АНГЕЛЫ ТРУБЯЩИЕ
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН
Елизавета Юрьевна КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
2023
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН Александр БАЛТИН
Елизавета Юрьевна КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
2023
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
На обложке Ангелы трубящие Е. Ю. Кузьминой-Караваевой
Кошек нарисовала Кристина Зейтунян-Белоус
© Коллектив авторов 2023г
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов
Манифест фонемной поэзии
Кедров-Челищев
Эра метаметафоры закончилась
Началась эпоха фонемной поэзии
Фонема -смысловая единица скрытая за звучанием слова
Звуки могут меняться смысл остаётся
Фонемный смысл слова не матерьялен и многозначен
Например слово СМЫСЛ может означать в контексте высказывания ЛЮБОВЬ
А слово любовь может означать что угодно
МЕТАМЕТАФОРА 40 лет спустя окончательно утратила изначальное значение и превратилась как все понятия во всё что уходно
Но первоначального смысла не было
Был только ИНСАЙДАУТ у каждого свой
7 миллиардов инсайдаутов это 7 миллиардов фонем
Притом каждая фонема многозвучна и многозначна
НЕМЫ ФОНЕМЫ
НЕ МЫ МЫ НЕМЫ
5 ноября 2017
Доклад в МГУ 1988г
Кедров-Челищев: литературный дневник
НОВАЯ СЕМАНТИКА
(обэриуты и Хлебников)
К.А. Кедров
http://www.nesterova.ru/apif/kedroff.shtml
http://metapoetry.narod.ru
Предыдущий доклад был посвящён моей теме, и поэтому, продолжая ту вереницу параллелей или, как принято говорить, неамбивалентных оппозиций, я думаю, что здесь нужно добавить еще и другой ряд, в частности: В. Хлебников и И.В. Сталин, В. Хлебников и П.В. Палиевский. Я думаю, что прежде чем углубиться в чисто академические райские кущи, надо сделать небольшое историко-литературное, историко-человеческое отступление. Перед вами живые люди, и поскольку тут присутствуют люди разных поколений, я думаю, будет отнюдь не лишним напомнить, что, собственно говоря, Велимира Хлебникова не существовало в нашей… не в нашей культуре, а в нашем бескультурье — не существовало примерно полвека. Это если считать годы, когда Хлебников жил, временем пребывания его в культуре, что тоже весьма сомнительно, ибо та известность среди своих гениальных современников, которой он пользовался, вовсе не была адекватна тому, чем был Хлебников. Дело в том, что сам Хлебников очень четко обозначил параллели. Он сказал: “Я Разин с сознанием Лобачевского”. И вот интересный момент. Ну, Разина я оставлю, потому что социология — это не моя сфера, а вот с Лобачевским здесь надо более подробно. Дело в том, что когда в 1964 году я защитил диплом на тему «Хлебников и Лобачевский», я был обвинен, во-первых, в том, что защищаю диплом по Хлебникову, а во-вторых, в том, что защищаю диплом по Лобачевскому. И то, и другое было нарушением, а именно — нарушением межведомственных барьеров. По-моему, если человека обвинят в кровосмесительстве или отцеубийстве, это не будет воспринято так же злобно, как вмешательство филолога в математику или вмешательство математика в филологию. Между тем именно этот запрет, именно это табу нашей цивилизации Хлебников как раз и нарушил. Вы знаете, когда говорят о том, что Хлебников представляет собой личность энциклопедическую и сравнивают его с Леонардо, это все правомерно, но при этом надо сказать, что во времена Леонардо не было этой чудовищной диктатуры негуманитарного знания, которая установилась в конце 19 — начале 20 века и в настоящее время царит безраздельно… ну, разумеется, не в этой аудитории…
И вот когда мы говорим, что Хлебникова не было в нашей культуре — ведь надо понять, почему. Конечно, чисто внешние причины: расстрелы, казни, тюрьмы, концлагеря, сожжения книг и храмов — это все причины. Но вы знаете, что касается культуры, то это как раз причины, по которым Хлебникова, наоборот, должны были бы очень и очень любить, как любили мы нежно всегда Мандельштама, несмотря на то, что он был запрещен или не был запрещен, как нежно любили многие Есенина, несмотря на то, что за это можно было, скажем, оказаться приговоренным к вышке.
А причины неприятия Хлебникова, непонимание Хлебникова — это его вторжение в область, которая считалась святая святых и запретной по какому-то чудовищному заговору, возможно, это был заговор инквизиции, которая уже начала расправляться… Между прочим, обратите внимание, что интерес инквизиции был прежде всего направлен на людей типа Джордано Бруно, то есть тех людей, которых невозможно было втиснуть в область, строго ограниченную барьером… Скажем, Галилей подходил, поэтому он выжил, — это математика. Коперник подходил, а Дж. Бруно уже не подходил: неясно было, по какому ведомству надевать намордник. И поэтому получилось так, что уже к началу 17, 18 столетия — а 19, 20 — это уже была безраздельная диктатура разделенного знания, где человек был рассечен. Сейчас-то мы знаем, что у человека мозг имеет два полушария, знаем, что функции правого — гуманитарные, а функции левого — негуманитарные, это мы знаем сейчас, но рассечение человека, эта духовная казнь к началу 20 века, когда пришел Хлебников, была в самом разгаре. И здесь были неуместны его слова: “Я Разин со знаменем Лобачевского” — и задача, которую он поставил: “Если доломерие (геометрия) Лобачевского должно было прийти на смену доломерию Евклида, то не то же ли самое должно произойти в языке?”
К сожалению, и сейчас во многих публикациях о Хлебникове мы видим полное непонимание этой самой главной его мысли, самой главной идеи всей его жизни.
