Глава 6. Ленинград, 1970-е годы. Настя

­”Какое же это все-таки скучное время – школьный возраст!” – размышляла Настя, подходя к четырехэтажному зданию школы.
В течение всей жизни у человека меняется ощущение времени. В старости оно несется с бешеной скоростью, кажется, что и неделя-то не успела пройти – а вот уже и следующая догоняет ее сзади и спихивает со своего пути в сугроб, чтобы самой выйти на финишную прямую. В молодости все наоборот. Допустим, тебе исполнилось пятнадцать, так следующая дата – шестнадцать – кажется тебе уже чем-то совершенно далеким и призрачным, словно какая-то другая жизнь, а то и вообще другая вселенная.
Со школой Насте повезло – учреждение считалось “продвинутым”. Такие школы в Ленинграде были, хотя в меньшинстве, и большинству их выпускников удавалось поступить в вузы. “Продвинутые” школы отличались сильным преподавательским составом, высоким уровнем преподавания, наличием традиций и – дисциплиной. Остальные школы считались “обычными”.
Попасть учиться в «продвинутую»  школу можно было, имея прописку в том микрорайоне, за которым эта школа была закреплена. Но не только. За пределами микрорайонной квоты включались уже иные, скрытые механизмы. Их называли простым словом – “блат”. То есть, попадали еще и дети довольно успешных по жизни родителей, попадали через сложные цепочки родственно-дружеских связей, хотя и товарно-денежный фактор тоже немного имел место. Такие дети часто ездили в школу даже из других районов города. Но учились они вполне приемлемо, доучивались в школе до конца и обычно поступали в вузы.
А вот “микрорайонные” ученики  редко дотягивали до последнего звонка. Чаще всего они вылетали из-за полного нежелания учиться, в лучшем случае – пересаживались за парты ПТУ, а в худшем – за различные правонарушения отправлялись в детские колонии, где их личности формировала уже иная среда.
“Обычные” школы формировались чисто из микрорайонных учеников.
Насте повезло. Она попала в “продвинутую” школу благодаря микрорайонному закреплению. “Блата” у нее не было, так как родители всю жизнь тянули лямку простых служащих: отец – инженер, мать – библиотекарь. Сама она собиралась посвятить себя физике.
Даже к моменту выпускных экзаменов Настя не изменила своего критического отношения к родному классу. Большинство одноклассников были для нее людьми чуждыми и абсолютно не интересными.
Практически не с кем было поговорить о музыке, живописи и литературе, немного пофилософствовать о смысле жизни. Девочки обсуждали бары, рестораны и “модный прикид”, самым главным атрибутом которого были импортные джинсы. В те времена обладатель этого чуда воспринимался как представитель намного более высокой касты, чем те, у кого в гардеробе такого предмета не водилось. Наличие стереомагнитофона возносило в разряд небожителей. А вот общение с иностранцем оставалось для девушек чаще всего мечтой недосягаемой.
Своих одноклассников девочки презирали. И не без причины. Развитие мальчиков шло по очень пологой траектории. Даже в  выпускном десятом классе манера речи, забавы и развлечения мальчиков немногим отличались от таковых в средних классах. Добавились только массовые исходы во время большой перемены в ближайшую жилую парадную, где происходило общее приобщение к волнующему воображение табачному флеру.
Но двое друзей у Насти все же было.
Алена  –  та была очень целеустремленная. Еще с восьмого класса она поставила для себя цель – поступить на психологический факультет университета и выучиться на психолога.
Толик был, что называется, “ни рыба, ни мясо”. Но он умел слушать и Настю, и Алену, а когда нужно – то и поддакивать им и даже вставлять свои реплики, пусть не очень глубокие, но солидарные с мнением обеих подруг.
А вот с родителями Насте особо  повезло. Они умели все правильно  о б ъ я с н я т ь.  Вот один простой пример.
