ОБЕЗЬЯНЫ И ОЛЕНИ
Я из породы гордецов
рога мои на загляденье,
обидно лишь, что для отцов
иметь такие оскорбление…
***
Обезьяна ушла от Каза, гордо покачивая меховыми бедрами. Демонстрируя торчавшие из грудной шерсти коричневые сосцы. Этой ночью она с презрением бросила ему:
– У тебя слишком маленький!
А утром собралась молча, с надменностью победителя взирая, удалилась из его пещеры.
***
Шкура входа уже отколыхалась, а Каза всё стоял, глядя по направлению внезапного одиночества и скрывшейся там черноволосой попки. Он не думал, что она уйдет… Тем более из-за этого…
Были ссоры. Были и сексуальные фиаско с его стороны, хотя он старался, всякий раз изобретая новенькое, отслеживая реакции своей обезьяны.
Но чаще всего Каза ставил обезьяну на колени. И как можно глубже погружался в нее сзади. Он давно раскусил, что именно в этой позе его размер подходит лучше всего. Об этом кричали ее стоны.
***
– Почему он у тебя такой короткий? – однажды спросила обезьяна.
– Толстенький зато!
– Мне не нужен толстый! Мне нужен длинный! – теперь она возмутилась его тупости.
– Но почему? Все же обезьяны любят толстые! – искренне удивился Каза.
– Потому что моя эрогенная точка возле матки, а твой не достает.
***
Вот он и доставал как умел, по своему, по обезьяньему…
***
Он, будто опомнился и решил догнать ее. Он не любил ненавидеть, поэтому не имел живых врагов. А она безусловно стала врагом. Настигнуть и сожрать!
ВСТРЕЧА
Художник Вечер Сюр Фантаст
не ищет в муках вдохновения,
его картины, лишь мгновенья,
дня уходящего балласт.
Он лепит мемы для постов
инет-пространство засоряя,
пространство-время засерая
вихлянием вычурных скотов…
***
Каза жил у реки. Каза Смотритель Окна. Только что вернулись обезьяны, перегруженные товаром, украденным у людей. Уже разбежались по норам и пещерам. Ночь для сна, если нет срочности.
С утра начнется разврат. И на весь день, пока все ни упьются, ни переспят друг с другом. Теперь и у него появился повод для утешения на стороне. Так и быть, он посетит завтрашнее мероприятие. А то и друзья обижаются на строгую жизнь приятеля…
***
Ах, что значит почки молодой обезьяны. Пахнут бананом. Не рыхлые. Его собственные поизносились. Болели от пива, которое Каза обожал. Сырые органы отменное средство клеточной реабилитации. Помогает сразу, после переваривания.
Он взял у нее почки и сердце, остатки раздал соседям. Почки как лекарство, потому что для лечения больного органа нужен здоровый аналогичный. Этих двух должно хватить. Завтра проверит. В остальном он здоров, как слон, а сердце, просто, на память. В коллекцию бывших…
***
В глубине прохода кто-то барахтался. Что такое?! Никого не должно…
Каза был у кромки, когда словно бревно что-то вылетело из хлопнувшего Окна. Это дело совпало с темнотой. Проще закосить под дурака, чем разобраться, что происходит. И надо же – невезение летело прямо в него…
***
От страха обезьяны превращались в металлические пластины. Они, как бы, на время умирали, пока пластины валялись, где придется, потому что вроде как что-то обезьяне угрожало. Какая-то же часть сознания контролировала периметр и осуществляла развоплощение.
Способность досталась им от предков. Так они сохраняли свой вид. Кстати, железяка упавшая в воду, могла пролежать целую вечность на дне, если обезьяний индивид боялся воды.
Похоже у природы был расчет, что никто не нападает на прокатные листы и не убивает, якобы, не живое, к тому же, имелась определенная прочность превышавшая крепость большинства угроз.
Скажете, странный способ спасения?! А чем он страннее того, чтобы сунуть башку в песок, да, еще с разбегу?!
***
У Каза была собственная гипотеза о возникновении способности. В процессе эволюции это свойство выработали трусы. Подтверждал догадку утренний случай…
Обезьяна не испугалась, когда он с перекошенной мордой окликнул ее. Замстило в гневе, что она может перевоплотиться. Но она не перевоплотилась. Она смотрела с презрением. Она презирала его, пока глаза ее ни потухли…
***
– Сойди с меня. – прокаркал Каза обезьяньим акцентом. – Двинуться не могу…
Он не мог измениться из-за человека, стоявшего на нем и топавшего, словно жаждавшего провалиться в ад. Удалось лишь выдавить пару фраз.
СОШЛИСЬ
Вылезаю из сна, как из ямы –
в карантинной депрессии я.
Написал бы приличную драму,
но не прет в заточении, друзья.
Стал я пленником стен. Однозначно,
вдохновению нужен полет,
а душе нужен купол прозрачный,
а не сверху сосед идиот…
– Я? С кого? Где? – человек растерялся но не сошел, он вертелся на нем и сыпал вопросами, как коза горохом.
