войне сестрой милосердия и вернулась оттуда не только с медалями, но и с разбитым сердцем. Когда Куприн, не откладывая, объяснился ей в любви, она тут же покинула их дом, не желая быть причиной семейного разлада. Вслед за ней ушел из дома и Куприн, сняв номер в петербургской гостинице «Пале-Рояль».
Несколько недель он мечется по городу в поисках бедной Лизы и, само собой, обрастает сочувствующей компанией… Когда большой его друг и почитатель таланта профессор Петербургского университета Федор Дмитриевич Батюшков понял, что этим безумствам не будет конца, он отыскал Лизу в небольшом госпитале, куда она устроилась сестрой милосердия. О чем он с ней говорил? Может быть, о том, что она должна спасти гордость русской литературы… Неизвестно. Только сердце Елизаветы Морицовны дрогнуло и она согласилась немедленно ехать к Куприну; правда, с одним твердым условием: Александр Иванович должен лечиться. Весной 1907 года они вдвоем уезжают в финский санаторий «Гельсингфорс». Эта большая страсть к маленькой женщине стала причиной создания замечательного рассказа «Суламифь» (1907) — русской «Песни песней». В 1908 году у них рождается дочь Ксения, которая впоследствии напишет воспоминания «Куприн — мой отец».
С 1907 по 1914 год Куприн создает такие значительные произведения, как рассказы «Гамбринус» (1907), «Гранатовый браслет» (1910), цикл рассказов «Листригоны» (1907–1911), в 1912 году начинает работу над романом «Яма». Когда он вышел, критика увидела в нем обличение еще одного социального зла России — проституции, Куприн же считал платных «жриц любви» жертвами общественного темперамента испокон века.
В эти годы Александр Куприн за постоянной, насыщенной глубокого смысла литературной работой. К этому времени он уже разошелся в политических взглядах с Горьким, отошел от революционной демократии. Войну 1914 года Куприн называл справедливой, освободительной, за что был обвинен в «казенном патриотизме». В петербургской газете «Новь» появилась его большая фотография с подписью: «А. И. Куприн, призванный в действующую армию». Однако на фронт он не попал — был командирован в Финляндию обучать новобранцев. В 1915 году его признали негодным к строевой службе по здоровью, и он вернулся домой в Гатчину, где в то время жила его семья.
После семнадцатого года Куприн, несмотря на несколько попыток, общего языка с новой властью не нашел (хотя по протекции Горького даже встречался с Лениным, но тот не увидел в нем «четкой идейной позиции») и покинул Гатчину вместе с отступающей армией Юденича.
В конце 1919 года, после поражения Северо-Западной армии Белого движения, редактор армейской газеты 49-летний поручик Александр Куприн был вынужден бежать из России. У писателя имелись основания думать, что он внесен в расстрельный список. Маршрут для того времени был протоптанным: Ревель, Хельсинки, Париж…
К тому моменту Куприн, выросший во Вдовьем доме и не видевший в детстве ничего, кроме нищеты и муштры, был известным на всю Россию писателем, вращался в высшем обществе, его в лицо знал весь Петербург. Все самые известные произведения были им уже написаны: «Молох», «Олеся», «Белый пудель», «Поединок», «Река жизни», «Суламифь», «Гранатовый браслет», «Яма». Так что в эмиграцию отправлялся человек, привыкший к славе и вниманию. Но вот что удивительно: современники отмечали, что писатель никогда не придавал особого значения своей известности. «Другие — Горький, Андреев, Шаляпин — жили в непрестанном упоении своими славами, в непрерывном чувствовании их не только на людях, на всяких публичных собраниях, но и в гостях, друг у друга, в отдельных кабинетах ресторанов, — сидели, говорили, курили с ужасной неестественностью, каждую минуту подчеркивали избранность своей компании и свою фальшивую дружбу этими к каждому слову прибавляемыми „ты, Алексей, ты, Леонид, ты, Федор“… А Куприн, даже в те годы, когда мало уступал в российской славе Горькому, Андрееву, нес ее так, как будто ничего нового не случилось в его жизни». Про себя Александр Иванович говорил: «Я самолюбив до бешенства и от этого застенчив иногда до низости. А на честолюбие не имею даже права. Я писателем стал случайно, долго кормился чем попало, потом стал кормиться рассказами, вот и вся моя писательская история».