Часто по воскресеньям семья решала устроить “праздник живота”. Для этого, предварительно разогрев аппетит прогулкой по центру города, родители и Настя совершали обход сначала самого Елисеевского гастронома, потом отдела кулинарии на Малой Садовой. Запахи там стояли одуряющие. Отстояв довольно приемлемую очередь, семья набирала для дома всевозможной снеди. Там был почти черный и абсолютно натуральный печеночный паштет с луком, румяная кулебяка с толстенным слоем начинки из мясного фарша с тем же луком, было и селедочное масло, хотя оно считалось “на любителя”. Настя относила себя к любителям. Дома семью ждал вечер наслаждений.
Однажды Настя спросила мать:
– А зачем вообще стоять в очередях в магазинах, а потом выстаивать у плиты, если можно все покупать в кулинарии в готовом виде, и будет только вкуснее?
Мать резонно ответила:
– Давай возьмем ручки и тетрадь и посчитаем, на сколько времени нам хватит денег, если мы будем питаться только из кулинарии. К тому же, там во все пихают маргарин. А за него тебе печенка и желудок когда-нибудь спасибо не скажут.
Настя была рада. Не содержанию аргумента, а тому факту, что мать ей подробно объяснила суть вопроса, разложив все полочкам. В других семьях этого не было. Часто на вопросы детей ответом был только недовольный крик родителей, смысл которого сводился к тезису “не умничай!”
Отец тоже не ленился объяснять. Иными словами, понимание того, как должно строиться воспитание ребенка, у супругов присутствовало.
В десятом классе Настя решила обсудить с родителями вопрос: куда поступать? Сама она была настроена на физфак педагогического. Но мать сказала, имея в виду будущее устройство семейной жизни:
– Ты никого там не найдешь. Это бабье царство.
У нее была своя философия. Отец принял сторону жены и посоветовал Насте поступать на гидрофак Политеха.
– Там никаких проблем с поступлением. Конкурс меньше одного человека на место, то есть недобор. И там мужиков почти девяносто процентов. Еще выбирать будешь.
– Там дубы.
– Ну и что? – подключилась мать. – Дуб, чтобы ты знала – самое крепкое дерево. На него можно опереться. А тебе нужен Паганини со скрипочкой?
О Паганини Настя не думала, но и Политех ее не вдохновлял. Пришли к среднему решению – институт прикладной электроники, он же – ИПЭ.
Настя поступила. День, когда она успешно сдала последний вступительный экзамен, казался ей самым счастливым днем в жизни. Впереди была не просто взрослая жизнь. Впереди было – ВСЕ. От более старших знакомых девушек она была наслышана о романтике студенческой жизни, веселом непринужденном общении, вечеринках с танцами, назревающих флиртах, часто со счастливым исходом. Особенно старшие подруги хвалили поездку в совхоз на уборку картошки после первого курса. Свежий воздух, звездное небо над головой, песни под гитару вокруг костра – все это должно было особенно сближать. Тогда и возникала львиная доля флиртов. Что может быть лучше тихой беседы рядом с ночным лесом, легкого пожатия рук, поцелуя?
Отучившись первые несколько дней, Настя испытала состояние, близкое к шоку.
Конечно, тут было не так, как в ее бывшем классе. Но и здесь она почти сразу почувствовала себя белой вороной.
Парней было большинство. Часть из них составляли мальчики, поступившие сразу после школы, донельзя похожие на бывших одноклассников. Студенческий билет в кармане не изменил их мышления. Мальчики были откровенно инфантильными. Разговоры их казались Насте предельно глупыми. Часто это был набор пошлостей. В лучшем случае, обсуждалась современная музыка, звучали не совсем понятные Насте слова  “хард-рок” и “буги-вуги”.
Некоторых из них называли “мажорами” или “фарцовщиками”, они приносили в институт импортную одежду и иные предметы потребления (тоже импорт) и на перерывах устраивали распродажи.
