Девушка с фантастикой в руках

Автор: Ольга Александрова
Девушка с фантастикой в руках
(Автостопом по Вселенной научно-фантастических
рассказов Дмитрия Игнатова)

 

Как-то по дороге на работу, проходя сквозь вереницу обременённых своими мыслями людей, я обратила внимание на девушку. Она шла, держа в руке раскрытую книгу, и чему-то улыбалась, конечно, заинтриговав меня посмотреть на название: «Автостопом по Галактике». Кто-то ещё читает книжки. Кто-то ещё любит фантастику. Зачастую термин «фантастика» ассоциируется у некоторых с чем-то непохожим, сильно отличающимся от фантазийной боллитры, чем-то неестественным. А сами писатели-фантасты, как их любовно именовала критик Галина Юзефович, воспринимаются «бедными зайками» и живут в своём «фантастическом гетто». Но давайте разберём на примере одного из современных писателей-фантастов, так ли уж они странны в этой своей фантастичности.

Рассказы Дмитрия Игнатова, представленные на обзор читателю в отдельных номерах журнала «Нижний Новгород»1, совершенно разные между собой, но вместе образуют одну большую Вселенную. У автора имеется и сборник, так называемый «роман в рассказах» – Вселенная «Великого Аттрактора»2, которая возникла в момент Большого взрыва вместе со своими маленькими/большими/средними планетами-рассказами… она растёт, дышит и существует между взрывами и сжатиями, замыкая историю одного повествования новым связующим другим. Персонажи повторяются и кочуют из одного рассказа в другой в том или ином амплуа. Вот стареющий учёный-физик в «Нейрокапсуле», угрюмый, размышляющий про себя… но если вспомнить другие произведения, которые уже опубликовал автор, то этот же самый «злобный старикашка» со своими «чёртовыми ракетами» встречается в рассказах «Умри, но позавчера», «Капелька триумфа», «Демон Пейна», где, так или иначе, раскрывается его характер.

Отступая от терминологии «твёрдая фантастика», замечу, что в каждом из перечисленных ниже рассказов есть немного научного, много лиричного, и всё под оболочкой фантастичного допущения. Когда читаешь, невольно задаёшься вопросом – «Зачем» и всегда находишь ответ на него у автора. Наверное, потому, что Дмитрий чётко следует логической цепочке повествования, создавая арку персонажа, отвлекаясь от хтонического и углубляясь в духовное, отталкиваясь от частного и переходя к общему, масштабному. Где на первом плане не проблемы маленького человека, а судьба всего человечества, всей планеты.

Рассказы камерные, сюжетная составляющая зачастую ограничена малым количеством действующих лиц, небольшой историей и одной локацией. Вот нашему вниманию предстаёт картина, где в загородном доме за ужином происходит диалог между отцом и дочерью, казалось бы, разговор двух любящих людей, но уже изначально автор создаёт драму и вешает вопрос: жив ли отец, если в привычном понимании этого слова он уже не является прежним?

Отсюда название рассказа, которым автор подталкивает читателя к размышлению, – «Корабль Тесея»3. Это же есть своего рода и отсылка, которые так любит использовать автор в своих произведениях. Их ещё будет немало. А пока вернёмся к Тесею и вспомним историю греческого мифа про корабль, на котором Тесей вернулся с Крита в Афины. Корабль бережно хранился афинянами до эпохи Деметрия Фалерского и ежегодно отправлялся со священным посольством на Делос. Перед каждым плаванием афиняне осуществляли починку корабля, при которой заменялась часть досок, в результате чего спустя некоторое время были заменены они все, из-за чего среди философов возник спор о том, по-прежнему ли это ещё тот самый корабль или уже другой, новый?

Согласно этому парадоксальному решению и встаёт дилемма: вещи могут быть теми же количественно или качественно. В таком случае после смены досок корабль Тесея окажется количественно тем же, а качественно – уже другим кораблём.

– Считаешь, что я стал «кем-то другим»? Теперь тебе будет трудно называть меня «папой»? Это обидно, – перешёл он в своеобразную контратаку, и это было настолько на него похоже, что на мгновение я даже успокоилась.
– Я… Нет.

Эта философская тема о тождественности имеет прямое продолжение в рассказе «Корабль Тесея» на примере технологии поклеточного нанопротезирования и вечной жизни. Тем самым закидывая крючок, связующий научное с возможным допущением (хотя следует отметить, что тема продления жизни с помощью наноботов не нова, но авторское сравнение процесса с кораблём Тесея было удачным!). Нанороботы – часто использующаяся в фантастике концепция (взять хотя бы серию компьютерных игр «Deus Ex» и др.), уже сегодня постепенно становящаяся реальностью в современной медицине.

