Глава 12. Рим, 50-е годы первого века до нашей эры. Борьба начинается

 Марк Лициний Красс считался самым богатым человеком в Риме и едва ли не самым влиятельным. Разбогател он после Второй Гражданской войны, когда, будучи ярым сторонником победившего Суллы, участвовал в составлении «проскрипционных списков» марианцев, подлежащих уничтожению с конфискацией имущества. Имущество это распределялось потом между победителями, и доля Красса была не последней. Уже после смерти Суллы второй взлет карьеры Марка Лициния пришелся на трудный для республики год восстания Спартака. После ряда поражений других римских военачальников – Клодия, Вариния, Анфидия Ореста, Геллия и Лентулла – бывший сподвижник и любимец Суллы был назначен командующим римским войском, направленным против восставших рабов. В тот момент Марк Лициний казался многим последней надеждой Рима – ведь повстанцы уже находились не столь далеко от Вечного города и способны были ему угрожать. И Красс оправдал эту надежду. Навязав противнику серию изматывающих боев, он сумел истощить силы гладиаторов и заставить их подойти к решающему сражению уже уставшими и с пониженным боевым духом. В последней битве повстанцы были разбиты, а Спартак погиб. Шесть тысяч плененных рабов по приказу Красса были распяты на крестах вдоль Аппиевой дороги. Рим приветствовал победившего полководца как триумфатора и спасителя отечества.

Но позже недруги  стали шептаться, а потом и в открытую заявлять, что не столь уж это великая заслуга – рассеять армию каких-то рабов-оборванцев. То ли дело Гней Помпей, сумевший покончить с марианцами в Испании и покорить Иудею! Вскоре Помпей успел превзойти Красса в популярности. Между двумя политиками пролегла вражда.
Но тут появился Цезарь. Он сумел примирить Помпея с Крассом и предложил им союз против сената. Так возник триумвират, а вскоре Красс и Помпей при поддержке Цезаря были даже избраны на год консулами.
Красс приумножил свое богатство, успешно вложив деньги в спекуляции недвижимостью. Его капиталы росли год от года. Враги Красса обвиняли его в поджоге целых кварталов, что позволяло ему скупать по дешевке землю для застройки ее доходными домами. Марк Лициний был также главным распорядителем гладиаторских игр. Не такое легкое это дело – уметь каждый раз удивлять чем-то новым пресыщенную кровавыми зрелищами римскую публику. Но в этот раз Крассу такое удалось: заранее было объявлено, что кроме боев, будет еще и казнь. На растерзание хищникам будут отданы два государственных преступника.
Первый – иудей Симон, обличенный в укрывательстве смутьяна-отшельника, который стал не угоден властям Иудеи и римской администрации и прятался где-то в пустыне.
Второй – галл Фрезенгунт, совершивший покушение на жизнь Гая Юлия Цезаря, наместника Галлии.
Римский цирк, величайшее сооружение того времени, находился рядом с Палатином. С другой стороны располагался Авентинский холм. Когда приезжие спрашивали, сколько зрителей цирк может вместить в себя, римляне гордо отвечали: сто раз по тысяче. Особенно великолепный вид на него открывался с вершины Авентина, куда народ приходил на пиршества в честь богини Дианы.
Ближе всего к арене сидела римская знать, а еще те, кто имел достаточно денег, чтобы получить право занять эти места. Выше располагались чиновники и торговцы, а уже дальше, до самого верха, места на скамьях, представляющих собой вырубленные каменные ступени, было позволено занимать простым гражданам, которые составляли основную массу зрителей.
Когда вошли Красс и Помпей, занявшие места на почетной трибуне, народ разразился восторженными криками. Не так давно оба деятеля выступили за новые реформы в интересах бедноты, включавшие бесплатную раздачу земли. Впрочем, желающих работать не земле среди люмпенов особо не нашлось. Гораздо больше римский плебс воодушевило предложение участить раздачу еды и вина желающим и еще чаще устраивать зрелища в цирке – разумеется, бесплатно для плебса. А еще триумвират выступал за непрерывность войн, потому что победоносные походы приносили новые земли и новых рабов.
Цезаря, третьего участника триумвирата, сейчас не было в Риме. Он со своим войском ушел на север от границ республики.