КАза поднатужился и как был железной плоскостью, слегка сдвинулся. Человека тряхнуло, но тот устоял. Дождавшись, когда рука станет более полноценной, Каза снова выбросил ее в сторону, уцепился за торчавший из земли корень и рванул с новой силой.
***
Авангард снова устоял, но, приближался рассвет, естественно посветлело и он увидел у себя под ногами странное существо. Полуживое, полу изготовленное на заводе. Авангард соскочил с металлической пластины, в которую были вмонтированы мохнатые рука и голова. На его глазах существо становилось одной из тех обезьян.
“А ну это понятно – другой мир ёпт. – вовремя подумалось Авангарду. – Главное не удивляться. Какой раз уже себе обещаю”.
Обезьяна полностью ожила и стояла перед ним, возвышаясь, как экзотический качок в бурке из кожи и волос на нем же произраставших.
– Слушай, друг, я не хочу никому плохого. – снизу вверх оправдывался попаданец. – Я вообще здесь случайно. И всё из-за бабы. Сбежать хотел.
Авангарда Всеволодовича несло. Его можно понять ситуация не ординарная, разумеется и язык без костей, и в жопе говно не держится. Короче, несчастное и неподвластное человеческой воле состояние буквально всего.
– И тебя обезьяна довела? – спросило существо полурыком.
– Доводит… – почти успокоился человек мирному тону волосатого.
“Буду звать его “Волосатый” – решил Авангард, разумеется, мысленно.
– Выпить хочешь? – спросило существо походившее на гориллу, после чего самодовольно объявило. – У меня, как раз обновление организма прошло.
– Разумеется. – ответил Авангард Всеволодович, не подумав мгновения.
КРАЙНИЙ ЮГ
Это северное море,
словно серебро
в солевом кипит растворе,
берегу в ребро.
Золотые тучи скоро
с неба упадут,
закуют стихии норов
в ледяной маршрут.
Ледоколы, как титаны
поломают лед –
африканские бананы
в Тикси круглый год!
По видимому Солнце взошло. Туман не туман, желтоватая мгла затопила округу. Авангард Всеволодович открыл рот, дыша, как говорится, всем, чем мог, что не облегчало жизнь, а лишь добавляло суеты.
Жгучее ощущение заставляло перепрыгивать с органа на орган. Так бы и тянул носом, глядишь, притерпелся бы, но есть рот, а там такая же слизистая, как в огне от порывистых вдохов.
– Дыши носом. – приказало существо, подтверждая догадку Всеволодовича.
Странно смотреть на говорящую обезьяну. Это блин ни какой-то попадос в щекотливую или трудную ситуацию. Это что-то, даже не из ряда вон. Не лучше, не хуже, не тяжелее, не легче. Чудо?! Если чудо, то жутковатое.
Именно смотреть. Не вежливо, но Авангард вонзал изучающие взгляды в необычного спутника. А когда обезьяна говорила потрясение проникало в душу именно через глаза. Представьте – животное открывает пасть и вместо ожидаемого мяу-мяу или гав-гав издает человеческую речь.
– Не бойся, обезьяна человека не обидит. – горилла, словно читала его мысли, но как-то подозрительно звучал ее голос, саркастически будто. Существо внезапно остановилось, резко развернулось к нему. – Подожди тут.
***
Слишком быстро всё, он даже не огляделся толком, пока шел, – поспевая за мощным проводником, увязая по щиколотки в песке…
Совмещая дыхательное упражнение с изучением местности, человек ждал обезьяну. Обезьяну? Но он сам заявил о себе, что примат. А что, не примат разве? Настоящая горилла.
“Во, попал. – изумлялся человек. – В мир говорящих обезьян. Словно в кине оказался. Забыл как оно называется. Кажется так и называется “Мир обезьян”. Нет, ну, там действительно обезьяны, а у этих фигуры-то человеческие, только морды и волосатость звериная. И своеобразная рыкающая немногословность”.
Интересно, что за вид с научной точки зрения? Как их называть, зверолюди что ли? О, точно! Зверолюд! М-да. Ну,что есть…
“Надо валить!” – на задворках сознания копошилась мысль.
***
Если бы не проблема с атмосферой, окружающая реальность сошла бы за рай. Цветущий юг с пышной растительностью и приторным теплом, не с огненным жаром, а с повышенной влажностью.
“Как в парной”. – вывел Авангард, с осторожностью втягивая горячий воздух, наконец-то, он приноровился к нему.
В глаза бросалось отсутствие цивилизации. Единственным ее признаком была широкая тропа, уводившая вглубь пальмового леса. И даже не тропа, а следы оставленные на песке. Песок был везде, как на острове по телевизору.
Из-за деревьев, как испод земли, вынырнула обезьяна с двумя пивными упаковками. На лице зверолюда утвердилось довольство или что-то похожее.
– Держи. Возвращаемся. Я живу на берегу. – отрыкало существо, видимо, стараясь приличней звучать и двухметрово затопало обратно к реке.
Принимая ледяную упаковку, Авангард облегченно вздохнул, тут же обжигая слизистую носа, срочно переходя на рот. Кто собирается выпить с тобой, не станет тебя убивать. По крайней мере, не с первой же банки.