Между тем, сам Хлебников никогда не скрывал, что для него самого было главным. В его Завещании, которое было написано раньше всех остальных его текстов, говорится следующее: “Пусть на его могиле прочтут…”…
Кстати говоря, контекст этого Завещания тоже заслуживает особого рассмотрения. Почему эпитафия, и почему на могиле? Потому что в это время Хлебников в Казанском университете слушает курс геометрии Лобачевского. Слушая курс геометрии Лобачевского, он, конечно, не может не знать следующей вещи: что Чернышевский из ссылки писал своему сыну: “Ты занимаешься геометрией Лобачевского: такой идиотизм! Я видел этого человека, все знают, что он сумасшедший… Дело в том, что всегда найдутся сумасшедшие люди, которые склонны утверждать, что параллельные пересекаются, и что сумма углов треугольника не равна 2d”, — пишет Чернышевский. Чернышевский был неограниченным властителем дум… Потом Хлебников напишет об этих днях: “Лобачевский ‹…› вошел и, весел, сел в первые ряды кресел думы моей, чей занавес уже поднят”. Да, именно геометрия Лобачевского побудила Хлебникова стать тем, кем он стал. Именно в Казани он мог прочитать чугунную эпитафию на могиле Лобачевского, где было написано следующее… Обратите внимание, очень интересная вещь: в Новгороде, на могиле Державина вы прочтете эпитафию, там сказано, что Гавриил Романович Державин губернатор, что он все что угодно, но ни слова о том, что он поэт. На могиле Лобачевского написано, что он член общества Геттингентских северных антиквариев, почетный попечитель, почетный ректор Казанского университета и многих орденов кавалер, но ни слова, естественно, о геометрии Лобачевского, которая раздражала и раздражает до сегодняшнего дня сознание существа, которого, условно говоря, можно назвать обывателем. Дело в том, что геометрия Лобачевского — это до сих пор не осмысленное духовное действо, которое соединило таинство православной литургии с таинством высшей математики. Это стало ясно только после трудов Флоренского, когда открыли обратную перспективу, когда мы поняли, в каких пространствах та геометрия работает, когда мы поняли, что вот именно в этих пространствах работает Троица Рублева, сферическая перспектива Софийского собора, только тогда стало ясно, что же значило это величайшее схождение.
Конечно, та новая семантика, которая открылась Хлебникову в геометрии Лобачевского, не была понята по той простой причине, по какой не была понята и сама геометрия Лобачевского. И вот то же самое – Завещание Хлебникова… Я обращаю ваше внимание на этот факт, потому что, хотя в 1982 году в статье «Звездная азбука Велимира Хлебникова» я напечатал это, но тем не менее по-прежнему это проходит мимо ушей, не задевая сердца. Ведь Хлебников за пять лет до создания специальной теории относительности Альберта Эйнштейна, за пять лет до гениального доклада Германа Минковского написал в этом самом отрывке «Завещание»: Пусть на его могиле прочтут: “Он связал пространство со временем”. На первый взгляд, что ж тут такого особенного. Но дело в том, что это величайший прорыв, который до этого был тайной тайн. Конечно, мы можем у Вагнера в его либретто «Парсифаля» увидеть, что около Чаши Грааля начинается пространство, где говорится: “В этом месте пространство соединяется с временем”. Конечно, мы можем прочесть у Фета оброненное вскользь: «куда идти, где некого обнять, там где в пространстве затерялось время», – но, вероятно, Фет и не подозревает, какой глубочайший смысл кроется в этой тайне. В докладе Минковского, который послужил основой для Общей теории относительности А. Эйнштейна, сказано в буквальном переводе следующее: “Отныне время само по себе и пространство само по себе становятся пустой фикцией, и только единение их сохраняет некоторый шанс остаться некоторой реальностью”. Новой реальностью, которую до сих пор мы воспринимаем, к сожалению, только на уровне разума. Между тем, Хлебников воспринял эту реальность отнюдь не только на уровне разума и сразу же после слов о том, что “Пусть на его могиле прочтут: он связал пространство со времеменем”, Хлебников объясняет, что это значило для него: “Узор точек… Пять чувств… Почему много, но малые. Почему не одно, но великое? Узор точек, когда ты заполнишь пустующее пространство? Ныне чувства, как точки, как линии, как отдельные фигуры, которые заполняют пространство на доске. Между тем, они должны слиться в единое n-мерное, — пишет Хлебников, — протяженное многообразие. ‹…› Вот почему для нас отдельно кукование кукушки и голубизна василька. Между тем наступит момент, когда сольются пространство и время, и голубизна василька сольется с кукованием кукушки”. Да, сейчас вот и Феллини пишет, что для него звук имеет цвет, и форму, но, правда, добавляет: “Я прекрасно знаю, что мне никто не поверит. Я удивился дикости нашей цивилизации 20-го столетия”.
Это говорит Феллини сейчас, это после Скрябина, после Римского-Корсакова, после Рембо все еще мещанину нужно доказывать, что существует мир, который не доступен его зрению, но который открыт другим.
Итак, один из первых признаков нового пространственно-временного доломерия Лобачевского, новой семантики, – это то, что не существует звука отдельно от его воплощения в пространстве: в цвете и форме. И для Хлебникова весь мир был единым протяженным звуком. Но мы знаем, что и в санскритской традиции, скажем, “Аум” есть мировой звук. Такой звук был и у Хлебникова, вернее, было два звука: А и У. А-У — это вибрация, которая охватывает все мировое пространство, и звук есть ни что иное как вселенная, ощущаемая горлом, и знаки, звуки и буквы языка есть ни что иное как вселенные, которые сосуществуют в пространстве.
Но самое главное другое. Если вы прочтете труды Сведенборга, то он расскажет вам о том, что он был, как сейчас сказали бы, взят пришельцами, что он побывал в космическом пространстве, он видел, как изъяснялись ангелы. Ангелы у Сведенборга (Сведенборг, обратите внимание, инженер по образованию, все это, безусловно, не фантазия) — изъясняются светом. Кроме того, у них были звуковые структуры, и вот язык света и звука — это то, что у Хлебникова оформилось в его “Звездную Азбуку”. Он говорил на этом ангельском языке, и, конечно, стихотворение
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиээй пелся облик.
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь,
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо. —
это, конечно, был уже язык ангельский, и когда в 60-х годах я это увидел, мне ясно стало, что вся дальнейшая поэзия, если она имеет право на существование, она будет либо после этого, либо, если она это выносит за скобки, она окажется (хочет она того или нет) — до этого стихотворения.
