Роман из двух книг “Гранд-пасьянс в кабинете Андропова” полностью опубликован здесь – https://www.next-portal.ru/users/grand-passianse/ Чтение и скачивание бесплатно.

Политический роман с фантастикой и исторической прозой.

Пророчества последнего жителя затонувшей 12 тысяч лет назад Атлантиды и слепой провидицы Златы из Югославии свелись к одному: в 1979-ом году человечество ждет Третья мировая война и полное уничтожение. Это не останавливает группу американских “ястребов” во главе с Бжезинским, намеренных сорвать “разрядку” и вернуться к “холодной войне”: они готовят безумную выходку у берегов Крыма, не осознавая, что спровоцируют ядерный кризис.

Советская разведчица Валентина Заладьева (девушка из Древнего мира, погибшая в борьбе против Рима, но получившая “дубль-два” в теле жительницы XX века) решается на отчаянную попытку ценой собственной жизни сорвать гибельную для всего мира американскую провокацию, хотя понимает, что шансы на успех близки к нулю.

Глава 21. Республика под ударом

Это утро не предвещало для римских сенаторов ничего недоброго.
Собравшись на Форуме у входа в Курию Гостилия, где должно было пройти заседание сената, государственные мужи Рима негромко и неторопливо переговаривались. Все они были облачены в туники с широкой пурпурной каймой, служившей знаком принадлежности к высшему органу власти в Республике. Такие туники называли еще латиклавами.
Вскоре вышедший из входа в здание под портиком чиновник громогласно объявил, что высокие сенаторы приглашаются в зал заседаний, а стоящий рядом с ним человек с трубой торжественно затрубил.
В зале, который вскоре заполнили сенаторы, уже было зажжено несколько светильников. Когда все вошедшие, включая консулов и народных трибунов, расселись по своим местам, авгуры совершили торжественное богослужение, и заседание началось.
Ничего судьбоносного на этом заседании не ожидалось, все важные решения были уже приняты раньше. Красс уже раньше был утвержден проконсулом и наместником Сирии, которому предстояло возглавить поход против Парфянского царства. Это решение было поддержано почти единогласно. Сенатское большинство во главе с Катоном и Цицероном было заинтересовано в том, чтобы держать двух опасных участников триумвирата подальше от Рима: Цезаря – в Галлии, Красса – в Азии. А поскольку чего-либо, особо волнующего умы римских граждан, никто не предполагал, галерея над залой, предназначенная для желающих услышать сенаторов, была почти пуста.
Никто не мог предположить, что дальше произойдет немыслимое.
Сенаторы, приготовившиеся услышать речь Цицерона, где бы он непременно не обошел своими язвительными нападками триумвират и его сторонников, вместо этого вдруг услышали нечто другое.
То были крики у входа в Курию, затем пару раз даже прозвенели мечи.
Изумленные государственные мужи разом повернули головы в сторону выхода из зала. И каково же было их потрясение при виде вбежавших в зал вооруженных легионеров и вошедшего вслед за ними Красса!
Это была неслыханная дерзость. За всю историю существования Римской державы никто ни разу не осмелился ворваться в сенат во главе вооруженных людей. Такого не позволял себе даже Сулла.
На голову Красса обрушился многоголосый крик возмущения. Сенаторы, забыв о своей степенности, вскочили с мест и выкрикивали в его адрес проклятия, а некоторые даже стали подбираться к нему поближе, сжимая в руках неизвестно откуда взявшиеся кинжалы.
К слову, в последующей мировой истории такие случаи можно пересчитать по пальцам. Знаменитая «Прайдова чистка» английского парламента Кромвелем, 18-е брюмера Бонапарта, ну и легендарный матрос Железняк. Чаще всего происходило все же иначе. В часы противостояния 9-го термидора сподвижник Робеспьера Коффиналь так и не решился ворваться в Конвент со своим отрядом, хотя только это и могло принести победу. И такая нерешительность стоила Робеспьеру головы в самом прямом смысле слова.
