Было мучительно жарко и душно в маленьком зале, так, что хотелось вынырнуть рыбой поверх людских голов и вдохнуть воздуха. Было открытие выставки в крохотном зале провинциального музея. Все как и положено :журналисты, “важные” люди, и менее важные люди, но такие же влажные от пота. Среди последних- я и немногие другие гости, приглашенные самим художником: ученики , коллеги и друзья. Все мы- “последние”, знаем друг друга очень давно.
Самые молодые- со времен детских лет, когда мамы и папы вели их после школы в “художку”. Те, кто постарше, со времен иных, неведомых, когда все они жили в ином царстве-государстве.
В последнее время я, увы, радуюсь куда меньше подобным встречам, а в глубине души, так и вовсе боюсь. Уже умерли многие дорогие мне люди. Я тороплюсь использовать ускользающий случай, боюсь кого- то не застать, но все равно подобные встречи становятся все реже и тревожней, и радость куда- то уходит. В конце концов смерти удается нанести мне удар под дых: иной раз, в покое и беспечности, я слышу язвительный звонок, и “новость”.
У смерти нет чувства чести.
Впрочем, есть и еще одна причина для беспокойства, она ясна и понятна, как бревно на пути у локомотива, но говорить о ней, согласно известной пословице, практически неприлично.
И потому, я улыбаюсь, говорю, что у меня в Москве все хорошо, делюсь мечтами и планами…Потому что понимаю: стоит мне сказать о том, чего стоят мне эти планы, или чего стоят наши немудрящие мечты в “историческое” время, как всякий встретится лицом к лицу с чувством безнадежности, которое гонит прочь.
Незадолго до начала торжественной части, пожилая дама, преподававшая у меня в художественной школе, женщина своеобразная и броская, отвела меня в закуток, подальше от остальных гостей и начала подробный распрос. Увы, тут за общими фразами было не спрятаться. Я и сама вспомнила о житье-бытье по знакомым, съёмных комнатах, ковиде в феврале, (который сперва прикидывался усталостью, а потом обернулся лихорадкой), о детских книгах, которые не могут выйти, потому что бумаги нет… Подумала я и об одном человеке, который уезжая из Харькова продолжал писать диссертацию на… мобильном телефоне, когда была возможность…
Но ничего такого я не сказала. Промямлила только про неспокойное время… Про то, что ” страшно”.
Дама загудела:
-Да уж, ” страсти- мордасти.”
И предалась воспоминаниям. Мне было трудно уследить за ее мыслями, с одной темы она перескакивала на другую, к тому же, вполуха я следила за церемонией открытия.
Какой – то важный человек важно говорил о важном вкладе нашего региона в историю, науку, культуру…
– Когда я приехала впервые сюда, – вещала дама,- обратилась к случайной… прилично одетой женщине с вопросом: “а где здесь библиотека?”. Женщина посмотрела так на меня и говорит:” мы сами из деревни, по библиотекам, не шляемся”. Так вот шляемся… А на базар сходить- это дело. “
Я вымученно улыбаюсь.
-В свое время,- продолжает мой педагог, – вела я у еврейских детишек, а как евреи любят деток- это уму непостижимо… Так приходила одна старая еврейка, помнившая, видно, те еще времена,… погромы …и стоило ей разговориться, как она ненароком вздыхала: нас всегда это ждет.
Что именно ждет, почему ждет- непонятно.
Однако, она таки оказалась права- пришли 90-е и в школу заявились это…
– Бандюки, – выдыхаю я.
Старый заслуженный педагог смотрит на меня поверх очков: как, мол , можно не понимать очевидных вещей.
” Нас всегда это ждет” – мысленно повторяю я, – ” нас всегда ждет, … нас….”
Наши собственные погромы. Наши потерянные друзья, Наши книги,- не нужные, но все таки написанные, без бумаги, даже может и без, (прости Господи!) хеппи-энда, иллюстрированные потерями, мечтами, редкими встречами… правдивые, как пробуждение после лихорадки.
А торжественная часть подходит к концу, и гремят в завершение, аплодисменты.
Автор публикации