И вот здесь самая величайшая из всех трагедий. Здесь как в альпинизме: если человек забрался на вершину, то дальнейшая его судьба какова? — бросить вервие вниз и подтягивать туда остальных. Поэтому поразительно, но Хлебникову, когда он создал самое гениальное из самых гениальных стихотворений, написанных на русском языке и на всех других языках, с какими мне приходилось знакомиться, — стало уже все равно, на какой язык с этого ангельского языка переводить: на язык частушки, на язык Карамзина… пожалуйста:
Она смеясь пьет сок березы,
А у овцы уж блещут слезы.
А на земле и в вышине
Творилась слава тишине.
Ручей играет пеной белой,
По чаще голубь пролетел…
Ну а что ему еще оставалось делать?..
И когда знамена оптом
Понесет толпа, ликуя,
Я проснуся, в землю втоптан,
Пыльным черепом тоскуя.
Тут, видите, есть некий холод, и этот холод заключается в том, что Хлебников, собственно говоря, переводит с того ангельского языка, а тогда все равно: можно и на «Окна РОСТА» переводить, конечно, можно на песенку, можно… И это сделало поэзию Хлебников чудовищно неразборчивой в средствах, я бы сказал — гениально неразборчивой в средствах. Здесь мы сталкиваемся с поразительным явлением. Сам Хлебников интуитивно чувствовал, что стих силлабо-тонический, который здесь условно называют просодией, – это, конечно, тупик. Тупик по очень простой причине: он соответствует шеренге римских солдат, которые идут строем, он соответствует латыни с ее твердыми ясными окончаниями, он очень хорошо соответствует немецкому стиху, откуда, собственно говоря, и пришла к нам эта силлабо-тоническая просодия, которая, кстати, на русском языке… Вот часто говорят: “Вот Есенин, Блок, вот они писали от души, легко, естественно, свободно”. Легко, свободно и естественно после того, как выучили гаммы. А гаммы эти создавались искусственно, Тредиаковским, прежде всего, и затем доведены до некоторой отточенности Ломоносовым. А в конечном итоге воплощены максимально Пушкиным, которому вообще было совершенно все равно, каково будет поэтическое содержание, ибо он занимался более существенными вещами – кодировкой того тайного знания, которым он располагал, типа “тройка, семерка, туз” — это число 137, основное в квантовой физике. И только простачки могли заподозрить, что там действительно идут рассказы о каких-то дядях, которые самых честных правил (аплодисменты). Естественно, что Хлебников понял это. И когда он это понял, ему показались смешными слова о сбрасывании Пушкина с парохода современности. Ясно было, что речь идет о некой тайнописи, вот почему хлебниковеды вполне естественно говорят о пушкинизмах В. Хлебникова. Он будет неоднократно обращаться к самому простейшему стиху, как бы предвосхищая тем самым то, что произойдет после его смерти. А после его смерти естественное произошло…
Когда Хлебников написал: “Когда я написал “Манч, манч, эхамчи” (с этими словами умирает фараон), — я плакал, я рыдал, а сейчас, — говорит Хлебников, — эти слова, эти звукосочетания для меня ничего не значат”. Но это означало одно: в тот момент, когда он это писал, отверзлась дверь мироздания, а в тот момент, когда, говоря сегодняшним языком, чакры закрыты, те же самые ангельские магические звуки не будут значить ничего, даже для самого В. Хлебникова.
Хлебников погибал не столько от голода и послетифозного паралича, сколько от осознания того, что труды его были всуе, как он сказал, и что легковерные литературоведы приняли за чистую монету. И с ужасом увидел он, перефразируя евангельское: “И вышел сеятель сеять, и вот иное зерно упало при дороге, и было унесено ветром, другое на камень и не проросло, а иное в землю добрую”. Вы знаете, что в русской культуре это — “сеятель знанья на ниву народную…” у Некрасова, и дальше оптимистическое “Сейте разумное, доброе, вечное”; Пушкин был уже менее оптимистичен: “Свободы сеятель пустынный…” заканчивается “Паситесь, мирные народы” и т.д. Хлебников более милостив к стаду баранов. Он говорит: “И с ужасом я понял, что я никем не видим, что нужно сеять очи, что должен сеятель очей идти”. Я думаю, что поиски новых семантик поэтических, поиски доломерия Лобачевского — это и есть сеяние очей.
Но после Хлебникова наступила ситуация чрезвычайно интересная вот в каком отношении. Хлебникову легко было маскироваться под шествие, под окна РОСТА, выходить на улицу; здесь он вместе с Блоком ощущал очистительный вихрь, который был очистительным до того момента, пока не расстреляли Гумилева. С момента отстрела поэтов революция превращается в свою противоположность. То же самое происходит и с семантикой.
Теперь обэриуты, которые пришли. Ну, конечно, Заболоцкий никогда не скрывал, что он ученик Хлебникова. Но обратите внимание, часто говорят: “Смотрите, вот ученик Хлебникова, он написал «Столбцы», а в конце жизни видите какие стихи — от Суркова не отличишь”. Это часто рассматривается как обыкновенное малодушие, но на самом деле было и другое. Дело в том, что это действительно Хлебников открыл новый принцип кодировки, и по этому принципу действительно совершенно неважно, какой поэтикой пользоваться. Можно пользоваться поэтикой “чижик-пыжика”. Можно пользоваться «Окнами РОСТА», можно, как это делали обэриуты, ангелические знания перекодировать на детские считалочки. Я приведу вам пример такой кодировки, которой пользовался Хармс, самый тонкий из учеников Хлебникова.
Кстати, Хлебников, поставив задачей своей разрушить силлабо-тоническую структуру, все-таки ее не разрушил. Почему? Потому что, как оказалось, прав был Мольер: “Подумать только, всю жизнь изъяснялся прозой, и никогда не подозревал, что говорю прозой”. Получилось же так, что всякий человек, пишущий стихи, изъясняется силлабо-тонической просодией, независимо от того, есть в конце рифма или нет. Оказалось, чтобы вырваться из этого, есть еще один путь. Этот путь я называю условно анаграммным стихом. Этим стихом написаны «Илиада», «Слово о полку Игореве», Библия, — одним словом, все, что написано по-настоящему.