С противоположной стороны на свою трибуну поднялись самый известный сенатор Марк Порций Катон и несколько его ближайших сподвижников. Их появление приветствовали не столь уж многочисленные сторонники. Катон принадлежал к одному из древнейших аристократических родов. Один из его предков прославился тем, что каждую свою речь в сенате завершал знаменитой фразой:  «Карфаген должен быть разрушен». Нынешний Катон по убеждениям мало чем отличался от своих предшественников и был ярым сторонником республиканского устройства Рима. Вместе с оратором Цицероном он обличал популизм и провозглашал умеренность во всем одной из главных гражданских добродетелей. Впрочем, если сам Катон был аскетом-пуританином, то этого нельзя было сказать про всех его сподвижников. Например, сенатор Луций Анний точно не являл собой образец скромности и воздержанности. Присутствовал тут и он.
До одного из мест, предназначенных для женщин, сенатор Анний лично препроводил незнакомку, чье лицо на восточный манер было почти полностью закрыто покрывалом. Она явно была не римлянкой. Впрочем, ею никто не заинтересовался. Женщины у Анния менялись постоянно. И вряд ли кто-нибудь мог догадываться о том, что незнакомка не только не была любовницей сенатора, но и вызывала у него панический страх.
Появление Анния в цирке вызвало смешки некоторых представителей плебса, принявшихся отпускать в его адрес самые разные скабрезные шутки. Особенно старались в этом могильщик Арезий и его молодой напарник по имени Стрига.
Два десятка лет назад за свой длинный язык Арезий сильно пострадал. Будучи завсегдатаем таверны Лутации Одноглазой, он и его собутыльники, среди которых были тогдашний его напарник могильщик Лувений, нищий Веллений, вечный бездельник Эмилий Варин, заметили, что в таверну пришел Катилина – он направлялся на тайную встречу с гладиаторами. Пьянчуги начали поносить Катилину настолько громко, что патриций-заговорщик это услышал. Завязалась драка, в которой Катилина так отлупил Лувения и Арезия, что потом им несколько дней пришлось отлеживаться.  Сейчас Лувения уже не было в живых, а напарником Арезия стал глуповатый Стрига. Впрочем, после нескольких выкриков по поводу Луция Анния и незнакомки с закрытым покрывалом лицом, внимание компании довольно быстро переключилось на остальных знатных зрителей с нижних ярусов.
Сама же Реште незаметно оглядывала трибуны, где сидела знать. Она примерно знала, как должен выглядеть тот, кого она хотела увидеть.
Незадолго до отбытия в Рим лазутчица имела разговор с парфянским военачальником Суреной Михраном.
– Эфа, – сказал Сурена. – Тебе предстоит необыкновенно важное дело. Кто-то из римских военных чинов, а может быть, вельмож, прислал нам письмо, где предложил свою помощь в борьбе с римским войском, которое вторгнется в Парфию. Он будет в составе этого войска, более того – он войдет в его военный совет и готов помочь нам эту армию погубить. Но своего имени он в письме не назвал, возможно, опасался, что оно будет перехвачено римлянами.
– А чего он хочет взамен? Денег? – спросила Реште.
– Он этого не написал. Поэтому тебе и предстоит поговорить с ним и выяснить, каковы его пожелания.
– Но как я его узнаю?
– На играх, которые устраивает Красс, этот человек будет присутствовать и наденет поверх туники желтый янтарный браслет. Римляне такие не носят, поэтому он будет выделяться среди остальной публики.
И сейчас Реште пыталась разглядеть, нет ли среди сидящих человека с этим отличительным знаком. Вскоре парфянка заметила, что за ней самой наблюдают тоже.
Недалеко сидела совсем юная девушка в ярко-красной тунике и со множеством драгоценных камней, сверкающих на золотого цвета плаще, года на три младше парфянской лазутчицы, по виду – гречанка. Похоже, она принадлежала к какому-то очень знатному роду. И эта гречанка временами бросала в сторону Реште косые взгляды. Это очень не понравилось парфянке, но ничего поделать она не могла.
Вскоре взгляд Реште выделил среди знати римлянина с желтым браслетом. Он сидел среди сторонников Катона, и было ему лет тридцать. Парфянка порадовалась своей наблюдательности, теперь оставалось только узнать, кто этот незнакомец, и найти способ назначить ему встречу. Но тут…
Оказалось, что среди зрителей игр желтый браслет был еще на одном!