Выбравшимся из клетки послереволюционной России весь мир представлялся распахнувшим объятия.
«Свобода! Какое чудесное и влекущее слово! Ходить, ездить, спать, жить, говорить, думать, молиться, работать — все это завтра можно будет делать без идиотского контроля, без выклянченного унижающего разрешения, без грубого вздорного запрета. И главное — неприкосновенность дома, жилья… Свобода!» (Куприн А. И. Купол святого Исаакия Далматского). В 1920 году Куприны оказались в Париже.
Во Франции после революции осело около 150 тысяч эмигрантов из России. Париж стал русской литературной столицей — здесь жили Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, Иван Бунин и Алексей Толстой, Иван Шмелев и Алексей Ремизов, Надежда Тэффи и Саша Черный, и многие другие известные писатели. Образовывались всевозможные русские общества, выпускались газеты и журналы… Ходил даже такой анекдот: встречаются на парижском бульваре два русских. «Ну, как тебе здесь живется?» — «Ничего, жить можно, одна беда: слишком много французов».
Куприн, как и многие его современники, в смутные годы с энтузиазмом и последующим разочарованием воспринял две вещи: революцию и эмиграцию. Большевистский переворот быстро выветрил из его сознания все иллюзии и надежды, слишком уж разительно расходились цели и методы их достижения. А ведь он-то отчетливо видел все пороки царской России и всеми силами души стремился их изжить. Счастливая жизнь «там» тоже предательски стремительно таяла на глазах. «Мысль о том, что говорить в будущем придется на чужом языке, ходить — по чужой территории, соблюдая чужие правила, что для того, чтобы ездить и даже по-человечески спать, нужны будут средства, что работы никто не гарантирует, а от неприкосновенности дома, жилья не так уж много радости тем, у кого его нет». Вскоре все это суждено было понять и Куприну. Его дочь Ксения вспоминала: «В Хельсинки, как обычно, мы остановились в гостинице „Фения“ — самой лучшей — и, только поднимаясь по ее мраморным лестницам, увидев лакеев и кокетливых, в накрахмаленных передниках горничных, мы поняли, насколько мы были оборваны и неприглядны. И вообще наши средства нам не позволяли уже жить в такой гостинице».
Пустоту, возникшую с потерей Родины, заполнить было нечем. Тоска не просто без предупреждения налетела на писателя — она «оккупировала» его на долгие годы.
«Теперь живу в Helsinki и так скучаю по России… что и сказать не умею. Хотел бы всем сердцем опять жить на своем огороде, есть картошку с подсолнечным маслом, а то и так, или капустную хряпу с солью, но без хлеба… Никогда еще, бывая подолгу за границей, я не чувствовал такого голода по родине. Каждый кусок финского smorgos’а становится у меня поперек горла, хотя на самих финнов жаловаться я не смею: ко мне они были предупредительны. Но я не отрываюсь мыслью о людях, находящихся там…»
В первом же ресторанчике Парижа Куприны, пытавшиеся объясниться на неродном языке, услышали: «Грязные иностранцы, убирайтесь к себе домой!»
Конечно, постепенно все образовалось: дом, работа, эмигрантское общество… — но ностальгия не уходила.
«Живешь в прекрасной стране, среди умных и добрых людей, среди памятников величайшей культуры… Но все точно понарошку, точно развертывается фильма кинематографа. И вся молчаливая, тупая скорбь о том, что уже не плачешь во сне и не видишь в мечте ни Знаменской площади, ни Арбата, ни Поварской, ни Москвы, ни России, а только черную дыру» (Куприн А. И. Родина).
В Париже Куприн подружился с Константином Бальмонтом.