Однако, на мой взгляд, автором заложена иная сверхзадача, лишь косвенно использующая методы научной теории клеточного генезиса. Касательно человека, сложно сказать, какими свойствами останется обладать биологическая особь, а каких она лишится при замене клеток. Будет ли это сравнительно новый индивид, также чувствующий? Скорее всего, данный вопрос имеет значение лишь в психологическом и философском аспекте для окружающих рядом.

– И как же они его решили?
– Никак… – ответил отец, не открывая глаз. – Да они и не могли его никак решить. Видишь ли, дело не в том, старый корабль или новый. Дело в том, что он сам думает по этому поводу.

Это была бочка научно-фантастической темы, в которой не хватает ложки дёгтя. И хотя сюжет задан с трагическим прецедентом, я бы не стала столь драматизировать тему invalid личностей. В конечном счёте, дочь права: «нет ручек – нет конфеток», как бы ни хотелось отцу казаться отцом, биологически он другой, он – «вижн». Автор пытается переложить эмпатичный визуал на главу семейства, сделать это через циничный диалог. Но теряется важное: дочь уже смирилась с потерей, но смирилась ли она с тем, что уготовили ей родители? А это вопрос этики: будет ли человек с полностью заменёнными органами тем же «огнём, мерцающим в сосуде», или, утратив человеческое, это будет «сосуд, в котором пустота»?.. – каждый для себя должен решить сам, прочитав рассказ.

С точки зрения фантастики мы допускаем, что есть жизнь отличная от земной, мы неоспоримо утверждаем, что развитие человека находится в тесном соприкосновении с развитием Вселенной. Мы часть этого большого мира, бесконечно устремляем свои взгляды в космос, который одновременно и манит, и пугает своей неизвестностью, необъятностью, недосягаемостью. Мы бросаемся обсуждать теории управления квантовой энергией, перемещений в петле Мёбиуса, модификаций криокапсул и путешествий так, как будто бы это всё уже произошло. По мнению учёных и людей причастных к космической тематике, это выглядит умильно и наивно. Астрофизики же знают, что космос – это множество того, что ещё только предстоит открыть:

удивительных объектов: галактики, нейтронные звёзды, чёрные дыры. А сколько того, что ещё не найдено, но может быть: кротовые норы, космические струны… Кто знает, какие ещё открытия нам предстоят!

Всё, что учёные строят в теории, у фантастов тотчас же находит выражение в практике. Но бывает, что иногда и наоборот. Вот почему писателей-фантастов зачастую называют предсказателями.

Такая деликатная мечтательность и глубокая привязанность к космосу ощущается почти во всех рассказах Дмитрия. Философская основа его произведений отталкивается от концепции «русского космизма», родоначальниками которой были Николай Николаевич Фёдоров и Константин Эдуардович Циолковский. В рамках космических учений человек есть «строящийся бог», научно-технический прогресс призван решить такие классические божественные задачи, как бессмертие и создание новых миров. «Разум – величайшая сила в космосе», – не уставал повторять учёный.

В рассказе «На звёздах»4 описывается научно-фантастическая технология «рождения» человека после смерти. Все тела Вселенной имеют одну и ту же сущность; одно начало, которое мы называем духом материи (сущность, начало, субстанция, атом в идеальном смысле), что очень сходно с философией Платона. «Атом-дух» (идеальный атом, первобытный дух) по Циолковскому, «есть неделимая основа или сущность мира. Она везде одинакова. Животное есть вместилище бесконечного числа атомов-духов, так же как и Вселенная. Из них только она и состоит, материи, как её прежде понимали, нет. Есть только одно нематериальное, всегда чувствующее, вечное неистребляемое, неуничтожаемое, раз и навсегда созданное или всегда существовавшее». Следовательно, «атом-дух» – это элемент метафизической субстанции, лежащей в основе мира и отличной от элементарных частиц в современной физике.