И вот теперь Красс своей дерзкой выходкой ставил себя, по сути, вне закона.
Об этом громогласно объявил Катон, поддержанный большинством сенаторов.
– Не спешите, государственные мужи, меня обвинять! – громко обратился Красс к своим недругам. – Я никогда не решился бы нарушить ваше спокойствие, если бы не внезапно открывшийся заговор против Рима. Я еще не отбыл в Азию, поэтому не сложил с себя должность претора и имею право брать под стражу преступников. В этом зале сейчас находится изменник, укрывавший в своем доме парфянскую лазутчицу, замышлявшую недоброе против нашей державы.
– Кого ты имеешь в виду, Красс? – ядовито осведомился Катон. – Уж не себя ли?
Вместо ответа Красс вытянул руку в сторону одного из тех, кто только что нападал на него особенно яростно.
То был сенатор Луций Анний.
Остальные сенаторы начали понемногу замолкать и поворачивать к нему головы. А на самого Анния было жалко смотреть. Он побледнел, а с лица обильно струился пот.
Воспользовавшись общим замешательством, Красс подошел к Аннию вплотную и ударил его по лицу ладонью в железной перчатке. На мозаичный пол брызнула кровь, а сам сенатор не смог удержаться на ногах и начал оседать вниз, чудом удержавшись от падения.
От нового рева негодования у Красса заложило уши. Сенаторы бросились на него и наверняка бы растерзали, если бы не были оттеснены мгновенно окружившими проконсула легионерами его личной гвардии. Но кое-чего римские законодатели все же добились. Они сумели оттащить Луция Анния подальше от врагов и сгрудились вокруг него, всем своим видом показывая, что отдавать его не намерены.
Красс был в замешательстве. Если он сейчас отдаст приказ своим воинам пробить кольцо сенаторов, чтобы схватить Анния, это будет означать немедленную гражданскую войну. Но начинать ее сейчас, до своего похода в Парфию, он не был готов, да и не знал, поддержат ли его столь решительные действия Помпей и Цезарь.
Тогда он заявил следующее: сенат должен немедленно выдать Анния нескольким эдилам из числа сторонников триумвирата, которые пришли в Курию вместе с проконсулом и его воинами.
– Вражеская лазутчица только что схвачена в доме, где остановился парфянский посол Варсег, – обрушил он на головы противников свой главный аргумент. – При ней было письмо, которое она хотела передать для парфянского военачальника Сурены Михрана. Вот оно.
Красс поднял письмо над головой и продолжил:
– Ее подвергнут пытке, чтобы узнать от нее имена и остальных ее сообщников в Риме. Именно эта девушка подослала к Цезарю убийцу – галла с отравленным кинжалом, а во время игр спасла его от растерзания зверями на арене цирка, подкупив нескольких римлян. Только что схвачены и допрошены рабы из прислуги Луция Анния, все они узнали ее и показали, что шпионка жила в доме сенатора, изображая из себя рабыню-прислужницу, хотя приходила туда только ночевать. Также один из рабов вспомнил, что в день ее покупки парфянка уже вечером о чем-то долго разговаривала с Аннием наедине, и это не было телесной связью, потому что она безобразна, а к услугам сенатора всегда были самые красивые гетеры Рима. Конечно, она понесет наказание и на играх станет живой пищей для огромной змеи, которую именуют питоном. Но судьба сенатора-изменника Анния тоже должна быть решена так, как это предписывают законы, данные нам от предков. Что ты скажешь на это, Катон?
– Ни один государственный муж не будет выдан эдилам без согласия сената, – угрюмо ответил Катон. После слов Красса он выглядел явно растерянным, как и остальные его сторонники.
– Тогда, благородные сенаторы, я прошу вас произвести голосование, помня, что защита изменника от заслуженного наказания порочит власть Рима, олицетворением которой в глазах народа и является сенат. Я же с эдилами и воинами покину Курию и буду ждать вашего решения на Форуме.
