Первая глава
Знакомство.
На самом солнцепеке, посреди одной из деревенских площадей Тульской области, или, точнее, поселка сельского типа под названием Зеленый Дол, сидел Яшка, глядя в небо и блаженно улыбаясь своим мыслям.
– Яшка, Яшка! – орали дети, мотаясь по жаре как оголтелые, – сделай чудо!
Только двое еще на этой площади дополняли картину: женщина средних лет, идущая как раз в сторону Яшки, и Иванов Виктор Акимович, лейтенант, мужчина чуть больше двадцати пяти лет, присланный специально пронаблюдать за дурачком-пророком, и, кроме всего прочего, собрать на него по возможности наиболее полное досье. Так и сказал Виктору Максим Петрович Степанов, полковник, когда вызвал его для приватной беседы поздним вечером к себе в кабинет.
– А что узнавать, Максим Петрович? – поинтересовался усердный лейтенант.
– Все, мой друг: где живет, с кем дружит, где был вчера вечером, три дня назад, год тому. Короче, все – прошлое, настоящее, и, по возможности будущее.
И дал сроку три дня. Вот и приходится теперь Витьке Иванову торчать на этой площади, подсматривая за местным дурачком. Разумеется, он выбрал место поближе к Яшке, и уж, конечно, в тени. Но Яшке, похоже, было все равно – он сидел на раскладном стульчике, подставив круглое лицо свое солнцу, глядя в раскаленное тульское небо и не беспокоясь ни о жаре, ни о ребятишках. А дети бегали вокруг него и голосили:
– Яшка, Яшка, сделай чудо!
– Кыш, озорники! – прикрикнула на них, подходя, женщина, – житья от вас нету!
Она встала перед Яшкой, теребя в замешательстве платок и, похоже, не зная, как начать.
Яшка, ни слова не говоря, пододвинул ей невесть откуда взявшийся второй раскладной стульчик и приветливо кивнул головой.
– Яшенька, дружочек, на тебя последняя надежда: скажи, где могилка моего сынка? Пропал, видишь, месяц назад, ни слуху о нем, ни духу.
– А никакой могилки нету, Светлана Васильевна, – ответил Яшка, – жив Степан, скоро приедет. Загулял на стороне малость, вот и все.
Женщина остолбенела, потом заплакала, потом сунула что-то Яшке в руку, подхватилась и убежала, как и не было.
Яшка долго смотрел на купюру в руке, поднял голову, подозвал к себе одного из мальчишек, отдал ему деньги и приказал:
– Поди, Саша, купи еды на всех, да мне сухариков.
Сашка отбежал в сторону, где ждала его компания таких же оборвышей, и продемонстрировал им полученные деньги.
– Санек, – сказал один из них почти шепотом, – давай возьмем на все пива и сигарет, а дураку Яшке ничего не достанется!
– Скажи спасибо, Ворона, что ты у нас новенький, – сурово осадил его Сашка, – а то я б тебе показал! Яшку, чтоб ты знал, обмануть нельзя, да и ни к чему. Он нас кормит, себе почти ничего не оставляет. А мы его за это защищаем, как положено, так что смотри!
Он кликнул своих товарищей, и ватага умчалась. Спустя минут десять тот же мальчишка подбежал к Яшке и, задыхаясь, сказал:
– Яшка, магазин закрыт, что делать-то?
– Тогда пойди в столовую, скажи бабе Клаве, чтобы накормила вас
обедом, скажи, что Яшка велел.
– А ты?
– А я тут посижу.
– Без тебя, Яшка, мы никуда не пойдем! – тихо, но твердо сказал мальчик, упрямо опустив голову.
Яшка поглядел ему в глаза, понял, что спорить бесполезно, поднялся и пошел куда-то, сопровождаемый мальчишками.
Солнце встало в зенит и припекло лейтенантову макушку так, что через полчаса он уже начал подумывать об уходе с поста, как вдруг за его спиной раздался спокойный Яшкин голос:
– Эй, мил человек, слушай, брось ты исподтишка подглядывать – грех это! Вставай, я тебя в тенечке усажу.