Был и необычный персонаж. Один юноша, обладатель редкой козлиной бородки и грустных задумчивых глаз, напоминающих коровьи, называвший себя “битломаном”, производил довольно приятное впечатление. Настя какое-то время даже была не против наладить общение с ним, про Джона Леннона она поговорить бы могла. Но вскоре выяснилось, что битломан курит не простой “Беломор”, но предварительно извлекая оттуда табак, смешивает его с более сильными ингредиентами.
“Мальчиков после школы” Настя про себя называла “инфантилистами”.
Но были и другие студенты. Этим было уже достаточно лет, за плечами – трудовой стаж. Таких она называла “великовозрастными”. Эти парни в большой своей массе поступали не путем  сдачи вступительных конкурсных экзаменов, а закончив “специальные подготовительные курсы” (раньше такие курсы называли “рабфаком”). Успешное окончание курсов давало право на поступление без экзаменов.
Безусловно, эти ребята по жизни были подкованы куда больше, чем инфантилисты. Но и их разговоры были Насте тоже не сильно интересны. Такие же примитивные  темы, того же уровня шутки, и тоже все было сдобрено матом. Разумеется, великовозрастные откровенно презирали инфантилистов, но иногда и заискивали перед ними – когда просили сделать за них “лабу”. В отличие от лекций и семинаров, во время лабораторной работы в техническом вузе все надо делать самим и думать своей головой. Инфантилисты с этим кое-как справлялись. И сессию сдавали лучше, возможно, потому что у них была серьезная мотивация. Вылет из вуза с военной кафедрой означал для них солдатские портянки. А для великовозрастных армейский этап был уже позади.
На каждой сессии экзаменаторы с трудом натягивали великовозрастным вожделенные тройки. Этого требовали ректорат, деканат, партком и комсомол. В большинстве своем великовозрастные активно занимались общественной работой, а также отстаивали честь вуза на спортивных соревнованиях.
Было в группе и несколько девочек. Но они от одноклассниц Насти особо не отличались. Для этих девочек идеальным вариантом был флирт с мажором. Мажор мог даже сводить в ресторан, хотя этот поход был для него небезопасным. Часто посетители «простых» ресторанов оказывались втянутыми в драку с подвыпившими грузинами – по инициативе последних. «Грузинами» тогда называли не только гостей из данной республики Закавказья, но и всех, кто хоть немного был похож на них внешне, а таких набиралось немало. В случае, если драка приобретала массовый характер, «грузин» вдруг сразу становилось очень много.
Но главной проблемой для посетителей ресторанов были не они. Совсем недавно по городу ходили зловещие слухи о «мафии Феоктистова». О том, чем зарабатывали эти грозные люди, никто не слышал, но было известно, как они деньги тратили. Приехав всей бандой в ресторан, они устраивали пьяную гульбу, одновременно высматривая понравившихся девушек. Потом девушку насильно увозили с собой. Ее спутника в лучшем случае избивали до полусмерти, но были и убийства. Милиция приезжала неизменно с опозданием. Кончилось это тем, что слухи дошли до первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Григория Васильевича Романова. Вызвав на ковер милицейских начальников, он устроил им такой разнос, после которого они долго приходили в себя, получив еще и дублирующую порцию оплеух от министра внутренних дел Щелокова. И только тогда, со скрежетом разгоняясь, милицейская машина пришла в движение. «Мафию» выловили, Феоктистова расстреляли, остальных наказали по-разному. Но слухи еще долго не утихали, будоража умы ленинградских обывателей.