Это был не римлянин, а какой-то восточный вельможа, скорее всего – мессопотамец. Это было видно и по внешности, и по одежде.
Реште была в недоумении. Сразу о двоих речи ведь не было. Несомненно, желтый браслет как знак для парфян надел кто-то один из них, приславший письмо, тогда как другой…
Другой надел его просто так.
Кто же из двоих является тем, кто ей нужен?
– Надеюсь, моя гостья удобно устроилась? – раздался скрипучий голос над ухом.
Сенатор Луций Анний смотрел на нее с откровенной неприязнью и отвращением. А как еще смотреть на человека, который поставил тебя в унизительную зависимость от себя и заставил служить интересам вражеской страны?
Вместо ответа Реште спросила его:
– Не скажет ли достопочтенный сенатор, кто тот благородный квирит, который сидит рядом с Катоном?
– Это Марк Юний Брут, монетарий, – нехотя ответил Анний. –  Он наш сторонник и ненавидит Помпея, который казнил его отца-марианца. А свежий шрам на лице он получил в поединке с нумидийским наемником.
– Я не про него, а того, кто сидит от уважаемого сенатора Катона слева.
– А, это квестор Гай Кассий Лонгин, он тоже один из наших.
«Кассий», – мысленно отметила Реште и задала сенатору еще один вопрос:
– А вон тот варварский вельможа с желтым браслетом – кто он?
Анний взглянул в ту сторону:
– Это принц Абгар, правитель одного из мелких княжеств в Мессопотамии.
– Благодарю доблестного квирита за утоление моего любопытства, – доброжелательно сказала парфянка.
«Если ты надеешься кого-то из них соблазнить, то сперва посмотрела бы на себя, уродина», – подумал сенатор и отошел.
Реште осталась наедине со своими мыслями. Кто же из двоих? Мессопотамец, конечно, союзник Рима. Его княжество располагается очень близко к местам будущих боев. Если Сурене написал он, то что ему нужно? Денег? Или он ненавидит римлян? А может, хочет получить гарантию, что его владения не будут тронуты воюющими сторонами при любом исходе событий?
А если письмо написал римский квестор Кассий? Он соратник Катона, враг триумвирата и тоже может иметь какие-то свои причины быть заинтересованным в поражении римской армии.
Реште достала заостренную палочку и две плоские вощеные дощечки. На обеих она написала один и тот же текст:
«Ты хотел поговорить – с тобой поговорят. Будь завтра в полдень у восточного входа в Лабиринт. Но если вдруг встреча не состоится, все равно знай – твои условия будут приняты».
После этого она сделала знак одному из рабов сенатора Анния, крутившемуся неподалеку. Раб мгновенно подскочил. Челядь сенатора уже знала, что ей следует повиноваться так же, как самому Аннию.
Реште шепотом сказала ему:
– Возьми эти две дощечки и одну отдай вон тому квириту с желтым браслетом, а другую – вон тому варварскому принцу, который носит такой же. Но от кого – не говори. И сразу после этого исчезни из цирка, чтобы больше здесь тебя никто не видел.
Раб принял таблички и отправился выполнять ее распоряжение.
Парфянка проследила взглядом, как он отдал письмо сначала Кассию, потом принцу Абгару, после чего быстро отправился к выходу из цирка и исчез.
«Молодец», – мысленно похвалила его Реште, наблюдая при этом за теми двумя.
Кассий прямо впился глазами в текст письма, а после прочтения начал обводить взглядом ряды зрителей, словно надеялся таким образом определить отправителя.
Абгар же мельком пробежался взглядом по тексту, после чего с равнодушным видом бросил дощечку на пол.
Получалось, что поведение у них оказалось совершенно разным, но делать из этого какие-то выводы было невозможно.
«Все выяснится завтра, – успокоила себя парфянка. – Ко входу в Лабиринт придет тот из них, кому это нужно. А если вдруг придут оба? И второй, который не имеет отношения к письму в Парфию, явится из любопытства. Как быть тогда? К кому из них мне подходить? Ладно, не буду думать об этом раньше времени, завтра все и буду решать на месте. А пока…»
Додумать она не успела. Фанфары возвестили о начале игр.
