Известие об отчислении из Университета родители Алены встретили на редкость спокойно, тем более, что в конце своего рассказа она упомянула о разговоре с деканом и его обещании помочь через год восстановиться. Самой же ей для того, чтобы составить план дальнейших действий, понадобилось еще несколько дней.
Теперь надо было устраиваться на работу с расчетом пробыть на ней ближайший год.
В Советском Союзе такой проблемы не существовало. При всех недостатках плановой экономики она обеспечивала постоянное наличие огромного числа рабочих мест. Более того, работников часто элементарно не хватало. Особенно это относилось к производству. Поэтому зарплаты там были выше, чем в других сферах, а предприятия часто предлагали новичкам, не имеющим опыта, обучение за счет завода и были готовы платить полную зарплату даже во время обучения. Чтобы завлечь молодежь, предприятия предлагали и свое содействие в возможном будущем поступлении в вуз по этой специальности.
Алена наткнулась на объявление прядильно-ниточного комбината, который приглашал женщин на работу, даже не требующую специального обучения. Она сводилась к тому, чтобы на станке, состоящим из сорока веретен, перематывать нитки с пластмассовых «початков» на железные «бобины», а потом вешать последние на подвесную тележку. За восемь часов смены путь от одного конца станка до другого повторяется огромное множество раз. Зарплата составляла сто сорок рублей – на двадцать больше, чем у начинающего инженера или учителя. Но все эти восемь часов с небольшими перерывами надо простоять на ногах. За долгие годы такая работа обещала варикоз, но Алена-то собиралась посвятить ей всего год. К тому же, молодость ей в подспорье. Зато приспособившись к движениям, выполняемым на чистом автоматизме, можно думать в это время о чем-то своем. Хоть планы строить, хоть стихи сочинять.
Но тут подошло лето.
Трудиться в цеху, когда на улице такая великолепная погода, Алене резко расхотелось. Ладно, были бы дожди, серое неприглядное небо, а тут лето выдалось просто сказочное для такого географического феномена, как город на Неве.
Корневская решила отложить трудоустройство до начала сентября. Работа эта никуда не денется, либо другая найдется.
А летом она поживет на даче.
Место это – окраина крупного поселка Вырица. До станции с незатейливым названием «Третья платформа» ходят электрички с Витебского вокзала. Леса тут, правда, не особо красивые, это ведь не Карельский перешеек. Мрачные, еловые, местами буреломные. Зато за какие-то полчаса можно дойти до Оредежа с его живописными берегами.
И Алена переехала на дачу.
По выходным родители тоже приезжали, но в будние дни девушка оставалась одна. Впрочем, это ее не тяготило. Корневская наслаждалась отдыхом, и это ощущение было многократно усилено сказочной погодой.
В один из вторников Алена по своей привычке отправилась на Оредеж, прихватив с собой книжку и бутылку лимонада. Она давно уже облюбовала уединенное место, куда другие не доходили. С него открывался особенно эффектный вид на противоположный берег. Странно, что остальной народ ничего об этом уголке не знал, хотя шоссе пролегало совсем недалеко – от него можно было довольно быстро дойти по тропке.
Алена сошла с трассы и пошла по тропе, но до реки дойти так и не успела.
Откуда-то из леса до нее донесся пронзительный крик. Кричала кошка, которой явно угрожала опасность. Может быть, ее разрывала собака? Но почему-то собачьего лая или рычания слышно не было.
Преодолев мгновенный страх, Корневская бросилась в ту сторону. Через несколько минут она оказалась рядом с небольшой лесной поляной, на которой и разворачивались драматические события.
Никакой собаки не было и в помине. Угрозу для кошки представляли как раз двуногие. Их было трое – подростков, одетых в бесформенные черные балахоны с надвинутыми почти до глаз капюшонами. Один держал кошку в руках, на которые были почти до локтя натянуты «пожарные» рукавицы, которые животное не могло ни прокусить, ни процарапать, хотя и пыталось. Кошка могла только неистово орать. Другой подходил с острым ножом, а третий стоял чуть поодаль и бормотал какой-то невнятный текст.