Анаграммный стих не бесконечное количество степеней свободы выше силлабо-тонической просодии, и вот чтобы вы почувствовали, что такое анаграммный стих, я покажу принцип кодировки у Даниила Хармса. Вот, например, у него фигурирует некая звезда АГАМ. Анаграмма подразумевает любое количество перестановок для добывания скрытого сакрального смысла. Если мы здесь воспользуемся нужным нам количеством перестановок, мы получим простейшую перестановку, обратное течение времени, МАГА, т.е. «Звезда АГАМ» есть не что иное, как «Звезда мага». Или в другом случае, ХАРМС, Даниил ХАРМС. Мы знаем, кто такой Даниил, пророк Даниил, ввергнутый в ров, или пророк Даниил, предшественник Апокалипсиса, который читал звездные письмена (а для Хлебникова это было самым главным, и для его учеников, естественно, тоже). Почему ХАРМС? Потому что ХАРМС — это ХРАМ. Храм Даниила. При должных перестановках. Или другой случай. У Хармса человек читает книгу. К нему подходит другой и спрашивает: что ты читаешь? Он отвечает: Я читаю книгу МАЛГИЛ. Но книга МАЛГИЛ при анаграммном прочтении есть МАГ ЛИЛ — тайное имя Хармса. Таким образом, мы видим, что по мере дебилизации нашей цивилизации, по мере падения культуры возрастала анаграммность стиха, и она достигла такого уровня, на котором анаграммный стих и появился. И тогда поэзия пришла на роль откровения и стала посланием. Вот прочтение поэтического текста как послания — это и есть не что иное, как те новые семантики, которые открываются у Хармса и у Хлебникова.
Спасибо.
Г Москва
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
ТАНЦПЛОЩАДКА
***
Пегаса сдержанное ржание…
И – в самом центре содержания
Космического бытия,
О, Муза…Правда ль? – ты и я –
Летим… Нет! – скачем на Парнас…
Нет! Это снова смелых нас
Несёт отчаянный Пегас…
2023
СОПРОМАТ
Сопротивленье – русский мат –
Материалов –
Сопромат…
Со школьно-институтских лет:
Был хулиган,
А стал поэт…
В ком Божий промысл –
Секрет,
Сопротивляйся или нет.
ТАНЦПЛОЩАДКА
Над головой раскинув руки, –
О, юности родные звуки! –
Два голубя и две подруги-
Вороны пляшут буги-вуги…
А ты в сторонке от людей
Стоишь, как старый воробей…
***
Она поёт, играет на гитаре…
А он – весь в поэтическом угаре –
Ей подпевает… Видно, – как – горит…
Дымящийся, влюблённо-глупый вид…
Боготворит – за что и почему?
Увы, ему известно одному…
ЗАОДНО
Недоумок недоумевает…
А мудрец мудрит, не унывает…
У него оптимистичный вид,
И опять – отличный аппетит…
Не случайно – оба заодно –
Из одной бутылки пьют вино…
Мирно обсуждая – Ну-и-ну! –
Рок, судьбу, теракты и войну…
ПАМЯТИ ПАНКИНА
1.
ДИФИРАМБ БОРИСУ ПАНКИНУ
24 июля 2012 г Красноярск
Вий приказал:
– Подымите мне веки! –
Миг – и увидел Хому…
Панкин сказал:
– Поднимите мне рейтинг!
Или я сам подниму… –
Миг –
И на зеркале сайта,
Панночку Музу любя,
В роли boy-friend-Гигабайта
Панкин
Увидел
Себя!
2.
12 Февраля 2019 г
Вечность
Крылья распахнула:
Кто смелей? – признайся сам!
Рыжий, Панкин, Жумагулов,
В. Прокошин, Мандельштам…
Кузнецов или Рубцов?
Пастернак или Шатров?
Гумилёв, Есенин, Блок,
Л. Губанов…
Видит Бог,
Что, пока живёт поэт,
На вопрос ответа нет.
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
ПСЕВДОНАРОДНАЯ ЧАСТУШКА
– Ты вакцина. Я ковид.
У тебя неважный вид
По дороге на Тот свет…
Не люблю тебя Привет!
***
От пролога к эпилогу я пою молитву Богу, –
И не молод, и не стар, в темноте, как SYPER-STAR…
Впереди – ночной погост
Манит искорками звёзд…
***
Засыпая сладким сном,
Исчезаю, забываюсь…
Но, – забыт – в краю родном –
Слава Богу! – просыпаюсь…
Из романа «Прощай, спиртное!»
***
– Я бросил пить…Зато не бросил петь!
И думаю, что никогда не брошу.
И в зеркало смотреть не стану впредь
На чуть было не спившуюся рожу…
***
Жизнь становится бесцельной
И бессмысленной, увы,
Потому что всюду цены-
Выше, выше головы…
***
Все утешенья лживы…
Напрасно хмурить бровь.
Пока с тобой мы живы,
Правдива лишь любовь!
***
Предвечная сонливость и усталость…
Мечтать и вспоминать – что мне осталось?
Там – Мандельштам… Иосиф Бродский – там…
А кто же – здесь? Молчит Благая весть.
8-й ЭТАЖ
Да или нет? Налево или вправо?
Вверх или вниз? 8-й этаж. Карниз…
Так, если рассудить об этом здраво,
Всё – в нашей воле: ах, – кураж, каприз…
ХОР И СОЛО
– Мы все – за одного!
Ты не один… Не трусь!
Не бойся ничего!
– Да я… и не боюсь…
Николай ЕРЁМИН Ноябрь 2023 г Красноярск
ВИНО ВИНЫ к 100летию АСТАФЬЕВА
***
Тили-тили, трали-вали…
Все вокруг поумирали…
Ну, а кто ещё живёт,
Тот, увы, помрёт вот-вот…
Потому что – ну-и-ну –
Бог устроил всем войну
И из Космоса глядит,
Кто кого перебедит…
Неужель и я умру?
Неужели станет прахом
Всё, что в сердце на ветру
Страстно билось под рубахой?
Мёрз во льдах…Горел в огне…
Словом был и делом занят…
Неужели всё во мне –
Лучшее – бесследно канет?
…Всё мне было по плечу!
Сердце, ты об том знаешь.