На обильно посыпанную песком арену служители цирка в доспехах  выволокли не молодого уже человека с всклокоченной бородой и в одной набедренной повязке. Все уже знали, что это человек, виновный в нарушении законов Иудеи, что проявлялось в укрывательстве кого-то, кого не следовало укрывать. Для совершения казни этнарх Герштцан передал его римлянам.
Решетка, закрывающая выход с арены, тут же опустилась. Бежать приговоренному было некуда. Сидящие ближе всех к арене разглядели на руках и ногах узника следы ран и сразу поняли, что его прибивали к кресту.
– Это иудей Симон, – пронеслось по рядам.
– Сообщник отшельника-лжеправедника, – шепнул Красс Помпею. – Того самого, для поимки которого Герштцан выпрашивает у нас нескольких боевых собак.
Под рев трубы решетку подняли вверх, и через минуту на арену выбежал тигр.
Цирк заревел: всеобщее возбуждение просто взорвало воздух множественным криком. Люди не только кричали, но и толкали друг друга локтями и тяжело дышали от предчувствия будущего зрелища.
Тигр сразу обратил на иудея внимание и, на какое-то время застыв на месте, просто смотрел на него немигающим взглядом. Приговоренный стоял, не шелохнувшись.
Затем тигр медленно направился в его сторону, одновременно принюхиваясь – его ноздри трепетали. Пройдя половину пути, он остановился.
Симон вжал голову в плечи и попятился.
А тигр уже готовился к прыжку. Мгновение – и его туша, толчком оторвавшись от земли, обрушилась на приговоренного.
Зрители успели услышать лишь сдавленный крик, тут же заглушенный утробным рычанием хищника. А в следующее мгновение тигр уже жадно пожирал тело того, кто только что был живым человеком. Песок быстро пропитывался кровью. А зверь все рвал кусок за куском, временами оглядываясь и обнажая испачканные кровью клыки.
Неприятный хруст костей был заглушен ревом зрителей. Цирк бесновался. Крики безумного восторга, казалось, возносились в ярко-синее небо.
«Скоты, римские твари», – с отвращением подумала Реште. Она чувствовала, что ее сейчас вытошнит.
Молодая гречанка, сидевшая неподалеку, не кричала, но по выражению ее лица было видно, насколько она возбуждена увиденным. Она явно не пропускала ни одного подобного зрелища.
После того, как тигр насытил свой аппетит, служители копьями подогнали его к открывшейся решетке, и хищник был вынужден покинуть арену, хотя сделал он это крайне неохотно.
Двое рабов быстро собрали на носилки останки иудея Симона и унесли их, двое других тут же граблями разровняли песок на месте, где тигр совершил свою трапезу.
А публику ждало продолжение зрелища. Теперь на арену вывели галла Фрезенгунта. Руки его были связаны, но, впрочем, уже на арене один из служителей цирка – их еще называли лорариями –  ножом разрезал веревки на его запястьях. Галл с облегчением размял отекшие кисти, которые хоть сейчас обрели свободу.
Фрезенгунт непрерывно оглядывался по сторонам. Внезапно он встретился взглядом с Реште, которая рукой сделала ему едва заметный знак.
Хотя надеяться на спасение у галла все равно не было оснований, он почему-то вдруг воспрял духом. Его еще недавно потухший и выражавший обреченность взгляд вдруг стал вполне живым и осмысленным.
А на арену уже выгнали льва.
В цирке воцарилась тишина, зрители замерли и затаили дыхание. Лев не стал размышлять так долго, как тигр. Издав короткое рычание, он прыгнул на галла, но тот в последний момент каким-то невероятным образом успел отскочить с линии броска, тем самым, возможно, ненадолго отсрочив свой конец. Было понятно, что при следующем прыжке лев, сумевший оценить увертливость добычи, уже не промахнется.
Но тут случилось странное. Хищник вдруг захрипел и… завалился на бок. Несколько раз он дернулся, но вскоре перестал шевелиться и лежал неподвижно.
Зрители недоуменно загалдели. Один из служителей осторожно подошел ко льву, пристально всматриваясь в него, и слегка кольнул его копьем. Зверь не пошевелился.
Служитель махнул рукой и отошел. Всем стало ясно, что лев мертв.
Краем глаза Реште заметила, что раздраженная гречанка нервно топнула ногой.
– Не могли ли льва отравить? – вполголоса спросил Красса Помпей.