– А вы одежду носите? – спросил Авангард, стараясь не смотреть на заросшие шерстью булки, идущего впереди. Всё вроде бы ничего, но перспектива общения с голым мужиком смущала. Пусть и таким волосатым, и с обезьяньей мордой..
– Нет. – огрызнулся примат через плечо.
– Нет. – прошептал человек, соглашаясь, что при такой волосатости в таком климате одежда это чересчур.
Существо тоже страдало от духоты, шумно дыша расплющенными ноздрями. Черная шерсть покрылась каплями, и выглядела, как намоченный спортивный костюм, усыпанный бисером.
Они вышли из леса и направились к груде камней просматривавшихся метрах в двадцати. Выбегая на песчаный берег скала разверзала то ли пасть, то ли влагалище. Не совсем так, типа, девственной плевры вход в пещеру занавешивала шкура животного.
Каменный хребет начинался прямо из воды, постепенно вырастая в ширину и в высоту, и где-то в середине лесного массива превращаясь в настоящую горную гряду, одиноко шествовавшую, хотелось бы сказать, в какую сторону света, но Авангард не располагал геоданными. Короче, параллельно тропе. Или почти…
Не сбавляя ход, оглянувшись на человека, горилла каркнула:
– Пришли.
Однако, Авангард Всеволодович не спешил хлебнуть гостеприимства говорящей обезьяны. По человечески залюбовался пейзажем. Будто театральный занавес над рекой плыл желтоватый туман, полностью скрывая противоположный берег. Где-то там дом…
“Дом неизвестно где, а вот отсюдова нужно валить!” – опять эта мысль, кажется, она становилась навязчивой.
– Пошли-пошли человек, в пещере хорошо. Это все туман. Горчичный – мы называем его.
– Да и правда воздух жжет, как горчица. – согласился Авангард, из последних сил переставляя стопы, которые, как назло к концу пути проваливались еще глубже. И влажность. Просто сверхъестественная мреть. Он сам и вся одежда на нем, хоть выжимай…
МИРЫ
я был Творцом в одном из снов
был одинок – мечтал любить
и захотелось этот мир
мне из молекул сотворить
вначале вспомнил я себя
когда-то человеком был
и по подобию, любя,
я человека сотворил.
я дал ему простор земли,
сиянье звезд, тепло огня.
я дал ему искру любви,
жену я дал и дал коня.
дерзай мой первенец, живи,
твори добро, рожай детей
и продолжением твоим
пусть станут тысячи людей…
но как-то грустно стало вдруг,
подумал я – а в чем прикол,
когда он обречен на труд,
из года в год пахать, как вол?
Новый мир продолжал удивлять. Ожидая увидеть чуть ли ни говно “посреди хаты”, в последствии, когда глаза адаптировались, Авангард Всеволодович приятно разочаровался.
***
Можно бы и не опускать занавеску, а лучше убрать совсем. Держа шкуру откинутой Авангард соображал: отпустить край или как-то пристроить.
– Закрой. – рыкнул хозяин, а далее, как бы, между прочим, сообщил. – Рассеется туман, тогда уберу.
Между прочим, постояв пару секунд возле входа, окинув гостя звериным взглядом, он уверенно прошел вглубь, откуда прорычал в менторской тональности:
– Видишь, я же вижу. Чтобы видеть во тьме, нужно почаще в ней бывать.
Наглая обезьяна, мало того, что не пропустил гостя вперед и не придержал перед ним вонючую занавеску, еще и командует, как своими домашними, поучает, как ребенка. Интересно, а семья у него есть? Судя по возрасту, должна быть. Лет сорок ему или немного за. Интересно, а где они сейчас?
– Разувайся и иди сюда. – снова раздался надменный рык.
***
Гориллу звали Каза. Стукнувшись алюминиевыми банками, человек и животное обменялись именами.
Вообще, это не правильно и даже оскорбительно говорить, что Каза животное. Нет, они не животные, они люди. Ну, может быть, зверолюди. Не оригинально и тем не менее.
***
– А разуваться зачем? – удивился Авангард.
– Ковры
– Ковры?! – почти закричал потрясенный Авангард, стряхивая тапок, щупая перед собой пол.
– А что тут такого? Или ты думаешь, что мы в натуре обезьяны?
– Неэт! Просто откуда?
– Оттуда. – в темноте Авангард не увидел, что Каза кивнул подбородком на реку.
“Понятно – наворовали”. – подумал догадливый Авангард.
***
Разумеется, темнота ослепила. В голове, словно обнаглевшая мышь возилась мыслишка, как бы на что нибудь ни налететь и во что-нибудь ни наступить, например, ни угодить в погасший полный пепла очаг. Не хватало еще причинить ущерб гостеприимному хозяину, вдобавок перепачкать золой ноги.
Правую руку отягощала праздничная ноша. Вот, еще и ответственность за доверенный ему груз. Хотя, что с ним случится, он ведь металлический. Опа, человек вспомнил про то, как они встретились с обезьяноподобным и про то, чем был тот вначале…
Человек тут же забыл обо всем, потому что стопы передали в мозг знакомое до боли ощущение. У него тоже дома ковры…
***
Очага не было вовсе. Как же без очага?! А где готовить еду?! Отсутствие печки “Волосатый” объяснил тем, что его племя избегало огня, предпочитая питаться сырцом. А вечно теплый климат позволял.