Даже думать не хочу,
Что стареешь, угасаешь…
Что любимая жена
Хочет сжить меня со света…
Ангел или сатана?
У вопроса нет ответа,
И шепчу я, догорая:
– Образумься, дорогая…
ПАМЯТИ ГОРЛАНА-ГЛАВАРЯ,
Авторов поэмы «Мёртвые души» и пьесы «Живой труп»
«Не день не год –
а вся жизнь
памяти жертв репрессий!!!»
Константин КЕДРОВ 1 ноябрь 2016
Как памятник всем жертвам репрессанса,
Достойным неореабилитанса –
Радуюсь я:
Это
мой
труп
Вливается в труп моей республики!
А может быть, совсем наоборот…
Сейчас ни Бог, ни Бес не разберёт,
Кто – Лев Толстой, кто – Гоголь…
Боже мой!
Кто – труп живой…
Кто – мёртвая душа…
Так в Ленингаде или в Москвабаде
– Остановись, мгновенье, ты прекрасно! –
Бессмертна жизнь
И очень хороша…
***
Не забыл я ни о ком…
Всех поздравил с праздником
Единенья Акции
В самоизоляции…
Чтобы все, чей нос в вине,
Не забыли обо мне…
О! Весь день:
Вина вины виною…
И всю ночь:
Вино вины со мною…
***
ПЛЮСинск и МИНУСинск
В душе моей живут…
И дарят – игрек, икс –
То хаос, то уют…
И жаль, что не в Плюсинск,
Где Божья благодать,
А в ссылку, в Минусинск,
Направлен я опять…
СОНЕТ САМОВНУШЕНИЯ
Было всё хорошо?
Днём, в ночи, до зари:
– Будет всё хорошо! –
Сам себе говори.
Не пугайся, не ври
И душой не криви…
– Будет! Будет ещё
Хорошо! – говори…
Скажешь:- Чёрт побери! –
Помолчи, не дури…
Будет всё хорошо
Днём, в ночи, до зари
Бормочи, говори:
– Будет! – Ну, повтори…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
Дух поёт – подпевает Душа…
Песня – Ах! – до чего хороша…
Так когда-то – пьяны без вина –
Пели вместе и я, и она…
***
Мелодия звучит во сне
И наполняется словами…
Гармония во мне и вне
Важней, чем хаос между нами…
ХОТЕЛОСЬ
Хотелось быть вместе, всего лишь!
Но всюду, увы, – беспредел:
Наш поезд ушёл – не догонишь…
А наш самолёт – улетел…
***
Мысль идёт по верному пути
За Тобою, Господи, прости,
Лишь бы знать, что будет впереди…
Ах, куда же ей ещё идти?
***
Всё-всё пройдёт…Но всё останется,
Что людям ты промолвить смог…
Стихи – последняя инстанция,
В которой – Слово, Ты и Бог…
Ноябрь 2023 г
В НЕПОГОДУ
БЕЗ СЛОВ
Блеском глаз вдохновлённые, – в силе –
Мы без слов о любви говорили…
И за нас – день и ночь, влюблена,
Говорила морская волна…
А слова, да и то шепотком,
И стихи – зазвучали потом…
ПОЛУСОНЕТ
– Да- да- да?
– Нет- нет- нет…
– Да?- Да?- Да?
– Нет!- Нет!!- Нет!!!
-Да? – Да?? – Да????
– Да!!! – Да!! – Да!
– Вот беда… – Вот беда…
СОНЕТ ПРО ФЛЕЙТУ ИВАНОВА
Всю жизнь звучала флейта Иванова
О том, что не забыто и не ново:
О первой страстной ласковой любви,
Надежде, Вере,…Храме на крови,
Который был воздвигнут – и разрушен…
И долго никому совсем не нужен…
Но вот среди божественных чудес
Внезапно в полнолуние воскрес…
И всю-то ночь над музыкой без слов
Трудился вдохновенный Иванов…
Волшебник, лунный лунь, мой юный друг,
Пока не превратился в лунный звук…
И во дворе собаки – ну-и-ну –
Перекликаясь, взвыли на Луну…
В ПЕРЕПЛЁТЕ
«зол гол лог лоз»
В. Хлебников
Перевертни стали палиндромами,
Палиндромы стали перевертнями,
Между воротами и хоромами,
Обрастая бреднями и сплетнями…
А поэт – бессмертно-стар-устал –
В переплёте памятником стал.
***
И сказал вдруг философ, мой друг:
– Зодиак стал коварным, однако…
Неслучайно поэты вокруг –
Все – уходят в созвездие Рака…
Как теперь величают, заметь,
Поэтессу по имени Смерть…
В САДУ
Перезрели яблоки в саду…
Их никто, увы, не собирает…
Некому! Деревья, на беду,
Как в бреду, болеют, вымирают…
По тропинке в опустевший дом
Вечность входит с яблочным вином…
ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
МЕТЛА И КОЧЕРГА
На метле она летала…Я летал на кочерге…
Ах, не много и не мало, – Счастливы, нога к ноге…
Сколько лет у очага спят метла и кочерга…
А бывало – хоть бы хны! – долетали до Луны…
В НЕПОГОДУ
Выхожу в непогоду – и сквозь ливень гляжу…
И на чистую воду сам себя вывожу…
Ах, пока между строк –
Мчится мутный поток…
***
То заплачется…То захохочется…
То чего-то такого захочется,
От чего ни уйти, ни сбежать…
И опять на душе благодать…
***
От сокрытия – до открытия…
От наития – до соития…
От распития – до распятия…
От со-бытия до не-бы-ти-я…
ЖЕМЧУГА
Недаром, драгоценности ценя,
Подруга убежала от меня…
К тому, кто жемчугами поманил…
А я её ни в чём не обвинил…
НАД РЕЧКОЙ
Над речкой
Бабочки порхают…
Стрекозы
Крыльями шуршат…
ПОЭЗИЯ
Что такое поэзия? Это
Луч рассвета – вне тьмы и запрета…
Вдохновенная метаморфоза…
Остальное – презренная проза.
ВЕРЛИБР
Помню,
Я восхищался тобой…
Отчего же теперь
Возмущаюсь?