– Нет, нет, – быстро ответил Марк Лициний. – На арене травить его было некому, а если бы ему дали яд раньше, он умер бы до выхода на арену. Я думаю, все произошло по воле богов. Все животные, как и все люди, когда-то умирают, а для льва этот миг пришел во время игр.
Галл продолжал стоять на арене, наблюдая, как толпа людей выволакивала с арены труп хищника. Особых чувств на его лице не присутствовало. Он, разумеется, понимал, что сейчас его вознамерится терзать уже другой зверь.
Так и получилось. На арену выгнали тигра, по окраске отличающегося от того, который только что убил Симона.
Но этот тигр вел себя довольно сдержанно. Он бросил на Фрезенгунта равнодушный взгляд и зевнул. Его ведь не готовили для сегодняшних игр, поэтому успели с утра накормить.
Но служители предусмотрели такую вялую реакцию зверя на человека. Фрезенгунта ведром свежей крови, взятой от коров и свиней.
И тигр мгновенно оживился. Запах крови его взбудоражил и вновь пробудил угасший аппетит. Теперь он вновь рассматривал человека как добычу и начал изготавливаться к прыжку.
Галлу удалось увернуться и на этот раз – все-таки он был сильным и опытным воином. Так же, как ранее лев, тигр обрушился на пустоту.
Возбужденные зрители ожидали, что хищник сейчас развернется и повторит попытку. Но тигр словно окаменел. Внезапно он свалился на бок и застыл, повторив то, что произошло со львом.
Цирк возмущенно заревел. У публики, жаждавшей кровавого зрелища, появилось ощущение, что ее обманули. Раздавались гневные выкрики, адресованные главному распорядителю игр – Крассу.
Но проконсул и сам недоумевал. Помпей же спросил его:
– Красс, тебе не кажется странным, что у тебя два раза подряд звери умирают прямо на арене во время игр?
– Кажется, – раздраженно ответил Красс. – И мне это очень не нравится. Я несу убытки, и немалые, если знать, во сколько обошелся мне каждый из хищников. Этот галл какой-то несчастливый и для них, и для меня.
Он знаком подозвал к себе одного из своих помощников и что-то прошептал ему на ухо. Тот бросился исполнять распоряжение, и очень скоро галла вывели с арены, а его место заняли настоящие гладиаторы, изготовившиеся к бою друг с другом. Толпа в цирке вскоре забыла о Фрезенгунте и зверях, полностью переключившись на бойцов-смертников, а многие уже начали делать ставки.
Когда под восхищенные крики плебса, восхваляющего Красса, игры закончились, проконсул  приказал раздать зрителям пиво, вино, лепешки и жареное мясо. Это было неслыханным проявлением щедрости. Красс при своем богатстве вполне мог позволить себе такие траты, а сейчас, когда начинался новый этап борьбы за власть в Риме, он особенно нуждался в поддержке плебса.
– Слава Крассу! – вопил народ в цирке. Были и такие, кто крикнул:
– Слава великому Помпею!
Оба триумвира неспешно покинули трибуну, почти физически ощущая на себе неприязненные взгляды Катона, Цицерона, Брута, Кассия и остальных вождей противостоящей партии.
Юная гречанка сделала знак, по которому к ней тут же подбежал Эмилий Варин, который теперь зарабатывал себе на жизнь, будучи платным соглядатаем. За его услуги богатые римляне готовы были платить очень дорого, и Эмилий все больше преуспевал. Но наступило время, когда он стал нуждаться в помощнике, который мог бы взять на себя и роль убийцы. Такой легко нашелся – вольноотпущенник Красса, могучий каппадокиец Аскубар.
Восемнадцать лет назад в портовом городе Темесе, тогда занятом восставшими гладиаторами, шпионка Красса гречанка-куртизанка Эвтибида, предавшая рабов-повстанцев, щедро заплатила Аскубару и другому каппадокийцу, Эрцидану, поручив им убить ночью у храма Геркулеса Оливария убить из луков Мирцу. Но из-за темноты убийцы приняли за Мирцу саму Эвтибиду. Их стрелы пронзили ее, воздав должное за все ее дела и замыслы. Эрцидан был схвачен патрулем гладиаторов, а Аскубару удалось убежать. Для темных дел, которые совершал Варин, этот человек очень подходил.