Поэт посвятил Александру Ивановичу несколько стихотворений. В первом из них подмечены характерные черты творчества писателя:
Если зимний день тягучий
Заменила нам весна,
Прочитай на этот случай
Две страницы Куприна.
На одной найдешь ты зиму,
На другой войдешь в весну.
И «спасибо побратиму» —
Сердцем скажешь Куприну.
Здесь, в чужбинных днях, в Париже,
Затомлюсь, что я один, —
И Россию чуять ближе
Мне дает всегда Куприн…
…Так в России звук случайный,
Шелест травки, гул вершин —
Той же манят сердце тайной,
Что несет в себе Куприн.
Это — мудрость верной силы,
В самой буре — тишина.
Ты — родной и всем нам милый,
Все мы любим Куприна.
Россию утраченную можно было обрести только в воспоминаниях и воскресить — в творчестве. С точностью до мельчайших подробностей, с огромной любовью, словно потерянный Рай, описывает Куприн свою Родину.
«Московские бульвары зеленеют первыми липовыми листочками. От вкрадчивого запаха весенней земли щекотно в сердце. По синему небу плывут разметанные веселые облачки; когда смотришь на них, то кажется, что они кружатся, или это кружится пьяная от весны голова? Гудит, дрожит, поет, заливается, переливается над Москвой неумолчный разноголосый звон всех ее голосистых колоколов…» (Куприн А. И. Московская Пасха).
«Он вспоминает и необъятную пасхальную радость детских лет, и мальчишескую забаву звонить в колокола на Светлой седмице, и паломничество „к Троице-Сергию“, и благоговение от увиденной в лаврской ризнице ветхой ризы Преподобного, и прежних знакомцев, полесских охотников („Ночь в лесу“, „Вальдшнепы“), циркачей („Ольга Сур“, „Блондель“), любителей скачек („Рыжие. Серые, гнедые, вороные“), воспоминает детство и юность, свое и своего поколения („Юнкера“, „Розовая жемчужина“, „У Троице-Сергия“, „Пасхальные колокола“)».
В 1924 году в Париже отмечалось 35-летие творчества Куприна. Саша Черный откликнулся на юбилей проникновенным словом:
«Александр Иванович Куприн — одно из самых близких и дорогих нам имен в современной русской литературе. Меняются литературные течения, ветшают формы; исканий и теорий неизмеримо больше, чем достижений, но простота, глубина и ясность, которыми дышат все художественные страницы Куприна, давно поставили его за пределы капризной моды и отвели ему прочное, излюбленное место в сознании не нуждающихся в проводниках читателей. Ибо нет в искусстве более трудного и высокого строя… Дорог нам, и с каждым днем все дороже, и самый мир купринской музы». «Святой Александр Невский сохранит его тебе»
Иван Бунин, с которым Куприн был знаком с 1897 года, вспоминал: «Насчет многого, что касалось его личной жизни, он был очень скрытен, что, несмотря на всю нашу большую и такую долгую близость, я плохо знаю его прошлое…». Скрытность Александра Ивановича можно легко объяснить нежеланием ворошить тягостные воспоминания, которых у него было предостаточно. Жизнь в нищете, сознание собственной неуклюжести, «непрерывное семнадцатилетнее затворничество во всякого рода казенных заведениях (Московский сиротский дом, военная гимназия, кадетский корпус, юнкерское училище)».
Бунин в очерке «Куприн» писал: «Сколько в нем было когда-то этого звериного!.. И сколько татарского! Александр Иванович очень гордился своей татарской кровью. Одну пору (во время своей наибольшей славы) он даже носил цветную тюбетейку, бывал в ней в гостях и в ресторанах, где садился так широко и важно, как пристало бы настоящему хану, и особенно узко щурил глаза».