Все было предельно ясно. Парни играли в «сатанистов», а несчастную кошку собирались принести в жертву, причем каким-то мучительным способом.
Вне себя от гнева Алена выскочила на поляну и, используя фактор неожиданности, выхватила кошку из рук одного из садистов и откинула ее в сторону. Благополучно приземлившись на все четыре лапы, кошка помчалась прочь, продолжая оглашать лес криком.
Но она уже никого не интересовала. Внимание подростков полностью переключилось на Алену.
С запозданием девушка поняла, что упустила драгоценное мгновение, когда могла успеть сразу развернуться и пуститься в бегство вслед на кошкой. Но теперь было поздно: подсечкой ее сбили с ног. И почти сразу ее сознание отключилось процентов на семьдесят – на долгие минуты. Возможно, только это как-то помогло ей пережить произошедшее. Она лишь помнила, что пыталась кричать и звать на помощь как можно громче.
Восстановилось сознание полностью намного позже, когда троица вдруг оказалась где-то далеко. Они почему-то убегали вглубь леса.
На поляну выбежали двое.
Один, не молодой уже мужчина, сжимал в руках монтировку. Другой, молодой, не намного старше нее, размахивал обмотанным вокруг кисти ремнем с довольно увесистой пряжкой.
– Не догоним мы их, Станко, – переведя дыхание, проговорил пожилой. – Они сейчас на полной скорости по лесу скачут. Я даже их разглядеть не успел.
– Клим, нам не за ними сейчас гнаться надо, а девушке как-то помочь – кивнул головой молодой. Говорил он с еле заметным акцентом.
Он подошел к лежащей на земле Алене.
– Девушка, не волнуйтесь, их уже нет. Сейчас мы вас до машины донесем и свезем в больницу. Шоссе тут совсем близко.
– Не надо мне в больницу, – слабеющим голосом сказала Алена. – Я жива и не покалечена. Довезите докуда можете, а там я уже своим ходом. Буду вам очень благодарна.
Она попыталась встать, но тут же опустилась обратно на землю: с нее чуть не слетела разрезанная ножом одежда.
– И как вы в таком виде «своим ходом»? – с досадой спросил Клим. – Мы вот что сделаем. Сейчас покрывало из машины принесем, вы в него завернетесь, и мы вас до дома довезем. Все равно в город едем. Только надо в милицию позвонить. Телефон для этого нужен.
– У меня дача здесь недалеко.
– Вот мы до дачи вас и доставим, а потом с первого же автомата к вам милицию вызовем. А «скорую» точно не надо?
– Не надо! – почти выкрикнула Алена.
– Да успокойтесь вы, – буркнул Клим. – Главное, что живы остались. А ведь все куда хуже могло повернуться. Они же отморозки полные, им человека убить – что пива выпить.
Станко, который был то ли сербом, то ли болгарином, уже бежал к ним с покрывалом.
– И как теперь жить после такого? – произнесла Алена, обращаясь к самой себе.
– А так и жить, – ответил Клим. – Встать, отряхнуться, идти по жизни дальше и поскорее забыть. Думаешь, ты первая или последняя? Да такое везде сплошь и рядом творится, просто в газетах об этом особо не пишут и по телевизору не говорят. Ты, главное, проверься, не заразили ли какой дрянью, ну и на предмет залета тоже.
«Нет! Только не это!»
Станко помог Корневской завернуться в покрывало и подняться с земли.
– Только нести меня не надо. Своими ногами дойду.
Втроем они вышли к грузовику, в кабине которого вполне могли разместиться три человека. Клим сел за руль.
До дачи доехали почти мгновенно. Станко проворно соскочил со ступеньки кабины и помог сойти Алене, принявшейся благодарить своих спасителей.
– А может, не надо милицию? – с тоской спросила она.
– Надо! – отрезал Клим. – Может, их поймают, а если и не пытаться, они совсем оборзеют от безнаказанности и дальше пойдут.
– Скажи мне свой телефон, я тебе потом позвоню, узнаю, все ли в порядке, – неожиданно обратился к Алене Станко.
– Познакомиться хочешь? Зачем я тебе такая вот, порченая? – с горечью спросила девушка.