МНЕ ГОВОРЯТ
Мне говорят:
– Как сладко умереть!-
А я в ответ:
– Как горько умирать…
НЕЛЬЗЯ
И нельзя
На земле нам расстаться…
И нельзя
В небесах повстречаться…
Ноябрь 2023 Красноярск
Александр БАЛТИН
Альманах Миражистов
ПОРФИРИЙ ОПТАЦИАН
Средь христиан поклоннику Эллады
Оптациану тяжело дышать.
Прикидываться, лицемерить надо
И изощрённые стихи писать.
Лишён имущества, на остров сослан,
Где кроме скал и коз нет ничего.
Но возвращён, и дальше будет острой
Жизнь, не суля поэту торжество.
Как разводил сады словес узорно!
Фигурные как созидал стихи!
Сквозь оную игру взойдут ли зёрна
Успеха, коль усилья велики?
В прихожих знатных вилл с гробовщиками,
С ростовщиками он заказов ждёт.
Поднявши чудо красоты на знамя
Хотелось жить, – жаль, данность не даёт.
* * *
С мраморного возвышенья Юлиан
На толпу не мытых, волосатых,
Яростью кипевших христиан,
Презирая их, смотрел – разъятых
Собственными распрями…
Вон те
Донатисты, тут цецилиане,
Ариане – каждый в пустоте,
В собственном мыслительном тумане.
Изорвать друг друга в клочья рад
Всякий: братолюбие такое.
Грустно: олимпийцев вертоград
Затопило варево людское.
НАДЁЖНА ЛИ ЗАЩИТА?
Даст ли поэзия вариант защиты, да ещё надёжной?
Николай Ерёмин, выпустив альманах «Надёжная защита» – утверждает именно это:
проводя читателя изначально тропами Константина Кедрова-Челищева:
сложными лабиринтами его поэзии:
Возьми свой посох и суму
И подчиняй себя уму
Твой посох умный как андроид
Шагай смелее гуманоид
В андроиде вся ноосфера
Ориентирован гетеро
Шагай по небу как Шагал
Который Богу помогал
Культурологический космос Константина Кедрова-Челищева велик и пространен,
тут легко мешаются самые разные области,
чтобы,
преобразовавшись в алхимическом тигле,
просиять поэзией.
***
Одушевлённым видит космос Николай Ерёмин:
Не машина времени
В Космосе летит…
А – в кромешной темени –
Как метеорит –
Сердце веселя,
Мчится мысль моя –
В глубь… И в даль… И в высь…
– Муза, отзовись!
О, это прекрасно:
всюду видеть жизнь духа,
живую и трепещущую,
определяющую музыку мира…
***
…современность – странно-звуково перекликающуюся с обэриутскими моментами и мотивами,
предлагает,
играя смыслами совершенно всерьёз,
Виталий Овчаренко:
Если спят коты спокойно,
То мурлыча, то храпя,
Не в каком-нибудь Стокгольме,
А в квартире у тебя –
Это значит, всё прекрасно
В непростой твоей судьбе –
Пусть могучий Дерипаска
Позавидует тебе.
***
Знаменитая песня – на стихотворение Анри Волохонского,
некогда представлявшего бушевавший СМОГ,
прозвучит средневековой тайной и сакральной нежностью:
Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И с яркою стеной
А в городе том сад
Всё травы да цветы
Гуляют там животные
Невиданной красы…
Будет ли защита?
Будет ли защита одинокому человеческому сердцу от гроз и бурь мира: предоставит ли её поэзия?
Неизвестно.
Но
альманах Николая Ерёмина существует.
Александр Балтин Город Москва
Елизавета Юрьевна КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
Альманах Миражистов
8 декабря 1891 – 31 марта 1945 года
| * * *
Буду только зрячей, только честной, – (У несчастья таковы права), – Никаких полётов в свод небесный И рассказов, как растёт трава.
Буду честно ничего не видеть, Ни во что не верить и не знать. И неизживаемой обиде Оправдания не подбирать.
Избрана я. Гостя посетила, Подошла неведомой тропой. Всё взяла, – одним лишь наградила – Этой дикой зрячестью слепой.
<193?>
* * *
Вдруг свет упал, и видны все ступени От комнаты, где стол, плита, кровать, Где только что развёрнута тетрадь, – Куда-то вдаль, где облачные тени, И вдаль ещё, где блещет благодать.
Так сильно связано всё в жизни в узел вечный: И неба синь, и улиц серый прах, И детский звонкий крик, и смысл в стихах, – Что кажется, – вот пьяный нищий встречный, – А за спиной широких крыл размах.
Пронзительным лучом, крепчайшей нитью Отсюда мы уводимся за грань. И средь людей гудит иная брань, И кажется, что к каждому событью Касается невидимая длань.
<до 1937>
* * *
Взлетая в небо, к звёздным, млечным рекам Одним размахом сильных белых крыл, Так хорошо остаться человеком, Каким веками каждый брат мой был.
И, вдаль идя крутой тропою горной, Чтобы найти заросший древний рай, На нивах хорошо рукой упорной Жать зреющих колосьев урожай.
Читая в небе знак созвездий каждый И внемля медленным свершеньям треб, Мне хорошо земной томиться жаждой И трудовой делить с земными хлеб.
<191?>
* * *
За этот день, за каждый день отвечу, – За каждую негаданную встречу, – За мысль и необдуманную речь, За то, что душу засоряю пылью И что никак я не расправлю крылья, Не выпрямлю усталых этих плеч.
За царский путь и за тропу пастушью, Но, главное, – за дани малодушью, За то, что не иду я по воде, Не думая о глубине подводной, С душой такой крылатой и свободной, Не преданной обиде и беде.
О, Боже, сжалься над Твоею дщерью! Не дай над сердцем власти маловерью. Ты мне велел: не думая, иду… И будет мне по слову и по вере В конце пути такой спокойный берег И отдых радостный в Твоём саду.
22 августа 1933
* * *
Земля человека не хочет, Заботы его и трудов. Водой его стены подточит, Развеет их силой ветров.
И будут дубравы и рощи В безлюдье своём зелены. И стебель подымется тощий В расщелинах старой стены.