Лейтенант вздрогнул и почему-то безропотно пошел за Яшкой, который действительно усадил его на второй стульчик под деревом, а сам сел напротив и, очень довольный, по-видимому, стал разглядывать Иванова со всегдашней своей улыбкой. Не говоря ни слова, впрочем. В это время к ним подошла женщина помоложе первой и протянула конверт:
– Пришло письмо от сына из армии, пишет, будто все в порядке, а я чувствую – неладно у него там. Может, прочтешь сам?
Яшка вынул письмо из конверта, долго вчитывался в него с таким напряжением, что лоб его покрылся испариной и, наконец, сказал:
– Таня, ведь это неприятное письмо, слушать будешь ли?
– Читай, Яшенька, голубчик, не томи! – взмолилась женщина.
Яшка уныло посмотрел на нее, вздохнул и начал:
– Дорогая мамочка! Попал я в армию в самое пекло и пропадаю тут! Заслали нас на самый поганый участок и, похоже, не выбраться нам уже отсюда. Стреляют из всех щелей, не знаешь, куда бежать, укрытий никаких, вчера моего дружка убили, а ведь ему только неделю назад исполнилось девятнадцать. Еду подвозят редко, вода тухлая, хоть плачь! Так что, похоже, ты своего Женьку больше не увидишь. Прощай!
Женщина рыдала, а лейтенант сидел, удивляясь тому, как такое письмо пропустила военная цензура. Сквозь рыдания женщина проговорила:
– Я знала, я знала, что не увижу больше моего сыночка! Погиб он!
– Нет, Таня, увидишь ты своего Женьку, вернется он, хоть и не скоро, правда. Ранили его, в госпитале он.
Заплаканное лицо женщины, засияло от счастья, и она убежала, всхлипывая. Яшка, ни слова не говоря, протянул конверт лейтенанту. Тот развернул письмо и прочел буквально следующее:
– Дорогая мама! Не волнуйся за меня, мы здесь живем хорошо, кормят отлично, дали новое обмундирование, скоро из учебки переведут на новое место службы, в Подмосковье. Конечно, поначалу в армии трудновато, подъем в семь, отбой в девять, учеба круглый день. Но ты не волнуйся, я справлюсь. Целую тебя, твой Женька…
А через три дня ровно офицер войск государственной безопасности Иванов уже докладывал в Москве Максиму Петровичу о результатах проделанной работы, приложив, как и полагается, подробнейший отчет в письменной форме. Витенька наш, надо сказать, после этого чрезвычайно в гору пошел. Чины, звания, хорошая работа, обучение в престижных вузах сделали, в конце концов, из простого парня интеллигентного, тонкого политика, перешедшего на дипломатическую должность и вышедшего в отставку генералом. Думаю, что всего этого у Виктора Акимовича не было бы и в помине, расскажи он своему начальству то, что случилось с ним и Яшкой в конце того июльского дня. Под вечер, явно уставший от жары и наплыва народа, Яшка поднял глаза к небу и тихо сказал:
– Вишь, Ангел пролетел.
Иванов поднял глаза и невольно вздрогнул – на небе четко вырисовывалась огромная золотая крылатая фигура. Ангел, если это был он, плавно парил в небе, будто отдыхая от дневных забот. Наш лейтенант решил сразу же, что про это никому знать не надо.
– Не дай Бог сказать, – подумал он, – засмеют, сочтут за сумасшедшего, с работы выгонят. А не выгонят – все равно – прощай и хорошая работа, и карьера!
Поэтому никому наш Витя про Ангела не рассказал и по начальству не доложил. Однако с той поры приобрел он странную привычку время от времени поглядывать на небо, но, к сожалению, ни тогда, ни после в небе над Витькой Ивановым никакие сказочные существа больше не пролетали. Не случилось, как он сам говорил мне под большим секретом.