– Не надо так о себе. Все это пройдет, как страшный сон, потом и не вспомнишь, – попытался утешить ее серб.
– Такое уже не забудешь. Никогда.
Алена все же дала ему свой номер телефона и побрела к своей калитке. Грузовик запыхтел и начал медленно отъезжать.
Милиция в составе двух человек приехала довольно скоро. Видимо, Климу по пути все же попалось место, откуда он сумел позвонить. Алену тщательно расспросили и попросили написать заявление, а также приехать в больницу для судебно-медицинского обследования. Потом оба сотрудника ушли, пообещав, что еще с ней свяжутся.
В тот же вечер Корневская уехала домой. Родителям она не сказала ни слова о случившемся, объяснив свой отъезд появлением каких-то дел.
Удивительно, но то, что произошло в лесу, она восприняла почему-то даже спокойнее, чем свое отчисление из Университета. Видимо, у нее начала вырабатываться устойчивость к бедам. Почему-то венерических заболеваний она не боялась, рассудив, что эти парни просто не могли иметь возможность их где-то подхватить: с такими не стала бы иметь дело ни одна особь женского пола, даже бомжиха с вокзала.
А вот с опасностью забеременеть все было куда серьезней. И через несколько недель ее худшие опасения подтвердились.

– И что мне теперь делать? – вслух размышляла Алена.
Клиника, где производились аборты, находилась на Лермонтовском проспекте. В народе ее называли то «абортарием», то «мясорубкой», рассказывая довольно жутковатые истории. Якобы вмешательства производят в одном общем зале, где много операционных столов, наркоз чисто символический, врачи (в основном, женщины) на стонущих от боли пациенток орут, предлагая замолчать.
Хотя вполне вероятно, что это все домыслы и страшилка. Верить слухам нельзя, но и проверять на себе, верны они или нет, Корневской совсем не хотелось.
Рассказала она у случившемся только Насте и Лиле, еще одной подруге, и обе дали ей совсем разные советы.
– Все это можно сделать в хороших условиях и под нормальным наркозом, – сказала Настя после того, как отошла от шока, вызванного сообщением. – Надо просто договориться с кем-то из врачей. Ну, придется заплатить, конечно.
– Вот именно. А откуда у меня деньги? У родителей просить? Они ничего знать не должны, ни в коем случае!
– Деньги я у своих родителей попрошу, они с радостью дадут, потому что знают, как ты нас спасла в истории с Геной. Потом, в будущем, когда-нибудь отдашь, – предложила Настя. – Есть, вроде, на Петроградке платная поликлиника. Там прием копейки стоит. Сходишь к гинекологу, тебе хоть порекомендуют, что дальше делать. А может, там все и сделают.
А вот Лиля порекомендовала совсем иное:
– Эту проблему решить – как дважды два. Купишь в аптеке таблетки, я тебе название напишу. Гинекологи их назначают по другим поводам и всего по одной в день. Но тебе выпить их надо сразу шесть, а лучше восемь. И спокойно жди результата.
– А я с этого не загнусь? – засомневалась Алена. – Ты что, сама так пробовала?
– Было дело, – нехотя призналась Лиля. – Все обошлось нормально.
Какое-то время Корневская колебалась. И выбрала вариант Лили. То, что предложила Настя, можно оставить про запас, если не сработают таблетки.
Их она выпила семь. Какое-то время Алена выжидала. Она забыла спросить у Лили, когда ждать действия препарата. Ничего не происходило. Может, позже? Мгновенно действует только нашатырь. И девушка спокойно занялась своими делами. Почитала, посмотрела телевизор, потом с аппетитом пообедала и принялась мыть посуду.
Вдруг ее довольно сильно затошнило, голова закружилась, и внезапно накатившая непонятная слабость потянула ее куда-то вниз.
Корневская упала на пол.
Придя в квартиру, отец Алены увидел ее лежащей на полу с лужицой крови у ног. К счастью, он пришел вовремя – она была еще жива.
Скорая увезла Алену в реанимацию, и ее успели спасти. А вот если бы отец явился домой немного позже…
Когда опасность для жизни миновала, Корневскую перевели в обычную палату. Чувствовала она себя с каждым днем все лучше, но это касалось только физического самочувствия.