Сейчас обоих наняла та, что сейчас сидела в цирке, по совпадению – тоже гречанка. Но, в отличие от безродной Эвтибиды, она была царских кровей и платить могла очень щедро.
– Где находится дом сенатора Луция Анния? – шепотом спросила юная особа, когда Эмилий Варин нагнулся к ней.
– На Эсквилине, госпожа.
– Нетрудно догадаться, что место, где сенаторы плетут свои заговоры, выбрано подальше от Палатина, – с насмешкой сказала гречанка. – Ты видишь вон ту женщину, чье лицо закрыто покрывалом?
– Да. Что мы должны сделать?
– Скорее всего, ее путь из цирка к Эсквилину пройдет по левому берегу реки. И у меня есть основания полагать, что она пойдет одна. Скоро наступит темнота, и там будет безлюдно, вы проследуете за ней, а я – за вами. В самом уединенном месте вы незаметно обгоните ее и остановите.
– Госпожа, прикажешь ее убить?
– Нет, это вы сделаете позже. Сначала я хочу на нее посмотреть и узнать, кто она такая и кем подослана. Смотри, она уже встала с места. Я думаю, она уйдет из цирка не сразу, а после того, как получит кое-что от своих сообщников, которых вам тоже предстоит запомнить.

На улице стремительно темнело. Реште быстро шла в сторону дома Анния. Она несла закрытую корзину довольно крупного размера, для удобства скрепленную ремнем, который парфянка перекинула через плечо. Сначала она проходила по Новой улице – богатому кварталу спрятанных за белокаменными заборами особняков, который довольно хорошо освещался: вдоль всей улицы горели светильники. Но он закончился, и началась улица, заселенная не столь богатыми людьми. Она была застроена четырехэтажными домами, окрашенными желтой охрой и состоявшими из множества «инсул» – так тогда назывались квартиры. Многие из этих домов принадлежали Крассу, и «инсулы» сдавались в наем тем римлянам, которые могли их оплатить. Эта улица не освещалась, жители домов уже готовились ко сну и тушили огни в своих жилищах, поэтому Реште шла почти в полной темноте. Она не забывала внимательно оглядываться по сторонам – темнота могла таить в себе множество опасностей.
Дальше ее путь шел по набережной Тибра.
Внезапно парфянка увидела то, от чего ее сердце чуть не остановилось, а волна страха чуть не затопила сознание. В одном из мест на ее пути два соседних дома стояли довольно близко друг к другу, так, что их выступы образовали небольшую нишу.
И в этой нише, неподвижно, как статуя, стоял человек!
Разглядеть его лицо и одеяние было невозможно из-за темноты, но парфянка чувствовала, что он смотрит на нее. И еще в руке у него был обнаженный меч. А самым страшным было то, что когда Реште поравнялась с нишей, он сделал шаг в ее сторону.
Парфянка подобралась, изготовившись бежать, но… вдруг застыла на месте. От того, что сзади ее окликнули:
– Остановись!
Как только раздался этот голос сзади, человек с мечом нехотя сделал шаг назад и вновь застыл в нише, подобно статуе.
Реште облегченно перевела дух. В присутствии кого-то он уже не станет на нее нападать. Тогда она позволила себе обернуться.
Ее нагоняла та самая юная гречанка, которая пристально наблюдала за ней в цирке. И она была не одна. Сзади стояли с факелами какие-то темнолицые люди в нарамниках с синдоном и клафтами на головах. Парфянка тут же подумала, что она, пожалуй, рано обрадовалась. Хотя опасность, исходившая от человека в нише, вроде бы миновала, но что-то ей подсказывало, что и от гречанки не приходится ждать ничего хорошего.
– Что тебе от меня надо? – спросила Реште.
– Отдай змею, – сказала гречанка. – Я могу дать тебе денег, и немало.
– О какой змее ты говоришь?
– О той, которую ты приручила и сейчас несешь в своей корзине.
– В своем ли ты уме, женщина? – холодно спросила Реште.
Гречанка продолжила:
– У меня очень острое зрение, и в цирке я видела не только, как ты делала знаки галлу и служителю арены, явно тобой подкупленному. Я еще и видела, как этот лорарий бросил под ноги галлу маленькую змейку песочного цвета, которую издалека невозможно разглядеть, особенно, когда человеком и зверями поднята песчаная пыль. Несомненно, галл был вымазан каким-то снадобьем, запах которого так действовал на ручную змею, что она его не кусала, а защищала, нанеся смертельные укусы сначала льву, потом тигру.