– Приглядишься. – поставил точку Волосатый в пристрелочном разговоре. После того, как человек ощупью подобрался к нему, Каза подтолкнул его к наваленным прямо на полу подушкам.
В пещере было освежающе прохладно и легко дышалось. Упаковку он уже поставил и поэтому приземлиться всем телом в благодатный пух стало откровением об избранности.
***
Человек ожидал срач, который оставляют все животные, но везде были ковры, на полу, на стенах, словно в покоях восточного купца. Изделия из мира людей поражали яростью красок на фоне унылых камней.
***
– Слушай, ну, прикрылся бы уже а. – после второй банки Авангард осмелел и тут же спросил о наболевшем. – У вас и женщины ходят голые?
– О, да! – воспламенился хозяин. Только не женщины, а обезьяны. Это у вас женщины, а у нас обезьяны.
Закончив рычать, Каза расхохотался, издавая звуки, словно ржавые петли громко ходили туда сюда.
“Ну, что тут смешного? – вопрошал Авангард себя.- Я, что называется, впервые здесь. Обезьяны, так обезьяны. Не, ну, что он хотел сказать, что обезьяна это круче, чем женщина? Видимо, у них да. Интересно, а как они называют самок, которых по хорошему следовало бы называть ни женщинами, а обезьянами?”
Он повторил вопрос вслух.
– А никак. У нас, если хочешь кого-то оскорбить, говоришь ему: ты ведешь себя слишком по человечески.
– Ну, понятно. – на этот раз человек не удивился. Ни капельки. Больше беспокоило, что его просьба прикрыть причиндалы откровенно проигнорена.
***
Каза охотно разговаривал, то есть многословил, только о женщинах.
“Хватит про баб. – решил Авангард, – Не дай бог у этого самца встанет.
Интим оборудование из черной кожи, сливалось с цветом шерсти, с цветом воздуха в пещере.
Розовыми были ладони существа. Розовело испод мышек. Если не приглядываться, член Каза, когда тот сидел в позе лотоса, был похож на детскую биту положенную между его ног, раздражали только розовые яйца развалившиеся по сторонам “деревяшки”.
Как на зло, после каждой следующей баночки живость зверолюда возрастала. Поражало и то, что такой большой зверь, и такой слабый на алкоголь. Вот, в чем сила-то человеческая. Ни одно животное не перепьет человека!
“Да, что за ё?! Опять?! Зверолюба, то есть. Тьфу ты, уже сам готовченко, кажись, заговариваюсь. Че-то быстро, одначе”.
С пива он заметно хмелел, лишь после третьего литра, а тут допивали второй и уже пьян.
“Возможно, из-за стресса”.
***
Когда первоначальное ошеломление алкоголем приотпустило разум и душу, и вошло в стадию плавного набора высоты, завязался серьезный разговор.
– Мы не трудимся в поте лица. Хэ-хэ. Жить, чтобы, только выживать – бессмысленно. Ну, какой в этом смысл?
– Дети.
– Что?! – Каза скорчил презрение.
– Мы люди, живем, ради детей.
– Как хотите, но жить детьми это человеческая чушь. Дурацкое оправдание дурацкому общественному устройству и общей бессмысленности существования.
– Ну, а ты, откуда бы ты взялся, если бы ни мамка твоя?
– Оттуда бы и взялся. И, кстати, моей мамке было начхать на меня – родила и забыла. Мы обезьяны живем исключительно для себя, то есть, ради своего удовольствия.
– Удовольствие зависит от того, что ты им считаешь. Иногда людям нравится помучиться.
– Мне не нравится. И я не человек.
– Ну, так сама природа вложила в живых существ желание заботиться о потомстве. Любовь к детям это инстинкт. Как и вообще любовь.
– Вот, именно! Жить вопреки инстинктам это и есть разумная жизнь! – обезьянья морда сияла, как сияла бы она у человека что-нибудь изобретшего.
– Это самоуничтожение, а не жизнь.
– Можно подумать, что насилуя себя воспитанием отпрысков ты не самоуничтожаешься.
– Ну, так-то да… – Авангард Всеволодович на секунду задумался. Взгляд мужчины, словно заглянул за забор. – Однажды, я встретил одноклассницу. Год не видались. “Ты сильно постарел”. – первое что сказала она. “Ну да, это из-за детей, три года уже соки сосут. – подумалось тогда. – Вот, из-за чего детей зовут спиногрызами: дети поедают родителей, образно говоря…
– У нас такое не образно! – рассмеялся волосатый, обнажая клыки. – Поэтому, ну их, детей, как люди говорят, нах! Если природе угодно, пускай сама и рожает, и выкармливает за счет своего здоровья. Я есть, сколько есть, а что будет, после меня – мне пох. И самое главное – я не хочу, чтобы меня съел, тот кого я люблю.