Итак, выслушав отчет и отпустив лейтенанта, Степанов долго сидел над его докладной и позже, присовокупив к нему кое-что из своих бумаг, который он называл «личным архивчиком», явился на доклад к генералу.
… Ночью Максим Петрович, надо сказать, частенько посиживал над своим маленьким и очень секретным чемоданчиком с заключенными в нем документами, в которых были собраны досье на всех интересующих его лиц. Никто не смог бы даже и догадаться о наличии у него этих бумаг, иначе плохо бы пришлось, … кому? – спросите Вы, – а это в зависимости от того, кто успел бы опубликовать данные сведения раньше, потому что очень и очень влиятельные люди глядели с фотографий три на четыре на Максима Петровича каждый раз, когда он перебирал свои сокровища, либо вписывал в одно из них пару строк своим убористым почерком. Скупые, сухие слова содержали такие подробности, от которых закружилась бы не одна голова. Да что закружилась! – полетела бы к чертовой матери, а то и вовсе упала на письменный стол с аккуратненькой дырочкой в виске! Так вот, позже, разобрав и вписав куда надо все сведения, наш полковник предстал с докладной перед своим непосредственным начальником, вечером, без посторонних глаз.
Примерно полчаса с четвертью делал Максим Петрович доклад генералу. Потом они всю ночь корпели над бумагами и бормотали вполголоса:
– Бегал по Туле, собирал щепки и кричал: – « Колотите ящички, в них поедут мальчики».
– Точно, и война, как специально, – на третий день!
– А предсказание министру будущему, когда он и думать не смел!
– Дайте вспомнить, – « Готовь дырочки в погонах!» – засмеялся собеседник Максима Петровича.
– А как, бедолага, рванул к своей машине! – хохотнул Максим Петрович, – как от прокаженного!
– Впрочем, к делу! – посерьезнел старший. – По поводу этих двух мужчин, что там?
– Все в точности, – был ответ, – один приехал вскоре, другой найден в госпитале. И что еще – обнаружен черновик письма. Того самого. Так слово в слово в точности, как у Яшки!
– Это все?
– Нет. Две женщины, что говорили с Яшкой, с ним раньше знакомы не были никогда, однако имена их и отчества, а также имя мужа названы правильно.
– Теперь все?
– Если бы. Вот, прошу – необыкновенно любопытный документ.
– Ну-ка, ну-ка, – вооружился очками генерал, и после долгой паузы последовал тихий свист, – сын Белевского, Серега?
– Так точно, товарищ генерал! Тот самый.
– Ну и ну! А это что за бумага?
– Исторический, если угодно, документ. Я бы сказал – Пророчество. Причем – Нордам! Понимаете? Ладно – прочтите на досуге!
– Так, – после очередной паузы сказал генерал, – пока иди, Максим. Единственное, что сейчас ясно – без надзора этого Яшку оставлять нельзя. Он там такого напророчит! Так что продумай план, согласуй со мной – и устрой как-нибудь этого чудика в Тулу. Да – ни одной живой душе!
– Не надо было и говорить, – обиделся Максим Петрович, – не первый день!
– Ладно, без амбиций. И вот что – провернем это дело толково – повышение и тебе, и мне. Причем – в будущем Городе! И не делай, не делай мне тут удивленных глаз! Позже все расскажу. Нет – так и застрянем тут. Так что вперед!
И вдогонку:
– Командировку выпиши!
Вот так случилось, что уже весьма скоро этот самый пресловутый Яшка был стараниями Максима Петровича благополучно доставлен в центр города Тулы, помещен в маленькую, но уютную квартирку, прописан в ней и следующую ночь провел уже стопроцентным жителем Центра. Правда, судя по его невозмутимой физиономии, на дурачка эти старания не произвели ровным счетом никакого впечатления, потому что утром Яшка уже сидел на одной из Тульских площадей и, улыбаясь по своей глупой обыкновенности, пялился в небо.