Когда Настя гуляла с Аленой и Толиком по Адмиралтейскому саду, она поделилась с ними своими впечатлениями о студенческой жизни. Оказалось, что у Толика, поступившего в ЛИАП, все вокруг было то же самое. А Алена, теперь уже студент-психолог, сказала:
– Этих инфантилистов создают родители своей леностью. Не считают для себя нужным подолгу говорить с детьми и по максимуму им объяснять, как существовать в этой жизни среди других людей и какие подводные камни могут их ждать. И считают с самого начала, с самого раннего возраста детей, что их родительский долг – побольше запихнуть ребенку в рот еды, закутать его в как можно большее количество одежды и максимально его изолировать в узком мирке, чтобы как-то оградить от негатива. А в результате – ограждают от любой информации. Потом платят за это всю жизнь, причем часто  – в прямом смысле. Разве это редкость, когда тридцатилетний, а то и сорокалетний инфантилист постоянно вытягивает из пожилых родителей деньги? И последние считают, что все в порядке вещей, что это продолжение выполнения ими своего родительского долга. Тьфу!
Толик вписался в разговор, поддержав утверждение, что родительское воспитание – самое главное для личности. И привел анекдот.
– Короче, казарма после отбоя. Все спят. Вдруг рев: “Фонтаны! Газоны! Клумбы!” Все повскакивали, мгновенно оделись, построились. Оказалось, команды “подъем” не было, дневальный вообще не при делах, а орал с койки один черпак. Дембеля ему вломили. Но на следующую ночь опять: “Фонтаны! Газоны! Клумбы!”. Его уже сильнее отоварили и сказали: “Еще раз ночью пикнешь – убьем!”. Но на третью ночь все опять то же самое. Тогда ему говорят: “Слушай, может, тебя вообще в дурку надо?” Он отвечает: “Нет, не то. В шестом классе меня отец привел в ЦПКиО и пока гуляли, рассказал, что уважающие себя мальчики не должны даже думать об онанизме. А в конце сказал: вот если сам  об этом подумаешь, пусть у тебя наш разговор и этот парк перед глазами встают!”
– А великовозрастные? – захотела услышать Настя мнение Алены.
– Великовозрастные – те же бывшие инфантилисты, – ответила Алена. – Просто жизнь их уже пообтесала. Окружающий мир их под себя лепил. Поэтому выживаемость у них выше. А вообще, грустно это все. Ведь все это большинство, которое на сессии преподы едва на тройки вытягивают – наши будущие инженеры. А где-то еще и будущие врачи учатся, и там, наверняка, та же самая фигня творится. И за все это спасибо только всей массе родителей. За то, что разорвана связь поколений. И когда-то нам это аукнется. Я думаю – очень скоро.
В тот день этот разговор расстроил Настю еще больше. Правда, потом она подумала, что пока все ее общение происходило только внутри группы. Но всего на их курсе факультета четыреста человек, которых она даже не знает. После первого курса они все вместе поедут в совхоз на уборку картошки. И вот там-то и появится тот, с кем Настя будет вечерами гулять под звездным небом, обсуждая Толстого, Дали и Вивальди, взявшись за руки и вздрагивая от прикосновения друг к другу, а потом настанет миг первого поцелуя…
Летнюю сессию, как и зимнюю, она сдала успешно. Потом студентов дернули на какую-то непонятную практику, но после нее все же дали отдохнуть месяца полтора с лишним. А потом пришло время совхоза.
Курс загрузили в автобусы и долго везли по раздолбанным дорогам Ленинградской области. Приехали только поздно вечером.
Вдали виднелись огни небольшой деревушки, за которой тянулись бесконечные поля и пустыри. С другой стороны нависал мрачноватый лес. Сам же студенческий лагерь представлял собой скопление деревянных избушек с отдельным входом в каждую комнату примерно на полтора десятка человек.
Следующий день начался с утренней линейки, на которой выяснилось, что в лагере нет ни одного преподавателя, тогда как у всех предыдущих курсов студенческими сельхозработами всегда руководили представители преподсостава. Настин же курс попал под новацию, которая называлась “студенческое самоуправление”. Рулил сельхозотрядом “штаб”, состоящий из десятка парней-старшекурсников. Все они были активными комсомольцами-общественниками. Сами штабисты картошку не собирали. Их задачей было поддержание дисциплины и борьба за выполнение плана.