“Ну и зубищи! – внутренне ужаснулся человек. – Пожалуй, надо прекращать никчемушный спор, а то еще разозлится и сожрет. Какое мне вообще дело как живут эти обезьяны? Никакого. Вот, именно”.
Но язык не подчинился:
– Не, ну, а ты не боишься, что ваш вид вымрет из-за такой философии жизни?
– Пох!
– А у тебя дети есть, Каза?
– Нет.
– А жена?
– Я ее съел.
В полумраке устрашающе светились глаза, угрожающе блестели зубы чудовища.
МАЛЬЧИК С ВООБРАЖЕНИЕМ
Мой формат несовременный:
Вдаль ступающий старик,
Чуть усталостью согбенный,
Но душой еще не сник..
Перемены, словно дети
Вырастают на глазах.
Всё меняется на свете,
Неизменен только прах.
Прах, что топчется ногами
Новых жизней день за днем.
Прах, которым станем сами,
Отгорев любви огнем…
Мой формат несовершенный,
Он и есть тот самый прах,
Что пройдется по вселенной,
Пылью став на сапогах.
– Иди ищи. Что найдешь, то и поешь. Можешь кого-нибудь убить, если повезёт. – будто потешался Каза. – Огонь не разводи.
На этом гостеприимство его закончилось. Пьяная обезьяна корчила рожи. Может и не корчила, а просто, личина, мягко говоря, не приспособлена для приятственных выражений и улыбки выходили кривые и не дружелюбные.
К тому, что он бухает с кем-то очень похожим на примата Авангард притерпелся, а вот к голоду ни как. И еще одна проблема донимала всерьез, чем пьянее он становился, тем сильнее хотелось курить. Собутыльник попался не курящий. Стрельнуть не у кого.
Потребление никотиносодержащих Всеволодович прекратил, в тот же день, когда ему сообщили, что образование в голове злокачественное. В больнице, после трепанации, Подозрения, разумеется, были. Предварительный диагноз – саркома. Однако, оказалось не саркома, а метастазы, другой раковой разновидности.
За день подготовки, за сутки в реанимации, за пять часов операции, его словно закодировали. Год не курил. Пропала тяга, накатывало иногда желаньице, которое побороть не составляло труда, но, блин… как тут не закурить. И вообще, почему безнадежно больной он должен отказаться от любимой привычки?!
Словно жадные вороны мысли кружили над трупом курения. На ум приходили варианты. А ни растет ли в здешних местах дикий табачок? Спросить не кого, собутыльник примат вполне по человечески уже храпел, развалившись на подушках, подло развалив свои огромные прелести.
И тут человека озарило:
– А прикурить-то всё равно нечем!
Значит, одним хотением, хошь не хошь, а меньше…
***
Человеческое тело всегда чего-нибудь хочет. Сначала курить. Потом жрать. Затем, опять курить или выпить. Итак по кругу, если не спит. И очень страдает, когда его хотения не удовлетворяются.
Хоть шлёпок грызи. Давешнее мясо стояло везде, не только в глазах, при воспоминании о нем – текли слюнки, спазмировал желудок и даже кишки недовольно ворочались, причиняя дискомфорт, выпуская газы. Газы, скорее всего, от пива.
***
Когда цельные банки закончилось, всего по двенадцать в упаковке, Каза не пошел за добавкой, хоть я и намекал отчаянней некуда, что надо еще. Наверняка, где-то там было еще.
Сказав, где и как я могу раздобыть еду, обезьяноподобный вырубился. Не то чтобы прямо рядом со мной – этими подушками завалило половину пещеры.
Подтверждаю – видеть во мраке можно. Стоит лишь приглядеться. Да и не такой уж неопытный я. Лет десять назад, лет за двенадцать до второго замужества моей жены, тренировал я дополнительный навык, рассматривая в темноте монетку, отодвигая ее всё дальше от себя.
Не помню, далеко ли отодвинул, кажется, упражнение я забросил, так и не добившись ничего. Не важно. Я ведь всё равно какое-то время тренировался видеть во тьме. В итоге, откидывать полог, ради света не понадобилось, но ради свежего воздуха не помешало бы.
– Переждем жару, тогда открою. – отрезал Каза.
Потом он уснул, а я лежал с закрытыми глазами, откладывая очередной выход по маленькому.
В туалет ходили по очереди. Когда я пошел первый раз, Каза напутствовал:
– Испражняйся не ближе двадцати шагов от пещеры. Я проверю.
– И как же ты проверишь, моча же впитается?
– По мокрому пятну на песке.
– А я прикопаю.
– По запаху, значит.
Мы сходили раза по три примерно за час, и вновь подпирало, но лень было вставать, тащиться по жаре и по раскаленному песку черти куда. Так я и задрых с переполненным пузырем…
***
“Странный здесь мрак”. – подумал он засыпая.
И действительно, тьма не заслоняла предметы от зрительного восприятия, а как бы, оставляя их на виду, заполняла пустоту между ними, благодаря чему Авангард мог рассматривать узоры на коврах.