В словах Красса явственно прозвучала угроза. Сейчас он вел себя подобно разъяренному быку, который идет напролом, сметая перед собой все препятствия и не задумываясь о последствиях.
Когда нежданные визитеры вышли, в зале поднялся ропот. Общая растерянность была настолько сильна, что любая попытка принять какое-то единое решение была обречена на провал. Никто не обратил внимания на то, что Катон, жестом подозвав к себе какого-то человека, несколько минут что-то негромко говорил ему на ухо, после чего тот покинул Курию.
Постепенно сенаторы вернулись на свои места. Катон что-то вполголоса сказал нескольким из них, а те начали так же тихо передавать это остальным, стараясь, чтобы их не услышали сторонники триумвирата, которые среди сенаторов тоже были, хоть и в малом количестве.
«Будем тянуть время. Катон известил Брута и Цезетия, они соберут своих людей и придут к нам на помощь». Примерно так звучало это сообщение.
Государственные мужи начали успокаиваться и заметно приободрились. Приход на Форум их вооруженных сторонников изменил бы весь расклад сил. Сдаваться же они не собирались. Выдать Луция Анния независимо от степени его виновности означало для них признать свое поражение. Но кто знает, чего можно ждать от Красса? Ведь он был сподвижником Суллы и участником его бесчинств, а для Суллы сенат не значил ничего.
Известие о произошедшем в зале уже вырвалось за его пределы, и праздношатающиеся патриции, которые в это время собирались у портика Катулла, бросились ко входу в Курию, чтобы пройти на верхнюю галерею и пронаблюдать за продолжением событий, но воины Красса никого в здание не пустили.
Чтобы протянуть время, как предложил Катон, законодатели принялись обсуждать введение нескольких новых пошлин, для чего они сегодня и собрались. Но сейчас мало кто думал о пошлинах.
Все ждали прихода вооруженной подмоги.

Получив тревожное известие от Катона, Марк Юний Брут немедленно вскочил на коня и помчался в Субуру.
В этом далеко не центральном районе Рима и была расквартирована когорта Цезетия. Эти воины вместе со своим начальником поддерживали сенат. Набрана была когорта в южной Италии, причем не так давно, поэтому в большинстве холостые воины еще не успели обзавестись в Риме семьями и жили в казарме, скрашивая свободное от военных упражнений время вылазками в таверны и лупанары.
К несчастью, сегодняшний день был как раз свободным, и многие легионеры успели уже разбрестись. Поэтому Цезетий после короткого разговора с Брутом сразу же разослал вестовых по ближайшим увеселительным заведениям и баням, чтобы собрать столько людей, сколько удастся.
На это ушло около часа. Из когорты, насчитывающей триста шестьдесят бойцов, удалось собрать только около двух сотен. Впрочем, насколько знал Брут, с Крассом пришло на Форум не больше, так что силы были примерно равны.
Когда вооруженные воины построились, Брут произнес короткую речь, обвинив Красса в попрании римских законов путем посягательства на самое священное учреждение – сенат. То есть, по сути – в попытке переворота. Марк Юний с радостью отметил, что его речь произвела впечатление. Возмущение легионеров было настолько сильным, что никто и не усомнился в необходимости выдвигаться к Форуму, чтобы отогнать от Курии тех, кто угрожал спокойствию сената и страны.
Цезетий выкрикнул короткую команду, и отряд вышел со двора казармы. Его путь лежал к Форуму.
Между тем, весть о выходке Красса уже разошлась по Риму. И всем, кто наблюдал за продвижением когорты, было понятно, что она идет на помощь сенату. И, возможно, быть вооруженной схватке прямо на Форуме, у стен Курии, чего в Риме не происходило уже давно.
Цезетий обратился к Бруту:
– Мой младший брат должен стать народным трибуном. Могу я в этом рассчитывать на помощь твоей партии?
– Можешь, – заверил его Марк Юний.