За нарушение дисциплины студент мог получить выговор, что в скором будущем означало лишение стипендии на ближайший семестр. Повторение проступка вело к строгому выговору, а дальше уже светило отчисление из сельхозотряда, что означало – и из вуза.
Главным криминалом считалась самовольная поездка в Ленинград, даже только на ночь (легально отпроситься было невозможно). А хотели бы ее очень многие, слишком уж скучной и некомфортной оказалась совхозная жизнь. Чтобы выполнять план, надо было собирать картошку довольно быстро. Правда, так работали не все. Часть парней-великовозрастных, имевших приятельство  со штабом, закидывали ведра с картошкой в кузов на прицепе. Для молодого крепкого мужчины, часто дружного со спортом, такая нагрузка была сродни спортивной и не настолько утомительной, как у остальных –  тех, кто не успевал даже разогнуться.
Штабисты ходили по полю, отслеживая, как кто работает. Выявив отстающих (тех, кто, по их мнению, мешает выполнению плана), этих отстающих собрали в отдельную бригаду, которую официально назвали “бригадой большого сачка”. Эта бригада должна была идти на построение или на поле, пронося перед собой детский сачок для бабочек, и даже обедать они должны были за отдельным столом. Костяк бригады составили мальчики-инфантилисты, но было и несколько девочек. Попасть в эту бригаду боялись все (кроме великовозрастных, так как они туда никогда не попадали).
“Идиотизм, – думала Настя. – Если так важно выполнить план, то почему не привозить на помощь старшекурсников? На несколько дней – одних, на несколько дней – других. Народу на факультете прорва. А для старшекурсников это лишь приятное разнообразие, отвлечение на несколько дней от учебы”.
Сентябрь выдался сырой и холодный, потихоньку появлялись первые простывшие.
Самым большим разочарованием для Насти оказалось то, что народ в остальных группах курса был такой же, как и в ее группе. Романтические планы рушились.
“Ну и черт с вами со всеми,- думала она. – Вот вернемся в Питер, постараюсь найти знакомства в других вузах. Алену задействую, Толика. Это просто я в такой тупой институт попала. Кто бы знал раньше!”
Несмотря на официальный сухой закон, по вечерам после работы почти все парни в лагере пили. Метатели ведер не утруждали себя конспирацией,  под утро наваливая горы пустых бутылок возле своей избушки. Мальчики-инфантилисты с наступлением темноты чуть ли не по-пластунски уходили пить за перелесок, и главным для них было не попасться, так как угроза наказания (выговора с последующим изъятием стипендии на весь семестр) существовала только для них. Штабисты распивали у себя в штабе.
В  пятнадцати  минутах ходьбы располагался лагерь Театрального института. Однажды Настя после работы решила вечером прогуляться туда и посмотреть на чужих студентов хотя бы издалека. После ужина, когда другие девушки завалились на свои койки, она накинула ватник и незаметно вышла из лагеря.
Прошагав по тропинке через перелесок, она вышла на небольшую возвышенность, с которой лагерь театралов открывался, как на ладони.
В лагерь въезжали автобусы. Очевидно, это прибыло пополнение. Настя вгляделась – вновь прибывшие больше походили на старшекурсников. Понятно, что их прислали на помощь. Очевидно, там к выполнению плана шли более умным путем, без размахивания сачком для бабочек.
Вдруг ей на плечо легла рука.
Артем!
Его не любили. Артем был одним из штабистов, а нацелен он был на ускоренную карьеру после института, причем общественную, а не научно-производственную. Сейчас Артем тряс Настю за плечи, приговаривая:
– Вороницына, ну что мне с тобой делать? Ты в курсе, что покидать лагерь без разрешения запрещено? Все-таки выговор решила заработать? Стипендия тебе сильно надоела?
– Эй, а меня потрясти не хочешь? – раздался негромкий голос.
Артем резко оглянулся. За ними наблюдал незнакомый парень,  он явно был из Театрального. И, похоже, старшекурсник.