Ковер это такая же магическая штуковина как и огонь. В детстве он часами смотрел на эти узоры, находя в них тайные послания мастеров, то мистических животных с ветвистыми рогами, то потусторонние лица, проступавшие сквозь ткань этого мира…
Впрочем, он всегда и везде что-нибудь видел: в облаках, в отдаленных деревьях, даже звезды он складывал в собственные образы, минуя общепринятые созвездия. И постоянно приставал к другим, мол, смотрите там то-то и то-то., а там вон что.
Молодая приезжая учительница литературы, Ирина Георгиевна говорила о нем:
– Мальчик с воображением.
При этом она как-то особенно улыбалась, вроде бы с восторгом и одновременно с грустью, наверное, сожалея, что он еще мальчик.
Ирина Георгиевна, была утонченная девушка, много читала, слушала музыку. Такого количества книг и пластинок Авангард не видел ни у кого. Это она привила ему любовь к чтению и хорошей музыке, и не только классической. Они слушали Pink Floyd и Led Zeppelin.
Через два года Ирина уехала, по-видимому, ей не нашлось пары среди сильно пьющих и не культурных деревенских парней. Стоя на коленях, восьмиклассник умолял ее не уезжать, обещал жениться на ней сразу по окончании десятилетки.
– Ты еще не знаешь как это долго два года. – говорила она с печалью и гладила его по рыжей вихрастой голове.
На автостанции Ирина сказала:
– Прости Ав, я хочу жить сейчас. Я устала откладывать жизнь А у тебя еще всё впереди. Ты еще встретишь свою единственную. Только, пожалуйста, не растеряй свой дар, мальчик с воображением.
На прощание она поцеловала его в правую щеку. Это был первый и последний поцелуй их платонической любви. Они снова встретились через много лет. Но это другая история. Оба они изменились и всё между ними было. но совершенно не так…
СОН ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Вот и снова эта клетка,
как была она когда-то,
как сбежать хотелось деткам
в устремлении куда-то.
Я забыл уже, быть может,
то, что чувствовал богато,
но как раньше душу гложет
чувство, словно завсегдатай.
Отпускал я птиц на волю,
открывал всех клеток дверцы.
Изменял сознание, долю,
не менялось только сердце.
И стучит оно, как прежде,
завораживая стуком,
заставляя жить надеждой
между музыкой и звуком…
Ему снилось что-то очень важное. Что-то из его далекого прошлого, из подросткового периода. Из того времени, когда в нем бушевало противостояние. В чем-то оно было всегда. Но это, хоть и не понимаемое тогда, но уже наблюдаемое со стороны, с попытками самоанализа.
В молодости ему не хватало свершений. В нем задыхалось чувство целеустремленности. Оно рвалось из него, и вырывалось где ни попадя, вознаграждая ощущением полета, напоминавшим вдохновение. Возможно это оно и было.
Он всюду его искал, и чем бы ни занимался, в первую очередь творил. Даже будучи дежурным, намывая полы в классе. Это стало секретным оружием – зарабатывать похвалу. Разумеется, у каждого свой уровень, однако, и творческий муравей имеет право на жизнь.
Если ему не удавалось вызвать это чувство, он прекращал занятие. Так он забросил учебу.
И словно темный близнец того рядом произрастало другое: он чувствовал себя виноватым и боялся что его будут ругать. Причем, вроде ничего плохого не сделал, а всё равно переживал.
Может он и не думал бы, что виноват, но он боялся, что его накажут и чего-то лишат. Например, не пустят на вечерний сеанс в кино. Комплекс вины, словно паразит поселился в нем и разрастался год от года, благодаря строгому родительскому воспитанию.
А когда он вдруг понимал что с ним происходит, становилось легче. В теле развязывались узелки и вместе с душой оно расслаблялось. Он обещал себе: либо больше не делать этого, либо не испытывать то, что только что испытывал, просто контролируя психику. Самоконтроль это уже гораздо позже. Мальчишкой он до такого конечно же не додумался.
В общем, у него были крылья, одно белое, как чистая душа, другое черное, как небо без звезд. Они то поднимали его над миром, то бросали в бездну…
Происходящее во сне тоже смахивает на жизнь, но в отличие от бодрствования сны всегда заканчиваются выводом, зачастую ускользающим, после пробуждении.
Каким выводом? Умственно – психологическим. Некое переживание возникшее из неизвестного источника, раскрывается в своей сути. Это происходит потому, что человеческое я, как бы, раздваивается, одновременно участвуя и наблюдая, а сон напоминает фильм, где у актера на голове видео камера.
За что он винил себя? За то что не оправдал чьи-то надежды.? Не сбылись чьи-то мечты, возложенные на него? Но перед кем он оправдывался окончательно повзрослев?
Во сне он вдруг осознал, что неприятное чувство, мучившее с детства, выросло вместе с ним. Теперь это вообще страх перед чем-то плохим, что неотвратимо должно произойти.
Страх, который постоянным присутствием выдавливал из него жизнь, выжимал до последней капли, как пресс, запущенный его же мозгом. Этот пресс и есть его настоящее…
***
А что собственно происходит?! Где я?! Мыыы?!
Он и Каза были привязаны к столбам в паре метров друг от друга.