Алена часами молча лежала на своей койке, отвернувшись к стене. На попытки соседок по палате вовлечь ее в разговор она отвечала односложно, не проявляя интереса ни к кому и ни к чему. Пришедшие в больницу родители, а также Настя и Лиля, уходили с тяжелым чувством.
Потом вдруг явился Станко. Оказалось, что он позвонил, как и обещал, говорил с ее отцом, который и сообщил ему, где она лежит. Серб принес фрукты и даже букет цветов. Находящуюся в тот момент в палате пожилую медсестру он спросил, не найдется ли для цветов ваза. Та с изумлением на него посмотрела и подсказала, где можно найти бутылку от кефира. Когда Станко отправился ее искать и наполнять водой, медсестра тихонько сказала Алене:
– Ты, дочка, за него держись. Я по глазам вижу, что он мужик стоящий.
Визит югослава оказался для Корневской полной неожиданностью, поэтому даже на некоторое время ее слегка оживил, но переломить ее состояние все же не смог.
Станко немного рассказал о своей стране. Жил он в Нови-Саде, это от Белграда часа полтора на автобусе. С его слов, Белград – город не очень красивый, ничего старинного не осталось, разве что Земун – северный пригород. А вот Нови-Сад чем-то Таллин напоминает: такой же исторический центр с брусчатыми мостовыми и соборами и крепостью на высокой горе за мостом.
Перед уходом Станко попросил у девушки ее домашний адрес и сказал, что напишет ей из Югославии, куда послезавтра возвращается. Но после прощания Алена вновь впала в уныние.
А еще хуже стало после выписки из больницы. Потрясения последнего времени наложились друг на друга настолько неудачно, что вскоре после возвращения домой ее накрыла тяжелейшая депрессия.
Корневская могла целыми днями сидеть у окна и смотреть в одну точку. Не было желания ни разговаривать с кем-то, ни смотреть телевизор, ни выходить на улицу. Разумеется, пропал аппетит, и она заставляла себя принимать пищу лишь для поддержания сил. Родители сначала пытались с ней заговаривать, но наткнувшись на ее односложные ответы, отказались от этих попыток. Теперь они лишь тихо обсуждали между собой происходящее и не представляли, что можно сделать в этой ситуации.
Идти к психиатру Алена наотрез отказалась. Она не верила, что врачи могут ей чем-то помочь, а пить психотропные таблетки она бы не стала – хватило с нее и тех, что посоветовала Лиля.
Все ее почти законченное высшее психологическое образование оказалось ни к чему: теория рассыпалась в прах перед реальной действительностью. Сейчас ей просто не хватало прожитых лет, которые дают жизненный опыт и мудрость, чтобы знать, что судьбы не делятся на «счастливые» и «несчастливые». Есть лишь чередование «белых» и «черных» полос, которые могут быть непредсказуемыми по длительности. Но некому было ей это объяснить.
А еще Корневская возненавидела лето.
За окном все так же стояла великолепная, теплая, солнечная погода, тысячи людей с веселыми лицами гуляли по паркам, катались по прудам на лодках, беззаботно грызли мороженое, выезжали за город, отправлялись в походы с палатками, либо садились на велосипеды. А она ничего этого не могла – не хватало душевных сил даже выйти в собственный двор.
Уж лучше бы небо было задернуто серыми и свинцовыми занавесками, да лил бы непрерывный дождь. А улыбка погоды воспринималась девушкой как издевка, лишняя порция какой-то отравы.
Неожиданно Алена вдруг собралась и вышла на улицу. Она шла, глядя только перед собой, не замечая встречных прохожих, которым иногда приходилось даже отскакивать в сторону, громко выражая свое возмущение.
Остановилась она лишь тогда, когда оказалась перед зданием действующей церкви. Повязав на голову платок, она зашла внутрь.
Служба уже закончилась, церковь опустела. Двое священников стояли у алтаря и о чем-то тихо переговаривались. Когда Алена подошла к ним, они замолчали и теперь пристально смотрели на нее.
– Моей душе сейчас очень плохо, – услышала она свои собственные слова. – Но вы, наверное, не захотите со мной говорить? Я неверующая и некрещеная.