Шагая, отряд насвистывал насмешливую песенку о «трехголовой лягушке». Так сторонники Катона называли триумвират. Когда они проходили по бедным кварталам Субуры, населенным сторонниками Красса, Помпея и Цезаря, легионеров встречали и провожали проклятиями и угрозами. Но по мере приближения к центру города, где стали преобладать аристократические кварталы, настроения жителей претерпевали заметные изменения. Знать даже выходила на улицу из своих особняков, приветствуя защитников республиканских традиций.
В одном из мест навстречу когорте выбежали две весталки. Одна обхватила шею Брута руками и поцеловала его в губы, а другая надела на голову Цезетия венок.
– Убейте Красса! – крикнула первая.
– И Цезаря с Помпеем! – подхватила другая.
Как ни странно, Брута все это расстроило. Он предпочел бы, чтобы его приветствовал народ, а не чопорная знать. Происходило же наоборот, хотя Марк Юний считал, что служит именно народу.
А вот Красс, в прошлом сулланец-оптимат, хоть и использовал лозунги популяров, на деле продолжал вести себя, как оптимат, накапливая все новые богатства за счет разорения множества своих сограждан из-за его спекуляций. Но народ, сделавший его одним из своих любимцев, этого в упор не хотел видеть. А Помпей и Цезарь, его соратники, вытворяли на завоеванных землях такое, что надеяться на лояльность покоренного населения Риму не приходилось на десятилетия вперед. Зато в столицу рекой текли награбленные богатства, а в сторону невольничьих рынков легионеры гнали новые и новые толпы закованных понурых пленников.
Брут же считал, что теперь, когда границы Римской державы во все стороны далеко отодвинулись от Вечного города и ему уже никто не мог угрожать, надобность в постоянных войнах отпала, а с другими народами нужно просто торговать. Сейчас же, используя огромный приток захваченных богатств, триумвиры развращают плебс дармовыми подачками. Зачем римским гражданам работать, если есть рабы, которых не меньше, чем свободных людей? И трудом добывать себе хлеб не нужно еще и потому, что есть те, кто обеспечит римлян бесплатной едой и столь же бесплатными развлечениями. Вот плебс и не стремится работать, имея возможность просиживать целыми днями в тавернах, пьянствовать и предаваться веселым развлечениям в дешевых лупанарах, стремительно распространяя невесть откуда принесенные дурные болезни, от которых люди сгнивали заживо.
Брут мечтал вернуть Рим к традициям благородной старины, когда роскошь считалась пороком, а умеренность в богатстве – добродетелью. Этих древних традиций тогдашние римляне придерживались, взяв за образец Спарту времен Ликурга.
Вокруг Марка Юния образовался кружок единомышленников. Одним из них был Гай Кассий Лонгин, который вскоре стал другом Брута. Но в последнее время Кассий вел себя очень странно. Например, зачем-то пожелал принять участие в походе против Парфянского царства, который Брут считал бессмысленной авантюрой. Но при всех попытках Марка Юния вызвать друга на разговор, Кассий отшучивался и переводил беседу на другую тему.
Когда легионеры вышли на Священную улицу, Цезетий дал команду ускорить шаг: до Форума и Курии оставалось совсем недалеко.
Отряд вышел на Форум.
При виде тех, с кем, возможно, придется скрестить мечи в схватке, воины Красса по команде Ларуса мгновенно выстроились в боевой порядок.
Когда Ларус шагнул к Цезетию, собираясь что-то ему сказать, последний быстро положил руку на рукоять меча.
– Не спеши хвататься за меч, Цезетий, – спокойно сказал ему центурион. – Схватки между нашими воинами не будет. Посмотри вон туда.
Ларус вытянул руку в сторону Курии, и Цезетий, а вслед за ним и Брут, перевели взгляд туда же.
И увидели, что легионеры Красса в сопровождении эдилов выводят из здания трясущегося от страха Луция Анния.