Да как он мог не почуять что с ними, с ним, творили? Почему не проснулся от первого же прикосновения? И что тогда? Оказал бы сопротивление целой куче враждебно настроенных обезьян?
Во влип…
А может, и это сон?
БЕЗ НАЗВАНИЯ И БЕЗ ЭПИГРАФА
Далеко до ночи, если тьма ни обрушится внезапно и чутка за полдень. Пожалуй, не чутка. Местное время: день еще в разгаре, но и вечер уже в пути.
Щипать себя за ляжки, а за другое и не получится, вряд ли уместно, веревка туго обвивала от щиколоток по плечи. Замотали в куколку, вместе со стоячим бревном, если бы он спал, то уже бы проснулся и не столько из-за боли…
Голова ошалело вертелась. Открывался беззвучно рот. Ничего себе пробужденьице! Скорее от инфаркта помрешь, чем от рака.
А Каза почему привязан? Ав поговорил бы с ним, но сильнее любопытства было желание опорожниться. Прежде чем привязать спросили бы, а ни хочет ли он в туалет?
Сомнительно, что развяжут. Реакция обезьян угадывалась. Но нельзя же просто взять и обоссаться взрослому человеку. Он просто обязан побороться за свои права.
Ну и душиловка. Предвечерняя: тяжелая и неподвижная. Или его душит страх? Стекавший со лба пот въедался в глаза. Моргать. Зажмуривать. Распахивать. Вращать белками. А между тем…
– Господа. – обратился он к аборигенам.
Истязатели сгрудились в тени деревьев и о чем-то переговаривались, видимо, на родном языке, потому что слыша их, Авангард Всеволодович не разобрал ни слова.
Впереди лес, за спиной гора, но ни капли тени не перепадало пленникам. Клонившееся к лесу Солнце слепило и жгло.
Под ногами твердая земля, можно переминаться. Можно, да не возможно из-за тугой стяжки.
А лес, как дома в средней полосе смешанный и зеленый, и застыл будто разрисованная чеканка.
Ав, повторил обращение. Однако, господа не обратили внимания и на этот раз. Его растерянный взгляд встретился с глазами бывшего собутыльника, явно, им недовольного.
Авангард Всеволодович попытался оправдаться:
– Может не понимают…
– Понимают они. Громче кричи. – рычал Каза почти остервенело.
“Эх, везет же ему – он-то голый, может и обоссаться”. – подумал Авангард, набирая воздух насколько позволяла впившаяся в грудь веревка.
– Господа, я в туалет хочу. Будьте людьми, дайте сходить. – прокричал он, рискуя не удержать содержимое мочевого.
Стало так тихо, словно у вселенной выключили звук. Обезьяны разом повернулись к пленнику. Из толпы выбрался седой от макушки до пят самец, ниже остальных на голову, но раза в два шире. Растолкав опешивших соплеменников, направился к столбам.
– Что ты сейчас сказал? – прорычала обезьяна в ухо человеку.
Ну, конечно, Авангард Всеволодович почувствовал себя виноватым перед мучителями, ведь он обозвал их людьми. То есть, как бы, поставил свой вид выше их вида. Мать перемать, опять лоханулся.
“Ну и вонь! Прям дохлятиной. ****ь, не обоссышься, так обрыгаешься. Да что он такое жрал?”. – возмущался Авангард, отворачивая голову до упора.
Седой, стоя в каких-то несчастных сантиметрах, не отнимал обезьяньей морды от лица, точнее от головы Авангарда, и как будто на зло дышал открытым ртом.
– Ничего. – выдохнул человек в облаке не человеческой вони, зато с облегчением…
СЧАСТЬЕ
Есть в зиме частица лета:
под холодными снегами
ждет земля лучей привета,
как улыбку ждем мы сами.
Замораживают душу
раны колотым страданьем,
но она им не послушна:
ждет она любви дыханье…
Резкие движения тазом, словно поерзал на стуле. Левым боком вперед, вкручиваясь как саморез. Давившая на член веревка ослабла. Тут же, в миллиметровый просвет хлынула моча.
Ав забыл, где находился. Забыл кто он и что с ним. Минуту он не помнил ничего. Одуряющая духота и ослепляющий свет стали близнецами блаженства, как будто вознесясь на американских горках, он врезался в Солнце.
Сознание испарилось, осталась лишь мысль: если долго терпеть, а потом опорожниться, то и никакого оргазма не надо. То есть настолько это приятно, что, кажется, могло бы заменить секс…
Но всякому удовольствию приходит конец. Он выдавил последнюю каплю, вместе с которой кончилось и его счастье. Приятный душ завершился мокрыми шортами и трусами. На фоне противного ощущения грянул информационный взрыв. Авангард Всеволодович перестал улыбаться и открыл глаза.
***
Первым требованием возвратившегося ума было посмотреть ни пропиталась ли веревка насквозь, но раскаченная грудь препятствовала зрению. В такие моменты жалеешь, что не жираф.
Ему было важно увидеть свой конфуз прежде, чем об этом скажут другие. Наверное, для того, чтобы подготовить душу к унижению, вовремя дать ей щит, а возможно и меч для нанесения ответного удара.