Но люди земле моей милы, Когда, завершивши свой путь, К разверстому зеву могилы Усталое тело несут.
Вот, в чёрной лежи колыбели, – Ах, баюшки-баю-баю, Чтоб больше ветра не гудели, Закаты огнём не горели, Не веяли б снегом метели, Не мучали б тихость твою.
до 1937
* * *
Знаю я, что будет тишина, Этой ночью подойдёт, быть может, И ни горе больше, ни вина, Ничего мой дух не потревожит.
Как собака, лягу я у ног, У хозяйских ног, средь серой персти, И Хозяин скажет: мой щенок, Мой щенок с взлохмаченною шерстью.
…Господи, вот глупый Твой щенок Неумело Твои ноги лижет. Дай мне вечность пролежать у ног, – Только б потеплее и поближе…
<193?>
* * *
И в эту лямку радостно впрягусь, Желай лишь, сердце, тяжести и боли. Хмельная, нищая, святая Русь, С тобою я средь пьяниц и средь голи.
О, Господи, Тебе даю обет, – Я о себе не помолюсь вовеки, – Молюсь Тебе, чтоб воссиял Твой свет В унылом этом, пьяном человеке…
В безумце этом или в чудаке, В том, что в одежде драной и рабочей, Иль в том, что учится на чердаке Или ещё о гибели пророчит.
Европы фабрики и города, Европы фермы, шахты и заводы, – Их обрести Господь привёл сюда Необретаемой свободы.
И средь полей и городов молюсь За тех, кто в этой жизни вечно голы, Хмельную, нищую, святую Русь Ты помяни у Твоего престола!
1931, Ницца
* * *
Как они живут спокойной жизнью, Когда ветер облака метёт, Когда каждую минуту может брызнуть Дождь неистовый потопных вод?
Дети с куклой, женщины с вязаньем, Пчелы с мёдом, – множество труда. Как успеть с грехом и наказаньем, Как успеть до Страшного Суда?
<до 1937>
* * *
Какие праздничные дни – Чем дальше в жизнь, тем чаще, чаще. Мне кажется трава сродни, И старый дуб – мой милый пращур.
Когда-нибудь Тебе на суд Я с грустью принесу любовной Полей родимых изумруд И прах земли единокровной.
Единая нас носит мать, Единая растит утроба. И как Ты можешь покарать Своё подобие и образ?
Мы выйдем из могил и нор, – Зверь, камень, человек, растенье, – И предрешит Твой приговор Всеобщее восстановленье.
лето 1930
* * *
Когда мой взор рассвет заметил, Я отреклась в последний раз; И прокричал заутро петел, И слёзы полились из глаз.
Теперь я вновь бичую тело; Обречена душа; прости. Напрасно стать земной хотела, – Мне надо подвиг свой нести.
Мечтать не мне о мудром муже И о пути земных невест; Вот с каждым шагом путь мой уже, И давит плечи чёрный крест.
<до 1917>
* * *
Когда-нибудь, я знаю, запою О неподвижности, о мерной мере. Ведь не поспешны ангелы в раю И мудрые не суетятся звери.
И только тот, кто создан в день шестой, Кто мост меж жизнью тварной и Господней, Всё мечется в своей тоске пустой, Свободней духов и зверей безродней.
Навек покинув эту плоть мою, Такую же, в какой томятся звери, В Твоём прохладном, голубом раю Когда-нибудь, я знаю, запою О неподвижности, о мерной мере.
<до 1937>
* * *
Кто я, Господи? Лишь самозванка, Расточающая благодать. Каждая царапинка и ранка В мире говорит мне, что я мать.
Только полагаться уж довольно На одно сцепление причин. Камень, камень, Ты краеугольный, Основавший в небе каждый чин.
Господи, Христос – чиноположник, Приобщи к работникам меня, Чтоб ответственней и осторожней Расточать мне искры от огня.
Чтоб не человечьим благодушьем, А Твоей сокровищницей сил Мне с тоской бороться и с удушьем, С древним змием, что людей пленил.
1932, Гренобль
* * *
Не буду ничего беречь, Опустошённая, нагая. Ты, обоюдоострый меч, Чего ж ты медлишь, нас карая?
Без всяких слаженных систем, Без всяких тонких философий, Бредёт мой дух, смятен и нем, К своей торжественной Голгофе.
Пустынен мёртвый небосвод, И мёртвая земля пустынна. И вечно Матерь отдаёт На вечную Голгофу Сына.
<до 1938>
* * *
Нежданно осветил слепящий, яркий свет Мой путь земной и одинокий; Я так ждала, что прозвучит ответ; Теперь же ясно мне – ответа нет, Но близятся и пламенеют сроки.
О, тихий отзвук вечных слов, Зелёной матери таинственные зовы. Как Даниил средь львиных рвов, Мой дух к мучению готов, А львы к покорности готовы.
* * *
Нет, Господь, я дорогу не мерю, – Что положено, то и пройду. Вот услышу опять про потерю, Вот увижу борьбу и вражду.
Я с открытыми миру глазами, Я с открытою ветру душой; Знаю, слышу – Ты здесь, между нами, Мерой меришь весь путь наш большой.
Что же? Меряй. Мой подвиг убогий И такой неискупленный грех, Может быть, исчислением строгий, – И найдёшь непростительней всех.
И смотреть я не буду на чашу, Где грехи мои в бездну летят, И ничем пред Тобой не украшу Мой разорванный, нищий наряд.
Но скажу я, какою тоскою Ты всю землю Свою напоил, Как закрыты дороги к покою, Сколько в прошлом путей и могил.
Как в закатную серую пору Раздаётся нездешний набат И видны истомлённому взору Вихри крыльев и отблески лат.
И тогда, нагибаясь средь праха, Прячась в пыльном, земном бурьяне, Я не знаю сомненья и страха, Неповинна в свершённой вине.
Что ж? – Суди! Я тоскою закатной, Этим плеском немеркнущих крыл Оправдаюсь в пути безвозвратном, В том, что день мой не подвигом был.
1941, Париж
* * *
Ни формулы, ни мера вещества, И ни механика небесной сферы Навек не уничтожат торжества Без чисел, без механики, без меры.