А по площади в это утро шли люди, неподалеку примостились нищие, уже бегали мальчишки, числом примерно девять, и Яшка, выбрав своим тайным чутьем главаря маленьких бандитов, сунул ему деньги и послал за едой, а через полчаса, хохоча во все горло, наблюдал их замурзанные физиономии после того, как они поглотили неимоверное количество еды – сладостей, в основном. Правда, с Яшкой дети поделились, и тот, отщипнув пару кусочков, разделил с ними трапезу. Налопавшись от пуза, мальчишки как шальные стали бегать по площади и орать:
– Яшка, Яшка, сделай чудо!
И не далее как через полчаса первая женщина уже спешила к Яшке… Короче, все пошло, как и раньше. Люди подходили, что-то говорили ему и, получив ответ, удалялись восвояси. Кто-то совал деньги, кто-то – просто благодарил, но всегда бумажки перекочевывали либо мальчишкам на еду, либо сидевшим здесь же неподалеку нищим, либо еще кому-нибудь.
Так прошло несколько недель. И увидел однажды Яшка, что по площади раним утром нагло шел бандит местного разлива, Петька Васильев, промышлявший на трусливом рэкете нищего сброда, пьяница и дебошир, успевший уже порядочно нализаться и по этому случаю крепко вломить своей благоверной. Он попытался пройти мимо Яшки, но был остановлен его негромким окриком:
– Петька, негодяй! Что ж ты Нинку свою мордуешь нещадно каждый день? Совсем ее в могилу вколотить хочешь?
Петька развернулся, тупо поразмышлял о чем-то и попер на Яшку, но вдруг остановился в полуметре от него, облагораживая окрестности свежим сивушным перегаром.
– А ты что за птица? – почти миролюбиво поинтересовался он.
– Я не птица. А вот ты, гусь лапчатый, перестань пьянствовать и хулиганить, не то не пройдет и полчаса, как окажешься за решеткой! – спокойно ответил Яшка.
– Донесешь, пророк хренов? – угрожающе прошипел Петька, – понасажали вас тут, побирух, простому человеку пройти нельзя, только деньги тащите из людей! Граждане, – обратился он к окружившим их зевакам, – когда же это кончится? Когда нас перестанут обдуривать все эти пройдохи и нищенки?
И начал орать, долго, все громче и громче, постепенно взвинчивая себя, и, в конце концов, дойдя до бешенства, заревел:
– Я тебя трогал? Я к тебе в душу лез? Ты чего прешься погаными копытами в мою семейную жизнь? Молчишь? Улыбаешься?! Ну, гляди, ты сам напросился!
И здоровенный кулачище полетел Яшке прямо в лицо. И верьте мне, граждане, прилетел бы по назначению, если бы не увесистый камень, ударивший Петьке точно в запястье. Петька охнул, но кулака не опустил. И тогда второй камень врезал Петьке по шее, а третий немедленно вслед за вторым заехал ему по щеке. Неудачливый бандит оглянулся и по правую руку от себя увидел мальчишек, которые стояли плотной стеной, а в кулаке каждого был зажат увесистый камень. По левую же руку виднелась живописная группа нищего сброда, приближавшаяся с поднятыми палками и костылями. Ничего хорошего ждать не приходилось, и оставалось только брать на глотку.
– Ах, так вас тут целая кодла? Ну, погодите, – через минуту приду с братанами – тогда поглядим, кого больше! – крикнул он, тряся травмированной рукой.
Нечего и говорить, что никого Петька вызывать не собирался и не мог, потому что был он алкоголиком и бузотером, давно лишившимся не только покровителей, но даже и друзей из прежних собутыльников. Да и не успел Петька ничего сделать, поскольку через площадь уже шел местный участковый, привлеченный шумом скандала.
– Что случилось, граждане? – раздался его голос после свистка. Он огляделся, приметил Петьку, и глаза его как-то недобро оживились.