Если взглянуть на портрет Александра Ивановича Куприна, его татарские черты сразу бросаются в глаза: черные маленькие глаза, четко выраженные восточные скулы. Дочь писателя, Ксения Александровна, вспоминала: отец «считал, что основоположником их рода был татарский князь Кулунчак, пришедший на Русь в XV веке в числе приверженцев казанского царевича Касима… Во второй половине XVII века прадеду Александра Ивановича были пожалованы поместья в Наровчатском уезде Пензенской губернии. Согласно семейным преданиям, разорение предков произошло из-за их буйных нравов, расточительного образа жизни и пьянства».
Татарской кровью Александра Ивановича наградила мать — Любовь Алексеевна Кулунчакова. Женщина с «сильным, непреклонным характером и высоким благородством». Пожалуй, именно ее решительность и воля позволили писателю «выбиться в люди».
«Меня упрекнут, может быть, — писал Куприн, — в том, что я все рассказываю в настоящем времени: говорю есть, а не было… Но что же я могу с собою поделать, если прошлое живет во мне со всеми чувствами, звуками, песнями, криками, образами, запахами и вкусами, а теперешняя жизнь тянется передо мною как ежедневная, никогда не переменяемая, надоевшая, истрепленная фильма. И не в прошедшем ли мы живем острее, но глубже, печальнее, но слаще, чем в настоящем?»
Один из этюдов, написанных Куприным в Париже, называется «Русская душа»:
«Конечно, очень легко упразднить душу и рассчитать за ненадобностью Бога, возглавив над миром интересы желудка и пола: гораздо становится удобнее и проще протянуть временное земное бытие, чем перейти потом навсегда в черное «ничто».
Но русскому человеку не жить без души. Хорошее есть старое мужицкое словечко. Пожалейте мужика, скажите ему: «Ах ты, бедный!» Он поправит вас: «Беден один черт. У него души нет». Оттого-то у меня не хватает слов, чтобы выразить в газетной статье все глубокое уважение, весь гордый восторг, которые я испытываю, когда думаю о том, как прекрасно, широко и благостно проявляется живая русская душа здесь, на чужбине, среди трудов, скорбей и лишений, вдали от милой Родины.
Ах, братья мои, слезы радости стоят в глазах, когда думаешь: «Жив Бог, жива Россия, живем и цветем неизменным цветом русской души»».
Александр Иванович часто повторял: «Никогда ни к какой партии не принадлежал, ни принадлежу и не буду принадлежать»; он лишь пытался «разобраться в том клубке, в который спуталась нынешняя русская действительность», и в своей публицистике говорил о том, что его действительно волнует.
Первое время, пока еще сохранялась иллюзия унесенной с собой родины, Куприн пытался писать, но дар его постепенно угасал, как и могучее когда-то здоровье, все чаще он жаловался, что работать здесь не может, поскольку привык «списывать» своих героев с жизни. «Прекрасный народ, — высказывался Куприн о французах, — но не говорит по-русски, и в лавочке и в пивной — всюду не по-нашему… А значит это вот что — поживешь, поживешь, да и писать перестанешь».
Самое значительное его произведение эмигрантского периода — автобиографический роман «Юнкера» (1928–1933).
Становился он все более тихим, сентиментальным — непривычным для знакомых. Иногда, правда, все же давала себя знать горячая купринская кровь. Как-то писатель возвращался с друзьями из загородного ресторана на такси, заговорили о литературе. Поэт Ладинский назвал «Поединок» лучшей его вещью. Куприн же настаивал, что лучшее из всего им написанного — «Гранатовый браслет»: там есть высокие, драгоценные чувства людей. Ладинский назвал эту историю неправдоподобной. Куприн рассвирепел: «„Гранатовый браслет“ — быль!» и вызвал Ладинского на дуэль. С большим трудом удалось его отговорить, катая всю ночь по городу, как вспоминала Лидия Арсеньева («Дальние берега». М.: «Республика», 1994).