– Ты все это напридумывала, – спокойно сказала парфянка.
– Тогда я сейчас позову моих слуг, – гречанка махнула рукой назад. – Они тебя схватят и передадут римской страже.
– Да кто ты такая, чтобы тебе поверили? – насмешливо спросила Реште.
– Я принцесса Клеопатра из македонского царского рода Птолемеев, который правит Египтом. И я союзница Рима. А ты – заговорщица, которая спасала приговоренного преступника. Так что поверят мне, а не тебе, особенно, когда найдут змею. Лучше сама отдай ее мне, иначе ты потом сама окажешься на кресте или на арене с хищниками – вместо галла.
– Никогда не надо желать получить чужое, – назидательно сказала Реште и молниеносно ткнула Клеопатру в шею сбоку подушечкой указательного пальца.
Тычок был совсем легким и из-за своей скорости не заметным со стороны. Тем не менее, принцесса издала чуть слышный всхлип, закатила глаза и начала медленно оседать на землю. Она и упала бы, если бы парфянка не успела ее подхватить.
– Вот теперь поспи хорошенько и забудь про глупости, которые ты сейчас наговорила, – чуть слышно прошептала Реште и крикнула темнолицым людям с факелами:
– Эй, египтяне! Подойдите сюда!
Но слуги Клеопатры уже сами бежали к ней. Они приблизились, изумленно глядя на бесчувственную принцессу. Парфянка громко и властно обратилась к ним:
– Моя подруга, ваша госпожа, потеряла сознание. Отнесите ее домой и протрите ей виски холодной смесью уксуса и лимонного сока. Скоро она придет в себя. Живее, проклятые лентяи!
Повелительный тон Реште произвел на египтян магическое действие. Похоже, они даже ничего не заподозрили. Самый крупный из стражников подхватил Клеопатру на руки и бережно уложил в лектику, которую египтяне понесли прочь.
– Эфа, пока я здесь, тебя никто не посмеет тронуть, – вдруг услышала Реште голос рядом.
Человек в нише, про которого она уже успела забыть, вышел оттуда и встал перед ней.
– Фрезенгунт! – удивленно воскликнула парфянка.
– Я шел за тобой, чтобы охранять тебя в темноте. Прямо из цирка меня привели не в Мамертинскую темницу, а в карцер для провинившихся легионеров.
– Да, я подкупила эдила, который дал это распоряжение.
– Я сразу это понял, потому что именно этот эдил потом меня и вывел оттуда, – сказал галл. – Там охраняют плохо и почти не вглядываются в лица тех, кто входит и выходит. Потом я пошел за тобой и увидел, что тебя выслеживали двое неизвестных, которые затем окольными путями стали выходить тебе наперерез. Я убил их обоих у того старого дуба, где когда-то галл Арторикс покончил со шпионом Метробием, бывшим когда-то любовником Суллы.
Реште задумалась и затем проговорила:
– Теперь мне надо как-то тебя спрятать, но я уже знаю – где. В доме сенатора Анния, никому не придет в голову искать тебя там. Придется выдать тебя за недавно купленного раба. А что ты намерен делать дальше? Попытаешься вернуться на родину? Я слышала, Верцингеториг поднимает Галлию.
– Когда война начнется, я буду там, – проговорил Фрезенгунт. – Но пока я готов помогать тебе во всем здесь, ведь ты спасла мне жизнь. Мы боремся против одного врага, и Красс мне столь же ненавистен, как Цезарь.
– Красс? А почему он?
– Восемнадцать лет назад мой отец, будучи гладиатором, принимал участие в восстании, он был в войске Крикса. Когда предводитель римлян обрушился на лагерь Крикса, разгромив рабов и убив их предводителя, отец попал в плен к легионерам, его заковали в цепи и повели в Рим вместе с другими пленниками, а там его ждала жестокая расправа. По пути отец сумел расковать цепи и бежать, укрывшись в горах. Но когда восстание было подавлено полностью, Красс устроил охоту на тех, кто скрывался в горах, так отец оказался у римлян опять. Его распяли на кресте возле Аппиевой дороги, как и еще тысячи других. Поэтому к Крассу у меня свой счет.
– Тогда понятно.