“Сейчас Артем его уделает, – с тоской подумала Настя. – Он мощнее, да еще и самбист».
Но неожиданно Артем отступил.
– Ступай в лагерь, потом поговорим, – негромко приказал он Насте.
Она медленно пошла прочь, потом все же обернулась и услышала, как Артем сказал парню:
– Ты из другого института. Вот и не суйся в наши дела, мы же не лезем в ваши.
Парень пожал плечами, развернулся и ушел.
А на следующий день к Насте подошел другой штабист, Гена.
– Настюха, – сказал ей Гена вполголоса. – Я тут прослышал, что на тебя Артем наезжает. Так вот, я его предупредил, что если ты на него пожалуешься, то по кумполу уже я ему настучу. И хватит тебе по борозде раком ползать. С сегодняшнего дня вместо поля будешь выполнять мелкие работы по лагерю. Ну, подмести, на кухне хлеб нарезать. Сможешь валяться и отдыхать сколько хочешь, отсыпаться даже.
– С чего вдруг такая благотворительность? – подозрительно спросила Настя.
– Да нравишься ты мне. Нет, ты не думай, я не соблазнять тебя собираюсь. Ты девчонка серьезная, да и я не кадрильщик какой-нибудь.
Вечером они вдвоем гуляли вокруг лагеря. Опершись на руку Гены, Настя смотрела на звезды и говорила, рассказывала…  О своих интересах, мыслях и надеждах. Гена больше молчал, в основном – слушал, а слушать он умел.
Вдруг Настя что-то вспомнила и хлопнула себя по коленке:
– Слушай, мне рассказали, что в этой деревне одна женщина на картах гадает! Давай к ней зайдем и нам погадать попросим?
Гена кивнул.
Нужный дом они нашли без труда, но при попытке зайти во двор были остановлены яростными атаками пса, который выскочил из своей будки и, захлебываясь злобным лаем, рвался к непрошеным гостям. Лишь длина цепи мешала ему до них добраться.
Тут же во двор выскочила женщина в ватнике на вид лет сорока пяти-пятидесяти, мельком глянула на молодых людей, после чего утихомирила пса и загнала его обратно в будку.
– Здравствуйте, Татьяна Андреевна, – вежливо приветствовала ее Настя. – Мне как-то сказали, что вы на картах гадаете, и дом ваш показали.
– Вы студенты, что ли? – спросила женщина.
Получив утвердительный ответ, она сказала:
– Нет, ребята, я больше никому не гадаю. Ни своим, ни чужим.
– А-а, ну извините, – разочарованно протянула Настя.
Но Татьяна Андреевна вдруг добавила:
– Я потому перестала, что все последние три раза последней картой пиковый туз выпадал. Чувствую, и дальше он всем выпадать будет. Какая-то большая беда на нас всех надвигается.
– А что это может быть за беда? – удивилась Настя.
– Откуда же мне знать? Может, холера, как в Одессе несколько лет назад.
Извинившись перед хозяйкой за беспокойство, молодая пара вышла за калитку, провожаемая недоброжелательным рычанием из будки.
Когда Гена ближе к ночи вернулся в штаб, Артем спросил его:
– Ну что?
– Все по плану. В Питере еще пара усилий – и вперед, в загс.
– А квартира?
– Двушка с родителями.
– Не густо для размена, – заметил собеседник.
– Ты же знаешь, мне особо выбирать не приходится. Распределение на носу.
– А вдруг не пропишет? – спросил Артем.
– Такая – пропишет. Она, по ходу, полная дурочка. Вот предки ее, скорее всего, насторожатся. Тут уж мне как следует поработать придется.
Под конец разговора Гена сграбастал руку Артема и с чувством стиснул ее:
– За наводку спасибо тебе, братуха!

Автор публикации

не в сети 1 день

Виктор Горловец1 122

Комментарии: 1Публикации: 60Регистрация: 19-03-2023

1

2

6