Видимо, с «Гранатовым браслетом» у Куприна действительно было связано что-то очень личное. На исходе жизни он и сам стал походить на своего героя — состарившегося Желткова. «Семь лет безнадежной и вежливой любви» Желтков писал безответные письма княгине Вере Николаевне. Постаревшего Куприна часто видели в парижском бистро, где он сидел один за бутылкой вина и писал любовные письма к малознакомой женщине. В журнале «Огонек» (1958, №6) было опубликовано стихотворение писателя, возможно, сочиненное в ту пору. Там есть такие строки:
И никто на свете не узнает,
Что годами, каждый час и миг,
От любви томится и страдает
Вежливый, внимательный старик.
Перед отъездом в Россию в 1937 году он уже мало кого узнавал, да и его почти не узнавали. Бунин пишет в своих «Воспоминаниях»: «…я как-то встретил его на улице и внутренне ахнул: и следа не осталось от прежнего Куприна! Он шел мелкими, жалкими шажками, плелся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног…»
100 лет для истории — это совсем небольшой отрезок на прямой, направленной из прошлого в будущее. Войны, революции, достижения и сокрушительные поражения, тем более — судьбы отдельных, пусть и гениальных, людей на этом промежутке едва видны.
Менее чем 100 лет назад тысячи поэтов, писателей, художников и ученых, мыслителей и композиторов были вынуждены бежать из России, скитаться, искать прибежища, тщетно пытаясь влиться в незнакомый строй жизни, все время думая об оставленной Родине. Мечтая вернуться и боясь себе в этом признаться. Путь каждого из них на родную сторону был долгим и мучительным. Большинству при жизни так и не удалось его проделать.
Сегодня, когда можно свободно работать в одной стране, жить в другой, Родиной при этом называя третью, уже почти невозможно себе представить, как чувствовали себя те изгнанники. Но, как сказал Дмитрий Сергеевич Лихачев, «память преодолевает время».
Москва. Весна 1937 года. Зверства и ужасы революции, гражданской войны, бесконечных чисток и расправ, казалось, пошатнувшие Вселенную, не могли ни на йоту изменить привычную поступь природы. Теплый дождь шумел по молодым листьям, тюльпаны распускались, сирень благоухала. Не признаваемое русской эмиграцией, но уже признанное официально во всем мире и крепнущее день ото дня Советское государство стремится сконструировать положительный образ страны на международной арене. Делом чести становится возвращение кого-нибудь из великих и «раскаявшихся» эмигрантов.
Александр Иванович Куприн, проживавший в Париже, к тому времени был слаб, болен, неработоспособен и обречен на нищенское существование. «Почти не получая гонораров, Куприн жил теперь на частные подачки, чувствуя себя погребенным заживо, подтачиваемым тяжкими болезнями и старостью».
Андрей Седых, корреспондент русской газеты в Париже «Последние новости», был одним из немногих, кто захаживал иногда ко всеми позабытому писателю. Александр Иванович постоянно вспоминал любимую Россию, делался сразу веселее и даже моложе.
« — А знаете? — сказал он, остановившись и почти со слезами на глазах. — Знаете, о чем я иногда думаю? Ведь я верю, что вернусь в Россию… И вот как-нибудь ночью в Москве проснусь и вспомню вдруг Париж, вот этот бульвар с его каштанами, осень, и так заноет душа от тоски по этому проклятому и любимому городу!
— Умирать нужно в России, дома. Так же, как лесной зверь, который уходит умирать в свою берлогу… Скрылись мы от дождя огненного, жизнь свою спасая. Ах! Есть люди, которые по глупости или от отчаяния утверждают, что и без родины можно или что родина там, где ты счастлив… Мне нельзя без России. Я дошел до того, что не могу спокойно письма написать туда… Ком в горле!».
Далекое, но подчеркнуто благожелательное советское правительство настойчиво приглашало вернуться. По всей видимости, к нему и к его жене подсылали не одного делегата, уговаривающего покинуть Францию.
«Политику, и советскую и антисоветскую, он воспринимал уже „издали“… большой разницы между политиканством советским и политиканством эмигрантским он уже не видел, а по собственному состоянию сам уже не был способен ни к каким политическим играм». Выбор был сделан.
Возвращался на Родину Александр Иванович с супругой 29 мая 1937 года.