Стоит заметить, что физика ближе к философии, чем к математике. Отсюда легко воспринимаются размышления двух таких разных людей о смысле жизни, о единении тела и духа, о слиянии материи и пространства. Рассказ-диалог, где каждый не просто обменивается репликами, а пробуждает в собеседнике ответный интерес. Рассказ-притча, где каждый, получив свою долю сведений, остаётся со своим багажом. Нет прощения без боли. Нет осмысления без сожаления. Особо выразительно автор передал житейскую мудрость, переплетающуюся со спокойствием, и молодой азарт, граничащий с любопытством. Всё, что остаётся сделать читателю, – это увидеть двух людей, расположившихся на крыше, и представить, что могло побудить их погрузиться в собственный мир отчаяния и разочарования. И что в итоге подтолкнуло обоих от края крыши к звёздам. Взаимный обмен, существующий между материями, и здесь показан автором в психологическом аспекте, когда без назидания старшее поколение передало младшему свой опыт и свои знания.

Меня смущало одно, как в лучших фильмах ужаса нависал над тьмой риторический вопрос: а не пора ли тебе, деточка, спать, и что может быть общего у подростка со стариком, пялящимся на звёзды? И следом, когда вчитывалась в ответы старика, складывался собственный ответ: возможно, не всё потеряно и не все суицидально заморочены на биполярных авторах и их мятных историях; возможно, кому-то и правда интересны вопросы более глобального характера и кто-то мечтает о чём-то более великом. Скорее здесь нет никаких хитрых авторских ходов (определённо нет!) и нет глубокого смысла. Всё рядом, достаточно поднять голову вверх, оттолкнуться от реальности и посмотреть в звёздную ночь.

Рассказ-притча, поскольку помимо философских граней и нравственных вопросов жизни обладает ещё и иносказательностью. Автор закончил рассказ, но оставил несколько уровней смысла. В силу религиозных либо, напротив, атеистических взглядов эти смыслы могут иметь различные пути осмысления. Но правдиво будет одно – ничто не исчезает бесследно. У Дмитрия необычайно красиво и образно представление о жизни человека в его единении со Вселенной: мы всего лишь квантовые флуктуации вакуума. И вся наша жизнь подчинена одному единому закону – жить ради чего-то или ради кого-то. Принцип гуманизма так лирично проходит тонкой линией по всему рассказу, что в конце остаётся не чувство утраты или скорби, а, наоборот, чувство удовлетворения и спокойствия.

…Человечество достигнет такого уровня, что возьмёт на себя классические божественные задачи: воскрешение мёртвых, создание новых существ и даже целых миров.

Именно эта черта и присуща Дмитрию как автору-фантасту, который не размахивает бластерами в космическом пространстве, а использует свои знания в созидательном и познавательном ключе. И всё же, несмотря на научность и местами (из-за обильно вставленных терминов) скучность «квантовых» размышлений, есть в его рассказах и примеси юмора. Если это женские персонажи, то они всегда в диалоге иронизируют, но при этом рассудительные и вдумчивые, и неважно социальное положение, возраст, фотограф она или айти-хакерша. В уста же своих мужчин Дмитрий вкладывает иногда циничный подтекст и даже откровенный сарказм.

– Геминиды. Они на пике, – проговорил старик, словно поясняя своё появление на крыше.– Лучше, конечно, любоваться ими за городом. Но куда уж мне… А нынче такое чистое небо.
– Да ладно… Небось за девчонками в соседнем доме подглядываете, – язвительно предположила Вика, машинально закуривая вторую сигарету.

Мир человека гармоничен не только наличием в нём приобретённых знаний и умений, высочайших ценностей и нравственных понятий, а в балансе и умении определять «что такое хорошо, а что такое плохо» в консенсусе этих ценностей. Как не бывает в науке абсолютной доказательности, подразумевая погрешность, так и не бывает в природе начала без конца. Всё перетекает из одного вакуума в другой, создавая «ложные вакуумы» и чёрные дыры.

Учёный-физик, учёный-экспериментатор, учёный-авантюрист, учёный-человек, тщеславный и целеустремлённый, резкий и вспыльчивый, но добрый, ранимый, живой и эмоциональный… в уста которого автор вложил свойственные обычному человеку переживания «что я оставлю после себя», так или иначе, является узнаваемым теми читателями, которые хорошо знакомы с творчеством автора. И кто, безусловно, сразу узнает в этом старикашке с заострённой «троцкистской» бородкой Петровича, являющегося сквозным персонажем почти всех рассказов сборника «Великий Аттрактор».

Рассказ «Нейрокапсула» напрямую продолжает сюжет романа, где в конце истории учёный был размещён в нейрокапсулу, для того чтобы преодолеть космическое пространство.

Вновь немного углубляясь в научную основу, напомню, что это реально существующая концепция «ложного вакуума».