Существо всё еще стояло перед ним. Из-за седины оно выглядело, как модница, после мелирования. Матово-серый окрас распространялся по всему телу, блестела только черная лысина – круглая, как тонзура священника.
Существо отступило на шаг, закрыло вонючий рот и с любопытством всматривалось в лицо Авангарда. В область его паха оно не смотрело. Человек почувствовал облегчение, глубоко вздохнул и расслабил плечи.
“Как же хорошо, Господи, вовремя обоссаться!” – взмолился человек: волосы горели огнем, золотом блестела щетина. Плевать ему на совесть и стыд, придуманные людьми, он животное: он всегда был, есть и будет животным! По крайней мере, пока у него есть тело…
ОТКРЫТИЕ
Моя душа, как тёмный берег,
Я к ней плыву, не зная путь.
Зачем живу, во что я верю,
Пойму ли я когда-нибудь?
А впрочем я давно всё знаю
И хоть грешу на этот счет,
Смотрю вокруг и понимаю:
Река течет… Река течет…
Течет река, своим изгибом
Порой меняя в жизни смысл.
Течет река и груз ошибок
Сильней с годами тянет вниз.
Течет река, с душой сливаясь.
Размыло время берега.
Но где-то там, во тьме сияя,
Всегда есть шанс простить врага.
***
– На органы его! – разорвалась шумовая граната многоголосого рыка.
Глаза человека, хоть и были открыты, но слух обратился внутрь, прислушиваясь к размышлениям, поэтому не сразу дошло, чего хотят эти…
Информация поступавшая через глаза еще не переварилась полностью…
– Давайте его на органы! – шерстяная толпа придвинулась, окружила полукольцом с единодушным пожеланием отпечатанным на обезьяньих мордах.
Люди они или звери?! Да какая Господи разница, теперь он готов на любое испытание. Но постойте-ка…
“Что они кричат? – в услышанное не верилось. – Хотят выпотрошить?! О, Господи, да, за что же?!”
– Стойте, стойте! – прокричал он. – Меня нельзя есть, я же могу вас заразить! У меня рак в четвертой стадии!
“А они знают что такое рак?” – мелькнула опасливая мысль.
– Рак это… – начал он, но его перебил Седой:
– Мы знаем, что такое рак. Ты, человек не считаешь нас за разумных. Думаешь, раз мы похожи на обезьян из вашего мира, значит мы и впрямь недолюди.
– Ну, почему? Не считаю и не думаю. Я только считаю сколько вас: раз два три четыре… десять… много… А вы не боитесь заразиться и умереть все до единого? – нужно напугать их как можно сильнее. – Да еще в невообразимых мучениях…
Кажется, они и правда знали что такое рак. Раздавались те же голоса, но уже с другим настроем, и всё равно не благоприятным для человека.
– Не, я его жрать не буду.
– Давайте, просто убьем и выбросим в реку.
– Нечего реку засорять всякой падалью, лучше закопаем.
– Ну вот еще, копать! В реку!
– Выбросим, но сначала сцедим кровь, пригодится для перехода. Зачем добру пропадать.
– Верно! Принесем его в жертву Окну!
– Да!
– Точно!
– Данный человек не годится для жертвы. – это был голос Каза, подействовавший на толпу словно ливень на горящий сарай. – Кровь смертельно больного слабая, она не откроет портал.
– Уууу – загудело всеобщее разочарование.
И вдруг, после кем-то высказанного предложения, обезьяны затихли:
– Тогда отведем его к колдуну, пусть вылечит, а потом съедим или сцедим кровь.
Тишина провисела не долго и снова разразился эмоциональный шторм:
– К колдуну!
– К колдуну!
***
После того, как пленников развязали с тычками и словечками на незнакомом Авангарду языке, судя по тону ругательствами, и повели вглубь леса, он спросил шедшего рядом с ним Каза:
– Я-то чужой, а тебя за что?
– За пиво. Оно предназначалось для праздника.
– Понятно… И что с тобой сделают?
– Просто убьют. Я вор. Никто не захочет есть мясо преступника.
– Чтобы не заразиться преступными намерениями?
– Совершенно верно.
***
– А почему ты, чтобы избежать казни, не превратился в железяку?
– Я не могу. Если приговор справедливый, это ниже обезьяньего достоинства…
– А правда, что моя кровь слабая и не откроет портал?
– Тсс.. – зашипел Каза обнажая свой звериный клычище. А далее с оглядкой на охранников, чтобы те не услышали, прошептал удивительное. – Нет.
– Спасибо, Друг! – почти беззвучно поблагодарил Всеволодович обезьяноподобного страшного зверолюда – как он их классифицировал, глаза его увлажнились.
Авангард Всеволодович расчувствовался и не из-за благодарности, а потому что понял: даже обезьяний мир не без добрых обезьян.
Он бы и вовсе разрыдался от совокупности бед произошедших с ним за всю его жизнь, вершиной которых стала смертельная болезнь, но это было ниже его собственного достоинства… простого человеческого…
Впрочем, не важно человеческого или обезьяньего – достоинство и человечность, оказывается, общие для всех человекоподобных. Это стало настоящим открытием для него.
Автор публикации