Нет, мир, с тобой я говорю, сестра, И ты сестру свою с любовью слушай, Мы – искры от единого костра, Мы – воедино слившиеся души.
О, Мир, о мой одноутробный брат, Нам вместе радостно под небом Божьим Глядеть, как Мать воздвигла белый плат Над нашим хаосом и бездорожьем.
* * *
Обрывки снов. Певуче плещут недра. И вдруг – до самой тайны тайн прорыв. Явился, сокровенное открыв, Бог воинств, Элогим, Даятель щедрый.
Что я могу, Вершитель и Каратель? Я только зов, я только меч в руке, Я лишь волна в пылающей реке, Мытарь, напоминающий о плате.
Но Ты и тут мои дороги сузил: «Иди, живи средь нищих и бродяг, Себя и их, меня и мир сопряг В неразрубаемый единый узел».
* * *
Подвяжут белым платом челюсть И руки на груди скрестят, Навек закроют мёртвый взгляд, – О, дней быстротекущих прелесть…
Пусть землю заступом и ломом Тревожат люди для меня… Чрез сколько лет предстану я Таким тяжёлым чернозёмом?
<до 1937> * * *
Пусть отдам мою душу я каждому, Тот, кто голоден, пусть будет есть, Наг – одет, и напьётся пусть жаждущий, Пусть услышит неслышащий весть.
От небесного грома до шёпота, Учит всё – до копейки отдай. Грузом тяжким священного опыта Переполнен мой дух через край.
И забыла я, – есть ли средь множества То, что всем именуется – я. Только крылья, любовь и убожество, И биение всебытия.
* * *
Там было молоко и мёд, И соки винные в точилах. А здесь – паденье и полёт, Снег на полях и пламень в жилах.
И мне блаженный жребий дан, – В изодранном бреду наряде. О Русь, о нищий Ханаан, Земли не уступлю ни пяди.
Я лягу в прах, и об земь лбом. Врасту в твою сухую глину. И щебня горсть, и пыли ком Слились со мной во плоть едину.
<до 1937>
* * *
Тружусь, как велено, как надо; Ращу зерно, сбираю плод. Не средь равнин земного сада Мне обетованный оплот.
И в час, когда темнеют зори, Окончен путь мой трудовой; Земной покой, земное горе Не властны больше надо мной;
Я вспоминаю час закатный, Когда мой дух был наг и сир, И нить дороги безвозвратной, Которой я вступила в мир.
Теперь свершилось: сочетаю В один и тот же Божий час Дорогу, что приводит к раю, И жизнь, что длится только раз.
* * * Увидишь ты не на войне, Не в бранном пламенном восторге, Как мчится в латах на коне Великомученик Георгий
Ты будешь видеть смерти лик, Сомкнёшь пред долгой ночью вежды; И только в полночь громкий крик тебя разбудит – зов надежды!
И белый всадник даст копьё, Покажет, как идти к дракону; И лишь желание твоё Начнёт заутра оборону.
Пусть длится напряженья ад, – Рассвет томительный и скудный, – Нет славного пути назад Тому, кто зван для битвы чудной.
И знай, мой царственный, не я Тебе кую венец и латы: Ты в древних книгах бытия Отмечен, вольный и крылатый!
Смотреть в туманы – мой удел; Вверяться тайнам бездорожья И под напором вражьих стрел Твердить простое слово Божье,
И всадника ввести к тебе, И повторить надежды зовы, Чтоб был ты к утренней борьбе И в полночь – мудрый и готовый. 26 июля 1916
* * * Устало дышит паровоз, Под крышей белый пар клубится, И в лёгкий утренний мороз Торопятся мужские лица.
От городов, где тихо спят Соборы, площади и люди, Где тёмный каменный наряд Веками был, веками будет,
Где зелена струя реки, Где всё в зеленоватом свете, Где забрались на чердаки Моей России дикой дети, –
Опять я отрываюсь в даль; Моя душа опять нищает; И только одного мне жаль, – Что сердце мира не вмещает. осень 1931
* * *
Я знаю, зажгутся костры Спокойной рукою сестры, А братья пойдут за дровами, И даже добрейший из всех Про путь мой, который лишь грех, Недобрыми скажет словами.
И будет гореть мой костёр Под песнопенье сестёр, Под сладостный звон колокольный, На месте на Лобном, в Кремле, Иль здесь, на чужой мне земле, Везде, где есть люд богомольный.
От хвороста тянет дымок, Огонь показался у ног И громче напев погребальный. И мгла не мертва, не пуста, И в ней начертанье креста – Конец мой! Конец огнепальный!
17 июля 1938, Париж
* * *
Я струпья черепком скребу. На гноище сижу, как Иов. В проказе члены все нагие, Но это что… Вот дочь в гробу…
Друзья, у нас с Предвечным счёт, Но милосерд Он даже в гневе. Пусть некогда в проклятье Еве Велел понесть Он жизнь во чреве, – И вот теперь Он жизнь берёт.
Я струпья черепком скребу… Друзья, склоните ниже главы, – Вот, приближается Царь Славы, Чтоб мукой освятить рабу. Источник 45-я параллель poems@45parallel.netВикторинаПоиск |
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=488479
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=496996
ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580691:
КАЙФ new
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=580520
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
СОЛО НА РОЯЛЕhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=576833
РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=575083
КОЛОБОК-ВАМ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573921
Внуки Ра
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=573474
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=572148
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=571826
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=570593
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=569224
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=567900 http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=565809
ЗЕЛО БОРЗОhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=564307
РОГ ИЗОБИЛИЯ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=561103
| БОМОНД
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=553372 |
| ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=549135 |
| КаТаВаСиЯ
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=536480 |
| КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=534005 |
| ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=531424 |
| ФОРС-МАЖОРhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=527798 |
| СИБИРСКАЯ ССЫЛКАhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520612 |
| СЧАСТЛИВАЯСТАРОСТЬhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=520121 |
| АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив”
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=510444 |
| 5-й УГОЛ 4-го ИЗМЕРЕНИЯhttp://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=507564 |
. 2023
АНГЕЛЫ ТРУБЯЩИЕ
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН
Елизавета Юрьевна КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
2023
Автор публикации