– А откуда вы знаете, что вы неверующая? – спросил тот из них, что был постарше.
– Потому что я знаю, что Богу не нужна.
– Вы так уверены? А может, он вам не нужен?
На это Корневская не нашла, что ответить. Она пробормотала «Извините» и собиралась направиться к выходу.
– Девушка, – окликнул ее тот, что помладше. – А вы когда-нибудь бывали в Москве?
– Конечно, – ответила Алена.
– Не приходилось видеть там церковь праведных Иоакима и Анны на Якиманке?
– Кажется, видела, – вспомнила Корневская. – Ну да, видела, точно!
– Там служит отец Дмитрий, полностью – Мельников Дмитрий Иванович. Сегодня он здесь.
Младший священник кивнул в сторону пожилого и продолжил:
– В тридцатые и сороковые годы он провел десять лет в лагерях. Люди там умирали каждый день: от болезней, голода, от обморожений. Но он нашел в себе силы выстоять и выжить. Бог дал ему эти силы. А вот вы сейчас сломались и находитесь на грани того, чтобы совершить недопустимое.
Алена прекрасно поняла, что он имеет в виду. И она почти в отчаянии сказала:
– Нет, я об этом не думала, но мне все равно, живу я на свете или нет. Если бы отец Дмитрий согласился меня выслушать…
Она замолчала.
– Почему же нет? – произнес отец Дмитрий. – Я готов вас выслушать. Это моя обязанность перед каждым. Людей верующих и крещеных я исповедую и укрепляю духом. Вы к ним не относитесь, но я не отказываюсь с вами побеседовать как человек с человеком и дать какой-то совет.
Алена начала рассказывать все. Все с самого начала. Про нелепый инцидент, приведший к отчислению из Университета, про то, что произошло в лесу, и дальнейшие события. То, что в глазах обоих собеседников после упоминания о применении гормональных таблеток появился заметный холодок, она вполне предвидела, но довела свой рассказ до конца.
– И я поняла, что вообще лишняя. Для себя, для людей, для всего мира, – закончила она на невеселой ноте.
– А для родителей? – спросил отец Дмитрий. – Чем они заслужили такое испытание? Они хотят видеть вас снова здоровой и счастливой. Разве ради них вы не обязаны опять стать такой?
– Да, вы правы, я об этом даже не подумала, – смутилась Корневская.
– Что за работа, на которую вы собирались устроиться? – поинтересовался священник.
Алена рассказала про прядильно-ниточный комбинат и станки из сорока веретен каждый.
– Начните работать прямо завтра и встаньте на восемьдесят.
Девушке показалось, что она ослышалась.
– На два станка?! Кажется, я видела фильм на эту тему. Вспомнила: называется «Светлый путь».  Про ткачиху – героиню труда.
– Я не увлекаюсь просмотром таких фильмов, – сухо сказал отец Дмитрий. – Но есть в русском языке фраза, которая больше, чем поговорка. «Клин клином вышибают». Остальное додумайте сами. Вы же почти психолог.
Алена поняла, что это ей еще надо переварить в голове. Она от души поблагодарила священников, после чего покинула храм.
«Клин вышибают клином». Все верно. Священник понял главное: в детстве и ранней юности ее воспитывали, холили и лелеяли так, что она стала сродни тепличному растению, которое, столкнувшись с   н а с т о я щ и м  миром, оказывается перед угрозой потерять жизнеспособность. Придется кое-что поменять.
На комбинат она поехала сразу из церкви. Встретили ее там с нескрываемой радостью. Лето – время отпусков, часть станков простаивала, выполнение плана было под угрозой.
– Я хочу выйти прямо завтра и взять два станка, – коротко сказала Алена.
– С ума сошла! – ахнула начальница цеха. – Этого не потянуть и бабам покрепче, а ты…
– Не справлюсь – уменьшу.
Начальница поняла ее по-своему:
– Понимаешь, если общий план выполнен не будет, премии ты все равно не получишь, хоть пять станков возьми. Или ты решила стать героиней труда?