Все сразу стало понятно. У сенаторов не хватило терпения и решимости дождаться подмоги, и подумав, что она не придет, а Красс может отдать приказ воинам вообще разогнать сенат (неслыханное унижение), они проголосовали за выдачу Анния.
Взбешенный малодушием государственных мужей, Брут громко выругался. Он терпеть не мог Анния, но понимал, что дело на глазах принимало все более неприятный оборот. Сенат начал терять лицо, а триумвиры могли торжествовать.
И похоже, в дальнейшем ситуация могла стать еще хуже.

Вопреки ожиданиям Луция Анния, его отвели не в Мамертинскую темницу, а … в его собственный дом. Причем, воины Красса оказывали ему все знаки почтения, которые были положены сенатору. В дом они не вошли, а остались на улице, вошел же только один Ларус, заявивший, что имеет от Красса поручение переговорить с сенатором с глазу на глаз.
Они расселись в атриуме, после чего центурион неторопливо повел свою речь:
– Достопочтенный Анний, проконсул не имеет ничего против тебя лично. Его цель – не допустить происков врагов против Римской державы, которой он верно служит, как и мы все. А потому он предлагает тебе соглашение.
– Соглашение? – тупо переспросил Анний.
– Суть его такова, – начал разъяснять центурион. – В присутствии самого Красса, который, как ты знаешь, исполняет должность претора, а также обоих консулов, народных трибунов и членов судебной центурии, ты должен сделать признание в своем участии в заговоре против Рима и назвать имена своих сообщников… из сената!
– А если я не участник никакого заговора?
– Ты должен понимать, доблестный Анний, что суд над тобой все равно состоится, потому что парфянская лазутчица, которую наверняка сейчас уже пытают в тюрьме – главное доказательство твоей вины. Признание не смягчит твоей участи, тебя все равно приговорят к смерти, но в обмен на это твое признание Красс до суда устроит тебе побег из Рима. Причем, ты сможешь взять с собой из твоих богатств столько, сколько ты сумеешь забрать. С твоими деньгами ты сможешь до конца жизни безбедно жить в любой стране, ничего не опасаясь.
– Как я назову своих сообщников из сената, если их нет? – недоуменно спросил Анний.
Ларус промолчал, но взглянул на него столь выразительно, что в словах не было нужды.
– Я, кажется, понял, – пробормотал сенатор.
Все было очень просто. Раз сообщников нет, они должны появиться. Именно это ему предлагали в обмен на жизнь и свободу.
– Катон? – почти беззвучно, одними губами, прошептал сенатор.
Центурион быстро кивнул.
– Я должен подумать и вскоре дам ответ, – сказал Анний, который начал заметно оживляться.
– Никто не будет мешать тебе думать, благородный квирит, – жестко ответил Ларус. – Но наше ожидание не должно продлиться слишком долго. До отъезда Красса в поход признание должно быть сделано. Иначе… в нем уже не будет нужды.
Он встал и, собираясь уходить, добавил:
– Как только ты придешь к решению, извести об этом любого из моих воинов, которые будут теперь охранять твой дом. Выходить из него отныне нельзя ни тебе, ни твоей прислуге.
И центурион вышел.
Анний принялся напряженно размышлять. Допустим, он сделает то, чего от него требуют. Но зачем тогда после этого Крассу устраивать ему побег? Это для Марка Лициния лишние хлопоты и риск. Когда сенатор уже не будет нужен, Крассу гораздо проще его убить, списав это на месть сторонников Катона за предательство. Которая тоже вполне возможна. Иными словами, не одни убьют, так другие.
Собственно, шанс остаться в живых есть только один. Поэтому сенатор позвал к себе Плура.
Плур – невысокий худенький паренек, при этом невероятно сильный и ловкий. В драке он мог легко отделать любого неповоротливого силача, да и оружием владел виртуозно. Но сейчас от него требовалось совсем иное. И Анний подробно разъяснил Плуру его задачу.
