«Браво, Жанна Агузарова – Старый отель»
В барах города пустеют бокалы с полусладким.
Кораблики волнуют воду в каналах и всё плывет в зареве заката: мосты, автомобили, снующие прохожие, облака.
Мне около тридцати, на улице столько же градусов.
Часы на руке ненужно висят,
неправильно показывая дату.
Одиночество морит душу и понуждает говорить приторные слова –
надежды на сладкую ночь есть у каждого.
Тело требует свидетеля, на которого, кажется, душе плевать – есть ли кто, был ли кто, будет ли вообще?
Душа обходится без поцелуев, довольствуясь молитвой.
А вот тело не прощает, если к нему не притрагивается третье лицо.
Зачем я её хочу? Для чего мне нужна красота?
Почему несравненная красавица побуждает писать вплоть до рассвета, а вид каштанового платья из муслина, покрывающее плотные, ягодные бёдра дарит какое-то успокоение?
Красота сродни оргазму, мы обречены на бесконечные поиски этого сладкого полуобморока.
Красота подобна голоду, ведь всегда хочется ещё.
Одиночество как кариес.
Подручные воспоминания, осевшие в блокноте, кажутся чужими.
Жара томит тело.
С Невского проспекта шум лукаво крадёт слова прохожих,
подслушивает,
голос мой блекнет, раздавлен гулом, неслышна мысль робкая,
возрождаясь из моей глотки, увидев пространство,
торопится воротиться назад, ибо нет ушной раковины ближнего,
в которой прижилась б.
Улица Рубинштейна.
Бары переполнены – вновь статисты.
Липкая духота. Круговерть танца, алкоголь, мерцающий свет.
Словно при просмотре фильма с плохой озвучкой и переводом: звук не поспевает за шевелением губ.
Одна говорит приставшему:
«Либо танцуй, либо не мешай!»
Одиночество как ржавчина.
Город в празднике, в одном сплошном праздновании праздности. Но ты на этот праздник не приглашён. Туда вообще никого не приглашали, явились без предупреждения.
Вглядись в эти лица: чужаки, ни одной знакомой черты.
Выбирай, сегодня мы вновь будем спать с незнакомцами.
Женский голос изобилует прошедшим временем.
Уже что-то было, но мы обречены,
чтоб оное повторилось.
А чьи-то уста, не солоно хлебавши,
горьким биттером скрашены:
ягодами, травами и сладостью груши.
Кто-то ссылается на поэта, которого нет уже в мире этом,
а написанное им намедни, точнее, лет двести назад, звучит и ныне.
Чрез дорогу Московский вокзал, тело просится восвояси,
но солнце белой ночи, заглядывающее напоследок,
вторит: «Некуда, некуда. Я останусь везде собою,
ничего нового не встретить, будь ты в Омске, Тамбове или Степанакерте».
Столько алкоголя в крови.
Шум с проспекта подавляется гвалтом из глоток,
которому невмоготу тесниться меж рёбер.
Один, напившись, кому-то говорит, выкладывая душу:
«ты мне нравишься», иной кому-то доказывает: «я тя раз**бу».
Щелчок поляроида создаст отрывок – свидетеля прошлого, у коего все шансы пережить имеющуюся компанию за сим столом. Его судьба – запрятаться в альбоме, чтоб чрез года кто-то спросил: «–а это на снимке кто? –да так, – ответит голос, –один знакомый».
Я бы не обратил внимания, что стемнело, но свет от фар автомобилей заскользил по стене. Устало снимаю пиджак, развязываю галстук, не включаю свет. В зеркале напротив дивана как-то странно никто не отображается.
Ангелы во сне будут шептать подсказки, вести за руку, тыча, как котёнка за шкирку, указывая перстом на моё счастье. И моя вина, что не слышу, не вижу. На утро, придя в себя, внимания не обращу, предаваясь всецело суете непраздничных дней и заботам.
Я помню наизусть номер телефона любимой женщины. Среди прочего в сим нумере две тройки. Телефон дисковый с черной глянцевой пластмассовой трубкой, напоминающий лягушку. Я беру трубку, взвизгивает проснувшееся животное, верчу диск, в очередной раз ничего не получается, слышен один длинный гудок – ожидание набора номера, но на диске за двойкой идёт четвёрка.
Автор публикации