– Я не собираюсь никем становиться и про вашу премию и не думала, – сдержанно ответила Алена и неожиданно для себя откровенно призналась:
– Мне просто плохо, не физически, а душевно. Депрессивное состояние. Может, так я сумею с собой справиться.
Такой ответ произвел особое впечатление. Хотя начцеха и дальше продолжала разговаривать ласково и доброжелательно, ее взгляд сразу сделался насмешливо-пренебрежительным. Когда Алена бегала с оформлением своего поступления на работу и собиралась пройти инструктаж по технике безопасности, она случайно услышала, как начальница что-то сказала другой женщине, присутствовавшей при разговоре, причем удалось разобрать отчетливую фразу «интеллигентские штучки-дрючки».
«Интересно, – подумала Корневская. – Если бы тебя сначала ни за что выкинули из вуза, потом случилось бы то, в лесу, потом все остальное – что бы ты делала? Глушила бы водку стаканами? Отыгрывалась на муже и детях? Как же это просто – с легонца выносить суждения о других».
На следующий день девушка встала рано по будильнику и в восемь часов уже стояла в цеху, готовая приступить к работе.
– Не передумала? – спросила начцеха. – Может, для начала все же сорок?
– Восемьдесят, – отрезала Алена и включила первый станок.
С ним она справилась довольно быстро, хотя и дольше других работниц – сказывалось отсутствие навыка. А на втором ее монотонные движения начали становиться сбивчивыми, поэтому провозилась она основательно. После прохождения второго станка, на первом все веретена стояли уже давно перемотанными – станок простаивал.
Корневская бросилась к нему и начала ускорять темп движений, стараясь не сбиться. Сбой может привести к браку.
Временами она ловила на себе любопытные взгляды остальных работниц, уже знавших, что новенькая – «с придурью». Не обращали на Алену внимания только две вьетнамки.
Постепенно девушка сумела войти в нужный ритм, и первый станок простаивал все меньшее время. Но тут начала проявляться другая проблема. Уже после первого часа работы ноги, не привычные к такой нагрузке, начали ныть, да и руки от однообразных движений потихоньку деревянели. И эти ощущения становились все более мучительными.
Девушка, работающая по соседству, наиболее доброжелательно настроенная к новенькой, улучила момент, подошла к Алене и громко обратилась к ней, пытаясь перекричать шум машин:
– Ты, если совсем невмоготу станет, останавливай станки – передохнуть. У нас это можно.
– Ничего, выдержу, – сквозь зубы пробормотала Корневская.
И станки она ни разу не остановила, найдя другой способ все же давать ногам короткий отдых – присаживаясь на мгновение при включенных станках.
Так она продержалась до обеденного перерыва. Но ближе к нему уже ни одно веретено не простаивало. Но когда Алена отключила оба станка и вышла на перерыв, ее шатало из стороны в сторону.
Заново приступать к работе после непродолжительного отдыха оказалось еще труднее. Правда, Алена успела более-менее размять одеревеневшие руки. Для того, чтобы восстановить набранный темп, ей потребовалось огромное волевое усилие. Как ей удалось продержаться до конца смены и не упасть, Корневская не понимала сама. Итог смены был следующим: хотя она взяла вдвое больше веретен, ее выработка оказалась больше, чем у остальных не в два раза, а примерно в полтора. Но и это было существенно. Хотя сейчас она ощущала себя скорее трупом, чем живым человеком.
Уже когда девушка вышла на залитую солнцем улицу, она с удивлением отметила, что за всю смену ни разу не вспомнила о своей депрессии. Невероятная физическая усталость просто вышибла душевный недуг.
Дома она еле проглотила ужин, с трудом нашла в себе силы доползти до душа, рухнула в кровать и мгновенно провалилась в сон, из которого ранним утром ее вновь выдернул звонок будильника.
На второй свой день в цеху она вновь взяла восемьдесят веретен. Отношение к ней в цеху заметно изменилось. На нее уже не смотрели как на «выпендрежницу», и даже во взгляде начальницы цеха появилось если еще не уважение, то уже куда большее понимание.
Второй день дался легче: сказывалась приобретенная сноровка. А дальше с каждым днем Алена привыкала к работе все больше и больше. Ноги и руки, хоть и ныли, но уже как-то справлялись с нагрузкой. На восемьдесят веретен она теперь тратила времени ненамного больше, чем другие – на сорок.