Со всех сторон особняк сенатора был окружен садом, а с тыльной стороны дома деревья даже подходили к высокой каменной стене, огораживающей владение. Пареньку предстояло забраться на дерево, перескочить с него на стену, а дальше спрыгнуть с нее на другую сторону, чтобы оказаться на небольшом пустыре, тоже огороженном стеной, но не столь высокой. Перелезть через нее Плур при своей комплекции сможет легко. Оказавшись за пределами владения, он должен направиться в дом Катона, передать тому письмо Анния, дождаться ответа и принести его сенатору, возвратившись обратно тем же путем.
Именно от расторопности Плура зависела сейчас жизнь Луция Анния.
После этого сенатор достал свиток папируса с написанным на нем посланием и вручил его пареньку.
Эпистола была написана не на латыни. Анний использовал тайнопись, известную лишь ему, Катону, Цицерону и еще нескольким вождям сенатской партии. В этом был серьезный резон. Обе враждующие стороны уже давно начали готовиться к неизбежной гражданской войне и использовали самые различные формы конспирации, в том числе – тайнопись. Если Плур будет схвачен воинами Красса, разобраться в содержании письма враги не смогут.
Затем Анний вместе с Плуром вышел из дома и проследил, как паренек с кошачьей ловкостью взобрался на одно из деревьев, с него легко перескочил на стену и спрыгнул оттуда на пустырь. Судя по отсутствию шума от удара о землю, крика или стона, приземление прошло благополучно.
Облегченно вздохнув, сенатор вернулся в дом. Несколько часов прошло для него в томительном ожидании. Но терпение Анния все же было вознаграждено – Плур вернулся.
– Ну что?! – крикнул сенатор, бросившись ему навстречу.
Юноша молча подал ему письмо Катона. Дрожащими руками Анний его раскрыл.
В ответной эпистоле Катон использовал ту же самую тайнопись. Вождь консерваторов советовал Аннию не падать духом, набраться еще немного терпения и подождать до ночи. А ночью воины Цезетия незаметно подойдут к дому и снимут выставленную Крассом охрану. Аннию к ночи надлежит быть готовым к бегству, его выведут из Рима и спрячут в надежном месте. А пока, чтобы сенатор мог немного отдохнуть после пережитого и воспрянуть духом перед столь трудной ночью, Катон отправляет к нему двух блудниц, дабы скрасили ему томительный вечер.
Анний возликовал. Еще бы, ведь спасение уже не за горами! А пока, чтобы скоротать время до ночи, можно и поразвлечься. Плур сказал, что блудницы уже в доме и ждут в атриуме.
– А как же ты их провел? – вдруг удивился сенатор. – Они тоже умеют лазать по деревьям?
– Нет, они прошли через ворота. Легионеры Красса не выпускают прислугу из дома, но впускать кого-то сюда им никто не запрещал.
Анний дал Плуру несколько монет и отпустил его, велев передать кухарке, чтобы ужин был готов прямо сейчас.
Вскоре стол в триклинии был накрыт.В центре его возвышалось блюдо с жареной свининой, обложенной кровяными колбасами. Соседство ему составляла запеченная курица, нафаршированная орехами и перцем. Тут же была рыба в соусе с многочисленными пряностями, источавшая запахи кориандра и чеснока. Стол был также уставлен вазами с фруктами: грушами, сливами, гранатами, виноградом и инжиром. Вино было пяти видов: альбанское, массикское, соррентийское, фалернское и цекубское. Последнее сенатор любил особенно.
Анний сперва подумал, не позвать ли за стол и блудниц, но потом решил, что сытость помешает им как следует изображать страсть. Сенатор возлег на ложе возле стола и неистово набросился на еду. Он запихивал ее в рот огромными кусками, запивая большим количеством вина из нескольких амфор.