– А, это ты, Васильев, тебя-то я и ищу! На тебя заявление от твоей Нинки. Ты ж ее, гад, так избил, что она в больницу попала! – И, до конца оценив обстановку, протянул:
– Та-а-к, гляжу я Петенька, что ты и здесь даром времени не теряешь, и тут дебош поднял. Ну-ка, радёмый, собирайся-ка ты со мной. Я тебе теперь уже не пятнадцать суток впаяю, ты у меня теперь полный срок схлопочешь!
И увел обалдевшего от такого поворота судьбы хулигана. Площадь опустела, страсти улеглись, а Яшка по-прежнему сидел со своей спокойной улыбкой и по-прежнему рассматривал облака.
Через эту-то опустевшую площадь и шел сегодня Григорий Ильич Белевский, почему-то отпустивший служебную машину, когда до дома оставалось всего ничего, и непонятно зачем решивший прогуляться пешком. Умница и талант, получивший заслуженное, (заметьте!), звание академика, руководитель всемирно и также заслуженно известной лаборатории, автор ряда опубликованных и ряда засекреченных работ, член всяческих больших и малых научных и общественных организаций и прочее и прочее.
Что сегодня дернуло его так грубо нарушить раз и навсегда заведенный порядок? Всего два дня назад, придя домой, переодевшись и уж было собираясь отдохнуть законные и запланированные шестьдесят минут, он услышал поворот ключа в двери и голос жены в прихожей, разговаривающей с прислугой. Белевская подошла к мужу, поцеловала его в щеку и, волнуясь чрезвычайно, начала без предисловия:
– Ты случайно не слышал про нового пророка? Говорят такие необычные вещи…
– Ну и в чем их необычность? – несколько брезгливо спросил Григорий Ильич.
– Ты же знаешь, Гриша, что я весьма скептически отношусь к такого рода вещам. Но Эльвира Павловна, которой я доверяю почти как себе, самолично ходила к этому пророку, спрашивала его про пропавшего мужа… я тебе говорила, три года назад как в воду канул, так вот этот пророк… Яшка, кажется, не только назвал Светку по имени, но и указал могилку Степана, причем, указал с такой точностью, чуть не до метра…
– Это какой же такой пророк?
– Говорю тебе – Яшка, причем расположился совсем неподалеку от нас, в трехстах метрах.
Григорий Ильич, ни слова не говоря, прошел в ванную, вымыл руки, и сел за накрытый стол.
– Глупости, Аня, – мягко проговорил он, – ну, допустим, пророк этот действительно предсказал место захоронения Степы, так ведь это само по себе ничего не говорит. Простое совпадение, не более, уж тебе ли не знать.
Он устроился на стуле поудобнее и, не забывая поглощать бульон с фрикадельками, завел пространный разговор на тему о пророках и предсказателях, которую он в свое время проработал тщательно и даже дотошно, прочитав немалое количество литературы, которой хватило бы, чтобы вести непринужденный и обстоятельный разговор по этой проблеме минут примерно сорок. И Григория Ильича прорвало! Он развил длинную беседу о предсказаниях и пророчествах, а также особых и необъяснимых явлениях. Говорил он свободно, живо и авторитетно. По словам Григория Ильича, выходило, что все необъяснимые явления, вернее, людей, от которых эти явления проистекают, можно поделить на несколько групп. Первые – это явно и честно заблуждающиеся граждане. Их, вероятно, можно поправить и наставить на путь истинный. Вторые – тоже вполне честные, но одураченные люди. Им, по мнению Григория Ильича, необходимо и должно раскрыть глаза на обман и шарлатанство дурачащих их ловкачей. Третьи, наиболее опасные – это обыкновенные лгуны и шарлатаны, обманывающие с помощью обычно нехитрых фокусов людей с целью личной выгоды. Чаще всего материального свойства.
По Белевскому выходило, что пророки – это либо бессовестные обманщики, каких мало, либо добросовестно ошибающиеся глупцы, а, может, введенные в заблуждение плутами от науки честные, но, по недалекой своей природе, слишком доверчивые граждане. Итак, делал вывод наш пылкий оратор, что пресловутый Яшка где-то нагло разузнал всю подноготную Светланы Павловны, а затем умело ввел ее в заблуждение, счастливо указав втемную место могилы ее мужа. К концу речи Яшка был окончательно повергнут в прах и развенчан, Анна Павловна с еще большим уважением стала глядеть на мужа, а Григорий Ильич допил компот.