Через несколько дней в цех заявился фотограф из заводской многотиражки и молча «щелкнул» ее у станка. Очевидно, Корневскую собирались объявить передовиком производства и повесить фото на «доску почета». Но ей это было совершенно безразлично.
Депрессия отступила!
В субботу, свой первый выходной, Алена отправилась на весь день в Петергоф и подолгу сидела на скамейке перед каждым фонтаном, любуясь искрящимися узорами множества капель и радуясь всему: солнцу, буйству зелени, толпам проходящих беззаботных людей.
С понедельника девушка перестала брать восемьдесят веретен и заявила, что переходит на сорок – как и все работницы. Начальница цеха заметно огорчилась: перевыполнение Аленой нормы выработки увеличивала возможность выполнения плана всего цеха.
– Может, хоть на шестьдесят встанешь до конца месяца? – с надеждой спросила она.
– Ну… можно наверное, – дала Алена себя уговорить.
А в конце месяца ее ждал сюрприз: пришло письмо из Югославии. Конверт имел явные следы перлюстрации, чему удивляться не приходилось: так происходило со всеми письмами из-за рубежа и обратно.
Содержание письма ее ошарашило.
Станко признался, что он был внучатым племянником знаменитой Златы, предсказательницы будущего. А круг провидицы не ограничивался односельчанами: в него входили и некоторые весьма незаурядные люди. Среди них был Зоран Гораждич, известный в Югославии гипнотизер. О том, что он вытворял с человеческим сознанием, знали и за пределами страны, ему приписывали чуть ли не чудеса. И Гораждич оказался одним из гостей на вечерних посиделках у Златы.
Предсказательница знала, что Станко только что вернулся из СССР. Едва повернув к нему голову, она сказала:
– Ты встретил там девушку, которая станет твоей судьбой.
Станко особо не удивился и спросил:
– Тетушка Злата, а что ты о ней скажешь?
– Скажу, что нелегко пришлось ей в последнее время, но она с этим справится. А еще есть у нее нераскрытый дар, о котором она и сама не знает. Если бы она стала учиться у Зорана, со временем она бы и его превзошла.
– Это вы о ком? – поинтересовался знаменитый гипнотизер Гораждич.
Станко рассказал ему, что речь идет о девушке, вынужденной прервать обучение на психолога, не успев отучиться до конца всего-то ничего. Его рассказ Зорана заинтересовал.
– Если решится приехать, и ее выпустят из СССР, могу попробовать ею заняться. Гарантировать, конечно, ничего не могу, все зависит от того, заложены ли в ней способности.
Весь этот разговор Станко описал Алене и напрямик предложил ей приехать пожить в Югославии.
Хотя в этом предложении не было конкретики, Корневская прекрасно поняла его смысл.
Съездить за рубеж для советского человека – задача не из простых. Даже в братские соцстраны, входящие в Организацию Варшавского договора, надо пробивать дорогу через тернии. Поездка же в Югославию, хоть и называющуюся социалистической, оформляются еще сложнее. И прохождение всевозможных «разрешительных» инстанций сильно напоминает пробежку по кругам ада, причем без гарантии успеха.
Но есть путь куда более простой, чем все остальные – статус невесты гражданина этой страны. Здесь препон гораздо меньше. И конечно, это и имел в виду Станко.
Алена задумалась.
Все, похоже, здесь серьезно. Безусловно, Станко ей нравился. Его приход к ней в больницу – очень достойный поступок. Он знал все обстоятельства ее попадания туда с самого начала, но ничего его не остановило. Такому точно можно довериться во всем.
Алена впервые подумала, что та самая «искра», которая вроде бы должна проскочить, обязательна не для всех людей, а лишь для их части. Например, таких, как Пушкин или Байрон. Остальным же чаще везет в других случаях – в частности, когда есть полное взаимопонимание и взаимное уважение. Как это было у Китти с Левиным. И, похоже, это как раз их со Станко случай.
Придя к решению, девушка короткой фразой подвела итог своим размышлениям:
– Поеду!