– Эфа, – продолжил Фрезенгунт. – У меня есть, что сообщить тебе, и это очень важно. Здесь или в доме?
– В доме нельзя, – сразу исключила Реште. – В помещениях даже у стен могут быть уши. А с этого места нам лучше все-таки уйти. Надо найти какую-нибудь пустошь, где нам никто не помешает.
– Я знаю такую пустошь. Пойдем.
Они быстро зашагали прочь. Место, о котором говорил галл, оказалось недалеко. Оно находилось на Яникульском холме, откуда хорошо был виден раскинувшийся огромный город, уже погрузившийся в ночную тьму, лишь кое-где прерываемую цепочками огней  от еще не потушенных уличных светильников, да еще редкими одиночными огнями в окнах некоторых домов.
– Я тебя слушаю, – сказала парфянка, внимательно оглядевшись вокруг и убедившись, что людей нет даже в отдалении.
– В Мамертинской темнице я был в одном помещении вместе с другим узником – тем иудеем, которого потом убил тигр. Он просил меня, если я каким-то чудом спасусь, пойти на рынок к зеленщику Эфраиму и рассказать ему, что из Рима в Иудею привезут специально натасканных собак, которые должны выследить в пустыне и разорвать праведника-отшельника Иоакима.
– А мне-то что до этого? – не поняла Реште.
– Таких псов в Иудею привезут всего несколько. Основная же часть таких собак держится в питомнике за чертой города, их несколько сотен. Вместе с римским войском их повезут в поход в Парфянское царство, где они будут использованы в бою против парфянской армии. Это боевые собаки.
– Но как это возможно? – удивилась парфянка.
– Их натаскивают убивать коней – набрасываться на них снизу, как это делают волки, и грызть животы и сухожилия. На собак наденут шлемы и ошейники, к которым будут прикреплены железные лезвия, наносящие увечья. Римляне считают, что так они сумеют нанести удар парфянской коннице, который поможет им после этого ее разбить.
От неожиданности этого сообщения Реште даже ненадолго потеряла дар речи. Потом она пришла в себя.
– Да, это самая важная новость для меня за все время пребывания в Риме! Тебя просто послали мне сами боги. Может быть, мне следовало попытаться спасти и этого иудея, раз ему столь многое известно? – вслух размышляла она. – Хотя, я ведь этого не знала, да и змея у меня всего одна.
– Как ты считаешь, мне следует завтра сходить к зеленщику Эфраиму? – спросил галл.
Парфянка пожала плечами:
– Сходи, раз обещал. Да и он может тоже что-то знать.
Уже в доме сенатора Анния Реште зажгла небольшой светильник в своей крохотной комнате и уселась у окна. Спать она еще не хотела и принялась напряженно размышлять.
«Войско поведет Красс, это несомненно. Он уже начал подкупать сенаторов, даже из враждебной партии, чтобы получить эту должность. Теперь у меня две цели. Первая: боевые собаки не должны добраться до берегов Азии. Вторая: мне надо выяснить, кто же из тех двоих, что были в янтарных браслетах, готов предать римлян. Надеюсь, что завтра встреча возле Лабиринта это прояснит. Этот человек станет частью моего плана. Надо любыми путями сделать так, чтобы Красс с войском зашел как можно глубже в мессопотамскую пустыню. Обратного пути оттуда для него уже не будет. Сурена – опытный полководец, он воевал вместе с Амбеаршаном и знает, как уничтожать застрявшего в пустыне врага. Красс еще не догадывается, что в жару, среди песчаной пыли, держаться против вдруг возникающих из ниоткуда и так же мгновенно исчезающих парфянских конных лучников куда труднее, чем кормить цирковых зверей живым человеческим мясом. Со времен Ганнибала римляне не терпели жестоких поражений от внешнего врага, а значит – пришло наконец время дать им такой урок, который запомнится надолго».
Рассуждая таким образом, Реште медленно, шаг за шагом, развивала дальше свои мысли, тщательно и осторожно нащупывая путь к победе. И пока у нее это получалось.
Оставалось главное: ступить на этот путь так, чтобы не поскользнуться и не разбить голову об острые камни, которых под ногами всегда предостаточно.

Автор публикации

не в сети 1 день

Виктор Горловец1 122

Комментарии: 1Публикации: 60Регистрация: 19-03-2023

1

2

6