И вакуум этот ваш ложный. Ложный, как пить дать! Вот бы проверить, как? Взять бы какую чёрную дыру. Да не простую, а такую сверхмассивную, чтоб все ваши излучения Хокинга на границе горизонта событий, все ваши квантовые эффекты в полный рост повылазили. Да вторую приладить. Да исхитриться и ею по первой садануть как следует. Вот тогда это самое метастабильное состояние и скувырнётся. Должно скувырнуться. Локально хотя б. А там, глядишь, цепная реакция всё за собой потянет. Материю. Пространство-время. Всю Вселенную!

Рассказ начинается с ретрокадра в деревенском доме, где шаг за шагом, вздох за вздохом показана жизнь учёного-физика на берегу лесного озера. Где он занимается привычным ему домашним хозяйством – собирает грибы или чистит картошку:

Гулко падает очисток в ведро. Брякается об эмалированное дно, побитое сколами, подёрнутое оранжевой ржой. Скрипит нож в хрустящей крахмальной мякоти.

Но чем больше погружается Петрович в монотонный процесс, тем привычнее его раздумья о науке, о природе материи, о пространстве и времени.

Я бы отнесла этот рассказ к деревенской прозе (не в классическом её понимании, какую писали В.М. Шукшин или В.Г. Распутин), но тем не менее пейзажные зарисовки, самобытный уклад, даже внутренняя речь героя отождествляются с деревенским мотивом. Особо удалось автору передать поэтизацию природы и любования ладом деревенской жизни многоликостью оборотов: «осень наступает», «раздевает яблони в саду», «золотит рябины на полянах», «пунцовой краской расписывает осины на болотистом бережке». «Грустит Петрович… По болотистому бережку мимо осин пройдёт. По-за кустами траву обшарит… Каждый гриб он выучил. Каждому имя дал. Малыши-маслята. Толстяки-белые».

И всё-таки даже присутствие лиричного повествования и выразительных средств языка, вложенных в думы старика, не позволяет забыть, что Дмитрий в первую очередь – писатель-фантаст. И он фантастически тоскливо протянул рефлексию Петровича через экзистенциальный кризис человека мыслящего. Столько времени прошло с тех пор, как Петрович (здесь мог бы быть спойлер) наконец-то отправился в космос. Сложно назвать этот рассказ твёрдой фантастикой, скорее это снова гуманистическая жизненная позиция автора, повторяющаяся из рассказа в рассказ: «Человек есть часть космоса». Создание ноосферы подразумевает первенство разума, но не отдельного человека, а человечества в целом. Коллективного духа, можно даже сказать, высшего разума, более сильного и мощного, чем разум отдельного человека.

Возможно, из одного наноатома возникнут множество Петровичей, или эти «чёртовы ракеты» достигнут цели, или водоросли сделают пригодной жизнь на Венере. Но пока, пока нейрокапсула движется в воздушном пространстве, мы можем строить догадки.

Интересно наблюдать, как Дмитрий почти в каждом своём рассказе заигрывает с читателем не только путём насаждения зачастую понятных ему и узнаваемых несколькими постоянными читателями отсылкам, но и путём подвешивания дамоклова меча над сюжетной композицией. Его персонаж всегда проходит через катарсис, и редко когда история имеет завершённую концовку. To be continued…

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Резюмирую: жанр научной фантастики сейчас как раз набирает обороты, но не в том виде, в котором он существует на литплощадках в поджанрах космической оперы, планетарного романа и прочих, основанных на околонаучных технологиях. К примеру, warp-двигатели в «Звёздном Пути», где она (технология) базируется на реальной теории в физике, именуемой «Пузырь Алькубьерре». Я не говорю, что это плохо, дабы не упираться в морализаторство и ханжество, но всё же для меня, выросшей на Стругацких, Беляеве, Ефремове, рассказы Дмитрия Игнатова более близки (нежели космооперы и фэнтези) своей гуманистической «фантастичностью» и твёрдой фантастикой, где вымысел, смешиваясь с реальностью, смывает границы и где допущение уже становится объективной действительностью. Будь это современный город и крыша многоэтажки или деревенская история в раздумьях над ведром с картофельными очистками. Эти истории интересны своей научной составляющей и приятны своей ироничной лиричностью. И я надеюсь, что автор напишет ещё немало будоражащих умы рассказов, а мы с удовольствием их прочитаем.

А возвращаясь к девушке с книгой, которую я упомянула в начале своего обзора, хочется надеяться, что и она останется довольна прочитанным, и мне приятно осознавать, что жанр фантастики, вопреки мнению авторитетных экспертов, будет и дальше интересен. А значит, до новых встреч!