Когда Анний почувствовал, что насытился, он побрел в отхожее место, склонился над отверстием, засунул глубоко в рот несколько пальцев и исторг из желудка все его содержимое. Потом, уже с освободившимся желудком, он вернулся за стол и начал жадно есть и пить по новой. Затем он снова повторил ту же процедуру. Так он сделал несколько раз, пока не почувствовал, что не может больше есть – начала бунтовать печень.
Сытно рыгнув, сенатор отвалился от стола и перешел из триклиния в спальню. Настала очередь блудниц.
Позвав их в спальню и велев им раздеться, Анний скинул свою одежду, обнажив массивные дряблые телеса. Катон знал вкусы своего соратника и прислал ему двух смуглянок: совершенно темнокожую нумидийку и иберийку, чья кожа носила оливковый оттенок. Утомлять себя прелюдиями сенатор не стал, а с рычанием набросился на нумидийку, повалив ее на ложе. Через несколько минут он с довольным стоном отвалился.
Некоторое время Анний отдыхал, а затем взглянул на обнаженную иберийку.
– У тебя есть какое-нибудь снадобье, чтобы быстро восстановить желание и мужскую силу? – спросил он.
– Есть, господин, – с поклоном ответила девушка. – Это средство называется «кантарис». Правда, подействует оно не сразу, а через некоторое время.
– Давай его сюда.
Иберийка принялась капать в чашу с водой какие-то капли из маленького глиняного пузырька, тщательно их подсчитывая.
– Не жалей, капай больше, – потребовал Анний.
– Если этого средства употребить больше, чем нужно, доблестный квирит может сжечь себе мочевой пузырь, – ответила нумидийка за свою напарницу.
Та протянула сенатору чашу, которую он мгновенно опорожнил. Теперь оставалось только подождать наступления эффекта.
Достав из-под ложа огромную плеть, Анний велел иберийке:
– Ложись на живот, я буду тебя сечь. За это ты получишь лишнюю плату.
– Нас нельзя избивать, даже за лишнюю плату, – запротестовала блудница. – Если благородный сенатор начнет это делать, мы сразу уйдем.
– Тогда ты меня постегай, – сказал Анний и, протянув иберийке плеть, лег на живот сам.
Блудница неуверенно стегнула его по огромным отвисшим ягодицам.
– Сильней! – заорал сенатор.
Иберийка принялась изо всех сил лупить его плетью. При каждом ударе Луций Анний сначала вскрикивал от боли, но этот крик тут же переходил в удовлетворенное рычание.
Когда иберийка на мгновение остановилась, чтобы перевести дух, нумидийка сказала:
– У нас есть искусная греческая игрушка, и если господин желает, мы могли бы…
– Нет, таким способом я потешу себя в следующий раз, – прервал ее сенатор. – Я уже чувствую, как ваше снадобье начинает действовать. Убегайте от меня, а я буду вас ловить!
В течение нескольких минут три обнаженных тела носились по спальне. Обе блудницы умудрялись с завидной ловкостью уворачиваться от медвежьих объятий Анния, но потом он все же сумел сграбастать иберийку и подтащил ее к ложу. Но блудница как-то сумела выскользнуть и сама толкнула государственного мужа на ложе, тут же запрыгнув на него сверху.
Но больше ничего не произошло. Иберийка как-то особенно внимательно вглядывалась в лицо Анния. Сенатор лежал неподвижно и не подавал признаков жизни.
Блудница проворно соскочила с него и начала быстро одеваться, а спутница последовала ее примеру.
– Обычно этот яд действует гораздо быстрее, – сказала нумидийка. – Я опасаюсь, как бы нас не задержали, когда мы будем уходить.
– Кто? – засмеялась иберийка. – Его прислуга дрожит от страха после допросов эдилами, а воинам Красса запрещено выпускать только живущих в этом доме, и к нам это не относится.
И обе бросились к выходу.
Катон, соратником которого был Луций Анний, всегда руководствовался древним и мудрым правилом. Если твой сподвижник попал в руки врагов, лучшим исходом будет такой, при котором ему придется замолчать навсегда. Вот Катон себя и обезопасил.