Когда жена увезла Куприна в Советскую Россию, русская эмиграция его не осуждала, понимая — он едет туда умирать (хотя такие вещи воспринимались в эмигрантской среде болезненно. Для советского правительства это была политика. В газете «Правда» от 1 июня 1937 года появилась заметка: «31 мая в Москву прибыл вернувшийся из эмиграции на родину известный русский дореволюционный писатель Александр Иванович Куприн. На Белорусском вокзале А. И. Куприна встречали представители писательской общественности и советской печати».
Поселили Куприна в подмосковном доме отдыха для писателей. В один из солнечных летних дней в гости к нему приехали матросы-балтийцы. Александра Ивановича вынесли в кресле на лужайку, где матросы пели для него хором, подходили, пожимали руку, говорили, что читали его «Поединок», благодарили… Куприн молчал и вдруг громко заплакал (из воспоминаний Н. Д. Телешова «Записки писателя»).
Александр Иванович Куприн умер 25 августа 1938 года в Ленинграде. В последние эмигрантские годы он часто говорил, что умирать нужно в России, дома, как зверь, который уходит умирать в свою берлогу. Хочется думать, что он ушел из жизни успокоенный и примиренный.
Похороны писателя превратились в триумф его посмертной славы: шестёка запряжённых белых лошадей в белую карету везла белый гроб с его телом, усыпанным белыми розами. Процессия прошла вдоль всего Невского проспекта от начпла до Александро-Невской лавры. Путь следования посыпался белыми розами. По обе стороны проспекта стояли многочисленные почитатели его блестящего таланта. Это зрелище воздало должное светлой Памяти и любви к замечательномуо писателю земли Русской! Похоронен в Ленинграде на Литераторских мостках Волковского кладбища рядом с могилой И. С. Тургенева.

Послесловие
Сегодня нужен новый взгляд на такое явление в русской литературе и истории, как Куприн, тем более что все эти годы куприноведение не стояло на месте. Появились сборники неизвестного наследия писателя: «Голос оттуда: 1919–1934» (М., 1999), «Мы, русские беженцы в Финляндии: Публицистика (1919–1921)» (СПб., 2001), «Хроника событий глазами белого офицера, писателя, журналиста» (М., 2006), «Пестрая книга: Несобранное и забытое» (Пенза, 2015). Стала доступна эмигрантская периодика, предоставившая нам воспоминания о писателе и рецензии на его книги. Новыми фактами обогатилось региональное куприноведение: на родине писателя, в Наровчате и Пензе; в Гатчине, где он прожил долгие годы; в Крыму, где память о нем хранит Балаклава.
Сегодня есть все возможности для беспристрастного анализа жизненного пути и творчества Куприна, в том числе их политической составляющей. В канун столетия революционных событий 1917 года представляется особо важной публикация ранее «непечатных» документов и материалов, без чего купринский миф никогда не позволит нам подобраться к факту. Это стало возможным благодаря собраниям фондов РГВИА, РГАЛИ, ОР РГБ, ИРЛИ, Государственного архива Житомирской области, Научной библиотеки «Таврика» им. А. X. Стевена, Литературного архива Мемориала национальной письменности Чешской Республики, Исследовательского центра по истории иммиграции Миннесотского университета и другим хранилищам.
Писать о Куприне-человеке труднее, чем о Куприне-художнике, ведь его творчество гораздо монолитнее, чем личность. Ее за многими игровыми масками сложно уловить, да и не хотел он, чтобы уловили.
Нам остаётся воспользоваться методом самого писателя. Пытаясь понять человека, он пристально, до рези в глазах, вглядывался в его портрет, влезал в его оболочку, становился им и только тогда брался за перо. Портретов самого Куприна осталось много и, мы можем с полной достоверностью написать по ним подлинного человека коим и был А. И. Куприн. 12.07.2020.

Дата написания: 2021

ISBN: https://beta.ridero.ru/#!/book/5bdf49840329820700c6d04f/view