И все-таки, денька через два пришел наш академик из чистого любопытства на ту самую площадь, поглядеть на новоявленного пророка и уж было направился к тому месту, где сидел Яшка, как чей-то голос остановил его.
– Постойте-ка, уважаемый!
Белевский обернулся и увидел человека, спешащего прямо к нему.
– Постойте же, любезный Григорий Ильич, что ж Вы так расшагались! – и, подойдя, и немного отдышавшись, он взял его за руку, – давайте не будем никуда бежать, драгоценный мой, а спокойно присядем вот здесь на скамеечке и обсудим наши с Вами дела. Вы ведь, кажется, куда-то шли? Хотели на кого-то поглядеть, не так ли?
Григорий Ильич утвердительно кивнул.
– И на кого же? Нет, постойте, я сам угадаю, – и после небольшой паузы, как бы догадавшись, – не на нашего ли Яшку? Я так и думал. Так Вы, уважаемый, не очень-то спешите, мой Вам совет, а лучше вот встанем мы с Вами со скамеечки, да и пройдемся немного.
Это был наш знакомый, тот самый полковник Степанов Максим Петрович, который тут же продемонстрировал Григорию Ильичу некое удостоверение, ввергшее последнего в совершеннейший ступор. Затем, не говоря ни слова, прошел с Белевским к своей машине, сказал что-то вполголоса шоферу, и через пятнадцать минут черный лимузин уже подъезжал к подъезду дома, где проживали супруги Белевские. Войдя в квартиру, Максим Петрович представился, повел себя крайне непринужденно, и как-то сразу обаял молодую хозяйку – третью и последнюю жену Григория Ильича, Анну Павловну Белевскую, – заставил ее накрыть на стол, тонко, весьма по-светски, хотя и в шутливой форме, поухаживал за ней, затем откупорил бутылку привезенного с собой очень и очень дорогого вина, и долго говорил ни о чем, пока дело не дошло до обычного в таких случаях чая. Пока хозяйка хлопотала на кухне, он отвел Григория Ильича к окну и повел с ним приватную беседу.
– Я, драгоценный Григорий Ильич, человек военный, а потому прямой, уж Вы не обессудьте. Вот я Вам и говорю прямо и без обиняков – меняйте работу! Создается институт Пламени, а если я не ошибаюсь, это ведь Ваша тематика?
Белевский кивнул, ошарашенный.
– Вот и берите его. Станете не только академиком, но и директором института. Согласны?
И он посмотрел собеседнику в глаза так жестко, что тот понял – отказ будет равносилен самоубийству. И молча кивнул. Максим Петрович просиял, вновь приняв вид души компании, и крикнул в сторону кухни:
– Анна Павловна! Где же обещанное варенье?
– Иду, иду! – раздался голос из кухни, и красавица средних лет вплыла в зал.
– А мы тут, – с легких смешком проговорил Максим Петрович, – сватаем Вашего муженька в директоры института. Как Вы, согласны?
– Еще бы не быть ей согласной! Она-то согласна, – засмеялся Григорий Ильич.
Он и сам был донельзя доволен предложением Степанова, так как в глубине души считал себя немного все-таки обойденным. Положение заведующего лабораторией казалось ему, прямо сказать, мелковатым для научного звания действительного члена, которое он получил, еще раз заметьте, весьма и весьма заслуженным образом. И трудно было утешиться Григорию Ильичу даже тем, что его лаборатория широко известна во всем мире благодаря своим трудам, что зарубежные симпозиумы под его эгидой стали для него обычным делом, что деньги ему выделяются по первому требованию… короче, хотелось академику в директоры, что ж тут сделаешь?
Автор публикации
